Юрий Сергеевич Аракчеев
Пирамида жива…
Затем меня пригласили на беседу начальник научно-исследовательского института МВД СССР тов. Журавлев и начальник отдела Главного Управления исправительно-трудовых учреждений МВД СССР тов. Агамов, которые также продемонстрировали доброжелательность и интерес…
Лед тронулся! Странное было у меня положение. Странная победа.
Следствие по удавшемуся «факту попытки хищения куртки и незаконном поступлении в юридический институт» не было прекращено. Хотя и первый следователь, и второй, тщательно ознакомившись с подводной частью этого «айсберга», хотели прекратить «уголовное дело», вернее, пародию на спектакль, который я блестяще разыграл в магазине «Меха» на глазах у дежурного милиционера и ошарашенной продавщицы.
Увы, некто из рациональных работников прокуратуры, курирующих следственный отдел района, явно препятствовал этому, передав «дело» третьему следователю-угоднику тов. Бекишу.
Он вызвал меня и… отвез в институт судебной психиатрии! Несмотря на то, что в больнице им. Кащенко, где я находился ровно два месяца, меня признали… абсолютно здоровым человеком, разве что «страдающим излишним самомнением»…
Лед опять застыл.
В институте им. Сербского меня продержали 49 дней, подтвердили первоначальный диагноз, но… от доброжелательности министра и его генерал-чиновников не осталось и следа. Правда, тов. Журавлев объяснил по телефону, что дело со мной они возобновят только в том случае, если будет прекращено уголовное дело «по факту хищения»…
В общем, все будет зависеть от решения судебного разбирательства, которое состоится 7 декабря».
Таким образом, мы встретились, когда Вали Джура-заде ожидал очередного суда…
И вот еще что любопытно. В конце Частного обращения «герой Архипелага», оправдывая свое неординарное поведение, ссылается на… Впрочем, читаем:
«Я считаю, что ценность любого социального изобретения должно определяться вкладом, который оно привносит в социальный прогресс… Следовательно, нравственным будет любое действие (включая мизансцену в магазине «Меха»), если выбор цели, мотивация выбора – осознанные и соприкасаются с общественной пользой!
Не случайно В.И.Ленин говорил: «…хороши все те моральные нормы, которые ведут к победе социализма, и дурны те, что этому вредят». Поэтому «нецелесообразные» на первый взгляд поступки отдельных «эгоцентристов» в конечном счете служат… высшей целесообразности.
Таково кредо моей активно-гражданской позиции.
И хорошо я поступаю или плохо, имитируя правонарушение, должно определяться прежде всего тем, полезно или вредно это для проблемы сокращения Преступности, которой я посвятил жизнь».
Вот круг и замкнулся, дорогие читатели. За что, как говорится, боролись, на то и напоролись. Как не сработал принцип Ильича в большом, так не срабатывает он и в малом. Цель не оправдывает средства! Средства, наоборот, могут изменить цель. Функционеры созданного Лениным государства не смогли быть последовательными, что и естественно. (Одна из западных книг о Ленине, кстати, называлась так: «Идеализм и – террор»…) «Высшая целесообразность» все же, выходит, только одна. Противоречие средства и цели еще раз дало о себе знать.
Увы, Вали Джура-заде оказался-таки в очередной «командировке» и теперь шлет бодрые письма оттуда, а его Проект по-прежнему оставлен без внимания теми, кто его в «командировку» отправил.
Воистину, «умом Россию не понять»!
Странно все-таки, но неизменно: борец у нас обязательно, неминуемо становится жертвой.
И получается, что все герои этой моей части «Борцы» не только герои своего времени, но и жертвы. Литовец Соколаускас, украинец Мостовой, еврей Ритин, русский Лашкин, армянин Кургинян, таджик Вали Джура-заде. Национальности разные. А страна – одна. И судьба…
Может быть, борцы все же делают что-то не так?
