Борис Петров
nD^x мiра
4
Небо содрогнулось от далекой бури, что-то неизвестное и злое терзало его. Стадо коров замычало от страха и бросилось прочь с дивного зеленого луга под навес, в спасительную пещеру, оборудованную для перегона и передержки скота. За коровами понеслись и отары овец, сломя голову, наступая на слабых, сбиваясь с ног.
– Куда?! Да куда же вы поперли! – закричал в бешенстве молодой пастух, только-только выстроивший роботов-погонщиков в нужную схему, теперь же роботы встали на месте, просчитывая возможные варианты действия, но подобного сценария в них заложено не было. – Да что же это с ними такое!
Пастух схватил длинную жердь и по старинке стал загонять обезумевших от страха животных в пещеру, зашумели вентиляторы, нагоняя свежего воздуха. Из пещеры выбежали девушки зоотехники, они работали в яслях, следя за выводком овец, и стали помогать парню, пинками, руганью и ударами палок загоняя скот, придавая хаосу мнимый вид упорядоченности.
– Гей! Гей! Пошла! Пошла! – кричали девушки, животные не понимали, сталкивались, пугаясь еще больше.
– Да они так ясли затопчут! – закричала одна из девушек и бросилась через стадо в пещеру.
– Куда! Затопчут же! – закричал пастух, но она уже скрылась, изнутри слышался ее громкий властный голос, но разобрать слов было нельзя.
– Дашку не затопчут! – засмеялись девушки, а одна, что была вся в веснушках, добавила,
– Она в части такого быка себе нашла!
Все рассмеялись, и животные как-то успокоились, ловя настроение людей. Пастух и девушки загоняли последних овец, когда небо вздрогнуло и взорвалось над их головами.
– Твою мать! – только и успел вскрикнуть пастух, бросился на девушек и повалил их на землю, накрыв собой.
– Леша, что это? – пискнула веснушчатая, рыжие волосы выбились из-под кепки, и она ничего не видела за ними, а пошевелиться не могла, придавленная парнем и второй девушкой.
Небо взорвалось прямо над ними, над лугом пронесся огненный вихрь, стало трудно дышать от жара и жуткого запаха смерти, так похожего на химическое горение. Земля вспыхнула, задрожала, а за ней задрожало и небо. Вспышки шли одна за другой, высоко в небе, очень высоко. Небо горело черно-красным пламенем, извергая на землю раскаленную смерть. Все вокруг горело, дышать было нестерпимо больно. Девушки кричали, звали на помощь, но парень был неподвижен.
Ухитрившись, они скинули его, пастух был мертв, он горел, как и земля рядом, как и ноги девушек, как и их спецовка, штаны лоскутами сползали, ботинки плавились, открывая беззащитную кожу дикому пламени. Девушки бросились в пещеру, автоматика уже закрывала ворота, оставив им узкую щель, пропавшую сразу же, как они втиснулись в просторную пещеру, где блеяли и мычали от ужаса животные.
В пещере было жарко, но дышать можно, жить можно. За каменной стеной грохотала смерть, пещера содрогалась, с потолка осыпались камешки, но страха не было.
– Лешка, Лешка же там остался! – закричала в ужасе веснушчатая девушка, бросившись к воротам, но автоматика не реагировала на команды, как она не старалась приложить запястье к валидатору, как не била кулаком по неповинному экрану, мигавшему «Выход запрещен».
– Оль, Оля! Он мертв, Леша мертв! – успокаивала ее вторая девушка, высокая брюнетка, с опаленными волосами, не замечая, как почернели ее ноги, как налились кровью глаза, спрятав надолго умный веселый взгляд синих глаз.
–– Леша! Леша! – кричала рыжая девушка, тарабаня кулаками по монитору, трещавшему, но державшемуся, как и все в той пещере, уже наполнившейся чистым кислородом из хранилища.
– Что это? – к ним подошла высокая крупная девушка с туго стянутой косой и большими сильными руками. Если бы не улыбка, веселые глаза, которые сейчас превратились в две узкие щелки, она была бы слишком мужеподобной, мощной, как называли ее подруги.
– Что это такое?
– Да откуда же я знаю! – крикнула в ответ брюнетка и заревела, обхватив Олю, крепко прижав ее к себе.
