Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата
Старый город давно спал, окошки все тёмные, огни везде погашены, даже собаки не лают, и только его шаги по заснеженной улице. Вот их проулок, забор, когда снег стает, чинить надо будет непременно, дверь не заперта – его ждут.
Войдя в сени, Артём на ощупь задвинул щеколду и вошёл в кухню, так же закрыв за собой дверь. Бабка у себя в горенке сопит, а дед? Дедова храпа не слышно.
– Тёма?
– Ага, я это.
Дедова фигура в нижней рубашке и исподниках смутно белела в дверях горницы.
– Ужин тебе на столе оставили, – дед зевнул. – Поешь и ложись.
– Ага, спасибо.
Он нашарил на столе и зажёг коптилочку – большая лампа ему ни к чему. Миска под полотенцем и кружка, накрытая двумя толстыми ломтями хлеба. Дед ещё раз зевнул, перекрестив рот, и Артём, увидев это, вспомнил и перекрестился на икону, садясь за стол. Дед кивнул.
– Ну и как?
– Похвалили, – сразу сказал Артём. – Книжки дали вот, тетради. Деда, я в пятницу ещё позже приду, шесть уроков будет.
– С богом, – дед улыбнулся и сел к столу. – А то скоро женить тебя, а ты без грамоты, непорядок это.
Артём покраснел и осторожно спросил:
– Дед, а жениться… обязательно?
– Посмотрим, – дед снова улыбнулся. – Спешить с этим незачем, но и забывать не след.
– Угу, – не стал спорить Артём.
Он доел кашу, выпил молоко и встал сразу отяжелевшим и сонным. Взял свои положенные на угол стола книги и тетради, задул коптилку, и они пошли к себе.
Дед сразу прошлёпал к лежанке, на которой спал вместе с Ларькой, и лёг. Артём, пристраивая свои книги и тетради на комод, слышал, как дед кряхтит и осторожно ворочается, а вот и захрапел. По-прежнему не зажигая света, Артём разделся, сложив на табуретку штаны и рубашки, оставшись в одних исподниках – тепло, можно и без нательной обойтись – сел на край кровати, где спали втроём: Лилька у стены, рядом Санька и он с краю, обтёр ладонью ступни и нырнул под одеяло, подтолкнув вольготно раскинувшегося Саньку.
– Тём, ты? – сонно спросил Санька.
– А кто ж ещё, – шёпотом ответил Артём. – Спи.
Толстое ватное одеяло придавило его мягкой тёплой тяжестью. Он вытянулся на спине, закинув руки за голову так, что Санькина макушка упиралась ему теперь в подмышку, и заснул, как провалился.
Пересказав Норме все сегодняшние события, Джинни вздохнула:
– Как хорошо, мама.
– Ну и отлично, – улыбнулась Норма. – Я очень рада. Завтра у тебя дети?
– Да, дошкольники, – Джинни встала. – Я пойду спать, мама, хорошо?
– Ну, конечно, Джинни.
Джинни поцеловала её в щёку и убежала. Норма убирала посуду и улыбалась. Как хорошо, что всё кончилось, её Джинни стала прежней, нет, даже ещё лучше. Доктор Айзек был прав – смена обстановки и положительные эмоции, и ещё время. Вместе они всё вылечат, без всяких микстур и таблеток.
Женя сидела, подперев кулачком щёку, и смотрела, как Эркин пьёт чай. Он уже рассказал ей про всё, она его успокоила, что ошибки пустяковые, он – молодец и, конечно, со всем справится. А завтра он после работы придёт домой, они с Алисой пообедают, и он отведёт её на занятия. И подождёт там или, скажем, по магазинам пройдётся, чего-то из продуктов или по хозяйству посмотрит, а Женя спокойно придёт домой, всё приготовит, уберёт и вообще…
Эркин кивал, соглашался, что, конечно, Жене бежать с работы домой, а уже потом отводить Алису на занятия, то получится слишком поздно. А когда он во вторую смену, он будет водить Алису в Центр с утра, тоже удобно. Отвёл, опять же прошёлся за покупками, забрал Алису, привёл домой, они пообедают, и он пойдёт на работу. Расписание занятий так и делали, под работающих родителей.
