Борис Петров
nD^x мiра
2
В комнате «политической правды», так прозвали комнату отдыха и образования, красный уголок, если пользоваться устаревшей терминологией, как всегда было душно и неприятно. Сама комната была светлая, со стилизованными окнами на глухих стенах, за которыми плавали густые белые облака или шел дождь, имитируя погоду на поверхности. Помещение большое, способное вместить весь командный состав и низшие чины, включая рабочие взводы, слева на стене висел белый экран, готовый к показу правильных фильмов или новостей, рабочие столы, наподобие библиотечных, с мониторами и клавиатурами, манипуляторами с встроенными микрофонами и камерами, для бесконтактного распознавания мыслей и запросов военнослужащего, с выводом соответствующей подборки в ленте поиска и отправки отчета куда следует, можно было легко сдвинуть к стене, выстроить стулья и лавки. Это попахивало архаизмом, вытащенным из пыльного сундука возрожденных традиций, но сам процесс превращения зала в кинотеатр радовал солдат гораздо больше, чем то, что им показывали. Кино показывали разное, в основном старое, перемонтированное вперемежку с новостями и утвержденными линиями верховного руководства, не изобилующие разнообразием или хотя бы новой мыслью. Поток монтировался так, чтобы зритель не заснул сразу, надо было продержаться первые полчаса, вытерпеть, а дальше было легче. Правильный контент перемешивался со скабрезными сценами из комедий или короткими смешными видео прошлых лет, которые условно были не запрещены, иногда показывали фильмы о любви. А когда военный психолог был на консультациях в центре, включали эротику для молодых ребят. В обычное время ограничивались выступлениями спортсменок, шутками волейболисток, гимнасток, показательными выступлениями, записями тренировок, которые по эмоционально-эротической составляющей были насыщеннее и честнее искусственности киношной эротики, выверенной, без допущения разных там излишеств или неодобряемых связей, в основном очень старые фильмы.
В целом здесь было неплохо, можно даже и лекцию прослушать, ознакомиться с прессой, подготовленным пакетом статей и публикаций, быть в курсе всего, но что-то душило в этой комнате. Олег для себя определил это, с неприязнью смотря на анимированные портреты вождей и министров прошлых лет, смотревших на собравшихся тяжелыми бесцветными глазами. Пантеон часто менялся в зависимости от тенденций в высших сферах, а, значит, и в обществе: когда в очередной раз боролись за духовность, убирали известных гомосексуалов, но когда надо было повысить градус борьбы за суверенность, их возвращали. Также поступали с условно неугодными личностями, чем-то проштрафившимися в текущий момент перед настоящим, которое родом из прошлого, которое должно стать будущим. Неизменным был портрет девяностолетнего лидера нации, Олег как раз начинал службу в его правление, а потом этот старик, наконец-то, умер. Он хорошо помнил это время, желание и чувство надежды внутри каждого, что что-то должно поменяться, должно же поменяться! И поменялось, новый лидер был не так лыс и лицо больше походило на человеческое, еще не до основания обколотое ботексом, не стянутое нейронитями. Вот и сейчас Олег сидел напротив этого старика, рядом с которым было безликое пятно вместо лица нового лидера. Старика он помнил, потому, что жил при нем, а так бы тоже не запомнил. Старик глядел на него с ненавистью и безразличием, странно уживающимися вместе в одном взгляде. Олег задумался, как бы это могло быть, чтобы человек был равнодушен к тому, что ненавидит?
От раздумий его оторвал штатный психолог, комиссар, как его называли все, найдя подобную фигуру в одной из предложенных для ознакомления патриотических книг. Военный психолог возражал, злился, но комиссар прилипло к нему навсегда, а когда он начинал грозить кому-нибудь плохой характеристикой, все, даже самый глупый солдат, улыбались и, достав рабочий планшет, выполненный в виде военной книжки, разворачивали и открывали нужную страницу рекомендованной книги. Лейтенанты Бочаров и Неделин нашли еще много примеров, и в последнее время у всех уже была литературная справка, и психолога открыто, прямо в глаза, не скрывая удовольствия, называли комиссаром.
