Рафаэль Азизов
Пуд соли, или 12 Шагов в «Северном сиянии»
Тёлки (источник бед и страданий)
В один прекрасный день в суровый мужской коллектив Первого дома привели с Пятого Булку налегке, то есть без вещей. На Тортуге жили четыре представительницы прекрасного пола, занимая там один отдельный чилинарий из двух имевшихся. Вообще если быть точным её привели из погреба Второго дома, где она отбывала наказание за сопротивление лечению в форме пассивного своеволия или бездействия по Программе. Изголодавшуюся в погребе по еде Булку привели в-аккурат на обед, и пацаны, обомлевши, наблюдали, как она опрокидывает в себя первое и второе просто с непостижимой скоростью. Булка была молодой двадцати восьмилетней наркоманкой достаточно приятной внешности. На сильнодействующие наркотики её подсадил сожитель и докололась она и до наглого «выставления» магазинов средь бела дня и до того, что забыла своего ребёнка-дошкольника на тридцатиградусном морозе.
Глеб Валерьевич, на чьей смене и произошло это неожиданное пополнение, не мог удержаться, чтобы как следует не плескануть в новую соседку своим качественным ядом. Он обратил внимание всех присутствующих за столом на отменный аппетит Булки и отметил, что, в связи с этим обстоятельством будет вдвойне справедливо отправить её самоотверженно трудиться на кухню, так как кроме прожорливости она ещё к тому же по гендерным признакам относилась к «бабам», а, как всем известно их место на кухне. Довольный этой своей второсортной домашней заготовкой он затребовал подтверждение озвученного тезиса у толпы и тут же его получил, так как настроение у большинства обитателей Первого дома благодаря неожиданному обновлению коллектива было тягово-игривым.
После четырёх суток нахождения в погребе в условиях полной антисанитарии и отсутствия возможности поддержания элементарной личной гигиены Булка была, как бы это помягче выразиться, малость грязновата. Она, конечно, успела сполоснуть лицо и руки холодной водой над раковиной на кухне, перед тем как сесть за стол, но это было скорее равномерное размазывание грязи, нежели приведение себя в порядок. Великий Магистр, заострив всеобщее внимание на этом факте, продолжил развивать свою мысль, добавив уже в адрес старшего кухонного Доктора, что к приготовлению непосредственно еды такую грязнулю подпускать нельзя ни в коем случае. Чистка картошки, уборка кухни и мытьё посуды – вот её удел, но под постоянным бдительным наблюдением поварского состава. А Кот, как ответственный за гигиену должен проводить регулярный осмотр её рук, лица, ушей, шеи на предмет чистоты. Для того чтобы понять, что происходило с несчастной молодой женщиной, подвергаемой публичному позору перед стаей ржущих оголтелых нарков, в своём одобрительном порыве желающих угодить злобному предводителю достаточно было внимательно посмотреть на неё. Она уже успела всё съесть к началу забав Бороды, и теперь сидела, съежившись, опустив голову и глаза вся бледная, время от времени снимая очки и вытирая непроизвольно скатывающиеся слёзы.
Но основной инстинкт в кратчайшее время одержал верх над кознями Алтайского Шарлатана. В считанные дни Булка стала всеобщей любимицей среди суровых мужчин Первого дома. За удовольствие посмотреть, как девочка эротично вскарабкивается на пальму в центре зала, куда определил её проживать Главный Консул, изголодавшиеся по противоположному полу пацаны готовы были ей всё прощать и слепо вестись на её наивные хитрости. А посидеть с ней рядом на вечернем анализе чувств считалось вообще за праздник. Аромат женщины одним словом…. Она же чутко уловила эту волну всеобщего обожания и ловко лавировала на ней преобразившись как в сказке из неумытой Золушки в ухоженную всеми желанную «звездульку».
