Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата
– Много бы ты навязала, кабы я с овцами всё лето не уродовался, – улыбнулся мужчина.
– Уродовался он! Вот за язык твой длинный тебя изуродуют, это вот да.
Спрятав куда-то под куртку деньги, женщина поправила на мужчине шапку, плотнее надвигая на уши.
Когда они отошли, Эркин тихо сказал:
– Женя, тебе платок нужен. Тёплый.
Он уже хорошо рассмотрел, как отличаются платки женщин от тонкой белой шали Жени. Да, купил бы он тогда в Бифпите такую же, как Андрей, как её, ангору, не пришлось бы сейчас деньги тратить, а он, дурак, пофорсить захотел.
– Да, надо, – озабоченно кивнула Женя. – И тебе шапку надо, в этой холодно. И Алисе.
– Алисе, да, – согласился Эркин. – А мне лучше ушанку.
Взрослых мужчин в вязаных шапках он не видел и оказаться, не как все, не хотел. Женя поглядела на его сосредоточенное лицо и вздохнула.
– Здесь нет ушанок.
– Значит, на другом рынке куплю, – очень спокойно сказал Эркин.
Женя, зная, что скрывается за его спокойствием, кивнула. Да и в самом деле, ушанка ему удобнее, все мужчины в таких, меховых или форменных армейских. А пока они купили Алисе вязаную тёплую шапочку с длинными ушами, которые можно вокруг шеи завязать как шарфик. А Жене платок, белый, даже чуть кремовый, с зубчатой каймой по краям и достаточно плотный. И пошли к выходу. А то ещё – не дай бог – на поезд опоздают.
Эркин, заметив, что ботики Алисы залеплены снегом, взял её на руки. Женя шла рядом, положив на его локоть ладонь в ярко-красной с птичками варежке, и внимательно разглядывала встречных. Да, в вязаных шапочках – с гребешком на темени или круглых, плотно охватывающих голову – только мальчишки и… молодые парни. У девушек ещё помпончики или кисточки. А мужчины в ушанках.
Они вышли на платформу и… оказались на новом рынке. Но здесь торговали съестным. Пассажиры из их поезда быстро раскупали горячую картошку в мундире, солёные огурцы и капусту, молоко, сваренные вкрутую яйца, пирожки, сало, вяленую рыбу… Глаза разбегались, а времени уже не было.
– Эгей! – окликнул их Владимир. – Давайте быстро, я на всех взял. Две минуты осталось!
Но они успели войти в вагон, пройти в свой отсек, Женя даже снять с Алисы пальто и шапочку, когда поезд дёрнуло, шатнуло и, наконец, перрон под окном поплыл назад. На столике солдатский котелок с ещё горячей картошкой и миска с огурцами. Снова началась суматоха. Женя с Олей наводили на столе уже обеденный порядок. Алису водили в уборную мыть руки. Бегали к проводнику за чаем. И, всё уладив, сели обедать. Эркин опять у окна, Алиса у него на коленях, Женя рядом, Владимир и Оля – напротив. Ели картошку с тушёнкой и огурцами, хлеб с салом, пили горячий сладкий чай. И разговор шёл общий, перескакивающий с одного на другое, шумный и весёлый. Как и по всему вагону.
Наевшись, Алиса задремала, привалившись к плечу Эркина. И её уложили на верхнюю полку, благо Эркин не убирал постель. А немного погодя легла и Женя. Забралась к себе Оля.
– Ну что, браток, – Владимир показал глазами на верхнюю полку, – пойдём покурим?
– Пойдём, – согласился Эркин.
Они прошли в холодный продуваемый тамбур.
– Смотрю, – Владимир, ловко приладившись между костылями, скручивал самокрутку, – ты не любитель курева.
Эркин кивнул и улыбнулся.
– В хорошей компании отчего же и нет?
– И с выпивкой так же?
– Ну да, – Эркин, улыбаясь, кивнул ещё раз. – А так… мне незачем. И брат не пил.
И как всегда упоминание об Андрее отозвалось болью. Эркин глубоко затянулся и, и сдерживая себя, так сжал сигарету, что она погасла. Резким движением он выбросил окурок в щель под наружной дверью.
– Ничего, браток, – Владимир смотрел на него внимательно с понимающей улыбкой. – Ничего, всё обойдётся.
– Обойдётся? – переспросил Эркин.
– А как же. Жизнь не останавливается. Тебе жить, детей своих растить… и брата помнить.
