Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная
– Савельцев…
– Иду, Франц Арнольдович.
Артём залпом допил свою чашку и встал. На ходу надевая свой халат, он следом за Францем Арнольдовичем вышел в приёмную, заставленную образцами товара.
Почти сразу, едва они вошли, распахнулась дверь наружного тамбура и вошли двое, явно нездешние, в шляпах и плащах на меховой подкладке. У Артёма потянуло по спине холодком: хозяева, настоящие, как тогда. Он оцепенел от страха, но следом за ними вошёл Тим, а тот, как ни крути, почти свой, и Артём смог перевести дыхание.
– Добрый вечер, – поздоровался Франц Арнольдович. – Was wollen Sie?
Джонатан удивлённо посмотрел на осанистого представительного продавца. Вот уж действительно, Россия – страна неожиданностей, откуда здесь… да, правильно, немец? Но это уже не его проблема, русский тот должен знать, переводчик есть.
– Добрый вечер, – Джонатан тронул шляпу приветственным жестом. – Мы едем на свадьбу, и нам нужны цветы.
Тим перевёл на русский, и Франц Арнольдович посмотрел на Артёма так выразительно, что тот понял: отступать нельзя. Артём набрал полную грудь воздуха и шагнул вперёд.
– Добрый вечер, джентльмены, – он заставил себя обаятельно улыбнуться. – Вы оказали нам честь своим посещением.
Вообще-то Тима позвали как переводчика, и, увидев, Артёма, он сначала хотел вернуться в машину, но тут же передумал и остался посмотреть: похоже, намечался спектакль, и стало интересно. Акул за карасей приняли и раскручивать начнут, ну-ка, поглядим, как малец справится. Ну, и подстрахуем в крайнем случае.
Заговорив, Артём словно забыл о страхе, он же на работе, и, если что, то и Арнольдыч, и Трифон за него будут, и Тим, хоть и сволочь палаческая, но тоже не сдаст его, Мороза побоится, тот просроченный, да ещё эл, любому накостыляет запросто. И он бойко повёл неожиданных покупателей к стеллажам, показывая им цветы и сыпля звучными названиями.
– Это «Шарм-де-Прованс», а это «Леди Гамильтон», старинный сорт, личный подарок английской королевы российскому престолу на свадьбу дочери с наследником.
– У королевы был хороший вкус, – давясь от смеха, серьёзно заметил Джонатан.
Фредди от души наслаждался разыгрывавшимся спектаклем. А мальчишка – мастак, не заискивает, не суетится, а устоять невозможно. И похоже… да, того же табуна жеребёнок, что и младший Слайдер, ну, ты смотри, как розу берёт, ну, та прямо как сама к его ладони жмётся, да ещё и глазом на Джонни поигрывает, хорошо, что Джонни по бабам ходок и таким никогда не баловался, а то бы… и до скандала недалеко, а это на хрен никак не нужно.
– А эти? – Джонатан кивком показал на розы с длинными, не меньше трёх футов, прямыми стеблями, стоявшие в отдельном вазоне и словно особняком от остальных.
– Эти? – Артём очень правдоподобно изобразил удивление и даже смущение, хотя именно к ним вёл по периметру покупателя. – О, сэр, прошу прощения, но они приготовлены к отправке, высокий, – он показал глазами на потолок, – заказ, сэр.
– И насколько высокий? – поддержал игру Джонатан.
– Для большого приёма, сэр, – Артём почтительно понизил голос до почти шёпота. – Приём послов, сэр.
Джонатан ещё раз оглядел гордых красавиц и уже по-настоящему серьёзно спросил:
– А ещё такие есть?
Артём потупился и вздохнул.
– В розницу они по пять рублей, сэр.
– Нет проблем, – отмахнулся Джонатан.
– Тогда прошу вас, сэр.
Артём распахнул дверь, возле которой они стояли, и Джонатан увидел небольшую оранжерею.
– Окажите честь своим выбором, сэр.
Джонатан запахнул плащ, чтобы не задеть полами цветы, и пошёл по центральному проходу между гордо вздымавшимися розами. Артём достал из кармана халата секатор и пошёл следом.
– Вот эту, – Джонатан указал на белую с чуть заметным розовым как бы отблеском на лепестках.
– Да, сэр. – Артём ловко отхватил стебель.
– И эту…
– Да, сэр.
– И эту…
К удивлению Джонатана, его распоряжение не выполнили так же мгновенно, как предыдущие.
