Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата
Он выдрался из постоянно клубящейся у стенда толпы и, твёрдо, крепко ступая, пошёл в канцелярию. За спиной радостные крики и горестная ругань. И хоть до канцелярии и десяти шагов не было, ему потом казалось, что шёл он долго, очень долго. И в канцелярию вошёл уже спокойный, всё видя и слыша, и немного настороже.
Но всё шло обычным, раз и навсегда заведённым порядком. Предъяви удостоверение, его сверят с тобой и со списками, возьми желтоватый плотный листок визы, у другого стола получи медкарту и вперёд, пошёл по врачам. Заполнишь медкарту, пойдёшь к психологам, и уже потом с визой, заполненной медкартой и заключением психологов идёшь в отдел занятости подбирать работу и место, или место и работу, это уж кому что, во-первых, а что, во-вторых. И больше всего Андрею понравилось, что в канцелярии он был не один. И впереди него, и позади него, и цветные есть, и он – один из многих, ничего нет лучше, чем в общем ряду, одиночка всегда приметен, а вот из шеренги могут и не выдернуть, а уж из середины колонны тем более. И попадает он не к той дуре – ещё вспомнит чего ненужного ненароком, а к другой, с ней он не крутил, вряд ли она его из других выделит.
Виза, медкарта… Спрятав обе бумаги во внутренний карман ветровки, Андрей вышел из канцелярии и уже как-то по-новому оглядел лагерный плац и снующих повсюду людей. Ну что, этот рубеж он взял. С врачами проблемы вряд ли будут, первый же контроль он прошёл, значит, ориентировки на его – он усмехнулся – особую примету нет. Это хорошо. Психологи… тут надо аккуратно врать, поймают на противоречиях и начнут мотать. Отдел занятости… там свои проблемы будут. Ладно. Как говорится, не будем бежать впереди паровоза и умирать до расстрела. Пойдём как положено. Сначала врачи.
В медицинском корпусе как везде суета, толкотня, бестолковые очереди… Андрей чувствовал, как его начинает захлёстывать этот поток и не противился ему, помня, что лучший способ затеряться – это быть как все. И не мудрствуя лукаво решил идти прямо по списку. Первым стоял терапевт. И хотя их было пятеро, хвосты тут… ой-ё-ёй. Андрей занял очередь и стал слушать, о чём говорят, чтобы, когда надо будет вступить в разговор, не дать в чём-либо промашку.
Алабама
Графство Дурбан
Округ Спрингфилд
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
Госпиталь сворачивался. Каждый день с хозяйственного двора уходили машины, увозившие госпитальное имущество, формировался эшелон с ранеными, которых предстояло долечивать дома уже на новом месте. Раненых было не так уж много, и вместе с этим поездом уезжали и все остальные.
Об отъезде госпиталя Симон Торренс узнал из газет. И теперь он гнал машину в Спрингфилд.
– Ты можешь объяснить, куда мы едем? – не выдержал его молчания Сид.
– В Спрингфилд, – кратко ответил Симон, не отрываясь от дороги.
– Зачем?
Симон сначала промолчал, но потом ответил вопросом:
– Ты помнишь своего Милягу?
– Конечно, а что?
– А ты хотел бы его встретить, Сид?
– Что?!
Явный страх в голосе Сида заставил Симона посмотреть на него и тут же отвести глаза.
– Почему ты боишься, Сид? Разве ему было плохо у тебя?
– Ты с ума сошёл! При чём здесь это? Плохо или хорошо, да… Он – раб, а я – хозяин. Ты же знаешь, чем кончаются такие встречи.
– Ну да, – кивнул Симон.
Больше они не разговаривали.
Въехав на окраину Спрингфилда, Симон повёл машину вдоль путей. Вряд ли русские будут грузить раненых на вокзале. Скорее в каком-нибудь тупике. И вряд ли будет большая охрана. В газете было, что весь русский персонал уезжает этим же поездом, так что парней наверняка используют как грузчиков. И Андре наверняка там.
Он не ошибся ни в чём. А охраны практически нет, оцепления не видно, только часовой у калитки в старой решетчатой ограде. На всякий случай Торренс оставил машину подальше, но на спускавшемся к путям откосе.
– Не пойдёшь со мной? – насмешливо спросил он Сида.
– Я хочу жить, – отрезал тот.
– Я тоже, – кивнул Симон и, уже вылезая из машины, уточнил: – Я хочу жить человеком, Сид.