Эркин кивнул и сосем тихо, еле слышно за грохотом колёс, сказал:
– Простить себе не могу. Лучше бы меня…
Владимир покачал головой.
– Не казни себя. Это война, браток, на войне любая пуля… либо ты кого собой закроешь, либо тебя закроют. Тебя бы убило, он бы так же говорил?
– Да, – сразу ответил Эркин. – Конечно, так.
– Ну вот.
Владимир докурил сигарету, и они пошли обратно. Но до своего отсек Эркин добрался один. Владимира окликнули из большой компании, плотно набившейся в один из отсеков. Эркин вместе с Владимиром подсел, вежливо глотнул за Победу из предложенной кружки, заел салом и незаметно ушёл.
В их отсеке стояла сонная тишина. Он осторожно, чтобы не разбудить взглядом, посмотрел, как спят Женя и Алиса, и лёг на нижнюю койку, не разворачивая тюфяка. Ну, вот и всё. Белый свет за окном, стук колёс под полом. Вот и всё… Напряжение, державшее его с того момента, когда он взял в руки жёлтую карточку визы и маршрутный лист, отпускало, уходило вглубь, сменяясь уже другим. Он уже не сомневался, что они благополучно доберутся до Загорья, но какое им там дадут жильё? И работу. Да, была бы работа. В крайнем случае… опять мужская подёнка. Он видел у домов поленницы, так что напилить и наколоть дров, починить сарай, просто грузчиком… он возьмётся за любую работу. Даже, если надо, имение вспомнит. Город-то он город, но под городом должны быть какие-то имения. Надо будет, так пойдёт скотником, конюхом, просто батраком. Работы он не боится, силы хватит. Правда, зимой батраки не нужны, на это только весной нанимают, но до весны он продержится. Обещали ссуды. Безвозвратная, беспроцентная… хорошо, конечно, но… нет, всё это так, одни разговоры, Грег говорил: «Сотрясение воздуха». Жильё, жильё и работа – вот что важно.
Наверху завозилась, забарахталась Алиса. Эркин встал и помог ей слезть. И улыбнулся Жене.
– Я отведу.
Алиса, посапывая, натянула прямо на чулки ботики. Эркин, подражая виденному не раз у Жени, одёрнул на ней платье, взял за руку, и они пошли в уборную. Алиса шла рядом с ним, крепко держась за его руку, но не от страха. Она ничего не боялась и шла гордо, высоко подняв голову и победно поглядывая по сторонам.
– Ух ты! – восхитился вихрастый парень в неподпоясанной гимнастёрке с двумя рядами орденов, когда Алиса строго посмотрела на него за то, что он не сразу уступил им дорогу. – Ну, генерал!
– А то! – засмеялись в ближайшем отсеке. – У этой муж по струнке ходить будет!
– Не по струнке, а по полу, – поправила их Алиса.
Хохот грохнул с новой силой. Улыбнулся и Эркин, проводя Алису за руку в дверь уборной, потом захлопнул за ней дверь и остался снаружи, предупредив:
– Замок не трогай.
– Ага, – кивнула Алиса. – А ты не уйдёшь?
– Нет. Я здесь подожду.
Возилась Алиса долго и вышла с мокрыми руками и мордашкой. Эркин безнадёжно пошарил по карманам в поисках чего-нибудь подходящего и повёл Алису обратно, беззвучно ругая себя за то, что не сообразил захватить полотенце.
– Смирно! – встретил их тот же отсек. – Равняйсь! Генерал идёт!
Алиса строго посмотрела на хохочущих мужчин, но не выдержала и тоже засмеялась. Так, под общий смех, они и вернулись к себе.
– Мама пусть спит, – заявила Алиса, когда Эркин вытер ей лицо и руки. – А я в окно смотреть буду.
Эркин помог ей сесть поудобнее и сам сел рядом.
– Боевая она у тебя, – улыбнулся лежащий на своей полке Владимир. Он вернулся в отсек, пока Эркин ждал Алису возле уборной.
Эркин кивнул с удивившей его самого самодовольной улыбкой. Он сидел рядом с Алисой, прислонившись спиной и затылком к стене и вытянув ноги. Неумолчно стучали под полом колёса, смеялись и пели весёлые компании. За окном стремительно летела назад белая ровная земля. И Владимир кивнул в ответ на невысказанный вопрос Эркина.
– Да, здесь войны, считай, уже не было. Отсюда их в первый год ещё выбили, не дали зацепиться.
– Да, – Эркин вгляделся внимательнее. – Воронки есть, а окопов не видно.