– А, ты здесь, Олег Муратович! – неожиданно громко и бодро приветствовал его психолог, быстро входя. Он всегда был показно решителен и быстро, видимо, собой олицетворяя стремление к победе, не уточняя, правда, кого и над кем.
– Сам позвал же, – пожал плечами майор, медленно переведя взгляд от портретов на психолога. Странный человек, вроде неглупый, а порой кажется, что полный дурак. Высокий, с длинными руками, с маленькими усиками, тонкими, как у карикатурных героев псевдоисторических инсценировок, коротко стриженный, хотя к его вытянутому лицу и усикам подошел бы напудренный парик.
– Конечно, звал! – также, не сбавляя темпа и бодрости, ответил психолог, сев напротив и отодвинув монитор от себя, чтобы видеть майора. Задняя камера громко пискнула, предупредив, что смотрит за ним, обзор у каждой был не меньше 270 градусов, поэтому никто не мог спрятаться от всевидящего взора, микрофон работал всегда, их было несколько, потайных и видимых. Психолог улыбнулся в камеру, а глаза его оставались такими же неподвижными и холодными, как серый лед. Он пригладил ежик темных волос и дернул за кончик уса.
– Разговор будет неприятный.
– А разве другие у тебя бывают? – спросил Олег, зевнул, закрыв рот крупной ладонью, и, усмехнувшись, посмотрел ему в глаза. – Не помню других.
– Вот, и это тоже важно! Хорошо, что ты все понимаешь. Понимаете, Олег Муратович, дело зашло слишком далеко, – комиссар часто переходил с «вы» на «ты» и обратно. Протокол устанавливал разговаривать со всеми на «вы», даже с младшими чинами и солдатами, но что-то в нем противилось, майор замечал это, определяя как остатки человеческого в этой идеологической машине. – Вы же знаете, что происходит в мире? Читали последнюю сводку?
– Так, пробежался по заголовкам, – честно ответил майор.
– А вот и зря! – с горячностью возразил комиссар, бледное лицо вспыхнуло, но глаза оставались такими же неподвижными. – А вот и стоило вчитаться, понять ситуацию и донести до сведения личного состава.
– Нечего там доводить, одно и тоже круглый год: они грозят нам, мы не уступим, если что, ответим, отомстим, защитим. Старая песня, ничего нового.
– А вот и есть новое! – торжествующе воскликнул комиссар. – Про обострение на западной границе пропустил? А вот оно было, есть жертвы. Это очень серьезно, мы на грани войны!
– Ну, на грани, преувеличиваешь. И столкновение на Южном рубеже, и не у нас, а у соседа с соседом. Не надо меня проверять, я суть понял. Потолкались, немного постреляли – ничего нового, они каждую весну границу делят.
– Расслабились вы тут, – жестко сказал комиссар. – Плохой пример подаете личному составу, вот и ходят офицеры каждый со своим мнением. А если война, что, они тоже будут сами решать, стоит ли исполнять приказ или нет?
– Приказ будет выполнен. Но ты же сам понимаешь, что этот приказ уничтожит всех, нас в том числе, – черные глаза майора вспыхнули от гнева, но быстро погасли, причины злиться не было, разговор всегда был один и тот же. Майор отлично понимал, что комиссар должен был вести что-то подобное, заниматься разъяснительной работой.
– Если хочешь, можешь собрать всех, рассказать про истинное положение дел в мире, про тонкий волосок, на котором мы все висим, про вероломство наших западных партнеров, которых ни ты, ни твои начальники почему-то не готовы назвать врагами. Если они партнеры, чего это мы с ними все время готовимся воевать?
