Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата
– Мет, Роб, я в школу.
– Валяй, – Роберт ест сосредоточенно, как всегда перед важным делом. – Мне месячный баланс подводить.
– Ясно. А ты, Мет?
Метьюз задумчиво качает головой, глядя на Роберта. Ну да, конечно, он останется варить для Роберта кофе, подбирать и подкалывать счета и квитанции, проверять записи. Найджел почувствовал себя неудобно: месячный баланс – дело серьёзное, Роберт недаром за неделю до срока берётся, чтоб всё в порядке было. Дело растёт, и заботы растут. А тут ещё письмо было, из Спрингфилда, что парни из госпиталя собираются приехать к ним, посмотреть, что тут и как. Чтоб их спокойно принять и не дёргаться, с банком надо всё уладить даже раньше срока. А он намылился…
– Я тоже тогда останусь.
– Нет, иди, – твёрдо отвечает Роберт и улыбается. – А то, у кого мы списывать будем.
– Точно, – смеётся Метьюз. – Зачем деньги тратить, когда задарма можно.
И Найджел, сразу вспомнив, как один из их класса вздумал давать свои тетради прогулявшим уроки за деньги, хохочет вместе с братьями. Шустряка быстро проучили, теперь как анекдот рассказывают.
– Решено, – встаёт Роберт. – Вали, Найдж, не болтайся тут.
Но Найджел уже убежал к себе переодеваться. Джинсы, кроссовки, яркая ковбойка, ветровка – рабское они теперь даже для работы в саду не надевают, только если с углём надо возиться.
Роберт перебирает, раскладывает по письменному столу счета, квитанции и книги. Найджел сбоку, чтобы не помешать, открыл ящик, где они держат учебники и тетради.
– Роб, подвинься.
– Мг-м, – Роберт переступил, не отрываясь от своих бумаг.
Найджел отобрал нужные учебники и тетради, сложил их в недавно купленную специально для школы сумку, похожую на портфель.
– Ну, – в холл вошёл Метьюз, – покажись. Хорош, Найдж, удачи.
– Удачи! – откликнулся он, скатываясь о лестнице.
Захлопнув за собой дверь, Найджел спустился с террасы – нужно подумать, как её переоборудовать, не всё ж вместо бросовой кладовки использовать – вышел на «цветную» улицу и, широко свободно шагая, пошёл в школу. Время на границе дня и вечера, запах молодой листвы и весенних цветов. Весна. Как всё-таки всё хорошо!
Школа была недалеко и тоже на границе Цветного квартала, чтобы ученики и слушатели различных курсов свободно подходили с любой стороны. Вернее, это здание недорогих общедоступных курсов, где открыли классы для взрослых. Подстриженный газон, кирпичная невысокая изгородь, на которой удобно сидеть, несколько старых раскидистых деревьев.
Ещё на подходе Найджел понял, что опоздал: дневные курсы уже разошлись, так что Мону он не увидит. Обидно! Сегодня что, их раньше звонка отпустили? Но ничего с этим не поделаешь. Найджел огорчённо вздохнул и не спеша пошёл через лужайку к входу.
Их классы размещались на первом этаже. При всём свободомыслии и предписанной русской комендатурой расовой терпимости администрация с мудрой предусмотрительностью не то чтобы изолировала, а отделяла классы, где преобладали цветные, от курсов, где так же преобладали белые. Временем занятий и расположением аудиторий.
Найджел заглянул в свой класс. Там ещё никого не было. Он первый. Бросил сумку на свой стол и пошёл в курилку. Курить он не любил, но надо же куда-то деться до звонка.
И уже подходя к курилке – небольшой комнате рядом с туалетами, и занятый своими мыслями, едва не налетел на… Мону?! Что она здесь делает? Но он уже увидел её подпухшие веки и нос, как после плача, и потёкшую от ресниц тушь. Она плакала?
– Тебя обидели? – спросил он, сам от себя не ожидая такой смелости. – Кто?!
– Нет, – она удивлённо, но без страха смотрела на него. – Я в порядке, спасибо.
Но не ушла, а продолжала стоять, глядя на него. Найджел улыбнулся внезапно пересохшими губами.
– Рад… рад слышать, – он судорожно сглотнул, не заметив, что не сказал положенного обращения. – Могу я чем-то помочь?
– Спасибо, – она улыбнулась с горькой откровенностью человека, которому уже нечего терять. – Мне никто не может помочь, – и снова улыбнулась. – Спасибо за предложение, но… нет.