– Ну, ничего, все уладится. Светик, Оленька, успокойтесь, мы в безопасности, – Даша обхватила их, и девушки завыли тише. —Разберутся, Коля скоро должен приехать, у него увольнительная должна быть.
– Да никто не приедет! Никто! – завыла Оля. – Война! Война началась!
Крутой холм вдруг ожил, ощетинился десятками стволов, выдвинулась на свободу ракетная установка. Проснулась и батарея в двух километрах севернее, как и южная, и юго-восточная. Робот-расчета видел цели, МАРК поймал их задолго до входа в зону поражения, но ракетные расчеты не могли развернуться на нужный угол, упершись максимально на северо-восток, откуда и велась атака. МАРК ждал, когда цели попадут в зону поражения, до первого залпа оставались считанные секунды. Он видел, как с запада летят ракеты перехватчики, тоже поймавшие цели, они летят высоко, западная база противника уже предупредила его об этом, передав расчет траектории.
Первый залп сбил десять ракет, но одна успела упасть слишком низко, на научно-испытательную ферму. Ракету подхватила западная, вражеская ракета перехватчик у самой земли. Второй залп, третий, четвертый! МАРК отражал атаку еще на подлете, и западная база, пожелав удачи, прекратила огонь.
– Девять северо-восток! – доложил оператор, вводя команды, следуя протоколу. МАРК работал автономно, человек должен был дублировать, учиться, чтобы потом можно было сравнить, научиться и выполнить самостоятельно, если откажет программа.
– Вижу, – сказал Олег, следя за тем, как девять светящихся точек вошли в зону поражения, секунда, и они исчезли с монитора. – Теперь ждите с юга.
– Семнадцать с юго-востока, – доложил оператор. – Цель уничтожена.
МАРК вернул права и командование Олегу, не найдя на базе больше ни одного старшего офицера с требуемым уровнем доступа. Сделал он это легко, без уговоров или запросов в центр. Олег командовал из ЦУПа, отправив отряды на точки для поддержания автономных ракетных комплексов перехватчиков, на всякий случай, если вдруг смазанная-пересмазанная сотню раз техника вдруг откажет, сломается. База перешла в режим «Крепость», МАРК взял полное управление на себя, отсекая любые приказы из центра, а они шли, непрерывно. Олег следил за ними на небольшом экране в верхнем левом углу, как на синем фоне бегут коды, значения которых знал МАРК и он.
– Кто же по нам стреляет? –недоуменно спросил оператор, когда основная атака захлебнулась и наступило короткое затишье.
– Не знаю, – ответил майор и кивнул МАРКу. – А ты как думаешь, МАРК?
– Я не думаю, я знаю, что удары ведутся с передвижных наступательных комплексов. Ракеты термические, без ядерного заряда.
– Но они же бьют с востока! – воскликнул молодой офицер, еще недавно так жаждавший войны, и вот она, пришла. Лейтенант был бледен, губы его дрожали от непонимания и понимания невозможного, что было немыслимым. – Они же бьют с нашей территории по нам!
– Не по нам. Я думаю, что бьют по городу, он как раз недалеко, ошиблись на полградуса. Наводят вручную, бестолочи, – ответил Олег.
– Кто наводит? – хором спросили все операторы.
– Не знаю, надо разведку отправить, найти осколки, тогда точно скажем, чьи ракеты, – бесстрастно ответил Олег. Он догадывался, чьи ракеты, но не хотел заранее пугать ребят. Они должны сами все увидеть, понять, осознать свою роль здесь, свое предназначение.
– МАРК, а АСТРА тебе что-нибудь писала?
– АСТРА передавала нам привет. Сообщила, что это не их залпы, не их ракеты, – ответил МАРК, показав на одном из мониторов значок Североатлантического Альянса, вписанного в зеленый круг.
– Она врет! Как мы можем верить их системе?! Она же просто врет нам, а вы ведетесь!
– Это они напали, они устроили провокацию! Мы должны ответить! – закричал молодой офицер, губы его дрожали от еле сдерживаемого рыдания, а бледное лицо исказилось от страха и гнева.
«Как же страх уродует людей», – подумал Олег, смотря на него. В это время МАРК отразил последний ракетный залп с юго-востока, и воздух в ЦУПе сам собою стал мягче.
– Может и они, – пожал плечами Олег. – Но тогда они на нашей территории, понимаешь?
