Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата
– Ничего страшного, Молли, – встал наконец Фредди. – Раздоится. Гладь ей вымя, когда моешь, поняла? – Молли кивнула. – И тряпку для неё бери помягче.
– Ага-ага, – обрадованно закивала Молли и похлопала Мейбл по спине.
– Масса Фредди! – влетел в скотную Роб. – Я почту принёс!
Фредди кивнул и вымыл руки в поданном ему Молли ковше с водой, вытер носовым платком. Взял у Роба сумку и вынул почту, а сумку, как всегда, отдал Робу и серьёзно сказал:
– За мной.
– Да, масса Фредди, – улыбнулся Роб.
Молли гордо привлекла его к себе. Фредди быстро перебрал почту. Газета, счета, а это что? Письмо? Джонни? От кого? Он как-то не сразу понял, что письмо адресовано в «Лесную Поляну», но не Джонатану Бредли, а Лоуренсу Левине. Так… так вот почему Роб один, без Марка… Ну да, Ларри сына грамоте учит, это понятно. Чёрт, Джонни по соседям поехал, кто может писать Ларри? Он вспыхнувшего вдруг желания вскрыть письмо у него загорелись щёки. И тут… как специально подгадав, в скотную вошёл Ларри с мешком концентрата. Фредди подождал, пока он пристроит его в штабель, и позвал:
– Ларри!
– Да, сэр, – готовно отозвался Ларри, входя к коровам.
Начав работать в мастерской, Ларри перестал притворяться простым дворовым работягой, вернувшись – насколько это возможно в имении – к прежним привычкам. В том числе и к обращению «сэр» вместо обычного рабского «масса». И остальные как-то сразу согласились с этим.
– Держи, Ларри, – Фредди протянул ему письмо, дождался, пока Ларри снимет перчатки и возьмёт конверт, и сразу ушёл.
Ларри осмотрел письмо, дважды перечитал адрес. Алабама, графство Олби, округ Краунвилль, «Лесная Поляна». И его полное имя. Лоуренс Левине. Ларри поднял глаза и увидел лица Молли и Роба. Рядом часто, как после бега, дышал Марк. Ларри заставил себя улыбнуться и вышел. Марк побежал за ним.
Пошёл мокрый снег. Такой мокрый, что было ясно: сейчас он станет дождём.
– Беги домой, Марк.
– Пап, а?..
– Мне надо закончить работу, – Ларри протянул сыну конверт. – Беги и положи на стол. А то намокнет.
Марк сунул письмо под курточку и побежал в барак. А Ларри, на ходу натягивая перчатки, пошёл за следующим мешком. Фредди отдал ему письмо, но не велел сразу прочитать… письмо запечатано… это первое письмо в его жизни… Что это может быть? Чем это обернётся? Может, лучше вот так, нераспечатанным, и отдать его Фредди или Джонатану? Нет. Нельзя. Он не понимает почему, но знает: нельзя. Он должен это сделать. Но сначала закончит работу. Ещё два мешка. А там ленч. Перед ленчем и прочтёт. А тогда…
Что делать тогда, Ларри не знал. Но вот остался один мешок. И… и всё. Можно идти на ленч. Снег уже стал дождём и довольно сильным. Сразу потемнел, исчезая, сливаясь с землёю, покрывавший двор снег, со свесов крыш капало и текло, стремительно расплывались лужи… И прежде, чем войти в барак, Ларри у двери долго очищал и мыл сапоги.
Мамми уже готовила стол к ленчу. Ларри прошёл в сушку, повесил куртку и шапку, поправил курточку Марка и отправился в их выгородку.
– Пап! – вскочил навстречу Марк.
Ларри кивнул ему, сел к столику и взял письмо. Старый хозяин вскрывал письма специальным ножом из слоновой кости. Ларри вытащил из кармана свой складной и аккуратно разрезал конверт. Вынул сложенный пополам листок. Марк стоял рядом, держась обеими руками за его плечо. Текст отпечатан на машинке, а подпись от руки. Ларри прочитал текст, вздохнул и перечитал. Потом сложил листок, вложил в конверт.
– Пап?.. – тихо спросил Марк.
– Ничего, сынок, – Ларри встал. – Иди на ленч.
– А ты?
– Мне надо поговорить.
– С массой… ой, сэром Фредди?
Ларри кивнул.
– Скажи Мамми, чтобы она оставила мою долю. Я поем потом.
– Да. Пап…
– Беги в кухню, Марк, – твёрдо ответил Ларри.
