Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата
А потом… потом со смехом и шутками – Крис так и не заметил, как внимательно следит Жариков, чтоб ни одна не задела ни его, ни Люсю – их отвели в их комнату. Тётя Паша на правах посаженной матери поцеловала и ещё раз благословила их на совет да любовь, да на жизнь долгую.
Крис закрыл за Тётей Пашей дверь, потрогал замок и медленно повернул шпенёк, выдвигая засов. Оглянулся. Люся стояла посреди комнаты, беспомощно свесив руки вдоль тела.
– Я… я зажгу свет, – смог выговорить Крис.
Люся молча кивнула. Крис прошёл мимо неё к окну, задёрнул шторы и уже в темноте вернулся к двери, щёлкнул выключателем. Комнату залил белый, чуть мягче кабинетного свет, Крис даже зажмурился на секунду. А когда открыл глаза, Люся стояла, закрыв лицо ладонями и тихо плакала.
– Люся! – забыв сразу обо всём, он кинулся к ней, обнял. – Люся, что? Что случилось?
Всхлипнув, Люся обняла его, пряча лицо на его груди, и тут же отпрянула.
– Ой, я тебе пиджак испачкала.
Девочки перед венчанием щедро напудрили её, маскируя ожог, и теперь пиджак Криса был не менее щедро запорошен пудрой. Люся захлопотала, отряхивая его. Пиджак пришлось снять, а… а в шкафу уже всё кем-то заботливо приготовлено, и как-то само собой они стали раздеваться. Вернее, Крис снял и повесил на плечики пиджак, а развязать галстук он не смог, Люся тоже не справилась с узлом, и… ну, не идти же звать Андрея или ещё кого из джи на помощь. Ну, что же делать? Наконец, Крису удалось несколько ослабить узел и снять галстук через голову. Люся невольно засмеялась, когда он удовлетворённо вздохнул, бросая галстук на стол, и Крис готовно засмеялся в ответ. И шагнул к ней. Они снова обнялись, Крис поцеловал Люсю в здоровую щёку, в висок и, наконец, в губы. И губы Люси отвечали ему.
Они целовались, забыв обо всём, до боли в губах, до подкашивающихся ног. Крис мягко откинул угол фаты Люси с её плеч и замер. Потому что Люся сразу напряглась.
– Люся? Что? Что случилось?
– Кира, я… я платок не взяла.
Крис не понял, зачем это ей и о каком вообще платке она говорит.
– Носовой? – решил он уточнить. – У меня есть. Чистый.
– Нет. Головной, – Люся говорила ровным, внутренне напряжённым голосом. – Ты… ты подожди, Кира. И не смотри на меня.
– Хорошо, – сразу согласился Крис.
– Вот, сядь к столу и не оборачивайся. Пока я не скажу.
– Хорошо, Люся.
Он разжал объятия, отошёл и сел за стол. Понятно, что Люся раздевается. Что ж, будет так, как она хочет. Вот Люся – он слышит – подошла к кровати, откинула одеяло, легла…
– Кира, – тихо позвала Люся.
– Да, – он сразу рывком повернулся к ней.
Люся лежала у стены, укрытая до подбородка. Голова обвязана превращённой в платок фатой.
– Ты… ты раздевайся и ложись, – совсем тихо не сказала, прошептала Люся.
– Да.
Крис встал, расстёгивая рубашку. Люся зажмурилась и отвернулась, но его движения оставались красивыми. Как привык, как уже иначе и не мог. Разделся до трусов – догола не рискнул – повесил вещи в шкаф и уложил на стул, выключил свет, в темноте чуть ли не на ощупь нашёл кровать и лёг. Вытянулся на спине, закинув руки за голову. Рядом, только руку чуть протяни, дышала Люся. Но Крис не шевелился. Пусть Люся сама позовёт его, сама…
– Кира…
– Да, Люся, – он повернул к ней голову.
– Кира, я боюсь, – Люся всхлипнула. – Я боюсь.
– Люся, я здесь, я с тобой.
Он повернулся набок, лицом к ней, чуть-чуть, на полдюйма придвинулся.
– Я боюсь, – плакала Люся. – Я знаю, это надо, мы – муж и жена, я всё знаю, Кира, я понимаю, но я боюсь. Это… это так больно, Кирочка.
– Люся, Люся, – так же шёпотом звал он её, не чувствуя текущих из глаз слёз.
– Кирочка, прости меня… это из-за меня всё…
– Нет, Люся, нет…
Их руки вдруг встретились под одеялом, и Крис, внезапно осмелев, потянул Люсину руку за запястье к себе и… и погладил себя её ладонью.