Часть 7. УКРАДЕННАЯ ЖИЗНЬ
Серые карлики
Страна больна. Страна приближается к полному и окончательному распаду. Многие из пока еще мыслящих и вечно страдающих интеллигентов считают, что распад неминуем. Как великая Римская империя когда-то, Союз Советских Социалистических Республик – одна шестая всей земной суши, государство, запустившее на орбиту первый в мире спутник, создавшее гигантский военный потенциал… – бесславно прекратил свое существование за один-единственный день, в результате сговора всего лишь нескольких вовсе не выдающихся людей… Неужели и оставшаяся в одиночестве, но пока еще большая, можно сказать великая страна Россия из уважаемой когда-то всем миром, могучей, огромной превратится скоро в гигантский остывающий труп, который будет постепенно растащен соседними странами, и нация русских ассимилируется другими, более жизнеспособными, реалистически мыслящими, разумными, толковыми нациями? Неужто кончается история державы, постоянно раздиравшейся междоусобицами, позволявшей себе столь неразумное обращение со сказочными природными богатствами, подаренными Всевышним непонятно за что, и с самими гражданами, безропотно сносившими измывательства над собой не столько со стороны иноземцев, сколько от своих же собственных князей и царьков? Народ с психологией послушной собаки, лижущей руки хозяина, награждающего ее то плеткой, то пулей, то кандалами, народ-раб, постоянно послушно «безмолвствующий» и на самом деле прекращает свое существование на планете, так что ли?
Неужели это действительно так?
Недавно состоялся у меня разговор с малоизвестным (но хорошим) нашим поэтом.
Он сказал:
– Ничего хорошего ни от «перестройки», ни, тем более, от так называемой теперешней «демократии» в России я не жду.
– Почему? – спросил я.
– Русский народ, как никакой другой, способен послать к чертовой матери все на свете: «Однова живем, твою мать!…». Да-да, «птица-тройка», верно! Но только это вовсе не хваленая «широкая душа». Это просто-напросто отсутствие всего святого. Хамство, одним словом. Криминальность, преступность души, что ли. И ничего возвышенного здесь нет, не надо обманывать себя. Скажи, кто еще мог бы крушить церкви, скидывать колокола, гадить на иконы, взрывать храм Христа-Спасителя? Какой народ еще способен на такое? Ведь сами все делали – сами! Любому приказу подчинялись, любому! А теперь, совсем вот только что? То же самое! Перед чем гнулись, за что голосовали «все как один», теперь топчут. Чохом! Ничего святого! «Бабки», «бабки» давай! Рынок, твою мать! За что же миллионы людей погибли, а?! Это – народ?! Распад бесславный, расползание на куски, словно ветхая ткань… Переименования бесконечные, снос памятников бездумный, похабный, смена партийных значков и флажков на свечки, крестные знамения лицемерные… Ни стыда, ни совести. Расстрел собственного Верховного Совета из танковых орудий на виду у всего мира! Демократия, да? А Чечня?! И ведь большинство молчало, молчит. Кто-нибудь всерьез протестовал? Теперь и ГУЛАГа, как будто бы, нет, и КГБ не то, что было, – а толку? Шли, как миленькие, против своих же граждан – мирных жителей бомбили, стреляли… Это, что ли, демократия наша? «Патриоты» кричат: масоны! евреи! Ну, глупость же. Им и в голову не приходит, что если бы даже… Евреи, что ли, миллионы своих же братьев в тюрьмах гноили, расстреливали без счета, женщин истязали, детей?… Своих же! И голосовали «все, как один» за преступников, убийц! И задницу лизали каждому очередному вождю, а потом, после смерти, его же оплевывали. Евреи заставляли, говорите? А мы, русские, что же? Что ж соглашались-то? Чего ж мы стоим – ведь нас большинство! Чего ж мы и теперь соглашаемся, если такие умные да хорошие? Евреи… Масоны… Всегда кого-нибудь найдем, лишь бы с себя никакого спроса. Ничего святого, понимаешь ты! Ндрав – прав. Что хочу, то и ворочу – вот он, наш характер. И катись все к чертовой матери… Сами жизнь у себя крадем, сами! Потому что нравственной основы нет. Генетически нет, вот в чем дело. А сейчас, после всего, еще и генофонд подорван. Тоненький слой культуры и тот уничтожили. И продолжают – продолжаем! – уничтожать! Кто же будет нормальную жизнь строить, а?