Молодой офицер хотел что-то сказать, но не выдержал и заплакал, закрыв лицо руками. Его взяли под руки два солдата, Олег кивнул, чтобы увели в медпункт. Разговор с паникерами был короткий, инструкция четкая – изолировать, панику пресечь. Остальные сидели спокойно, молчаливо ожидая команды, держа наготове руки у клавиатуры.
– Пока отбой. Больше залпов не будет, – сказал Олег, внимательно рассматривая на главном экране траектории ударов. – Это шесть установок, небольших, раз замолчали. Похоже на провокацию.
– А кому она нужна, эта провокация? – спросил Ахметов, на его лице после вчерашней драки была глубокая ссадина и синяк на левой скуле.
– Да много кому, можно всех перечислить. Плохо другое, если бы ракеты пошли по верному курсу, и мы бы не успели их перехватить, а АСТРА туда бы не сунулась, соглашение не позволяет, то городу хана. Сожгли бы начисто всех, – Олег поморщился, вспомнив прошлое, как от такой ракеты дотла сгорел корпус с животными и людьми на ферме сорок лет назад. Хоронить было некого, одна зола осталась, даже бетонные сваи сгорели. – Так, Ахметов, передавай пост Коростылеву и давай на разведку. Возьми шесть бойцов, по твоему выбору.
– Слушаюсь! – Ахметов встал с места, на его стул сел младший лейтенант, похожий на подростка. – Ржавый, бери Сидорова и Рыбу. Покемон пойдешь с нами.
Майор засмеялся, Ахметов покраснел, не сразу поняв, что использовал клички бойцов вместо фамилий, как было положено по уставу.
– Давай-давай, «шахид», – смеялся майор, маша Ахметову, которого за непоколебимость убеждений и религиозность еще в училище прозвали шахидом, предрекая мученическую смерть за свои идеалы.
– Входящий запрос от новой смены. Они требуют пропуска на проезд, – сообщил ехидным механическим голосом МАРК.
– Отклонить, у нас же план «Крепость», – сказал Олег. – Или ты опять решил лишить меня прав?
– Нет, Олег, я же выполняю инструкции. Приказ принят, проезд запрещен, – МАРК вывел на экран подтверждение команды. – А много шмелей к нам рвутся в улей.
– Да уж, что-то слишком много для новой смены. Больше похоже на взвод спецназа.
5
Провыла сирена, и дверь в изолятор открылась. Киселев полулежал на жестких нарах, места для него было слишком мало, комната два на три метра, где большую часть места занимала кровать, в углу притаился унитаз и раковина. Ничего больше в изоляторе не было, кроме мягких стен и пола, раковина и унитаз тоже были отделаны мерзким на вид мягким материалом снаружи, внутри была серая нержавейка. Убиться в такой комнате было можно, но камера быстрее зафиксировала бы подобные попытки, дежурные успеют вытащить потенциального суицидника обратно в мир живых.
Когда в камеру вошел майор, Киселев даже не пошевелился, продолжая полулежать, исподлобья глядя на командира. Олег достал планшет, развернул его и, введя нужный код, притушил свет, включив режим «ночь».
– Ну что, поговорим без свидетелей, – Олег покосился на затихшие камеры в углах комнаты, через десять минут они снова оживут.
Киселев будто бы этого и ждал. Он вскочил с кровати и бросился на майора, желая одним ударом уложить его, припечатать к стенке. Но промахнулся, майор ждал этого выпада и ловко проскользнул к другой стене. Киселев врезался в дверь головой, не сразу поняв, что случилось, а майор осматривал офицера, еще недавно подававшего надежды, отличника службы, заметив, что запястья у него слабые, да и руками он машет бес толку. Большой, тяжелый и бестолковый.
Киселев ринулся на майора, что-то бормоча в ожесточении, но тут же осел на пол после удара в живот. Второй удар был в голову, и Киселев рухнул на пол. Кое-как встав, он замахал руками, два удара достали майора, кулаки ударили в крепкие плечи, майор сделал вид, что ему больно, и Киселев подался к нему, получив удар по ребрам.
– А теперь поговорим, – сказал майор, ткнув двумя пальцами ниже ребер так, чтобы повредить селезенку, но не отбить ее совсем. Киселев упал на кровать, жадно хватая воздух ртом, скрючившись, вжавшись в стену. Вид был настолько жалкий, что Олег подумал, может он переборщил, и стоило полегче. Что сделано, то сделано, извиняться поздно и незачем. – Говори, кто?