Симон не стал спускаться к путям, а пошёл по откосу, выглядывая Андре среди суетящихся у вагонов и грузовиков людей в форме и в штатском, мелькали там и белые халаты. Да, вот и он. В тех же армейских штанах и ковбойке с закатанными рукавами, та же пышная шапка кудряшек, гибкая стройная фигура, завораживающая красота движений… Не отрывая глаз от Андре, Симон сел на откос, на тёплую, прогретую весенним солнцем землю, уже покрывшуюся молодой топорщащейся травой, и стал ждать.
На одинокую фигуру на откосе никто особого внимания не обращал. Все были полны одним: уезжаем! Грузим раненых, грузимся сами и уезжаем! Домой! На Родину! В Россию! И Андрей со всеми шумел, бегал, хлопотал. И не сразу почувствовал спиной, вернее, затылком чей-то упорный взгляд. Несколько раз обернулся, но понять, кто же на него смотрит, не смог. А чужой взгляд всё не отпускал его. Но кто это? Откуда смотрят? Кому и зачем он нужен? И заложив в вагон очередной тюк, Андрей выбрался на более открытое место и стал оглядываться уже всерьёз. Лицо его посуровело, брови сошлись на переносице.
Симон видел, как он оглядывается, и, не шевелясь, ждал. Должен увидеть, должен понять… что именно? Да всё. Увидел? Да, увидел.
Андрей в самом деле наконец сообразил поднять глаза и увидел одинокую фигуру на откосе и сразу узнал её. Что ж… В тот раз ему врезали за то, что он других в свои проблемы впутывает, правильно врезали. Ну, так сегодня он сам справится. Надо будет только этого чёртова беляка хоть за кусты увести, а то глаз вокруг слишком много.
Увидев, как Андре идёт вдоль ограды к калитке, Симон встал и, не спускаясь, поверху пошёл навстречу.
Выйдя за калитку – выпустили его ни о чём не спрашивая: примелькался, не первый день они грузятся, да и охрана своя, госпитальная, он почти всех не по имени так в лицо знает, как и они его – Андрей стал, не спеша, подниматься вверх по узкой тропинке.
Симон ждал. Он стоял, засунув руки в карманы, и молча смотрел на подходившего к нему высокого красивого негра.
Андрей остановился в двух шагах: напрягать голос не нужно, руками до него не дотянутся, а он ногами достанет.
– Здравствуй, – заговорил первым Симон и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я читал, что госпиталь уезжает. Ты тоже едешь, так?
Андрей не ответил. Это всё так, сотрясение воздуха, как говорят по-русски, не для этого гад прикатил. И не больной уже, и они не в госпитале, так что врезать, если что, то он в своём праве.
– Почему ты молчишь? – Симон еле заметно усмехнулся. – Тебе запретили говорить со мной?
И Андрей не выдержал.
– Нет, я сам не хочу. Зачем приехал?
Он старался говорить грубо, но сам чувствовал, что получается это у него плохо. Симон улыбнулся.
– Поговорить. Не бойся меня.
– Мне нечего бояться.
Симон кивнул.
– Да. Я… я хотел тебя спросить. Тогда в госпитале, ты помнишь, что ты сказал, – он не хотел, но в голосе, помимо его воли, прорывалась просящая, даже умоляющая интонация. – Ты сказал, что тебе было… противно… со мной. Скажи, это так, для спора, сказал? Ведь так? Я знаю, что не красавец, но… но не настолько же. Скажи.
Андрей невольно отвёл глаза: таким стало лицо Симона. И нехотя, уже другим тоном сказал:
– А мне со всеми было противно. Ещё с питомника. А вы… бывало и хуже.
Симон заставил себя улыбнуться.
– Спасибо, утешил.
Андрей, по-прежнему опустив глаза, носком ботинка двигал камушек. Они стояли в двух шагах друг от друга, но это уже не было дистанцией удара, и оба это чувствовали.
– Ты уезжаешь, – снова начал первым Симон. – Я знаю. Я… не думай, удержать тебя, отговорить я не могу, знаю, ты всё равно уедешь. Но… но, если что вдруг, вот… – он достал из внутреннего кармана бумажник, вынул из него визитную карточку. – Вот, возьми. Ко мне ты можешь всегда… И ещё. Тебе же нужны деньги, ну… нет, не думай, это как взаймы, отдашь, когда сможешь.
