– Мороз, хлеба отрежь, по два на брата и хватит.
– Останется совсем мало, – возразил Эркин.
– Тогда по одному.
Андрей принёс воду. Миняй положил в каждую миску по ломтю чёрного хлеба, налил воды и посолил.
– Вот, теперь ложкой разотри, и всё. Жалко, луку нет.
– Жалко, – кивнул Колька. – И масла.
Густая коричневая масса в первый момент не понравилась Эркину, напомнив питомник, там на обработке и туманных картинках так же кормили, но всё вокруг было по-другому, да и есть сильно хотелось. И он очистил миску наравне с остальными.
Поев, как и вчера, легли в тени. Андрей заснул сразу, едва голову опустил, и Эркин его слегка подвинул, чтоб не так на солнце лежал.
Спали недолго: сегодня росы ждать незачем. Ещё раз перевернуть, сгрести и собрать в стога. Да и… эх, была бы телега, сегодня бы и свезли. Ну, уж как есть, так и есть… давай, мужики, не до вечера же колупаться… давай веселей, начать и кончить осталось…
Поставили четыре стога. Можно бы и в два, но чтоб далеко не грести и не носить. И так… помаялись. Но уж подгребли вчистую, травинки не оставили.
– Ну, всё, – Миняй удовлетворённо оглядел луг. – Свалили, мужики, айда.
– Айда, – устало кивнул Колька. – Спасибо вам.
– Не за что, – Миняй ещё раз огляделся и, крякнув, взвалил на плечо вилы. – Помочь – святое дело, пять грехов с человека снимает.
– А предателя замочить, так десяток, – машинально, явно думая о своём, откликнулся Андрей.
– Балабол ты, – покачал головой Миняй. – Нашёл что с чем равнять.
Эркин быстро искоса посмотрел на Андрея и промолчал.
Каша на костре слабо булькала и пахла совершенно упоительно. Эркин достал остатки мяса, нарезал, как и вчера, кусочками, заложил в котелок, перемешал и прибавил огонь. К его удивлению, Колька покопался в своих вещах и достал бутылку водки.
Удивились и остальные. Миняй даже руками развёл.
– Ну… чёрт, ну, никак не ждал.
– После боя… трудового это самое оно, – ответил Колька, срывая фольговый колпачок.
Колька разлил водку по кружкам, Миняй нарезал хлеб.
– Ну… – Колька обвёл их блестящими глазами, – будем, братишки.
– Будем, – кивнул Эркин.
Жухать было не место и не время, и выпил он, как все: залпом и до дна.
Зажевали хлебом с солью. Миняй довольно крякнул.
– А хорошо пошла.
– Ага, – согласился Андрей и лукаво: – Самое оно для сугреву.
– Ну, балабол, – заржал Миняй. – Ну, язык без костей.
Андрей самодовольно ухмыльнулся и чуть ли не раскланялся.
Эркин разложил кашу по мискам, сразу выгребая до дна. Ни добавок, ни остатков. Ели не спеша, не так смакуя, как отдыхая. Наломались всё-таки… но и сработали! Тоже, как надо! Шутка ли, вчетвером за два дня с таким лугом управиться… а ежели ещё не спамши… ну, на это вольному воля…
– А что? – Андрей ухитряется трепаться с полным ртом. – Завидно небось!
– Нашёл, чему завидовать! – ржёт Миняй. – Да этого добра везде навалом. На копейку дюжина и баранка в придачу.
После каши так же не спеша напились чаю, приканчивая и заварку, и сахар. Ещё немного поболтали и поржали, и так же неспешно стали собираться. Чтоб и не по жаре, и до темноты добраться до дома. Вчера-то их подвезли, а сегодня и косы, и грабли с вилами, и своя поклажа – всё на себе переть.
– Ну, – Миняй огляделся, проверяя, не забыли ли чего, – пошли.
– Пошли, – кивнул Колька.
Эркин молча шевельнул плечом, поправляя ношу.
Когда такая дорога, то ни по сторонам глазеть, ни болтать не будешь. Шли молча и ровно, как заведённые, не сбивая дыхания болтовнёй. Может, под песню было бы и легче, да им такое и в голову как-то не пришло.