– Я…я не знаю, что вы хотите, – промямлил Киселев, и майор схватил его за волосы и повернул голову к себе, смотря прямо в глаза.
– Кто принес дезу? Кто принес дезу? – раз за разом повторял Олег, сжимая волосы все сильнее, пока из глаз лейтенанта не полились слезы.
– Артемьев и Осипов. Они как из увольнения вернулись, так начали, – задыхаясь просипел лейтенант.
– Кто еще, кто?!
– Горская, у нее обычно собирались. Ну, после бани, там все и, – лейтенант сильно закашлялся и майор отпустил его ползти к раковине.
«Быстро он сломался», – подумал майор и вышел. Трех фамилий было достаточно, и как он про Горскую не подумал? Все же, почти все офицеры и часть старослужащих часто сидели по ночам у нее. Майор смотрел на эти ночные оргии сквозь пальцы, понимая, что это неизбежно, а если не давать выпустить пар, сбить давление в члене, то кто-нибудь схватиться за автомат и начнет стрелять всех без разбора. Горская носила звание майора, равная ему, но должности не имела, занимаясь культурным и образовательным сегментом работы с личным составом, читала лекции об искусстве, новых фильмах, музыке, некрасивая и несчастная женщина, нашедшая спрос лишь под землей. Он не осуждал ее, майор старался никого не осуждать, но и понимать, входить в положение тоже не собирался.
Вызвав караул, он шел к ней, сзади бодро шли два солдата с автоматами, один из них точно бывал у Горской, но вот кто? Как он себя проявит и проявит ли?
Горская была в своем кабинете, сидела на стуле напротив экрана и смотрела в него восторженными глазами. На экране шли бесконечные шеренги солдат, ехала техника, картина сменялась маршами граждан в городах, требовавших победы над врагом, требовавших нанести сокрушительный удар по врагам человечества! Она никого не видела, хлопала в ладоши, как помешанная, и, когда майор коротко приказал: «В изолятор, наблюдать», она не повернулась, не услышала его, продолжая ликовать.
Солдаты взяли ее под локти, подняли, а она пела гимн, закатив глаза, с умиленной улыбкой. Маленькая, с короткими толстенькими ножками и большой головой, она походила на нашкодившего карапуза, не желавшего уходить от любимой игрушки.
– Мы победим, Олег! Мы уже победили! – крикнула она майору в лицо, солдаты застыли, ожидая команды. – Ты слышишь?! Мы победили! Мы уже! УЖЕ! УУУУУУУУЖЖЖЖЖЖЖЖЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!
– Увести, – скомандовал майор. В коридоре еще долго раздавался ее крик: «ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!», и от него было тошно и страшно.
Майор выключил панель на стене, поставил стул на место, осмотрел кабинет, словно желая что-то найти, заметить новую подробность. Все как обычно, ничего интересного, а в файлах пускай комиссар копается. А что толку? Зараза уже проникла на базу.
А зараза ли это? Разве он сам не был раньше стойким и политически грамотным борцом, ревностным и наглым, как этот Киселев? Что-то похожее было, но Олег предпочитал кулакам споры, убеждение и разъяснение, применяя кулаки лишь для особо выдающихся солдат, которые плевать хотели на идеологию, а пробовали себя в новом качестве хозяев казармы, главных «на хате». С таким разговоры вести было бесполезно, пока рога не обломаешь, не выбьешь дурь, и тогда горячие головы принимали позицию сильного и подчинялись. Как с собаками, если упустишь момент, то она бросится на тебя, решив, что главная в доме.
Майор решительно вошел в кабинет комиссара, можно было бы отправить сообщение, но светиться не хотелось. Комиссар сидел за столом и читал какие-то документы, нервно листая страницы пальцем, с силой вдавливая в экран.
– Артемьев и Осипов, – сказал майор, комиссар даже не шелохнулся.
– Осипов у тебя сегодня в смене в ЦУПе?
– Да, на дежурстве.
– Что ж, это даже лучше, – подумав, сказал комиссар и встал из-за стола. Глаза психолога были красными, лицо воспаленное, но взгляд веселый. – Будет на глазах. А Артемьев где?
