полная версия

Рафаэль Азизов
Пуд соли, или 12 Шагов в «Северном сиянии»

Полная версия

Квага (большое испытание)

Этот здоровенный конь по возрасту ровно на десять лет моложе Доктора, с татуировками на теле в лучших традициях ЛГБТ-сообщества сразу ещё после своего дебютного появления на Первом доме активно не понравился главному герою. Док запомнил этого двуличного громилу с читки его «Болезненных последствий» когда того уже приводили с Тортуги в безусловно более сильную группу Первого дома. Квага быстро освоился на Пятом доме и благодаря своему физическому превосходству стремился доминировать в их коллективе, не ставя ни во что окружающих и это было не сложно, так как в «Доме инвалидов» находились ребята с серьёзными функциональными поражениями головного мозга и пожилые алкоголики.

Поэтому его и приводили почитать на Первый, чтобы здесь с него сбили спесь и заставили задуматься. Квага серьёзно испугался, что его оставят на Первом, этакой местной «крытке» с глухими заборами, где режим содержания был намного жёстче, а контингент куда более духовитый и ни о каком лидерстве ему здесь даже бы и не мечталось. Квакен на читке сразу всё принял, понял, осознал, с драматическими вздохами сославшись на свою тяжкую сиротскую долю в виду ранней утраты родителей. Затем, как и полагается в хорошем театре он пустил фальшивые крокодиловы слёзы по поводу своих собственноручно многократно «отшвырянных»²⁴⁹ сестёр, поднявших его непутёвого на ноги, облегчённо выдохнув вернулся на родную Тортугу. А там крупногабаритный «отмоток»²⁵⁰ продолжал безнаказанно беспределить, живя по своим правилам, то есть не выздоравливать.

И вот его, прибывшего в «Северное сияние» всего на девять дней позже Доктора через три с небольшим месяца перевели на Первый дом ещё до появления в нём девчонок для интенсификации процессов оздоровления организма от химической Зависимости. На первом же анализе чувств он назвал АЧ главного героя нечестным и именно его голос Док признал решающим после вынесения ему приговора в тридцать гербов ведущим анализ. Ярлык, сразу вывешенный главным героем по этому поводу на Квагу, рос день ото дня, благо тот не забывал регулярно давать повод для дальнейшего роста.

Его подобострастное общение с волонтёрами и консультантами и пренебрежительное хамское поведение по отношению к тем, кого он считал слабее регулярно становилась темой для обидных унизительных обратных связей на читках и анализах, которые умело, запускал Док, а остальные члены группы подхватывали. Его «душистые» носки, нестерпимо «благоухающие» в ящике под излюбленным местоположением старого нарка в общем зале становились темой для насмешек и издевательств, тонко спровоцированных Доком.

И, конечно же, эта необъявленная война не осталась незамеченной бдительным всевидящим Оком Великого Магистра. Взявшись за оздоровление нового пациента со всей свойственной Бороде основательностью, Глеб Валерьевич совершенно не давал Кракену, как удачно нарёк Квагу Вмазур, расслабиться и заскучать. Квакен то мыл в течение дня двадцать раз полы во всём доме в качестве тренинга для работы с подавлением чувств. То рассекал целыми днями с пятилитровками наполненными водой, а когда их у него увели, то и с гирями для глубокой и качественной проработки тягового состояния. А по вечерам перед сном для скорейшего обретения состояния полнейшего душевного покоя он с огромной снеговой лопатой размером с ковш маленького экскаватора искал в огороде правду и справедливость, неоднократно при этом переместив весь имеющийся в наличии снег из одного угла в другой. Ну а для усиления терапевтического эффекта искушённый в этих делах Целитель определил Кракена поваром на кухню под начало и так не ровно дышавшего по отношению к нему Доктора.

Справедливости ради надо заметить, что готовить Квага, как и большинство алкоголиков любил и в принципе это у него довольно сносно получалось. Но ещё больше Кракен любил опустить свой ненасытный хобот в приготовляемую им пищу. Во время нахождения им на поварском посту его челюсти подобно вечному двигателю пребывали в постоянном движении. Он точил абсолютно всё без разбора и кашу, и нарезаемые для борща овощи и макароны на ужине. Принимая во внимание его гигантские размеры, это обстоятельство было встречено с пониманием – ну крупный самец, ну не хватает ему порции, ну что теперь поделать… Особенно он любил обглодать косточки из супа, перед тем как отдать их собаке. А вот его ненависть по отношению к этой самой собачке не понимал никто! Кстати, щенок отвечал своему конкуренту в пищевой цепи изощрённой взаимностью.

