Борис Петров
nD^x мiра
От камер выбежала хорошенькая девочка лет шести, с длинными черными волосами, как у Марианны, и зелеными глазами, как у Петра.
– У Рона тоже родились два мальчика, его жена продюсер нашего шоу. Ребята, Мари, идите к нам. Давайте бросьте все эти камеры, свет, к черту все! Роботы сами все сделают! – позвал всех Петр, маша рукой. Девочка прижималась к маме, тормоша ее, спрашивая шепотом, почему она плачет. Марианна села на корточки, обняла дочку, что-то шепча ей в ответ на ухо. Студия заполнилась людьми, разными, красивыми и не очень, высокими, стройными и толстыми. Все взялись за руки, грустно смотря в камеру, только дети, которых привели с собой родители, нетерпеливо ерзали на месте, не понимая поведения взрослых. Рон обнял жену, высокую, как и он, гордую и стройную эфиопку, его мальчишки держались по-взрослому, подражая отцу, не влезая в игры малышни, уже начавшей что-то придумывать на голом полу, что-то делить между собой. – Выключите эти обои, ни к чему они.
Петр хлопнул в ладоши, и графики со столбиками исчезли, обнажив пустую студию, совершенно не красочную, с зеленым экраном на заднем плане.
– У нас многонациональная команда, вы видите это. Сегодня мы пришли в траурной одежде. Марианна вспомнила, что она из семьи католиков, мне сложно судить о ее вере, так как я не верующий. Рон пришел в национальной одежде, как и многие другие. Сейчас нам всем хочется вспомнить свои корни, не похвастаться, а чтобы не забыть. Но вернемся к нашей программе. События прошедших дней показали нам, сколько может стоить человеческая жизнь, и сколько на этом можно заработать.
Петр выхватил из воздуха пятизначную цифру, а Рон подхватил откуда-то сверху сумму с множеством нулей.
– Падение индекса мира более чем на 7% устроило настоящее ралли на рынке. Те, кто должен был, заработали несколько годовых прибылей за один день. Нет, я не буду утверждать, что это случилось именно на этой неделе. Мы уже с начала года говорили, что кто-то отыгрывает эту позицию, готовится сорвать куш. Помните, что индекс мира каждую неделю с начала года падал? А мы тогда еще рассуждали, сколько можно будет заработать к лету, началу осени. И, как не стыдно это признавать, оказались правы. Наш прогноз был вполне точен, – на левой части экрана снизу появилась инфографика, суммирующая прогнозы ведущих за полгода. – Но я вас обманул, эта сумма не стоимость жизни человека, а стоимость его смерти. Вы никогда не задумывались, сколько стоит смерть? А как на этом можно заработать? Мы тоже, пока не поняли, что уже десять лет учили вас этому. А жизнь человека стоит немного, достаточно поделить суммарный индекс мира на население земли, видите, как мало?
Рядом с ценой смерти появилась другая сумма, на порядок ниже. Рон с ожесточением схватил их, сжал в комок и бросил в камеру. Цифры рассыпались по экрану гневным фейерверком.
– Вы, наверное, видели эти кадры, – начал Петр, и в правой части экрана появилось видео из горячей точки. Дороги были выжжены полностью, а у контрольно-пропускных пунктов было страшное спекшееся месиво из машин деревьев, земли, не сумевшей сгореть дотла. – Это те, кто не успел уехать, эвакуироваться. Это те люди, которых система посчитала не достойными жизни. Каждый из нас имеет свой социальный рейтинг, но никто, никто, подумайте сами, толком не понимает, что значат эти цифры. Для кого-то они означали закрытые ворота и жуткую смерть
Марианна выпрямилась и твердо посмотрела в камеру. Робот привычно поставил ее на передний план.