– Так? – удивилась Люся. – Кира, ты… ты так хочешь?
– Да, Люся, ты… ты только потрогай меня.
Робкое, не поглаживающее, а ощупывающее прикосновение. И Крис мгновенно задохнулся от вдруг обдавшей его и тут же отхлынувшей волны.
– Тебе… тебе приятно? – робко, сквозь слёзы спросила Люся.
– Да! Да, Люся. Люся, а я… – и осёкся, не договорив: так сразу окаменело тело Люси и отдёрнулась её рука.
Они лежали неподвижно очень долго. А потом Люся заговорила:
– Кира, у меня тело обожжено, в рубцах, корках, и волос на голове нет, я в платке поэтому хожу, а лицо ты видел. Тебе будет противно, Кира.
– Нет, – так же твёрдо ответил Крис. – Нет, Люся. Что бы ни было, я буду с тобой. Я… я люблю тебя. Будет, как ты скажешь, как ты хочешь, я всё сделаю. Но я не уйду. Будешь гнать меня, не уйду.
Люсина ладонь снова дотронулась до его плеча, дрогнула и… и Люся сама погладила его.
– Кирочка, спасибо тебе, Кирочка, только…
– Нет, не бойся, я… я сделаю, как ты хочешь. Как ты скажешь.
Он шептал, чувствуя, как обмякает, расслабляется тело Люси рядом с ним, как её ладонь всё смелее и доверчивее гладит его плечо и шею.
– Не сегодня, Кирочка, ладно? – робко спросила Люся.
– Ага, – сразу согласился он.
– Ты не обижаешься?
– Нет. Я… я тоже устал, такой длинный день был.
– Да-да, Кирочка, ты поспи, отдохни, конечно, – радостно зашептала Люся.
Крис послушно повернулся на спину, мягко придерживая руку Люси.
– Да, Люся, спасибо, ты только не убирай руку, ладно? Так хорошо, Люся.
– Да, хорошо, Кирочка, конечно.
Люся дождалась, пока его дыхание станет совсем ровным и сонным, и, всхлипнув, закрыла глаз. Спать, она тоже будет спать. Господи, за что их так наказывают, ведь нет хуже обиды, чем в первую ночь отказать, не подпустить к себе, а она Кирочку так обидела, ведь не хотела, ведь знала всё, что так положено, что они – муж и жена, а не смогла через собственный страх переступить, не смогла, Господи, сделай так, чтоб Кира не обиделся, чтоб простил, она ж не виновата, её силой брали, против её воли, а теперь… теперь она любимого пустить не может, за что, Господи, ты так караешь, неужели мало тебе боли моей, что и через год корки по всему телу, что уродом я стала, так ещё и это…
Она спала, еле слышно всхлипывая во сне и неосознанно прижимаясь к большому, такому тёплому и сильному телу рядом.
Американская Федерация
Алабама
Графство Эйр
Округ Кингслей
Коттедж № 3715
Небо было по-прежнему облачным, низким, но дождь явно закончился. Дождливое воскресенье, обеденное время – самые глухие часы. Андрей довольно ухмыльнулся, настороженно оглядывая мокро блестящие деревья в молодой листве и пустынную просёлочную дорогу. Вокруг ни души, так что если и наблюдают, то издалека и в бинокль, но это маловероятно.
Андрей ещё раз огляделся и пошёл по обочине. Дорогу он, в общем, помнил. Конечно, это был риск, но он тогда несколько раз выбирался из дома Элли и обходил окрестные дороги в поисках указателей и примет, чтобы, возвращаясь, прийти, никого ни о чём не расспрашивая. Элли он ничего не говорил, а она – классная всё-таки девчонка! – ни о чём не спрашивала и виду не подавала, что знает о его вылазках, не замечая мокрой и грязной обуви и одежды.
А вот и живая изгородь: колючие кусты в рост человека, намертво сцепленные между собой своими же ветвями, и тоже уже все в мелкой листве. Ну да, завтра первое марта, уже весна.
Где в изгороди был неведомо кем – явно ещё до Элли – проделан незаметный, но достаточно удобный лаз, он тоже помнил. А уж от лаза к дому… Стоп – заставил он себя замереть на месте. Проверь сначала. Прежде чем войти, подумай, как выйдешь.
И он по-прежнему осторожно, чутко прислушиваясь, пошёл вокруг дома.