Так «прозвездив» почти две недели Булка прекрасно обжилась на Первом и чувствовала себя здесь уже «в доску» своей. На читках, анализах и просто в разговорах с пацанами она с энтузиазмом принялась выводить на «чистую воду» переведённого так же с Тортуги практически одновременно с ней Квагу. Об этом занимательном персонаже будет подробно рассказано чуть позже, здесь необходимо отметить, что их нескрываемая взаимная неприязнь, образовавшаяся ещё на Пятом, сразу привлекла к себе всеобщее внимание. А вот Умку, которую стали с завидной регулярностью приводить что-нибудь почитать на Первый, она, наоборот, горячо поддерживала и «мутила»244 необходимую агитационную работу среди пацанов в её поддержку.
Пришло время уделить должное внимание без малого сорокалетней алкоголичке из хорошей семьи с состоятельными родителями – Умке. Недурная собой мама двоих довольно взрослых уже дочерей стала регулярно прикладываться к стакану предпочитая опостылевшей скучной семейной жизни разгульные вечеринки с ночёвками у друзей и подруг. Постепенно коварный алкоголь сделал своё чёрное дело и у неё началась чехарда со сменой мужей и поклонников. Но успешно перейдя на следующую стадию алкоголизации она изменила и социальную среду «закладывания за воротник» бухая уже не элитный алкоголь в комфортабельных загородных коттеджах, а скитаясь по вонючим притонам и «блатхатам»245 опрокидывая стакан дешёвой бормотухи с их ущербными обитателями.
Вообще оздоровлению Умки Директор ребцентра «Северное сияние» с момента завершения у неё острой абстиненции, то есть спустя пару месяцев от прибытия, стал посвящать очень много времени и сил как собственных, так и коллективных. А главное он стал широко использовать в своей работе до этого не виданные Доктором в этом исправительно-лечебном заведении методы воздействия на пациента. Пацаны перешёптывались между собой, что Борода, проявляя столько прыти отрабатывает щедрый гонорар полученный от Умкиного богатого отца. Прочтение ею работы «Болезненные последствия химической Зависимости» было превращено в целое театральное действо с воссозданием реалистичной атмосферы или как модно стало говорить реконструкцией событий реально проходивших некогда попоек с её непосредственным участием на какой-то квартире с социально опустившимися жильцами.
К этой полномасштабной максимально приближенной к реальным событиям театральной постановке Глеб Валерьевич отнёсся со всей свойственной его Алтайской натуре основательностью. В зале были убраны все лишние столы и лавки, а на расчищенном под сцену плацдарме воссоздали обстановку бедной кухоньки убогого жилища используя подручные декорации. С веранды заволокли холодильник, благо он был пустой и отключенный. Оставшийся стол, заставленный посудой и кухонной утварью, имитировал кухонный. Вокруг стола расставили стулья и табуретки, на которых расположились Умка и её «собутыльники»: Фагундес изображал хозяина притона, а Булка с Боцманом хозяйку и её подружку соответственно. Для глубокого психологического погружения в атмосферу кутежа и разврата крепостным актёрам была выдана пачка сигарет и разрешено курить прямо в доме. Этим удачным стечением обстоятельств они безусловно и воспользовались, проявив при этом такое усердие, что Фага, например втянув от вольного халявного никотина не курил потом до самого отбоя жалуясь на тошноту.
Бедной Умке было конечно же не до «курёхи» во время всего этого действа ведь доморощенный психотерапевт выворачивал ей душу наизнанку заставляя вспоминать и заново проживать достаточно неприятные и даже мерзкие моменты её жизни. В процессе постановки у женщины было всё: и сопли, и слёзы, и ступор, и истерика. А в финальном аккорде он вывел всех из дома на улицу и заставил побранить уложенную заранее около мусорницы якобы «обожравшуюся синьки» Умку. После этого ей все поаплодировали, работа была засчитана и алкоголичку увели обратно на Тортугу.