– Мы отправили туда несколько своих роботов-корреспондентов. Наша редакция, и мы сами долго не решались показать эти кадры, но решили, что мы должны это показать. И мы покажем это потом нашим детям, когда они подрастут, расскажем, объясним все, как было, – сказала Марианна, голос ее был совершенно другой, глухой, уставший.
Студия исчезла, и на экране появилась крыша высокого здания, на котором стояли пять человек, двое из которых были детьми. Они о чем-то говорили, а в небо уже поднимались квадракоптеры UN-7. Камера проследила отлет вертолетов, было видно, что видео проигрывалось на высокой скорости, опережая события, проматывая до финала. Экран поделился на четыре части, показывая обзор с разных камер. В верхнем правом квадрате вспыхнула яркая звезда, видео замедлилось, почти перебирая кадры, а в левом нижнем люди на крыше сжались, взрослые закрывали собой детей. Звезда взорвалась, камеры вспыхнули, ослепляя зрителя, и экран погас, став абсолютно черным.
– Эта запись была сделана на крыше госпиталя в момент нанесения точечного термоядерного удара. Этих людей не пустили на борт, и мы точно знаем, что они эвакуировали детей из госпиталя. Что, что они должны были бы сделать для нас всех, чтобы мы дали им право на жизнь?! – голос Марианны задрожал. – Мы отправили запросы куда только можно, но все ведомства молчат! Что это за такая система, самая гуманная и человечная, когда те, кто спасает других, не имеют права на жизнь?! Что такого бесчеловечного успели сотворит эти бедные дети на крыше?!
Экран мигнул, включая вновь студию. Марианна опять стояла спиной к камере, а девочка строго и даже с упреком смотрела на зрителей. Сложно было сказать, действительно ли она понимает или просто переняла настроение мамы.
– Нам хотелось бы сказать, что мы скорбим о погибших, но ведь это неправда, – сказал Петр. Дети, бросившие игру, разревелись, кинулись к мамам и папам, прячась за их спинами, обнимая за ноги. – Нет, мы не скорбим. Мы не знали этих людей, и вы не знали, будем же честными друг с другом. Довольно лицемерия, довольно! А правда в том, что мы в ужасе, да-да, именно в ужасе! Всем мы, и вы, все! Если вы думаете, что бог умер, что это пережитки эволюции человека, так вот мы создали себе нового, который за нас решит, жить нам или умирать. Мы сами создали точечное термоядерное оружие, можем ограничить зону поражения, ведем научную работу, выводим новые сорта полезных растений, изучаем мутации. И все же мы так и не научились жить в мире с нашим миром, с нашей планетой, друг с другом. Человечество достигло совершенства в истреблении самого себя – в этом нам нет равных на нашей планете.
Рон поднял руку вверх, будто бы просил у зрителей слова. Он вышел чуть впереди начал глухим баритоном.
– Сегодня я оделся в белое, как и мои предки, когда наступало горе. Это не пустая дань традициям, я сам почувствовал, что так надо. Когда-то мои предки, да и ваши тоже, но про моих вспоминать проще, – он нехорошо улыбнулся. – Так вот, мои предки ели других людей. Сначала это была борьба, разная борьба. За земли, за лес, борьба с голодом. Позже стали есть врагов, чтобы получить их силу, знания, смелость. Каждый из нас владелец части акций индекса мира, по праву рождения. Никто не может забрать у вас это – это ваша собственность, ваше право. Большинство отдало акции в трасты и фонды, которые принадлежат основным игрокам мирового рынка. Но, каждый из нас получил недавно свой дивиденд, не правда ли? Приятная сумма, хотелось бы больше, но тоже неплохо, да? Чувствуете, ну, скажите честно, вы же почувствовали этот манящий сладкий вкус во рту? А это вкус человеческого мяса, такое сладкое, не правда ли?
