Рафаэль Азизов
Пуд соли, или 12 Шагов в «Северном сиянии»
Уруратик и Угрюмый (да когда же уже это всё закончится?!)
Маленького забавного казачонка Уруратика привезли по зиме и почему-то в двух джинсах одетых одни на другие. Уже одного этого обстоятельства было вполне достаточно чтобы прийти к выводу о как минимум неординарности свежеприбывшего персонажа. Уруратик оказался собакокуром и побочкой употребления этого страшного вещества была крайняя непоседливость нового пациента. Казачонок, разместившись в зале на втором ярусе шконаря около двери не мог усидеть или улежать более трёх минут на одном месте и без конца скакал, вверх-вниз демонстрируя хорошие акробатические навыки.
На хозах его закрепили за главным героем чтобы тот присматривал за тревожным клиентом. Док не стал мудрить и сразу «на берегу» объяснил прыткому юноше что не собирается состязаться с ним в скоростном спринте. А посему если тот вдруг бы вздумал без спроса удалиться от старого нарка более чем на пять метров, то это толковалось бы как попытка побега и первый попавшийся под руку Доктора тяжёлый предмет был бы отправлен ему вдогонку. Уруратик обиделся на подобное унизительное для него положение, но, как и все был вынужден принять правила игры. Появление Казачонка внесло много корректив в размеренную жизнь старого нарка, что вызывало у него значительное напряжение и дополнительное раздражение. С этим «прицепом» у него уже не получалось так ловко как раньше вить петли и предаваться привычному невинному своеволию во время хозработ.
По большому счёту не взирая на срок чистоты зависимого человека само по себе зависимое мышление не претерпевало значительных изменений. Меняться могла только поведенческая составляющая индивидуума. То есть если больной Зависимостью на самом деле занимался собой, то отслеживал самостоятельно или с помощью других людей проявления болезни и корректировал свои самопроизвольные или по-научному рефлекторные действия. Так вот рефлексия Докторского мышления создала ярлык на Казачонка и неуклонно толкала главного героя к жестокому глумлению над его новым маленьким подопечным. Эти унижающие Уруратика действия являлись своеобразной формой отмщения за невольно причинённые им неудобства.
Однажды во время вечернего просмотра фильма перед вечерним чаем старый нарк вместо того, чтобы наслаждаться кинолентой внимательно наблюдал за Уруратиком располагавшимся перед ним на своей пальме прямо как на ладони. Казачонок, ещё не отошедший от действия страшной синтетики, методично накатывал катыши между пальцев своих босых ног и периодически подносил руки к носу вероятно наслаждаясь ароматами собственного тела. Доктор смотрел на действия паренька и мысленно представлял как этот Чунга-Чанга по окончанию фильма займёт своё место за столом рядом с ним и будет тянуться своими грязными вонючими ветками в таз с оладьями перебирая их и выбирая себе оладышек побольше. Разогнав таким образом за полтора часа неприязнь по отношению к Уруратику до запредельного уровня главный герой, дождался, когда Казачонок займёт своё место за столом подле него за вечерним чаем и с нотками брезгливости в голосе громко чтобы все слышали спросил:
– А ты почему руки не моешь?!
– Так они у меня чистые! – не задумываясь и не ожидая подвоха ответил мальчишка, пребывая в тоннеле от предвкушения оладышек со сгущёнкой.
– Ты весь фильм между пальцев на «копытах» ими ковырял и не запачкал?! Или у тебя «ходули» не из жопы растут и шибко чистые?! Ты может и свой «глаз шоколадный»382 пошкрябал ими между делом – раз чистенький такой?! – старый нарк нанёс неожиданный удар исподтишка и привлёк к ситуации всеобщее внимание.
Мгновенно возникший за столом ропот неодобрения по отношению к Уруратику вперемешку с пренебрежительными издёвками моментально поставил Казачонка в унизительное положение. Робкая попытка оправдания с его стороны привела только к усилению негодования соплеменников и он, чуть не плача от обиды отправился мыть руки. Аппетит на оладьи у него тоже пропал. А у Доктора уже давно не было аппетита, так ему здесь всё надоело в том числе и липкое тесто на ночь, неизбежно приводящее к изжоге. Размышляя лёжа на койке после отбоя об этой ситуации, он с одной стороны понимал, что явно перегнул палку и уподобился Глебу в дрессировке подопечного, а с другой стороны если бы он сказал Уруратику по-тихому тет-а-тет тот бы не запомнил. Но чего совсем не хотелось признавать старому нарку, так это того, что двигала им жажда мести и желание получить злорадное удовлетворение что и произошло по итогу, а сожаление о перегибе и осознание собственной неправоты «догнали» его уже позже.
