Рафаэль Азизов
Пуд соли, или 12 Шагов в «Северном сиянии»
Опытный и прожжённый нарк Доктор, не желая попасть под раздачу и разделить печальную участь своего кухонного шефа, временно дистанцировался от него. А при посещении кухни Гладковыбритым Консулом, стараясь угодить всемогущему в условиях реабилитационного центра консультанту, неизменно положительно отвечал на дежурный вопрос о том, есть ли что-нибудь «закинуть в топку»217. При этом он делал ему какой-нибудь нехитрый гамбургер из хлеба, сыра, колбасы или сосиски, смазывая его обильно майонезом. Ну и, конечно же, делал себе втихаря такой же бутерброд, чтобы как здесь было принято говорить «заесть» неизменно возникающие у него самого при совершаемом угодничестве неприятные чувства.
Китаец (дракоша…)
В этом месте следует отметить ещё одно знаменательное событие, произошедшее в ту же знаменательную для главного героя «кухонную» неделю на Первом доме с полоумным Китайцем. Хотя лично Доктора оно и не касалось, однако дало ему дополнительной богатой пищи для размышлений.
Изначально Китаец произвёл на главного героя очень хорошее впечатление. Он один из первых кто подошёл к нему после приезда и познакомился с ним, предложив свою помощь в случае необходимости. Китаец был примерно одного возраста с Докторским пасынком и уже во второй раз проходил реабилитацию в «Северном сиянии». В первой своей реабилитации он написал и прочитал Пять Шагов и активно участвовал в ремонтно-строительных работах на всех домах. Время от времени они общались с ним на хозах или на свободном времени. По началу Китаец всегда угощал Дока хорошей американской сигаретой благо они регулярно ему заходили в посылках от матери. Кроме всего прочего он был очень аккуратен и чистоплотен. Свою погремуху он получил, будучи действительно наполовину китайцем по отцу с китайской фамилией, но на его внешности это обстоятельство не особо отразилось.
По мере наступления осени с Китайцем начали происходить разительные перемены. Он замкнулся, стал молчалив и необщителен с другими ребятами из группы. На читках, группах и анализах чувств в своих обратных связях его порой так заносило в области конспирологии, космологии и банальной демагогии, что балабола стали одёргивать и затыкать всё чаше в грубой и нецензурной форме. Наблюдая за ним, Доктор периодически стал замечать, как Китаец общается с невидимыми собеседниками, иногда шутит и смеётся с ними, а иногда исполняет «реального крутого чувака», ну по крайней мере так как он себе это представлял.
Доку по молодости уже доводилось находиться с дураками под одной крышей в закрытом отделении областного психоневрологического диспансера. Поэтому опытный человек при проявлении вышеописанных признаков безапелляционно признал своего собрата по «летящим гусям с кукушками», с той лишь оговоркой, что главный герой прикидывался душевнобольным по крайней необходимости, а маленькому Мао притворяться было вовсе не обязательно – природа сама обо всём позаботилась. Его дурачества до поры до времени не беспокоили Доктора, но ровно до того момента пока не стали касаться лично его. Первый звонок прозвенел однажды во время «помойки» в бане…
Предварительно стоит описать как в реабилитационном центре «Северное сияние» вообще был устроен весь банно-прачечный процесс. Полноценными банными днями были приняты вторник и суббота. После релакса каждый из трёх домов по очереди в течении месяца полностью занимал баню в эти дни недели, а по средам и воскресеньям оставшиеся два дома делили объект чистоты и гигиены между собой. В Первом доме единовременно проживало двадцать человек которых для мытья делили на три банные смены. Старая маленькая тесная банька ну никак не была рассчитана на одновременное посещение шестью-семью человеками, тем более что им за выделенные каждой смене 60 ÷ 80 минут всем необходимо было попариться, помыться, побриться, да ещё и постирать свои вещи в широком ассортименте.
Доктор ненавидел баню. Мало того что в силу высокого артериального давления он в принципе испытывал в жарких и влажных помещениях определённый физический дискомфорт, так в данном месте в довесок к физическому недомоганию прилагалось и психическое напряжение из-за неимоверной стеснённости и регулярно проявляющейся невменяемости некоторых соседей. Кто-то из них был большим любителем попариться от души, попрыгать в воду или снег после парилки, а в последние десять минут, обязательно объявляемых дежурным эти «пропарыши» «потеряв маму»218 с безумными глазами пытаясь догнать ушедший поезд создавали невообразимую суету подрывая нервную систему и себе и окружающим. А вот такие персонажи как Китаец могли по тридцать минут чистить зубы и бесконечно набривать себя в таких местах, где и волос то толком не бывает.