Андрей поднял глаза и в упор, но не зло, а открыто посмотрел на него.
– Нет. Ваши деньги мне не нужны. Я не возьму.
– Хорошо, – кивнул Симон. – Хорошо, как хочешь, а визитку?
Андрей неопределённо повёл плечом.
– Я никогда не вернусь сюда, – снова пожал плечами и… протянув руку, шагнул вперёд, взял визитку. За краешек, чтобы их пальцы не соприкоснулись.
У Симона дрогнули губы. Андрей, шагнув назад и, восстановив дистанцию, сунул визитку в нагрудный карман рубашки. И снова молчание.
– Мне… мне очень жаль, что так всё получилось, – тихо сказал Симон. – Ты… ты не держи на меня зла.
Андрей удивлённо, будто в первый раз увидел, смотрел на него.
– Хорошо, – наконец кивнул он и повторил уже увереннее: – Хорошо, это прошлое, оно в прошлом.
– Прощай… – неуверенно, будто спрашивая, сказал Симон.
– Да, – твёрдо ответил Андрей. – Прощайте.
Симон ещё раз оглядел его, заставил себя улыбнуться и, резко повернувшись, ушёл. Повернулся и Андрей и, пройдя пару шагов, натолкнулся на Майкла и Эда.
– Вы?! – изумился Андрей. – Зачем?
– А затем! – Эд лёгким подзатыльником направил его вниз, к ограде. – Ф-философ-ф!
Андрей замедлил шаг и тут же получил новый толчок, уже между лопаток от Майкла.
– Видели, как ты справляешься!
И уже возле ограды Эд серьёзно сказал:
– Хорошо, что обошлось. А то залетели бы.
Майкл и Андрей кивнули.
Вернувшись к машине, Симон молча сел за руль и застыл так.
– Я видел, – негромко сказал Сид. – Ты здорово рисковал, но…
– Двоих за кустами ты тоже видел? – натужно улыбнулся Симон. – Ладно. Поехали. Пристегнись.
И резко рванул машину с места. Сид молчал, но на одном уж очень крутом повороте не выдержал:
– Осторожней!
– Плевать! – Симон, вцепившись обеими руками в руль, невидяще глядел перед собой.
– А мне нет! Или ты твёрдо решил угробиться? Не так, так этак?
– Мне незачем жить, Сид. Жизнь без любви – это существование. Держись, сейчас на шоссе вывернем.
Бешеная езда всегда успокаивала Симона. Сид это знал и не спорил. А когда Симон немного отойдёт и успокоится… нет, парнишка смазлив и, видимо, был очень хорош во всех смыслах, ну, это все спальники таковы, профессионалы, но стоило ли рисковать жизнью?
Алабама
Колумбия
Ровной и размеренной его жизнь казалась только на взгляд со стороны. Каждый день, а зачастую и час приносили новые проблемы, и их надо было решать, и немедленно. Но Ларри ни о чём не жалел. Он занят любимым делом, у него семья… а проблемы? Так на то и жизнь, чтобы их решать. Не шевелится только мёртвый. А живой должен жить.
– Одевайся, сынок. Нельзя опаздывать.
– А я готов.
Марк в джинсах, кроссовках и чистой ковбойке смотрит на него снизу вверх. Ларри застёгивает пиджак, берёт сына за руку, и они вместе выходят на улицу. Дядюшка Пинки приветствует их обычной улыбкой, и после обмена соображениями о погоде они идут по Мейн-стрит Цветного квартала. У угла, через два дома от которого пансион Эдуарда Хольмстона – подготовительные классы, ленч, занятия спортом, обучение манерам – Ларри прощается с сыном. Марк бежит вприпрыжку к зелёной ажурной калитке, а Ларри идёт дальше. Выходит из Цветного квартала, проходит по утренним, ещё полупустынным улицам, и вот уже Маркет-стрит, блистающая свежевымытыми витринами и облицовкой стен. Уборку проводит муниципалитет. Неброская вывеска «Салон» и второй строкой «Левине и Ко». Он отпирает дверь и входит. Жалюзи он поднимет в десять, когда откроется салон, а сейчас время его работы. Обычный короткий разговор с Крафтоном – сегодня на этом номере дежурит молодой – и вот он в мастерской.
На эти часы, когда он один и ни звонков, ни посетителей быть не может, Ларри оставлял то, от чего нельзя ни отойти, ни даже просто отвлечься.
