Рафаэль Азизов
Пуд соли, или 12 Шагов в «Северном сиянии»
Умудрённый многолетним опытом Глеб Валерьевич, абсолютно верно оценивая обстановку в вверенном ему коллективе тщательно подбирая слова сообщил, что на этом сие замечательное мероприятие, пожалуй, стоит завершить в силу ограниченности во времени. Мудрый Учитель констатировал, что безусловно данный тренинг оказался для всех участников интересным, очень полезным и впредь он планирует его практиковать раз в пару месяцев для групповой психологической разгрузки. А также он искренне от всей души поблагодарил всех участников группы за свой вклад в её жизнь, за проявленную выдержку и терпение в ходе оздоровительных мероприятий и пообещал следующую неделю объявить «разгрузочной» для общего отдыха и восстановления сил. Вот в этом и был весь Глеб Валерьевич Самохвалов!
Тут как раз в сопровождении Полторашки вернулся озлобленный Фагундес «нашедший» на Пятом доме «макариков» и его с порога поставили на стул, с которого он и начал предъявлять одногруппникам за свои физкультурные потуги:
– Улитки вы неблагодарные! За свою жратву товарища «под лёд запустили»182! Мне вот делать больше не хер как с баллоном по деревне носиться за ваши кишки! Когда вы уже обожрётесь на хер и обсеритесь все дружно наконец?!
Но на Фагино удивление ему никто и не огрызнулся в ответ, а даже напротив с улыбками выразили сочувствие и сожаление. Не узнав родной зубастый коллектив, оказавшийся в замешательстве старший повар слез со стула и начал активно интересоваться что же здесь происходило такое. На перекуре волонтёры просветили Полторашку о прошедшем в его отсутствии мероприятии и маленький говнистый упырёк с подачи Казаха докопался до Дока сказать, что тот думает и о нём. Главный герой «съехал с темы»183 под тем предлогом, что фестиваль правды уже закончился. Казах начал гнать жути, но Доктору было не до его пустых угроз – он думал о своём ораторском успехе и вариантах дальнейшего полезного развития ситуации.
Следующая неделя под руководством Большого действительно выдалась на редкость спокойной и расслабляющей. А вот повтора этого неординарного, интересного и полезного мероприятия, обозначенного как «Заебало всё» за всё дальнейшее время нахождения Доктора в реабилитационном центре «Северное сияние» не было ни разу.
Глава 6. Конфронтация
Обострение (зима близко…)
Подходил к концу второй месяц пребывания главного героя в реабилитационном центре «Северное сияние». Чуйка подсказывала Доктору, что тучи конкретно сгущаются над его головой и гроза со всеми своими атрибутами в виде грома, града и молний вот-вот разразится прямо над ним. Атмосфера вокруг него была достаточно напряжённой. Разговоры с Боцманом и Японцем преимущественно сводились к беспросветным прогнозам один мрачнее другого. Волонтёры по указке Главного Консула регулярно «подсыпали напряжухи»184 Доку то придирками по пустякам по ответственности, то грубым сарказмом с примесью прямых оскорблений, а то и последствиями по вечерним анализам чувств. Особенно старались маленький злыдень Полторашка и щербатый Казах. Даже бывший брат Подробный стал каким-то особенно резким и неприятным и вместо поддержки, так необходимой сейчас Доктору всё норовил запустить того под откос. Периодически он признавал анализ чувств Дока нечестным и в виде последствий заставлял переписывать его после отбоя. Перепись обычно не занимала много времени, так как честный анализ главного героя неизменно состоял из трёх ключевых событий, базирующихся на гневных мыслях о Чите, родителях и данном заведении щедро разбавленных тягами по дню.
Великий Магистр тоже не отставал от своих помощников. Своей неиссякаемой изобретательностью в создании искусственного напряжения («триггерных ситуаций») он неустанно доказывал, что он не зря кушает свой хлеб. Опостылевшая всем ночная писанина на последствиях всё чаще стала заменяться сусликами, идиотским смехом или смехотерапией, песнями, танцами, «гычами»185 и прочими выкрутасами. Доктора пока все эти развлечения чудесным образом обходили стороной, но он прекрасно понимал всю временность этого положения. В начале очередной недели по приезду Главный Терапевт пафосно обратился к группе с пламенной речью о том, как он ненавидит в себе жалость.