Элли сидела в гостиной у камина. День такой серый, дождливый, что она развела огонь, не дожидаясь вечера. И, в конце концов, она сама решает, когда и чем будет заниматься. Джимми уже второй месяц, даже больше, не показывается. Как увёз тогда Джека, так и как в воду канул. Но она ничего не может ни изменить, ни…, ни даже уйти. Она должна оставаться здесь и ждать. Один из них придёт. И это будет значить, что другой мёртв. Господи, она же любит Джима. И хочет, чтобы пришёл Джек.
Она покачивалась в кресле-качалке, вышивая очередную салфетку. И осторожные шаги на веранде, а затем бесшумно открывшуюся дверь не заметила, только передёрнула плечами, когда её задел влажный ветер, ворвавшийся в комнату, но не обернулась.
Андрей закрыл дверь и остался стоять, разглядывая огонь в камине, гостиную, большого льва на диване, и светловолосую девушку… Ну, пора. А то ещё испугается.
Он осторожно кашлянул.
Элли вздрогнула и обернулась.
И вскочила на ноги, уронив, нет, бросив на пол пяльцы с зажатой в них тканью.
– Джек! Наконец-то!! – кинулась она к нему.
Андрей обнял её, горько улыбнувшись: какая же ты сволочь, Джимми Найф, как рассчитал, что так и будет.
– Мой Бог Мой Бог, Джек, – Элли оторвалась от его груди, поцеловала. – О мой Бог мой Бог! Наконец-то! Как ты приехал, я не слышала машины.
– Я пришёл, – уточнил Андрей.
– Мой Бог Мой Бог, ты же голодный, наверное, я тебя сейчас накормлю.
– От еды не отказываюсь, – засмеялся Андрей. – Не в моих привычках.
Вообще-то он думал, что будет по-другому. Войдёт, скажет, отдаст деньги, возьмёт своё и айда, «прощай, красотка дорогая, мы расстаёмся навсегда», а получается… Но он действительно хочет есть, хоть и перехватывал по мелочи в дороге, да и вымыться нужно, побриться, и… и вообще.
– Я сейчас, Джек, сейчас всё сделаю.
– А я умоюсь пока. И побреюсь, – улыбнулся он. – Цело моё?
– Ну конечно, Джек, – и она подчёркнуто повторила: – Всё цело.
– И отлично. Спасибо, Элли, – он поцеловал её в щёку и мягко высвободился из её объятий. – Я мигом.
В его спальне всё было так, как осталось в тот последний день. И в ванной. Даже его халат и шлёпанцы. И бритвенный прибор.
Андрей закрыл за собой дверь, разделся, не бросая, а складывая одежду. Так, а может, и бельё есть? У него было три смены, в одной уехал, ага, обе оставшиеся на месте. Ну, совсем хорошо.
Свёрток с деньгами он положил в тумбочку у кровати и пошёл в ванную. В том доме он пальчиков не оставил, а здесь если их и найдут, то уже не страшно.
Элли тщательно заперла входную дверь, опустила и расправила шторы на всех окнах. Ещё, правда, не вечер, но береги себя сам, тогда и Бог тебе поможет. Ну вот, обед у неё, в принципе, был уже готов, но она сделает ещё салат. Джим навёз столько банок и концентратов, что ей до скончания века хватит.
Всё приготовив, она подошла к двери его спальни и, прислушавшись, позвала, перекрикивая доносившийся шум воды:
– Джек!
– Да, Элли, – почти сразу откликнулся он. – Я сейчас.
– Выходи в халате, – попросила она. – А то остынет, – и пошла на кухню.
Через несколько минут Андрей, с мокрыми после душа волосами, в халате и шлёпанцах, но свежевыбритый, вошёл и шумно принюхался.
– Запахи-и! Обалдеть!
– Садись, – засмеялась Элли. – Я же знаю, что ты голодный.
Ей и раньше нравилось смотреть, как он ест. С таким аппетитом, что и самой захотелось.
– С ума сойти, как вкусно!
Он и раньше так говорил. И она, как и раньше, засмеялась.
– На здоровье. Положить ещё?
Андрей изобразил глубокую задумчивость. И когда Элли снова засмеялась, удовлетворённо улыбнулся. Да, всего заранее не предусмотришь, пусть всё само собой и идёт.
Элли собрала и сложила посуду в мойку.
– Идём, посидим у камина. Хорошо?
– Конечно, хорошо, – кивнул Андрей и встал.