Вёл их Колька не дорогой, а тропами, напрямик через луга, большей частью уже выкошенные, уставленные стогами, а кое-где и стогов уже нет: свезли, – через картофельные, покрытые тёмно-зелёной ботвой поля, а вон уже и огородные загородки пошли, и не тропа уже, а проулок, из-за заборов голоса и смех, мычат коровы, что, уже и стадо пригнали? Да, сумерки уже, ну, надо же как маханули, а вон и Колькин проулок.
И только свалив в сарае косы и грабли, они поняли, что и в самом деле сдюжили, смогли. Эсфирь пригласила их зайти поесть и, выслушав их вежливый, но решительный отказ, метнулась в дом и, вернувшись, мгновенно накрыла стол под яблоней.
– Тогда хоть молока выпейте, козьего.
И, не дожидаясь их ответа, снова убежала и вернулась с кувшином.
Они сели вокруг стола, к Кольке на колени сразу забрался Колобок, разглядывая гостей.
– Братан мой, – объяснил Колька Миняю.
Тот молча кивнул. Андрей состроил Колобку рожу, и малыш радостно засмеялся, запрокидывая кудрявую голову. Улыбнулся и Эркин.
Козье молоко он пил впервые и от усталости не мог понять: нравится ему или нет. Как-то незаметно на столе появился пирог с вареньем, ещё что-то.
Эркин дожевал пирог, толкнул под столом Андрея. Тот кивнул и вытряхнул в рот последние капли из стакана. Кивнул и Миняй.
Встали из-за стола они одновременно.
– Спасибо хозяевам за ласку и почёт, – поблагодарил за всех Миняй.
– Вам спасибо за помощь, – встал и Колька, ссадив на землю Колобка.
И неожиданно для Эркина, шагнув вперёд, крепко обнял Миняя, затем его и Андрея.
– Спасибо вам… спасибо…
– Ладноть тебе, – буркнул, скрывая смущение, Миняй. – Бывайте здоровы, айда, мужики, время позднее.
– Айда, – согласился Андрей. – До свидания всем. Мама Фира, пирог потрясный, в жизни бы не ушёл, да на работу надо.
– До свиданья, – улыбнулся Эркин, легонько подталкивая Андрея.
Вроде только пришли и сидели недолго, а уже вечер к ночи прислоняется. Старый город затихал, готовясь ко сну, и, когда они подошли к переезду, сзади стояла ночная тишина, хотя небо ещё светло-синее.
– Ну что, – Миняй с улыбкой посмотрел на зевающего Андрея, – какое время? Детское? Или как?
Андрей ещё раз зевнул.
– Время какое, спрашиваешь? А перед сменой.
Миняй рассмеялся.
– Вывернулся, паря. Ты завтра в какую?
– А, как и вы, в первую.
Новый город догуливал выходные, мостовые и стены домов отдавали накопленный за день жар. По-прежнему ровным размеренным шагом уже при фонарном свете они добрались до «Беженского Корабля». Миняй протянул руку Эркину.
– Ну, до завтра, Мороз.
– До завтра, – ответил Эркин.
Улыбчиво кивнул Андрей, и они разошлись.
Молча поднялись по лестнице, вошли в тихий, уже спящий коридор. У своей двери Эркин полез в карман за ключами, но дверь распахнулась сама, и Женя обняла их, сразу обоих, и буквально вдёрнула в квартиру.
– Наконец-то… всё в порядке, да? Сейчас чаю… поедите… – быстро говорила она, целуя обоих.
– Женя, – Эркин с трудом вклинился в её скороговорку, – сейчас в душ и спать, мы сыты, правда.
– Точно, братик.
Андрей сгрёб их мешки, куртку Эркина и забросил всё в кладовку.
– Завтра разберу. Женя, спасибо, но только спать.
– Завтра в первую, Женя, – виновато сказал Эркин и поцеловал её в щёку.
– Да, – сразу кивнула Женя. – Да, конечно.
Расстёгивая на ходу рубашку, Андрей прошёл мимо них в ванную.
– Братик, догоняй.
– Да-да, Эркин, иди, конечно, – Женя ещё раз поцеловала его и легонько подтолкнула в спину.
Андрей уже ухал и кряхтел под душем. Эркин быстро разделся и, осторожно раздвинув занавеску, чтобы не набрызгать, протиснулся в щель.