Для начала он изложил ребятам теоретическую подоплёку жалости, как основного корневого дефекта характера зависимого человека, порождающего всё «Дерево дефектов», нарисованное на плакате, вывешенном в зале на самом видном месте. Затем Мудрый Учитель искренне поделился, как ему самому порою трудно бывает отследить и признать проявление этого коварного изъяна в самом себе, несмотря на его колоссальный программный опыт. И в финале своего выступления-прелюдии он поведал всем присутствующим, что лучшим инструментом для обнаружения жалости является честный взгляд со стороны. А поскольку в рамках нахождения в реабилитационном центре все жители домика как на ладони друг у друга, то здесь самое подходящее место для посильной пусть и не приятной помощи ближнему.
Поэтому, подобно тому, как на прошлой его неделе каждый вечер перед ужином происходило ежедневное групповое голосование за самого безответственного в группе с облачением его на сутки в костюм бомжа, так и на этой неделе всеобщим ежедневным голосованием будет определяться самый жалостливый жилец Первого дома. А в качестве суточного гаджета, носимого на шее, будет заранее нарисованный Асланом по телефонной команде красочный плакат формата А2 на фанерке с нашейным ремнём с изображением мужика, подставляющего голый зад под оснащённый крыльями мужской половой орган со всеми причиндалами и крупной надписью: «Жалость – пори меня!». Почтенный дядя Витя буквально обомлел, когда всё это увидел и услышал, не сдержался и возмущённо без обиняков изрёк:
– Да это ж надо хрен сожрать прямо с волосами! Чего удумали! Кто же эту срамоту наденет то?!
Борода поспешил успокоить ветерана, что его этот аттракцион не касается, дабы старик не «расшатывал186 режим». Доктора же этот лечебный поворот напряг очень сильно, так как он не допускал и мысли о том, чтобы двигаться с подобным транспарантом. Ощущение, что кольцо окружения затягивается, теперь уже не покидало главного героя.
В последнее время его читки основной письменной работы «Бессилие»187 постоянно проходили со всевозможными спецэффектами, применяемыми в здешней терапии. То его садили читать на общую группу со специально приглашенным местным программным гуру консультантом Пятого дома Хозником, где ему групповой хор под руководством заказных запевал в течение часа не давал открыть рот, наперебой поливая его помоями. Но зато благодаря этой самодеятельности он смог по достоинству оценить поддержку Боцмана и Японца, которые на свой страх и риск, не участвуя в откровенной травле, пытались подсказать и направить в нужном направлении. То устраивали настоящее представление, подсаживая на читку, проходящую во время лекции в чилинарии, так называемый «спецконтингент»: Кармана, Гембу, Полторашку и Китайца. Эти артисты свободного жанра относительно легко выводили Доктора из себя и тот допуская эмоциональные выпады в их адрес, по их же требованию вынужденно шёл обливаться пятью вёдрами ледяной воды на холод, чтобы остыть и собраться с мыслями, под хихиканье сидящих на лекции реабилитян со всех трёх домов. Закончился же этот цирк весьма предсказуемо – работу заставили переписывать с формулировкой: «не разобрался».
Когда у Доктора подошли к концу весьма ограниченные сроки переписывания «Бессилия» и очередной дополнительной работы он, как говорится, по старой дружбе решил обратиться к Подробному с просьбой. У бывшего брата были хорошие отношения с Полторашкой, а тот, как ответственный за написание работ волонтёр, мог запросто продлить эти сроки на пару дней, чего было вполне достаточно для ликвидации задолженности. Подробный же вопреки ожиданиям просителя обрушился на него с резкой критикой его поведения и обвинениями в проявлении таких ужасных дефектов характера как безответственность, хитрость и манипулятивность, порождённых беспрецедентной жалостью к себе. Доктор хоть и опешил от всего этого программного словоблудия, но совершенно, верно, уловил в услышанном спиче угрозу внезапно замаячивших на горизонте штрафных дежурств за нарушение сроков написания работ и сделав правильные выводы, решил отказать себе в просмотре вечернего кинофильма в пользу дописания работ. Штрафных дежурств ему удалось избежать, но бывший братец умудрился подпакостить, устроив на следующий день «очередное» дежурство по расписанию.