– И по лесу видно. Заметил, до самого Олсуфьева и за ним немного, но тоже леса возле дороги не было.
– Д-да, – чуть удивлённо согласился Эркин. – А почему?
– Вырубили. Партизан опасались, и вот вдоль дорог, что железки, что шоссейки на сто метров лес вырубали. Чтоб никто незаметно не подобрался.
Эркин уже по-новому глядел на бегущую за окном равнину. О партизанах он слышал.
– А… здесь? Тоже?
– Нет, сюда они не дошли, – сказал с верхней полки Оля. Она лежала ничком, обхватив руками подушку и глядя в окно. – Попыхтели, сволочи, и откатились. Но бомбили много, – и после недолгого молчания всё-таки спросила: – Слушай, где же ты был, что ничего этого не знаешь?
– Я рабом был, – спокойно ответил Эркин по-английски.
Сразу оторвалась от окна и обернулась к нему Алиса, по-детски округлила рот Оля, вскинул глаза Владимир. Эркин смущённо улыбнулся.
– Я не знаю, как это по-русски сказать.
– И не надо, – кивнул Владимир и улыбнулся Алисе. – Ну что, синеглазка, насмотрелась?
Алиса молча подвинулась ближе к Эркину и залезла к нему на колени. Он улыбнулся ей.
– Устала?
– Не-а, – шёпотом ответила Алиса и спросила: – А ты чего по-английски? Мы назад едем, да? Я не хочу.
– Я тоже, – ответил Эркин и пересел вместе с ней вплотную к окну. – Давай смотреть вместе.
– Ага, – согласилась Алиса, строго посмотрела на Олю и уставилась в окно.
Женя, не открывая глаз, перевела дыхание. Слава богу, обошлось. Эркин молодец, отвлёк Алиску. Психолог так и советовала. Не запрещать, а отвлекать, переключать внимание. Может, со временем всё и забудется. В лагере Алиса не боялась английского, болтала напропалую, только перемешивала, ну, как все. Нет, когда осядем на место, надо будет опять ввести «английские» и «русские» дни. И обязательно, ну, хоть полчаса в день читать ей вслух. И начать её учить. И Эркина, конечно, он так сильно переживает, что неграмотный. И сразу по-русски. Русский ему важнее. Конечно, так и надо. И хорошо, что она все книги с собою взяла. А русские уже на месте купит. Женя улыбнулась. Да, конечно, и как бы ни было трудно, подработку она искать не будет. Конечно, будет работать, но надо и домом заниматься. И Алиской. А то беспризорницей растёт. При живых-то родителях.
Совсем незаметно что-то менялось за окном. Эркин вдруг увидел, как посинела белая даль, и не сразу понял, что это сумерки. Уже вечер?
– Митьково, – сказал проводник, проходя мимо их отсека. – Стоим десять минут.
Алиса отвернулась от окна.
– Эрик, мы пойдём гулять?
– Нет, – сразу ответила сверху Женя.
– Мам! – ахнула Алиса. – Ты не спишь?
– Нет, – улыбнулась Женя. – Уже не сплю.
Она села, и Эркин одним ловким гибким движением снял Алису с колен, вывернулся из-за стола, встал и помог Жене спуститься. Поезд как раз остановился, и их прижало друг к другу. Всего на мгновение, но Эркина обдало горячей, будто он залпом полную кружку водки выпил, обжигающей губы и горло волной. Он сглотнул и, с трудом шевеля онемевшими губами, сказал:
– Пойду чаю принесу.
– Чая на остановках нет, – сказала с верхней полки Оля.
Но Эркин уже вышел. Он быстро прошёл, почти пробежал по вагону, рванул дверь тамбура и, едва не столкнувшись с проводником, спрыгнул на перрон.
Синее небо, голубоватый снег, жёлтые пятна фонарей. Эркин глубоко вдохнул холодный, защекотавший горло воздух. Холода он не то что не ощущал, а не замечал. Не до того. На мгновение его тело ощутило тело Жени, её мягкую теплоту. Он не мог ошибиться. Женя… он не противен Жене, она… нет, рано ещё… нельзя об этом… пока нельзя.
Эркин шагнул к какой-то нелепой железной коробке в половину его роста, торчавшей зачем-то на платформе, сгрёб снежную шапку с её верхушки и протёр снегом лицо.
– Эй, – окликнул его проводник, – не пойму, остаться здесь решил?
– Иду!
Эркин одним прыжком вернулся в вагон и весело спросил у проводника.
– Чай есть?