И вот в ещё один не менее прекрасный день руководство реабилитационного центра «Северное сияние» приняло решение о переселении всего женского контингента на Первый дом. Будоражащая весь личный состав «Перводомников» новость пришла из первых уст, а именно от самого Вождя, который ненароком поинтересовался у Доктора не хочет ли тот перебраться на Пятый. Док опрометчиво отказался от поступившего предложения не зная тогда, что уже вечером будет горько об этом сожалеть. Стасика депортировали на Тортугу к «своим». К своему удивлению, главный герой испытал при этом двойственные чувства. С одной стороны, это конечно же было избавлением от обузы и лишних хлопот, которые создавал «политический» брат, а с другой – он уже просто по-человечески прикипел к этому беспомощному интеллигентному «ханыге»246 и без него стало чего-то не хватать.
Волонтёры совершали какие-то немыслимые передвижения между домами конвоируя резидентов. Уведя зачем-то Булку со Стасиком, они привели Малину с Умкой. Малина к своим примерно двадцати пяти годам была уже прожжённой «наркорысью» покоряющей ребы между подтравками. У неё только-только отросли волосы после того, как её обрили наголо за половую связь с волонтёром, в которую она вступила уж точно не по любви, а скорее от скуки, по зову природы и для получения определённых бонусов и скощух. Того несчастного «впереди гребущего» Доктор не застал, но поговаривали, что судьба его была незавидной.
Борода, не откладывая в долгий ящик с порога обозначил молодой девушке своё отношение к ней и её место в домовой иерархической лестнице в грубой, циничной и оскорбительной форме. Малина разрыдалась и была выгнана на кухню, а утешать её пришлось Доку. Он не особо верил её слезам проводя параллель со своей соупотребушницей её ровесницей Читиной младшей сестрой Олькой – маленькой безжалостной гадиной, могущей в интересах дела и заплакать, и отсосать без малейшего зазрения совести. Тем не менее старший повар выдал плачущей девушке карамельку и сказал несколько дежурных фраз больше для самоуспокоения.
Позже обратно привели Булку, уже с её вещами, но почему-то одну без Иришки. Булочка была как-то растеряна и подавлена. Это её необычное состояние Великий Магистр поспешил объяснить тем, что раньше она была единственной и неповторимой в суровом мужском коллективе, а теперь же у неё появилась серьёзная конкуренция в битве за мужское внимание. Впоследствии женская конкуренция безусловно имела место, но в описываемый момент все мысли Булки занимал удачный совершенно случайный сымпровизированный побег подруги Иры в самый разгар совершаемых переводов. Страх оказаться в лапах ненавистного Бороды подтолкнул бедную девушку на отчаянный шаг, и она бесследно пропала прямо из-под носа у привратников.
Как не старался сохранить Глеб Валерьевич в тайне эту ошеломляющую новость от вверенных на его попечение пытающихся выздоравливать зависимых, но она просочилась и быстро распространилась по всем трём домам от уст к ушам по секрету всему свету.
Раскладушка (вынужденный аскетизм)
Основная интрига предстоящей ночи заключалась в том, что постояльцев в Первом доме даже после ухода Стасика стало на одного человека больше, чем имеющихся спальных мест. Это могло означать, что либо кому-то будет до утра не до сна, либо кто-то ляжет на раскладушку, имевшуюся для таких случаев в инструменталке. Вечером после ужина по требованию Великого Магистра всю группу собрали в общем зале. У Доктора было сильное предчувствие, что интрига сейчас разрешится и что что-то недоброе в его сторону затевается этим злым гением. Борода пребывающий в отвратительнейшем настроении из-за бесследно пропавшей на Тортуге Иришки, зашёл и, закинув по своему обыкновению ногу на лавку поглаживая свою растительность на лице обратился к собравшимся с очередной речью:
– В общем и целом дела в группе обстоят довольно хорошо! Я даже в значительной степени удовлетворён взаимоотношениями, выстроенными в нашем домике, и хочу искренне поблагодарить вас за это, так как это, прежде всего ваша заслуга. Всех вас кроме пары-тройки людей, которые до сих пор не вписываются в наш дружный коллектив. И одного человека, который действительно по-настоящему сильно болен и распространяет эту свою хворь на всех окружающих! – после этих его слов невольно все присутствующие напряглись, по опыту зная, что обычно за подобными пассажами следует обозначение жертвы и неминуемое назначение интенсивного терапевтического воздействия, которое никогда не бывало приятным. Волосы на спине у главного героя зашевелились, потому, как он был готов поспорить хоть с кем, что настала его очередь попадать под раздачу.