И вот однажды заслуженные постоянные клиенты «Северного сияния» Балагур и Китаец с самого захода в баньку оккупировав моечные места весело хихикая и неспешно потирая свои причиндалы. Они вообразили, по всей вероятности, что находятся в отдельном номере «Сандунов» нисколько не «стремаясь» демонстративно игнорировали потребности своих товарищей по банной смене. Док, стиравший своё бельишко в тазике на полу, терпеливо ждал своей очереди помыться и собирал в свой «рюкзачок с чувствами»219 раздражение и гнев, которые у него вызывали эти два не в меру борзых молодых субъекта нагло отшивавших других ребят просивших их поторопиться или подвинуться.
Перестирав бельё, главный герой решив не церемониться с наглецами без прелюдий воткнув свой таз на подставку перед зеркалом сам встал межу «орёликами» с твёрдым намерением помыться. Сообразительный Балагур, которому Доктор уже пообещал как-то на полном серьёзе выковырять глаз линейкой за неудачную шутку про его «торчащее» семейство благоразумно подвинулся, не сказав ни слова. А вот Китайская дурашка, натянув на себя образ крутого чувачка из своих диалогов с тенью понёс какую-то пургу в адрес нарушителя его личного пространства. Док был достаточно напряжён, «охуевлён и взбычен»220 чтобы сразу в полный голос отборным трёхэтажным матом посулить зарвавшемуся малолетнему «собакокуру»221 засунуть в задний проход находящийся в его руке пластмассовый ковшик причём не обязательно ручкой вперёд. Намерения у него были очень даже серьёзные, но уберёг их с Китайцем от компульсивных поступков выскочивший из парилки на крики Подробный. На почве застарелой неприязни к юродивому он принял сторону бывшего брата, конфликт был погашен, а Китаю пришлось уступить место для мытья. Позже Китаец извинился перед Доктором и тот извинения принял.
Следующее происшествие с их обоюдным участием случилось некоторое время спустя в воскресный день на свободном времени. Китаец, психическое состояние которого усугублялось день ото дня, бодаясь в очередной раз со своей тенью внезапно ударил играющего в нарды Кота. Киска набросился на обидчика и молодчики, сцепившись в общем зале начали крушить и без того убогую реабилитационную мебель. Доктор, сидевший до начала конфликта в кресле видя, что пацанам, разнимающим дерущихся нужна помощь в части удержания Китайца, подскочил со своего места и обхватив мальчишку мёртвой хваткой полностью лишил того возможности махать «ветками»222.
Инцидент можно было бы считать исчерпанным, но примчавшийся в зал на возникший шум Глеб с ходу заскочил на скамейку и далее на стол и неумолимо приближался к эпицентру событий с грозным видом и недобрыми словами в адрес реабилитян. Он быстро понял, что зачинщиком драки был Китаец и приказал Доку отпустить его. Главный герой подчинился, но Китаец как-то сразу сдулся при виде агрессирующего в его адрес Грозного Наставника и продумано спрятался за Доктора. Весьма опытный в вопросах драки взрослый мужик прекрасно понимал, что дело идёт к тому, что Великий Инквизитор, уверенно стоящий перед ним на столе, собрался поиграть в футбол Китайской бестолковкой. Доктор, впоследствии неоднократно задававший себе вопрос зачем тогда он это сделал, в ответ на категорическое требование отойти в сторону поднял руки вверх в виде примиряющего жеста на случай перехвата пинающей ноги и глядя прямо в глаза противнику отрицательно качая головой сказал:
– Не надо! Глеб! Не делай этого!
В какой-то момент глядя на разъярённого директора Центра отважный защитник слабых и убогих подумал было, что физической стычки с Глебом не избежать. Но тот безуспешно продублировав Доку пару раз свой приказ убраться с его пути передумал атаковать, переключившись на запугивание Китайца. На том концерт и завершился, а Казах на перекуре выразил главному герою крайнее недовольство по поводу того, что тот «впрягся»223 за дурачка и посмел перечить Великому и Ужасному. При этом было не совсем понятно по собственной ли инициативе действует волонтёр или выполняет поручение своего руководителя.