Панель переключилась на другой канал, верно угадав, что зритель устал. Шоу «Выбери меня» шло к концу. Три девушки и три парня искали свою любовь или секс на вечер. Против них играли три робота, две девушки и один парень. Одна из девушек уже выбрала робота, два парня боролись за внимание девушек роботов, сидевших на высоких стульях, сложив ногу на ногу, маня блестящим матовым телом, идеальным, неземным. Две девушки неприязненно смотрели на парней, выбравших робота, а не их. Один из роботов, высокая блондинка с длинными чуть вьющимися волосами, едва прикрывавшими голую грудь идеальной формы, как и все остальное тело, совершенное в своем бесстыдстве, встала и подошла к одной из девушек, единственной, кто отказался играть на раздевание. Парни и остальные девушки сидели полуголые, отыграв несколько очков у роботов, игравших в поддавки, чтобы добавить пикантности шоу, показать зрителю то, что он действительно хочет. Роботы не могли знать стыда, горделиво демонстрируя себя, выигрывая зрительские симпатии у живых: большинство зрителей уже выбрало роботов, а некоторые стали интересоваться покупкой себе безупречного партнера для жизни.
Загремела музыка, выбор сделан! Робот, слишком похожий на человека, казался гораздо красивее живой девушки, он поднял за руки ее, властно прижал к себе и поцеловал. Девушка опешила и машинально обхватила руками теплое тело робота, зал радостно загудел, но вдруг девушка оттолкнула робота, с омерзением плюнув на пол, дрожащими руками поправляя платье.
Система заметила интерес зрителя и повторила момент поцелуя робота и девушки несколько раз, подгружая похожие моменты из других выпусков.
28 октября 2020 г.
Укрепрайон
«Мы попадем в рай, а они все сдохнут!»
(пожизненный слуга народа)
1
Черное, бархатное небо всколыхнулось от первых лучей утреннего солнца. Все вокруг будто бы ожило, задвигалось, пробужденное, податливое, немного ленивое. Громче зачирикали птицы в ветвях, что-то зашевелилось в густой траве, не то прячась, не то просыпаясь, ветер поднялся, прохладный, пахнущий майской грозой, бушевавшей ночью, и мир ожил. Небо задвигалось, как встревоженная красавица, сбрасывая тяжелый бархат сна на землю, прозрачное и чистое, прелестное в своей наготе, еще немного хмурое после сна.
Олег стоял посреди яблоневого сада завороженный, следя за небесной красавицей, отбрасывавшей за спину спутавшиеся за ночь золотистые локоны туч, как набирается сил, наполняется жарким соком молодое тело в солнечных лучах, как игриво и высокомерно смотрят ее голубые глаза на ничтожного человека внизу, забывшего про свою работу. Он каждый день здесь встречал рассвет, на небольшом пригорке, как раз напротив восходящего солнца. Почему-то он знал, что небо всегда молодо, что оно юное, неподвластное времени. Вместе с пробуждением небесной красавицы просыпался и мир, просыпались деревья, загорались красными факелами горы, также как и он, приветствуя свою небесную хозяйку. Было в этом что-то древнее, забытое и смешное, желание одушевить природу, наделить ее чудесными и жестокими силами, желаниями, волей. Олег все это понимал, никому не рассказывая о своих ощущениях, о той переполнявшей сердце радости, простой и не требовавшей объяснений. Здесь ничего не требовало объяснений, либо ты увидишь сам, почувствуешь, как трогается мир, как он дрожит и резко оживает под лучами солнца, либо не поймешь, не увидишь, останешься слеп и глух и уйдешь, крутя пальцем у виска. Земля таила в себе многое, бесконечно страшное и такое же бесконечное и доброе, все решала воля, чужая воля тех, кто готов уничтожить все.