Найджел снова вздохнул, приводя мысли в порядок, улыбнулся.
– Можешь всегда рассчитывать на меня. Я – Найджел, Найджел Слайдер.
Она с прежним выражением решимости улыбнулась в ответ.
– А я Мона Теннисон, – и… и протянула ему руку. – Приятно познакомиться.
Найджел бережно коснулся своими пальцами её ладони.
– Да, очень приятно.
Послышались шаги и голоса. Найджел узнал голоса одноклассников и сразу предложил:
– Я провожу? – кивком показывая на боковой выход.
Мона кивнула.
– Да, спасибо.
Но их уже увидели. Нет, никто им ничего не сказал, но Найджел – он шёл сзади, прикрывая собой Мону, – спиной, затылком чувствовал их взгляды и знал, что в оставшееся до урока время его допросят и вынесут приговор.
– Спасибо, – ещё раз поблагодарила Мона уже на крыльце.
– И… и когда мы увидимся? – Найджел сам удивлялся своей смелости.
– Не знаю, – пожала она плечами. – Я, наверное, уеду.
– Почему?! – вырвалось у него.
Она снова пожала плечами и медленно пошла через газон к ограде. Найджел оторопело посмотрел ей вслед и понял: если он отпустит её сейчас, то уже всё, никогда больше не увидит.
– Мона! – он не помнил себя. – Подожди, Мона, я сейчас!
Она обернулась, но его уже не было на крыльце. Мона понурилась и медленно, волоча ноги, продолжила свой путь.
А Найджел пулей, никого и ничего не замечая, вбежал в класс, схватил сумку и вылетел обратно, едва не столкнувшись с учителем математики. И опять бегом, скорее, надо догнать, другого шанса у него не будет. Где она?! А! Вон у ограды.
– Мона!! – он догнал её и не загородил дорогу, а пошёл рядом с ней. – Я с тобой.
– Что? – она остановилась и удивлённо подняла на него глаза. – Почему?
– Я, – Найджел сглотнул и очень просто, как давно продуманное и решённое, сказал: – Я не могу иначе, Мона. Где ты, там и я.
Она молча смотрела на него. Не верить этому голосу, этим глазам невозможно, но… но и верить она не может. Уже не может.
– Спасибо, Найджел, – она мягким отстраняющим движением коснулась ладонью рукава его ветровки. – Спасибо, но…
Найджел бросил, вернее, уронил сумку и накрыл своей ладонью её руку.
– Я буду с тобой, Мона. Что бы ни было, я всегда буду с тобой.
– Ты ничего не знаешь обо мне, Найджел, и говоришь такое. Это же… – она оборвала себя.
Найджел мотнул головой.
– Ты можешь гнать меня, но я не уйду.
– Ты же сегодня в первый раз увидел меня.
– Нет, я видел тебя и раньше, и на балу на Новый год, и здесь…
– Подожди, – её рука всё ещё лежала на рукаве, и Найджел ощутил, как она дрогнула и сама плотнее прижалась. – Ты… да, я же тоже видела тебя, здесь у ограды, ты… ты встречал меня? Да?
– Да. Я приходил, чтобы увидеть тебя.
– Но ты даже головы ни разу не поднял.
– Ты белая, – вздохнул Найджел.
И эти непроизвольно вырвавшиеся слова заставили его отпустить руку Моны и отвернуться. Но Мона не убрала свою руку и не отодвинулась, и Найджел рискнул покоситься на неё.
– Найджел, – её глаза наполнились слезами, – я недоказанная, а мои родители условные, а теперь…
– Теперь это неважно, – заторопился Найджел.
– Да, я тоже так думала.
Она опустила голову и пошла. Найджел подхватил свою сумку и пошёл рядом. Они шли молча по-прежнему по границе Цветного квартала. Иногда она на ходу всхлипывала, но Найджел ни о чём не спрашивал. Шли долго. Уже стемнело, зажигались уличные фонари, мягко светились за шторами окна домов.
– Что мне делать? – вдруг спросила Мона.
Спросила не Найджела, а саму себя.
– Домой я вернуться не могу. Это убьёт отца. Он так верит в меня, он не выдержит. И мама. Как я ей скажу? И оставаться здесь я не могу. Он обещал всем рассказать… обо мне, ославить на весь город. Он сделает это, я поняла, он… он не знает жалости. Лучше бы он убил меня. Но он хочет, чтобы я мучилась. И сама, сделала это сама.