– В чём дело? – резко спросил он.
– Сэр, – Артём с искренним смущением повертел секатором. – Вы сказали, что цветы нужны на свадьбу, сэр, а жёлтый… Это цвет измены, сэр.
– Понятно, – кивнул, мгновенно успокоившись, Джонатан. – А красный? Это годовщина свадьбы.
– Пожалуйста, сэр.
– Тогда давай эту, и эту… и ещё…
Выбрав десять роз, Джонатан повернул к выходу, но Артём опять остановил его.
– Прошу прощения, сэр, но чётное число к покойнику.
– А тринадцать? – подал голос Фредди, следивший за ними от дверей. – Здесь это как?
– Как везде, сэр, – улыбнулся ему Артём. – Чёртова дюжина.
– Тогда ещё одну по твоему усмотрению, – распорядился Фредди. – И пошли.
Артём выразительно покосился на Джонатана и, не увидев его протеста, срезал тёмно-бордовую, как запёкшаяся кровь, и словно бархатную на взгляд розу. И Джонатан невольно кивнул: букет стал законченным.
– Хорошо.
– Да, сэр, прошу, сэр.
Они вернулись в прохладный после оранжереи магазин, и Артём, уложив розы на упаковочный стол, стал готовить букет. Добавил воздушной, оттеняющей цветы зелени, взял красивую прозрачную с кружевной каймой бумагу и ленту для банта.
– Это бесплатно, сэр.
– Не имеет значения, – отмахнулся Джонатан.
Фредди, с интересом оглядывая магазин, остановился перед стеллажом с плетёными из полосок коры коробочками.
– А это что?
Артём ловко вывязал пышный, похожий на ещё одну розу, атласный бант у букета и подошёл к нему.
– Это к столу, сэр. Шампиньоны, помидоры, огурцы, зелень, клубника.
Рассказывая и сыпля опять названиями сортов, он быстро снимал и открывал коробочки, показывая товар.
Внутри коробочки были поделены на ячейки, выложенные жатой бумагой, и там гордо красовались тугие помидоры, гладкие блестящие огурцы, красная клубника, топорщились пучки кудрявой и гладкой столовой зелени. Шампиньоны, правда, навалом, по весу, но тоже чистенькие, один к одному. Овощи и грибы не вызвали у Джонатана и Фредди особенного интереса, но на клубнике их взгляды немного задержались.
– Это «Царская радость», сэр, – сразу уловил их внимание Артём. – Большая коробка пятнадцать рублей, сэр, – и, видя, что Фредди взглядом пересчитывает ягоды, уточнил: – Ровно дюжина, сэр.
– Бери три коробки, Джонни, – решил Фредди. – Что за свадьба без сладкого.
Джонатан улыбнулся и кивнул.
– Да, сэр, три большие коробки, – Артём бережно снял со стеллажа одну за другой три продолговатых коробочки, каждую открыл, показал уложенные там ягоды и перенёс их на упаковочный стол.
– Что-нибудь ещё, сэр?
– Хватит, – улыбнулся Джонатан, доставая бумажник.
Франц Арнольдович звонко защёлкал клавишами и кнопками кассы.
– С вас сто рублей.
– Сто рублей, сэр, – эхом перевёл Артём, ловко упаковывая коробочки с клубникой в термобумагу. – Так не замёрзнут, сэр.
Джонатан отдал деньги главному, как он понял, по магазину, получил красивый с фирменным знаком чек и рекламный буклет, подошёл к столу, где Артём уже закончил заворачивать в термобумагу розы, и достал десятирублёвку.
– А это тебе на чай, спасибо за работу.
– Благодарю, сэр, – улыбнулся Артём, принимая деньги. – Вы оказали нам большую честь своим посещением, всегда рады вас видеть, сэр.
– А это от меня, – подошедший к столу Фредди положил ещё одну десятирублёвую купюру и, забирая коробочки с клубникой, подмигнул. – На конфеты тебе. Любишь ведь сладкое.
Двадцать рублей чаевых?! Артём даже задохнулся на мгновение, и смысл усмешки Фредди дошёл до него, когда удивительные покупатели уже вышли. Он растерянно улыбнулся им вслед и полез под халат прятать деньги. В магазин вышли и следившие за действом из бытовки Таисия Ефимовна и Трифон.
– Gut, sehr gut, junge, – кивнул Франц Арнольдович.