Маленький Бублик был всеобщим любимцем и с лёгкой руки Главного Консультанта был на попечении, пожалуй, самого ответственного и любящего животных Боцмана. Щенок в силу своей молодости и декабрьских морозов жил со всеми в доме ну и соответственно гадить по расписанию в специально отведённых для этого местах, ещё приучен не был. Поэтому, когда случалась неприятная неожиданность в обязанности Боцмана по призыву «Полундра!» входила уборка отходов жизнедеятельности за своим воспитанником. Кракен вставая на поварство за полчаса до подъема и пробираясь в кромешной тьме на кухню неизменно умудрялся пару раз наступить в какую-нибудь лужицу и обязательно вляпаться в какую-нибудь кучку из многочисленных грамотно расставленных за ночь хитрой собачонкой капканов. И после этого визг летящего Бублика и грохот кастрюль психовавшего Кваги начинал будить обитателей избы. Своим поведением по отношению к собачонку сам того, не осознавая Квакен нажил себе ещё одного влиятельного врага в лице Боцмана.

Опытного Боцмана частенько садили вести динамику на вечернем анализе чувств и тот с завидной регулярностью «выводил гуся»²⁵¹ обидчику Бублика умело переводя стрелки при этом на мнение группы и волю Высшей Силы в лице Духовных Лидеров, подчёркивая, что по-товарищески минимизировал последствия, как только это было возможно. Девочки, дружно сговорившись, мстили ему за Пятый дом, и каждый день голосовали за его нечестный анализ. Волонтеры, исполняя волю консультанта, тоже крепили Квагу почём, зря заставляя его переписывать чуть не каждый анализ и чуть не каждую письменную работу.

Видя, как у этого здоровенного детины «трясётся кабинет»²⁵² от мощной терапевтической волны, обрушившейся на него, сообразительный Доктор, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что от эмоционального состояния повара зависит эмоциональное состояние всей группы и в конечном итоге его собственное благополучие со своей стороны прекратил травлю Кваги. Более того превозмогая отвращение, которое Квакен вызывал у него, нацепив маску умудрённого старшего товарища он был вынужден выслушивать его истерично-навязчивые проговоры и давать советы как тому исправить сложившееся положение и наладить нормальные отношения в новом коллективе.

Изредка с широкой барской руки старшего повара перепадал вечно голодному верзиле и дополнительный паёк в виде конфеты или глотка чифиря, когда повара дружно драили кухню после отбоя или готовили продукты к вкусному ужину на релаксе. Пина тоже весьма пренебрежительно относился к новому коллеге по поварской команде и когда они вдвоём с Доктором спускались перебирать овощи в погреб, либо навести там порядок, а заодно и подровняться пряниками или печеньем с молоком, то даже не удосуживались чем-либо угостить Кракена. И вот однажды в Квагину поварскую смену Доктор, у которого все съестные запасы всегда были тщательно подсчитаны и упакованы для недопущения несанкционированного потребления со стороны реабилитян, обнаружил вспоротый полиэтиленовый мешок с шоколадными конфетами и недостачу приблизительно одного килограмма этих самых конфет.

Событие было неординарным, старший кухонный долго сомневался и совещался с ближайшими товарищами о том, как поступить. Друзья его предостерегали, что огласка этого инцидента может неблагоприятно отразиться на всей группе в виде возможных ограничений, последствий и ужесточения режима. Но больше всего другого, опасаясь того, что это была провокационная проверка со стороны лечебной команды Доктор всё же сообщил о произошедшем в консультантскую. Туда сразу же начали по очереди дёргать всех, кто хоть каким-то боком мог иметь отношение к таинственной пропаже. После того как Квагу выпустили с допроса он отозвал Доктора в чилинарий. Там Квакен с испуганным видом бестолково вращая своими выпуклыми глазами, шёпотом заявил, что не хочет оказаться крайним в этой ситуации и честно напишет сегодня в своём анализе чувств всё, что думает по этому поводу, в том числе и о том, как Доктор с Пиной регулярно вкусняшками ровняют своё эмоциональное состояние. И что он думает, что никакой пропажи и не было вовсе.