Найджел молча слушал. Он не понимал и не пытался понять, о чём она говорит, и слышал не слова, а боль. И от её боли болело и у него. Странно, непривычно, никогда с ним такого не было, даже в горячку.
– Я знаю, – говорила Мона, – я знаю, чего он хочет. Он всегда делает то, что говорит. А что делать мне?
– Мона, – разжал губы Найджел, – я всё сделаю для тебя. Чем мне помочь тебе, Мона? Скажи мне. Что случилось?
– Ничего, – она снова горько улыбнулась. – Ничего особенного. Я просто беременна. Когда об этом узнают в фирме, меня уволят, они держат только девушек, это оговорено в контракте, так что никакого выходного я не получу и с меня вычтут неустойку за нарушение контракта. И мне нечем платить за курсы. А домой я вернуться не могу. И он сказал, что все узнают, что я – обыкновенная цветная шлюха, и если я открою пасть, то сильно пожалею о своём рождении. Что ты можешь сделать, Найджел?
– Я женюсь на тебе, – сразу сказал Найджел и сам удивился сказанному.
Мона остановилась и изумлённо, даже со страхом уставилась на него.
– Что?! Что ты сказал, Найджел? Ты понимаешь, что ты сказал?
– Да, – кивнул он. – Я, как это, в здравом уме и доброй, нет, твёрдой памяти, так, да? Я прошу тебя выйти за меня замуж, нет, прошу твоей руки и сердца, вот теперь правильно.
– Ты с ума сошёл, – Мона попробовала засмеяться, но вместо этого заплакала.
– Мне надо встать на одно колено? – Найджел попытался удержать взятый тон, но не смог и упавшим голосом спросил: – Я противен тебе?
– Ты с ума сошёл, – повторила Мона.
Сквозь застилавшие ей глаза слёзы она вглядывалась в это бронзовое лицо. Ведь… ведь он говорит правду, она верит ему, не может не верить. И… нет, она не может, не должна принимать его жертву, он же не понимает, просто не понимает, что говорит.
– Это потому, что я… цветной? – не выдержал её молчания Найджел.
– Нет, что ты, – Мона даже удивилась его вопросу.
Она в самом деле не думала об этом. Да, её семья всегда старалась жить, как белые, и здесь… но после страшных слов Нила…
…– Ты – шлюха, дешёвая цветная шлюха, и помни это. Не реви, – и насмешливая улыбка. – Когда избавишься от ублюдка, сможешь работать в Цветном.
– Это не ублюдок, это…
– Заткнись, шлюха.
И холодный блеск ножа.
– Ты черномазая дрянь. Только покажись в «Атлантике» или пасть открой, на ленточки порежу…
…– Нет, Найджел, что ты. Ты… ты же совсем не знаешь меня.
– Нет, – Найджел улыбнулся. – Знаю. Я знаю самое главное, Мона. Что я не могу без тебя жить.
Мона оглянулась и удивлённо ахнула: они стояли в трёх шагах от её дома. В этом, когда-то особняке, а теперь разгороженном на крохотные квартирки, «доходном» доме она и жила.
– Вот мой дом, – она бесстрашно смотрела в его глаза. – Зайдёшь?
– Сочту за честь, – склонил голову Найджел.
Что я делаю? – ужасалась про себя Мона, пока они шли по вытоптанному газону, поднимались на опоясывающую дом веранду, шли вдоль ряда дверей, из-за которых слышались голоса, смех, ругань, пение. Что она делает? Ведёт к себе первого встречного. Так кто она после этого? Но она уже нашаривала в кармане жакета ключ и отпирала дверь.
– Входи.
Она включила свет, закрыла дверь и прошла к окну задёрнуть штору.
– Выпьешь чего-нибудь?
Найджел молча покачал головой.
– Ты совсем не пьёшь?
Он пожал плечами.
– Иногда. Если нет другого выхода. Мона, ты не ответила мне.
– А что я должна ответить, Найджел? Вот, – она обвела комнату рукой. – Вот здесь я живу, а теперь мне надо будет уехать. Если бы я ещё знала, куда.
– Не уезжай, Мона.
Найджел бросил на пол сумку, шагнул к Моне и осторожно взял её за руки выше локтей.
– Мона, я… Я хочу быть с тобой. Всегда. Во всём. И твоя судьба – это моя судьба. И твои беды – это и мои беды.