– Ну, ты хват, – хлопнул Артёма по плечу Трифон. – Классно сделано, магарыч с тебя, Тёмка. А, Арнольдыч, гульнём, а?
Франц Арнольдович, закрывая кассу, посмотрел на него, и Трифон заторопился:
– После смены, само собой.
Ефимовна, мимоходом, погладив Артёма по спине, озабоченно спросила:
– Арнольдыч, из Ижорска за зеленью когда приедут? Успеем запаковать?
Франц Арнольдович расстегнул пиджак, достал из жилетного кармана старинные серебряные часы и щёлкнул крышкой.
– Через сорок семь минут. У нас есть семь минут, – и, посмотрев на Артёма, стал опять Арнольдычем. – Молодец, Артём. Чисто сделано.
Артём смущённо кивнул. Чтоб на сотню случайного покупателя, не оптовика раскрутить, это и в самом деле… Но эти двое и сами шикануть хотели. А что раскрыли его, ну, здесь это не страшно, да и впрямую ничего сказано не было.
Розы и клубнику уложили на заднее сиденье, Джонатан и Фредди заняли свои места, Тим захлопнул дверцы и, обежав машину, сел за руль. Фредди посмотрел на часы.
– Без четверти, к семи успеем?
– Постараюсь, сэр, – ответил Тим, срывая машину с места.
– Опоздание на двадцать минут в рамках приличия, – спокойно ответил Джонатан и добавил по-ковбойски: – Не трепыхайся.
Фредди посмотрел на него в зеркальце над лобовым стеклом и промолчал. Да, на клубнику он купился. У одного ранчеро была клубника, он помнит, охраняли её… похлеще племенного табуна. И проволока колючая с банками-дребезжалками, и сторожа с оружием, и собаки. Чтоб человека собаками травить – не бывало такого в Аризоне, а тут за ягоды… так ему тогда и не довелось попробовать, не добрался, а потом тоже то недосуг, то ещё что… ягода дорогая, в самый раз для свадьбы.
Было уже совсем темно, и фонарей как-то не по-городскому мало, но ехали быстро. В машине теперь пахло по-новому, и Тим подумал, что этот запах – роз и клубники – будет долго держаться, он уже замечал, что такие тонкие нежные запахи порой держатся дольше густых и даже пробиваются из-под них. А запах приятный, и он не будет от него избавляться.
В Загорье он въезжал со стороны Старого города – так от «Флоры» ближе, а что там улицы не чищены, так его «пегашка» пройдёт.
Свет фар выхватывал маленькие заснеженные домики за заборами, деревья… Фредди с интересом рассматривал этот… город? Да нет, скорее зажиточный, но посёлок.
– И что это?
– Старый город, сэр, – ответил Тим и пояснил: – Здесь своим хозяйством живут.
– От земли? – спросил Джонатан.
– Да, сэр. Ну и ещё подрабатывают.
– Понятно, – кивнул Джонатан.
Женя ещё раз оглядела себя в зеркальном коридоре. Конечно, белое платье через год после свадьбы, да ещё с дочерью-школьницей просто глупо. И претенциозно. А нежно-кремовое из тонкого крепа с изящной драпировкой на юбке и перламутровыми пуговками – это то, что надо, и нигде не мешает, она же не гостья, а хозяйка, и нарядно. Туфли почти в тон, из украшений маленькие серёжки и обручальное колечко, парчовой розы у горла вполне достаточно, очень удачно она её углядела. Ну всё, пора, а то её уже заждались, даже неприлично.
И уже подойдя к двери, она, ойкнув, метнулась обратно к комоду и достала маленькую коробочку. Ну вот, теперь всё в порядке.
Её действительно заждались. И, когда она появилась в дверях гостиной, Алиса, взвизгнув, сорвалась с места, восторженно ахнул Бурлаков, восхищённо присвистнул Андрей, а Эркин… Эркин мгновенно оказался рядом, и его губы нежно коснулись её виска.
– Какая ты красивая, Женя, – услышала она его шёпот и повернулась к нему, встретившись губы в губы.
– Всё правильно, – авторитетно заявила Алиса. – Жених и невеста всегда целуются.
– Ты-то откуда знаешь? – Андрей сделал вид, что хочет дёрнуть её за локон.
– Отстань, – Алиса спряталась за Бурлакова и уже оттуда, считая себя в безопасности, добила противника: – А ежли ты невежа, то иди ты в баню!
– Алиса! – немедленно возмутилась Женя, оторвавшись от Эркина. – Будешь так себя вести, немедленно спать пойдёшь.