Как всегда, утренний час пролетел незаметно. Ларри встал, привычным движением сбросил халат и вышел поднять жалюзи. Утреннее солнце заливало улицу, играя в витринах.
– Доброе утро, Левине.
– Доброе утро, сэр.
Коломб Кингслей, владелец и главный художник салона «Всё для дам», проходит в свой салон ровно в десять часов четыре минуты. В десять ноль пять придёт почтальон. А вот и он.
Пухлогубый голубоглазый парень приветствует его широкой улыбкой.
– А утречко что надо! Вот, всё ваше.
– Да, отличное утро, – соглашается Ларри, принимая почту.
Проходя в кабинет, он кивком здоровается с незаметным человеком в незаметном сером костюме – охранником от Ювелирной Лиги – уже занявшим своё место в углу салона.
В кабинете Ларри быстро просмотрел полученную от почтальона небольшую пачку. Счета, рекламные листовки, приглашения на предвыборные собрания и письмо из Краунвилля. Мистер Макферн извещает о своём приезде на этой неделе. Хочет сделать подарок своей дочери на совершеннолетие. Отлично.
Рассортировав и разложив почту, Ларри вернулся в мастерскую. Когда в салон кто-то войдёт, сигнал от двери известит его. Он скинет халат и выйдет в салон. Скоро Пасха, и многие хотят запастись подарками заранее. Ну, вот и первый звонок.
Выйдя из кабинета, Ларри задержался у двери, оглядывая вошедших. Супружеская пара. Он в костюме от Лукаса, она – в платье. От Монро? Бриллианты в ушах неплохие, но оправа старомодная. Смотрят витрину с заказами… Перешли к витрине на продажу… Пора. Ларри улыбнулся и прошёл к прилавку. Мужчина, а за ним и женщина обернулись к нему. Мгновенное выражение удивления и тут же корректные улыбки.
– Э-э, мистер…
– Левине, к вашим услугам, – Ларри вежливо склонил голову. – Чем могу быть полезен?
– Нас заинтересовало вот это, – тонкий палец женщины с длинным нежно-розовым ногтем указывает на небольшое плетёное колье с россыпью мелких бриллиантов. – Это заказ или на продажу?
– Да, миледи, на продажу.
Ларри подошёл и открыл витрину. Достал колье.
– Дорогой… – женщина посмотрела на мужа.
Тот задумчиво кивнул.
– Если оно тебе нравится, дорогая.
– Я могу примерить?
– Разумеется, миледи.
Она взяла колье с ладони Ларри, приложила к себе, посмотрела в стоявшее рядом зеркало, потом на мужа. Тот кивнул и повернулся к Ларри.
– Разумеется, милорд, – Ларри вежливым жестом пригласил его к прилавку.
Ларри достал бланки и футляр. Женщина с явной неохотой отдала ему колье для упаковки.
Приняв деньги и выписав чек, Ларри вежливо проводил покупателей, обменялся молчаливой улыбкой с охранником и вернулся в кабинет. Деньги в сейф, запись в книгу, корешок счёта в папку… всё. Можно в мастерскую. Вчера был горячий день, он практически не выходил из салона, сегодня потише. После ленча начнут приходить за заказами.
Обычно он не покидал салона на ленч, заказывая его с доставкой в соседнем кафе, но сегодня за полчаса до ленча зазвонил телефон.
– Левине слушает.
– Добрый день, – пророкотало в трубке.
– Добрый день, сэр, – улыбнулся Ларри, узнав голос Пола Ньюмена, главы Ювелирной Л л иги.
– Если у вас нет других планов на ленч, приглашаю к себе.
– Спасибо, сэр. Разумеется, я приду, сэр.
С Полом Ньюменом его познакомил Джонатан на открытии, как и с остальными членами Правления. Тогда же и было решено его вступление в Лигу. Ларри уже был на одном заседании, где его приняли как преемника Дома Левине, там же всё оформил и уплатил положенный взнос, к его удивлению не вступительный, а восстанавливающий, Все держались с ним очень корректно, но как бы на дистанции. Зачем он понадобился Ньюмену?
Без трёх минут двенадцать Ларри снял и сложил халат, вымыл руки и вышел из мастерской. Проходя к двери, встретился глазами с охранником. Тот понимающе кивнул и вышел. Ларри запер входную дверь, но предупреждать Крафтона и опускать жалюзи не стал: надо быть, как все, а по всей Маркет-стрит с двенадцати до часу ленч. И уличная толпа – это не столько покупатели, сколько продавцы и кассиры, спешащие в кафе, бары и ресторанчики.