Женя видела, что Эркин чего-то недоговаривает, было что-то ещё, и это тревожит его. Но не спрашивала. Сам расскажет.
Эркин поднял на неё глаза, виновато улыбнулся.
– Знаешь, я не знаю, как это сказать, но… так получилось. Английскому Джинни учить будет, мисс Дженнифер Джонс, ну… – он запнулся.
– Джинни – отличная девушка, – пришла ему на помощь Женя. – И учительница хорошая.
– Да, но когда она заговорила с нами, я… Я испугался, Женя.
– Испугался?! – изумилась Женя. – Чего?
– Не знаю, – он растерянно пожал плечами. – Я… я словно опять там оказался, до Свободы.
Женя молча удивлённо смотрела на него, и Эркин опустил веки, прикрывая глаза, лицо его стало строгим и отрешённым.
– Женя… я не понял ещё, я потом тебе скажу, ладно?
Она кивнула. Так всегда и было, он всегда потом ей рассказывал, не сразу, не всё, как мог. Женя чувствовала, что многое он утаивает, но столь же ясно чувствовала, что делает он это, оберегая её, и не обижалась. Обижаться на защиту глупо. Она протянула руку и погладила Эркина по плечу. Эркин перехватил её руку и поцеловал.
– Спасибо, Женя, – он улыбнулся и встал. – Я уберу сейчас, и пойдём спать, да?
– Да, – Женя тряхнула головой и тоже встала. – Уже поздно, тебе завтра в первую.
– Да, – Эркин быстро и ловко убирал со стола. – Ты иди, ложись, ты тоже устала. Да ещё я со своими… фокусами.
Женя улыбнулась, подошла к нему и поцеловала в щёку.
– Родной мой.
Эркин счастливо улыбнулся.
Они уже лежали в постели, а он всё пытался понять, почему, нет, чего он испугался? Ладонь Жени на его груди, её дыхание рядом, он сам, его близкие в безопасности, да, умом он всё понимает, а так… Эркин закрыл глаза: надо спать, завтра с утра на работу.
Плотная темнота, мягкая тяжесть придавливает его, распластывает по постели, и звонкий весёлый голос:
– А сейчас посмотрите сюда…
…Он сидит в стойле быка у его ног, почёсывая ему подгрудок. Бык косится на него, мерно двигая челюстью, переступает, погромыхивая цепью. Самое безопасное место во всём имении. Ни одна сволочь надзирательская сюда не сунется. И даже Зибо не рискует заходить к быку. В скотной чисто, коровы подоены, корм и вода заданы. Правда, припёрлась эта беляшка, училка хозяйская, и ублюдков притащила, хорошо хоть, только младших, старшая стерва его бы точно нашла и выковыряла, а эти безобидные. Пока. Но лучше отсидеться.
– А это коровки, – звучит звонкий весёлый голос. – Они дают нам молочко…
…Эркин рывком откинул одеяло и сел. Вот оно! Узнал! Она была учительницей в имении, учила хозяйских детей, и это её он тогда вытаскивал из щели за брикетами. Ох, чёрт дери, как неладно!
Женя дышала по-прежнему ровно, он, кажется, её не разбудил. Эркин встал и, не включая свет, не одеваясь, пошёл на кухню. По дороге, в прихожей, нашарил в кармане полушубка сигареты и спички. Он их носил с собой только для того, чтобы, если что, не ломать компанию, но сейчас остро захотелось закурить, вот захотелось – и всё, и он… он же свободный человек, делает, что хочет.