Доку не нужны были больше никакие доказательства. Только что этот тупоголовый трусливый алконавт своим иррациональным поведением вызванным страхом, обвинив их так неуклюже пытаясь снять с себя подозрение, на самом деле сдал себя с потрохами. Доктор, тщательно скрывая свои гнев и негодование рвущиеся наружу, предложил ему, как следует подумать и всё взвесить, перед тем как писать всякую херню, а сам уже для себя решил, что с этим уродом нужно действовать старым многократно проверенным способом. Как только тупорылый истукан удалился на кухню, он в том же чилинарии изложил Пине свои соображения. Пиночет мгновенно расставил все точки.

– Да, конечно, этот пидор по ходу сам эти конфеты слупил прямо вместе с фантиками, а теперь у него «очко заиграло»²⁵³! В кого бы ещё килограмм поместился? Вот же сучка жадная и завистливая! Давно у меня такой длинноногой не было! Я люблю длинноногих! А ну пойдём, повеселимся! – и с непоколебимой решимостью увлекая Доктора за собой, Пиночет уверенно направился на кухню с выражением лица не сулившем совершенно ничего хорошего длинноногому Квакену.

На кухне они, улучив момент чтобы не было свидетелей зажали Кракена за печным газоходом и провели критическую беседу с максимальной эффективностью, при этом верзила, превосходящий по высоте Пину на полголовы, а Доктора на целую голову весь съёжился и стал даже ниже ростом. Квакен заискивающе улыбался, извинялся и блеял что-то про беса, который его попутал. Но кражу конфет так и не признал. И, конечно же, не стал писать в своём анализе ничего лишнего. Группа же понесла наказание в виде лишения курения на следующий день, все моросили, многие обвиняли в этом Доктора. Он, испытывая от этой коллективной мороси определённый дискомфорт, поговорил с Гладковыбритым Духовным Наставником и после обеда запрет на курение был снят. Будто гора спала с Докторских плеч!

После этой истории старый нарк, не скрывая своего пренебрежительного отношения к Кваге сарказничал над ним при каждом удобном случае, а Док был мастером жёсткого сарказма! Однажды в воскресное утро все повара встретились на кухне. Квага должен был поварить, а Доктор с Пиночетом готовили кофе для группы. Настроение у Дока и Пины было великолепным – они встали пораньше и пока все спали, уже хлебанули от вольного ароматного напитка. И когда зашел заспанный Квага и начал с порога гундосить про свою нелегкую судьбу, они так чётко гаркнули над ним, что тот чуть было, не заплакал и замкнулся в себе.

Доктор по своему обыкновению приготовил кофе двух сортов: покрепче для верных товарищей и лайтовое для всех остальных. Когда пришло время раздавать кружки тупоголовый Квага прекрасно зная об этой дифференциации, решив проманипулировать шефом за утренний ржач над ним, нелепо засуетился и заметался, чем привлёк внимание бдительного Бородатого Надсмотрщика.

– Да я просто не пью крепкий кофе! И поэтому попросил старшего кухонного сделать мне пожиже! – залепетал он скороговоркой околесицу действуя на опережение, даже не дождавшись вопроса со стороны Главного Консультанта. После чего был немедленно приглашён для профилактической беседы в консультантскую вместе с кружкой крепчайшего кофе, которую ему уже успел выдать Доктор.

В этот день до обеда Квага очень много времени провёл в обществе незабвенного Глеба Валерьевича. История умалчивает, какими наболевшими проблемами Квакен успел поделиться с Верховным Терапевтом и что по простоте душевной ему поведал. Но в результате в похабно сваренном гороховом супе с плавающими здоровенными кусками не обжаренного свиного сала Великим Магистром на обеде в торжественной обстановке виновным был назван Докторский сарказм. С этого момента каждый сарказм Доктора по отношению к любому члену группы карался двадцатью афганами.

Но как говорится, нет худа без добра. Когда Доктор зашёл с попыткой объясниться по этому поводу с Глебом в консультантскую, тот театрально разгневался, весь покраснел и начал угрожать Доку физической расправой. Главный герой же был при этом абсолютно спокоен, сосредоточен и от его внимания не ускользнуло, что руки, угрожавшего тряслись, а голос предательски дрожал.

