Варвара Рысъ
Краткий миг
33
Иван напряжённо слушал, а Богдан продолжал:
– При этом более чем вероятно, что моя работа в дьявольском Гулаге была направлена против моей родины России. Я не говорю наверняка, но многое может быть использовано. Может быть, не будет никогда использовано, а может быть – будет использовано завтра. Так что, поверьте, благодарить вам меня не за что. И благодарности я ни от кого не принимаю. И заранее ото всего отказываюсь.
– Богдан, речь не идёт о материальной благодарности, хотя наше руководство считает её необходимой. Речь хотя бы о политической признательности Вам… О простой человеческой признательности…
– Ах, да, я понял, – Богдан был так раздражён, что Прасковья замерла от предчувствия чего-то ужасного и неприличного. Она никогда не видела его таким взбешённым. Но, кажется, его бешенство заметно лишь ей: внешне он был насмешливо-спокоен. – Я понял: Вы хотите назначить меня главным ветераном, заслонившим, предотвратившим, подставившим плечо… и всякое такое. Мне отвратительна эта роль, Иван. Ancien combattant[8], как называют это героические кривляки из латинских стран.
– Богдан, у нас говорится «романские страны», – ввернула Прасковья, опять стараясь перевести разговор в филологическое русло о тем успокоить его. Это отчасти удалось.
Богдан несколько раз глубоко вздохнул, вероятно, желая успокоиться. Наконец потёр середину лба и кротко спросил:
– Иван, Вы позвали меня, чтобы сказать всё это?
– Нет, не только и не всё, Богдан, – мягко ответил Никаноров. – Жаль, что я не сумел донести до Вас мою мысль. Может быть, мне удастся это сделать позднее. Но у меня есть к Вам, Богдан, ещё и вполне конкретное и конструктивное предложение. Можно сказать, просьба. Мы Вам верим и рассчитываем на Вашу помощь, несмотря на всё, что Вы тут нарассказывали о себе. В общем, как учил товарищ Сталин, которого Вы, как я понял, уважаете, «чтобы не ошибиться в политике, надо смотреть вперёд, а не назад», – Иван глядел на него с лёгкой и доброй усмешкой. – Вот я и хочу Вас пригласить посмотреть вперёд.
– Очень странно и интересно, – с некоторым смущением проговорил Богдан. – Я бы не стал доверять такому двусмысленному типу, – покачал он головой.
– Ну, тут проглядывает парафраз старинного парадокса «Лжец»: если двусмысленный тип прямо заявляет, что он двусмысленный тип – является ли он двусмысленным типом? – улыбнулся Иван. – Словом, мы Вам доверяем. Почему? Потому что Вы – искренний человек. И человек, извините за патетику, идейный. Сегодня это невероятная редкость. Почти сто лет, и уж гарантированно – пятьдесят, как этот человеческий тип – редчайший, ископаемый. Притом во всех странах. Мы пытаемся его возродить, воспитать, потому что без него расползается сама ткань общества. Народ, состоящий из одних шкурников, стяжателей и потребителей – погибает. Наша организация «Святая Русь» – это своего рода заповедник идейных людей. Если б Вы захотели вступить в неё – я бы с полным убеждением дал Вам рекомендацию, Богдан.
– Ну, это в высшей степени преждевременно, – нахмурился Богдан. – И к тому же я не гражданин России.
– Преждевременно – возможно, – согласился Иван. – А гражданином Вы сможете стать, если захотите. Вернее, не стать, конечно, а восстановить гражданство, которое у Вас было. – Богдан взглянул на Ивана с удивлением.