Женя проснулась от ощущения пустоты рядом и смутного чувства тревоги. Эркин? Что-то случилось? Она включила лампу на тумбочке, встала, накинула халатик и вышла из спальни. Всюду темно и тихо. Где он? Где его искать в огромной квартире? Вроде… вроде на кухне что-то… Она вошла в кухню и сразу увидела его силуэт. Эркин отодвинул штору и, стоя у окна, курил.
– Женя? Я разбудил тебя?
– Нет, – Женя подошла и обняла его. – Тебе не холодно?
– Нет. Женя, я вспомнил. Она, мисс Дженнифер Джонс, – он заговорил по-английски, – она была в том же имении, учила хозяйских детей.
– Ну и что? – Женя погладила его по плечу, спине. – Что в этом такого, Эркин?
– Если она узнает меня… – Эркин не договорил.
– Ну и что? – по-прежнему не понимала Женя. – Ты был там скотником, да?
– Да, – кивнул Эркин. – Что я… спальник, знает ли она это… Не знаю.
– Даже если и знает… Ну, успокойся, Эркин, ничего страшного в этом нет. Или, – вдруг догадалась она. – Эркин, она… обижала тебя?
– Нет, – Эркин невольно улыбнулся. Женя не увидела, а почувствовала его улыбку. – Нет, Женя, у меня нет обиды на неё.
– Ну, вот видишь, всё в порядке.
Женя поцеловала его в щёку.
– Ты докури и ложись. А то поздно уже.
– Да, – он снова заговорил по-русски. – Ты ложись, Женя, я сейчас.
Она ещё раз поцеловала его и ушла. Света они не зажигали, и, глядя в окно, Эркин видел не себя, а ночную заснеженную улицу. «Ничего страшного». Если б только он мог объяснить… она скажет правду, а правда однозначна: попытка изнасилования. Даже если забыть, что он спальник, что цветной, индеец, раб… да, здесь это неважно, но остаются один на один: сильный мужчина и слабая девушка. Он – нормальный здоровый мужчина, и ему не доказать, что тогда он был… перегоревшим спальником, неспособным на изнасилование… просто потому, что не способен. А изнасилование – всюду преступление. И попытка тоже. Об этом много толковали в лагерной курилке у пожарки. Что же ему делать? И один ответ. Ничего. До сих пор она его не узнала. Может, и потом не узнает. Значит, надо оставить всё как есть. И жить дальше так, будто ничего не было. И может… может, и обойдётся. Всё-таки была ночь, темно, и он тогдашний… Вряд ли она его разглядела, а до этого он видел её только издали, а она рабов не рассматривала. Может, и обойдётся.
Эркин подошёл к мойке, повернул слегка кран и погасил под струйкой воды окурок, выкинул его в ведро и пошёл в спальню. Нет, Жене знать об этом незачем. Сделать вид, что ничего не было, и жить дальше. Может, и обойдётся.
Американская Федерация
Алабама
Колумбия
Добираться домой на своей машине Стэну было нелегко. Он никак не мог привыкнуть к ручному управлению. Но упрямо отказывался от чьей-либо помощи. Для него и так сделали всё возможное. И невозможное тоже.
С третьей попытки он завёл машину в гараж, и фотоэлемент опустил дверь. Ну, вот он и дома. Пересесть из машины в коляску уже легче. Он забрал с заднего сиденья пакет с продуктами и через внутреннюю дверь проехал в кухню.
Дом был тих, тёмен и пуст. Маленький одноэтажный дом – ведь лестница стала бы слишком трудным препятствием для хозяина. Но эти пустота и тишина не задевали Стэна. Да, он остался один, но у него есть работа, товарищи, он никому не обуза и не помеха.
Стэн разложил покупки, включил плиту и поставил греться кофейник, сунул в духовку пакет из фольги с замороженным стейком – прямо удивительно, какая удобная штука! Ну вот. А пока будет вариться и запекаться, можно пропустить стаканчик. И поставить пластинку, пусть побренчит что-нибудь весёлое, но не танцевальное. Он въехал в гостиную, мимоходом шлёпнув ладонью по выключателю, и замер.