Элли не задала ему ни одного вопроса. Ни сейчас, ни когда они сидели у камина и пили шипучие коктейли из соков – Элли помнила, что он не пьёт спиртного. Ни потом, когда они, не сговариваясь, поставили стаканы на каминную полку и пошли в спальню. И Андрей был благодарен ей за это молчание больше, больше, чем за что-либо другое, а другого тоже хватало. Ведь соврать ей он бы сейчас не смог, а правду знать ей незачем.
Когда он заснул, Элли осторожно встала, накинула халат и пошла на кухню. Вымыть и убрать посуду. Нехорошо, что она так всё и бросила.
Андрей во сне, перекатился на спину, вздохнул, просыпаясь. И по прочно усвоенной привычке не подал вида. Лежал неподвижно, будто по-прежнему спит, прислушивался, вспоминая, где он и что, вернее, кто с ним. Ощутив, что Элли рядом нет, открыл глаза и сел на постели. Интересно, который час? Часов в спальне нет, шторы плотные. Если уже утро… не одеваясь, он подошёл к окну, отогнул самый край шторы, нет, ещё темно, по-ночному темно. А Элли где? Вроде на кухне. Ладно, пускай, утром он ей всё и скажет, а сейчас… сейчас нет, сказать – это уйти, а ночной путник приметен и запоминаем. Он вернулся к кровати и лёг, укрылся, но заворачиваться с головой не стал. И одеяло велико, и Элли вот-вот вернётся.
Закрыв глаза, он задремал. А когда Элли вернулась и легла рядом, то, не открывая глаз, повернулся к ней. Элли прижалась к нему, её кожа, сразу и прохладная, и тёплая, и вся она мягкая, нежная… Элли обнимала его, гладила сильные костистые плечи, прижималась губами к его губам. Он налёг на неё, с необидной настойчивостью толкнул, требуя впустить, и Элли готовно раскрылась перед ним. Сегодня она не боялась, что их застанут, что зашуршит, подъезжая, машина. Он пришёл, и она уже никого больше не ждёт. И ей никто не нужен, никто…
…На этот раз она заснула первой. Андрей очень мягко отодвинулся от неё, чуть-чуть, только чтобы самому лечь поудобнее. А теперь – спать. Встать придётся с рассветом. Незачем тянуть. А то ещё найдут того, всего-то не предусмотришь, пойдут по следу, и всё, кранты…
…Он проснулся сам, как от пинка, и, открыв глаза, сразу увидел полоску серого света сбоку окна. Откинул одеяло и встал, надел халат. Элли пусть ещё поспит или разбудить? Да, лучше не тянуть.
– Элли, – позвал он, не оборачиваясь.
– Да, Джек, – сразу откликнулась она. – Ещё рано.
– Да, – согласился он и, уже выходя из спальни, сказал: – Здесь нельзя оставаться, Элли.
Сказал так, что она поняла: нельзя, надо собираться и уходить. Да, она знала, что Джек не останется с ней, у него русские документы, он уедет в Россию, она всё понимает и не ей его остановить. Да она и не хочет останавливать. Надо… да, надо всё убрать, с собой она возьмёт самое необходимое. Кажется, в кладовке был чемодан. И Джеку сумку посмотреть.
Элли встала и быстро, но без спешки стала приводить себя и спальню в порядок, готовить завтрак и собираться.
Небольшой изящный чемодан она положила на кровать в спальне, а вот эта сумка из чёрной кожи, пожалуй, подойдёт Джеку.
Элли постучала в дверь его спальни.
– Джек…
– Да, Элли, входи.
Увидев сумку, Андрей обрадовался.
– Вот спасибо, Элли. А то я всё по карманам распихиваю.
Он взял у неё сумку, тоже положил на кровать и достал из тумбочки свёрток.
– Вот, Элли возьми. На первое время тебе хватит.
Столько денег сразу Элли ещё не видела, а, разобравшись, что это не десятки, а сотенные, даже испугалась.
– Джек, это же такие деньги!.. Но…
– Без «но», Элли.
Он улыбнулся, и, увидев эту улыбку, Элли послушно взяла у него пачку.
– Здесь слишком много, Джек.
– Денег бывает мало, или очень мало, или нет совсем, а много и слишком много не бывает, Элли, – засмеялся он в ответ.
– Но… но ты же мне всё отдал, а себе ты оставил? Возьми половину, Джек.
– Сколько мне нужно, я взял.
И она поняла, что спорить и бесполезно, и нельзя.
– Хорошо, Джек, спасибо. И вот, держи.
Андрей бережно принял на ладонь тёмно-красную книжечку удостоверения.