Опыт дежурства у Дока уже имелся, поскольку он отдежурил впервые чуть больше недели назад, но никакого оптимизма это прибавляло, а скорее наоборот. Дежурство по сути своей представляло настоящий квест, феерично стартующий с самого утра. Дело в том, что дверь из дома каждую ночь закрывалась на замок, дабы не допустить досрочного самовольного завершения лечебного курса кем-либо из исцеляющихся от химической Зависимости. А для справления малой нужды в этот период суток дежурным с вечера перед отбоем в специально отведённый угол коридора выставлялся неотъемлемый аксессуар реабилитационной жизни в виде пластмассового ведра с откидывающейся крышкой.
Утро дежурного по дому начиналось с опорожнения вышеописанного зассанного ведёрка, называемого «мочеточник», как правило, щедро до краёв наполненного ночной мочой двадцати реабилитян. Понятное дело, что далеко не у всех получалось пустить струю в нужном направлении, поэтому и крышка, и ручка ведра и пол вокруг этого импровизированного «очка» были всегда к утру обильно орошены жидкими вонючими отходами человеческой жизнедеятельности. Кроме того, по дому ходили байки про разных бедолаг, проживавших здесь в разное время с острыми кишечными расстройствами, которые не смогли или побоялись ночью разбудить волонтёров и соответственно были вынуждены опорожнять кишечник в тот же самый мочеточник. Так что дежурного по утру мог вполне ожидать «сектор приз» в виде отмывки местной параши от чьего-то говна.
После увлекательнейшего пробега до сортира с расплёскивающимся мочеточником дежурный должен был через десять минут после подъёма собрать группу на зарядку, а в случае с Доктором сразу после последующего обливания помыть зассанный пол в коридоре, так как коридор и печка были его ответственностями, от которых дежурство не освобождало. Таким образом, главный герой на пятом десятке лет в течение своего дежурства по дню должен был:
1) один раз во время хозработ полностью тщательно помыть пол во всём доме кроме консультантской и кухни, в том числе лазая на корячках под кроватями с трёхкратной сменой воды и применением моющих средств по велению Великого Магистра;
2) один раз после ужина протереть пол во всём доме кроме консультантской и кухни, не лазая под кровати;
3) пять раз протереть пол в коридоре;
4) три раза перемыть всю посуду на двадцать человек, протереть семиметровую клеёнчатую скатерть на обеденном столе и подмести пол вокруг обеденного стола в общем зале после каждого приёма пищи;
5) один раз во время хозработ протереть пыль, подоконники и окна во всём доме кроме консультантской и кухни, подмести и помыть пол, и разобрать всю обувь на летней веранде;
6) минимум три раза растопить печку и поддерживать огонь до установления оптимальной температуры в доме;
7) кроме этого, нужно было весь день ритмично руководить движением группы в соответствии с расписанием, считать поголовье реабилитян после каждого захода в дом с улицы, объявлять пять минут до начала мероприятий и сами мероприятия.
Главный терапевт запретил выделять ему помощников и просить помощи у группы. Именно в это дежурство Доктор как никогда близко подошёл к осознанию того, что его так называемое «дно»188 пробито наглухо, и дальше падать уже некуда. Единственной отдушиной было общение с поваром Зёмой на кухне, когда тот готовил обед, ужин и убирал кухню, а Док в это время мыл посуду. Общение это было скрашено санкционированным Адептами Высшей силы дополнительным пайком и своевольным чаем с конфетами. Весь день товарищи по несчастью обсуждали, к кому же из них первому будет применена высшая мера местного наказания, а именно изоляция в погребе или «трюме». А также они красочно фантазировали о своих возможных резких действиях при том или ином неблагоприятном для них развитии событий. Но второй день дежурства закончился плачевно для Зёмика: после внезапного вызова в консультантскую он вышел весь оттуда весь малиновый с глазами на мокром месте и долго не желал разговаривать. Опытный старший товарищ взял паузу и не лез с расспросами, спокойно дождавшись пока Зёму что называется «прорвёт»:
– Пидорасы! Козлы! Животные! А я ЧМО! Докатился до того, что подставляю свой хребет под шлепок какому-то вонючему Коту!
Это означало, во-первых, то, что Зёмику были выписаны последствия в виде «гычи», которую пробивал замухрышка Кот и, во-вторых, то, что «бывалый урка» смиренно согласился на экзекуцию. Тошнотворный комок застрял в глотке у Доктора и только спустя некоторое время пребывания в ребе и изучения самого себя он поймёт, что этот комок является ничем иным как телесным проявлением ключевого человеческого чувства – страха. Он в очередной раз убедился в слабости ещё одного возможного союзника в бунте или побеге и невольно задумался о том, что же ему самому нужно будет делать в подобной ситуации. А в том, что нестандартная критическая ситуация неумолимо приближалась он нисколько не сомневался и не ошибся в своём мрачном прогнозе. Развязка наступила уже в ближайший четверг через день после окончания дежурства.