– Эркин, ты? – Андрей яростно намыливал голову.
– Да, я. Подвинься.
Горячие сильные струи били их по головам и плечам, разлетаясь брызгами и от занавески снова на них.
– Ох, хорошо-о! Играться не вздумай!
– Отстань. Помять тебя?
– Нет, спасибо, брат. Завтра, ладно?
– Ладно.
Они, несмотря на тесноту, всё-таки потёрли друг другу спины и выключили воду.
– Ох, щас завалю-усь…
– На смену не проспи.
– Да ни в жисть, братик. Готов? Открываю.
Андрей щёлкнул задвижкой на двери.
В квартире тихо и темно, только под дверью спальни узкая светящаяся полоска. Эркин машинально, засыпая на ходу, повернул задвижку на двери, сбросил халат на пуф и лёг. Женя сразу отложила на тумбочку со своей стороны журнал, выключила лампу и повернулась к нему.
– Устал, милый? Спи, Эркин, спи, мой родной.
И уже во сне Эркин ответил:
– Ага, Женя, я сплю.
Женя тихо засмеялась, целуя его в щёку и в висок, погладила по груди. Эркин протяжно вздохнул и улыбнулся, не открывая глаз.
Конец июля выдался дождливым, чему Майкл, как и остальные парни, радовался. В жару учиться, да ещё экзамены сдавать уж слишком тяжко. И так времени ни на что не хватает, от работы же их никто не освободил, дыхнуть некогда, а если б ещё и жара… Но вот всё позади: и экзамены, и выдача аттестатов, и дожди, как по заказу, кончились. Голубое, промытое дождями, блестящее, как кафель – а ну его, хотя вроде уже привыкли, и не боятся, но всё равно не слишком приятно – небо, сочная, словно заново живущая листва…
В первый же выходной после экзаменов Майкл поехал в Царьград. Собирались ещё парни, но каждый сам по себе и за себя. И теперь он сидел за столиком кафе-мороженого и не так ел, как разглядывал город. Красные черепичные и серебряные цинковые крыши домов, между ними зелёные кудрявые кроны, шпили и купола церквей и дворцов. Крепостной холм – самый высокий, да, правильно, Царьград – город на семи холмах, а холмы? Крепостной, Царский, Лесной, Лысый, Галочий, Сухов и… да, правильно, Ишкин холм. Сколько всего он за этот месяц вызубрил, аж голова пухнет и трещит. А вот дальше-то что? И вроде бы, всё ясно и думать не о чем. Месяц каникул и с сентября снова в школу, уже в трёхлетнюю, чтобы иметь полный аттестат. Ну, этого ему на три года во как хватит, а потом? Техникум? Институт? Университет? А зачем?
Народу в кафе немного: день-то будний, а туристы сюда по вечерам заходят, чтобы столицей в огнях полюбоваться и поговорить, что вот кончилась война, затемнение до самого конца держали и как хорошо. И закат, говорят, отсюда самый красивый.
Майкл не спеша доел мороженое и, оставив на столе деньги, встал. Сейчас, может, сходит в кино или просто погуляет, ни в одежде, ни в чём ещё он не отличим, разве только… цветом, но тут уж ничего не поделаешь, он – не мулат, не трёхкровка, а негр, чёрный. Но… но здесь это не опасно. Попыталась их как-то местная шпана зацепить, так обошлись без милиции, наглядно, нет, наглазно и позубно объяснили, что драться мы умеем и нас лучше не цеплять. Теперь в упор друг друга не замечаем. И здесь, парни рассказывали, было пару раз, и так же обошлось.
По крутой полутропе-полулестнице он спустился с Крепостного холма к мостику через ров. По прозрачно-чёрной воде важно плавали белые лебеди и шныряли неброские утки. Рассказывали, что птицы здесь исстари, и даже в войну, когда было голодно, птиц никто не трогал, рыбу только на удочки, да, ловили, а птицы так и жили себе. Майкл остановился и так постоял, облокотившись на перила. Птицы подплыли, ожидая подачки, но у него ни хлеба, ни печенья с собой нет, и они быстро перестали его замечать. Воду рябило, и разглядеть своё отражение он не мог, да и не пытался. Нагляделся он на себя в зеркалах… до отвращения.