В углу дивана перед камином неподвижно сидел человек. А коляска продолжала катиться по инерции к бару.
В следующее мгновение Стэн ударом по колесу затормозил её, едва не опрокинув, и выхватил пистолет.
Пришелец медленным плавным движением поднял руки ладонями вперёд.
– Я голый.
– Ковбой?! – изумлённо спросил Стэн.
Тем же плавным движением Фредди сдвинул шляпу на затылок, открывая лицо. Стэн опустил, но не убрал пистолет.
– Что тебе нужно?
– Поговорить.
Лёгким наклоном головы Фредди указал на маленький столик перед диваном. На столе бутылка коньяка и две рюмки. Стэн невольно усмехнулся: судя по марке, разговор серьёзный. Что ж, если Ковбой сразу не выстрелил… но всё равно.
– Я полицейский. Нам не о чём разговаривать.
Фредди раздвинул губы в улыбке.
– Твоего напарника, Гаррета, кончил Найф. Так?
– Да, – настороженно кивнул Стэн.
Неужели Ковбой всё-таки причастен и знает того парня? И что? Пришёл откупать? Робинс опять прав?!
– Да, – повторил Стэн. – И что тебе до этого?
Фредди кивнул. Медленно потянулся к бутылке – Стэн машинально отметил тонкие кожаные перчатки на его руках – и налил коньяк. Себе на дно, отпил, налил во вторую рюмку и снова себе. Стэн улыбнулся уже открыто.
– Мог и не стараться. Я же знаю, что ты кольту не изменяешь.
Улыбнулся и Фредди, ожидая, когда Стэн возьмёт рюмку.
– За что пьёшь? – пистолет по-прежнему лежал на коленях Стэна.
– За кого, – поправил его Фредди. – За парня, который выпустил кишки Найфу.
– За него выпью, – Стэн убрал пистолет и взял рюмку.
Они одновременно коснулись губами тёмно-жёлтой пахучей жидкости, глотнули.
– Чего ты хочешь, Ковбой? Закрытия дела?
Фредди качнул головой.
– Я не хочу невозможного.
– Верю, – кивнул Стэн. – Это невозможно. Ты знаешь, где парень?
– Я хочу это знать.
– И?..
– И когда вы на него выйдете, дай мне знать.
– За сколько шагов?
– Как сможешь.
– И почему я это сделаю?
– Долги надо платить.
Стэн кивнул.
– Что ты ему должен?
– Я – жизнь.
– Понятно. А если это не тот?
– Мешать не буду.
Стэн снова кивнул, внимательно разглядывая собеседника. Знаменитый Ковбой, киллер, чистильщик экстра-класса, уорринговец, как и Найф, кстати и уорринговские карты у обоих не сохранились, тоже наводит на размышления, но трудно поверить, что не знал, что Найфа убирали без него, но, похоже, что так, и похоже, что к тому парню у него свои… чувства.
– А если ты будешь первым?
И твёрдый спокойный ответ:
– Дам знать.
Стэн кивнул. Следующим должен был бы последовать уговор о деньгах, но оба понимали: его не будет. Стэна не покупали.
Молча глядя друг на друга, они допили свои рюмки, и Фредди встал. Ушёл, не прощаясь и не оглядываясь. Любые слова будут уже лишними.
Стэн вернулся на кухню и выключил плиту. Кофе наполовину выкипел, а стейк… фольга спасла, получился пережаренный, но не сгоревший. Плиту придётся отмывать, ну, это не слишком большая проблема. Но… но никогда не думал, что Ковбой способен на такое. Что ж… Да, он вступил в сговор с преступником, и не жалеет об этом. Когда Пенроз позвонил, что экспертиза в общем закончена… да, и он читал этот акт… да за одно то, что лицо Найфа было залито слезами, что значит Найф понял, прочувствовал свою смерть… да за одно это он вытащит того парня, сам вместо него сядет!