Перед вечерним чаем Главный Консул по своему обыкновению лично зачитал последствия из дисциплинарного журнала. Доктору был вынесен приговор в семь минут суслика за пепел от Бородовской сигареты на печке. Док для себя определил неприемлемым подобное унижение за заранее спланированную и устроенную против него провокацию. Пока проходило чаепитие он, машинально поглощая сладкое как следует разогнал в себе негативные чувства и мысли. А по окончании мероприятия категорически отказался от несения последствий без объяснения причин. Казах тут же сбегал за Глебом Валерьевичем и тот театрально разгневавшись, приговорил ослушника к заточению в трюм. Главный герой, предвидя такое развитие событий, с готовностью встал, и отправился было собираться в заключение, но неожиданный крик главнокомандующего заставил его «зависнуть» на неопределённое время:
– В погреб в одних шортах и сланцах! Всю остальную одежду у него изъять!
Мощная волна гнева и негодования накрыла Доктора. До этого он видел, как всех трюмовавшихся тепло одевают и обувают, так как в погребе естественно было сыро и холодно. Первой его мыслью было наброситься на Бородатого Демона, но тот предусмотрительно отступил за спины Казаха и Подробного. В молодости Доктору приходилось драться довольно много. Он вырос на рабочей окраине миллионного сибирского областного центра, детство и отрочество пришлось на годы заката Советской империи, а юность в-аккурат на начало девяностых. Уличные драки проходили с переменным успехом, у главного героя был за плечами и богатый опыт побед, и горький урок поражений. Последний раз лет десять назад он по пьяной лавочке схлестнулся с тремя молодцами, его «раненый мотор» не вывез нагрузки и в результате ему слегка свернули нос, а он сломал ударную часть своей правой руки, выбив костяшку безымянного пальца. И не избежал бы он позорной расправы со стороны почуявших близкую победу молодых отморозков, если б не подоспевшие ему на выручку приятели. Отчётливо поняв из той истории, что его лучшие годы уже позади Док стал тщательно избегать ситуаций с «полным контактом», а если уж и надо было «блеснуть чешуёй»189, то он предпочитал использовать всевозможные подручные предметы, чтобы победа была гарантированной.
В имеющемся раскладе, при физической стычке с тремя волонтёрами и консультантом ни о каких гарантиях победы не могло быть и речи. Уравнение четверо равноценных противников против него одного в стеснённых условиях никак не складывалось в его пользу. А перспектива быть без толку публично отоваренным ему совсем не улыбалась. На активную поддержку со стороны кого-либо из группы после всего увиденного и услышанного здесь за проведённое время надежды не было абсолютно никакой. Поэтому ему ничего не оставалось, как сбросить оцепенение и подчиниться. На его заявление об отсутствии у него шорт, Казах мигом услужливо «притаранил»190 ему свои. Док, раздеваясь и облачаясь в шорты, складывал небрежно одежду в свой ящик и одновременно громко и отчётливо огрызался на обидные подковырки Бородатого Духовного Лидера:
– Я под твою дудку плясать не собираюсь и в твоём балагане участвовать не буду! У тебя вон желающих предостаточно! Тоже мне психотерапевт хренов! Возомнил о себе! Весной посмотрим кто где срал!
– Ты всё равно будешь у нас суслика стоять, как и все! – с ехидной иезуитской улыбкой и нескрываемой издёвкой в голосе провожал его в изолятор ненавистный Алтайский Шарлатан.
– Перетопчешься! Хрен дождёшься! – с мрачным напускным спокойствием ответил ему Доктор, проходя в двери зала в сторону кухни, где и был злополучный погреб. Здоровая и тяжелая морозильная камера на колёсиках была отодвинута в сторону, а крышка трюма предусмотрительно открыта. Он молча полез по приставной лесенке вниз.