– Ты не хочешь узнать, где она была? – старательно изображала веселье Элли и, не дожидаясь его ответа, сказала: – У Лео. Там под гривой, как кармашек маленький. Правда, здорово придумано?
– Да, – он был очень серьёзен. – Спасибо тебе, Элли, за всё спасибо.
– Да-да. Ты собирайся и приходи на кухню, я кофе поставила, – она говорила быстро, потому что ей вдруг мучительно захотелось плакать.
Андрей кивнул. И, когда она ушла, аккуратно вложил удостоверение в нагрудный карман рубашки и застегнул пуговичку. Жалко, бумажник пропал. И всё остальное. Но в Джексонвилле ему показываться нельзя. Раз Эркин уже уехал, то светиться и нарываться на расспросы незачем. Так, теперь… Он вывалил на кровать всё, что решил взять с собой, и стал укладывать сумку. Двое трусов, две рубашки – голубая и бежевая в мелкую клетку, у Эркина была такая же, рябенькая – две пары носков, два небольших тонких вафельных полотенца, мыло, бритвенный прибор, мочалку… купит, у него с той сотни ещё полно, да ещё две сотенных, а больше ему иметь при себе нельзя: начнутся расспросы, откуда столько, да ещё копать полезут, а тут только дай зацепку, нет уж, перебьёмся. Так, что ещё? Махровые полотенца, халат, шлёпанцы… нет, это всё вроде тысячной купюры в кармане у работяги, нельзя, лишняя примета. Всё, пожалуй. Две смены есть, третья – на теле, остальное – приложится. Андрей придирчиво осмотрел спальню и ванную – всё ли в порядке, протёр носовым платком краны и дверные ручки, взял сумку и пошёл на кухню.
Элли, тоже уже не в халате, а в юбке и кофточке, на ногах удобные в дороге туфли, никаких украшений, косметики чуть-чуть. На столе чашки с горячим крепким кофе, тарелки с сэндвичами. Они молча, без спешки, но и не растягивая время, поели, Элли быстро и очень ловко вымыла, тут же убрала посуду. Вышли в гостиную.
Андрей снял с вешалки и помог Элли надеть плащ, надел и застегнул ветровку. Но… но ещё не всё сказано.
– Элли, ты… Ты очень хорошая, – она, повернувшись к нему, молча ждала. – У меня есть ещё одна просьба.
– Да, Джек, я всё сделаю.
– Поклянись.
Он никогда ещё не говорил с ней так серьёзно.
– Клянусь. Ну… ну, памятью мамы клянусь.
– Памятью мамы, – медленно повторил он и кивнул. – Этому верю. Элли, забудь про меня. Увидишь когда-либо, услышишь что-нибудь, не узнавай. Не было меня. Ничего не было.
Глаза Элли расширились, она медленно подняла руку, прижала пальцы к своим губам, словно зажимая крик, и кивнула.
– Спасибо, Элли. Прощай.
– Прощай, Джек, – шёпотом выдохнула Элли.
Андрей повесил на плечо сумку и открыл перед Элли дверь.
Тихое тёплое утро. Молча, сразу и рядом, и порознь они спустились по ступенькам с веранды, за их спинами щёлкнул замок захлопнувшейся двери, и Элли пошла через газон к воротам, а Андрей повернул за угол к лазу в живой изгороди.
Когда Андрей вышел на дорогу, он издали увидел Элли возле указателя «остановки по требованию» до Кингслея, и остался стоять в зарослях, наблюдая. Убедившись, что она благополучно села в местный автобус, он сквозь кусты по еле заметной тропинке вышел на параллельную дорогу, встал на обочине и приготовился ждать. Ему в другую сторону и в другой город, и вообще…
Светлело небо, облака заметно поредели. На траве блестит роса, и птицы вовсю гомонят, нет, поют. Весна. Сегодня первое марта. Как и год назад, он на дороге. Тогда всё его имущество было надето на нём, а богатство – в ящике с инструментами. А сейчас… вот инструменты жалко, но слишком опасно соваться в Джексонвилл. Ладно, добраться до Эркина важнее, а инструменты – дело наживное.
Зашумел мотор, и Андрей сразу напрягся, готовый ко всему. И не удержался от радостной улыбки, увидев русский военный грузовик. Вот удача! И с той же улыбкой рванулся навстречу машине с вскинутой в призывном жесте рукой.
Шофёр в лихо сдвинутой на ухо пилотке остановил машину, но глядел настороженно.
– Ну?
– До комендатуры подбрось, а? – улыбался Андрей.
– Та-ак, – шофёр подозрительно осмотрел его. – А язык откуда знаешь?