Он накрыл на стол и принялся за ужин. От коньяка приятно кружилась голова. Кто бы подумал, что Ковбой в коньяках разбирается. Ну, это ему могли и подсказать. Хотя… вряд ли Ковбой потерпит подсказку. И подсказчика.
Сев в машину, Фредди сразу включил мотор и рванул с места. Тяжело говорить голым, но рисковать он не мог. В таких разговорах хитрить нельзя, в мелочах особенно. Ну, что ж, что мог – он сделал, а дальше… самим им трепыхаться нельзя, наведём, Алекс тогда всё чётко разложил, значит, ждём.
Отъехав на два квартала, он привычно проверил улицу за спиной, содрал и выкинул на ходу в окно перчатки, удачно попав в канализационный – здесь он всегда открыт – люк, и прибавил скорость. А неплохо Чак справился с «ферри». Из обычной легковушки сделал… машину. Что значит – и улыбнулся – профессионал. Бульдог его, конечно, основательно выпотрошил, ну, так это Бульдог, и менять шофёра и автомеханика им пока незачем.
Американская Федерация
Алабама
Графство Дурбан
Округ Спрингфилд
Спрингфилд
Центральный военный госпиталь
Крис и раньше замечал, что за хорошим обязательно идёт что-то плохое. Только-только у них с Люсей всё наладилось, всё стало так хорошо, что сам своему счастью не веришь, так на тебе! У Люси разболелась рана на боку. Он сам каждое утро и на ночь накладывал мазь и повязку… и ничего не мог понять. Жёлтые корки жёстко топорщились чешуйками, ожог под ними перестал мокнуть, и блеск стал другим. Люся жаловалась, что повязка ей мешает, хотя он старался сделать всё как можно лучше. И мазь ведь хорошая, «бальзам Вишневецкого», а не помогает. Люся стала плохо спать, плачет.
– Люся, – они лежали рядом в постели, её рука у него на груди. – Люся, может… я утомляю тебя? – нашёл он нужное слово. – Ну… этим.
– Нет, – Люся погладила его по груди. – Нет, Кирочка, мне… мне хорошо, когда у нас… это. Правда. Нет, я не знаю, отчего.
– Люся, а если мази больше класть?
– Ну, куда уж больше, она уже наружу проступает, нет, Кирочка, ты всё хорошо делаешь. Это я такая, – она вздохнула, – невезучая.
Вздохнул и Крис и, повернув голову, коснулся губами лба Люси – она лежала на боку.
– Люся, что мне сделать для тебя?
– Ой, Кирочка, – она вздохнула уже по-другому, не под плач, а под смех. – Мне так хорошо-о… Знаешь, когда я вот так, с тобой, я и бока не чувствую, – и хихикнула. – Вот если бы на работу не ходить…
– Ага, – подхватил Крис. – Встали, поели и снова легли.
Люся негромко засмеялась, потёрлась носом о его плечо.
– Ой, хорошо бы, Кирочка, да без работы есть будет нечего. Давай спать, да?
– Давай, – согласился Крис, хотя усталым себя не чувствовал. Странно, но после волны усталости не было. Мягкая блаженная пустота, покой, но не усталость.
– Кира, – уже совсем сонным голосом сказала Люся, – ты руку положи мне на бок, ладно?
– Да, конечно.
Он повернулся набок лицом к ней и мягко накрыл своей ладонью её повязку. Люся вздохнула, и он почувствовал, как обмякает, расслабляется её тело. Конечно, на боку спать неудобно, непривычно, но ничего, потерпит. И надо поговорить с Юрием Анатольевичем, попросить посмотреть Люсю. Он же врач, лечил Люсю, а если что будет нужно из еды там что-нибудь особенное, то сходить в город и купить – не проблема, деньги есть.
Под эти мысли Крис и заснул.
Рабочий день уже заканчивался. Аристов отдал Люсе пачку обработанных историй болезни.
– Это всё в регистратуру.
Картотеку он теперь ей не доверял, сам ею занимался, но в остальном… в остальном всё было как раньше. И Люся решила рискнуть.