– Так вот о чём же я хотел бы Вас просить, Богдан, – продолжал Иван. – Наши разработчики трудятся над внедрением в сознание таргетных групп населения требуемого контента с использованием низких и малых доз излучения. Иными словами – мы хотели бы «подсвечивать» некоторые моменты в транслируемом контенте, и делать это очень выборочно и адресно. При этом не облучать всех подряд высокими дозами, как делали прежде. Очень уж велики оказались побочные эффекты. Люди подлинно сходили с ума. Это во всём мире списали на «вирус безрогих коз», помните, был этот новый, уж не помню, который по счёту, штамм. У нас старушки говорили, что он «ударяет в голову». Но мы-то знаем, что вирус ни при чём… Просто мы немного перестарались. В общем, сейчас мы пытаемся сколь возможно уменьшить дозу и действовать адресно. Адреса мы получаем довольно точно – тут анализ больших данных работает с приемлемой достоверностью. Но вот подсвечивать малыми дозами не очень получается. Это, сами понимаете, легче сказать, чем сделать. Мы пока в начале пути, работаем, но результаты очень скромные. Могли бы Вы нам помочь? Это ведь Ваша тема?
Богдан сидел, неопределённо улыбаясь и глядя куда-то в видную лишь ему даль.
– Да… моя… В высшей степени моя, – произнёс он задумчиво. – Вы, действительно, неплохо поработали, раз знаете, чем мы занимались в последнее время.
– Так вот не могли бы Вы возглавить группу разработчиков? Мне кажется, они зашли куда-то не туда.
– Мне было бы любопытно посмотреть, что они делают и куда зашли, – мечтательно проговорил Богдан. – Но принять Ваше предложение я не могу, – проговорил он, словно очнувшись. – Видите ли… – он вздохнул, – Расскажу Вам всё, как есть. Когда меня отпускали, я удостоился аудиенции у весьма высокого лица в нашей чертовской иерархии. Ему оказалось любопытно взглянуть на выжившего ослушника: никогда прежде ослушники не выживали, да и было их очень мало, буквально считанные единицы за всю историю. Этот высокопоставленный чёрт, третий после Диавола, сказал мне буквально следующее: «Езжай, куда хочешь, ты свободен. Но дай слово не играть против нас. Работай с торгашами: в рекламе, в маркетинге, в продвижении товаров. Помогай им впаривать никому не нужное. На твой век этого хватит, хотя скоро потребительская вакханалия кончится и весь этот маркетинг загнётся. Но на твой век, повторяю, возможно, хватит. Главное, не суйся в политику, войну, государственные дела. Следующего раза для тебя не будет».
И я дал слово. И сегодня уже работаю в рекламе. Разумеется, это технологии двойного назначения, реклама и война сегодня сомкнулись, реклама стала оружием массового поражения. Не летальным, но эффективным. Как когда-то в двадцатом веке гражданские предприятия быстро перепрофилировалсь в военные, а потом, помните, была в моде так называемая конверсия – обратное перепрофилирование. Так и теперь: воздействовать на мозги населения можно в самых разных целях – военных и мирных. Собственно, между войной и миром сегодня нет непроходимой стены. Однако в рекламе используются гораздо более слабенькие конструкции. Профессионально мне особо не интересные: это вчерашний день. Разумеется, мне было бы интереснее работать не с торгашами, а с героями.
Увидев лёгкое непонимание Ивана, пояснил:
– Я очень люблю простенькое эссе Зомбарта “Handler und Helden” – «Торгаши и герои». Тоже, видите, аллитерация в заглавии – как Вы любите. Мне было бы интереснее работать с Helden, чем с Handler. Торгашей я не понимаю и не чувствую, это чуждый мне психотип, хотя, конечно, технически могу на них работать. Я, разумеется, предпочёл бы работать с вами, Иван. Но я связан словом. Жульничать я не могу и не хочу. Да это и невозможно, за мной наверняка следят, при ослушании ликвидируют, и правильно сделают.
При слове «ликвидируют», да ещё произнесённом совершенно спокойно и обыденно, Прасковья внутренне вздрогнула.