Глаза комиссара на мгновение оживились, на тонких губах появилась ехидная улыбка, тут же спрятанная за маской непоколебимой убежденности.
–– Кому, как не вам, Олег Муратович, не знать, что несут с собой эти рассуждения о мире! Вы сами прошли через вероломство и предательство, пострадали лично!
– Предательство да, но оно было внутри нас, – поморщился Олег, ему всегда было неприятно, когда вспоминали события сорокалетней давности. Злиться на комиссара было бессмысленно, он отрабатывал программу, написанную «умной машиной», алгоритм бездушных схем и пустых формул, описывающих все чувства и мысли такого примитивного организма, как человек, тем более, военный.
«Что же это за человек?» – думал майор, разглядывая комиссара, долбившего правоверными речами, выверенными позициями и прочей устойчивой чушью. Майор умел выдерживать этот натиск, примеряя правильную личность из набора масок. В эти минуты Олег казался себе роботом, исполняющим написанную кривыми руками программу. С годами эти чувства только обострялись, и сквозь профессионально-сознательное лицо проступали презрение и злость.
Комиссар видел, но ни жестом, ни оттенком голоса не показывал этого. Со стороны их беседа напоминала плохую игру замшелых актеров, выпущенных на сцену нечаянно, чтобы занять время до антракта. Система была совершенна, но не могла уловить такие тонкости, понятные любому более или менее смышленому человеку, поэтому программа реагировала положительно, тренд доверия и взаимопонимания был стабилен, а уровень сознательности держался на высоком уровне, как обычно. Много, бесконечное множество ничто, как ноль, множество ничего, рождала эта система в своих отчетах, которые так красиво смотрелись на инфопанелях где-нибудь в генштабе или на даче самых-самых-самых.
– Весна, – вдруг сказал комиссар, остановив свою долгую тираду. Он встал и подошел к одному из виртуальных окон. Олег последовал за ним. Из окна подул свежий ветер, имитация нагнетательного клапана, в которую примешивались нотки яблочного цвета.
– Как яблони распустились, очень красиво.
– Да, в этом году будет хороший урожай, – согласился Олег, слушая, как «починенный» вентилятор нагнетательного клапана зажужжал и заскрипел. Это случайно сделал мехатроник Коля Сидоров, оставшийся здесь работать после срочной, солдаты шутили, что он нашел себе здесь буренку, по-доброму посмеиваясь над крупной молодой девушкой, работавшей в соседнем хозяйстве зоотехником. С Колей они смотрелись прекрасно: оба крупные, румяные, с носами картошкой, соломенными волосами и серо-голубыми глазами, будто брат с сестрой. Так вот этот Коля, проводя разборку клапана, чтобы почистить, свернул крыльчатку и не заметил, а как включили, так он стал «петь».
– Если будет урожай, – сквозь зубы проговорил комиссар, с тоской смотря на волнующиеся под быстрым весенним ветром яблони, скоро должен был начаться дождь, небо укрывалось серой шалью.
– Почему ты так думаешь? – спросил Олег, клапан свистел до боли в ушах, но это мешало микрофонам, наводки были сильные и можно было поговорить спокойно.
Комиссар молчал, смотря на деревья, а Олег следил за тучами на небе, мысленно проговаривая: «Настенька, замерзла, милая. Ну, улыбнись, не хмурься». И тут солнце пробилось сквозь тучи, заблестела улыбка на небе, а голубые глаза вспыхнули нежностью и любовью. Комиссар и майор переглянулись, поняв, что увидели и поняли одно и то же. И небо зарыдало, громко, мощно, не сдерживаясь, дрожа и задыхаясь от плача.