Не известно по какой причине, но после описанной ситуации Китаец воспылал к Доктору лютой ненавистью. Быть может, пострадала его самооценка и отступив от реальности он винил своего заступника в том, что тот помешал ему «порвать» Бороду. Были у Дока подозрения и в том, что Китай выполняет консультантский заказ на выведение его из равновесия. Но факт заключался в том, что полоумный позволял себе оскорбительные обратные связи в его адрес, грубые «наезды» на старшего по возрасту за обеденным столом, где они располагались напротив друг друга и прочие провокационные выходки. Боцман, замечавший эти Китайские поползновения неизменно сдерживая своего товарища от необдуманных ответных действий указывал ему на то, что всё не так просто, как выглядит и что всем этим балаганом управляет невидимая рука Великого Магистра.
Китаец, не сталкиваясь с хоть сколько бы значительными негативными последствиями своих действий продолжал увеличивать провокационный накал неумолимо приближаясь к недопустимому краю. Как-то раз он, будучи дежурным и находясь на кухне взял поварской нож и начал им крутить перед суетящимся с печкой Доктором. Главный герой, больше не выпуская чудака с ножом из своего поля зрения, просто и незатейливо разрешая себе в подобных ситуациях все доступные способы защиты демонстративно положил увесистую стальную кочергу прямо на печку под свою правую руку приготовившись раскроить идиоту ранетку при малейшем признаке нападения. Повар Вмазур, прекрасно знавший Китайца и неплохо разбиравшийся в людях мгновенно среагировал на эту демонстрацию намерений печника грубо отобрав у дежурного нож и выгнав того с кухни…
И вот предусмотрительно дав подробную характеристику Китайскому дракону пора вернуться к описанию того знаменательного события, о котором было упомянуто в начале рассказа о маленьком Мао. К поздней осени в его «кабинете задували уже конкретные вьюги»224, и он позволял себе «шипеть и плеваться ядом»225 не только в Доктора, но и во все стороны без разбора. Накинув капюшон от олимпийки на голову и засунув руки в карманы треников, он в образе «лютого пацанчика с криминального райончика» дефилировал по дому разговаривая со всеми «через губу» и пренебрежительно расталкивая тех, кого считал слабее себя. Коллективная чаша кипения была переполнена и по замыслу организаторов заведения под непосредственным руководством Консула Большого сразу после прочтения своего анализа чувств Китаец должен был отправиться «на картошку»226.
Но Китай, сидевший на анализе рядом с Доктором предчувствуя свою участь и заранее готовясь к отпору категорически отказался добровольно изолироваться от коллектива скинув олимпийку и вообразив себя Шаолиньским монахом приготовился к схватке. Он не стал дожидаться, когда ему вломят и первым атаковал Казаха, но равенство весовых категорий, стеснённость помещения и цепкость противника не дала ему одержать молниеносную победу и бой перешёл в фазу вязкой борьбы. Зато, когда тяжеловес Подробный подключился к ударному точечному массажу Китайской печени в комнате невыносимо завоняло говном и Китаец с разбитой в кровь физиономией, полными штанами собственного кала и мольбами о пощаде вынужден был признать своё поражение и отправиться зализывать полученные раны в трюм.
Из увиденного тем вечером Доктор сделал для себя очень даже невесёлые выводы. Прежде всего он лично убедился в том, что в местной терапии однозначно применяли грубую физическую силу. До этого случая он только слышал о практикуемом здесь рукоприкладстве в рассказах очевидцев и не хотел этому верить, сомневаясь до последнего так как даже в дурдоме использовались более гуманные методы работы с буйными пациентами. Кроме этого, он пришёл к убеждению, что физическое воздействие носило неконтролируемый, стихийный характер, целиком и полностью зависело от психофизиологических параметров исполнителей.
Этот факт вообще вселял в него определённую тревогу так как Док уже имел обострённые личные взаимоотношения с большинством из потенциальных исполнителей возможного заказа на него самого. И самое печальное заключалось в том, никто из присутствующих даже не попытался воззвать к голосу разума духовно подросших волонтёров, когда они в четыре ноги и в четыре руки пинали и били валяющегося и без сопротивления просящего их сжалиться над ним Китайца. Из этих умозаключений получалось, что оптимальнее всего было избегать обострения конфликтных ситуаций до применения мер физического воздействия. Ну а если бы уж не дай Бог подобное несчастье и произошло бы, то следовало без тени сомнения воспользоваться исключительными мерами для вывода из строя основных боевых единиц терапевтов.