После этого случая Док перестал гнобить и унижать Казачонка, но и тот стал более покладистым. Вскоре в его вещах каким-то образом обнаружили пятнадцатисантиметровый гвоздик, который он прихватил на добрую память у главного героя в инструменталке. На допросах эта жертва синтетики рассказал про невероятный план членовредительства для досрочного освобождения из ребы. Доктор уже ничему не удивлялся так как основываясь на собственном опыте и насмотревшись здесь на изрядное количество затейливых сюжетов в исполнении солевиков, собакокуров, синтетических водяных и хмурых понимал, что предугадать фантазии воспалённого синтетикой человеческого мозга просто невозможно. Уруратика вовремя остановили и его план побега так и остался нереализованной фантазией, а вот Угрюмого, например безумная жажда соли привела в «конкретный блудняк»383.
Угрюмый, пробыв всего месяц в деревне после своего освобождения регулярно приезжал с Артёмом в «Северное сияние» и угощая пацанов хорошими сигаретами рассказывал им о жизни в городе. Они как правило доставляли строительные материалы и каждый раз забирая из рук бывшего брата привезённое добро Доктор испытывал жгучую зависть и его охватывало ощущение дикой несправедливости. В мозгах старый нарк раскладывал себе всю абсурдность этих собственных ощущений, но на чувственном уровне полегчало только когда Угрюмого привезли обратно со срыва. Как бы ни погано это выглядело, но характерной особенностью зависимого мышления у старого нарка, да и, впрочем, не только у него одного, а у, пожалуй, подавляющего большинства реабилитян, было злорадство, испытываемое при возращении в качестве резидентов тех, кому посчастливилось выбраться отсюда раньше их самих.
Поскольку Угрюмому негде было жить сердобольный Артём временно приютил того в своей квартире, в которой проживал с женой и детьми. Угрюмый отплатил ему за гостеприимность по-наркомански начав поливаться солью прямо в ванной комнате, когда все домочадцы находились дома. Крепко шизанув и перепугав семью Артёма он обеспечил себе «радушный» приём в трюме Первого дома, где в роли гостеприимных хозяев выступали в дуэте, как и обычно в подобных случаях Консулы Большой и Заноза. Угрюмого продержали в изоляторе с неделю чередуя психологические атаки в исполнении Гладковыбритого Духовного Лидера с сеансами проникновенной занозотерапии и выпустили его оттуда только по причине резко пошатнувшегося самочувствия подопечного и выступившей нездоровой желтизны на его кожных покровах. Прибывшая по срочному вызову фельдшерица констатировала у желтушного запор, и Гладковыбритый Духовный Наставник со всей свойственной ему убедительностью приступил к лечению тяжкого недуга.
Здесь необходимо сделать оговорочку, что несмотря на солидный срок чистоты и колоссальный программный опыт у Лысого Консула сформировалась определённая предвзятость, а попросту ярлык на Угрюмого за его поросячий поступок по отношению к Артёму. Кроме того, они с Занозой получили специальное поручение от руководства Центра по поводу проведения усиленной воспитательной работы с «не в меру хроманувшим» воспитанником. Поэтому и помогал добрый человек с полированной головой страждущему с пробкой в заднице с затейливым энтузиазмом. Для начала он заверил Угрюмого, что тот в интересах дела даже переедет жить в сортир и если понадобится, то будет ковырять затор пальцем или воспользуется опытом медведя, а уж добрую корягу ему подгонят без проволочек. На Угрюмого невозможно было смотреть без слёз, когда он, прикусив язык слушал эти ободряющие речи, подкрепляемые лечебными тычками от Занозы, и представлял в голове картинки воплощения в жизнь этих ярких запоминающихся сценариев.
Затем на Первый доставили трёхлитровую банку молока прямо из-под коровы, и Гладковыбритый Духовный Лидер изощрёнными угрозами неминуемой физической расправы заставил-таки её выпить тщедушного желтокожего пациента вперемешку с литром растительного масла. А Заноза сделал от себя всё возможное и невозможное чтобы клиент испугался по-настоящему. Ну после такой «помощи одних зависимых другому ни с чем несравнимый терапевтический эффект»384 не заставил себя долго ждать.