«Так ему же самому страшно! И недаром Пиковый стоит за моей спиной! Так это что – всё постанова что ли?! Что же тут происходит на самом деле?!» – впервые к нему начало приходить истинное понимание о происходящем вокруг спустя четыре месяца пребывания в реабилитации. Он решил проверить свою догадку, и через несколько минут вновь обратившись к Глебу за консультацией по написанию письменной работы, и по реакции последнего увидел свою правоту. Именно после этого случая Доктор начал несколько под другим ракурсом рассматривать всё происходящее в Центре и стал открывать некоторые новые для себя вещи, ускользавшие от его внимания прежде, но об этом подробнее будет изложено далее.

А спустя несколько дней по неизвестным Доктору причинам за систематическое антисанитарное состояние кухни в смену повара Кваги, самим Главным Терапевтом старому нарку было даровано право, назначать наказание провинившемуся гычами. То ли в качестве компенсации за причинённый моральный ущерб, то ли Квакен после задушевных приватных бесед стал омерзителен Глебу Валерьевичу, то ли Доктора провоцировали, таким образом, на проявление мстительности. И Доктор без лишнего фанатизма при каждом удобном случае с плохо скрываемым удовольствием пользовался этим правом, время от времени вынося суровый, но всегда справедливый приговор. А Пиночет вообще не скрывал своего удовольствия, когда с готовностью приводил приговор в исполнение, с громким хлопком опуская свою лапищу на загривок Кракена, который при этом содрогался всем своим здоровенным туловищем, становился малиново-багровым и кое-как сдерживал свои слёзы.

Глава 8. Грустный праздник

ПХД (гуляй рванина)

Считанные дни оставались до завершения этого, пожалуй, одного из самых сложных и малоприятных в жизни Доктора года. Полученная им на днях посылка от родителей с вложенной в неё поздравительной открыткой с прошедшим двадцать второго декабря профессиональным праздником Днём энергетика и предшествующим Новым годом полностью уничтожила всякую надежду на скорое возвращение домой и повергла его в жуткий «депресняк» и горестные раздумья. Стало абсолютно очевидно, что до наступления тепла он никак не сможет покинуть это место. Тяговые воспоминания о том, как он раньше регулярно начинал отмечать Новогодний праздник в-аккурат со Дня энергетика и порой не мог остановиться даже после окончания новогодних каникул рвали душу навевая тоску и уныние. Его ближайшие здесь товарищи Боцман и Фага, прекрасно понимая внутреннее состояние Доктора как могли, пытались поддержать и подбодрить на глазах старевшего и расклеивавшегося друга.

Дело в том, что помимо эмоционального упадка не молодой уже мужик был на грани и физического истощения. Шёл второй месяц как он вёз ответственность старшего кухонного и за это время от силы всего три – четыре раза лёг спать по отбою. Последствия, прописанные Главным Консультантом в качестве эффективной терапии от химической Зависимости, в виде бесконечной уборки кухни с поварами или в гордом одиночестве, так называемое здесь ПХД, сыпались как из ведра изобилия. Нередко ПХД дополнялось ночной писаниной гербов или БЗО. Даже если и удавалось чудом «отскочить» от последствий за кухню, то после отбоя он был вынужден на самодисциплине писать свою очередную основную письменную работу – «Биография химической Зависимости». Этот шедевр эпистолярного реабилитационного творчества казался ему бесконечным, так как в силу продолжительности прожитых лет должен был по объёму занимать без малого сорока восьми листовую клетчатую тетрадь, исписанную в каждой клетке. Короче уже на протяжении более месяца он ложился спать в лучшем случае около трёх ночи, а если не везло, то ближе к пяти утра.

К вечеру одного из череды сменяющих друг друга монотонно-нудных дней дежурившая по дому Булка обнаружила пропажу столовой ложки. Событие это было из ряда вон выходящим, в нём находящийся на смене консультант Большой усматривал ни много ни мало подрыв системы безопасности вверенного ему на попечение стратегического объекта и поэтому вынес суровый приговор – ПХД кухни не закончится пока команда приговоренных к наказанию, не отыщет пропажу. Помимо Доктора и Булки в число провинившихся попал и повар Пина. Пиночет довольно болезненно проживал невесть откуда свалившуюся напасть то, причитая в образе «бабы Пины», то негативя и агрессируя на окружающих. Старший повар воспринял всё происходящее достаточно отрешённо в силу общего психоэмоционального спада по описанным выше причинам, ну а Булка внешне демонстрируя озабоченность и вину в глубине души находилась в приподнятом настроении и позитивном ожидании.