Магазин Пола Ньюмена располагался на другом конце Маркет-стрит, но Ларри несмотря на толпу шёл быстро и уже через пять минут был на месте. Пол Ньюмен – высокий, всего на дюйм, не больше, ниже Ларри, седой и неожиданно для ювелира краснолицый мужчина в чёрном, как и у Ларри, костюме – ждал его у входа.
– Добрый день, сэр – улыбнулся, подходя, Ларри.
– Добрый день, – приветливо кивнул Ньюмен. – Как вы относитесь к южной кухне?
Ларри озадаченно пожал плечами.
– Я мало знаком с ней, сэр.
– Тогда идёмте к «Левантинцу». Мне сказали, там сегодня неплохая форель.
Ларри не посмел спорить и пошёл за Ньюменом.
«Левантинцем» назывался маленький и совершенно неприметный снаружи ресторан. Внутри он был разгорожен деревянными решётками, увитыми плющом и декоративным виноградом, на маленькие кабинки. Официанты – все в белых рубашках с пышными рукавами, чёрных, расшитых золотом жилетках и красных шёлковых кушаках – либо были предупреждены, либо вообще ничему не удивлялись, но появление Ларри не вызвало у них никаких эмоций, кроме профессионального радушия. По крайней мере, внешне.
В кабинке на двоих Ньюмен взял глянцево блестящую книжку меню, улыбнулся Ларри.
– К южной кухне надо привыкнуть. Вы позволите мне познакомить вас с ней?
– Да, конечно, сэр, – улыбнулся Ларри. – Буду вам очень признателен.
Сделав заказ, Ньюмен, когда официант отошёл, спросил Ларри о сыне, кивнул, услышав, что всё в порядке, ответил на встречный вопрос о своей семье, что тоже всё хорошо. Им принесли салат, и они приступили к трапезе.
– Перед Пасхой всегда горячка.
– Да, сэр, – кивнул Ларри. – Заказов много.
Он понимал, что это всё так, для затравки, и пригласили его для разговора о другом, но о чём? Догадаться, а, значит, и подыграть он не мог. Ньюмен почувствовал его затруднение и понял, что надо идти впрямую.
– Я хотел поговорить с вами, Лоуренс, о… Левине.
Ларри удивлённо посмотрел на него. Зачем? Ведь на том заседании вроде бы всё необходимое было сказано.
– Сэр?
– Да, о Маркусе Левине. Вы ведь… жили у него?
– Да, сэр, – очень спокойно ответил Ларри.
– О его смерти ходили разные слухи, – Ньюмен заговорил тише. – Официальная версия показалась нам неубедительной, но провести тогда своё расследование мы не смогли. Вы знаете… правду?
– Да, – твёрдо ответил Ларри, даже не прибавив положенного обращения.
– Кто его убил?
– СБ, – Ларри улыбнулся не своей обычной, а жёсткой, даже злой улыбкой. – Лично майор Натаниел Йорк.
Ньюмен изумлённо вскинул брови.
– Вот как? Тогда… тогда многое понятно. Вы смогли бы рассказать об этом на заседании?
– Да, сэр, – Ларри уже вернулся к своей обычной манере.
– И описание похищенного?
– Да, сэр. Я помню.
Ньюмен кивнул, и они приступили к рыбе.
– Нас удивило тогда, что похищенное исчезло и не всплывает даже на тайных аукционах и уголовных играх. Мы догадывались об исполнителях, потому что полиция практически отказалась работать по нашему запросу. Сейчас СБ вне закона, это многое меняет, – Ньюмен говорил и ел одновременно, получалось это у него очень естественно и даже элегантно. – Видите ли, Лоуренс, – Ларри еле заметно вздрогнул: он ещё не привык к такому обращению, – Лига защищает своих членов, и мы – не полиция, у нас нет сроков давности. Вы поняли меня?
– Да, сэр, – твёрдо ответил Ларри.
Ньюмен кивнул.
– На ближайшем заседании мы выслушаем вас. Недели через две. Вас устроит?
– Да, сэр, – кивнул Ларри.
Им принесли в маленьких чашечках чёрный, необыкновенно ароматный и нестерпимо горький кофе.
– Когда я только начинал, – задумчиво сказал Ньюмен, – я год стажировался у Старого Левине.