– Я говорю сейчас о Докторе, основательно погрязшем в своих гордыни и высокомерии и упорно не желающим с ними расставаться. Этот человек надменно смотрит на всех нас с высока и единственное в чём он может позволить себе снизойти до нашего низкого уровня, так это плюнуть в нашу с вами сторону своим ядовитым сарказмом! Ведь сарказм – это ничто иное как крик о помощи зависимого человека, которому очень плохо внутри, но он в силу фантомных выдуманных страхов не может сказать об этом прямо. Так почему же взрослый мужчина не наберётся мужества преодолеть собственные комплексы и не скажет нам прямо как оно есть, вместо того чтобы поливать нас своими помоями?! А я, например, совершенно не понимаю, чем заслужил подобное отношение к себе, да и за каждого из членов группы, образно выражаясь семьи мне лично обидно! – продолжал подводить к своей цели оратор.
Услышав подтверждение своей догадки, тело Дока уподобилось сжатой пружине, заполнив абсолютно все мышцы напряжением высшего порядка. Враг действовал изощрённо, умышленно противопоставляя Доктора группе. Незаметно исподлобья сканируя окружающую обстановку, он к своему крайнему неудовлетворению заметил огонёк злорадства в не одной паре глаз. Привычный для таких случаев гнев начал переполнять его.
– Мы все встретили его здесь как родного с распростёртыми объятиями, учли и его возраст, и его былые достижения в жизни, позволили ему занять привилегированное спальное место, а он принял это всё как должное и просто «клал на нас с прибором»247! С подобными выскочками в человеческом обществе низшего порядка, к которому он всех нас прировнял, как правило, поступают жестоко и беспощадно, а именно линчуют. Но мы с вами, во-первых, не такие, какими он нас считает, а во-вторых, мы должны всем давать право на ошибку и шанс на её исправление! Поэтому я принял решение назначить ему терапевтическую раскладушку и полный запрет на общение с кем бы то ни было! Пусть лишившись определённого комфорта и возможности общаться, он как следует, задумается, переосмыслит своё поведение и наконец, повернётся к группе лицом, а не задницей!
Программа в голове Доктора опять «зависла» от переполнявшего его бешенства к финалу этой обличительной речи. Он не мог остановить бесконечный мысленный поток проклятий и угроз в адрес Алтайского Шарлатана. Док отказывался воспринимать реально тот факт, что какое-то бородатое чучело совершенно безнаказанно вмешивается в его жизнь с завидной регулярностью и совершенно откровенно гадит ему, прикрываясь какими-то неестественно вычурными речами из его пионерского детства. Из оцепенения его вывел только тот факт, что заныло сердце, и он сообразил, что башка наливается кровью, а значит нормально скакануло давление. На его счастье, объявили перекур, он вышел на улицу, но отойдя в сторонку от всех, не стал курить, понимая, что сейчас это может только навредить. Нарушая правила, он не стал надевать шапку, наслаждаясь тем, как хлопья декабрьского снега падают на его коротко стриженую голову и тают, охлаждая её. У ответственного за зимнюю одежду Китайца и волонтёров хватило такта не приставать в этот момент к нему.