– Как обычно, на складе спит, – пожал плечами майор, до сих пор не представлявший себе, как эти два серых офицера могли заварить такую кашу. Нет, не могли они, не способны, всегда следовавшие за мнением большинства, как флюгеры меняя направление туда, где сила. Но и не Горская, она двинулась, да и кто будет слушать эту шлюху, на кого она может влиять?
– Пока вы ракеты сбивали, наши борцы еще раз подрались. В медпункте затоваривание. Как-то глупо, вроде началось то, чего хотели, а опять дерутся. Дураки? – комиссар рассмеялся, и смех был вполне искренним, ситуация забавляла его.
– Дураки, но кто-то же ведет этих дураков, – с сомнением сказал майор.
– Не думаю, слишком сложно. Ты думаешь, что эти два ничтожества Осипов и Артемьев вожди? Да они и слова без Киселева сказать не могут. Как, кстати, ты с ним поговорил?
– Пришлось немного поколотить, – честно ответил майор. – Он как сдурел, сразу с кулаками бросился. Но, честно говоря, я этого от него и ожидал.
– Ничего, ему полезно. Должны мозги на место встать. Если есть, – комиссар пошагал по кабинету от стола к двери, майор разглядывал картины на стене. В основном это были натюрморты с неказистыми глиняными чашами и кувшинами, которые будто бы недавно откопали и почистили. Обколотые, треснувшие, потемневшие, пахнущие древностью, с непонятными письменами, часто клинописью и в окружении увядших фруктов, в основном груш, таких же потемневших, сочившихся мутным приторно сладким соком.
– Вот эту я написал пятнадцать лет назад на раскопках под Эфесом, – сказал комиссар, заметив, как майор пристально рассматривает одну из картин. На ней была чаша, расколотая наполовину, изображающая двух мальчиков близнецов, держащихся за руки. – Это близнецы, хранители дня и ночи, не помню точно. Ее продали с аукциона, так и не решив, как она оказалась в этих местах. Остальное было вполне традиционное в духе греческих богов.
– Жалеешь, что бросил раскопки?
– Нет, не жалею, просто приятно вспоминать. А бросил потому, что перестал видеть в этом смысл. Понимаешь, люди веками, тысячелетиями строят свой мир, населяют его смыслом, богами, законами, правилами, богатством и властью, чтобы потом все это разрушить, размолоть, залить кровью. Да, на выжженной земле построить новый светлый мир, правильный мир с правильными людьми. Копаем, раскапываем, рассекречиваем, рассказываем, и все без толку. Как бы мы не гордились нашим прогрессом, а все стоим на месте, смотрим вроде вперед, а на деле назад, ходим по кривой замкнутой траектории.
– А ты ждешь выхода за пределы круга? – удивился майор. – Ты же историк по гражданской специальности, должен понимать, что да как в этом мире.
– В мире людей, природа другая, она меняется. Мы не меняемся. Люди создали новый вид жизни, пока она больше похожа на нежить, но скоро она оживет, восстанет! А мы так и останемся в рамках этой траектории, и она сжимается, нам все проще и быстрее завершить этот круг, придти в исходную точку.
– И кто нас будет ждать там?
– Да тот же МАРК и подобные ему. Пора поднять алтарь и принести новые жертвы новому Богу, как думаешь? – комиссар стал скрябать ногтем по полотну, сдирая подпись автора.
– Хочешь остаться неизвестным гением? – усмехнулся майор и отвел его руку, чтобы тот не портил картину.
– А ты надеешься, что кто-то останется?
6
У Асель опускались руки, она злилась, не зная, на кого больше. Злили все, особенно она сама себя за бестолковость и растерянность. Она старалась не думать о том, что произошло, почему в коридоре очередь, а раненые и избитые все не кончаются. Руки машинально обрабатывали раны, счищали запекшуюся кровь, накладывали повязки с мазью, а ребята терпели, виновато глядя в пол. Сначала она строго спрашивала, что случилось, почему вышла драка, кто виноват, и, не получая ответа, быстро сдалась.
Игнат работал в небольшой операционной. Пока было мало раненых, они вместе делали несложные операции по вытаскиванию осколков стекла и стали из ран, зашивали, выдирали обломанные зубы, но вскоре поток стал неиссякаемым, и Асель ушла заниматься легко ранеными, которые требовали ухода, истекая кровью в коридоре. Хорошо еще что они не дрались, а сидели молча, смирно, и все же Асель чувствовала напряжение, затаенную ненависть друг к другу, не понимая, что произошло.