Я старался не во всем соглашаться. Вспоминал о своих встречах с хорошими людьми – их было много. О письмах вспоминал, что получил после выхода «Пирамиды». О том думал, что ведь народ в своей массе никогда ничего не решал. Решали немногие люди и система. «Кюстиновская», то есть самодержавная. Тоталитарная. Пирамида. Главное сейчас – объединиться хорошим людям. Окончательно разобраться в прошлой идеологии, отрешиться от ложных кумиров, судить не по словам – «по плодам».
Да, я старался не во всем соглашаться, хотя слушать поэта было очень и очень грустно.
Во все века, еще со времен Христовых, принято было порицать бездушную слепую толпу. Оно и понятно. По отдельности смотришь: чуть ли не каждый человек сам по себе вполне приличный, хороший, понять его во всяком случае можно. А как в толпу собираемся – святых выноси: орущее, безвольное стадо, подчиняющееся черт знает, кому… Вспомнить хоть орущие толпы советских граждан («Расстрелять, как бешеных псов!!!»), хоть теперешние многотысячные сборища на выступлениях сумасшедших ансамблей, а то и одного певца, певицы… И это – «гомо сапиенс»?… А «голосование» наше все за того же и тех, кто уже обманывал столько раз? А бесконечное смирение с тем, что творит государство и все эти «думцы» и «олигархи»? А ошеломленное наблюдение за «прихватизацией», ликвидацией вкладов, назначением пенсий, размер которых вызывает истерический смех, особенно в сравнении с доходами и привилегиями «народных избранников» и «бизнесменов», весь «бизнес» которых – взятки и воровство?
В конце 1987 года вышла в журнале моя «Пирамида». Я был потрясен тем читательским резонансом, что повесть вызвала. Меня завалили письмами. И какими! Описанная история не огорчила людей, наоборот – вдохновила! Значит – можно?! Значит, в борьбе за справедливость есть смысл? Значит, бывает все же, что побеждают не они, а МЫ?… Вот что прежде всего извлекли авторы писем из описанного в «Пирамиде». Можно! И нужно! А это и есть – надежда? Есть, за что бороться? Есть смысл? Надо думать, надо верить и надо – трудиться?… Но не надо быть серыми, безмолвными, бездушными карликами – вот в чем выход! Надо любить жизнь, свою жизнь и жизнь вообще, а не «установки» и «предначертания» правителей и вождей…
Был 91-й… Полный надежд… Но что же теперь? За что боролись?!
И вот главный вопрос: боролись ли? Действительно ли боролись?
Что же думали: постоять три денька и две ночи у Белого дома, потерять (случайно!) трех ребят под гусеницами растерянного «бэтээра» – и все? Демократия – на блюдечке? Это после миллионов расстрелянных и замученных? После духовного оскопления целой страны? После того, как веками только то и делали, что творили кумиров и неслись, не видя, не слыша, не помня себя? Веками! И – к «светлому будущему»?! Нарушали все, абсолютно все заповеди, по которым только и может существовать человечество… А теперь – по Щучьему велению?… Нет, господа новые, нет соотечественники. Не так все просто.
Историй в полученных мною письмах много, очень много. Некоторые потрясают. Заставляют думать и думать.
Вот и еще одна из них. История бывшая, но – имевшая продолжение в теперешнем времени. В какой-то степени меня мучает совесть. В какой-то. Но главное: и она заставляет думать. Крепко думать. Не так все просто, дорогие мои соотечественники…
И все-таки думаю, что история эта вселяет надежду.