– А пусть он меня не доводит.
– Ладно, племяшка, сквитаемся. Женя, во как хорошо!
– Да?! – радостно удивилась Женя. – Вам нравится?
– Очень, – искренне сказал Бурлаков. – Женечка, вы сами чудо и выглядите чудесно.
Когда все всем и всеми восхитились и полюбовались, Женя посмотрела на часы. Без пяти семь. Андрей заметил её движение.
– Подождём чуток, Женя, а?
– Хорошо, – улыбнулась ему Женя. – Конечно, подождём. Да, Эркин, я забыла совсем, вот возьми.
– Что это, Женя? – удивился Эркин, рассматривая маленькую красную коробочку и почему-то медля её открывать.
– Это кольцо, – просто объяснила Женя. – Я хочу, чтобы ты сегодня тоже был с кольцом.
– Конечно, – поддержал её Бурлаков.
Эркин открыл было коробочку, но Андрей остановил его.
– Нет, давайте по правилам. Женя, давай своё кольцо, Алиска, держи, вот так… а вы рядом встаньте, батя, ты наденешь?
Он сейчас был готов что угодно превратить в церемонию, лишь бы потянуть время.
– Нет, – улыбнулся Бурлаков. – Если по правилам, то Эркин наденет Жене, а Женя Эркину.
– А попом кто будет? – спросила Алиса. – Ну, если мы в церкву играем, то поп нужен.
– Ну, ты даёшь, племяшка, не лезь, куда не просят.
– Дедушка, меня опять доводят, – известила Бурлакова Алиса о возможном развитии событий.
– Алиса, прекрати, – сказала Женя, глядя на Эркина. – Эркин, а нам нужны ещё слова?
– Нет, – сразу ответил Эркин, так же неотрывно глядя на Женю. – Я уже дал клятву.
Он взял из коробочки кольцо Жени и надел ей на палец, а потом Женя так же взяла кольцо и надела ему. И так стояли, молча глядя глаза в глаза и держась за руки. Даже Алиса притихла, внимательно и очень серьёзно глядя на них. Щурился, как он сильного света, Бурлаков, прикусил губу Андрей.
Эркин поднёс к лицу их переплетённые пальцы, прижался к ним на мгновение губами и отпустил, улыбнулся своей «настоящей» улыбкой.
– Поздравляю вас, Женечка, Эркин, – обнял их Бурлаков.
Потом Андрей обнимал Эркина и чмокал Женю в щёку. И в разгар этой весёлой суматохи раздался звонок.
– Есть! – выдохнул Андрей. – Я ж говорил, что приедут! – и метнулся в прихожую.
Алиса со всех ног кинулась следом.
Только подрулив к «Беженскому Кораблю» и остановившись у нужного подъезда, Тим сообразил, что семьдесят седьмая – это же… так эти «акулы» к Морозу?! Ну, ну…! Но думать было уже некогда: надо выгружать коробки, а такие господа сами таскать ничего не могут, и о какой же свадьбе шла речь, неужто Андрей жениться надумал, а этих в гости позвал, ну, у лагерника знакомства и похлеще могут быть, это-то понятно, но почему тогда этот… Джонни о годовщине говорил, совсем всё на хрен запуталось.
Большой трёхбашенный дом произвёл на Джонатана и Фредди весьма сильное впечатление.
– В самом деле… корабль, – сказал Джонатан.
– Да, сэр, – откликнулся Тим. – Его все здесь зовут «Беженским Кораблём».
– Угу, – кивнул Фредди и вдруг: – В этом же крыле живёшь?
– В башне, сэр, – ответил Тим, направляясь к подъезду.
Подъезд и лестница не роскошные, как сразу отметил Джонатан, но чистые, все двери с войлочными прокладками, видимо для тепла, на площадке между маршами заметно пахнет табаком, дешёвыми сигаретами, но окурков нет, и перегарного запаха тоже. Ещё одна дверь, длинный, похожий на гостиничный, коридор. Перед дверями разноцветные коврики, но ни картин на стенах, ни ковровой дорожки, хотя… может, это здесь и не нужно. А вот и семьдесят седьмая. Джонатан высвободил руку – он нёс букет, оказавшийся почти в половину его роста – и позвонил.
Секунды напряжённой тишины… и шумно распахивается дверь.
– Во! Я же говорил, что приедут!