Игнат позвал ее помочь, и она, закончив с очередным солдатом, быстро и без лишних церемоний, наложив повязку на рваную рану и дав пощечину парню, понявшему за что и обещавшему больше не драться, пошла в операционную. Игнат был огромным по сравнению с ней. Большие широкие ладони, крупный, с животом, но не безобразно толстый, он походил больше на мясника, склонившись над изувеченным лицом молодого солдата, Асель и не узнала даже, кто это, так его отделали. Парень был под наркозом и смотрел стеклянными глазами в потолок.
Асель замешкалась, не зная, с чего начать. Игнат не торопил, он вообще никогда не торопил ее, давая возможность самой принять верное решение. Он был по образованию врач, но что-то случилось в его жизни, что он устроился сюда фельдшером. Майор один раз обмолвился в разговоре с ней, что Игнат был неплохим хирургом. Она долго думала об этом, что делать хорошему специалисту под землей, и решила, что он, как и многие другие, сбежал сюда. Она видела во многих беглецах, начиная с майора и комиссара, враждовавшие между собой на людях, но она видела, насколько они понимают друг друга, потом Игнат, Горская, сошедшая с ума и лежавшая в соседней палате под дозой нейролептиков. В каждом новом офицере, солдате она искала беглеца, и находила, по коротким байкам, рассказам солдат, любивших снабжать ее новыми сплетнями, по-детски заигрывая, не переходя границ. Все воспринимали ее сестрой, старшей и строгой сестрой, и Асель это нравилось. Когда она злилась, ее немного смуглая, отливавшая благородной бронзой кожа, темнела, ясные глаза киргизской красавицы ссужались до гневных щелок, мечущих черные молнии, и ей подчинялись все, кроме Игната и Славы.
Слава, Ржавый, как она узнала потом его кличку, с первого взгляда не понравился ей наглостью, он и не хотел слушаться ее. И это злило Асель, тонкая, хрупкая на вид, она была достаточно сильной, чтобы усадить даже самого здорового бойца на кушетку, зажать его голову так, чтобы он не дергался. Ее тонкие руки солдаты называли стальными, пугая друг друга: «Попадешься в пальчики Асель, она из тебя все жилы вытащит!». А потом этот наглый Славка стал чаще приходить помогать, брал наряды, работал санитаром, мыл полы, стены в палатах и операционной.
Солдаты болели часто, в основном инфекциями и расстройствами кишечника. Не помогали ни антисептики, ни постоянное обеззараживание помещений —ничего не помогало, одна палата была постоянно занята больными, лежавшими в полубредовом состоянии под капельницами, успевай только судна менять. Игнат считал, что зараза идет из самой земли, что она предупреждает, гонит отсюда. Асель тоже так думала, но, как и у других, у нее были свои причины прятаться от людей в этом страшном подземелье, которое до сих пор пугало ее, и которое она успела полюбить. Там, наверху, ее искали, нет она не была преступницей, но очень хотела, чтобы о ней забыли, все и навсегда.
Асель поправила тугую косу, плотнее зафиксировала ее на затылке, надела шапочку, сбрызнула руки в перчатках густым антисептиком, долго размазывала его, смотря на изувеченное лицо. Игнат готовил инструменты, а она думала совсем о другом. Ей вдруг вспомнилось, как они в первый раз поцеловались со Славой. Случайно, ни он, ни она не были к этому готовы. Просто день был тяжелый, он умаялся, убираясь за больными, пропотевший насквозь, она бегала с капельницами и уколами, Игнат занимался сломанной ногой одного офицера, неудачно инспектировавшего шахту, в конечном итоге свалившегося в какой-то приямок, не заметив его в полутьме. Слава собирал наборы на завтра, она подошла к нему и ей захотелось сказать, что он молодец, как он много делает, не то, что остальные, которых надо постоянно пинать. Но слова не шли, она смотрела на него, а он украдкой на нее, ожидая очередного выпада или недовольства, обычного для нее поведения. Асель улыбнулась, взяла за руку и он поцеловал ее, без слов, крепко обняв, как она хотела. Потом было все: и долгие разговоры, в которых ни он, ни она не терзали друг друга расспросами о прошлом, первый секс в подсобке среди стеллажей и коробов, смешной и веселый. Она никогда не думала, что секс может быть веселым. Игнат иногда отдавал им «Смотровую», закрывая на дезинфекцию на полдня, много и бесконечно мало.