Письмо № 166
«Уважаемый тов. Главный редактор. Я обращаюсь к Вам с огромной просьбой: в Вашем журнале печаталась повесть «Пирамида». Я реабилитирована в 1956 г. Арестована в 37-м. Отбыла на «самом пике» умирания тысяч людей. За моей спиной лагеря (страшные) Казахстана, Сибири, Колымы. Всего 13 лет + 5 лет поражения прав. Арестована была в 16 лет от роду. Коренная ленинградка. Позже встречалась (1962 год) со своим следователем (жив и сейчас), была обобрана двоюродными сестрами и братьями (все члены партии), не жаловалась, не искала правды. Да и не смогла бы. У меня много есть, что сказать людям. Но видно «бодливой корове бог рог не дает» – я начисто лишена «дара слова». Стоит положить перед собой тетрадь – я немею. Если автора «Пирамиды» заинтересует беседа со мной (а я не о своих болячках буду ему жаловаться, а очень уж интересные люди в с е, о ком хочу с ним побеседовать), так что если его заинтересует – пусть напишет хоть 2 слова, задаст вопросы. Может, в письмах ему мне легче будет все описать. Не знаю. О том, чтобы пригласить его приехать – я и думать не могу. Слишком много мне чести. (Пишу, а сама думаю: «а вдруг?»). Если только эта тема заинтересует автора повести, даю гарантию – он не разочаруется. Я из легко контактных и не собираюсь надевать прекрасный мученический венец. А все-все как было вокруг меня и с теми, кого я знала. Сколько читаю, но настоящей правды даже Солженицын в «Один день Ив. Денис.» не написал. Было чудовищно-страшное, а пишут все «снаружи». Никто не написал «изнутри». Простите за длинное письмо, за отнятое у вас время, но другого пути связаться с автором «Пирамиды» я не знаю. Помогите, пожалуйста. Мой адрес… Это 30 минут электричкой или автобусом от Ленинграда.
Валентина Владимировна Бобрович»
(Письмо № 166)
Можно ли было оставить без особого внимания это письмо?
Конечно, по поводу «снаружи» и «изнутри» Валентина Владимировна совсем не права, очевидно, она не читала «Архипелаг ГУЛАГ» и рассказов Варлама Шаламова – ничего подобного тогда у нас не было опубликовано, а «самиздат» и «тамиздат» ей не были доступны. Но это казалось мне преимуществом: тем непосредственнее будут ее рассказы. Особенно впечатляющим было то, что речь идет о страшной судьбе женщины, а вернее девушки – посадили в 16 лет от роду! Я ответил немедленно и тотчас же – со всей скоростью, на какую способна «средневековая» наша почта, – получил ответ.
Ответ Валентины Владимировны
«Дорогой Вы человек. Спасибо. Так быстро откликнулись. Не ожидала. Я не смела и надеяться, а Вы – приехать! С ума можно сойти. Я живу совершенно одна в однокомнатной квартире. Можете остановиться у меня. Раз уж Вы так добры, то напишу, как ехать ко мне (а дома я всегда, почти не хожу никуда)… Коротенько о моем опыте: Вы найдете то, что нужно знать людям и не только в аспекте жутких 13 лет, но и после всего и т.д., и т.п. То, о чем буду Вам рассказывать, многим и не снилось. Как я благодарна буду Вам за то, что смогу облегчить свою душу. Заранее прошу простить, так как ни лгать, ни передергивать, ни казаться лучше, чем я была и есть, не буду. Правда моя не легкая…
С благодарностью и уважением В.В.Бобрович».
Едва успел я ответить на это письмо, как пришло еще одно…
«Здравствуйте Юрий С. (нигде не нашла Вашего полного отчества, простите). После моего ответа Вам (довольно обалделого) я не уверена, заедете ли Вы ко мне. Чтобы не вводить Вас в заблуждение, я некоторые «вехи» сейчас коротко напишу Вам. А вдруг именно это Вам и не надо.