Выпущенному через несколько дней Китайцу дали возможность публично покаяться перед группой на «горячем стуле», пристегнули к ноге сестру и определили на дежурство. В точности, как и предсказывал Боцман, опиравшийся на прежний опыт Китайских сезонных обострений, это был уже совершенно другой Китай – вежливый, добрый, обходительный. Доктор как раз поварил в первый день его дежурства и сразу получил вводную директиву убирать все ножи в недоступное для дежурного место. Главному герою вроде, как и стало немножечко жалко двигающегося с синяками и гирей бедолагу, но ровно до того момента как Док украдкой обернувшись увидел, как полоумный с перекошенным злобной гримасой лицом что-то предъявляет своей тетради для анализа чувств безмолвно шевелящимися губами…
Глава 7. Пути Господни неисповедимы
Старший кухонный (куда ведёт меня пастырь мой?)
На следующей неделе старший повар Фагундес совершил непростительную ошибку что, впрочем, не помешало ему в последующем повторить её ещё несколько раз за время своей реабилитации. Фага пошёл на «проговор»227 к сменившему Большого Бороде. И честно и откровенно поведав тому, как его всё здесь достало, обратился с просьбой отпустить его восвояси на все четыре стороны. Проницательный Глеб Валерьевич, поблагодарив отчаянного резидента за откровенность, смог расположить Фагу к себе и торжественно пообещал ему помочь. Правда при этом ловкий прохвост деликатно забыл упомянуть о том, что помощь не всегда бывает приятной. Но их диалог оказал на Фагундеса должное терапевтическое воздействие, и он даже как-то после беседы воспрял духом начав строить какие-то иллюзии в своей больной голове несмотря на лёгкое физическое недомогание в виде простуды.
Необходимо отметить, что Великий Магистр, прибыв на смену, находился в прекрасном настроении и на духовном подъёме, при каждом удобном случае публично демонстрируя своё расположение к Доктору. С утра за завтраком он нахваливал перед группой «чудесно» приготовленную главным героем кашу, основным достоинством которой было клубничное варенье из привезённых им же посылок. А на обеде Главный Консул восхищался, предлагая всем разделить этот неописуемый восторг, «изумительным» гороховым супом. Дело в том, что в суп ушла целая палка хорошей дорогой копчёной колбасы из тех же самых посылок, и его с таким наполнителем вообще было трудно испортить! Доктор изрядно напрягся от этих несвойственных для Главного терапевта похвал в свой адрес, ожидая каждое мгновение коварного подвоха. А уже ближе к ужину Алтайский Шарлатан начал прочить отповарившего всего пять смен Доктора в старшие кухонные вместо Фаги, который был наоборот подвергнут жёсткой критике за безответственное отношение к своим обязанностям и своему эмоциональному состоянию. Фага опешил от такого неожиданного вероломства со стороны Духовного Наставника, и новая волна жесточайшей депрессии с обострением простуды накрыла его с головой куда пуще прежнего.
У Глеба Валерьевича, когда это касалось помощи другим зависимым, слова никогда не расходились с делом. Он не откладывал необходимые терапевтические воздействия в долгий ящик, и уже на следующее утро после непродолжительной беседы в консультантской им самолично было объявлено на группу, что Фагундес сильно устал и нуждается в отдыхе. А по сему Фага был отправлен в лежачий тренинг с завязанными тёмной тряпкой глазами, на свой шконарь на втором ярусе над Пиной. Для наиболее продуктивного отдыха его ежедневный рацион ограничивался до трёхразового куска хлеба с водой и вводился полный запрет на курение и общение с группой. Аслан и Японец, сменяя друг друга, раз в час читали ему священный текст о жалости к себе. А Доктор же был назначен исполняющим обязанности старшего повара.
Странные противоречивые чувства охватили главного героя после этого стремительного продвижения по местной карьерной лестнице. С одной стороны его не могло не радовать освобождение от ненавистного каторжного кухонного труда. А с другой стороны, интуиция и жизненный опыт подсказывали ему, что всё не так просто. Ну вот с какого перепуга и за какие такие заслуги ему свалилось на голову подобное счастье?! Другие реабилитяне по несколько месяцев «погибали» на проклятой кухне, а он стал старшим кухонным всего после пяти поварских смен. Какой же «сюрприз» приготовил ему неутомимый выдумщик и затейник Глеб Валерьевич Самохвалов?!