Майкл с силой оттолкнулся от перил и пошёл дальше. За рвом переплетались узкие улицы, застроенные маленькими – в один-два этажа – домиками, между домами каменные, в рост человека, ограды с фигурной решёткой по верху. Над оградами и крышами вздымаются деревья. Дома все жёлтые, с белыми лепными украшениями, окна закрыты изнутри белыми занавесками, да, кисейными называются, Тётя Паша так говорила, и между стеклом и занавесками уставлены цветами. Майкл не один уже раз гулял по этому кварталу и прохожих никогда не видел. Странно, в Царьграде каждый квартал как свой особый город, совсем не похожий на остальные. Интересно, почему так?
Подумал и тут же забыл об этом. Такая сонная, солнечная тишина на этих улицах. Глухие резные двери с кнопочками звонков. А если взять и позвонить? Зачем? А просто так, из озорства! И зная, что никогда такого себе не позволит, тихо посмеялся над собой.
Ещё поворот, ещё… И Майкл с ходу оказался на шумной улице, полной вывесок, витрин, машин и прохожих. Во, ну, совсем другой город!
Майкл шёл теперь быстро, будто спешил куда-то, будто по делу, но сам понимал, что просто подстраивается под окружающих, привычно стараясь не выделяться. Магазины, лотки, киоски, шум, толкотня, машины на мостовой в четыре ряда, ещё не пробка, но едут медленно, и прохожие, если надо на другую сторону, то до перехода не идут, а просто перебегают, с явно привычной ловкостью лавируя между машинами. И он перебежал. Ни за чем, просто так. Эта сторона ничем не лучше той. Но и не хуже.
Пожалуй, вот это, бесцельное и безопасное блуждание ему и нравилось в России больше всего. Там, в Спрингфилде, он тоже ходил в город, но только с парнями, и с опаской, зорко поглядывая по сторонам, ни на секунду не забывая, кто он и чем ему опасна встреча… со знающим. А здесь… ну, совсем другое дело… Нигде ему не было так хорошо. Всюду могло вспомниться прошлое: питомник, Паласы, хозяева, но не здесь, не на этих улицах. У него же никогда такого раньше не было. Никогда… а… что это? Чёрт, это же…
Она шла так же быстро, как все, и одета, как все, но он не мог ошибиться. Чёрные кудри до плеч, плечи, талия, бёдра… и… да нет, дело не в волосах и фигуре, а в том, как она идёт, танцуя, играя бёдрами и спиной, не завлекая, не разжигая, а просто иначе не умеет.
Майкл прибавил шагу, побежал, ловко лавируя между людьми. Догнал, почти догнал, поравнялся и пошёл рядом. Она думала о своём и не замечала, что её разглядывают, или настолько привыкла к чужим взглядам. Тёмная, темнее мулатки, но не чёрная. И джи, не элка. Надо же, и чего её в Россию понесло, спальницы все устроились и гореть не стали, а эта чего?
Она по-прежнему не замечала ничего и никого, и Майкл тихонько свистнул по-питомничьи.
Она вздрогнула и остановилась, будто налетела на невидимую преграду. Остановился и он. Теперь они стояли и рассматривали друг друга, а толпа обтекала их. Оба высокие стройные, и оба как негативы: светлая одежда и тёмные лица и руки.
– Еды тебе, – улыбнулся Майкл.
– И тебе от пуза, – кивнула она, настороженно оглядывая его. – Джи?
– Да, – согласился с очевидным Майкл.
Она усмехнулась.
– И кто тебя привёз?
Её вопрос и удивил, и как-то обидел его.
– Я сам приехал.
– Ловок, – кивнула она. – А меня привезли, – и вдруг: – Пожрать купишь? А то, – и по-русски: – Ни копья.
– Хорошо, – кивнул он. – Пошли.
Они шли рядом, но не касаясь друг друга. Майкл замедлил шаг у первого же кафе, но она покачала головой:
– Слишком шикарно. Дорогое заведение.
Он упрямо мотнул головой.
– Деньги есть.
– Ну, как знаешь, – пожала она плечами и повторила: – У меня ни копья.
– Я слышал.
В кафе они сели за столик, и он взял листок меню.