1. Арест по доносу родной тетки – старой девы. За то, что якобы я пела частушку о Сталине. Мотив: у мамы были хорошие бриллианты, красота и хорошее оперное сопрано. У тетки – заурядная внешность, полное отсутствие музыкального слуха. И влюбленность в моего отца, который, познакомившись с теткой – женился на маме.
2. Камера № 14 в Арсенальной (женской) тюрьме, где было так набито людьми, что спали по сменам. Часть стояла, остальные всплошную лежали на цементном полу… но это надо рассказать. Описывать долго.
3. Этап в Сибирь. Толпы народа окружали состав. Кидали махорку, хлеб, сахар, папиросы. Иногда попадали в решетку «телячьего» вагона, иногда – хороший конвой – передавали на штыке в окно.
4. Очень хочется рассказать о женщине, которая у вас в Москве открыла детский театр. Сейчас забыла ее фамилию. Но она написала книгу. Я ее хорошо вспомнила – в лагере Кемерово или Мариинске. Помню, что звали ее «министерша». Вела с товарищами по несчастью она себя безобразно, заявила, что она министерша и что никаких уборок барака и т.п. обязанностей по общежитию она выполнять не собирается. Бегала без конца жаловаться начальству. Многие из-за нее сидели в карцерах. Да, многое я помню. Хочется много сказать в аспекте ее книги.
И надо, очень надо рассказать о Казахстане. О лагерях, смертных лагерях Казахстана. О двоюродной сестре Ягоды – Фриде (урожденной Фридлянд). О смертях тех, которые уже не могли работать. О расстрелах без суда. О денежных премиях казахам за пойманного беглеца. О выращивании свиней (на трупах) семьями конвоя и т.д., и т.п. Очень много такого, о чем почти никто ничего не знает, т.к. большинство умерли, а те, что остались, – молчали, так как с приходом Брежнева вышел анекдот из трех слов: «Реабилитированные, побрить головы!»
5. Я имела расстрел в Казахстане. Сидела под «вышкой» четыре месяца. Не просилась, не писала помилований. Наоборот, просила расстрел. Выводили на расстрел, позже почему-то Москва заменила. Сидела под расстрелом не одна. Об этом надо рассказывать.
6. О Джезказгане – медном руднике.
7. О пересылке – бухта Находка, взрыв парохода «Дальстрой» с людьми.
8. Жизнь на Колыме. Беременность. Штрафной мамочный лагерь.
9. Освобождение через 13 лет в 1952 г. в поселке Эльген.
10. Жизнь (начало жизни) на воле с травмированной дочерью на руках (она без речи, без интеллекта, в Доме инвалидов сейчас).
11. Реабилитация. Возвращение в Ленинград (на родину). Смерть тетки. И т.д., и т.п.
Вот такая жизненная схема. Если Вы воодушевитесь, то несколько книг можно написать только из того, что я видела и пережила. Многого люди даже не представляют себе. Очень многие из прежнего начальства живы и по сей день. Одна моя встреча со следователем чего стоит!! Его моральный облик!! Я ненавидела его 20 лет. Но после встречи с ним я вымылась в ванной, т.к. было ощущение, что в разговоре с ним валялась в навозной жиже. К моменту встречи он уже не работал в органах. Со мной был предельно «распахнут». Как с другом. Здорово?
Почему я просила редактора связать меня именно с Вами? В «Пирамиде» Вы полностью присутствуете. Т.е. «рыцарь без страха и упрека» – что и как думаете, то и так спрашиваете с участников всей этой истории. Ни одной Вашей высказанной мысли не встало в разрез с моими думами, воспоминаниями. Это и толкнуло меня обратиться к Вам. Даю честное слово, что Вы узнаете много нового из того, что было и как. Пожалуйста, отложите дела и приезжайте. Я стара. А в таком возрасте трудно ждать. Сегодня жив – завтра нет. Так хочется груз познаний кому-то передать. Я даже бесплатно музыку преподавала двум детям по 4 года.