Проводник улыбнулся, встопорщив усы.
– Неси кружки.
– Ага! – радостно кивнул Эркин.
Вагон качало, или это у него ноги заплетались от радости, но возвращался Эркин, хватаясь за стойки. Женя, увидев его мокрое лицо, ахнула:
– Ты выходил?! Эркин, ты с ума сошёл, ты же простудишься! Тебе сейчас надо горячего!
– Ага, – согласился сразу со всем Эркин, сгребая со стола кружки. – Я за чаем.
– Всем чаю, – кивнула Женя. – Донесёшь?
– No problem! – по-прежнему весело ответил Эркин, выходя из отсека.
– Я помогу! – сорвалась с места Алиса.
И вылетела в проход так быстро, что Женя не успела её перехватить.
– Ты лучше не мешай! – крикнула ей вслед Женя.
Владимир рассмеялся и сел.
– Ох, огонь-девка! – и подмигнул Жене. – Ещё наплачешься, как кавалеров гонять придётся.
– До этого ещё дожить надо, – рассмеялась Женя. – Тогда и посмотрим.
Под взрывы хохота, отмечавшие их путь, вернулись Алиса и Эркин. Эркин нёс, ловко ухватив за ручки, пять дымящихся кружек, а Алиса важно шла впереди, расчищая ему дорогу возгласами:
– Осторожно! Дайте пройти! Горячее несём!
Эркин старался не смеяться, чтобы ненароком не расплескать действительно горячий чай, но Женя и Владимир хохотали от души.
– Ну вот, – гордо сказала Алиса, когда Эркин поставил кружки на столик. – И ничего я не помешала, а даже помогла.
Отсмеявшись, Эркин сел в угол, и Алиса заняла своё законное место на его коленях.
Сверху спустилась Оля, но не успели все сесть за стол, как в их отсек заглянул тот самый парень, что первым назвал Алису генералом. В руках у него был большой кулёк из газеты.
– Генералу чай сладкий положен, – весело заявил он. – Держи.
Положил кулёк на стол и ушёл. Женя растерялась, а Владимир только улыбнулся.
– Ну-ка, посмотрим, чем они генерала чествуют, – и уверенно развернул кулёк.
На столик посыпались конфеты, пряники и плитка шоколада. Алиса радостно взвизгнула, но Женя нахмурилась. Насупился и Эркин.
– Когда с добром, на добро и идёт, – пресёк непрозвучавшие возражения Владимир и подмигнул Алисе. – Давай, хозяйка, распоряжайся.
Сосредоточенно хмуря белые брови, Алиса стала делить конфеты и пряники. Конфеты, хоть и разные, но разделились поровну. Пряники Эркин разрезал ножом, и тоже на всех хватило. А шоколад… Алиса горестно вздохнула, бережно держа большую без обёртки плитку, покосилась на Женю, на Эркина, вздохнула ещё раз.
– Разрежь и её, Эрик.
Эркин разделил ножом толстую плитку на пять равных частей, и Алиса раздала шоколад, конфеты и пряники. Всем поровну и себе последней. И стали пить чай. К удивлению Алисы, шоколад оказался несладким.
– Это лётчицкий, – объяснила Оля. – Лётчикам в пайке дают. Он сытный.
За окном было уже совсем темно, в вагоне горел яркий свет и опять… пели, смеялись, плакали, ругались…
– Уф, хорошо как, – Оля допила свою кружку и положила её боком на стол. – Давайте, что ли, и мы споём.
– Водки не пили, так с чего петь? – хмыкнул Владимир. – Или ты с чая захмелела?
А чего ж нет? – засмеялась Оля. – Что мы, хуже других? Ну, подтягивайте.
Она села поудобнее, прислонившись к стене, словно для пения ей была нужна опора, и запела. Владимир улыбнулся.
– Слабая у тебя голова, коль от чая хмелеешь.
И стал подтягивать.
Эту песню Эркин знал. Её пел Андрей ещё на выпасе, и по-русски, и по-английски. И он свободно присоединился к поющим. Тогда эти слова рвали ему душу до подступавших к глазам слёз, но сейчас он пел спокойно. И, к его радостному изумлению, Женя тоже запела. Алиса переводила внимательный взгляд с одного поющего на другого, и наконец её тоненький голосок неожиданно точно вступил в песню.
– Жди меня, и я вернусь, – старательно, явно не думая о мелодии, выговаривала Оля.