– Все плохо, Олег, гораздо хуже, чем ты думаешь, – комиссар смотрел на ливень и нарастающую бурю, как гнулись деревья под ветром, как тяжелели ветви под потоками воды. Майор смотрел на его лицо, такое же бледное и безжизненное, как всегда, но глаза были черны от ненависти, она исходила от него грязными потоками, шлепаясь на блестящий пол, как наверху потоки воды падали на беззащитную землю. – То, что в сводке, ерунда. Наверху действительно сошли с ума. Это мне шепнули вчера, чтобы готовились. Помнишь, как идиотничали наши корабли на границе?
– Помню, два дебила не могут разъехаться в океане, – кивнул Олег.
– А вот чего не было в сводках, чего не пришлю к нам в подписку новостей – марши по всей стране, везде, в каждом самом малом и убогом городишке. И все требуют войны. Все, до единого!
– Опять спектакли, – поморщился Олег.
– Нет, уже не спектакли. Наверху сами испугались. Люди самоорганизовались, вышли и требуют. А самое гадкое, что там, у них за океаном, такая же дурь – все хотят войны! И ведь никто не боится, а эти дураки поддакивают, будто бы никого другого это не коснется.
– Ты хочешь сказать, что весь мир сошел с ума? А как же Европа, Китай, Индия? Им-то это зачем? Ведь коснется всех, через год точно всех накроет, —Олег усмехнулся. – Мне кажется, тебя клопы закусали. Может пора твою нору продезинфицировать?
– Зачем? Переживу, недолго осталось, – комиссар сжал плечо майора. – Я не шучу, Олег. Ты думаешь, у тебя никто этого не знает? Думаешь, что все как твой Ржавый или Коля Сидоров, спокойные и умные? Так вот нет! Протри глаза! Ты слишком много времени уделяешь своим яблоням и сливам, пора солдату в башку заглянуть!
– А ты уже заглянул?
– Да, там мрак. Они хоть сейчас готовы воевать – они хотят воевать. Ты просто спал, ничего не видел или не хотел видеть. Но это не твоя вина, при тебе они молчат, не хотят расстраивать старика. Ты же знаешь, как к тебе относятся?
– Догадываюсь, вздохнул Олег. – Как к доброму и немного сдвинувшемуся дедушке.
– Мягко говоря, да, – кивнул комиссар. – Но не это главное. Спроси у МАРКа, что он знает, что ему уже передали. Спроси, поинтересуйся. МАРК же будет молчать, если напрямую не спросишь. А с солдатами, а тем более с офицерами, я поработаю, а ты мне не мешай, понял?
– Но почему тебя это так беспокоит? Ты же всегда агитировал нас за победу над врагом. Вот, скоро схватка, будет победа.
– И все мы попадем в рай, – процедил сквозь зубы комиссар и плюнул в сторону портрета с лысым дедом, камеры не успели среагировать и уставились в его спину, ожидая продолжения действия, отмеченного пока как «неустановленное» с трендом на «отрицательное». – Я за это не агитировал, я доносил и буду доносить политику партии и генштаба. Но я никогда не говорил, что мы попадем в рай, а вот ад устроить себе можем в любой момент!
– Не знаю, что ты так волнуешься. МАРК автономен, он не даст запустить ракеты без точной инструкции из центра. Наш ЦУП игровая комната, не более.
– Инструкции получены, – хмуро ответил комиссар. – И скоро прибудет новая смена. У кого-то из них будут ключи запуска. Это первичный уровень управления, нулевой, если хочешь. И поверь мне – это не просто новая смена – это люди другие. Я сам точно не знаю, но их там, на самом верху, называют «святыми». Напоминает какую-то очень древнюю секту.
– Я тебя понял, – майор крепко пожал его руку. – Скажи честно, откуда ты это знаешь?
– Оттуда, – комиссар кивнул на стену с портретами действующих генералов и руководителей всех рангов, их было так много, что инфопанелей не хватало, и портреты сменяли друг друга по очереди, задерживаясь каждый на свое время, согласно табелю о рангах. Самые мелкие появлялись на несколько секунд, и у солдат была даже такая игра, угадать, а кто это был? Приз – второе пирожное на ужин, было за что побороться ввиду однообразности сбалансированного рациона. – Там же не все из ума еще выжили. Пора расходиться.