Трюм (шалим понемногу)
Доктор до этого момента ещё никогда не спускался в местный погреб. Когда они с Асланом на хозах укладывали в него овощи на зимнее хранение, то он подавал мешки с овощами и песок в вёдрах Асланчику сверху вниз и смог рассмотреть только ту его малую часть, видимую через лаз. Трюм был невысокий, тесный с монолитными бетонными стенами, деревянным перекрытием, образующим кухонный пол и неаккуратной кирпичной кладкой под опору печки и дымохода. Всё внутреннее пространство было разделено на стеллажи с банками и кухонной утварью и отсеки для хранения реабилитационного овощного урожая. Спать ему предстояло на двух деревянных ларях, доверху наполненных картошкой. Под голову же предназначался ящик с закопанными в песок морковкой и свеклой, на котором валялись пустые мешки и куски картона вместо подушки, одеяла и постельного белья. Главный герой не успел даже толком осмотреться, как услужливые волонтёрские руки выкрутили электрическую лампочку, крышка люка захлопнулась, и в его новом пристанище стало темно как у негра в заднице. Морозильная камера с шумом была надвинута на крышку погреба, и в воцарившейся после этого тишине он остался один на один со своими нездоровыми мыслями.
Сказать, что главного героя разрывало изнутри от гнева, ненависти и бешенства – это всё равно, что ничего не сказать! Мозг словно парализовало – он даже не собирался приходить в себя и возвращаться в реальность, гоняя по бесконечному циклу проклятия и плевки яда в адрес всех и вся! Только спустя несколько минут после того, как он остался один до него дошло, что в ногах правды нет и можно хотя бы присесть на ящик с картоном и мешками, а не стоять как голый истукан посреди этого чулана. Нащупав в темноте посадочное место, он приземлился на него, предусмотрительно соорудив мягкую подстилку под зад.
Некое прояснение в мыслительном процессе начало налаживаться, и Доктор твёрдо для себя решил, что не собирается здесь героически замерзать как генерал Карбышев в плену у фашистов. А потому ему надо было только дотерпеть до того момента пока все уснут, поднапрячься и открыть крышку трюма, отодвинув морозилку, тем более о том, что это возможно он узнал от Подробного, который в своё время сам так отсюда вылазил. «А дальше даже ничего и выдумывать не надо! Газовый баллон на печку и гори оно всё синим пламенем! Сами уроды говорят, что всем не выжить! Вот и пусть Господь рассудит кто ему нужнее… В конце концов, это вынужденная мера!».
Немного поуспокоившись в результате принятых решений, он начал мысленно перебирать варианты собственной дислокации на момент планируемого взрыва, т.к. в вопросах, касающихся собственной жизни и здоровья, не хотел пускать всё на самотёк и полагаться только на волю провидения. Кроме того, нужно было сохранить наверняка кого-то из товарищей для отмазки в виде оправданий своих действий в последующем неминуемом разборе полётов органами правопорядка и следствия.
От начала его заточения прошло совсем немного времени, и Доктор даже не успел, как следует замёрзнуть, как внезапно за звуком отодвигающейся морозилки открылся люк, и появившаяся в образовавшемся квадрате света Полторашкина физиономия сказала:
– Вот вещи, одевайся! – и вниз полетели ватный комбинезон, тёплая куртка, штаны, свитер, дутые сапоги, шерстяные носки и новёхонькая шапка-ушанка из обшитого синим материалом искусственного меха, которую с последнего выезда привёз Казах и в которой он гордо исполнял роль надсмотрщика на улице. К своему удивлению Док, при этом уничижительном действе преодолев первое мимолётное желание грубо послать Полтораху куда подальше вместе с монатками, начав их напяливать на себя испытал даже некоторое облегчение, так как теперь точно не надо будет никого взрывать в борьбе за свою жизнь, ведь он, конечно же, не был прирождённым душегубом.
Утеплившись как следует, после того как лаз закрылся, Доктор как смог поудобней устроился на своей импровизированной кровати, растянувшись во весь рост. Как ни странно, он испытывал даже некоторое подобие радости, ведь теперь несколько дней можно просто отдохнуть от всего этого балагана и просто не видеть опостылевшие рожи Консула и волонтёров! Да и наконец, элементарно выспаться, к счастью, ватная верхняя одежда смягчала неудобства картофельного ложа, а ушанка с одетым поверх неё капюшоном куртки вполне помогала создать из пустых мешков иллюзию подушки. Звуки, доносившиеся из дома, стали утихать и Док сам не заметил, как закимарил, отъехав в прекрасный мир фантастики и сновидений.