Пели, не думая, слышит ли их кто или нет, пели для себя. И закончив одну песню, начали другую. Ещё ни разу Эркин не получал такого удовольствия от пения. Даже… даже на выпасе. Нет, там они тоже пели для себя, но всё равно это было… не так, не совсем так. И впервые пожалел, что нет гитары, было бы совсем здорово.
После третьей песни продолжили чаепитие.
– Хорошо поёшь, браток, – Владимир с улыбкой смотрел на Эркина.
Эркин поймал ласково-гордый взгляд Жени и улыбнулся. Что ответить, он не мог придумать, но улыбки оказалось вполне достаточно. Улыбалась и Оля. И вдруг ахнула:
– Ой, батюшки, до Стёпина совсем ничего осталось!
Она вскочила и быстро, с привычной ловкостью собрала свой мешок. Владимир завернул из остатков снеди кусок сала и полбуханки хлеба, протянул ей.
– Не забудь.
– Да у меня ещё…
– Не спорь со старшими, – строго сказал Владимир, засовывая свёрток в её мешок.
– По званию? – съязвила Оля.
– По возрасту, – хмыкнул Владимир.
В отсек заглянул проводник.
– Готова? А то три минуты стоим.
– Ага.
Оля взяла у него свой билет, засунула в нагрудный карман, надела ушанку, застегнула и затянула ремнём шинель и вдруг порывисто обняла Женю, чмокнув её в щёку, так же быстро поцеловала Владимира, Алису и Эркина. Выпрямилась, щёлкнув каблуками, и козырнула им.
– Счастливо вам.
– И тебе счастливо, сестрёнка.
И Оля убежала. Поезд замедлил ход, остановился и почти сразу снова дёрнулся.
– Вот и Стёпино миновали, – Владимир улыбался, но глаза у него были грустными.
– А дальше? – спросила Женя.
– Ну, Горянино не в счёт, а там Батыгово, Пузыри и Иваньково. И всё, – он подмигнул серьёзно глядящей на него Алисе. – И всё, синеглазая. Я в Батыгове сойду, вы дальше поедете. До Иванькова.
Алиса кивнула и вдруг сказала:
– А ты поезжай с нами.
– Ну, спасибо тебе, синеглазка, – рассмеялся Владимир. – Спасибо за честь, но у меня свой дом есть.
За окном стало уже совсем темно, вагон раскачивала набирающая силу гульба.
– Рано приезжаем, – сказала Женя. – Давай, Алиска, спать ложиться, а то я тебя утром не подниму.
– Ну-у, – протянула Алиса, оглядывая стол в поисках случайной конфеты, но всё вкусное закончилось и спорить было уже не из-за чего. – Ладно. Только я сама в уборную пойду.
– Ещё чего! – сразу поняла её хитрость Женя. – Нет уж, я тебя знаю.
Алиса вздохнула. Она-то рассчитывала по дороге выяснить, всё ли положенное генералу ей дали. В лагере и детьми, и взрослыми много и подробно обсуждалось, как зажиливают пайки, не выдают всего, так что проверить надо обязательно, но при маме такое никак не получится. Владимир улыбнулся ей вслед.
– Ну что, браток, глотнём на прощание. Солдату трезвому, как зимой голому. Неловко.
Эркин кивнул. Он расстелил для Жени с Алисой постель и пересел к Владимиру. Тот достал свою флягу и аккуратно плеснул в кружки.
– Ну вот. За встречу и на прощание, и чтоб мы ещё раз встретились. А это, – он тряхнул флягу так, чтоб булькнуло, и завинтил колпачок. – это я уже дома выпью.
Они сдвинули кружки и выпили одним глотком. Эркин сразу потянулся за хлебом с салом, а Владимир удовлетворённо крякнул, выдохнул и только после этого стал есть.
Вошла Женя, ведя за руку умытую Алису, и, увидев приготовленную постель, обрадовалась.
– Ой, Эркин, спасибо. Алиса, живо спать.
Эркин улыбнулся им и встал.
– Пошли, покурим.
Владимир кивнул.
– Не будем мешать. Пошли.
Вагон гулял, как и вчера, но многие спали или просто лежали на своих полках. В холодном продуваемом тамбуре Эркин, держа незажжённую сигарету, посмотрел на сосредоточенно скручивавшего самокрутку Владимира.
– У нас говорили. Раз выжили, то и проживём.
Владимир закурил и кивнул.
– Спасибо на добром слове, браток. Оно, конечно, с руками и головой устроиться везде можно. Да и не чужая она мне, Лидка, Лидия Алексеева, не совсем чужая, – и невесело усмехнулся. – Её прабабушка моему дедушке сестра сводная. Представляешь?