Перед отбоем на последнем перекуре он принёс из инструменталки раскладушку, пацаны помогли ему раздвинуть под неё столы и лавки. Ему выдали сбитый комками ледяной матрас, а вот подушки не нашлось. В чилинарии весело щебетали тёлки, располагаясь на своих новых местах. Даже почтенного дядю Витю переселили по такому случаю на Пинино место. Дед негодовал по этому поводу, а Пина как мог его успокаивал сам, перебираясь на верхний ярус над стариком. Доктор кинул матрас на раскладушку твёрдо для себя решив, что спать на этом убожестве не будет ни при каких раскладах и сел рядом в мягкое кресло дожидаться, когда его позовут принимать кухню. Дежурный объявил отбой, погасил свет и закрыл дверь. В зале стало темно, кто-то из пацанов попытался заговорить с Доком. Но ему было не до разговоров. Жгучая ненависть к родителям, Чите, Бороде и даже к тёлкам, из-за появления которых он лишился своего места, душила и распирала его изнутри. Он как обычно в таком состоянии принялся за построение планов мести всем своим обидчикам. Ненадолго отвлёкшись на приёмку кухни, он вновь вернулся в кресло и, поставив под ноги стул, расположился в нём достаточно комфортно ненадолго задрёмывая в ожидании наступления утра. Постепенно усталость взяла свое, и он уснул уже до подъёма.
На следующее утро он нашёл очевидные плюсы от нового спального места и «прописанного» Лекарем запрета на общение. Ему не нужно было толкаться в тесном чилинарии, не нужно было в порядке очереди одеваться и заправлять шконарь. Он встал с кресла, потянулся, собрал не пригодившиеся раскладушку с матрасом и первым вышел на улицу. Спокойно без очереди посетил сортир и, в общем, то чувствовал себя вполне нормально. Ему никто не предъявил за сон в кресле, в силу немого тренинга ни с кем не нужно было общаться, утром не нужно было высказываться на «Настрое», на читках можно было спокойно посидеть и повариться в своих мыслях, а вечером не нужно было читать треклятый анализ. Из лекций он знал, что проведённая им процедура поиска очевидных плюсов в негативной в целом ситуации называется «Позитивной инвентаризацией», но, только впервые наполовину осознанно применив этот инструмент в работе со своими чувствами, он смог оценить его по достоинству.
Главными же плюсами по дню было отсутствие почти полдня особенно отвратительного старому нарку после вчерашнего Бородатого Духовного Лидера, занятого поисками сбежавшей Иришки, и вечерняя пересменка консультантов. Иру так и не нашли, но как выяснилось впоследствии она, воспользовавшись суматохой, связанной с переводом девчонок на Первый дом, не стала дожидаться, когда сопровождающие волонтёры вернутся за ней и юркнула мышкой к соседям. А оттуда позвонила домой, наплела родителям, неизвестно про какие невероятные ужасы, творимые с нею, и под охраной полиции покинула злополучную деревню.
Все привыкли к тому, что девушка находилась не в себе после продолжительного употребления сильнодействующих препаратов синтетического происхождения и, обращая внимание на перемены в её облике (в последнее время она заметно поправилась и похорошела собой) не заметили, как разум её восстановился. И уж точно никто не ожидал от неё такой прыти и проворства. Кроме Доктора весомый бонус от её побега ощутил недавно привезённый в Центр двадцативосьмилетний солевик Француз, с которого, опасаясь проверок со стороны правоохранительных органов, досрочно сняли «сестру».