Ларри удивлённо посмотрел на него, и Ньюмен улыбнулся.
– Да, это было очень давно, и был жив ещё дед Маркуса. Правда, он уже не работал, и Старым Левине стали называть отца. А Маркус был уже не Младшим, а Молодым Левине и любил шалить и озорничать в работе. Конечно, за год нельзя проникнуться духом, но эта стажировка даёт очень много. Поэтому мы и сохраняем эту традицию.
Ларри понимающе кивнул. Ещё на том заседании, где его приняли в Лигу, ему сказали об этом и о том, что через два года Лига направит на стажировку к нему. Это его обязанность как полноправного члена Лиги.
Счёт был огромен по представлениям не только Цветного квартала, но и многих белых, и Ларри про себя поблагодарил то ли Бога, то ли неизвестно кого за то, что сообразил носить с собой много денег. Ему хватило и оплатить свою долю, и оставить чаевые.
Перерыв на ленч уже заканчивался, и Маркет-стрит заполнилась возвращающимися на работу служащими. Разговаривая о погоде и прочих пустяках, ювелиры дошли до магазина Ньюмена, попрощались рукопожатием, и Ларри поспешил к себе. Открыться надо вовремя, а для этого он должен войти в магазин до часу.
Входя в салон, он снял с двери табличку: «Извините, ленч», – и прошёл в кабинет. Проверяя себя, взглянул на запись в ежедневнике. Да, сегодня должны прийти за серьгами и ещё за цепочкой с подвеской-трилистником. Отлично, всё давно готово.
День катился своим чередом. Ларри работал в мастерской, выходил к покупателям, выдал заказы и принял четыре новых: один большой и срочный и три обычных, оформил все бумаги, обновил витрины заказов и на продажу. Джонатан будет доволен: все крестики из клада ушли за очень хорошие деньги. И завтра уже можно идти в банк, не стоит накапливать слишком много в сейфе.
В четыре часа он вышел опустить жалюзи под общий грохот и звон стали по всей Маркет-стрит, попрощался с охранником и, закрыв изнутри входную дверь и выключив свет в магазине, вернулся в мастерскую. Час безотрывной работы. Его час.
Работал он чётко и без излишней спешки. Ювелирное дело не терпит болтовни и суеты. Но, работая, он думал о своём. А ведь субботу придётся прихватить. Два часа утром. Но он возьмёт с собой Марка, и они будут вместе. А на следующей неделе надо будет поговорить с Дэннисом. К осени, когда Марк пойдёт в школу, надо решить проблему с домом. Ему надо думать о семье, а семья должна жить в доме. Меблирашки и пансионаты для одиночек. Как же выкроить время? Самый реальный вариант: пожертвовать одним из рабочих часов. Салон должен быть открыт в положенное время, ленч – у всех ленч, так что… Пожалуй, тогда в субботу поработать подольше, накопить задел и в понедельник звонить Дэннису, просить о встрече.
Ну вот, на сегодня всё. Ларри оглядел сделанное и стал убирать мастерскую. Убрав и заперев сейфы, он снял белый халат, повесил его в шкаф и достал синий рабочий. Уборщицы у него нет, да она и не нужна. Он сам отлично со всем справляется. Протерев полы в мастерской, кабинете и магазине и все витрины, Ларри ещё раз оглядел всё, проверил сейфы и шкафы, повесил в мастерской халат, надел пиджак и позвонил Крафтону, что уходит. Он уже знал, что Крафтон – не имя, а кодовый сигнал.
На улице ещё тепло и солнечно, но практически все жалюзи опущены, и прохожих заметно меньше. Вечерние торговля и развлечения на других улицах, а здесь уже тишина и спокойствие. Но он не последний, вон идут мастера из салона модной обуви, он не знает их имён, но вечерние встречи ежедневны, и потому они обмениваются молчаливыми, но вполне доброжелательными улыбчивыми кивками и расходятся. Его путь в Цветной квартал. Сейчас он зайдёт за Марком в пансион, они пообедают, придут домой и весь вечер будут вдвоём. Марк будет рассказывать о своих делах, новых приятелях, о том, что он успел узнать и выучить, как отвечал мисс Хольмстон, а она очень строгая, хоть и молодая, о том, как мистер Хольмстон похвалил его на спортивных занятиях, а миссис Хольмстон тоже хвалила, что он умеет правильно вести себя за столом. Ларри улыбнулся, предвкушая этот вечер и эти рассказы.