– Согласен. Я готов был к такому ответу, – спокойно ответил Иван. – А вот такой вариант. Не могли бы Вы поучить, потренировать наших специалистов? Или даже просто подобрать способных людей.
Богдан слегка рассмеялся.
– Уже.
– Что уже? – не понял Иван.
– Уже начал.
– Что начали? – изумился Иван.
– Подбирать пригодных людей, – ответил Богдан. – Это единственное стоящее дело – подбирать годных людей.
– Годных людей?
– Ну да, тех, кого Карлейль называл able men, – пояснил Богдан. – От них всё зависит – не от общественного строя, не от «институтов», – он произнёс это слово со злой иронией, – а только от них. Побеждает та система, которая позволяет лучше находить и выдвигать годных людей. В России с этим плохо, очень плохо. Отвратительно. В этом огромная слабость России. Но я стараюсь! – проговорил он с детской похвальбой.
– Богдан, Ваша бабушка была абсолютно права: самоуправство у Вас в крови, – покачал головой Иван. – И кого же Вы нашли?
– Двоих нашёл, – улыбнулся Богдан. – Один – просто потрясающий. Познакомьтесь с ним. Ему лет двадцать пять, он аспирант МГУ. Зачем он аспирант МГУ – это, кстати, для меня загадочно. Его нужно привлечь к серьёзной работе, а он занят нелепой ритуальной вознёй.
– Какой вознёй? – удивился Иван.
– Изготовлением так называемой диссертации под руководством каких-то старых баб обоего пола. Вообразите абсурд: идёт война, мировая борьба нарастает, ожесточается, изощряется. А потрясающий учёный, изобретатель масштаба Леонардо да Винчи, способный создавать оружие этой войны, – занят правильным оформлением какой-то здоровенной тетради, называемой диссертацией. Старые бабы и врождённые научные импотенты упрекают его в неправильном оформлении каких-то ссылок, отсылок и чего-то в этом роде. Представляете? – Богдан раскраснелся, негодующе жестикулируя. Прасковья любовалась его наивным возмущением.
– Диссертация, Богдан, у них нечто священное. Это не лечится, – примиряюще заметил Никаноров.
– Иван, это же нелепость! Абсолютно средневековая процедура, происходящая из средневековых схоластических диспутов. Не зря на некоторых языках «защищать диссертацию» дословно звучит как «поддерживать тезис». Это прямая отсылка к схоластическому диспуту. При всей моей любви к Средневековью не могу не признать это абсурдом. Ну ладно, всякие там старые бабы, научные импотенты, преподавальцы – пускай жуют своё мочало, но мой Женя должен работать. Должен дело делать. Создавать нечто новое, не существовавшее прежде; это единственное дело, достойное мужчины. Создавать и воевать, бороться. Если это новое помогает воевать – значит, жизнь твоя не идёт впустую. А его вынуждают жевать жвачку. Иначе его не признают полноценным учёным, как он мне объяснил. Понимаете, Иван, надо спешить, эта отрасль развивается очень стремительно. А Ваши люди ведут себя так, словно впереди вечность.
Иван откровенно любовался негодованием Богдана.
– Это не мои люди, – покачал он головой.
– Так сделайте их своими, чёрт побери! – воскликнул Богдан. – Я сказал Жене: «Наймите какую-нибудь тётку с кафедры, чтобы она Вам всё правильно оформила, я это оплачу, а Вы давайте работайте, не отвлекайтесь». Но он как-то мнётся, стесняется, тьфу.
– Как его фамилия? – деловито спросил Иван.
– Сидоров Евгений… Васильевич, кажется; да, Васильевич.
34
– Мы займёмся им, Богдан, обещаю Вам, – Иван черкнул в телефоне. – Но давайте поговорим о Вас. В каких формах Вы могли бы нам помочь?