Пора было начинать работу, до смены оставались короткие два часа. Олег толкнул перед собой тележку с высоким металлическим коробом, оборудованным небольшой лестницей и площадкой для ног. Сооружение выглядело на вид довольно шатко, но противовесы снизу не давали пустой тележке перевернуться, она всегда стояла на удивление твердо. Олег сделал ее сам, невысокий от природы, немного нескладный, потолстевший с годами, но не утративший ширину и округлость плеч, силу в руках, вот только ноги подводили, болели каждую ночь, поэтому он и вставал ни свет ни заря, чтобы размяться, а заодно и обойти сад, полечить яблони, груши, сливу, вишню. Иногда Олега спрашивали, сколько же у них растет фруктовых деревьев, как они выбирали место для высадки, как так получилось, что рощи фруктовых деревьев образовывали равный крест, между линиями которого цвели луга полные клевера, незабудок, ромашек, колокольчиков и горных цветов, названия которых он не знал.
«Так получилось», – пожимал плечами Олег, умалчивая истинный ландшафт горного плато, незачем гражданским знать больше того, что показывают светящиеся экраны перед их носами.
Деревья росли прекрасно, посаженные весной или осенью, по-разному, как приходили саженцы из питомника, они выживали суровой и снежной зимой, уже через три года поднимаясь, расправляя молодые ветви на тонких крепких стволах, давая кислые первые плоды, свежие и чистые, с легкой горчинкой, как и ушедшая безвозвратно молодость. Олег толкал тележку по идеально ровной дорожке между рядами деревьев, кивая яблоням, он знал каждую, их характер, здоровье, зная заранее, какая раньше всех заболеет, подхватит гриб или вирус. Яблони шумели листвой, приветствуя его, тянули к нему ветви, полные цветов, так радуются дети родным и друзьям, искренне радуясь каждой встрече, не думая и не зная, что с возрастом, взрослением, эта радость станет обузой, тягучей и колкой повинностью.
Он остановился у одной яблони, молодой, тонкой, но у нее были самые нежные цветы, лепестки переливались от молочно-белого к розовому, как расплывается ложка малинового варенья в молоке. Олег погладил ствол и пододвинул тележку вплотную к дереву. Неожиданно, для его комплекции, он резво залез на тележку, почти не пользуясь лестницей, яблоня словно обняла его ветвями, впуская к себе, доверяясь и волнуясь, как волнуется девушка на первом свидании, ожидая, нетерпеливо смотря на возлюбленного, когда же он обнимет ее и поцелует. Олег сразу нашел пораженные грибком ветви и быстро срезал их секатором, смазывая место среза мастикой, тюбик с которой всегда лежал в кармане куртки. Больные ветви он сбрасывал в короб, они глухо ударялись о пустоту, деревья будто бы вздрагивали, пугались, шумя взволнованными ветвями.
Он срезал много, быстро разошлась зараза, но яблоня выпрямилась, пощекотала нежными цветами. Когда Олег брал с собой сержанта или пару десятков солдат в помощь, обычно на сбор урожая, тогда выгоняли всех свободных от дежурств по ночам, остальное собирали работники фермы, то солдаты шутили, что их майор целуется с деревьями. По-доброму шутили, без злобы или желания поддеть, унизить. Олег знал, что каждый из них во время дежурства любит обойти сад, постоять, прижавшись к стволу, подумать, помечтать, а может, если выпадет удачный месяц, встретиться с молоденькой практиканткой с фермы, приехавшей на все лето, следить за опытными делянками. Хорошее место: густая трава, мягкая и влажная, тихое жужжание ночных жителей, перешептывание деревьев. В такие дни забывалось все, особенно дежурства, «важные задания» по патрулированию и обходу территории. Так женилось большинство их солдат и молодых офицеров, навсегда оставаясь в этих краях вместе с семьей.