– В горе и в радости, – Мона говорила задумчиво, глядя ему в глаза. – В здоровье и в болезни, в разлуке и вместе…
– В жизни и в смерти, – закончил Найджел. – Да, Мона, всё так.
– Сколько тебе лет, Найджел? Ты как ребёнок. Ты подумал, как мы будем жить? На что?
– По порядку. Мне двадцать лет, у меня с братьями собственное дело, – Найджел сам себе удивлялся, но остановиться не мог и не хотел.
Мона вздохнула.
– А мой ребёнок…
– Наш ребёнок, – сразу перебил её Найджел, – ты ведь именно это хотела сказать.
– У меня не будет работы, меня уволят, выгонят, с позором.
– Ты уйдёшь сама. Как только мы поженимся. Я завтра пойду к священнику, и мы поженимся.
– Найджел, ты так говоришь, – она недоверчиво засмеялась, – будто давно думал об этом.
– Нет, я даже не мечтал, не смел мечтать. Но… но ты не сказала мне. Ты согласна, Мона?
– Я разве не сказала? – удивилась Мона. – Да, я согласна, Найджел, но…
Но она не договорила. Потому что он наклонился и коснулся своими губами её губ. И это было так непохоже на поцелуи Нила, тот не целовал, а впивался, откусывал, а с Найджелом так… сладко, да, сладко. У Моны закружилась голова, и, чтобы не упасть, она обхватила обеими руками Найджела за шею, обняла его, чувствуя его руки на себе, обнимающие мягко и крепко. Блаженное чувство защищённости.
– Спасибо, Мона, – оторвался от её губ Найджел. – Спасибо.
– Спасибо и тебе.
На её глазах снова выступили слёзы, но она улыбалась.
– А сейчас… сейчас я тебя чем-нибудь угощу. Ведь… это наша помолвка, да?
– Да, – сразу согласился Найджел, хотя весьма смутно представлял, что такое помолвка и зачем она нужна.
– Ты присядь, я быстро, сними куртку, – захлопотала Мона.
Найджел огляделся уже внимательнее, нашёл у двери вешалку, снял и повесил ветровку, отнёс туда свою сумку. Маленькая комната, ниша с раковиной и кухонным шкафчиком с электроплиткой, ширма с цветастым узором загораживает кровать, маленький диван, перед диваном низкий столик, маленький, как игрушечный, электрокамин, два креслица, обивка на диванчике и креслицах линялая и потёртая, на стене две картинки в рамках – пейзажи, и между ними над диваном белый, как коврик, с вышитыми цветами, бабочками и буквами. Шевельнув губами, он прочитал: «Бог любит тебя».
– Это мамино, – Мона поставила на стол два стакана с молоком и тарелку с двумя тонкими сэндвичами. – Мама сама вышивала. Свечей у меня нет, но мы включим камин, а верхний свет я погашу. Вот, больше у меня ничего нет, я сегодня ничего не покупала. Ничего?
– Ничего, – кивнул Найджел и тут же озабоченно спросил: – А ему? Ему же тоже надо.
Мона сразу поняла, о ком он говорит, и улыбнулась.
– Он ещё маленький. Ему пока хватает.
Она погладила себя по животу, и взгляд Найджела подтвердил, что она делает всё правильно.
Они сидели рядом на диване и пили молоко с сэндвичами, разглядывая светящийся красным экран камина и розово-красные блики и отсветы на стенах.
– Найджел… – нерешительно начала Мона.
– Да, Мона, – сразу откликнулся Найджел.
– Ты… ты ни о чём не хочешь спросить меня?
Он медленно покачал головой.
– Нет. Ты ведь… ты сама мне скажешь. Ну, что я должен знать. А самое главное я уже знаю. Что ты согласна. А ты, – он посмотрел на неё, – ты хочешь меня спросить, так?
– Да. Я… я хочу знать, как ты думаешь, как мы будем жить. Ты говорил, что у тебя собственное дело. Какое?
– Массажное заведение, – Найджел улыбнулся. – Нас трое братьев, у нас своё дело и свой дом. Всё будет хорошо, Мона.
Мона рассмеялась и поцеловала его в щёку. Найджел поставил свой стакан на столик и повернулся к ней. Мона кивнула.
– Да, Найджел.
Он обнял её, мягко забрал у неё стакан и поставил на стол, коснулся губами её лба, поцеловал в виски, глаза и так, целуя, опускал голову, пока их губы не сомкнулись. Руки Моны скользнули по его затылку и шее, легли на плечи. Найджел от оторвался от её губ, давая ей передышку, улыбнулся. Мона готовно подалась к нему и стала расстёгивать на нём ковбойку.