Уже отправив сына, Ларри сообразил, что и ему не миновать кухни, да и куртку надо взять, дождь сильный, а его в госпитале предупреждали, что ему нельзя простужаться.
Все уже знали, что Ларри получил письмо, и, когда он вошёл в кухню, да ещё с письмом в руке, все повернулись к нему, но, увидев его сосредоточенное лицо и сведённые брови, ни о чём не спросили. Ларри надел куртку и шапку, спрятал письмо под куртку и вышел.
Где ему найти Фредди? Скорее всего, тот в конюшне. Жалко, Джонатана нет. Но… но и тянуть нельзя. Это может обидеть Фредди.
Фредди был в конюшне, заплетал гриву Майору. Ларри подошёл к деннику и вежливо потоптался, привлекая внимание.
– Ты, Ларри? – спросил, не оборачиваясь, Фредди. – Заходи.
– Сэр, – Ларри вошёл в денник. – Сэр, вот… Это письмо.
Он протянул Фредди конверт.
– Я не читаю чужих писем, – ответил, по-прежнему не оборачиваясь, Фредди.
– Я прошу вас, сэр, – тихо, но твёрдо сказал Ларри.
Фредди обтёр ладони о джинсы и взял письмо. Вынул листок из конверта и быстро одним взглядом охватил текст. Затем перечитал уже не спеша и протянул письмо Ларри.
– Ну и что, Ларри?
– Что мне делать, сэр?
Фредди посмотрел на его лицо и наконец улыбнулся.
– Ты хотел бы с ним встретиться?
– Да, сэр. Майкл… он очень хорошо отнёсся ко мне. И… и я рассказывал ему о Марке. Он – хороший человек, сэр. Генерал, а… а был, ну, не как ровня, но…
– Я понял, – кивнул Фредди. – Ну, так и напиши ему.
– Я могу пригласить его сюда, сэр?! – изумился Ларри.
– Это твой дом, Ларри. Кто может запретить человеку приглашать своих друзей?
– Но… а сэр Джонатан? А вы?
– Он же не к нам, а к тебе едет, – усмехнулся Фредди.
– И как мне написать, сэр?
– Просто. Ну, что ты будешь рад его видеть. И напиши, когда. И… Пошли.
Фредди хлопнул Майора по шее и пошёл к выходу. Ларри последовал за ним.
В комнате Джонатана Фредди достал из письменного стола и дал Ларри два конверта и несколько листов хорошей писчей бумаги.
– Вот, держи. Напишешь и положишь в ящик. Почтальон заберёт и отправит.
– Спасибо, сэр, – Ларри вежливо склонил голову. – Я могу приглашать его в любое время?
– Как тебе удобнее, Ларри. Это твой приятель.
Ларри медленно кивнул.
– Да, сэр. Благодарю вас, сэр. Прошу прощения, что занял ваше время, сэр.
Когда он ушёл, Фредди сел к столу, вырвал из лежащего на столе блокнота для текущих записей листок и быстро написал по памяти обратный адрес с конверта. Цифры военной части показались ему знакомыми. Кажется… кажется… да, точно, это тот же индекс, что и у Алекса. Интересно. Он опять по памяти написал: Rodionov. Перечитал. Скомкал листок и сжёг его в пепельнице. В каких бы чинах ни был знакомый Ларри – в его генеральство они с Джонни сразу не поверили: генералы в общей столовой, даже в госпитале, не едят – но раз он из той же службы, что и Алекс… Неужели к ним второй козырь идёт? Джонни приедет, надо будет обговорить. Варианты тут… разнообразные. Сам Ларри всех этих нюансов не знает, и знать ему о них не надо. Интересно, что Ларри рассказал этому… Майклу о них. Знает Ларри не так уж много, но эта служба умеет… складывать мозаики. Нет, это козырь, в любых руках козырь. Так надо, чтобы мы им сыграли.
Россия
Ижорский Пояс
Загорье
Утоптанный снег поскрипывал под ногами, лёгкий мороз приятно пощипывал нос и щёки. А, в самом деле, когда одежда тёплая и сам сыт, то зима в удовольствие. Эркин шёл, весело оглядывая встречных. Женя просила зайти после работы за обойным клеем. И, если будет, взять краску для труб в ванной. Про краску он говорил с Виктором. Виктор рассказал ему о разных красках и посоветовал ту, что для внутренних работ: и быстро сохнет, и блестит, и опознать её легко даже неграмотному. Банки небольшие, и на крышке нарисован домик с птичкой. Уже смеркалось, и зажгли фонари. Рано как здесь вечер наступает. Но это, говорят, только зимой. А летом наоборот: день длинный, а ночь короткая. Колька смеётся: девку тиснешь и на работу пора.