– Разве что в форме домашнего семинара. Я могу им накидать много идей, но, естественно, нужны люди, способные их воспринимать и прикладывать к делу. Потом, чтобы идеи возникали, нужен диалог, обмен мнениями, ну, вы понимаете. Много ребят не надо. Нужны качественные люди. Разумеется, за мной следят. Я стараюсь не выходить за рамки общетеоретических разговоров, хотя, конечно, руки чешутся… – Богдан нетерпеливо пошевелил своими изящными длинными пальцами, на одном из которых было то самое потёртое обручальное кольцо, вызвавшее в Прасковье укол ревности. – Для меня результат – это работающее устройство, – проговорил Богдан, словно споря с кем-то. – Желательно испытанное боем. Но чтобы в Аду, как Вы изволили выразиться, в случае чего создалось впечатление, что я тут ни при чём, я направил мысль коллеги Сидорова не то, что по ложному, но скорее по несколько неоптимальному пути.
– Что же это за путь? – с интересом спросил Никаноров.
– В принципе, есть два способа упаковки контента, при малых излучениях. Я испробовал оба, мы долго экспериментировали, и у нас был принят второй. Он несколько дороже, но проще и надёжнее. Но я на всякий случай направил Женю по первому пути. Чтобы создать у возможного наблюдателя впечатление, что он дошёл до этого сам. Вообще, он бы и дошёл, он пойдёт очень далеко. Берегите его. Думаю, в ближайшее время мы вплотную подойдём к реализации древней идеи знаний в таблетках. Он, кстати, об этом мечтает. Говорит, ещё в школе мечтал. Проглотил – и тут же освоил те предметы, которые тебе не интересны. Представляете, как когда-то придумали обогащать соль йодом, так и мы будем в ту же соль встраивать нужный нам контент. Прямо в кристалл. Соль едят все, и все же будут получать этот контент. И вот вам «идейно-политическое единство советского народа» – так это, кажется, называлось? У Щедрина, если я правильно помню, было: «Проект о введении единомыслия в России». А мы это скоро сможем. Достаточно просто есть соль, – Богдан рассмеялся, показав свои по-прежнему крепкие сплошные зубы. Прасковья не поняла, иронизирует он или всерьёз.
– А второй кто? – спросил Иван.
– Второй – физтех, пока студент. Очень восприимчивый, имеет сносную инженерную подготовку, которой лично мне временами не хватает, хорошую фантазию, правда, ленив и склонен к неопрятным загулам. Привёл его Женя.
– Между прочим, моя племянница тоже занимается инженерной лингвистикой; может, она Вам пригодится. Говорят, она девчонка с головой.
– А вот этого не надо, – решительно отверг Богдан. – Хорошо, что Вы напомнили, а то я бы забыл сказать: я не работаю с женщинами. В принципе. Ни с какими.
– Это ещё почему? – удивился Иван.
– Ну, видите ли… В нашем деле они не эффективны. Попросту – не пригодны. Пусть занимаются чем-то другим, более им сродственным. Потом я люблю в процессе работы без цензуры выражать свои мысли, не в смысле дурных слов, хотя и это, конечно, бывает. Но просто я люблю иметь возможность назвать глупость – глупостью, невежество – невежеством, дурака – дураком, а с дамами я обязан быть галантным кавалером. Нет-нет, считайте это капризом, но женщин быть не должно, ни одной.
– И даже секретаря-даму Вы не допускаете? Я имею в виду не в данном случае – в принципе.
– Мне это не нужно. Есть прекрасные офисные программы, они вполне справляются.
Иван весело рассмеялся.
– При этом мама у Вас была боевым офицером, а жена – член правительства великой державы.
– Так получилось – развёл руками Богдан, невесть к чему относя эти слова: то ли к карьерам своих родственниц, то ли к своей неспособности работать с женщинами.
– О, ты, Иван, его не знаешь, – вступила в разговор Прасковья. – Он домашний тиран и постоянно указывает мне моё место за печкой и цитирует про «три ка». У нас есть нефигуральное место за печкой: я тебе его покажу. Вот там я и сижу.