И вскоре добрая весть о том, что Угрюмый наконец то просрался понеслась к другим зависимым в том числе и Верховным зависимым в город. А Большевик с видом победителя ходил по Первому дому довольно потирая руки и продолжая, но уже легонько и душевненько глумиться над слегка повеселевшим Угрюмым. А ещё Гладковыбритый Духовный Наставник навязчиво интересовался у коллектива желая узнать кто из них ещё мучается запором, и кто ещё нуждается в экстремальной помощи. Страждущих и болезных по вполне понятным причинам не обнаруживалось.
Репетиции деревенской художественной самодеятельности, начавшиеся приблизительно за месяц до Нового года, не прекращались ввиду недовольства Вождя результатами и теперь они были приурочены к приближающемуся Дню защитника отечества. Инженер клепал хит за хитом и в откровенных беседах сокрушался по тому же самому поводу что и Док задаваясь двумя не Гамлетовскими вопросами: «За что?» и «Когда же уже?». Пацаны пели и плясали чуть не от рассвета до заката, но Доктора этот «шоубиз» по-прежнему не касался. Всем остальным в той или иной мере приходилось если не припевать, то приплясывать.
Вождь, удостоверившись на примере утепления учебного класса качеством теплоизоляции пенополистирольными плитами, приобретёнными по совету и настоянию старого нарка, затеял среди зимы заменить на них минеральную вату на потолке в бане. Имевшаяся там не особо аккуратно уложенная вата в купе с паронепроницаемой мембраной не обеспечивали своих функций и в бане бесконечно то парило из-под крыши, то провисали декоративные потолочные рейки, распираемые наледью. Доктор в целом принимая затею здравой искренне недоумевал какая такая острая необходимость была делать это зимой, да ещё и ночью в зимней одежде сковывающей движения на тесном и тёмном чердаке бани.
Но поскольку Консул Большой, видя его недоумение с примесью недовольства освободил старого нарка по слабости здоровья от участия в этой безумной затее, то Док сразу переобувшись начал озорно рассказывать Солевику и Карпу, что предстоящее им ночное приключение является ничем иным как тренингом, благодаря которому они стопудово останутся трезвыми. У Узла не получилось отпетлять от идиотской затеи и открыто завидуя Деде он отправился руководить процессом вместе с охранником строителей Квагой. Ребята упражнялись до самого утра, а затем исполняя приказ представителей Сил более Могущественных чем их собственная, разложили демонтированную мокрую вату на полках в бане для просушки и повторного использования в утеплении многочисленных сараев.
Доктор, как уже ранее неоднократно упоминалось, имел определённые сомнения в адекватности Духовных Лидеров, но ночные банные подвиги и по-прежнему колючая вата, разложенная в парилке, окончательно развеяли сомнения переведя их в категорию убеждений. Поспешность в проведении ремонта была вызвана скорым приездом Верховного Главнокомандующего, который в этот раз превзошёл сам себя назвав поимённо группу бойцов и велев им прийти в баню с «Руководством по написанию Шагов» для проведения экспериментальной новаторской читки.
Главный герой тоже попал в число избранных – ему предстояло доходчиво объяснять молодым срывникам, что они «олени». Подобное времяпрепровождение его вполне устраивало, тем более что в бане их ожидала вяленая рыба с «Пепси-Колой» и неповторимое «обаяние» Вождя с его наглючим бесцеремонным сарказмом. Бжику, Грачу, Солевику, Боксёру и Бажену впору было устраивать соревнование кого за вечер кем и сколько раз обозвали. Но, в общем и целом, мероприятие прошло искромётно и позитивно, а вяленая рыбка так просто порадовала душу.
Неутомимый Гемба раскрыл новое ужасное преступление, систематически творимое персонажем, можно сказать уже просвещённым и находящимся никак не меньше, чем во второй половине пути к собственной долгожданно выстраданной трезвости и сопутствующими этому непременными духовными просветлением и ростом. По донесению обобранных резидентов выяснилось, что Квага «бомбит» у них посылки. Он как волонтёр последнее время взялся очень рьяно досматривать доставляемые из города посылки резидентам на предмет нахождения в них запрещённых в реабилитации вещей. Ну и соответственно досконально изучив их содержимое либо сразу отжимал приглянувшиеся ему предметы, вещи и сладости уведомляя того, кому это предназначалось, либо вручая посылку делал резику предложение, от которого тот ну никак не мог отказаться.