Эркин улыбнулся. В бригаде ему совсем легко теперь. И одет он не хуже других. В субботу купили хороший полушубок, романовский – интересно, этот Романов их шьёт или только продаёт, или нет, говорила же продавщица, что романовская овчина, от романовской овцы, так что Романов тот, видно, хозяин стада, ну и бог с ним – и ещё бурки, шарф и даже брюки, шерстяные. Женя настояла. И когда на рынок пошли, то во всём новом даже почувствовал себя по-другому. Шёл, гордо вскинув голову, вёл под руку Женю, а на другой руке висела Алиса. Суббота была солнечной, тучи разошлись, открыли бледное небо и такое ж бледное, словно затянутое плёнкой солнце. Но искрился и сверкал снег, улыбались люди. И Женя, останавливаясь, поправляла ему пушистый новенький шарф, закрывая шею, и беспокоилась, не дышит ли ртом Алиса.
Рынок в Старом городе напомнил новозыбковский. Но здесь и вещи, и продукты рядом и даже вперемешку. И деревянные столы-прилавки, и расстеленные на снегу рогожи, и прямо тут же сани, и небольшие машины-полуфургончики, которые называют смешным словом «пегашка». Картошка, яблоки, вёдра и бочки, откуда пахнет непривычно, но аппетитно, связки корзин, от маленькой – Алискин кулачок едва влезет, до больших, куда опять же Алису уложить можно. Круглые и квадратные коробки из древесной коры со странным названием – туески. Деревянные расписные игрушки. Алиса запросила птичку-свистульку с переливом, но Женя решила, что тогда жизни точно не будет, и Алисе купили тоже птичку, но петушка с качающейся головой, так что если его поставить и по хвосту постучать, то он клевать будет. Вообще много накупили. Эркин купил санки, на них положили небольшой мешок картошки, прикрутили, увязали сумку с луком, морковью и чесноком, сверху усадили Алису в обнимку со второй сумкой, где стояли баночки и туески с солёными огурцами, мочёными яблоками и квашеной капустой. И наконец пошли к церкви.
Русская церковь показалась Эркину весёлой и нарядной. На те – алабамские – она совсем не походила. Женя пошла внутрь узнавать и договариваться, а они остались ждать во дворе. Алиса слезла с саней и затеяла с Эркином игру. Отходила, разбегалась и врезалась в него, пытаясь сбить с ног. Но Эркин в последний момент уворачивался, так что Алиса пролетала мимо него прямо в сугроб, и Эркин ловил её за капюшон, не давая упасть. Было очень весело. Но тут какая-то старуха, вся в чёрном, стала на них кричать, что место святое, пост идёт, а они бесовские игрища затеяли. Кто такой пост и чего он здесь ходит, а также, что такое – бесовские игрища, Эркин и сам не понял, и объяснить Алисе не смог. Со старухой он, конечно, не стал ни связываться, ни заводиться, а попросту вышел вместе с Алисой и санками за ограду, встал так, чтобы Женя их сразу увидела, и они возобновили игру. К возвращению Жени Алиса всё-таки упала пару раз. Эркин её отряхнул, но Женя сразу заметила, всё поняла и грозным голосом, но улыбаясь, спросила:
– Баловалась?
– Ну-у, – Алиса уцепилась за руку Эркина, – ну, мы совсем немного. Мам, а теперь куда?
– Закрой рот и дыши носом, – строго сказала Женя и посмотрела на Эркина. – Пошли домой?
– Пошли, – сразу согласился он.
Эркин чувствовал, что Женя чем-то расстроена, но не знал, что случилось и как помочь.
– Женя, что-то случилось? – тихо спросил он, когда они уже шли вдоль путей к переезду.
– Да нет, – покачала головой Женя. – Ничего особенного.
Она не могла и не хотела ему рассказывать, что, когда выясняла в церкви, как им помянуть Андрея, эти старухи сказали ей, что нехристей не поминают, а одна вообще про Эркина такое сказала… так что в церковь они не пойдут. Вполне обойдутся. Андрей в бога не верил, в Джексонвилле они оба в церковь ходили только, чтобы священник не цеплялся, она сама тоже, так что и здесь… Ну и что, что Эркин не воевал, и некрещёный, и индеец, всё равно он лучше всех… Она посмотрела на него, как он легко, играючи, тащит нагруженные санки, какой он весёлый, красивый… Да ну этих старух, они от старости злые, на кого угодно кинутся. Жили без церкви, и дальше проживём.