Выбежав вслед за Андреем и Алисой в прихожую, Женя увидела двух мужчин с какими-то свёртками, а следом вошёл Тим, с явным напряжением неся две коробки.
– Во! Наконец-то! Я же говорил! – шумно ликовал по-английски Андрей.
– Привет, Фредди, здравствуйте, сэр, – радуясь, что наконец-то кончилось это ожидание, здоровался Эркин.
Упоённо визжала, прыгая вокруг, довольная суетой и шумом, Алиса.
Тим поставил коробки – дальше не его дело – и выпрямился.
– Спасибо, – повернулся к нему Джонатан и протянул пятьдесят рублей. – У нас самолёт в шесть ноль семь.
– Да, сэр, – кивнул Тим, принимая деньги. – Машина будет в четыре пятьдесят.
От Сосняков до Загорья как раз с чаевыми двадцать пять и два рейса… всё сходится. И он уже повернулся было уходить, как Алиса остановила его.
– Ой, – и по-русски: – Дядя Тим, здравствуйте, и вы пришли, а Дим?
– Здравствуй, Алиса, – улыбнулся ей Тим, отвечая так же по-русски, и всё поставил на место. – Я на работе.
Джонатан обернулся на русскую речь, и, уже уходя, Тим поймал взглядом одновременно его лицо и мордашку Алисы. Надеясь, что никто ничего не заметил, он потихоньку ушёл, исчез, бесшумно закрыв за собой дверь.
Фредди еле заметно усмехнулся, снимая и вешая шляпу и плащ: всё сошлось, на заказ так не сойдётся, шальная удача, выигрыш без козырей. Он оглядел клубящуюся суматоху и – на этот раз искренне – удивился.
– Профессор? Вот не ждал!
– Я тоже, – ответно улыбнулся Бурлаков, протягивая ему руку. – Здравствуйте, Фредди.
– Вы что?! – оторопел Андрей. – Знаете друг друга?! Ну…! – и подавился непроизнесённым ругательством.
– Женя, – сразу вмешался Эркин, чтобы отвлечь внимание от покрасневшего и непонятно на что обидевшегося Андрея. – Это…
– Подожди, – остановил его Бурлаков. – Если по правилам…
– Правильно, профессор, – сразу поддержал его Фредди. – Делаем всё по правилам.
Он протянул крутившейся между взрослыми девочке в синем платье с белым воротником-пелериной коробочки с клубникой.
– Отнеси на кухню и поставь на стол. Только аккуратно. И сразу сюда.
И, пока говорил, рассмотрел её. Точно, как отштампована в Джонни, ну, теперь пойдёт потеха, если только и впрямь не Джонни сработал, а то Эркин ревнивый, иди, знай, куда его повернёт и вывернет, но не похоже, тогда бы Джонни по-другому встречали.
– Джонни, в темпе и шкуру с букета сдери.
– Не лезь, куда не просят, ковбой, – огрызнулся шёпотом Джонатан.
В этой суматохе он успел не только снять и повесить плащ и шляпу, но и с ловкостью фокусника сменить тёплые ботинки на лёгкие лаковые «букингемы». И, пока Фредди переобувался, снял с букета обёртку.
Женя ахнула и всплеснула руками, взвизгнула и тут же затихла Алиса. Потому что Бурлаков, ставший очень серьёзным и даже чуть строгим, поставил Женю и Эркина напротив Джонатана, Андрея и Алису за ними, и торжественно заговорил:
– Женя, позволь представить тебе моих, наших хороших друзей. Джонатана Бредли…
– Женя, – она, улыбаясь, протянула Джонатану руку. – Очень приятно. Можно, Джен.
– Очень приятно, – Джонатан вместо рукопожатия поцеловал ей руку. – Джонатан, можно Джонни.
Он уже открыл рот для поздравления, но Бурлаков взглядом остановил его и продолжил представление.
– Фредерик Трейси.
– Только Фредди, – шагнул тот вперёд, но ограничился рукопожатием.
– Очень приятно, – улыбалась Женя. – Рада познакомиться. Эркин и Андрей столько рассказывали о вас.
– Надеюсь, только хорошее? – улыбался Джонатан.
Он кивнул Бурлакову в знак, что теперь его очередь, и начал:
– Джен, Эркин, мы поздравляем вас с годовщиной свадьбы и желаем вам долгих лет счастливой жизни.
Обычно желают ещё детей и внуков, но, к облегчению Фредди, Джонни остановился вовремя и вручил Жене букет.