В свое время я кончила муз.школу и с 3-го курса консерватории была арестована. Позже – 5 лет восстанавливала руки, освежала знания. Жива была моя преподаватель – Вера Матвеевна Гейликман (класс фортепиано). Училась я и в Вагановском хореографическом училище. Так, с 60 г. преподавала по линии Дома худ. самодеятельности хореографию без аккомпаниатора. Аккомпанировала сама.
Расписалась, а может быть Вы так заняты, что и читать-то некогда. Извините еще раз. Честно сказать, очень хочется с Вами обо всем говорить. Главное – чтобы Вы смогли весь материал, который я Вам дам (устно), обобщить и напечатать книгу уже от себя. Интересно, будет ли это? Или это мне к старости кажется, что нужно?
Ну, поживем – увидим.
Очень жду Вас.
С огромным уважением и почтением к Вам
В.Бобрович».
И вновь письма…
В ответе на предыдущее я написал, что хочу приехать как можно скорей, но занят повестью, которую должен скоро закончить. Вы же понимаете, написал я, что прерываться в таких случаях нельзя, тем более, что чувствую: ваша судьба меня наверняка заинтересует, заниматься этим между прочим нельзя. Правда, если повесть почему-либо «не пойдет», то есть не будет получаться, тогда я тотчас же приеду…
Повесть – «Карлики» – хотя и с трудом, но «шла», письма читателей «Пирамиды» с почты я забирал пакетами, не успевал читать, телефон без конца звонил – это был пик волны откликов.
Но прилетело уже и четвертое письмо…
«Юрий С. – здравствуйте. Молилась всем богам, чтобы повесть Ваша «не пошла». Но так как я неудачница, боги не уважили мою молитву. Что делать, что делать!!! Оказывается я поторопилась послать Вам 2-е письмо. Только послала, а на другой день получила Ваше. Спасибо. Кое-что прояснилось. Задумка-то у меня наполеоновская, а не получился бы «склад печника». А задумка такая: я прожила жизнь, «как партия велела». Не подумайте, что я все и вся возненавидела и – со всеми вытекающими. Мне кажется, что именно Вам должно быть интересно узнать многое из того, что видела, пережила и т.д., и т.п. Даже чисто географически. А география (еще раз) такая: Ленинград (рождение и до 16 лет), Сибирь (з/к), Казахстан (северный и южный), Д.Восток (Находка, Сов.Гавань), Магадан и область – з/к и вольная, – Якутия (Усть-Нера), вольная, Ленинградская область, г.Ош Киргизской ССР, опять Магаданская обл., опять гор.Ош, опять Магаданская обл., Ленинград, опять Ленинградская обл. Вас, конечно, интересует, зачем мне надо, чтобы все это не ушло со мной в могилу? Мне самой сейчас моя жизнь кажется интересной, необычной. Иногда (очень редко) я кое-что рассказывала более-менее близким знакомым. Результат один: «пишите книгу, зачитываться будут». Ну а мне, как той бодливой корове, бог рога не дал. Хоть «репку» пой. Бездарна, как смертный грех. Давно думала связаться с кем-либо из писателей. Но с кем? Короче, перебрала и перечитала уйму книг и писателей. Но настоящую заинтересованность в человеке и искренность встретила в «Пирамиде». В основном меня потрясла II часть, где Вы больше анализируете и «пропускаете через себя»… Не надоела я еще Вам? Да, кстати, вспомнила я эту даму – министершу. Интересно, жива она или нет? Такая дрянь, в своей книге, где-то в конце, пишет, что с нею сидели настоящие враги народа и «такие вещи говорили!» Когда я это прочла, мне хотелось поехать в Москву и плюнуть ей в глаза. Уверена, что она в свое время и от мужа отреклась. Такая все сможет. Знаете, я настолько одна, что ни о прочитанном, ни об увиденном поделиться не с кем. Простите, что «выливаю» на Вашу голову. А вдруг Вы ахнете этакую трилогию да потянете на гос.премию. Какая бы я-то счастливая была!! Желаю Вам всех благ. Очень-очень жду Вас (уже ждала в конце ноября). С Глубоким уважением…
В.В.»