Ища ответ на этот вопрос, Доктор вспоминал и о перипетиях Фагиного предшественника на шеф-поварском посту Хама. Поскольку Хам и Доктор жили по соседству в чилинарии и где-то даже приятельствовали несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте, то Хам вполне откровенно делился со старшим товарищем тем, как он ненавидит кухню, сколько «геморроя» она вносит в его жизнь и просто как того всё здесь задолбало. Закончилась эта не любовная история с кухней для Хама очень даже грустно – его «с позором» отправили в распоряжение Кота, произведённого по такому случаю в ответственного за весь банно-прачечный комплекс. В местное ЖКХ вошли действующая старая маленькая банька, достраивающаяся большая новая баня и двухместный деревенский сортир. Поупражнявшись недельку другую на мытье сортира, Хам, которого собратья с подачи досрочно с выезда, покинувшего деревню Полторашки, всё чаще стали называть Вавой, стал осваивать ремесло банщика, где он и потерпел следующее сокрушительное фиаско.
В один совсем не прекрасный для него послебанный день, когда на улице уже стоял нормальный колотун и вовсю кружили «белые мухи», Великий Магистр собрал группу после релакса в зале и вывел подавленного и склонившего голову Ваву к доске перед собравшимися. Подобно актёру деревенского ТЮЗа в образе государственного прокурора, картинно вскинув руку и указывая ею на обвиняемого в суде Хама, он обратился к группе присяжных заседателей с примерно следующей обвинительной речью:
– Посмотрите, пожалуйста, внимательно на этого человека! Именно из-за его элементарного разгильдяйства и безответственности мы все собравшиеся здесь могли сегодня в лучшем случае остаться посреди зимы на улице раздетыми без тёплых вещей и без крыши над головой! А при неудачном раскладе не исключено, что кто-то из нас мог бы серьёзно пострадать и быть может даже безвременно трагически погибнуть!
Добрых полтора десятка глаз смотрели спросонья на Хама, и их обладатели, находившиеся в полном неведении о произошедших во время релакса событиях, напряжённо силились понять, что же такого ужасного умудрился сотворить их с виду вполне миролюбивый и добродушный товарищ. Как выяснилось из продолжения речи деревенского прокурора, Вава на хозах выкинул не прогоревшие до конца печные угли за деревянный забор, и тот чуть было не полыхнул, благо волонтёры вовремя заметили дымок перед самым релаксом и потушили очаг несостоявшегося пожара. Дальше Доктору было уже абсолютно не интересно слушать почти часовое обличение сотрудников ЖКХ во всех смертных грехах, так как лично он сокрушённо мысленно обвинял недотёпу Ваву за то, что не оказался сегодня на улице раздетым без тёплых вещей и без крыши над головой. По итогу Хам на пару с Котом за допущенную безответственность отвращались какое-то неимоверное количество кувырков голышом в сугробах, но это пошло только на пользу их взаимоотношениям и привело к возникновению полного взаимопонимания в их банном коллективе. А Док с Фагой в последствии время от времени в шутку позволяли себе упрекнуть Хама в том, что тот совершенно не на что не годен, так как даже этот грёбанный дом спалить не смог…
И Доктору, назначаемому на пост старшего повара, совсем не улыбалась перспектива повторять этот путь индейца.