– Найджел…
– Да, Мона.
Он нашаривал застёжку на её платье, и ей пришлось помочь ему.
– Я сама его сшила, – попыталась она объяснить, почему молния перекошена и совсем не в том месте, как обычно у платьев.
Странно – мелькнула у него где-то на самых задворках сознания мысль – в последний раз он вот так раздевал женщину совсем мальчишкой, ещё в общей учебке, ещё до того, как его отобрали в джи, а руки помнят и не путаются. Мелькнула и тут же пропала, это же не работа, это… это совсем другое, совсем.
– Оно тебе очень идёт, – Найджел уже расстёгивал на ней бюстгальтер. – Но так ещё лучше. Ты очень красивая, Мона.
– И ты, – она с восхищением рассматривала его плечи и грудь, осторожно погладила, робко тронув сосок. – Ты такой красивый, Найджел.
Он сдвинул с её плеч бретельки бюстгальтера, дал ему соскользнуть на её колени и, наклонившись, поцеловал её груди, ложбинку между грудей и так всё ниже и ниже и, прежде чем поцеловать её живот, поднял голову и улыбнулся.
– Я целую и его.
Мона ахнула и засмеялась, закрывая ладонями лицо. А он всё целовал и целовал её, всю, везде. И ей было горячо и щекотно, и она никогда не думала, никак не ожидала, что мужские руки так нежны, а губы горячи. Она билась, выгибаясь, в его руках, хватала его за плечи, гладила, прижимая к себе его голову. Она ещё помнила, что стенки так тонки, что любой звук громче тихого разговора слышен в соседних комнатах, но… но… но…
Она лежала на диване, вздрагивая и постанывая в полузабытьи. Найджел стоял на коленях, разглядывая её, любуясь ею, её розовым от камина телом, чуть заметно выдающимся животом, или это только кажется ему? Но вот она, Мона, его… да, его жена и мать его сына. И на этом он будет стоять хоть под током, хоть под пулей. И что бы и как бы ни было, это так. И он снова нагнулся и поцеловал её в живот, в кажущееся возвышение у пупка.
Мона открыла глаза и мягко положила руку на его голову, зарылась пальцами в его кудрявые пряди.
– Найджел, это было? Мне не приснилось?
– Нет, – он говорил, не отрывая лица от её тела, и голос звучал глухо. – Это было.
Мона вздохнула и погладила его по затылку, шее. Найджел осторожно, чтобы не стряхнуть её руку, выпрямился. Его глаза и щёки влажно блестели.
– Ты плакал? – удивилась Мона. – Почему?
– От счастья. Ты – моё счастье, Мона.
Разбросанная смятая одежда, из-за стены чей-то храп. Уже так поздно? Мона убрала руку и села.
– Я сейчас постелю, и ляжем, да? Ведь ты не уйдёшь?
– Нет, – Найджел встал. – Я не уйду, Мона.
Мона встала и обняла его, поцеловала, для чего ей пришлось встать на цыпочки и вытянуться изо всех сил. Найджел даже не успел ответить ей, как она заметалась по комнате, захлопотала, убирая, складывая и наводя порядок. Найджел, чувствуя, что он сейчас только помешает, сел на диван. Он ни о чём не думал, просто сидел и смотрел на камин.
– Ну вот, – Мона, по-прежнему голая, выбежала из-за ширмы. – Иди, ложись, Найджел, я камин выключу и тоже лягу. А то он столько энергии жрёт, что ужас один.
Найджел послушно встал и прошёл за ширму. Узкая, чуть шире его топчана, кровать, белые полотняные простыни. Он сел на край, машинально привычным движением обтёр ступни и лёг. Мона выключила камин и в темноте наощупь прошла к кровати, наткнулась над Найджел а ом.
– Ты с краю хочешь? Хорошо-хорошо, я у стенки.
Она легко перебралась через него и нырнула под одеяло. Кровать узка для двоих, и Найджел повернулся набок лицом к ней.
– Как хорошо, – вздохнула Мона. – Знаешь, с тобой я ничего не боюсь.
– Да, – он осторожно, кончиками пальцев погладил её по волосам, по щеке. – Да, Мона, я сделаю всё для тебя. И него.
– А если будет девочка? – лукаво засмеялась Мона.
– Будет маленькая Мона, – ответно засмеялся Найджел.