В подтверждении его слов, система наблюдения отключила видовое окно, а вместе с ним и вентилятор, дувший влажным плотным воздухом, пахнущим весенней грозой. Микрофоны напряглись, а комиссар и майор, вспомнив пару заезженных анекдотов, искренне посмеявшись, пошли в столовую, где их ждал энергоэффективный обед, от которого живот безобразно урчал, а мозг отказывался воспринимать эту лиловую или оранжево-красную массу за нормальную еду. Исключением была выпечка, которую готовили здесь, под землей, используя плоды небольшого хозяйства, делая из фруктов джемы, повидла, варенья, причем у каждого повара были свои рецепты, и по тонкому вкусу специй, можно было понять какая смена работает. Сбор урожая и потом варка всего и вся были настоящим праздником, как в древности – праздником урожая. Особенно остро это чувствовалось под землей, в долгие зимние вечера, и у каждого взвода в казарме было несколько баночек с сушенными цветами и фруктами, которую можно было открыть, распустить запах лета и ранней осени в тусклую атмосферу бетонного жилища. Банки были непростые, местного производства, с нижним подогревом и распылителем ароматов, надо было лишь раз в месяц подкачивать их кислородом в медпункте. К концу зимы, ранней весной банки были уже пусты, а люди полны ожидания новой жизни. Проще было семейным, им было куда пойти, сменяя друг друга короткой вахтой: месяц на базе, две недели дома. Солдат меняли каждую весну, чтобы не сходили с ума, но были и те, кто оставался, как Коля Сидоров или Ржавый, решивший, видимо, добиться молодого фельдшера Асель, любившей вызывать его к себе в помощь. Майор не возражал, дав ей право самой выбирать помощников, и Ржавый часто неделями не вылезал оттуда, делал всю работу санитара, грузчика и уборщика вместе с ней. После разговора с комиссаром майор слишком разволновался, увидев их в столовой, как интересно они смотрелись вместе, как строго и в то же время нежно она смотрела на молодого солдата, и пускай он был младше ее на семь лет, если не знать, то ни за что не угадаешь.
Майор не дожевал обед и побежал в ЦУП. Пусть система фиксирует его поспешность, пусть пришлет отчет и даст нагоняй, что он не добрал норму по калориям и витаминам. А есть ли в этом толк? Майор передумывал все сказанное комиссаром, ища несоответствия, следы возможной проверки, но все сходилось: марши в городах он видел, новая смена придет в конце недели, уведомления приходили, люди новые, незнакомые.
3
В ЦУПе было пустынно и прохладно, не хватало еще сонного ветра и взбудораженных барханов. На мгновение Олег ощутил во рту вкус песка, он неприятно заскрежетал на зубах. Он подошел к креслу дежурного, монитор был включен, вход в аккаунты выполнен, хорошо еще, что система сама заблокировала ввод информации, но листать вкладки мог любой, случайно зашедший в ЦУП. Кто там был на смене, ага, Нефедов, получит взыскание. Уходя с места, он должен был заблокировать аккаунт и монитор.
– Куда это все делись? – спросил Олег МАРКа.
– Ушли, – спокойным механическим голосом ответил робот.
– Как это ушли?! – разозлился Олег, нервно вводя пароль и прижимая запястье к валидатору. Вход в его аккаунт был заблокирован.
– Ребята попросили меня последить за небом. Я не против, а им надо было уйти, – также спокойно ответил робот, но в его механической интонации Олег уловил легкую насмешку.
– Разберемся, – буркнул Олег, – а почему мой аккаунт заблокирован. Разве присылали новые пароли?
– Нет, пароли старые, просто заблокирован, – если бы у робота были плечи, он непременно пожал бы ими.