Россия
Ижорский Пояс
Загорье
Время от времени холодный ветер пригонял тучи, и на Загорье сыпались то снег с дождём, то дождь со снегом. И всё равно это была весна. И каждый такой холодный день был чуть-чуть теплее предыдущего.
Женя шла домой, бодро пристукивая каблуками черевичек и весело поглядывая на витрины магазинов. Как всё-таки всё хорошо, как хорошо, что они уехали оттуда и приехали именно сюда. И дело не в заработке, хотя и в нём тоже. И вообще… она всё же рассказала Эркину о гадании. Он удивлённо и с какой-то робкой надеждой посмотрел на неё.
– Женя, ты… ты веришь ей?
Она вздохнула.
– Не знаю. Она так уверенно говорила. И ты же… ты же во сне его видишь живым.
Эркин кивнул и глухо, пряча от неё глаза, сказал:
– Будем ждать.
И всё. Больше они об этом не говорили. Она, правда, испугалась было, что Эркин опять начнёт переживать, как тогда, зимой, но обошлось. И Бурлакову она написала, не удержалась. Глупо, конечно, верить гадалкам, они всегда говорят то, что клиенты хотят услышать, и мёртвые не воскресают, но… но написала, в понедельник в перерыв настучала на машинке и, не перечитывая, боясь, что передумает, запечатала в конверт и отправила, Бурлаков им тогда оставил свой домашний адрес. Хоть и представляла, как Бурлаков посмеётся над ней и её верой в гадание, но отправила. И неожиданно получила вежливое и совсем не насмешливое письмо, что тронут заботой, благодарит за внимание, ну, что обычно пишут. Так что и здесь всё обошлось благополучно.
А вокруг уже предпраздничная суета, ведь Пасха скоро, вот и закупают яйца, муку и прочее. Ну, в церковь они не пойдут, а кулич она спечёт и яйца покрасит, весь их «Беженский Корабль» к празднику готовится, никто не хочет хуже других оказаться. Баба Фима и остальные старухи бегают по квартирам, учат, показывают… Конечно, и она всё сделает, но у неё ещё свой праздник. Пасха в следующее воскресенье, а её праздник в среду. Четырнадцатое апреля. В этот день они встретились. И вот это надо отпраздновать по-настоящему. И очень удачно, что на среду выпадает: Эркин в первую смену работает, и, пока он будет с Алиской в Культурном Центре, она всё приготовит.
Женя хихикнула, предвкушая их лица и прибавила шагу. Как всё-таки всё хорошо!
С наступлением весны валенки стали совсем неподъёмными, и Эркин уже подумывал принести свои рабские сапоги, но тут Медведев отправил его, Миняя и ещё двоих получать летнюю спецуху – спецодежду. Куртку, штаны и сапоги. В одном этом сейчас, конечно, ещё холодно, но поддеть всегда можно, а летом, ну, летом ва-аще… а зимнее домой унесёшь, выколотишь и в кладовку до зимы. Выслушав все эти наставления, Эркин, переодеваясь после работы, увязал тёплые штаны, куртку и валенки в увесистый тюк. Хорошо, что он во вторую на этой неделе и четверг сегодня, так что ни со школой, ни с покупками не завязан.
Они шли вдвоём с Миняем и вели неспешный солидный разговор о хозяйстве. Идея устроить на кухонной лоджии что-то вроде погреба не оставляла Миняя. Мечтал он и об участке, чтоб сад с огородом, своё когда, а не покупное – это ж совсем другое дело. Эркин особо не возражал, но его ни свой сад с огородом, ни дом, где надо топить печь и таскать воду из колодца, нет, его это не привлекало. Водопровод и центральное отопление куда лучше.
– Оно, конечно, так, – вздохнул Миняй, – но вот печь, знаешь, русская, с лежанкой, это зимой залезешь, прогреет тебя и любую хворь снимет.
И Эркин невольно кивнул, вспомнив ту печь, без лежанки, правда, и как он прижался к ней всем своим избитым голодным телом, впитывая тепло.
– Да, – задумчиво сказал он, – печь – это хорошо.
– Во! – оживился Миняй. – А баня?!Да разве ванная, недомерок этот кафельный, в сравнение пойдёт?! И рядом не лежало! Попариться… слушай, а ты в бане, настоящей, с парилкой, был когда?