Совсем рядом за стенкой громко всхрапнули и мужской низкий голос прорычал неразборчивое ругательство. Найджел и Мона замолчали, прижавшись друг к другу.
– Будем спать, да?
Шёпот Моны обжёг ему ухо.
– Да, – беззвучно шевельнул он губами, и ещё тише: – Раз ты так хочешь.
Мона вздохнула, потянулась, поёрзала в его объятиях и наконец затихла.
Найджел осторожно, чтобы не побеспокоить её, распустил мышцы, но сна не было, хотя уже в самом деле очень поздно. Всё получилось так быстро, неожиданно… но он ни о чём не жалеет. А чтобы тот тип не лез, да, он так и сделает, всё возьмёт на себя. Конечно, Моне он скажет, и тогда правду будут знать четверо: он сам, Мона, Роб и Мет. А для всех остальных он – отец, только он. Да, познакомились… на балу, в Новый год как раз, гуляли, и когда она забеременела, он женился. Обычное дело. Так и только так.
Видимо, он всё-таки заснул, потому что, когда открыл глаза, темнота в комнате была иной, утренней. Ему надо идти. Школу он прогулял, это ладно, но на смену опоздать нельзя. «Никогда не смешивайте бизнес с чувствами». Верно сказал им тогда Фредди.
Найджел осторожно отделился от Моны и встал. Да, уже утро, пора. Мона вздохнула и повернулась на спину.
– Уже утро? – сонно спросила она.
– Да, – Найджел наклонился и поцеловал её. – С добрым утром, любимая.
Она тихо засмеялась, обнимая его за шею и целуя.
– Ты уже уходишь?
– Мы открываемся в десять, а я ещё хочу зайти к священнику, – он улыбнулся, и его улыбка блеснула в полумраке. – Надо договориться о свадьбе.
– Ой! – Мона рывком села. – Так ты это всерьёз, да? Найджел?!
Он сел рядом с ней, взял за руки.
– Мона, хорошо, я спрошу ещё раз. Ты согласна выйти за меня замуж?
– Да, – кивнула Мона.
– Тогда, – он потянулся к ней, поцеловал в щёку. – Тогда я твой муж, – мягким ласковым движением положил руку ей на живот, – и его отец. Мона, я… у меня не будет детей, никогда, и я прошу тебя, я хочу быть отцом. Ты согласна, Мона?
– Да, но… – она остановила сама себя. – Найджел, я согласна.
– Для всех я – его отец.
– Хорошо, – медленно кивнула Мона.
Найджел ещё раз поцеловал её и встал.
– Душ за ширмой, в углу.
– Спасибо.
Когда он ушёл за ширму, Мона встала, накинула на голое тело халат и подошла к окну, отдёрнула штору. Серо-голубой утренний сумрак залил комнату. Надо сварить кофе, больше ничего у неё нет. Значит… значит, Нила не было, был только Найджел, первый и единственный, мой Бог мой Бог, как же это, вчера она о совсем другом думала, нет, ему надо поесть, а у неё ничего нет, Бог всемогущий, да, кофе, вот так будет быстрее…
– Мона.
Она вздрогнула и обернулась. Найджел, уже одетый, с влажно блестящими волосами улыбнулся ей.
– Да, – она торопливо выключила плитку, достала чашки. – Я сварила кофе, сейчас попьём.
Пока пили кофе, стало совсем светло. Найджел отставил чашку, улыбнулся.
– Ты сегодня будешь на курсах? Я приду, встречу.
– Хорошо, – кивнула Мона. – Я вообще-то хотела бросить их, ни к чему они мне, так, деньги и время перевожу. Но… ладно.
Найджел встал, обнял и поцеловал её.
– Всё, мне надо идти, Мона. До вечера, да?
– Да, – кивнула она.
Найджел с заметным усилием оторвался от неё, быстро натянул ветровку, взял сумку и, ещё раз улыбнувшись ей от двери, вышел. А когда она, очнувшись, метнулась к окну, его уже не было видно.
Уходя, Найджел не оглянулся: если кто случайно и увидел его, то со спины в нём трудно угадать цветного, зачем лишние неприятности. К священнику, пожалуй, рано, но и откладывать нельзя. В перерыв ему не вырваться, а после смены надо будет уже спешить к Моне, встретить и проводить, а то… мало ли что. И потом… Отец Артур говорил, что к нему можно прийти в любое время. Вот и воспользуемся, да, откладывать нельзя.
Найджел всё ускорял и ускорял шаг, пока не припустился бегом.