– Из угнанных я, – Андрей улыбнулся ещё шире и бесхитростнее. – Домой охота, в Россию.
– Ладно, – кивнул шофёр. – Будет тебе комендатура. Полезай в кузов.
– Ага! Спасибо, браток.
Андрей кинул сумку в кузов и быстро перелез через борт. Шофёр рванул машину с места прежде, чем он сел, и Андрея едва не выкинуло обратно. Он сел на дно кузова и засмеялся. Ну, всё, он едет! И тут же одёрнул себя: ещё не вечер, ещё всякое может быть. Но… но привезут его точно в комендатуру. Уже легче.
Машина шла быстро, и он сел в угол у кабины, чтобы при нечаянном толчке не вылететь наружу, закурил и с одинаковым наслаждением глотал дым и рассматривал стремительно летящие назад деревья в молодой нежно-зелёной листве, зелёную щётку травы, смотри-ка, ведь за одну ночь всё вылезло, и солнце уже проглядывает. Нет, всё хорошо, всё будет тип-топ, всё отлично, а если Эркин на той стороне, то он найдёт, Россия велика, но найдёт. А там… там они заживут. Кингслей точно в стороне остался, ну да, там комендатуры нет, туда ни ему, ни машине не надо, а куда ж едут? В Диртаун, что ли? Тоже неплохо и весьма, там точно комендатура есть, видел её, когда шатался по городу между рейсами. Ага, точно, сейчас… сейчас направо поворот и площадь. Вот и она, комендатура, серое здание с русским флагом на фасаде.
Пискнув тормозами, машина остановилась напротив входа, и Андрей, схватив сумку, одним прыжком перемахнул через борт и подбежал к кабине.
– Ну, спасибо, браток! Сколько с меня?
Его искренняя радость, видимо, рассеяла последние сомнения шофёра. Солдат улыбнулся и ответил несравнимо сердечнее:
– Ладно тебе, земляк. Удачи.
– И тебе удачи.
Андрей даже помахал ему вслед рукой и подошёл к двери. Помедлив с секунду, открыл.
После залитой утренним солнцем площади вестибюль показался полутёмным. И, подходя к столу дежурного, доставая и заранее протягивая ему своё удостоверение, Андрей увидел за его спиной на стене часы и рядом большой календарный лист. Первое марта сто двадцать второго года, восемь часов ноль две минуты. Всё! Он добрался!
– Здравствуйте, вот…
– Здравствуй, на выезд?
– Да.
– По коридору направо, третий кабинет.
Андрей сам не ожидал, что с такой лёгкостью заговорит по-русски, будто и не было этих месяцев. А может, и впрямь не было? Как их объяснить, он, в общем, уже продумал, авось пронесёт.
Андрей остановился, вдохнул, выдохнул и постучал в дверь с цифрой «три».
– Войдите, – сказали из-за двери.
Он ещё раз перевёл дыхание и вошёл…
Американская Федерация
Атланта
Сейлемские казармы
Центр репатриации
Каким же длинным, суматошным и одновременно нудным был этот день. Андрей лежал на своей койке, глядя в синий от ночного света потолок, и слушал ровный медленно затихающий гул ночного барака. Храп, разговоры, скрип коек, сонные стоны и всхлипывания. А в голове путаются обрывки сегодняшних разговоров, под веки словно песка насыпано: и режет, и не закрыть. Неужели пронесло, неужели снова, в который раз, прошёл по краю и не упал?
…– Почему вовремя не пришёл за визой?
– Да ранили в Хэллоуин. Только отлежался, болячку какую-то подцепил. Ну и… закрутился, в общем…
А ведь ни словом не соврал. Правду говорить всегда лучше: не забудешь и не спутаешь. Только слова правильные подберёшь и вперёд. И не спорь, всё сами за тебя придумают и тебе же скажут.
…– Понятно. А потом что? Муж вернулся?
– Точно! А… а как вы догадались?
– По твоему носу, – смеётся лейтенант. – У тебя на носу вся твоя биография написана. Будешь ждать машину или своим ходом?
– Буду ждать…
Конечно, не дурак же он – выходить наружу, где вполне возможно нарваться… на кого угодно, от полиции до дружков Найфа.
…– Ждите. Мы проверим наличие визы. Можете выйти в город, придёте через два часа.
– А здесь если… можно?
Насмешливо понимающая улыбка. Видно, не один он такой, кому в комендатуре безопаснее.
– По коридору до конца, во внутреннем дворике.
– Спасибо…
…– Раздевайся до пояса. Ох, как тебя разрисовали. Жалобы есть?