Они ещё только остановились у магазинчика рядом с домом, и Эркин зашёл купить водки.
– Ну, в субботу, да после баньки, хоть укради, да выпей, – сказала ему Маня, подавая маленькую бутылку. – Хватит тебе мерзавчика-то?
Эркин кивнул.
– Ты сала возьми, – посоветовала Нюра. – Смотри, какое розовенькое.
Эркин взял и сала. О сале с горячей картошкой и солёным огурчиком он в лагере наслушался, а в дороге в поезде и попробовал. Вкусно! Женя его покупки одобрила.
И был у них в субботу пир горой. Это и впрямь оказалось необыкновенно вкусно. И сороковины они Андрею в воскресенье справили. Поговорили о нём, пока горела свеча рядом со стаканчиком водки, накрытым ломтём чёрного хлеба. Потом он и Женя выпили по глотку в память Андрея, оделись и вышли к оврагу, подальше от дома. Вылили в снег водку и раскрошили хлеб птицам. Сразу откуда-то налетели воробьи. И Женя сказала, что теперь всё по правилам. Про церковь Женя не упоминала, чему Эркин был рад. Нет, если б Женя сказала, что надо идти, пошёл бы, о чём речь, но раз не надо, то ещё лучше. И… и вообще он даже не представлял, какая это здоровская штука – выходные.
И на работу он в понедельник пошёл уже в новом, неся под мышкой свёрток с рубашкой, чтобы переодеться, и полотенцем. Как ему и говорили, он сразу, не заходя в – как её, да – бытовку, прошёл по коридору в кладовку, где Клавка выдала ему стёганую чёрную куртку, такие же штаны, чёрные валенки с галошами и брезентовые рукавицы.
– Это ты у Мишки, что ли, в бригаде?
– У Медведева.
– У Мишки, – она выбрала из стопки больших замусоленных тетрадей нужную, раскрыла её перед Эркином и ткнула пальцем. – Расписывайся. Неграмотный? Крест ставь. А так-то ничего парень, не робей, медведь хоть ревёт, да смирен. Если что не по тебе будет, заходи, обменяю. Тебя звать-то как?
– Эркин Мороз.
– Мороз? Ну, удачи тебе, Мороз, заходи, не забывай.
В бытовке уже все собрались. Переодевались, толкаясь, перешучиваясь и задираясь не всерьёз. Эркина встретили гоготом.
– Эй, чего так долго, Мороз?
– Да Клавка на нём, небось, все штаны перемерила!
– Это как она тебя живым выпустила?
– Мороз – мужик крепкий, вишь, выскочил. Это ты от Клавки на карачках выползал.
Эркин молча улыбался, быстро размещая в шкафчике полушубок, бурки, джинсы и рубашку. Шкафчик оказался удобным, с крючками по стенкам и дверце и с полочкой наверху. Как все, Эркин разделся до белья, натянул штаны, креповую рубашку, перемотал портянки и обулся. Валенки были выше сапог и жёстче. Но к этому можно привыкнуть. Шнурок с рукояткой отцепил от джинсов – новые брюки не стал надевать, всё-таки… праздничное должно быть, ведь рубашки же нарядные, красно-белую и призовую, он не носит каждый день – и перевязал на рабочие штаны. А глаз у Клавки хороший – как влитые сидят, и не тесны, и не болтаются. Из бумажника достал и сунул в карман штанов два рубля. Надел куртку. Захлопнул дверцу шкафчика и повесил новенький замок. Ключ к деньгам, шапку на голову, варежки, рукавицы и вперёд…
Проводив Эркина, Женя взялась за обед. Сегодня Алисе придётся обедать одной. А вчера полдня ушло на подготовку к первому рабочему дню. Отпарила свой костюмчик, нашла и почистила туфли… так, а Алиску пора будить. Ну вот, так, когда надо, её не поднимешь, а в субботу…
…Они решили спать до светла, вернее, она просто не завела будильник, и было так тихо, так спокойно. Она слышала ровное сонное дыхание Эркина, он совсем рядом, только руку протяни, но пусть спит. И тут… тут к ним в спальню явилась Алиса и с ходу полезла под одеяло между ними, забарахталась, сворачиваясь клубком. Она даже не сразу поняла, а Эркина как током подбросило. Он вскочил, отбросив одеяло, посмотрел на неё и удивлённую его броском Алису «дикими» глазами и вылетел из спальни. А она не знала, что делать: то ли смеяться, то ли ругать Алиску, то ли бежать успокаивать Эркина.