И Гембе, и Доктору, и Боцману очень хотелось нахлобучить по полной программе в край распоясавшегося урода, но Кракен был под личной защитой, покровительством и протекционизмом самого Ефима Ильича поэтому удалось лишь слегка пожурить амбала, да и то в узком кругу. Но от своего пагубного промысла Квакен был вынужден отказаться. А Вождь подарил ему канолевые кроссовочки, стильный куртофанчик и шикарные тёмно-малиновые шаровары, как и подобает зажиточному чатланину из «Кин-дза-дзы». Нужно было видеть с каким достоинством Квага щеголял в обновах выезжая в них в город и как бережно их сворачивал и прятал, не используя в повседневной жизни.
Вскоре Узел по решению родителей завершил свой курс реабилитации и покинул деревню, что повергло главного героя в новое сильнейшее душевное расстройство, вызвало приступ нездоровой зависти и толкало на тщетные поиски несуществующей в этом мире справедливости. Узел частенько затем приезжал в гости, и Доктор никак не мог взять в толк зачем он это делает. Узелок словно стараясь сгладить несуществующую вину перед Доком во время своих визитов старался угостить старого друга какими-нибудь запретами, но в силу сложившихся привычек и временного безденежья благотворительность осуществлялась в основном за чужой счёт.
А главному герою тем временем начинало казаться что он потихоньку сходит с ума. Раньше его порой настораживало и несколько раздражало, когда Боцман кукующий здесь третий год уходил в себя и не желал ни с кем общаться по несколько дней. А теперь он стал замечать подобную тенденцию и за собой. Ему хотелось уединения, покоя и просто комфорта в цивилизации, но пока на земле лежал снег всё это было недостижимо…
Глава 15. И так бывает
Почётная отставка (да ну на!)
Мрачный казавшийся бесконечно тянущимся февраль несмотря на свою календарную краткость вступил в свою третью завершающую декаду. Жизнь Доктора в реабилитационном центре «Северное сияния» в тот период по степени стабильности можно было сравнивать с пребыванием Ленина в мавзолее с той лишь разницей, что главный герой в отличии от вождя мирового пролетариата дышал, кушал, исправно посещал уборную и на него не ходили поглазеть аборигены из соседних деревень.
Как говорится ничего не предвещало беды как вдруг хлеще чем гром среди ясного неба прозвучала команда Великого Магистра собирать вещи для переезда на Тортугу. Причём самым обидным в данной ситуации было то, что мастер художественного пафоса каковым являлся Глеб Валерьевич обозвал этот перевод «почётной отставкой». Старый нарк в тот раз не стал сдерживаться и в присутствии ограниченного количества слушателей будучи в учебном классе, в то время как основной контингент находился в зале на мероприятии выдал Мудрому Учителю немного откровений:
– Ты чего мне лепишь?! Дуракам обратки давать, по-твоему, почётно?! Ты давай уже в своём словоблудии упражняйся на других!
В тот день на Первый дом приехали с показательными выступлениями какие-то заслуженные деятели AN и пока девушка-психолог проводила с группой тренинг Док с сопровождающим психолога лицом, Бородой, Квагой и поваром торчал в новой пристройке ожидая с вещами конвоя. Квакен, как назло, мутил к ужину вкусный салатик, с которым Док по любому пролетал и это обстоятельство его бесило ещё больше. Конечно, оставалась ещё маленькая призрачная надежда, что вся эта движуха с переездом на другой дом не что иное как очередная постанова и вполне возможно он поедет домой, тем более что полтора года его нахождения в плену миновало буквально на днях.
Но чуда тогда не случилось и его привели на Пятый дом уже после окончания там ужина, а на первом его так и не покормили потому как там время ужина сдвинулось из-за проводимого тренинга. Док даже не успел себя как следует зажалеть и разобидеться как волонтёр Бажен предложил ему заваренную лапшу быстрого приготовления, приправленную сосиской и майонезом. Старший повар Мотыль организовал ему пакетированного чая с шоколадной конфеткой. Зарождавшийся было гнев в Докторской душе после такого радушного приёма сдуло как ветром, а когда ему предоставили шикарное спальное место в чилинарии на просторном деревянном шконаре так просто облегчение и расположение вытеснили остатки тревоги.