Эркин степени родства представлял очень смутно. Его познания в этой области исчерпывались родителями, детьми, братьями и сёстрами. И ещё помнил, что Андрей называл Алису племянницей. Но, подыгрывая, он сочувственно покивал. Владимир улыбнулся.
– Ничего, браток, всё утрясётся. Это ты правильно сказал. Раз выжили, то и проживём. Ну, – Владимир погасил и выкинул окурок. – Пошли.
И по пути, как обычно, перекликался с гуляющими, отругивался и отшучивался, но Эркин чувствовал, что ему не по себе, что Владимир этой встречи не то что боится, а опасается.
Женя и Алиса уже спали. Эркин кивнул Владимиру, разулся и залез на свою полку. Владимир лёг, не раздеваясь, поверх одеяла. Сверху Эркин видел его лицо. Ну, так всё понятно. Конечно, Владимиру… неловко, он на костылях, ноги, правда, обе есть, но, похоже, одна совсем не действует, калека, а мужик нужен здоровый, так все в лагере говорили. Но это и в самом деле так оно и есть. Нет, если бы с ним что и случилось, Женя бы никогда его не выгнала, но это же Женя…
Незаметно для себя он задремал и проснулся, когда поезд остановился. Но и глаз открыть не успел, как вагон снова дёрнулся. Значит, это – как его? – да, Горянино, а там Батыгово. Эркин разлепил веки. Владимир, стараясь не шуметь, укладывал свой мешок.
– Сало возьми, – сказал Эркин чуть громче камерного.
Владимир мотнул головой.
– Чего с такой мелочью возиться, а синеглазке перекусить утром, – поднял голову и, встретившись с Эркином взглядом, улыбнулся. – У меня ещё кусман в заначке, не голым еду, не бойсь.
Эркин улыбнулся в ответ и спрыгнул вниз, обулся. Он ничего не сказал, но Владимир понял и благодарно кивнул.
– Спасибо, браток.
Он собрал мешок, хлопком по нагрудному карману проверил документы и стал одеваться.
Когда к ним заглянул проводник, Владимир уже стоял в туго подпоясанной шинели и лихо сбитой набок шапке-ушанке, мешок за плечами, и если бы не костыли…
– До Батыгово две минуты.
– Спасибо. Держи, браток, – Владимир вложил в руку проводника три рубля. – С меня за постель, за чай и тебе на чай, а мне на удачу.
– Спасибо, – кивнул проводник и посмотрел на тоже уже одетого Эркина. – Выходишь, что ли?
Эркин молча кивнул, чувствуя, что говорить сейчас ничего не нужно.
– Смотри, всего семь минут стоим.
Проводник взял скатанный в рулон тюфяк Владимира и отступил, давая им дорогу. Владимир быстро шёл по проходу, весело перекликаясь с желавшими удачи и отшучиваясь, но идущий следом Эркин всё ещё чувствовал его напряжение.
В тамбуре проводник догнал их, приготовил дверь и открыл её практически одновременно с остановкой поезда.
– До свиданья, браток.
Владимир сильным уверенным движением выставил на перрон костыли и выбросил себя вперёд. Эркин спрыгнул следом за ним. Облако снежной пыли ударило его в лицо. И почти сразу, он даже дыхания перевести не успел, из слепящего снежного ветра донеслось:
– Володя! Владимир Кортошин! Володенька!
– Лида! – ответно крикнул Владимир. – Алексеева Лида! Я здесь!
К нему подбежала и с ходу обняла женщина, закутанная в платок поверх странного – Эркин таких раньше не видел – пальто из овечьих шкур.
– Ой, Володенька, ой, наконец-то! – целовала она Владимира. – Ой, мы ж тебя неделю уже встречаем! Ой, Тася, Тася, здесь он, здесь, ой, Володенька, это ж Тася, подружка моя, ой, мы ж тебя ж ждали так.
– Тася, – вторая женщина, так же вынырнувшая из снежной темноты, церемонно подала руку Владимиру.
Эркин, следивший за всем этим с живым интересом, услышал крик проводника, что минута осталась, и шагнул к Владимиру.
– Удачи тебе!
– Спасибо, браток, – Владимир крепко обнял его и поцеловал. – И тебе удачи во всём, – и оттолкнул от себя. – Беги, отстанешь!
Эркин подбежал к вагону, уже начавшему движение, и ловко запрыгнул в тамбур, оглянулся. Владимир уходил, и две женщины с двух сторон с ним.