По условиям лежачего тренинга Фагундес должен был хранить молчание под угрозой усиления изоляции, то есть помещения в погреб. Все без исключения реабилитяне же должны были сохранять режим молчания по отношению к нему под страхом групповых последствий. В качестве групповых последствий могли применяться афганы, хоровые читки «Синей книги AN»228 или коллективная писанина гербов до рассвета, а также любой каприз из неиссякаемого багажа гадостей Бородатого Демона. Но понятное дело, что поскольку в реабилитационном центре «Северное сияние» собрали самых неисправимых нарков чуть не со всей страны, то в доме, в котором проживал весь «цвет» «Северного сияния» на все запреты и ограничения всегда находились наркоманские лазейки. Фага через день другой лежки, изрядно оголодав, через своего соседа по шконарю Пину незаметно передал Доктору «маляву»229 с убедительной просьбой «подогреть»230 его Тульским пряником с джемовой начинкой из кухонных закромов. Док не находил в помощи товарищу совершенно ничего предрассудительного, но опасаясь, что это может быть хитроумный капкан, приготовленный Великим Магистром, решил именно с пряником Фагундеса «продинамить»231. Главный герой опять же в силу богатого жизненного опыта предпочитал на всякий случай вообще никому не доверять полностью, дабы не испытывать лишний раз горечь разочарований. Его очень смущала как сама записка, как доказательство его преступления, так и пряник, которых было всего три экземпляра и их наличие можно было легко проверить в любой момент. Поэтому, никуда не торопясь он жестами объяснял нетерпеливому страдающему от голода товарищу, постоянно при каждом удобном случае задающему глазами немой вопрос, что всё обязательно будет, но позже. Вторым поваром, как пояснил Великий Целитель временно для улучшения работы с чувствами, был назначен Пина. Его-то Доктор и попросил между делом «подогреть» страдальца конфетками из «общака», на что понимающий сиделец заметил, что уже давно сам всё грамотно исполнил.
Великий Магистр всю неделю упорно продолжал превозносить перед группой Доктора. Он отмечал его достижения на кухне на посту старшего кухонного, успехи на обустройстве новой бани, где Док мастерил с Японцем на хозах и после релакса потолки и мебель, прогресс в освоении программных премудростей на читках и анализах чувств. За неудовлетворительно написанную дядей Федей «Историю химической Зависимости» был подвергнут жесточайшим репрессиям его старший брат Аслан. В проникновенной речи перед всей группой Глеб Валерьевич обратился к Доктору с просьбой помочь несчастному пожилому мужчине дяде Феде разобраться с написанием работы и анализа, так, как, по его мнению, только такой ответственный человек как Доктор сможет с этим справиться. Для усиления эффекта в качестве положительного примера был приведён «несомненный прогресс» в программном творчестве братца Стасика. После такого пламенного воззвания Доку ровным счётом ничего не оставалось делать, как смиренно поблагодарить Бородатого Духовного Лидера за высокую оценку своих скромных трудов и принять на баланс второго брата алкоголика. Он счёл неуместным прилюдно сомневаться в оценке ситуации со Стасиком этим заслуженным борцом с коварной Зависимостью, хотя и в упор не видел там даже никакого намёка на упомянутый им прогресс. Кроме того, его очень сильно беспокоило как он будет выкручиваться из западни, в которую его толкают с двумя невменяемыми братьями-алконавтами.
Как-то к нему в чилинарии подсел Боцман и терпеливо дождался пока они останутся наедине.
– А я как погляжу ты с Глебом Валерьевичем прямо «закорешился»232! Он тебе комплименты отпускает, в пример другим приводит! Да и вообще ходите, улыбаетесь мило друг другу, чуть «в дёсны не долбитесь»233! Со стороны так просто загляденье! – со знакомым Ленинским прищуром и специально наигранным восхищением глядя прямо в глаза Доктору начал разговор Боцман.
– Так я вот о чём тебя хочу по-товарищески предупредить! Ты особо-то не расслабляйся! Он тебя сейчас пообхаживает, похвалит, погладит, а потом, как только ему понадобится, «подкинет»234 так, что мало не покажется! В погреб там или на сортир или еще, какую пакость изысканную придумает, он на эти дела мастер! Когда это точно случится только он и Фима знают, но случится стопудово! Я тут эти номера сотню раз уже видел! Вот и захотел тебя заранее предупредить, чтобы потом не так сильно «уронило»235. Предупреждён – значит, вооружён! Вот так-то! – Боцман закончил свою искреннюю речь и, хотя он не сказал ровным счётом ничего нового, о чём бы далеко не глупый Доктор не догадывался сам, но на душе у главного героя сильно заскребли кошки.