Отец Артур привык к неожиданным визитам. Соглашаясь на приход в Цветном квартале Колумбии, он знал, на что идёт. И когда задребезжал дверной звонок, пошёл открывать, даже не поглядев на часы. И всё же удивился, увидев визитёра. Младший Слайдер? Что-то случилось?!
– Доброе утро, святой отец, – Найджел часто дышал после бега. – Прошу прощения, что разбудил вас, но мне надо… – он задохнулся.
– Доброе утро, сын мой. Хорошо, что пришёл, – ободрил его священник. – Заходи и рассказывай. Что-то случилось?
– Я… я хочу исповедаться.
Отец Артур улыбнулся.
– Конечно, сын мой, я выслушаю тебя. Проходи.
Странно, конечно, он никогда не говорил своей пастве об исповеди, они же не католики, откуда только парень узнал об этом, но раз просит выслушать его, то отказать – грех и непрофессионализм.
В гостиной Найджел как-то затравленно огляделся и, не сев несмотря на приглашающий жест священника, заговорил:
– Святой отец, я… я встречаюсь с девушкой, уже давно, с Нового года, и… и она ждёт ребёнка.
Отец Артур сначала нахмурился: лёгкость, с которой обитатели Цветного сходились, их случайные необязательные связи сердили его, – но тут же сообразил, что ради простого рассказа его бы не побеспокоили так рано.
– Святой отец, я женюсь на ней, – выдохнул Найджел и невольно улыбнулся. – Она согласна.
«Ещё бы!» – хмыкнул про себя отец Артур. Слайдеры – все трое – завидные женихи, ему уже намекали, что если он поспособствует своим пастырским словом, то отблагодарят. Ну, это всё неважно, а главное… главное то, что Найджел решил правильно. И разумеется, он поможет ему и его девушке.
– Чем я могу помочь, сын мой?
– Мы не хотим откладывать свадьбу, святой отец.
Отец Артур понимающе кивнул. Они договорились, что свадьба будет не сегодня или завтра, а в субботу, всё-таки надо уладить всякие житейские мелочи, а до субботы Найджел со своей невестой в один из вечеров придёт к нему для беседы.
Поблагодарив отца Артура, Найджел попрощался и побежал домой. Хоть бы к девяти успеть. Он бежал, ни на что не обращая внимания. С ним здоровались, он отвечал, не глядя, окликали – он с улыбкой отмахивался, не останавливаясь.
Вот уже их улица, ещё по-утреннему тихая. Он с ходу перепрыгнул через ограду, взбежал на веранду, бутылок уже нет, значит… Вверх по лестнице одним духом. Завтракают? Успел!
Найджел бросил сумку на стол в холле, ветровку на вешалку и, влетев в кухню, бросился к раковине.
Метьюз за волосы оторвал его от крана, заставил перевести дыхание и пить из кружки маленькими глотками.
– Сердце сорвёшь, дурак.
– Отдышался? – Роберт насмешливо оглядел его. – Бить мы тебя потом будем. Ты где вместо школы шлялся?
– Сейчас, – Найджел уже спокойно выпил вторую кружку, ещё раз глубоким вздохом успокоил дыхание. – Братья, я женюсь.
– Чего-о?! – изумился Роберт.
– Найдж, ты в порядке? – озабоченно спросил Метьюз.
– Вполне. Свадьба в субботу.
– И чего такая спешка? – обманчиво спокойно спросил Роберт.
– Мы переспали, она беременна, и я, как честный человек, женюсь.
Метьюз попятился и сел, с каким-то даже страхом глядя на Найджела. Тот шагнул вперёд, с силой опёрся кулаками о стол и подался вперёд, навис над братьями.
– Братья. Для всех я с ней с Нового года встречаюсь, ребёнок этот мой. На этом и под пулей стоять буду. Я уже у священника был и ему это же сказал.
– А нам что скажешь? – спросил Роберт.
– У тебя что?.. – не договорил Метьюз.
– Ничего, – мотнул головой Найджел. – Как было, так и остаётся. Но об этом…
– Знать никто не будет, – закончил за него Роберт. – Она-то хоть кто?
– Она недоказанная, родители у неё условные, – Метьюз присвистнул, и Найджел кивнул. – Да, Мет, я на неё только издали смотрел, а вчера поговорить удалось, и вот, всё решилось. Жить я без неё не могу. И не буду.
– То-то ты как не в себе был, – понимающе кивнул Метьюз.