Он проснулся в полной тишине и кромешной темноте от острого и нестерпимого желания опорожнить мочевой пузырь. Обычно узнику трюма выдавалась для этих дел пустая пятилитровая пластиковая бутылка. Доктору же не выдали ничего. Он вспомнил, что успел заметить на стеллаже белые пластиковые ведёрки средних размеров из-под майонеза или шпатлёвки и решил, что вправе использовать одно из них, чтобы облегчиться. Нащупав в потёмках заветную тару, он, торопясь потянул её к себе, при этом предательски громко звякнули стеклянные банки и металлические кастрюли с крышками, стоящие на той же полке. Произведённый шум несколько смутил главного героя, но ни в коем случае не мог помешать ему в осуществлении своих намерений. Оценив наощупь габариты пластмассового сосуда, и признав их вполне удовлетворительными для достижения заветной цели он, испытав невероятное удовлетворение, наполнил в силу мочегонного действия чая и низкой температуры помещения чуть не половину ведёрка тёплой пахучей жидкостью.
Едва успев поставить свой невольно организовавшийся ночной горшок на единственно свободное пространство пола перед приставной лестницей и застегнуть штаны, он услышал торопливые шаги над головой и шум открывающегося люка. Быстро заняв позицию на своём ложе, Доктор стал наблюдать как, несомненно, поднятый с постели, одетый в одни стильные трусишки, и посланный услышавшим шум Бородой Полторашка не услышав ответа на свой оклик начал спускаться по приставной лестнице вниз, поленившись вкрутить лампочку. Полторашкой или Полутораметровым его назвал юморист Фага за невысокий рост, который, конечно же, был несколько выше обозначенной величины.
Этот молодой двадцатишестилетний «мажорик», внук богатой бабушки, занимался боксом, выступал в наилегчайшем «бараньем» весе, много показушничал по этому поводу и просто мешал спокойно жить абсолютно всем резидентам Первого дома, чрезмерно добросовестно выполняя все гадские поручения Верховного Консула. По этой причине Доктор даже не подумал его останавливать или предупреждать, злорадно предвкушая следующее событие. Полтораха спускаясь с последней ступеньки лесенки, наступил на край ведёрка и то перевернулось, смачно выплеснув всё своё душистое содержимое на его голые ноги и сланцы. Наклонив голову в попытке рассмотреть в подвальном сумраке, чем же таким тёплым его так приятно окатило и, сообразив, что произошло, только когда его нос уловил запах мочи, Полторашка в сердцах пнул ведро в угол и пулей стал выбираться из погреба, поливая Доктора трёхэтажным матом и самыми скверными оскорблениями. А душа Доктора в этот миг просто ликовала! Он лежал и беззвучно смеялся, наслаждаясь редким моментом злобной радости от непроизвольного и незапланированного возмездия, которое настигло маленького Адепта Высшей Силы.
– Ты что творишь?! Тебе лет сколько?! А ведёшь себя как пятнадцатилетний пацан! – в освещённом квадрате лаза появилось помятая спросонья бородатая рожа Великого Магистра, опустившаяся ниже уровня кухонного пола и выискивающая глазами местоположение зрелого проказника.
«Вот бы тебя падла ухватить за бороду, да затянуть сюда! Забил бы на хер наглухо, пока б подмога подоспела!» – и с этой мыслью Доктор привстал и продвинулся в сторону люка.
Но то ли глаза выдали его намерения, то ли умудрённый опытом Борода не стал искушать судьбу и на всякий случай тут же увеличил расстояние до его физиономии. Он гневно приказал принести и кинуть вниз половую тряпку для вытирания «этого скотства». Но вытирать особо было нечего, поскольку вся жидкость впиталась в грунтовый пол и, протерев деревянный трапик Док, кинул тряпку в ведёрко в углу. Пустобрёх наверху что-то продолжал вещать в назидание провинившемуся. Доктор, не слушая его снова расположился на своей лежанке погрузившись в свои мысли и вскоре после того, как его заперли и все угомонились опять уснул.