– Ого-о! – протянула она, видя, как он водит глазами по тексту.
– А ты думала, – гордо хмыкнул Майкл. – Так тебе как, полный обед?
– Спрашиваешь!
К ним подошла официантка, и Майкл заказал два обеда. Его бойкая русская речь тоже произвела впечатление.
– Здоровско ты! – сказала она, когда официантка, спрятав свой блокнотик в карман фартучка, отошла.
Майкл самодовольно улыбнулся.
– А чего ж нет. Слушай, а ты чего так? Ну…
– Без денег? – она усмехнулась. – Приехала на неделю, полторы протянула, а теперь всё… как ни тянула… работы нет. Перегорела я, – и твёрдый насмешливый взгляд.
Майкл выдержал его и кивнул.
– Я тоже. Я Майкл, тьфу, Михаил. А ты?
– Ну да, – кивнула она. – Раз перегорел, то имя можно. А я Мария, по-русски – Маша. Чем живёшь?
– В госпитале, медбрат и массажист.
– Ого! Это ж…
Она не договорила, потому что им принесли салат. Майкл не собирался так рано обедать, но сидеть и смотреть, как другой ест, тоже не хотел.
– Здоровско устроился, – заговорила Мария.
– Не жалуюсь. А ты?
Она вздохнула.
– Было хреново, стало дерьмово. Я ведь… сбежала.
– Чего-о? – изумился Майкл. – Ты что?! Свободе уже… полтора года, а ты…
– А я вот только сбежала. Да не от хозяина. От мужа.
Майкл окончательно онемел. Но им принесли окрошку. С мясом, яйцами и сметаной. К половине тарелки Майкл немного пришёл в себя.
– Он что? Обидел тебя? Ну…
– Да нет, – Мария вздохнула, доедая окрошку. – Это я его обидела. Ладно. Ты как, один?
– Да нет, нас с госпиталем, знаешь, сколько приехало.
– С госпиталем? – переспросила она. – Слушай, как же ты исследования проскочил? Ведь трепали, что всех наших, ну, кто уцелел, на исследования вывозили.
– Трепотня, она и есть трепотня. Лечили нас, ну, кто раненый был, из горячки, из чёрного тумана вытаскивали, это да.
Она невольно поёжилась, как от холода.
– Чёрный туман… да, горячку ещё выдержишь, а из чёрного тумана в одиночку не встанешь.
Поджаристые котлеты с мелко нарезанными жареными картошкой и луком надолго прекратили их разговор. Завершал обед яблочный компот.
– Спасибо тебе, – взяла она стакан. – А то…
– Ладно тебе, – отмахнулся Майкл. – Если мы не за себя, то кто за нас.
Мария улыбнулась.
– Здоровско.
– И куда ты теперь? – спросил Майкл, когда они вышли из кафе.
Она пожала плечами.
– Не знаю. Наверное, – и не договорила.
– Вернёшься?
– К мужу? – уточнила она. И вздохнула. – А больше некуда.
– Он что? – повторил свой вопрос Майкл.
– Он-то ничего, – Мария сердито повела плечом. – Он… а! Я это, понимаешь, моя вина. Вот уехала, сказала на неделю, а сегодня двенадцатый день. Нельзя мне возвращаться. Нельзя и всё. И жить здесь не на что и уехать некуда, и… – она усмехнулась. – И подушку просить не у кого.
– И незачем, – твёрдо ответил Майкл. – Пошли.
– Это куда? – насмешливо спросила она, но послушно пошла рядом.
– Увидишь, – пообещал Майкл. – Не бойсь, всё будет нормально. Выдумала тоже… подушку. Дура. Кто выжил, тот и победил. Я, знаешь, каких видел… без рук, без ног, глаза выжгло, и живёт, а ты… всё же на месте.
Он говорил быстро и сердито, но тихо, по-камерному. И она так же отвечала ему.
– Без рук, без ног… так он же беляк. А мы… я ж перегорела, кому я, такая, нужна?
– И я перегорел. Да чего там, мы все, кто в госпитале, перегорели. И живём.
– И кому вы нужны? – съязвила Мария. – Ну, вот ты, кому ты нужен?
– Я? – на мгновение растерялся Майкл, но тут же нашёлся, вспомнив, как однажды спорили ещё там, в Спрингфилде. – Я сам себе нужен.