По прибытию на смену Консул Большой «вернул» Доктору голос и, выслушав его аргументы в пользу ночёвок в кресле, недовольно помотал своей гладковыбритой головой, но и настаивать на раскладушке особо не стал. Док расценил эту аморфную позицию представителя Высшей Силы по-своему и перестал даже заносить раскладушку на ночь в дом, что освобождало его от мороки с раздвиганием столов и лавок. Японец подогнал ему свою подушку, Малина покрывало, и он вполне неплохо провёл несколько ночей в мягком кресле, конечно же, принимая сочувствие со стороны товарищей при этом лукаво сокрушённо покачивая головой и беспомощно разводя руками. Глеб в своё время целую неделю лекций посвятил изложению темы «Жертва» в психологии зависимого человека. Так вот Доктор сейчас как раз с головой залез в образ жертвы и собственными невербальными манипулятивными действиями «продавал» своим товарищам жалость, получая эмоциональную подпитку от их сочувствия и подтверждения правоты своей позиции. Но для самостоятельного признания этой неприятной правды ему, конечно же, ещё не хватало уровня честности по отношению к самому себе.
Через три или четыре ночи Большой позвал его к себе в консультантскую и, глядя прямо в глаза как это сразу повелось между ними в особо важных случаях сказал:
– Короче не буду ходить вокруг да около, говорю прямо! Хочешь, не хочешь, но тебе придётся сегодня ночью спать на «раскладоне»! Что тебе для этого нужно? Чего там не хватает? Короче ТАК НАДО!
Этот разговор по своей форме и содержанию очень напомнил Доку их прежний диалог по поводу афганов. В прошлый раз всё обошлось нормально, поэтому у главного героя сформировалось определённое доверие к крупногабаритному Консулу. Он изложил Большому, что нужны нормальные матрас и подушка, а тот тут же велел недовольным волонтёрам «нарыть»248 матрас на других домах, а подушку отдал свою. Хороший матрас был доставлен, и Доктор на ночь с комфортом устроился на раскладушке, проспав как убитый, до самого подъёма.
Вечером того же дня Гладковыбритый Духовный Наставник объявил на последствиях, что с этого момента на раскладушку будет отправляться самый злостный нарушитель реабилитационной дисциплины из дисциплинарного журнала по итогам каждого дня. Он тут же огласил свой вердикт и «наградил» переходящим спальным местом Китайца. А Доктору же было велено занять освободившееся Китайское ложе в углу в общем зале на втором ярусе прямо напротив Пины и Деда. Главный герой смог в последующие несколько месяцев оценить великолепный пружинный кроватный матрас на этом шконаре и когда по вечерам выносили телек на просмотр фильмов он оказывался в просмотровой VIP-зоне лёжа прямо перед телевизором. Китаец с ненавистью поглядывал в его сторону, когда сменил раскладушку на другой шконарь, но это совсем не беспокоило Дока.
Жизнь на втором ярусе, конечно же, имела свои определённые особенности. Заправлять постель Доктор быстро приноровился с удобно стоящей рядом скамьи. Операцию спуска и подъёма он тоже хорошо отработал, используя при этом и скамейку и стол. Главная неожиданность могла случиться ночью во сне. Время от времени кто-нибудь из спящих на вторых этажах совершал во сне немыслимые пируэты с громким приземлением. Так буквально вскоре после переселения Дока на новый шконарь его новый сосед напротив Пиночет, перед сном поставил будильник на разделяющий их спальные места стол, чтобы проснуться по его сигналу на поварское дежурство.
Когда будильник зазвонил в абсолютной темноте, так как окна на ночь наглухо зашторивались горе-повар, спросонья позабыв, что переехал недавно на второй ярус шагнул в пустоту. После этого раздался невероятный треск опрокидывающихся стола и лавок, громкая матерная ругань самого «астронавта» и заткнулся назойливый будильник. Доктор, чутко проснувшийся от звонка, поинтересовался у Пины всё ли у него цело и, услышав положительное бурчание с проклятьями, живо представил себе красочную картину полёта и кое-как деликатно сдержал смех, чтобы не обидеть своего чувствительного товарища, которому сейчас было точно не весело. Кстати сказать, будильник после этой «авиакатастрофы» уже больше никогда не звонил.