– Наверное, для разнообразия тебе это нравится, – улыбнулся Иван.
– Правду сказать, ужасно нравится! – Прасковья зажмурилась и помотала головой.
Она изумлялась, как быстро Богдан успокоился и преобразился. Он даже помолодел, и в его движениях появилось что-то лихое, чертовское. Придумывать, изобретать, стать первым, непременно довести до работающего технического устройства – вот что ему нужно. Это заставляет его вставать до света, это в прежней жизни заставляло вскакивать с ложа любви и садиться на своё крутящееся кресло за стол. Нет, её это совершенно не обижало – только слегка удивляло, а через столько лет поняла: это его заряжало, давало энергию. А может, он умел преобразовывать энергию секса в эту совершенно недоступную ей изобретательскую энергию. Как знать… Вдруг он мгновенно сник.
– Я постараюсь, Иван… что смогу… – проговорил Богдан печально. – Но, простите, рисковать собой я не могу. Будь я один – ещё куда бы ни шло, но у меня семья. – Он с грустной улыбкой взглянул на Прасковью. – Я не могу её во второй раз так подвести. Нет, не могу. – Богдан помотал головой. – По правде сказать, мне кажется, меня провоцируют. Не случайно мои начальники придумали объявить меня приглашённым профессором и устроить мне лекции в МГУ. Я рассказывал устарелые ещё двадцать лет назад банальности, но самое смешное, что даже имел успех. Что наводит на печальные размышления об этом лучшем, как говорят, учебном заведении.
– Возможно, Вы лично имели успех, – предположил Иван. – Вы наверняка хороший оратор, очень эмоциональный. В Вас есть что-то древнегреческое, – улыбнулся он.
– Да-да, мне говорили, – рассеянно согласился Богдан. – Но я, собственно, вот о чём. Очень возможно, мои коллеги из Ада хотели увидеть, что я буду делать и с кем общаться. Таким образом они узнают тех, кто занимается соответствующий тематикой. Я не уверен, что это так, но это не исключено.
– В самом деле, это не исключено, – согласился Никаноров. – Но это совсем не обязательно. Это предположение звучит чересчур прямолинейно. Но в любом случае, наши люди позаботятся о Вашей безопасности. И спрятать мы Вас сумеем, если потребуется.
– Там, откуда, как с Дона, выдачи нет? – улыбнулся Богдан.
– Вы очень разносторонне эрудированный специалист, Богдан. Товарищи говорили мне это ещё пятнадцать лет назад, – согласно покачал головой Никаноров.
– Ах, Иван, – проговорил Богдан с печальной иронией. – Не знаете Вы наших… Я был бы рад поработать с Вами, но вынужден вести себя очень оглядчиво. Говорю это заранее, поскольку эта позиция пересмотру не подлежит. Максимум – это домашний теоретический семинар. Абсолютно теоретический.
– Ну что ж, домашний – так домашний. Теоретический – так теоретический. Тем не менее давайте обсудим житейскую прозу: какой размер и порядок оплаты Ваших услуг Вы предпочитаете?
– А вы потянете? Я ведь дорогой работник, – рассмеялся Богдан. – Как выкачу вам цену…
– Выкатывайте! – улыбнулся Иван.
– Ну, ежели серьёзно, – Богдан погасил улыбку. – Домашний семинар – это, безусловно, бесплатно. Я сам ещё должен многое понять, войти в курс, познакомиться с людьми. Что будет дальше – посмотрим. Но у меня условие: ребятам за их работу надо платить. Прилично. Сколько – я не знаю, но столько, чтобы они чувствовали себя независимыми от денег, чтоб о них не думали. Мой сосед по дому, с которым мы вместе бегаем, забавный парень, сказал мне как-то умную вещь: «Для меня деньги – это средство индивидуальной защиты. Как противогаз». Это очень верно. Индивидуальное средство защиты от мерзостей жизни и житейской прозы. Потому их должно быть достаточно. Я буду этих ребят понемногу отсматривать, а Вы уж формируйте из них рабочую группу, ставьте задачу и вперёд. Будут трудности – они ко мне обратятся, но делать что-то в первом лице я не могу. Вот Вам, Иван, мой ответ. Возможно, он Вас разочаровал, но другого нет.