Дело в том, что у неё как у прожжённой молодой наркоманки после прекращения употребления химических веществ в силу сложных гормональных изменений, происходящих в организме помимо определённых сложностей с женскими делами, открылась бездонная яма желудка, о которой уже на всех трёх домах складывали легенды. Боцман красочно рассказывал, как Булка хлебала поварёшками поставленное им блинное тесто, и ему приходилось буквально отбирать у неё кастрюлю с замесом. Фага с чувством демонстрировал, как она опрокидывала в себя пищу безразмерными мисками, неоднократно наблюдая это зрелище, сидя за обеденным столом прямо напротив неё. Пацаны с Пятого дома делились историями, как она за один присест съедала булку хлеба даже ничем не запивая, или как сточила ведро немытой морковки пока сидела в трюме. И кому, как ни Доктору было не знать о её неуёмном аппетите! Ведь он в силу внутренней доброты и определённого рода корысти благодаря служебному положению подкармливал втихаря бедную девочку с самого момента перевода её на Первый дом. В этом предвкушении пожрать после отбоя Булка и находилась, когда картинно на публику искала грёбанную ложку.

Потратив некоторое время в тщетных поисках пропавшей ложки, кухонная тройка находилась в печальном настроении, сойдясь во мнении, что всё это грубая провокация со стороны лечебной команды Центра. Повара и дежурная машинально убирали кухню в сосредоточенном молчании, каждый думая о чём-то своём.

Компанию в ночном бдении уже перечисленным штрафникам составил Японец, которого его бывший лучший друг Большой, с которым они вместе когда-то выздоравливали, с формулировкой «за сговор с болезнью» ещё с вечерней читки перед ужином определил до утра постоять в углу в коридоре. Именно он первым и нарушил всеобщее тягостное молчание, царившее на кухне после того, как все остальные обитатели дома рассосались по своим спальным местам обращаясь к Доктору:

– Батя, эмоционалка ни к чёрту! Стою здесь как долбоёб весь вечер курам на смех! Может, немного подровняем эмоциональное состояние, разумеется, конструктивно, а то я вижу вам тоже совсем не весело! – и с безобидной хитринкой подмигнул своему старшему товарищу.

У Доктора с Японцем с первых дней сложились хорошие доверительные отношения, они частенько вместе работали на строительстве бани, в последнее время делали деревянную банную мебель, оба были мастеровыми. Кроме того, как уже отмечалось ранее их объединяла общность болезненных последствий: будучи, в общем и целом, изначально неплохими людьми они в угоду своей болезни Зависимости оба перешли некую моральную грань и допустили неоднократное совместное употребление сильнодействующих наркотических веществ с ближайшими родственниками. Японец двигался с родным отцом по хмурой теме, а Доктор, в своё время от вольного побухавший со своим отцом, во второй половине жизни изрядно потравился синтетикой с пасынком, к которому некогда относился как к родному. Наглухо закрытый для большинства людей Японец, в пятый раз находящийся в «Северном сиянии», с самого начала щедро делился со старшим его на двенадцать лет Доктором реабилитационным опытом, а тот в свою очередь старался помочь ему помимо житейских советов из своего богатого жизненного багажа и вкусной конфеткой из поварского курка.

Нередко подсаживаясь на занятиях и мероприятиях рядом с главным героем Япончик, приветливо улыбаясь произносил одну и ту же фразу:

– Болеешь батя? Да ничего страшного, тут все болеют! Давай вместе поболеем!

«Болеть» в реабилитации означало «попасть в плен негативного мышления», когда всё вокруг представало исключительно в чёрном свете и «закататься в жалость», когда совершенно ничего не хотелось делать. Находиться в подобном состоянии ничего не предпринимая для выхода из него было непозволительной роскошью, признавалось тягчайшим преступлением и неминуемо влекло за собой весьма плачевные последствия.

Пина тоже был в доску свой и неоднократно проверенный в совместном своеволии на кухне, поэтому опасаться было некого, и как потом шутил на эту тему Японец, «Батя начал рвать рубаху» и случился настоящий «поросячий торч». Первыми в ход пошли, конечно же, конфеты и шоколад. Набивая сладостями, полные рты реабилитяне испытывали сильнейшую мощную гамму смешанных противоречивых чувств. Эйфорический прилив счастья от поглощения дефицитных в местном рационе лакомств, требуемых подорванными употребухой печёнками, выражался в счастливых улыбках и радостных лицах. Страх быть пойманными с поличным за недопустимым своеволием, которое здесь неминуемо каралось самым жестоким образом от разбитого лица до крысиного хвоста из шланга или веревки, с которым можно было, затем пощеголять не одну неделю выражался в суетливости движений и торопливости проглатывания липкой приторно сладкой углеводной массы. Поскольку мусорное ведро на ночь выставлялось из дома на улицу, то все следы пиршества в виде фантиков тщательно прятались в потухшую печку и присыпались золой.