Разбудил его, по всей вероятности, уже после подъёма, так как сверху доносились голоса и топот ног обитателей дома, временно разжалованный волонтёр Второго дома Лангетка, бывший не более чем лет на восемь младше Доктора. Его перевели на резидентство на Первый пару недель назад за бездействие по Программе, а иными словами, за то, что он, став волонтёром забил на все Шаги и с утра до ночи валялся на Втором в консультантской и смотрел телек. Здесь его достаточно интенсивно взбодрили, он от души подежурил, погонял в наряде бомжа, подвигался с сумками дров и рваных сланцев, изрядно пописал последствий после отбоя. Это его подтолкнуло вернуться к написанию Второго Шага, и теперь он чуть не каждую ночь строчил его, что оглашенный, восстанавливая утраченную репутацию.
Лангетыч спустился к узнику со здоровенным бокалом ароматного горячего чая, вальяжно закурил американскую сигарету и начал возвращать здравомыслие Доктору причмокивая похлёбывая чай. Нет смысла цитировать его выступление, Док пришёл к выводу, что оно явно носило заказной характер, а заказчик, по всей вероятности, находился сверху и слушал. Все мысли главного героя вертелись вокруг буквально сводящих с ума запахов чая и сигарет. Но попрошайничать у врагов, а Лангетку он, безусловно, причислял именно к врагам, хотя тот лично не сделал ему ничего плохого, было не в стиле вредного Доктора.
– Да пошёл ты на хер вместе со своей Программой, заумными речами и всем этим балаганом! Приятного аппетита! – оборвав оратора на полуслове, решивший как можно быстрее избавиться от незваного гостя, узник демонстративно повернулся к нему спиной и громко с растяжечкой и характерным треском выпустил кишечные газы.
– А ещё взрослый образованный человек и так себя ведёшь! Я ведь от души тебе помочь хочу, а ты вот значит, как поступаешь! – специально громко заблажил Лангетка, обвиняя Доктора в гордыни и высокомерии, но тот его уже особо не слушал, а снова беззвучно злорадствовал над унижением ещё одной шестёрки ненавистного Алтайского Шарлатана.
Следующими его посетителями через несколько часов стали дорогие Боцман с Фагундесом. Они тоже наперебой выдавали заученную речь, смысл которой сводился к тому, что ему надо покаяться перед Великим Магистром и возвращаться в группу, при этом показывали на потолок, пожимали плечами и улыбались. Доктор был рад их просто видеть, он был рад, что при всех раскладах они оставались самими собою, а особенно он был рад тому, что, вещая без остановки по Программе они одновременно доставали из различных потайных карманов сигареты, спички и конфеты и передавали ему всё это богатство. Он решил подыграть своим товарищам, в надежде, что если Верховный Консул увидит успех их миссии, то позже пустит их к нему ещё. И специально громко заверил их, что обязательно последует их совету, но попозже, а сейчас он хочет немного побыть в одиночестве и отдохнуть от всех. После их ухода Доктор тщательно спрятал в разных местах погреба принесённые дары.
В дальнейшем ему стали давать утром и вечером большой бокал крепкого и сладкого пакетированного чая с куском хлеба. Периодически даже перепадало что-нибудь съесть, то горошница с сосиской на ужин, которую он втянул с взятой тут же в погребе луковицей, чтобы не заболеть. То большая шлемка супа на обед или плов на ужин, а однажды даже дали вечерних оладьев. Время от времени спускавшиеся к нему то Боцман, то Фага, а то и Фага с Лангеткой подгоняли сигарет и конфет, так что в плане снабжения всё было достаточно ровно. Ребята неизменно склоняли его к завершению заточения через покаяние. В качестве аргументов приводились доводы о том, что все несут последствия, что даже Боцман сам со своей позвоночной пластиной давеча стоял суслика. А Пина, Зёма и Фага с тех пор, как он здесь зависает, гоняли по суткам с плакатом о порящей их жалости. Доктор неизменно благодарил их за заботу и советы, но неизменно отвечал о своей временной неготовности вернуться в группу.
На самом же деле он для себя уже окончательно решил не подниматься из трюма до конца смены Бороды. Поначалу ему было достаточно комфортно в вынужденном одиночестве. Он особо не мёрз и не голодал, поскольку какой-никакой подкожный жир у него оставался. Несколько сигарет в день ему тоже было вполне достаточно. В первые пару суток он как следует выспался невзирая на время. В свободное ото сна время он много размышлял о происходящем. Чувства и нервы его более-менее успокоились, и к нему вернулась способность логического мышления, которую он напрочь терял в состоянии эмоционального взрыва. Как раз в эти дни завершился второй месяц пребывания Доктора в «Северном сиянии» и может быть это последний триггер перед возвращением домой?