Обрезав уже десятую яблоню, Олег вспоминал, как в конце мая, очень давно, так давно, что это кажется уже чем-то фантастичным, он встретился здесь со своей женой. Он тогда был молодым офицером, очень серьезным, и, встретив высокую смеющуюся девушку с золотыми непослушными кудрями, чуть вздернутым носом и яркими голубыми глазами, влюбился с первого взгляда. Он так и стоял как вкопанный, пока она руководила отгрузкой овощей и фруктов с их опытных теплиц и садов. Солдаты лениво грузили все в машину, посмеиваясь над молодым командиром. Настя на прощание пожала ему руку, звонко расхохотавшись, когда Олег покраснел. Потом были нелепые ухаживания, пока она сама не позвала его погулять ночью в дальнем саду. Все знали, чей это сад и что находится на этой земле, но формально это был опытный сад их лаборатории. Олег начистил все до блеска, особенно звездочки на погонах, чтобы искрились ярче звезд, и все откуда-то знали, что это его свидание, и патрули обходили это место стороной, пускали вместо себя робота, чтобы он замкнул маяками карту обхода.
Когда он пришел на место, Настя уже была там. Она гуляла босиком по траве, горящая в лунном свете, самая красивая на этом свете. Она не высмеяла его наряд, его излишнюю подготовку, а надела на голову венок, забрав себе фуражку, нежно поцеловала и стала убегать. Они долго бегали друг за другом, смеялись, как дети, находя в этой простой и глупой игре истинность несказанных слов, чистоту своей любви. Перед рассветом, когда небо сбросило с себя бархатные одеяния, Олег впервые увидел Настю, будто бы заново, просвеченную молодыми солнечными лучами, чистую и любимую, с немного высокомерным взглядом любящих глаз. Она знала, что прекрасна, что сейчас она самая прекрасная на свете, во Вселенной! Тогда он и сделал ей предложение, и Настя, не задумываясь, согласилась. В этом месте никто никому не мог отказать, и, как говорил старый подполковник, на место которого через двадцать лет встанет Олег, в нашем районе если любят, то любят до самой смерти.
Вот и кончилась яблоневая роща, тележка была полна веток, которые предстояло сжечь. Небо прояснилось, становилось совсем светло, и Олег поспешил в укрытие. В этом, конечно же, не было никакого смысла, кому надо, тот знал, что здесь и кто здесь, все знали, но устав есть устав, не мы его писали, но нам его исполнять. Один из шлюзов был рядом, под небольшим бугром. Олег в последний раз взглянул на небо, красивая девушка улыбнулась ему, доброй и манящей улыбкой. Он улыбнулся в ответ, подумав, когда он в последний раз вот так легко прощался с ней? Прошло уже больше сорока лет, как Насти не стало, и каждый день, даже в свирепую вьюгу, он видел ее на небе – оно и стало для него Настей и всегда было. Он не раз говорил ей об этом, а она смеялась, шутила, что если покинет его, то у него останется небо, она навсегда останется с ним. Знала ли она, что так и будет? Наверное, нет, никто не знал, и никто не хотел этого. Долина, природа, горы уже все забыли, что натворил здесь человек, испытывая свою гордыню. Десять лет назад научились, ничего не разрушили на учениях, так, заживо сожгли три взвода в дальней долине за черными горами. Там уже все заросло, изменилось, и никто бы не смог найти это страшное место. Олег удивлялся, как природа этих мест быстро очищала, скрывала под чудным покрывалом следы преступлений человека.
Шлюз, проверив метку, бесшумно раскрылся, и Олег вкатил тележку по отлогому пандусу вниз. Жесткий свет тоннеля обхватил его, стало трудно дышать от нахлынувших переживаний. Он обернулся, в последний раз зацепив кусочек голубого неба, шлюз ждал его, не закрывшись сразу. Хлопок, и стало темно в этом ярком жестком свете. Надо было что-то делать с нервами, он так не пройдет комиссию в конце года, отправят на пенсию. В прошлом году отстояли, списали на занятость, на нервную обстановку, но больше поблажек ждать не стоило. А, может, действительно стоит уйти? Он уже далеко не молод, подполковника не дали, но выслуги лет хватает на хорошую пенсию, вот только некуда ехать – это его дом, другого нет, больше нет.