Пина хотя и старался щадить свои немногочисленные оставшиеся зубы, отказываясь от карамелек и леденцов всё же вскоре начал испытывать зубную боль, отражавшуюся на его лице и через силу состроив ангельскую физиономию, передразнил Японца:

– Батя, запить бы чем! А то всё слиплось к ебеням! Может чайку? Я сам сварю! – и вызвал этим дружный хохот ночных сладкоежек.

По выражению Японца обычно не злоупотребляющий чифирём Батя «порвал вторую рубаху» и вскоре штрафники запивали вкусняшки в виде пряников и печенья мастерски сваренными «чернилами» опытным в этих делах рецидивистом Пиной. Натрескавшись и напившись, то есть, удовлетворив базовую физиологическую потребность, весёлая компания недолго думала в поисках следующих развлечений. Всеми двигала та же примитивная физиология, и они дружно перешли к сексуальным играм. Как только соскучившиеся по сексу мужики не крутили и не вертели Булку на стульях, табуретках, столах изгибая и раскорячивая её податливое тело в самые немыслимые позы, похабно комментируя и смакуя происходящее, фантазируя при этом каждый в меру своей сексуальной распущенности! Абсолютно все были увлечены и возбуждены этой имитацией полового контакта, сама Булка стопудово похотливо подтекала при этом, а у мужиков конкретно «дымились шляпы»²⁵⁴. Но ребятам хватило благоразумия вовремя остановиться, договорившись, что они обязательно когда-нибудь закончат начатое действо, оказавшись на свободе.

Постигший после этого не дошедшего до логического завершения процесса эмоциональный облом каждый проживал по-своему. Пина своими руками-экскаваторами, которыми он откопал не одну тонну металлолома на заброшенном полигоне чермета, отрывал куски льда от стенок морозильной камеры, которую ему приспичило разморозить. При этом в три часа ночи в доме раздавался оглушительный треск, разбудивший не одного реабилитянина. Вышедший по малой нужде в коридор Боцман рассмешил всех своими нарядными, будто накрахмаленными труселями и получил от старшего повара скромный презент в виде конфеты.

Батя «в клочья разорвал последнюю рубаху» – Доктор, Японец и Булка занимались чревоугодием, поглощая без разбора сыр, колбасу, хлеб и всё прочее, что попадалось под руку, запивая это крепким чаем. К пяти часам утра ночное обжорство привело к переполнению кишечников, и эта троица уже не могла думать ни о чём другом, как только о сортире. Рассматривались даже такие экстраординарные способы решения проблемы как навалить кучу в ведро с мочой. Булка уговаривала пацанов пропустить её первой в сортир, так как стеснялась, что в соседней кабине кто-то услышит издаваемые её организмом при опорожнении звуки. Но когда Казах, проснувшись полвосьмого, открыл дверь на улицу они с безумными глазами дружно ринулись на горшок забыв про достигнутые договорённости, не оставив места для ложной скромности.

После завтрака на перекуре в ту пору ответственный за печку Боцман, отведя Доктора в сторонку, укоризненно глядя в глаза последнего, хитро прищурился и произнёс:

– Однако как я погляжу, вы неплохо провели время! Я устал фантики, обёртки и пустые мешки из печки выгребать, чуть не спалился при этом, а мне досталась всего одна конфетка! Вот так друзей и теряют!

Доктору ничего не оставалось делать как, виновато улыбнувшись в ответ на это наглое вымогательство со стороны друга заверить его в скорой благодарности и компенсации за моральный ущерб в виде сладкого подношения.

Не смотря на все тяготы этого периода нахождения Доктора в реабилитации необходимо отметить один неоспоримый плюс – в это время он был хранителем самых важных наркоманских ценностей в этом месте, и это позволяло ему на корыстной основе выстраивать отношения и решать массу различных проблем. Кроме того, он и его близкие здесь были всегда с дополнительным пайком, а следовательно, и с дополнительным действенным инструментом внутренней работы над собственным эмоциональным состоянием, рекомендуемым и неустанно практикуемым самим Великим Магистром.