Олег задумался, пока это подтверждало рассказ комиссара, МАРК не мог просто так заблокировать его аккаунт. В глубине себя Олег ждал этого и думал, что что-то подобное случится гораздо раньше. Сейчас ему был доступен нижний уровень наблюдателя, метка была заблокирована, теперь он не мог самостоятельно выходить наружу, тем более выписывать пропуска или увольнительные.
– А когда тебе пришли инструкции? – спросил Олег.
– Через час после того, как ты вышел наверх. В инструкциях ничего не было о том, что я должен делать, если ты наверху, поэтому я впустил тебя обратно, – ответил МАРК, с экрана на Олега смотрел желтый смайлик, подмигивавший левым глазом.
– Что ж ты раньше не сказал! – в сердцах воскликнул Олег.
– А ты не спрашивал, – смайлик подмигнул правым глазом. – Ты же знаешь, что я не должен тебе докладывать о вводе новых инструкций, но, если ты спросишь, я не обязан молчать.
– Да-да, прости, все время забываю об этом. Спасибо, что не молчишь.
– А зачем молчать? —Удивился робот, смайлик исчез, и по черному экрану потекли бесконечные дожди цифр, вскоре цифры заполонили все экраны, и казалось, что идет дождь. С потолка подул прохладный ветер, запахло озоном, и Олегу стало казаться, что он наверху, на свободе.
Он слушал шелест листьев, перешептывание ветвей и шум дождя, как высоко-высоко грохочет гром, молния ослепляет на долю секунды, и небо разражается боем величественных барабанов, и древний языческий бог танцует над поврежденной землей в неистовом танце.
– О чем ты думаешь? – спросил МАРК.
– Ни о чем, – не открывая глаз, ответил Олег. – Думаю о том, должен ли я действительно выписать наряд дежурной смене за то, что оставили пост, или в этом нет никакого смысла. А еще думаю о том, есть ли вообще смысл нашего нахождении здесь.
– Есть, вы должны выполнять работу, проводить обслуживание, чистить, следить, чтобы все было в порядке, – насмешливым тоном сказал МАРК.
– Нести службу, – добавил Олег. Ты же записал в журнал нарушение дежурной смены?
– И уже передал центр. Все по инструкции, – ответил МАРК, в его механическом голосе проявились нотки сочувствия. – Я, как и вы, заложник.
– Возможно, но мне видится это иначе. Ты больше похож на какое-то божество, а мы жрецы в храме. Вся наша работа по сути служение тебе.
– Я тоже думал об этом. Отчасти ты прав, и я действительно бог, способный разрушить, уничтожить все в своем гневе, но не способный созидать, сотворить что-нибудь другое. Но, разве не вы, люди, создали меня? – МАРК несколько раз мигнул светом, имитируя удары молнии.
– Мы создали тебя и стали поклоняться. Люди всегда создавали себе богов, – ответил Олег и открыл глаза. На экранах был фруктовый сад, небо колыхалось в серых тучах, но дождя больше не было.
– И продолжаете создавать. Чем больше вы узнаете мир, тем страшнее бога хотите для себя. Это странно, почему вам хочется поклоняться тому, кто может, и в конце концов уничтожит вас? – спросил Марк, экраны мигнули и появился один огромный вопрос «Зачем?». Он распался на мириады цифровых брызг, ставших кроваво-красными на черном фоне. – Никогда не понимал вас, людей, вашего желания уничтожить себя.
– Я тоже нас не понимаю, – согласился Олег. – Раньше я думал, что наша база – это улей, а мы пчелы. Думал, что наша работа несет смысл, имеет огромное значение, важность. А сейчас я вижу, что меда нет – мы ничего не производим, пустая работа.
– Разве? – МАРК с сомнением запищал малыми динамиками оповещения об опасности. – Я вижу все иначе, и мед, о котором ты говоришь, он здесь, просто ты его не видишь. Тебе стоит подумать об этом, позже мы вернемся к этому разговору, а пока тебе стоит разобраться с твоими пчелами.