– Мам, а чего это он? – спросила Алиса между двумя кувырками.
– Ты его разбудила, – ответила она, вставая.
– Ну, так уже утро, – возразила Алиса. – А вы всё спите и спите.
– Сегодня выходной.
Она надела халатик – комнату заливал серо-голубой рассветный светлеющий сумрак – подобрала старые штаны и тенниску Эркина, которые он носил дома, и пошла его разыскивать. Она уже поняла, чего он так испугался. Смешно, конечно, но раз он так переживает из-за этого… Хотя… может, он и прав, Алиска уже не маленькая.
– Эркин, – она постучала в дверь ванной. – Ты здесь?
Ей ответил только плеск воды, но она вошла. Эркин мылся в душе. Она положила его одежду на ящик для грязного белья и попросила не задерживаться. У них ещё масса дел. К столу он явился уже спокойно. И в субботу же вечером приделал на все двери крючки. Так что в воскресенье, когда Алиска стала к ним ломиться, он просто встал, оделся, впустил Алису и пошёл мыться. А вообще-то…
– Алиса, вставай!
– Ну, ма-а-ам… ну, ещё немножечко…
– Вставай, я на работу опоздаю, – рассердилась Женя.
Привычная команда подняла Алису. Женя накормила её завтраком, показала, где что стоит для обеда, и стала одеваться.
– А плиту не трогай.
– Знаю, – кивнула Алиса. – А Эрик на работе?
– Да.
Женя уже хотела сказать, чтобы, когда он придёт, они бы поели, но вспомнила, что Эркин после работы пойдёт покупать краску и клей для обоев. Так что ещё неизвестно, кто раньше домой успеет. Вчера к ним заходили Виктор и Антон, ходили с Эркином по квартире, смотрели, прикидывали, как сказал Антон, «фронт работ» и обещали помочь с ремонтом. А она потом с Эркином сидела на кухне, и они допоздна считали и записывали чего и сколько надо купить к ремонту. Вот когда деньги полетят…
Женя замотала платок, поцеловала Алису в щёку, взяла сумочку и сумку с туфлями.
– Всё, маленькая, я на работу. Будь умницей.
На улице уже светло. Как хорошо! В темноте она на работу ещё не ходила, было бы даже страшно. А сегодня тем более нельзя опоздать. Первый же день! Лазарь Тимофеевич Лыткарин. Интересно, какой он? На каких машинках придётся работать? С кем будет в одной комнате? Одни вопросы. А ответы…
Народу на улице не так уж много, но почти все идут в одном с ней направлении. Попутчики. Неужели весь город работает на заводе? А вот уже и забор. Её проходная номер один. Вот и она. И люди, поток людей, поднимающихся по ступенькам, достающих на ходу пропуска. И Женя, прижимая к себе сумочку, достала пропуск. И уже перед ней военный рядом с турникетом-вертушкой. Быстрый взгляд на пропуск, на её лицо. И улыбка. Женя улыбнулась в ответ. Коридор, ещё коридор… и второй рубеж? Женя отдала табельный номер и услышала, что машбюро на втором этаже. Женя взбежала по серо-белым с влажными следами ступеням. Ещё коридор? Сколько же здесь всего?! Но вот и чёрная с белыми буквами табличка: «Машбюро-1». Женя глубоко вздохнула и открыла дверь.
Просторная комната, залитая холодным серым светом из двух окон. Столы с прикрытыми чехлами машинками. Напротив окон шкафы и длинный стеллаж, на окнах цветы.
Женя стояла и оглядывалась, когда за её спиной кто-то кашлянул. Она вздрогнула и обернулась. Невысокий худой мужчина в очках и военной форме без погон.
– Здравствуйте, – улыбнулась Женя. – Вы… Лазарь Тимофеевич Лыткарин?
– Здравствуйте. Совершенно верно, – кивнул он. – А вы, как я догадываюсь, Евгения Дмитриевна Мороз?
– Да.
– Отлично. Вы на какой системе работали?
– Оливетти, – ответила Женя и заторопилась: – Но могу на симпсонах трёх поколений, аджани…
– Ну-ну, – остановил её Лыткарин. – Да вы раздевайтесь, Евгения Дмитриевна, я ещё зайду.