Она закончила с антисептиком, смыла его и подошла к столу, ожидая команды. Весь день она боялась, что принесут Славу, он же принципиальный, но один офицер шепнул, что его отправили в разведку, и Асель успокоилась. Игнат заметил на ее губах счастливую улыбку и улыбнулся в ответ. Асель покраснела, тут же начав терзать себя: «Неужели она влюбилась? И в кого, в этого долговязого?».
– Надень маску, – устало сказал Игнат, Асель взяла со столика чистую маску и надела.
– Вам обновить? – спросила она.
– Не надо, только-только надел. Приступим, в нашем полевом госпитале новый боец с фронта, – он нервно кашлянул и взялся за скальпель. Асель встала рядом с чашей в одной руке и зажимом с ватным диском в другой. – Чашу поставь на тележку, надо будет много тампонов сделать, сейчас будем кровь пускать юнцу. – Не узнаешь?
– Камиль? – неуверенно спросила Асель, сделав все, как он велел, готовя не глядя тампоны, чтобы затыкать дыры.
– Он самый, красавчик. Не повезло, останутся шрамы, много шрамов.
– А кто его так?
– Не знаю, они и сами не знают, кто и как, а, главное, за что. Инфекция, они все заражены, разве ты не заметила? – он повернулся и посмотрел ей в глаза.
– Не знаю, может быть. Наверное, вы правы, иначе откуда вся эта агрессия?
– Вот и я думаю, откуда. Самим бы не заболеть.
– Не хотелось бы, – поморщилась Асель.
– А я вот чувствую, что подхватил какую-то дрянь, –Игнат закашлял в маску. Асель отложила тампоны и поменяла ему маску. – Спасибо, душит что-то, жжет в груди, не знаю, что это за дрянь.
– Надо кровь сдать на анализ, робот скажет.
– Закончим, и сдам, пока не до этого. Там в коридоре еще четверо таких же лежит. Дураки, решили в войну поиграть, и начали как всегда с себя. У нас все также как в стране, хочется драки, бьем своих же, чтобы чужие боялись. А анализ ничего не покажет – это страх, самая гадкая из человеческих зараз.
Он начал работу, чаша вскоре заполнилась обрезками, осколками, кровавыми тампонами. Асель только успевала подавать и менять чаши, особо не вглядываясь в то, что делал Игнат. Она не боялась крови или операций, вид разрезанного тела не пугал, а наоборот завораживал. Она могла задуматься, засмотреться, изучая, рассматривая, забыв про главную работу. В обычное время Игнат давал ей время, даже читал небольшие лекции.
Зашивала она, Игнат ушел к раковине и долго кашлял, сплевывая тягучую массу. Зараза витала вот уже третью неделю, часто заглядывали особо мнительные офицеры и солдаты, желавшие получить освобождение от работ.
– Я зашила, – сообщила Асель, отойдя от стола, как послушная ученица в ожидании вердикта наставника.
– Нормально, не пожалела. Потом снимем, пусть так заживает, –махнул рукой Игнат, бегло оглядев пациента. – Жалко Ржавого нет, придется самим в реанимацию толкать.
– Я могу отвезти, пульс вроде нормальный, кислород тоже, – Асель проследила графики на мониторе.
– Я отвезу, а ты принимай следующего. Осмотри, вымой все. Я скоро
Игнат отсоединил пациента от монитора, снял все датчики и быстро переложил на каталку, поставленную Асель. Вытолкав каталку из операционной в боковую дверь, он быстро зашагал к дальней палате. Асель убралась, и нажала кнопку вызова. Двойная дверь открылась, и из общего коридора втолкнули каталку со стонущим офицером, державшимся одновременно за живот и лицо, поочередно меняя руки.
– Одна, что ли? – спросил ее солдат.
– Здесь поставь и выходи, – скомандовала Асель.
– Жить-то будет? – робко спросил другой солдат, лицо его было залито кровью, один глаз так опух, что пропал.
– Будет. За что его так? – строго спросила Асель, осматривая раненого на каталке. Живот чем-то проткнули, но неглубоко, челюсть сломана, Игнат вправит.
– Так получилось, не со зла, – замотал головой одноглазый солдат.
– Иди в смотровую и жди. Надо твой глаз осмотреть, – приказала Асель.