Глубокая шахта уходила в центр земли. Идти было легко под горку, широкая и ровная дорога, но больше одной бронемашины здесь не проедет, а если понадобится, то из стен мигом выскочат стальные ограждения, способные задержать любой танк. Солдаты, те, кто посмелее, часто садились верхом на его тележку и неслись вниз, как в бобе. Было даже негласное соревнование, кто быстрее съедет, результаты фиксировала автоматика, а Олегу приходилось каждый раз писать за них объяснительные, почему и зачем был нарушен такой-то и такой-то пункт устава. Как объяснить пустым головам в центре, что иначе сойдешь с ума, превратишься в робота, а потом, приняв неизвестную команду из космоса или от врагов, что притаились за горами, солдат возьмет автомат и расстреляет всех на базе или пойдет стрелять на ферму. Такое уже было несколько раз.
Тоннель расширился уходя тремя лучами вглубь. Жесткий свет позади погас, внизу светила желтая лампа, пытавшаяся походить на солнце. Олег с улыбкой посмотрел на нее, она в ответ зажглась ярче. Из левого тоннеля вышел дежурный солдат, совсем молодой еще, Ржавый, как ржавчина, его так и прозвали, Ржавый.
– Доброе утро, товарищ майор! Как там погодка? – Ржавый взял тележку и потолкал ее к правому тоннелю
– Погодка прекрасная. Еще пару недель и станем опять самовар ставить наверху, – ответил Олег, идя за ним следом.
– Здорово, а то надоело уже сидеть, как крысы в норе, – вздохнул Ржавый, он был вполне сообразительным, даже больше, чем положено солдату, отчего и попадал на наряды и другие взыскания, отказываясь выполнять порой глупые приказы, предписанные уставом. Устав принуждал, а офицеры были согласны с солдатами, но учет наказаний велся автоматически, приходилось наказывать, без лишнего энтузиазма.
– Мы не крысы, Слава, – заметил Олег. – Крысы они наверху, далеко отсюда.
– Это я так, не подумав сказал, – согласился солдат, дотолкав тележку до склада. – Просто мне вся эта конспирация непонятна. Вот все же знают, что мы здесь, так? Так чего прятаться?
Он перебрасывал больные ветви в бункер, скоро их обработают и сожгут, пока набралась треть бункера. Олег наблюдал за его работой, ноги ныли, хотелось наверх, на свободу, закрыть здесь все раз и навсегда, такие мысли все чаще стали приходить к нему, видимо, действительно пора на пенсию.
– Нет, Слава, не все знают. И не узнают, никогда не узнают. Мало понимать, что это где-то в этом квадрате, важно знать точные координаты, чтобы одним ударом решить исход войны.
– А разве кто-то собирается воевать? – удивился солдат, он уже перебросал все ветки в бункер и стряхивал с себя лепестки. Высокий, слишком тощий для военного с агитплаката, но сильный и упорный. Майор вспомнил, как они вчетвером удерживали прицеп с канистрами, в которых была кислота для замены окислителя в пусковых двигателях. Автоматика отказала, робот отключился, и тормоза разжались, а механические стопоры упразднили за ненадобностью много десятков лет назад, автоматика должна была контролировать все, прицеп катился вниз, в людей с самого верха. Если бы не Слава, то прицеп их раздавил. Здесь все были крепкими, упорными, но Славка выделялся, это признавали и старослужащие, не придирались со своими играми в «порядки», гнилые отголоски дедовщины, доставшиеся по наследству со старых времен. Все должны быть постоянно заняты: и солдаты, и, тем более, офицеры, чтобы не пьянствовали, не занимались «учением науки армейской» среди молодых ребят, не понимавших, почему они должны слушаться этого пьяного ублюдка.
– Война, да, война, – задумчиво проговорил Олег. – Знаешь, она всегда возможна. Это надо иметь в голове. И решают все те, кто не знает, что такое война.