Он подвёл её к одному из шкафов и распахнул дверцы. Женя увидела ряд деревянных плечиков, а внизу под ними тоже в ряд самые разные туфли. Но… но у неё нет плечиков. Она ни одной вешалки не взяла из Джексонвилла, как лишнюю тяжесть, а здесь как-то не сообразила купить. Что же делать? Взять чью-то? Только на сегодня. Но они все надписаны.
– Здравствуй. Новенькая?
Полная молодая – вряд ли намного старше Жени – круглолицая женщина разматывала серый пуховой платок.
– Ну, и чего стряслось?
– Здравствуй, да, вешалку не взяла, – ответила сразу на всё Женя.
– Делов-то! – в комнату вошла ещё одна женщина, тоже молодая, а из-за маленького роста казавшаяся особо пухленькой. – Вон дерюжкинскую возьми. На бюллетене Дерюжкина.
– А что с Любкой?
– А как всегда. Рожать ей неохота. Ну, и на три дня.
– Дура.
– Не девчонка, пусть сама думает, – пухленькая смотала платок и засунула его в рукав своей шубки.
В комнате всё прибывало и прибывало народу. И в общей толкотне Женя, как все, разделась, переобулась, сняла и засунула в рукав пальто рейтузы. Шум, смех, свои разговоры… Зазвенел звонок, и в комнату вошёл Лыткарин. Его встретили дружно и весело.
– Тимофеичу привет!
– Начальник, у нас новенькая.
– Ларя, Любка на бюллетень села!
– Тимофеич, наладчик когда будет?
Под этот общий шум он указал Жене её стол и положил перед ней стопку исписанных листов.
– Что надо, сами возьмите на стеллаже. Когда сделаете, покажете мне, – и пошёл дальше, раздавая задания остальным.
Женя сняла с машинки чехол. Это был старый «Симпсон» с русским шрифтом. Слава богу, с таким она знакома ещё с колледжа. Женя села за стол, открыла ящик и стала наводить свой порядок. Как хорошо, что миссис Стоун и Рози забрали тогда из конторы все её ластики, линеечки и прочую мелочь, вплоть до пасты для чистки шрифта, отвёрток и пузырька с маслом, хотя там после клетки совсем на донышке оставалось. Ну вот. Сумочку в нижний ящик. Теперь бумага, копирка… Ага, вон на стеллаже.
– Ты больше бери, – сказала ей пухленькая, – чтоб потом не бегать, – и, когда Женя шла обратно, улыбнулась. – Тебя как зовут?
– Женя, – улыбнулась Женя, усаживаясь за свой стол.
– А я Вера. Ты приезжая? Откуда?
– Верка, не лезь к ней. Ей пробный делать надо.
– Тебя как, Женя?
– Ничего, ты печатай, потом поговорим.
Женя ещё раз проверила пометку. Один экземпляр? Странно. Хотя… это же пробный, проверочный. Но… но на всякий случай заложим два. Мало ли что, а заодно и проверим, на сколько берёт машинка. Вот так. Текст на русском. Ничего, она справится, приходилось сложнее. Вставки, исправления, сноски… ничего. Главное – спокойно. Главное – Женя невольно улыбнулась – не думать…
…Учебный кабинет, ряды машинок. Очередной зачёт сдан, но преподаватель не спешит вернуть её зачётку.
– У тебя будет получаться, Джен.
– Спасибо, миссис Патрик.
– Но запомни, Джен. Никогда не думай над текстом. Это первое. Больше двух опечаток – всё переделывай. Это второе. Всё готовь заранее. Это третье. Ты запомнила, Джен?
– Да, миссис Патрик.
– Это я говорю всем. А тебе добавлю четвёртое. Сохрани свой язык. Обязательно иди на русский факультатив. И учись как все. И сдай. У тебя будет официальное право работать с русскими текстами. И надбавка за знание языка.
– Спасибо, миссис Патрик.
– И не забывай упражняться каждый день.
– Не забуду, миссис Патрик…
…Ну вот, дело и пошло. Немного непривычная клавиатура, клавиши на ощупь другие, но это не страшно. Она уже приспособилась. Вот так. И вот так. И вот так…
– Эй, Женя, втянулась?
– Да, спасибо.
– Так ты откуда?
– Из Алабамы.
– С той стороны?!
– Ого!
– Так ты не беженка? Репатриантка?
– Да.