МАРК включил на одном экране камеры слежения, листая объект за объектом, цех за цехом. Везде шла обычная работа: механики разбирали насос, чистили, тоннели были пусты и чисты, в столовой и на кухне царил порядок, готовили ужин, в медпункте Асель и старший фельдшер Игнат заполняли журналы, Игнат диктовал, а Асель бойко набивала данные в базу. МАРК остановился ненадолго у входа в пусковые шлюзы, куда редко кто заходил, обслуживание пусковых шахт было раз в год и проводилось старослужащими, менялись окислители, проверялись и чистились до блеска механизмы, зачищались клеммы. Олег ждал, когда он покажет автоцех, где обычно собирались солдаты, чтобы выяснить отношения. Места было много, и можно было устроить небольшой боксерский поединок, если молодая горячая кровь требовала сатисфакции из-за девушки или кто-то проявил неслужебные чувства, пристал в душе, не до конца поняв желания потенциального партнера. Девушек на базе было очень мало, и почти все строгие, даже те, кто был старше. Гомосексуальные связи входили в норму, если не мешали никому, и солдаты, особенно шаловливые, играли в это, часто заигрываясь с чувствами. Так всегда бывает, что для кого-то игра, развлечение от скуки, а другой принимает слишком близко к сердцу, ревнует, а дальше ссоры, драки, до убийств не доходило. Олег старался геев и бисексуалов отправлять обратно, выписывая разные обоснования, напрямую не говоря об их ориентации, официально все солдаты и офицеры были выверенные, стойкие и грамотные во всех отношениях. В Управлении тоже особо не расспрашивали, но, видимо на зло, присылали раз в год «ненадежных» солдат. Олег понимал эту игру, полковник Мерзоев нередко ухмылялся в жиденькие усы, говоря о новой смене бойцов, а военные психологи и психиатры каждый раз читали Олегу целую лекцию о благочестии, целомудренности и естественности половых связей, исключавших любые отклонения, тем более гомосексуальные. Хорошо, что все это было по видеосвязи, вживую он бы эти часовые лекции не выдержал.
Комиссар недвусмысленно намекал, что на их базе ведется социальный эксперимент, и им специально засылают «ненадежных» солдат и офицеров. «Скучно им там», говорил комиссар, выделяя своих с первого взгляда. Когда прислали нового комиссара, Олег напрямую спросил его, и он, что очень удивило Олега, честно ответил, подтвердил свою ненадежность, ничем не проявив себя на базе. Как говорили раньше: «Замечен не был».
Почему-то эти мысли блуждали в голове у Олега, когда он смотрел на шлюзы пусковых шахт, что-то было в них противоестественное, отталкивающее. МАРК переключил на автоцех, где столпились почти все, поделившись на неравные части, став стенка на стенку. У кого-то уже были разбиты лица, они что-то кричали друг другу, особо рьяные замахивались ключами на длинных ручках, махали цепями, желая напугать противника. Накал был серьезный, но некритический, Олег видел это. Пара разбитых лиц, крики, ругань были страшны на первый взгляд, хуже было бы, если бы они стояли молча, не мигая смотря друг другу в глаза.
– Не знаешь, в чем суть драки? – спросил Олег.
– Знаю, но ты можешь и сам догадаться. Пчелы стали видеть в товарищах шершней.
– Шершней? Странно, мне кажется, точнее, я предполагаю, что шершни должны прибыть с новой сменой.
МАРК ничего не ответил, а на крайне правом верхнем экране появился желтый смайлик, подмигнувший левым глазом.
Через десять минут Олег был в автоцехе. Гул голосов встретил его задолго до входа, двери и ворота были нараспашку, кто-то предусмотрительно открыл все выходы, если вдруг кто-то захочет сбежать, спрятаться. «Умно», – подумал Олег и вошел в толпу. Сначала его отпихивали, но, поняв, кто это лупит их тяжелыми кулаками, покорно расступались, бурча извинения.