– Юрий Анатольевич, я… я попросить вас хотела…
Она запнулась и покраснела так, что здоровая половина лица сравнялась по цвету с обожжённой.
Аристов поднял взгляд от своей рабочей тетради.
– И о чём? Ну, – и улыбнулся, – проси, раз хотела.
– Юрий Анатольевич, вы… вы не посмотрите меня? – и, увидев его удивление, заторопилась: – Меня бок совсем замучил, и мазь вдвое мажу, а не проходит, я ни спать, ни работать не могу.
– Да? – Аристов порывисто встал из-за стола. – Ну-ка, за ширму и раздевайся, посмотрим твой бок.
Люся послушно положила обратно на стол стопку папок и, расстёгивая на ходу халатик, пошла за ширму. Раздеваясь, она слышала, как щёлкает переключатель на селекторе, журчит вода из крана… Её давно не смотрели, с весны, и, когда Аристов вошёл за ширму, она прикрыла грудь руками.
– Нет, Люся, подними руку, мне же так не видно.
Аристов снял повязку, стёр тампоном мазь. Люся затаила дыхание.
– Так больно, Люся? А так?
– Н-нет, – неуверенно ответила она, – как-то…
– Как? – терпеливо спросил Аристов.
– Ну-у, щекотно как-то.
– Так-так, понятно. Так, Люся. Так, что ты говоришь? Болит у тебя?
– Ну, не очень болит, ну, я не знаю, свербит, ну, прямо так бы и выдрала себе сама всё.
– Понятно. Ну, Люся, – голос у Аристова стал весёлый, – поздравляю.
– С чем? – изумилась Люся.
– С регенерацией, Люся. Ну-ка, постой так.
Он смазал ей бок – запах был новый, незнакомый – и наложил повязку.
– Вот так, зуд это снимет. Одевайся.
– Ага, ага.
Пока Аристов мыл руки, она быстро одевалась и слушала. Вот он вернулся к столу, зашелестел бумагами, карточку её ищет, что ли? Ре-ге-не-ра-ция… что это? Как он говорил, получается, что хорошо. Она застегнула халатик, завязала поясок и вышла из-за ширмы.
– Юрий Анатольевич… – робко начала она.
Он опять что-то писал и ответил, не поднимая головы.
– Вот, Люся, по этому рецепту возьмёшь в нашей аптеке, много не мажь.
– Ага.
– И покажись дерматологу. Если процесс общий, то и голову он затронет.
Люся ойкнула, и Аристов оторвался от письма, увидел её испуг и рассмеялся.
– Всё хорошо, Люся, прямо отлично, заживление у тебя началось. Поняла?
Она неуверенно кивнула. Взяла рецепт и спрятала его в карман халата, забрала стопку историй болезни.
– Спасибо, Юрий Анатольевич, так это в регистратуру, да?
– Да, Люся.
Люсе очень хотелось спросить, можно ли им, нет, ей жить как живёт, но не решилась и убежала.
Аристов, перебрав картотеку, достал Люсину карточку и только начал писать, как в дверь постучали. Так обычно стучали парни: мягко, даже вкрадчиво, но не услышать нельзя.
– Да, войдите.
И удивился, увидев Криса. После той ночи, когда он застал его с Люсей, они фактически не разговаривали. Не специально, а как-то само собой получалось. Крис был со смены, в халате и шапочке.
– Извините, что побеспокоил, Юрий Анатольевич, – осторожно начал Крис.
– Ничего, – кивнул Аристов. – Заходи. Что стряслось?
– Нет, спасибо, ничего особенного, – Крис вошёл в кабинет, прикрыв за собой дверь. – Я хотел только попросить вас. Посмотрите Люсю, пожалуйста. У неё… её бок беспокоит.
Аристов с невольной улыбкой кивнул.
– Я её уже посмотрел. Знаешь, что у неё? – Крис мотнул головой, с надеждой и страхом глядя на него. – Регенерация. Знаешь, что это такое?