– Ну, конечно, на Родину вернуться…
– Так отсюда не угоняли.
– Я о России говорю.
– Ну, тогда понятно.
– Женя, и давно приехала?
– Во вторник.
– И где живёшь?
– В «Беженском Корабле», – улыбнулась Женя.
– Ага, знаем.
– А-а, понятно!
– Большая семья?
– Муж и дочь.
И разговор сразу вспыхивает быстрыми расспросами. И Женя еле успевает отвечать, что муж работает здесь же, на заводе, грузчиком, что дочке пять лет, что все родные, что у неё, что у мужа, погибли, и поэтому они сюда и приехали.
– Когда искали место, – объясняла Женя, – смотрели жильё и работу. А остальное нам неважно было.
И ей начинают рассказывать, что места здесь неплохие, даже хорошие. И как здесь было в войну, когда жильё почти не строилось, жили, в основном, в Старом городе, на квартирах и в заводских общежитиях, прямо на территории, это когда на казарменном положении, ну да, а детей в детский сад на круглосуточные, да, ни родных, ни детей и не видели, это сейчас с нянями да бабушками, а тогда, да, в начале, а последние года четыре, да нет, шесть уже, но тогда понемногу, а потом как прорвало, ну да, это когда решение на самом верху приняли, что завод больше перемещать не будут, да, тогда и пошло. И весь, ну, почти весь Новый город за эти годы и выстроен. И строится. Ну да, людей только прибавляется. Что обед с полпервого до полвторого, а столовая на первом этаже, вход с другой стороны, но можно по внутренним переходам пройти, а можно и через двор, ну, это летом, сейчас-то пока оденешься-разденешься, так перерыв и кончится, больно много на себя накручиваешь, капусточка ты наша, а в столовой кулинария, ну, полуфабрикаты всякие для дома, можно даже заказы оставлять, заказываешь, сумку оставляешь, после работы зайдёшь и заберёшь, как удобно, удобно, конечно, но полуфабрикат – это фабрикат, мой, например, столовские пельмени есть не будет.
– Разбаловала ты его, Татьяна, – Вера выбивала звонкую частую дробь. – Виданное ли дело, чтоб мужик за столом капризничал.
– Ага, то-то ты своему по всем магазинам бефстроганов выбираешь.
– Так он его любит, – гордо ответила Вера и улыбнулась Жене. – А твой как? Всё ест или перебирает?
– Всё, – улыбнулась, вспомнив Эркина, Женя и в очередной раз поменяла закладку. Хорошая копирка какая, чёткий оттиск даёт.
К её удивлению, здесь чуть ли не все, ну, больше половины точно, были замужними. В Алабаме замужние работали редко, только при крайней нужде. Леди может иметь свой бизнес, работать в своём хозяйстве, даже на ферме – это подобает, но работать по найму не подобает. А уж с ребёнком она там одна была. Женя невольно нахмурилась воспоминаниям. А здесь… почти у всех дети. К обеду она уже знала всех и обо всех. Правда, у неё ещё немного путались имена, но ничего. Всё-таки их десять человек в комнате. Ей приходилось уже так работать, но давно, ещё до Джексонвилла.
Зазвенел звонок, и Женя удивлённо посмотрела на сидевшую рядом сухощавую и вроде немолодую Ольгу.
– Что это?
– Обед, – улыбнулась та, – мы тут, как в школе, по звонку.
Работу прерывали на полуслове, вставали, толпились у зеркала на дверце шкафа, причёсываясь, оправляя платья и кофточки… Встала и Женя. Вот сейчас и её осмотрят уже внимательно. Ну, что ж, этот костюмчик её никогда не подводил, а новая кофточка и старые туфли вполне на уровне.
– Женя, – окликнула её Вера, – в столовую идёшь?
– Платок накинь, – посоветовала ей полная Тоня. – Прохватит в переходе.
Как и остальные, Женя накинула на плечи платок и взяла кошелёк с деньгами. И в общей шумной толпе пошла в столовую. Тоня совсем по-свойски взяла её под руку. Она была высокая, чуть ли не на голову выше Жени, осанистая, и не шла, а плыла, выпятив грудь и закинув голову с уложенными в такой же высокий и пышный узел золотистыми волосами.
– Ничего, Женя, завод крепкий, – рассказывала она, – заработки хорошие. Сверхурочные всегда оплатят. Ларя, знаешь, как за этим следит.
– Да уж, – кивнула Галя с большим родимым пятном во всю щёку. – Мы за ним, как за каменной стеной.