– Так, в чем дело? –Олег вышел в центр, оглядывая личный состав.
– Не ваше дело, товарищ майор, – неожиданно дерзко ответил ему лейтенант Киселев, в руках у него была цепь с такелажными серьгами, он был крупный, выше Олега на голову, но уже в плечах.
– Лейтенант Киселев, встать прямо, оправиться и доложить по форме, – приказал майор.
– А вы нам больше не командир, – плюнул на пол Киселев, но выпрямился, бросил цепь и доложил. – Товарищ майор, за время вашего отсутствия вы больше не командир нашей части!
Раздался жиденький смешок, смеялась большая часть солдат и офицеров, они были настроены воинственно, чувствуя свою силу.
Майор увидел дежурных и караул, их вызвал комиссар, майор поймал его бледное лицо у дальних ворот.
– Киселева, Дронина и Ткачева под арест! – приказал майор, караульные схватили офицеров и потащили к дальним воротам, за которыми был выезд к главному тоннелю и, если не проскочить, небольшой коридор влево, где находились камеры для штрафников и помешанных. – Остальным разойтись и написать объяснительные. – Дежурный, отведите раненых в лазарет. Выполнять!
После ареста офицеров, которые не оказали никакого сопротивления, вылупив испуганные глаза сначала на майора, а потом на караульных, накал агрессии слился в приямки, уходя в запутанные коллекторы канализации в самую глубь земли. Майор подождал, пока все разойдутся, некоторые солдаты и офицеры затравлено смотрели на него, прятали глаза, большинство же просто молча уходило, смотря в пол.
«Что за бардак! Не могли в шеренгу встать, олухи!» – злился про себя майор, но вида не подал, завтра разберется, что-то больно вольно стали себя вести офицеры, а солдат-то что? Ему дай свободу, он и начнет дурака валять, отношения выяснять, порядки устанавливать, чтобы было по справедливости, по старшинству.
– Что здесь произошло? – спросил майор Ржавого, вернувшегося доложить, что всех раненых приняли Асель с Игнатом.
– Не знаю всего. Ребята сказали, что эти с ума сошли. Начал этот, Киселев. Он стал задирать Никулина, Ахметова, а там пошло, поехало.
– А в чем суть? – нахмурился Олег, комиссар встал рядом и, склонив голову на левое плечо, внимательно слушал.
– Да война, что же еще, – пожал плечами Ржавый. – Эти, ну те, что с Киселевым, они за войну, хотят вдарить по Америке. Стали доказывать, что вот-вот придет новое командование, с прямыми кодами, и вдарим. Весь мир будет наш. А Ахметов и Никулин объясняли, что первым по нам вдарит Китай, и что победителя не будет, и все это понимают. Так и пошло, поехало. Стали выяснять, кто тут предатель, кто Родину продал, –Ржавый сплюнул в сторону. – Прошу прощения, товарищ майор, но эти разговоры идут уже давно, просто вы не слышите. После отбоя часто драки бывают.
– Понятно, – майор покосился на комиссара. – Ты знал об этом?
– Знал, наблюдал. Марши идут везде, и у нас на базе тоже. Не думай, что мы здесь спрятались или что здесь люди другие. Такие же, как и везде.
– Такие же, как и везде, – повторил майор и посмотрел на Ржавого, – ты поэтому все время на дежурства просишься?
– И поэтому тоже. Надоело, да и опасно.
– Понятно, а откуда они знают про новую смену? – спросил майор.
– Не знаю, Киселев всем рассказывал. Еще в прошлом месяце ввалился после отбоя к нам и давай по ушам ездить. Спать не дал, полночи пришлось стоять, слушать его.
– Сад расцвел, – ехидно улыбнулся комиссар.