– Какая прелесть! – выдохнула Женя.
А Джонатан уже поздравлял и жал руку Эркину.
Наступила очередь Фредди. Он также сказал всё полагающееся в таких случаях, пожал руку Эркину и чмокнул в щёку Женю: он – ковбой, ковбою это можно и даже положено.
– А это вам от нас, – широким жестом Фредди показал на коробки. – Это от Джонни, кофе пить, а это от меня.
– Ой, что это? – прижимая к себе огромный букет, Женя присела, разглядывая коробки.
– Кухонный комбайн, – гордо сказал Фредди. – Режет, мелет, растирает.
– Во! – обрадовался уже пришедший в себя Андрей. – Я об эту ступку, ну, орехи толкли, все руки стёр.
– Орехи-то остались? – мимоходом спросил Фредди, и все рассмеялись.
Коробки дружно отнесли на кухню, но сейчас решили не распаковывать: всё и так заставлено приготовленными блюдами и прочим. И тут Женя увидела незнакомый свёрток на столе.
– А это что? Откуда?
– А это мне Фредди дал, – сразу ответила Алиса. – И велел на стол поставить. Вот!
– Алиса! Какой он тебе Фредди?! – машинально возмутилась Женя, нетерпеливо разворачивая плотную и даже какую-то пухлую бумагу. – К взрослым так не обращаются!
– Значит, ты дядя Фредди? – повернулась к нему Алису.
– Не буду спорить, – пожал тот плечами.
– Замётано, – серьёзно кивнула Алиса.
– Алиса!! – резко обернулась Женя.
Алиса быстренько перебежала поближе к Эркину и оттуда ангельским голосом ответила:
– Да, мамочка.
Джонатан и Бурлаков так рассмеялись, а Женя наконец увидела содержимое таинственного свёртка и так ахнула, что инцидент не получил продолжения.
И как-то само собой начался осмотр квартиры. Гостям показали кухню, на лоджию выводить не стали, но, включив там свет, продемонстрировали через окно всякие полезные приспособления. А когда вышли из кухни в прихожую, Алиса вдруг заявила:
– А меня не представили, а я сама. Я Алиса, можно Элис, вот!
– Приятно познакомиться, мисс, – протянул ей руку Фредди.
Отвечая на его рукопожатие, Алиса сделала что-то вроде книксена, а пока она так же здоровалась с Джонатаном, Фредди подошёл к вешалке и достал из кармана своего плаща маленького клоуна из деревянных шариков, соединённых крючками.
– Ой! – ахнула Алиса. – Это мне?!
– Думаешь, мне?! – фыркнул Андрей.
– Ты большой, тебе не положено, – быстренько огрызнулась Алиса и взяла Фредди за руку. – Большое спасибо, идёмте, я вам своих кукол покажу.
К удивлению Алисы, мама поддержала её.
Женя хотела выиграть время, чтобы придумать, что делать с цветами. Такие розы, а ей и поставить их некуда, её вазочки малы, даже ведро мало, не резать же… И тут она вспомнила, что на последнем чаепитии Норма показывала ей только что купленную большую напольную вазу.
– Игорь Александрович, – тронула она за локоть Бурлакова.
– Да, Женечка, – сразу обернулся он к ней.
– Займите гостей, пожалуйста, я к соседям за вазой сбегаю.
– Конечно-конечно.
Женя метнулась к двери, и сразу рядом с ней оказался Эркин.
– Эркин, я к Норме, за вазой, иди к гостям.
– Да, Женя, – кивнул Эркин.
Женя быстро чмокнула его в щёку и выскочила за дверь. Эркин вздохнул и вернулся к остальным.
Алиса показывала Джонатану и Фредди свои книги, куклы и игры, отбиваясь от то и дело язвившего Андрея. Бурлаков стоял в дверях, как бы ненароком загораживая выход и явно наслаждаясь происходящим. Эркин посмотрел на Андрея. И чего тот заводится? Всё ведь вышло, как он задумал, все, кого пригласил, приехали, подарков вон целую кучу навезли, всё вроде хорошо, и какая муха его укусила? И – на всякий случай – Эркин встал рядом с Андреем. Андрей покосился на него и еле заметно вздохнул.
В коридор Женя выбежала, даже не накинув платка, ей же из двери в дверь, на пять минут. И после домашнего шума и веселья здесь было так тихо и пустынно… Она позвонила в дверь Нормы. Обычно открывали сразу, но сегодня почему-то медлили, и Женя позвонила ещё раз.