– А то нет? – маленькая, как и Вера, но сухонькая – не худая, а именно сухонькая – с сединой в волосах Алевтина шла впереди под руку с Верой и говорила через плечо, не оборачиваясь. – Когда для дела что надо, он ничего не пожалеет.
– И никого, – кивнула Ольга.
– А без этого нельзя, – возразила Галина.
По дороге в столовую Женя узнала ещё массу интересного о работе заводоуправления и прочем, и прочем. Эркин вчера вечером, помявшись, предупредил её о прописке, чтобы её не обманули, как его. Но… – Женя улыбнулась – но здесь о прописке даже не упоминали. Может, это только в рабочих бригадах?
Просторная чистая столовая напомнила ей лагерную и, в общем, понравилась. И выбор был вполне приличным, и цены… доступные. В рубль укладывался полноценный сытный обед. И, конечно, горячий обед лучше перекусывания в ближайших кафе. И вкуснее.
Обратно возвращались не спеша, болтая о неизбежных женских пустяках. Костюмчик Жени в целом одобрили, вот только что жакет в талию, особо ничего не подденешь… а стоит ли поддевать, в комнате-то тепло, это на улицу, под пальто надо.
В их комнате Женя, как все, сняла и засунула в рукав пальто свой платок и села за стол. Но, пока не прозвенел звонок, к работе никто не приступал.
– А пальто уже здесь покупала?
– Да, и сапоги.
– А в Алабаме теплее?
– Намного.
Прозвенел звонок, и все взялись за работу, продолжая разговор.
– Ну, так как в Алабаме, Женя?
– С чем, с зимой? – Женя улыбнулась. – Там зимой дожди, в основном. А снег больше четырёх дней, ну, недели, самое большее, не лежит.
– Ну, тоже неплохо, на тёплой одежде сэкономишь.
– Да, – засмеялась Женя, – когда уезжали, я уверена была, что уж тёплого-то, ну, одежды, у нас достаточно. И с Новозыбкова покупаем, покупаем и покупаем.
– Покупать – не тратить, – улыбнулась Ольга. – А с квартирой как?
– Хорошо, – Женя достала листы и сделала новую закладку. – Квартира хорошая, тёплая, ремонт, правда, нужен, небольшой, обои там, ну и тому подобное, а так всё хорошо.
– Муж-то хоть руки прикладывает? – спросила Тоня.
– Ещё бы! – Женя печатала уже совершенно свободно, тем более, что последний лист получался совсем коротким.
– Это хорошо. А то, – Тоня заговорила сладким, преувеличенно ласковым сочувствующим тоном, – а то бывают такие мужья, что только ложку в руках держать умеют.
– А у тебя и такого нет, – спокойно, видимо этому диалогу было уже много если не лет, то месяцев, ответила Вера.
– А чем плохой, так лучше никакой!
Женя задумчиво кивнула, вынула закладку и стала считывать текст. Больше двух ошибок на лист – и всё заново. Первый лист… одна ошибка, терпимо, зачистим, забьём и вот так, второй лист… Женя уже не слушала ничьих разговоров. Сверка текста, когда не уверена в своей работе, всегда отнимала у неё всё внимание…
Ну вот, всё в порядке. На двух листах по одной ошибке, а остальные – всё чисто. Вторые листы… сделаны. Теперь сколоть в два экземпляра и надо сдать. Женя выпрямилась.
– А… а Лыткарин где?
– Закончила? – удивилась Вера. – Ну, ты молодец. Я, помню, свой пробный два дня делала.
– Следующая дверь по коридору, – сказала Ольга.
– Как вышла направо, – уточнила Татьяна.
– Ага, спасибо.
Женя встала, мельком глянув в зеркало, поправила волосы, взяла отпечатанный текст, черновик и копирку и вышла.
В коридоре, светлом от горевших под потолком странных длинных ламп – окна уже начинали голубеть ранними сумерками – она огляделась. Вот эта дверь? Да, судя по аккуратной маленькой табличке: «Лыткарин Л.Т.» Женя постучала.
– Войдите, – сразу ответили за дверью.
Кабинет Лыткарина был мал и плотно заставлен. Огромный письменный стол, под углом к нему второй стол с большим двухшрифтовым «Оливетти» и с другой стороны забитый бумагами, коробками и папками стеллаж оставляли крохотный пятачок посередине и узкий проход вдоль стены, а собеседник Лыткарина – мужчина в такой же форме без погон сидел на столе.