– Батыговские девки ловки, – хмыкнул проводник, закрывая дверь. – Только глянешь, а уже оженили. Беги, грейся.
Эркин не чувствовал себя замёрзшим, но, войдя в наполненный живым теплом вагон, понял, насколько там было холодно. А им ехать ещё дальше на север. До Иванькова. Потом на Ижорск. И уже оттуда в Загорье. И будет всё холоднее, и холоднее. А зима только началась. Он-то думал, что носки, варежки, ну, ещё шапка – и всё, остальное у него есть, а теперь… и Жене, и Алисе тоже надо. Сколько же у них на одну одежду уйдёт?
В их отсеке на полке Владимира сидели двое мужчин. Видимо, подсели в Батыгово. И не в военном. Их толстые тёмные пальто с меховыми воротниками висели на крючках. И шапки там же. Тоже меховые, но не ушанки, а просто круглые и чуть сплющенные с боков. Стол был занят, и мужчины разложили свои бумаги прямо на полке. Когда Эркин вошёл, один из них поднял голову и улыбнулся.
– Здравствуй. Потеснили мы тебя.
– Здравствуйте, – ответно улыбнулся Эркин. – Нет, я на верхней.
Открыла глаза и приподнялась на локте Женя.
– Эркин? Ты выходил?
– Я Владимира проводил, – ответил Эркин, снимая куртку. – Тебе не дует от окна? Давай, я куртку подсуну.
– Нет, всё в порядке, – Женя заметила новых попутчиков и улыбнулась им. – Здравствуйте.
– Здравствуйте. Мы разбудили вас?
– Нет, ничего, – Женя ещё раз улыбнулась им и отдельно Эркину. – Ты ложись, поспи ещё.
– Да, сейчас.
Эркин оглядел еду на столике, собрал и переложил так, чтобы освободить часть стола, разулся и залез на свою полку. И даже ещё лечь не успел, как словно провалился. И расстёгивал под одеялом рубашку и джинсы уже во сне, ни о чём не думая и ничего не ощущая. В Иваньково они приезжают в шесть сорок. До шести можно спать. Сорока минут им на сборы хватит.
– Этот вариант нерентабелен…
– Да, но Старик упрётся…
– Старику с его технологиями на пенсию пора. Отжившие категории…
– Весьма живучи…
– Элементарно…
– Оптимизация эффективности…
– Проверь по коэффициентам…
– Да, капэдэ приличный, но…
– Отвёрточная сборка, чего ты хочешь…
Доносившиеся откуда-то непонятные, словно и не по-русски говорят, слова не мешали и не тревожили. Эркин спал спокойно, без снов, но готовый проснуться, как только шевельнётся Женя. И опять шорох, как будто кто-то скребётся в вагонную стенку. Но сейчас он вдруг понял: это же снег. Снег… они в России… пусть будет холодно, трудно, но они в безопасности, они в России…
Алабама
Графство Олби
Округ Краунвилль
«Лесная поляна» Джонатана Бредли
Большие снежные хлопья важно опускались на мокрую холодную землю и даже не сразу таяли. Фредди с наслаждением вдохнул запах снега, лёгкий, едва уловимый и такой особенный. Нет, всё-таки не плохо и даже хорошо. Год они продержались, и сделано… ну, пусть кто другой на их месте попробовал бы сделать больше.
Роланд, выгнав лошадей в загон, яростно чистит конюшню. От скотной доносится пронзительный голос Дилли, распекает Рыжуху, что сено не жрёт, а под ноги кидает. Гомонит малышня. В Большом Доме стучит топор Сэмми. Тарахтит новый движок, что-то Стеф его на слишком больших оборотах гоняет. Ларри несёт, широко перешагивая через лужи, стопку дубовых панелей в кладовку, а за ним Марк тащит охапку обломков плинтусов, да, капитальное было сооружение, если до сих пор разламываем. Мамми запирает продуктовую кладовку, а Роб стоит рядом в обнимку с мешочком крупы. Чего-то Молли не слышно, нет, подала голос, она всегда, управляясь на птичнике, поёт, если б у неё ещё репертуар был хоть на одну песню побольше, а то одно и то же, Рол, правда, от её пения млеет, но это уже только его проблема. Но что там Стеф с движком вытворяет? Ладно, посмотрим.
Фредди поправил шляпу и решительно пошёл к котельной. Джерри оглянулся ему вслед, но остался сидеть на изгороди конского загона: он не терял надежды подманить какую-нибудь из лошадей и прямо с изгороди прыгнуть ей на спину. Том побежал за Фредди, но потом повернул на кухню: там всё-таки интереснее, чем в конюшне.