Глеб Валерьевич по дню с завидной регулярностью наведывался на кухню, благо она была прямо напротив консультантской. Он всегда проявлял неподдельный интерес к процессу приготовления еды, при этом делился опытом с поварами, давая советы и делая замечания. Как ни странно, эти замечания носили доброжелательный оттенок и удивительным образом не приводили к привычным в таких случаях последствиям. Так же он нашёл время конструктивно поговорить с Доктором и Пиной как с мастеровыми мужиками об обустройстве кухни, ремонте мебели и морозильной камеры. Практически при каждом посещении пищеблока Духовный Наставник не забывал закинуть что-нибудь на добрую память в свой желудок, при этом через раз сетуя то на беспокоившую его печень, то на застарелую язву. Особенно не равнодушен он был к шкафу со сладостями, ныряя туда без спроса при этом, нелепо улыбаясь и говоря о том, что он взяток не берёт ни от кого за исключением старшего повара и только в виде конфет. О его кишкоблудстве по Центру ходили легенды и это при всём при том, что он периодически обращался к группе за обеденным столом с обличительными манифестами о проявлениях наркомании в виде обжорства и неумеренности в еде. По итогу своего обращения он призывал всех следовать его примеру и отказываться от части своей порции, демонстративно отдавая её в пользу нуждающихся.
Уже в четверг вечером, когда Боцман, облачившись в кухонный фартук, стоял у плиты и жарил оладьи к вечернему чаю, Бородатый Духовный Лидер провёл для них с Доктором мастер-класс применения двойных стандартов. Поинтересовавшись у Доктора удачный ли, получился замес и вкусные ли сегодня будут оладьи, Главный Консультант, услышав от того ответ, что употребление оладьей было бы не допустимым своеволием с его стороны, картинно закатил глаза, причмокнул и щёлкнув пальцами выдал следующую аксиому:
– Так ведь надо правильно оценивать свои действия! Если ты как старший повар пробуешь приготовляемую поваром еду на предмет пригодности и достаточности входящих в неё компонентов или оценки степени готовности, то это, безусловно, дегустация, направленная на обеспечение качественного и здорового питания всего нашего коллектива, и она естественно входит в круг твоих обязанностей! – изрёк он, многозначительно подняв указательный палец правой руки вверх, тем временем левой выбрав из таза с готовыми оладышками экземпляр позажаристей.
– А вот если ты просто решил бессовестно набить кишечник, прикрывшись своим положением, то, само собой разумеется, это грубейшее своеволие со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями! – Мудрый Учитель глубокомысленно подвёл логический итог урока и, порвав напополам выбранную оладью одну половинку, тут же утрамбовал в свой рот, а вторую протянул Доктору.
После тог как Борода, похвалив Боцмана за удачный замес и прихватив с собой ещё один оладышек удалился с кухни по другим требующим его непосредственного участия делам Доктор и Боцман переглянулись друг с другом ироничным многозначительным взглядом взяли из того же таза по оладью на пробу. Уж кто-кто, а они-то взрослые опытные мужики видели этого проходимца насквозь и точно совершенно правильно оценивали ситуацию! Но с этого момента получив, таким образом, благословение самого Великого Магистра Доктор взял за правило лично проводить дегустацию всех интересных с точки зрения кулинарии блюд.
Фагундес выспавшись и отлежав все бока к концу недели, спрыгнул со шконаря, обратившись к Адептам Высшей силы, что те могут делать с ним всё что хотят, даже «отметелить»236 если им от этого станет легче, но лежать он больше не может. Главный Терапевт улыбнулся восставшему из сна своей неповторимой иезуитской улыбкой, заверив Фагу, что они не изверги и отправил того на свежий воздух. На улице щербатый Казах вручил бывшему десантнику детский совок для песочницы и тот принялся им на потеху всем перекидывать снег через более чем двухметровый забор. Фагу определили ответственным за сортир под начало того же самого Кота. А Доктор, таким образом, полноправно вступил в права ответственного за кухню.
Очередной конфуз случился с приятелем Дока Фагундесом немного погодя, когда он умудрился прилюдно повздорить со своим новым шефом. Киска при желании мог взъерошить кого угодно, даже такого неконфликтного человека как Фага. Так Глеб Валерьевич тут же распорядился на несколько дней связать их за руки метровой верёвкой и выставить на дежурство. Очень забавно было наблюдать как Фага стоя на улице у дверей сортира дёргает за верёвку торопя Кота, сидящего на «очке», а тот в ответ истошно голосит, выражая своё недовольство. А когда молодые задиры начали громко выяснять чья же из них в этом вина, то длина верёвки по распоряжению Великого Магистра была немедленно укорочена вдвое. И пришлось им приходить к консенсусу в срочном порядке, так как дальнейшее укорачивание верёвки неумолимо приводило бы к недопустимым комичным ситуациям при посещении туалета, бани, умывании и сне. С подачи изобретателя сего «Тяни-Толкая» называть дубль-дежурного было велено «Котопёс».