– Богдан, мне понятна Ваша позиция, – Иван не казался разочарованным. – Вашего Женю мы пригласим на собеседование. А что скажет Прасковья? Ты что-то весь вечер молчала.
– Когда мужчины говорят о серьёзных вещах – женщине полагается молчать, – улыбнулась Прасковья. – Ну а уж если мне позволено что-то сказать… прошу тебя, Иван, не втягивай его во что-то опасное и рискованное. Вообще, не втягивай его слишком глубоко. Он ведь азартный, он может втянуться. Как кот в пылесос. А ему нельзя – по тысяче причин. Он этого не выдержит. И я не выдержу. И Россия потеряет разом двух – как ты сказал? – разносторонне эрудированных специалистов. Даже двух с половиной.
– Как это двух с половиной? – не понял Никаноров. Прасковья лукаво улыбнулась.
– Мы, Иван, ждём ребёнка, – произнёс Богдан серьёзно.
Иван смолк, переваривая.
– Сильный поступок! – оценил он после минутный паузы.
– Не спорю: сильный, – согласился Богдан. – А поскольку поступок – мой, и он всё-таки взрослый, вы с Прасковьей не говорите обо мне, точно я трудный подросток, которого берут на поруки в детской комнате милиции. Я более чем совершеннолетний. Печально, но факт. А хотелось бы побыть подростком. Когда вся жизнь впереди, – проговорил он мечтательно.
– Ты и есть подросток, – тихо сказала Прасковья.
– А я теперь я понял, почему ты стала такая красивая, – обратился Иван к Прасковье.
Она мгновенно почувствовала, что Богдану это неприятно. Он ещё тогда, в прошлой жизни, разражался, когда кто-то хвалил внешность Прасковьи.
– Вместе с тем, Иван, я хотел бы посмотреть вашу техническую базу, познакомиться со специалистами, – проговорил он подчёркнуто сухо и по-деловому. – Надо подумать, как поменьше засвечиваться. Полагаю, Вашим людям следует об этом серьёзно позаботиться. Я думаю, надо начинать уже сейчас, у нас мало времени. Мало времени, очень мало времени, – проговорил он словно про себя. – Знаете, когда-то очень давно, в альпийском отеле, где я был ещё с родителями, я увидел на стене тарелку, на которой было написано: «Es ist später, als du denkst – Уже позднее, чем ты думаешь». На меня это произвело сильное впечатление, запомнилось на многие годы. В данный момент мне потребуется час, я напишу просто на листке из блокнота вопросы, на которые Ваши ребята мне должны ответить. Чтоб понять, на каком мы свете – как любила выражаться моя тёща, – Богдан грустно улыбнулся. Прасковья в очередной раз удивилась его памяти: мама, действительно, любила так говорить, когда приступала к репетиторской работе с новым учеником. – Если Вы через час-полтора переправите эти вопросы по закрытым, естественно, каналам связи и Ваши парни ответят до завтра часов до двух по полудни, к исходу завтрашнего дня у меня будет довольно объёмная картина того, с чего начать и кто там работает. С послезавтрашнего утра можно уже что-то делать. Но главное сейчас для меня: понять, что есть. И – найти годных парней. Если даже ничего нет, но есть годные ребята – всё решаемо. А вот наоборот – значительно труднее. То есть главное – найти годных парней. Это потребует времени. Работать будут они. Я – только чуть-чуть помогать. Даже не помогать – скорее, вдохновлять.