Кстати, почётное место для старого нарка освободил старший брат Грача тот самый который в своё время определил братца сюда на выздоровление, а спустя совсем незначительное время «заколовшись вусмерть» присоединился к нему по решению семьи. Мужичок он был неконфликтный сам себе на уме и без проблем переехал на соседний шконарь попроще с неприкрытой лестью о том, что никому другому бы он это место не уступил. Здесь же жили волонтёры Босс и Бажен, старший зверовод, стремящийся в волонтёры и краснолицый Ипэшник с камнями в почках. Причём деревенский солевик Ипэшник всем своим несчастным видом страдальца демонстрировал, что у него в почках были не простые камни, а булыжники размером никак не меньшим чем с бычью голову таким образом торгуя жалостью и пытаясь манипулировать окружающими.
Утром на завтраке главного героя посадили за отдельно накрывавшийся волонтёрский стол, выставляемый здесь же в чилинарии во главе которого восседал Консул Балагур. Завтрак, да и вообще кормёжка на Тортуге были вполне приличными и по объёму, и по качеству. Народу в доме проживало не меньше, чем на Первом, а отличительной чертой от тех двух домов до перепланировки Первого было наличие двух чилинариев в доме. Во втором чилинарии жили преимущественно дедушки-алкоголики.
У мирных в большинстве своём старичков между собой тоже время от времени полыхали Шекспировские страсти. Так после недавнего отъезда в город почтенного дяди Вити безусловно «державшего мазу» в кругу ветеранов, заслуженное лидерство досталось занимавшемуся когда-то боксом Петровичу, давно уже разменявшему восьмой десяток лет. Несмотря на столь солидный возраст дедушка был еще шустрый с огоньком в известном месте и озорничал как в былые пионерские годы. Подтверждая своё право на старшинство в престарелой прикентовке, он набил шикарный фингал под глаз интеллигентному вузовскому преподавателю Семёнычу младшему его лет на десять в бытовой стычке за приоритетное право сушить банное полотенце. Препод как раз в момент перевода Доктора рассекал по дому с роскошным бланшем на физиономии. Петрович был невыносимо вредным стариком, вполне успешно сворачивающим кровь даже Великому Магистру.
Жизнь на Тортуге была несуетливой и размеренной в силу собранного здесь специфического контингента, в лечении которого практиковался особый упор на животноводство. Как уже отмечалось ранее на Пятом доме всегда проживали «лучшие из лучших». Невменяемый Китаец к великому облегчению Дока на днях вернулся в город. А вот простой Питерский паренёк Маляр по-прежнему жил здесь и чуть не целыми днями возил с колонки воду на обливания, для скотины, для кухни так как водопровод в дом не был проложен. По мнению главного героя трезвее ему было уже не стать, но стегал он по-прежнему забавно. Здесь же были, и говорящий с собаками злостный онанист Свисток и страдающий от непонятных красных пятен на ногах здорово пришедший в себя Магуша.
Числящийся на Тортуге старшим волонтёром Лингвист проживал в деревне около трёх лет и тоже был персонажем довольно загадочным. Великий Магистр не раз упоминал о том, что первопричина Зависимости Лингвиста по его же собственному утверждению кроется в неких неведомых червячках, зудящих его анальное отверстие. Лингвист поставил старого нарка на первых хозах долбить лёд вокруг обливалки за что был немедленно отруган Боссом и после этого Док был назначен инструментальщиком и спокойно с Чесноком разбирал накопившееся в местной инструменталке добро.
В нездоровую голову Доктора, грешным делом, закралась и не желала её покидать навязчивая мысль, а вдруг его тут решили «забыть» ещё на годишку?! Ведь от него никто ничего не требовал, его ничем не напрягали, его написанные Четвёртый, Пятый и Шестой Шаги никого не интересовали. Он смотрел на «пересидков» Босса и Лингвиста близких к нему по возрасту, на тишину и покой царящие вокруг, вспоминал Боцмана и, к своему ужасу, начинал допускать, что это мог оказаться вполне рабочий сценарий…
Старый нарк за время, проведённое в «Сиянии» не раз и не два, слышал примитивное пояснение почему продлевается срок реабилитации того или иного подопечного: «Нет изменений». Каждый раз слыша подобную чушь он смотрел по сторонам на таких же, как и он задержавшихся здесь сверх всякой меры бедолаг и недоумевал по этому поводу. Да чем больше зависимый человек проводил времени в обществе таких же нездоровых, как и он людей, тем больше он менялся и не обязательно в нужную сторону! Некогда робкий и застенчивый смиренный алкоголик Мотыль Владиславович пообщавшись почти полтора года с прожжёнными наркоманами стал таскать конфеты из поварского курка как заправский суслик и читки его Шага на Пятом неизменно проходили под шелест фантиков, так как послушать его собиралась исключительно местная элита, в ряды которой органично влился главный герой.