– Нет, – улыбнулся Эркин. – Только слышал, в лагере рассказывали.
– Ну вот. А я помню. Эх, сговориться бы с кем из наших, кто в Старом городе, у них там, почитай, в каждом дворе банька, да пропариться. Общественные тоже… то, да не совсем то. А там-то… да как следует… Это… это ж как заново родиться!
– А мне душ нравится, – возразил Эркин.
– Удобно, конечно, кто ж спорит, но для души баня лучше, – убеждённо сказал Миняй.
За разговором они незаметно дошли до дома и попрощались у центральной башни.
Время позднее, Алиса уже спала, но Женя, как всегда, ждала его.
– Эркин, – она быстро обняла и поцеловала его. – Ты как?
– Всё в порядке, Женя.
– А это что?
– Это моё зимнее, ну, – Эркин улыбнулся, – спецуха. Нам летнее выдали, а зимнее вот, я принёс.
– Ага, понятно, – кивнула Женя, – потом займёмся, раздевайся, и ужинать будем.
Эркин занёс свой тюк в кладовку, быстро переоделся в домашнее, умылся – душ потом, перед сном, Женя же ждёт – и прошёл на кухню. Накрытый стол, мягкий свет, нарядные занавески на окне, и всё, каждый шкафчик, крючок, полочка, – всё это его, куплено и сделано им. Никогда ему так хорошо не было.
– Вкусно?
– Мм-м! – Эркин даже глаза закатил, изображая полный восторг. – Потрясающе вкусно.
Женя засмеялась и встала, собирая посуду. Когда она потянулась за его тарелкой, Эркин перехватил и поцеловал её руку. А Женя, наклонившись, коснулась губами его волос. И пока она мыла и расставляла посуду, Эркин сидел за столом и смотрел на неё, и Женя ощущала его взгляд, как тёплое ласковое прикосновение.
– Завтра ты в школе?
– Да, – вздрогнул Эркин. – И я прямо из школы на работу. Алиса одна пообедает?
– Конечно. Она это ещё когда умела. И ты пообедать не забудь.
– Я у «соловьёв» поем.
«Соловьями» назывался трактир недалеко от Новой площади. Там висели клетки с ручными соловьями, нельзя было курить и шуметь, а кормили сытно и вкусно. Правда, недёшево. Но Эркина это уже не смущало. Разве в Бифпите они с Андреем не ели в лучшей цветной забегаловке? И жили в хорошей гостинице. И ведь как поешь, так и поработаешь.
– Хорошо, – кивнула Женя и, улыбаясь, но строгим голосом спросила: – Ты уроки сделал?
– Сделал, – ответно улыбнулся Эркин.
Всякое упоминание о школе вызывало у него улыбку. Он сам не ждал, что учёба так ему понравится.
– Ну и отлично.
Женя вдруг, неожиданно для себя, зевнула. Эркин легко, одним плавным движением встал и подхватил её на руки.
– Пошли спать, Женя, да? Сейчас я тебя отнесу, уложу…
– Да-а, – Женя, обхватив его за шею, положила голову ему на плечо. – А мыться ты будешь?
– А как же, – Эркин поцеловал её, входя в спальню.
Но уложить себя и раздеть Женя не дала, мягко высвободившись из его объятий. Эркин, как всегда, не стал спорить. Как Женя хочет – так и будет. Он быстро разделся до трусов, положил на место домашний костюм и ушёл в ванную.
Трусы в ящик с грязным, немного потянуться и под душ. И чего Миняй так о бане страдает? Душ с хорошим напором, душистым мылом… чего ж лучше? Что ещё нужно? А если много времени и хочется чего-то такого, то в ванне поваляться тоже… как говорят, не хило.
Эркин выключил душ, растёрся полотенцем и надел свой махровый халат. Мохнатая ткань приятно легла на чуть влажную кожу. Он затянул пояс и повёл плечами, увидев себя в зеркале. А что? Очень даже ничего. И враки все беляцкие, что после двадцати пяти кранты спальнику. Вот, двадцать шесть ему – и ничего!
Когда он вошёл в спальню, Женя уже лежала, но не спала, а перелистывала яркий глянцевый журнал. Эркин сбросил халат на пуф – утром отнесёт его в ванную – и лёг на своё место, потянулся, распуская мышцы, привычно закинул руки за голову. Женя закрыла и положила на свою тумбочку журнал. И, прежде чем выключить лампу, повернулась к Эркину.