– Восстановление, – Крис сразу почувствовал себя на уроке. – Правильно?
– Правильно, – кивнул Аристов. – У неё восстанавливается наружный кожный покров.
Аристов говорил, используя термины, и все силы Криса уходили на понимание терминологии, а на переживания уже не оставалось.
– Всё понял?
– Да, – кивнул Крис. – И… и ничего не менять, ну, как мы живём?
Аристову понадобилось минуты две, чтобы понять, о чём беспокоится Крис. А поняв, ответил очень серьёзно.
– Положительные эмоции способствуют процессу.
– Ага, – просиял Крис. – Спасибо, Юрий Анатольевич, извините за беспокойство, – и стремительно выскочил за дверь.
Словно боялся, что Аристов передумает и запретит ему… жить по-прежнему.
Как ни хотелось Крису найти и обрадовать Люсю, но он пошёл к Жарикову. Он должен поговорить с ним. Доктор Ваня всё сделал для него, пришёл тогда, той страшной ночью, успокоил, уладил всё, нет, он должен рассказать. И что парни с вопросами не лезут, хотя он же знает, как им это важно, так это тоже… доктор Ваня сделал. И сначала расскажет ему, посоветуется заодно, как для Люси лучше, а потом уже к парням пойдёт.
Жариков был у себя, хотя приём закончил и в соответствии с распорядком, и фактически, что совпадало довольно редко. И потому на стук в дверь он откликнулся сразу, приглашая войти запоздавшего и, скорее всего, непланового пациента.
– Здравствуйте, Иван Дормидонтович, – вошёл Крис. – Я… я пришёл поговорить.
– Проходи, садись, – улыбнулся Жариков и, пока Крис шёл от двери к его столу, привычно щёлкнул переключателем селектора и включил наружное табло над дверью. – Ну как, всё наладилось?
Утративший всю свою смелость на пути к его столу, Крис благодарно кивнул.
– Да, спасибо, Иван Дормидонтович, всё так хорошо… так хорошо, что даже страшно.
К удивлению Криса, Жариков не рассмеялся над получившейся бессмыслицей.
– И что хорошо, а что страшно?
– Хорошо? Ну, всё хорошо, со всем… – Крис замялся. – Ну… ну, я не могу об этом по-русски.
– Говори, как удобней, – сразу перешёл на английский Жариков.
– Ну, Люся не боится меня, – Крис перемешивал русские и английские слова. – И… этого не боится, ну, почти не боится. И… и у меня волна, каждый раз. Тот, ну, индеец, его на экспертизу привозили, он тоже говорил, что у него с… женой каждый раз волна. Я не поверил, все не поверили. А сейчас вот у меня. Подкатит и понесёт. Нет, я помню, где я, что я, чтоб Люсе больно не сделать, не напугать её, и… и как теряю себя, сразу и я, и не я. И… и я не знаю, как сказать, но… но мне самому хочется… этого.
И замер, ожидая слов Жарикова. Доктор Ваня улыбнулся.
– Это нормально, Кирилл. Да-да, нормальная реакция нормального человека.
– Но… но я же перегорел. И раньше. Мне никогда не хотелось этого.
– Чего? – терпеливо спросил Жариков.
– Траханья, – удивлённо ответил по-английски Крис. Неужели доктор Ваня забыл, что называется по-русски «этим».
– Траханье и любовь – разные вещи, Кирилл. Люсю ты любишь, потому тебе и хочется. А трахаться, да ещё по приказу… – Жариков не договорил, считая продолжение фразы излишним.
Крис медленно кивнул.
– Так… так, Иван Дормидонтович, у меня с Люсей, у нас любовь, так?
– Значит, так, Кирилл. В этом и есть разница, понял?
– Д-да. И… и Люся поэтому не боится? Да?
– Да, – энергично кивнул Жариков. – Именно так. А она? Ей хочется быть с тобой?