– Да нет, зажило всё.
– Посмотрим…
…– А это что? Телефон что ли?
– Ага!
– А наколол зачем?
– А по глупости.
– Хорошо, хоть понимаешь…
…Да, вот это – главное. И опять знающие правы. Ещё там слышал, что ищут, пока приказ есть. А если по бумагам прошло, что мёртв, то и искать не будут. Даже рассказывали про одного такого. Подходящий труп подсунул, ну и прошёл по всем спискам, что мёртв, его из ориентировок и убрали. Сами документы сменил, а так особо и не прятался. Вот и здесь так же. По бумагам живых лагерников нет, вот и не проверяют на номер. И врать не пришлось, только поддакивал. А в курилке в общем трёпе ещё проще. И опять же, если не врать и правильными словами говорить, то всё тип-топ…
…Угнали когда?
– Мальцом ещё. Ну, я в школу год отходил, а может, и два. Не помню уже толком. А там… – и вздох, всё объясняющий понимающим слушателям.
– Понятно.
– Ну да, парень, у меня так же.
– И чо, из родных кто жив?
– Брат.
– Чегой-то порознь поехали?
– Хэллоуин раскидал. Заново искать буду.
– Найдёшь.
– Не сумлевайся, парень, коли жив твой брательник, так занепременно найдёшь…
…Андрей вздохом перевёл дыхание. Да, всё пронесло. Первичная проверка, дорога, медосмотр. Теперь ему здесь заново месяц ждать визу и месяц проходить врачей и психологов. А это новые проверки. Пойти покурить что ли, отвести душу… и нет сил встать. Внизу сопит и похрапывает его сосед. Вроде, ничего мужик, спокойный, лет за тридцать, с вопросами не лезет. Так же лежал, когда комендант привёл новичка в этот отсек и сказал:
– Занимай верхнюю. И одна полка в тумбочке твоя.
Молча выслушал, повернулся лицом к стене и накрылся одеялом. То ли спал, то ли так лежал, пока Андрей, сразу приняв правила, так же молча закладывал на пустую полку в тумбочке бритвенный прибор и смену белья. Полотенце казённое, так свои пускай в сумке остаются, и третья смена тоже, а сумку куда? А вот так зацепить в угол у изголовья. И не мешает, и не на виду, ветровку на крючок, ботинки… пусть стоят. Уже сидя на своей койке, Андрей снял рубашку и брюки, повесил их, как и сосед, на перекладины спинки и лёг.
И вот лежит без сна, хоть денёк выдался… когда психуешь, а псих не показываешь, то устаёшь сильно. Есть ещё одна проблема, но её сейчас не решить, нет у него сил на её решение. Так что… так что, спи, Андрей Мороз, завтра будет день, будет и всё остальное. Бог даёт день, бог даёт и пищу. Спасибо за мудрость, Хромуля, безобидный ты был, тебя во всех бараках терпели, да не спасло это тебя. Ладно, спать.
Он заставил себя закрыть глаза, по давней привычке повернулся набок, кутаясь в одеяло. Спать, как же хочется спать.
Американская Федерация
Алабама
Колумбия
Кто бы думал, что, вывалившись, только прибавляешь себе хлопот. Правда, и дело они раскручивают немалое: ювелирный магазин-салон – это тебе не кобылу бесхозную обротать, здесь мороки выше головы. И главное – всё должно быть чисто и законно. Подставлять Ларри под объяснения с властями нельзя, надевать на него крышу от Системы – тем более. Так что… крутитесь, как хотите. Да ещё «Октава». Здесь тоже само собой дело не пойдёт. Любой механизм в подзаводке нуждается, а новый – тем более. Так что носились, как посоленные. А тут ещё игры, серьёзные настолько, что могут стоить головы. И потому второго марта Джонатан, плюнув на всё, после ленча залёг в их квартире отсыпаться перед ночью. Что надо обговорили, кого можно прощупали. Всё. Надо отдохнуть. Как проведёт эти оставшиеся часы Фредди, они не обсуждали. Тоже, как всегда.
Инспектор Робинс оглядел своих помощников, свою команду.
– Будет весь Ансамбль.
– Да, и ещё кандидаты.
– Киллеры все приедут.
– Тройное кольцо выставляют.
Робинс кивал, слушая.
– Если мы никого не пришлём, начнётся переполох.
Робинс снова кивнул. В этом Коллинз прав. Их информатора там знают, и если что, то начнут искать другого, что уже совсем нежелательно.
– Из Луизианы уже приехали?