Можно ли было оставаться равнодушным, читая такие письма? Неведомая пока что мне женщина где-то там, в глуши Ленинградской области, ждет и уже выстроила в воображении мой образ, и разгорается, кажется, нерастраченный в прошлом огонь, и уже не зависит он от меня, от моего участия, воли. Небытие в концлагере – тоже, видимо, бытие, и прошлый мрак теперь становится светом, тусклая серая мгла наливается волшебными красками, нежизнь кажется жизнью, «интересной, необычной» настолько, что – «зачитываться будут»… А может быть и правда то была жизнь?
Но накалялась, накалялась и моя атмосфера – поток писем не иссякал, звонил и звонил телефон, дежурили подчас у дверей квартиры моей «ходоки», и уже о «Деле Массовера» я знал, и о Кентове частично, и судьба скромного Замотайло «стучала в сердце», и Оляницкий взывал о помощи из-за колючей проволоки с вышками, и знал я о Соколаускасе, и о Белоярцеве, изобретателе спасительного перфторана, чудодейственной «голубой крови» – о том, как трагически погиб он, не выдержал обрушившегося на него гнева высокопоставленных конкурентов в родной стране – тут не о замалчивании уже речь, тут откровенная травля вельможными завистниками, погрязшими во власти и почестях и… лишившихся Божьего дара таланта. И о многом-многом другом я теперь уже знал.
Ведь она-то, милая эта темпераментная «В.В.», сейчас все же жива-здорова и на свободе, а те, другие, страдают сейчас, во времена «перестройки» – их мучают на допросах, в СИЗО и ШИЗО, в лагерях, – и нужно нам всем что-то делать сейчас, немедленно, каждый в меру своих сил, чтобы не дать разрастись новому ГУЛАГу и искоренить последствия старого.
Да, да, но для этого и нужно побеседовать с В.В., выслушать, рассказать людям, чтобы знали, предупредить…
Женщина – и лучшие годы в тюрьме. К расстрелу приговаривали! За что?! Почему?… Проклятая российская действительность, вывихнутая наша жизнь, искореженные судьбы, зачем это было нужно, кому… Неужели только жажда величия и страх «генералиссимуса»? Где был народ?
Но и началась уже и моя «полоса отчуждения», странного раздвоения окружающего – пылкой читательской почты, с одной стороны, и ледяного небытия в прессе и «литературном процессе», с другой. Игнорирование «левыми», выпадение из памяти «литературоведов-критиков», шумливые похвалы «обойме», в которую я не был принят… Какая уж там госпремия! Да и причем она? Все смешалось.
А письма от В.В. летели одно за другим. Вот уже и следующее достал я из своего почтового ящика, пятое по счету…
«Здравствуйте, долгожданный и очень желанный Ю.С. Я знала (и была уверена) до Вашего письма, что после встречи со мной – Ваша повесть пропала. Это не самоуверенность. Просто моя жизнь настолько необычна, что я другой раз сама удивляюсь. Я ли это? Безусловно надо «успеть». Мы все (мыслящие как-то) такое пережили, стольких пережили, что не знаем чего еще ждать. Господи! Неужели раз в жизни повезло? То, о чем Вы пишете – я об этом думала. Еще и единомышленник. Пишите повесть, дай Вам Бог. В материале, с которым словесно я Вас познакомлю, будет столько всего, что (как я сама думаю) получится 3 части.