– А что тут знать? Никого не останется, в чем смысл? – недоумевал солдат.
– В самой войне, Слава, в самой войне, – Олег похлопал его по плечу, – потом обсудим, все вместе, когда самовар поставим. Вы же его починили?
– Конечно! Я проверил, Саныч, то есть товарищ лейтенант, запаял последнюю пробоину. Теперь поплавает, походит по морям! – Слава широко улыбнулся, его чуть косые глаза сузились до щелок. – А ему правда уже больше двухсот лет?
– Наверное, а может и больше. Его же тут в горах нашли. Когда вскрыли схрон каких-то разбойников. Ладно, принимай смену, а я в пультовую. Не забудь, чтобы не опаздывал на завтрак, а то опять получишь штрафные баллы.
– Все сделаю, Олег Муратович, будьте во мне уверены! – Слава вытянулся и откозырял, как положено, Олег ответил ему, приложив ладонь к козырьку кепки.
В пультовой царила тишина. Олег решил не переодеваться, допускалось находиться на базе и в спецкомплекте, а снимать камуфляж, пахнущий весной, яблоневым цветом и чистотой неба, совершенно не хотелось. Камуфляж странно подсвечивался от искусственного освещения, переливаясь полосами разных цветов, такую картинку нельзя было заснять любой камерой, и человек оставался невидимым для спутников или шпионских дронов, если не снимал кепку или куртку. Так что техника фиксировала разве что влюбленных в густой траве, когда идешь на свидание не думаешь, что за тобой наблюдают. И что они там увидят такого нового? Поделиться с ними своим счастьем? Не жалко, люди и так многого жалеют для других, не хотят делиться, и в этом их основная проблема.
– Как погуляли, товарищ майор? – спросил его механический голос ЦУПа.
– Спасибо, МАРК, как всегда прекрасно. Твои как дела, что у нас нового? – Олег сел на свое место по центру пультовой, на экранах перед ним стали вырастать тренды, карты полетов самолетов, спутников и бог его знает чего еще.
– Засекли НЛО, но потом я пригляделся, а это всего лишь спутник-шпион из КНДР.
– Ого, не знал, что у них есть свои спутники, – удивился Олег, шутка про НЛО была дежурная, без нее не начиналась ни одна смена. От скуки все искали НЛО, видя в нем единственного реального врага.
– Мне кажется, что они и сами об этом не знают, – помолчав, ответил МАРК. – Может, собьем, на всякий случай.
– А давай, пусть не лезут! – живо согласился Олег. На экране появилось приглашение на старт, Олег набрал команду, шуточный пароль, и в динамиках раздался вой сирены, шум пусковых двигателей, а на экране появилась светящаяся точка, стремительно догонявшая северокорейский спутник-шпион.
– Цель поражена, – гробовым голосом сказал МАРК.
– Вот и прекрасно. Мы опять спасли планету, поздравляю, МАРК, – рассмеялся Олег.
МАРК издал звук, отдаленно похожий на смех. Такие игры они устраивали каждый день, МАРК сам подбирал мишень посмешнее. По праздникам, каждому солдату давалась возможность поразить по одной цели на выбор. МАРК не фиксировал это, не записывал в журнал – все, что происходило в ЦУПе было в его власти, и он решал, что и как будет сохранено. МАРК часто скучал, когда подолгу оставался один, назначал внезапные проверки, симулировал нападение. Все привыкли к его забавам, называя самым человечным роботом.
На самом деле МАРК имел очень длинное имя, состоявшее из множества символов, цифр и букв, шифровавших простую суть: межконтинентальный автоматический ракетный комплекс восьмого поколения. Это был независимый комплекс, имевший собственный независимый центр управления, мозг как называли это все, работавшие с ним. МАРК думать, умел переживать, учиться, и люди учились у него, а он у них быть людьми.