Пересидки очень много времени посвящали обмену опытом употребления различных химических веществ, изменяющих сознание. Как уже говорилось ранее реабилитацию вполне можно было рассматривать как учебное заведение по повышению употребушной квалификации. У долго сидящих было гораздо больше свободного времени и возможностей чтобы заниматься всякой ерундой. У Доктора иногда после посещения подобных симпозиумов, проводимых в узком кругу, очень сильно страдала самооценка от сравнения себя с многоопытными коллегами и он, грешным делом, начинал задумываться о том сколько ещё непознанного им таит этот мир и не торопится ли он со своим стремлением завязать с употребухой.
Кстати, о патологической потребности в сравнении себя и своего с другими и чужим которой главный герой, не отдавая себе отчёт предавался на протяжении всей жизни он начал задумываться только здесь в деревне в результате освоения программных наук. Это сравнение, являясь проявлением зависимого мышления неизбежно подпитывало гордыню, высокомерие или зависть с нехорошими желаниями. Запретить себе сравнивать усилием воли было конечно же невозможно, а вот отслеживать и пресекать подобную деструктивную умственную деятельность было вполне по силам.
На Пятом также вовсю проходили репетиции к праздничному концерту посвящённому Дню мужика385. Дока вновь миновала чаша сия и он лишь наблюдал за потугами местной художественной самодеятельности. В конце недели в учебном классе на первом прошёл концерт, а вечером в честь праздника на ужине он отведал в исполнении брата Грача бывшего по совместительству совладельцем ресторана и лицом Кавказской национальности изумительный плов и великолепные блины со сгущёнкой. Кстати, братьев-рестораторов с подачи руководителей Центра стали именовать не иначе как братья Мангалычи. Перед сном разместившись на VIP-диване прямо перед плазмой Доктор вместе со всеми посмотрел шикарный блокбастер и у него мелькнула крамольная мысль: «А так-то в самом деле, чего не жить?! Да тут вообще всё в ёлочку!».
Но встреча с реальностью и возвращение здравомыслия у главного героя приключились уже на следующее утро, когда Консультанты по вопросам химической Зависимости Балагур и Гемба крутили по сотке афганов в огороде Первого за вновь забракованный Вождём концерт. Реабилитяне дружно похихикали над этим фактом, впрочем, задумавшись о том, что не прекращающиеся уже в течении последних трёх месяцев репетиции вполне себе могут растянуться и до следующего Нового года.
Доктор в выходные принялся за обустройство своего нового жилища по поручению волонтёров решив обновить фасад на тумбе раковины. И только он принялся за дело как прозвучала команда Бэла собирать вещи и передислоцироваться на Первый дом. Тревога и нездоровое возбуждение овладели главным героем ведь в деревне гостил и собирался вот-вот уезжать Татуированный Духовный Лидер Городок, а он частенько «таким макаром» забирал реабилитян с понтовым переводом на другой дом. Да и соседи по Тортуге начали прощаться со старым нарком пророчествуя ему возвращение в город, напутствуя и желая счастливого пути.
Бодрым шагом обливаясь потом и волнуясь дошёл Доктор со своим монатками до Первого дома, но вопреки его нетерпеливому ожиданию чуда снова не произошло. Он мысленно проклинал всех устроителей этой грёбанной дыры матеря их последними словами. Ему так никто и не смог внятно объяснить для какой такой неведомой терапевтической цели понадобился этот непостижимый перевод на три полных дня, что только лишний раз укрепило его и так уже железобетонное убеждение о невменяемости местных вершителей судеб. Зато теперь ему пришлось «догонять»386 свой матрас, свои подушки и заводить себе новый вещевой ящик. Матрас и подушки, а Док пользовался двумя, без вопросов отдал слегка расстроившийся из-за этого Карп. А ящик ему подогнал Большой, тем более что этот ящик старый нарк только-только изготовил по просьбе Гладковыбритого Духовного Лидера. Отдышавшись, пообщавшись с Боцманом и Гудком и придя в себя Доктор настроился прямо в ближайшее время расставить все точки над «i» …