Безусловно одной встречи нам будет мало. Но – великое счастье! – мне установили телефон. Но еще не подключили, так что свой номер я пока не знаю. К Вашему приезду телефон будет подключен. И если Вы начнете работать в «моем» направлении, то все, что нужно, я буду уточнять и все, что нужно – по телефону, чтобы и Вам не терять времени на разъезды.
В отношении телеграммы – неплохо бы, при выезде из Москвы. А письмо я Ваше получила в тот же день (но позже), когда отправила свое Вам. Нет выдержки. Женщина, что с меня взять? Для меня Ваши письма – бальзам, продление жизни. Вы знаете, что такое «сердце поет»? Так у меня «запевает», когда получаю Ваше письмо. Спасибо. И когда я смогу всего Вас прочесть? Ни черта нигде не достать. «Пирамиду»-то и то «кверху ногами» читала, сперва II, а уж потом I часть. А больше ничего до сих пор не могу найти, как и Вашего портрета.
Да, о письмах заключенных. Я видела тех, кто по «бытовым» статьям осужден. Приедете – много расскажу и о них. Без предвзятости – мне их не жаль. Хоть и молодые и, вроде, их папа-мама плохо воспитали и т.д. Но это для низкого интеллекта – стереотип. Кто же им виноват? Они через вас на волю хотят. А вдруг Вы посочувствуете? Ни один бандит или ворюга не сказал, что он подонок. Все они особенно ищут сочувствия. В общем, еще об одном надо Вам рассказывать. Всякого Вам благополучия. Удачи, удачи, удачи. И с повестью, и во всем. С уважением, В.В.»
И наступила зима, и повесть моя с трудом, но «шла», подходила к концу. Пора! Скорее давать, на волне «Пирамиды», пусть молчат критики, но может быть не откажут журналы. Не этот, нет, не тот, который опубликовал «повесть о повести» – я горячо благодарен, но ведь он почему-то совсем не поддерживает меня, что-то произошло, – но пусть другой, это даже лучше… Ах, милая В.В., нетерпеливая женщина, понимаю, понимаю, что времени у нас с вами мало, но ведь у меня свои планы. Потерпите еще немного…
«Ю.С., здравствуйте. Здоровы ли Вы? Зима время не лучшее. Всякое бывает. Пишу Вам «на радостях». Наконец имею телефон. Если Вы найдете нужным, то теперь можно мне позвонить напрямую из Москвы. Естественно, лучше звонить ночью, линия свободнее. Я сейчас много вспоминаю, характеризую более колоритных (и скверных, и теплых сердцем), а главное – ужасаюсь. Неужели это было? Ну, да ладно. Потом. Все-таки надеюсь Вас видеть. Я уже договорилась с приятельницами, что буду ночевать у них. Вас не стесню. Отдыхать Вы сможете свободно. Я надеюсь, что если выберетесь, то не на один день. С питанием тоже будет все в порядке. С голоду не умрете. Ах, как я Вас жду! Интуиция мне подсказывает, что Вас уже увлекло что-то другое. Честное слово – напрасно. Хорошо бы я ошиблась. Новый год «на носу». Поздравлять вроде рано. На всякий случай: здоровья Вам и светлого разума на долгие годы. А остальное – приложится. С надеждой и огромным уважением В.В..»
Понимал, понимал ее ожидание, нетерпение, ее возвращение в прошлое, почти уже забытое, было, и вот… Одиночество, письмо в журнал, ответ и почти неожиданный голос из Москвы, заинтересованный… Но по-разному текло у нас время. У меня – мчалось, дни появлялись и исчезали мгновенно, широкий круг знакомых, ко всему прочему… А она оглянулась назад. И закрутилась лента воспоминаний. Уже и достаточно было одного лишь представления о внимательном слушателе, щель почтового ящика – отдушина, узкое окно в бездну мира, к людям, в бессмертье памяти.