– Да. Я думаю, да, – Крис виновато опустил голову. – Я не могу рассказать вам, как у нас…
– А это тоже нормально. Но ей же хорошо?
– Да, – Крис вскинул голову и улыбнулся. – Да, у неё, Юрий Анатольевич сказал, что у Люси регенерация началась, – он уже говорил только по-русски. – От положительных эмоций.
– Ну, совсем хорошо, – обрадовался Жариков. – Прямо отлично.
Крис кивнул, облегчённо переводя дыхание.
– И ещё, Иван Дормидонтович, я расскажу парням, не о Люсе, о себе. Чтоб не психовали, чтобы поняли, – он заговорил опять по-английски. – Надо ждать волну. Придёт волна, и ты всё сможешь. А без волны это и не нужно.
Крис не спрашивал, не советовался, но Жариков согласно кивал. Да, всё так, всё правильно. Молодец Крис, и «волна» – это не оргазм, не только и не столько оргазм, они избегают слова «любовь», но, видимо, именно её называют «волной».
– Иван Дормидонтович, вы придёте к нам, на разговор?
Жариков на секунду растерялся.
– А… не помешаю?
– Нет, – твёрдо ответил Крис. – И Юрия Анатольевича позовём. Он тоже… переживает за нас.
– Спасибо, – растроганно сказал Жариков. – Конечно, придём.
Крис легко встал.
– Я пойду, Иван Дормидонтович. Как мы с парнями о дне договоримся, ну, когда собираемся, чтобы все были свободны, я скажу. И вам, и Юрию Анатольевичу. Спасибо большое, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – попрощался Жариков.
И, когда за Крисом закрылась дверь, остался сидеть неподвижно, не достав ни тетрадей, ни карточек. Хотя знал, что надо записать, сразу, по горячим следам, и не мог…
…Обнажённое смуглое тело, застывшее неподвижно лицо-маска. Выход из депрессии всегда сложен, и чем сильнее была двигательная активность до депрессии, тем глубже, вплоть до паралича, депрессия и, соответственно, сложнее выход. Юрка сказал, что парня зовут Крисом и он откликается на это имя.
– Крис.
Еле заметно вздрагивают длинные пушистые ресницы.
– Посмотри на меня.
Медленный поворот головы. Чёрные глаза смотрят в никуда.
– Тебе что-то болит?
– Нет, сэр.
Голос такой же безжизненно равнодушный, как и лицо.
– Почему ты спишь, не укрываясь? Тебе жарко?
– Я сплю, как положено, сэр.
Да, все парни так спят. На спине, закинув руки за голову и разведя ноги. И ничем не укрываются, даже простынями. Попытки укрыть их вызывают слёзы и просьбы пощадить, не мучить. Повышенная чувствительность кожи? Не подтверждается. Чистая психика. Даже в депрессии, стоит отвернуться, всё сбрасывают с себя. Стремление к обнажённости. Эксгибиционизм в чистом виде. Но ведь и наедине, без зрителей то же самое. Тогда это что-то другое.
– Тебе нравится твоё тело?
И мгновенная гримаса страха и злобы дёргает это лицо, напоминает прежнего, буйствовавшего так, что приходилось привязывать к кровати.
– Скажи, что подумал.
– Будьте вы прокляты!
Тихий слабый голос, но какая сила ненависти.
– Говори дальше.
И ответ, заставляющий улыбнуться.
– Нет, не хочу, сэр.
И обычное обращение звучит ругательством…
…Всё было, и вот… Жариков тряхнул головой. Нормальный мужчина с нормальными реакциями. Всё-таки они с Юркой не зря уродовались. А у Люси, значит, регенерация. Тоже отлично. Эффект неожиданный, меньше всего он думал об этом, но раз так получилось… Надо Юрке позвонить, выяснить, насколько правильно Крис его понял, ну, и насчёт Люси узнать поподробнее.
Жариков снова тряхнул головой и достал свои тетради, одновременно вызывая по селектору Аристова.