– Да, Гаммэн здесь. От других – либо сами, либо первые после.
– Кроме Атланты.
– В Атланте ещё бардак…
– Но по мелочи…
– Её и будут делить, – перебил говорящего Робинс и прихлопнул сказанное ладонью.
Затем встал и достал из сейфа связку миниатюрных переговорников.
– Разбирайте.
– Ого!
– Вау!
– Шеф, откуда?
– Арсенал СБ?!
– Русские поделились, – усмехнулся Робинс.
– Хоть что-то и нам перепало!
– Да, щедры.
– На трофейное-то старьё…
– Без них мы бы и этого не видели.
– Тоже верно.
Разобрали, закрепили на лацканах пиджаков, воротниках рубашек и курток, кому уж как удобнее, обговорили коды и сигналы.
– Всё выведено на магнитофон, – напутствовал Робинс. – Так что…
– По-индейски, шеф.
– Ну да. Что видим…
– …О том и поём.
Последние шутки, подначки, и все сразу встали и пошли к двери. Робинс кивнул Стэну, и тот медленно, с помощью Коллинза, перебрался к столу с магнитофоном и тетрадью регистрации. После ампутации обеих ног и контузии позвоночника его работа только у магнитофона и с бумагами. Каких трудов стоило Робинсу отбить Стэна от комиссования… ну, это совсем другая история.
– Я в порядке, шеф.
– Удачи!
– И вам, шеф.
Сегодня Робинс идёт со всеми. Всё слишком серьёзно, и он должен быть там.
Незнающий не войдёт, а нежеланного не выпустят. Болтающиеся у витрин юные бездельники, поджидающие клиентов шофёры такси, случайные прохожие, кажущиеся пустыми машины у тротуаров… Тихая тёплая весенняя ночь. Колумбия – большой город, и творится в нём многое. За всем не уследишь.
В неприметно-спокойном «Чейз-отеле» в игровом номере шумно и весело. Дела ведь можно обделывать и так: под игру и в игре.
Начиная работу, Джонатан был, как всегда, спокоен, улыбчив и радушен. Но… но что-то не так. Всё, как обычно, как должно и…, и не так. Медленный обычный разогрев. Но… но почему так азартен Ричи? Пожалуй, да, напоказ азартен атлантец. И Гаммэн… не играет, а сел вплотную к игрокам и пялится. Нет, что-то не так.
Входили и выходили, шестёрки у дверей то и дело дёргались. Фредди не было, но Джонатана это не волновало: ковбой и должен подойти попозже. А вот чего Гаммэн так смотрит на дверь, будто ждёт кого-то? Что-то готовится? Нет, похоже, уже началось. Джонатан шутил, смеялся, охотно отвечал на чужие шутки, но напряжение уже не отпускало его.
По дороге к «Чейз-отелю» Фредди привычно отмечал кольца охраны и слежки. Все наготове. Ну, как всегда. Интересно, кого из уорринговцев он сегодня увидит? Осталось нас… меньше десятки. Да и выжившие не все рискнут. Русские с Крысиными картами хорошо поработали. Вывалиться удалось не всем, но те, кто поумнее, легли на дно. Найф наверняка припрётся набирать заказы.
Разумеется, никто не остановил спокойно идущего размеренным шагом высокого мужчину в дорогом неброском костюме и ковбойской шляпе тонкого фетра, даже не посмотрел в его сторону, когда он, не меняя шага и не поворачивая головы, вошёл в двери «Чейз-отеля» мимо спокойно глядящего в пустоту швейцара в туго натянутой на могучих плечах форменной ливрее.
– Ковбой прошёл.
– Киллеры все.
– Найфа нет.
– Он без голоса. Начнут и без него.
– Шеф, должен сместиться.
– Передвинься за угол.
– Здесь драка.
– Помигай им, что мы поняли, и ни с места.
Мягкие ковры на полу, никаких звуков из-за плотно закрытых дверей. Фредди открыл дверь без номера и вошёл. Его сразу обдало волной яркого света, весёлой мужской болтовни, хохота, запахов дорогих сигар и выпивки. «Шестёрки» у двери, оказавшись за его спиной, изобразили полную почтительность: что Ковбой затылком видит, ничего не прощает и всё помнит, все знают. Но сквозь весь этот гомон Фредди сразу ощутил напряжение Джонни и мгновенно встревожился. И сев, как всегда, за его правым плечом, оглядел комнату уже по-другому, не просто отмечая, кто здесь, а кого нет, но определяя, из-за кого психует Джонатан.