– Да, – Найджел говорил уже совсем спокойно. – Да, братья.
Роберт протянул руку, и они переплели пальцы.
– Ну вот, – Роберт улыбнулся. – И всё, и пошли вниз, надо работать. В ленч обговорим всё.
– Да, – кивнул Метьюз. – Беги, переодевайся, Найдж. До ленча без завтрака выдержишь?
– Не проблема! – крикнул, выбегая из кухни, Найджел.
Уже полдесятого, работы выше головы, открываться пора. У себя в комнате Найджел сбросил кроссовки, джинсы и ковбойку, быстро натянул рабочую форму и переобулся в рабочие, лёгкие и на шнуровке, вроде паласных ботинок, что им ещё в госпитале вместе с формой подарили, и побежал вниз, к братьям, помочь всё приготовить к смене. И больше он уже ни о чём не думал.
Американская Федерация
Алабама
Колумбия
Ларри знал, что городская жизнь шумна и суматошна, но такого не предполагал. Каждый день, каждый час возникали и как-то сами собой решались проблемы, тут же порождая новые. И в этой круговерти он, к своему изумлению, чувствовал себя всё увереннее. Договорился о стирке, уладилось и с готовкой, купил одежды себе и Марку, посуду, сходил в церковь и поговорил со священником о школе для Марка, и сам на муниципальных курсах сдал экзамен и получил справку о функциональной грамотности. Целый день ушёл, но сделал. С ума сойти, сколько он успел за эти несколько дней. А всё только начинается.
В понедельник они как всегда встали по привычке рано. Ларри сварил для себя кофе, приготовил сэндвичи. Марк принёс от Дядюшки Пинки две бутылки молока. Разносчик оставлял молоко у входа, а жильцы забирали его сами. Увидев кофе, Марк удивился.
– Пап, а молоко? И сэндвичей столько…
– Я иду на работу, – Ларри отхлебнул кофе. – Если не приду к ленчу, поешь сам. Выпьешь молока с сэндвичами. Без меня из дома не выходи. Почитай или порисуй. К обеду я точно вернусь.
– Ага, – кивнул Марк и тут же поправился: – Хорошо, папа.
Таким сосредоточенно серьёзным он видел отца не в первый раз, тот всегда такой перед работой в мастерской. И Марк знал, что ни мешать, ни отвлекать отца нельзя.
Не зная, вернее, не будучи уверенным, какая работа ему предстоит, Ларри, на всякий случай, надел не джинсы и ковбойку, а хорошие брюки и белую рубашку, ну, и ботинки вместо кроссовок. Сверху ветровку, чтобы особо не выделяться.
– Ты всё понял, Марк?
– Да, пап.
Ларри потрепал сына по голове, проверил бумажник и ключи и вышел, захлопнув за собой дверь. Дядюшка Пинки благодушно кивнул ему, сразу и здороваясь, и прощаясь, и Ларри ответил ему таким же улыбчивым кивком.
Дорогу ему объяснили хорошо, и добрался он без приключений и расспросов. Уже у самой двери столкнулся с Чаком. Живя практически рядом, виделись они нечасто. Такая уж у Чака работа, что его днём не бывает, а вечером Ларри спать ложится опять как в имении рано.
Они поздоровались и вошли.
Джулия Робертс уже была на месте. Чак как всегда ограничился молчаливым кивком, но Ларри поздоровался:
– Доброе утро, мэм.
– Доброе утро, – бесцветный сухой голос. – Лоуренс Левине?
– Да, мэм.
– Мистер Бредли ждёт вас.
Короткий указывающий жест, и Ларри, проходя к тёмной полированной двери, слышал за спиной:
– Маршрут на сегодня…
Ларри осторожно потянул на себя тяжёлую с виду, но неожиданно легко открывшуюся дверь.
– Доброе утро, Ларри. Заходи.
– Доброе утро, сэр, – улыбнулся Ларри, входя в кабинет.
Да, это уже настоящий кабинет, не то, что в имении, это Ларри сразу понял. Джонатан, весёлый, в хорошем костюме, встал ему навстречу из-за стола, и Ларри совсем растерялся. Но опомниться ему не дали.
– Как устроился, нормально?
– Да, сэр, спасибо, сэр.
– Отлично. Так вот, Ларри, мы начинаем новое дело. Ювелирный салон. Магазин и мастерская. Работа по заказам и немного на продажу.
Ларри слушал и кивал. В общем, это всё ему знакомо, Фредди так и говорил.