В котельной было жарко, пахло соляркой и маслом. Стеф в комбинезоне на голое тело кидал уголь в топку и, когда Фредди вошёл, бросил, не оборачиваясь:
– Ага, в самый раз.
Фредди усмехнулся.
– Так ты заманивал меня, что ли?
Стеф захлопнул дверцу, поставил на место лопату и подошёл.
– Нет, просто проверяю, мне звук не нравится. А разговор тоже есть.
– Давай, – кивнул Фредди.
Они сели к маленькому столику у окна. Стеф тяжело выложил на столешницу масляно блестящие с въевшейся в трещины угольной пылью набрякшие руки.
– Вот какое дело. Контракт у всех до Рождества, так?
– Так, – кивнул, сразу насторожившись, Фредди.
– И когда расчёт будет? Двадцать четвёртого?
– А ты когда хочешь? – спросил Фредди.
– Пораньше бы надо. И не мне, а всем.
– Зачем?
– Рождество, а подарки купить не на что. Хэллоуин нам испоганили, неужто и Рождества не будет? – Стеф достал сигарету, но не закурил. – Человеку праздники нужны.
– Чёрт! – Фредди озадаченно сбил шляпу на лоб и почесал в затылке. – Об этом мы и не думали. Это ты здорово сообразил, Стеф. Значит, чтоб было настоящее Рождество?
– Ну, гуся да карпа каждому не выйдет, – засмеялся Стеф, – но ёлку хоть какую, и подарки, и чтоб каждый с деньгами по магазинам прошёлся, выбрал, да купил… Это надо.
Фредди кивнул.
– Ладно. Это всё можно. А до города как? Пешком?
Стеф улыбнулся.
– Зачем пешком? Если пошарить, подумать и руки приложить, фургончик вполне можно сварганить. Две лошади и свободный день. Возможно?
– Делайте фургон, – кивнул Фредди. – Остальное за мной. И на какой день расчёт?
– А на двадцатое. Три дня, чтоб посменно съездить, а там уже и Сочельник.
– И двадцатого лучше тихо сидеть, – задумчиво сказал Фредди.
Стеф кивнул.
– И это. В городе, может, что и будет, а мы там позже окажемся. И приодеться людям надо. А то… год Свободе скоро, а во всём рабском. Ларри рассказывал, как на него в городе лупились, пока он себе джинсы и ковбойку не купил.
– Дело, – Фредди хлопнул рукой по столу и встал. – Хорошая голова у тебя, Стеф.
– Жалко, такому дураку досталась, – рассмеялся, вставая, Стеф. – Это мне моя покойница всё повторяла, и это же я от неё на прощание услышал, когда арестовали меня, – прислушался к движку. – Воет, гадина. Перебирать надо.
– Завтра и переберём, – кивнул Фредди. – А сейчас выруби, пока в разнос не пошёл.
– Я на конюшне командую? – ядовито спросил Стеф.
– На конюшне у тебя полномочный представитель сидит, – рассмеялся Фредди.
Стеф самодовольно ухмыльнулся.
– Да, о ёлке не бери в голову, – сказал, уже выходя, Фредди.
Снег продолжал идти, земля уже стала белой, только лужи чернели. Да, чёрт, конечно, Стеф прав. Джонни вернётся из города и пусть рассчитает всех. Рождество должно быть. Со Стефом им тоже повезло: не только всю механику на себе тянет. А в город… да, в две смены. В одной Ларри с Роландом, ну и Молли, конечно, и их детвора. А в другой – Стеф и Сэмми со своими. В такой комбинации если и выпьют, то не запьют. Самый в этом слабый Сэмми, но его Стеф удержит. А Ларри с Роландом заводить один другого не станут. Да, Дилли лучше не ездить, а то ещё родит дорогой. Ну, это, правда, не его проблема, тут Мамми приглядит. И с фургоном Стеф здорово придумал.
За этими размышлениями Фредди обошёл двор, и возле кладовок его остановил Ларри.
– Прошу прощения, сэр, но не соблаговолили бы вы зайти сегодня в мастерскую?
– Хорошо, Ларри, – кивнул Фредди. – Через час после ленча. Устроит?
– Разумеется, сэр.
Ларри склонил голову в вежливом полупоклоне, и восхищённо наблюдавший за ним Марк повторил его жест. Когда Фредди отошёл, Ларри посмотрел на сына.