Сегодня последний день показывали «Одинокого всадника» с Кларком Гейблом, и Норма собиралась в кино.
– Мама, ты же говорила, что видела его ещё когда в колледже училась.
– Да, – Норма слегка подкрасила губы бледно-розовой гигиенической помадой «от обморожения». – И что из этого? Был закрытый, практически подпольный сеанс, сидели друг у друга на коленках, треск, шум, плёнка рвётся, и вот-вот «полиция нравов» нагрянет.
– Да, я помню, кино – это жидовская выдумка, – фыркнула Джинни.
– Джинни, не повторяй эти глупости, а тем более гадости. А сейчас я посмотрю, нормально, сидя в удобном кресле, в хорошем качестве.
– И с субтитрами.
– Тем более. Буду слушать его подлинный голос. Великий артист.
– Я не спорю, – пожала плечами Джинни. – Но мы его в прошлое воскресенье смотрели. И дважды: сначала по-русски, с… да, дубляжем, а потом ещё ходили на этот же сеанс, с субтитрами.
– Ну и что? – Норма оглядела себя в зеркале и стала одеваться. – Ты же любишь перечитывать книги. Я иду в кино, а ты не хочешь, не иди, найди, чем заняться.
Джинни покраснела.
– Я говорила, мама, сегодня придёт Гриша… Громовой Камень.
– Я помню, – кивнула Норма. – Думаю, ты вполне справишься с приёмом сама. Две серии, к десяти я буду дома, ну, в четверть одиннадцатого. Времени вполне достаточно.
Джинни стала совсем пунцовой.
– Мама…
Норма надела шубу и, ещё раз поглядев в зеркало, поправила шапочку, верхний платок решила не надевать, всё-таки зима только началась и главные морозы ещё впереди, нечего кутаться заранее, поцеловала Джинни в щёку.
– Ты уже большая девочка, Джинни, я всё понимаю. Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, мама.
Джинни закрыла за ней дверь и посмотрела на часы. Без двадцати шесть, а Громовой Камень сказал, что придёт в полседьмого, так что они – он и мама – никак не столкнутся, да, мама всё понимает, но всё равно так лучше, и у неё почти час, чтобы подготовиться. Переодеться, подкраситься, сделать причёску, сделать на завтра уроки и… и на всё у неё только один час, даже меньше часа…
…Она успела почти всё, даже к урокам подготовилась, почти подготовилась. А всё остальное успела.
Странно, и чего она так волнуется? Громовой Камень уже бывал у неё, они сидели в гостиной, втроём с мамой, а потом как-то в Культурном Центре в её кабинете и тоже пили чай, и на вечеринках встречались, и каждый день на работе, и в кино ходили, всё-таки это гениальное изобретение, и… и на Купалу ходили! А она… будто впервые. Конечно, что мама пошла в кино посмотреть своего любимца Гейбла, а на её взгляд он несколько слащав и старомоден, Болотников в «Пушки, к бою!» намного эффектнее, все девчонки влюбились, нет, это хорошо, прямо удивительно, как мама всё понимает, но… но чего-то страшно, и хочется, чтобы мама была дома, тогда точно ничего не случится, и не по её вине, а мама была дома, при маме же нельзя, а так… Нет, она – не девочка, и понимает, что водить парня на верёвочке, манить и не давать, в колледже говорили: «динамить», опасно, парни от такого на стенку лезут и сбегают, и рискуешь вовсе ни с чем остаться, а Громовой Камень ей нравится, он совсем не похож на глупых и злобных дикарей из детских книжек и тем более на тех, памятных ещё по имению, да она там и не отличала их от остальных рабов… даже… странно, но она не помнит Мороза, почему? Он такой красивый, должен был кидаться в глаза, а она его ну, никак не может вспомнить. Ну, ладно, об этом она подумает потом, невежливо ждать одного, а думать о другом…
…Громовой Камень пришёл, как и обещал, в полседьмого. Он чувствовал, что сегодня будет что-то решено, и отступать не собирался. Джинни ему нравится, а что она не русская… а сам он кто? Брать девчонку с Равнины, из стойбища? А что та здесь будет делать? Стойбищной скво нужен охотник, а эртильским… Так это когда ещё он выберется на Равнину, чтобы приглядеть, сговориться с её роднёй, да и тоже… ошибёшься, так не переделаешь, только если вторую брать, а это уж слишком дорогое удовольствие. А здесь развод – дело если не обычное, то вполне терпимое и для обеих сторон не обидное. Так что отступать просто незачем. И снег лёг, стало легче, а то в дожди ногу так крутило и дёргало, еле на работу ходил, хоть криком кричи, а сухой мороз стал – и всё нормально. И вообще всё хорошо. Костюм он себе купил, недорогой, но приличный, а с пальто успеется, эту зиму он и в шинели проходит, и ботинки под костюм, чтобы не мять брючины в голенищах, даже две пары, для улицы тёплые на меху и лёгкие, носить на работе, правда, и от двух полных зарплат за сентябрь и октябрь у него остался, как это, а, правильно, жизненный минимум, но это всё пустяки, не такое пережили, переживём и это.
Когда позвонили в дверь, Джинни метнулась в последний раз к зеркалу и побежала в прихожую.
– Оу, здравствуй!
– Здравствуй, Джинни, – улыбнулся Громовой Камень, переступая порог.
Он разделся, повесив шинель и ушанку на вешалку, и, заметив новые кожаные шлёпанцы, нагнулся и стал расшнуровывать ботинки. Всё нормально, не тащить же снег на подошвах по всему дому, переобуваться, приходя с улицы, его приучили ещё в эртильском интернате. Шлёпанцы оказались впору. Интересно: это покупали специально для него или просто для гостей? Других тапочек не видно, так что, надо полагать, это для него. Факт… многозначительный.
Переобувшись, Громовой Камень выпрямился и оглядел себя в зеркале. Что ж, костюм, рубашка, даже галстук – всё вполне на уровне, и, пожалуй, на следующей неделе стоит сходить подстричься. В зеркале он увидел стоящую в дверях гостиной Джинни и с улыбкой обернулся к ней.
– Я готов.
– Я тоже, – ответно улыбнулась Джинни. – Проходи.
В гостиной уже включён камин, а на столике выставлено всё для чаепития. Громовой Камень, разумеется, знал, что огонь не настоящий, но сел так, чтобы видеть его: очень уж хорошая имитация, а почему чашек две?
– Мама пошла в кино, – ответила на непрозвучавший вопрос Джинни.
Громовой Камень молча кивнул, не зная, что сказать. Джинни разлила по чашкам чай, пододвинула ближе к нему сахарницу и тарелочку с ломтиками лимона. Горячий крепкий чай с сахаром и лимоном – что может быть лучше?! Только свежеобжаренные оленьи рёбра и… нет, раз недоступно, то и не сравнивай. Громовой Камень с наслаждением отпил и радостно улыбнулся.
– Отличный чай.
– Да? – обрадовалась Джинни. – Это «золотой слон».
Громовой Камень понимающе кивнул. Он тоже знал эту марку, ещё по Равнине. Там маленькая коробочка с золотым выпуклым слоном на крышке менялась на пять пулевых патронов, или на две, а то и три большие пачки «питьевого» чая, и чистым «золотого слона» не заваривали, а подмешивали по щепотке в «питьевой».
– Кексы мама пекла, – Джинни чувствовала себя неуверенно в русских тонкостях с «ты» и «вы» и потому избегала обращений. – А я печенье.
– Очень вкусно.
Джинни польщённо улыбнулась.
– Бери ещё. А… а твоя мама тоже пекла?
Спросила и испугалась своего вопроса: она же не знает, может, у индейцев неприлично об этом спрашивать, ведь Громовой Камень никогда не говорил о своих родителях. Но, к её облегчению, он улыбнулся.
– Пекла. Лепёшки с мёдом. И ягодами, – и, помолчав, чувствуя, что иначе обидит Джинни, продолжил: – Она рано умерла. А отец… ушёл на небо, к ней, когда я учился в школе, за две зимы до посвящения. И тоже от туберкулёза. Это я сейчас понимаю. А тогда… кровяной кашель. От него многие умирают. Я думаю, отец и отправил меня из стойбища в Эртиль, в школу, чтобы уберечь.
Он говорил по-русски, медленно, и Джинни не переспрашивала, хотя не всё понимала, вернее, не понимая отдельных слов, понимала всё.
– Мама была из другого рода, дальнего и не дружественного. Её родня не простила, и отца многие осуждали, нарушителей законов нигде не любят, может, поэтому меня и отпустили легко. И в школу, и на войну, и в Россию. Близкой родни у меня совсем не осталось. С войны вернулся, род свой, а жить в чужой семье пришлось, даже не у родни.