– А зачем?
На этот вопрос он ответить не смог и угрюмо буркнул.
– Ничего, вот я сведу тебя, он тебе на все вопросы ответит.
– Поп, что ли? – фыркнула Мария.
– Нет, он психолог.
– Кто-о?! Это что ещё за хренотень?
Майкл улыбнулся покровительственной усмешкой знающего.
– Увидишь. Он нас из чёрного тумана вытаскивал. Так что… ты только не ври ему. А плохого он не посоветует.
– Это беляк-то?!
– Он русский, – внушительно ответил Майкл. – Это раз. Он врач и давал клятву Гиппократа, это два. И он… мой крёстный, это три.
В их разговоре всё чаше проскакивали русские слова, и незаметно для себя Майкл, а за ним и Мария, полностью перешли на русский.
– Крёстный? – удивилась Мария. – Ты крестился?
– Ну да. Когда решили уехать, – весело объяснил Майкл, – ну, в Россию, мы все себе русские имена взяли. И крестились.
– Иначе не пускали? – уточнила Мария.
– Да нет, – так же удивлённо ответил Майкл. – Просто мы решили. Едем в Россию, должны быть как русские. Сами решили, понимаешь?
Она задумчиво покачала головой.
– И много вас?
– Здесь? – уточнил он. – Двадцать четыре.
– И все джи?
– Все перегорели, – поправил он её. – А так-то элов больше.
– Ну, как везде, – кивнула Мария. – И что, все в госпитале?
– Ну да.
Где жил Жариков, Майкл знал. Они уже у него как-то в гостях были. Когда в первый раз поехали в Царьград, просто хоть город посмотреть. Доктор Ваня встретил их на вокзале, они походили все вместе по улицам, а потом у него на квартире чай пили. Так что… и сегодня он не в госпитале, это точно, дежурство у него… ну да, во вторник. Ну, конечно, они незваные, но ведь не просто поболтать, а по делу, так что…
За разговором добрались неожиданно быстро. Тёмно-серый шестиэтажный дом стеной вздымался над тротуаром. Первый этаж высоко, в окна не заглянешь, полуподвальные окна забраны узорчатыми решётками. Глухая, без стёкол и украшений, высокая дверь. Мария невольно поёжилась, входя следом за Майклом, в гулкий просторный вестибюль.
Дверь, тамбур, четыре ступеньки, широкая лестница… Но Майкл свернул вбок к малоприметной железной двери.
– На лифте поедем, – важно сказал он Марии.
Так важно, что она насмешливо улыбнулась, но промолчала.
В обшитой красновато-коричневым деревом кабине было большое зеркало. И Мария заботливо оглядела себя: не слишком ли заношено и измято платье. Ну, как глаза мужчине отвести – это не проблема. Хотя… если он на джи падок, будет сложнее. Но чистых таких мало, скольких она перевидала, что и бабу, и парня за раз трахнут, так что, если умеючи… а она умеет. Чему-чему, а этому выучили.
Лифт остановился на пятом этаже. Вымощенная под тёмный мрамор площадка, шесть дверей, на дверях одинаковые золотистые таблички с цифрами, коробки почтовых ящиков и даже кнопки звонков одинаковые.
Майкл уверенно позвонил в третью слева дверь. Тишина… быстрые шаги… и звонкий весёлый голос:
– Я открою, сейчас…
Майкл нахмурился.
Щёлкнул замок… и перед Майклом возник и застыл изумлённый до немоты Андрей.
– Т-ты?! – наконец выдохнул он. – Зачем?!
– Затем!
Майкл грудью вперёд пошёл на него, и Андрей отступил, впуская их в квартиру. Майкл сам захлопнул за Марией дверь и камерным шёпотом обрушился на Андрея.
– Ты чего, поганец, доктору Ване отдохнуть не даёшь?
– Тебя не спросил, – огрызнулся Андрей. – А ты чего припёрся? И с собой притащил… она ж…
– Не зарывайся, малец, – вмешалась Мария. – А то живо красоту попорчу.
Андрей немедленно ответил забористой руганью.
– И что тут такое?
Мария вздрогнула и обернулась. Высокий белый мужчина в костюме, но он… но он явно не из таких, зачем ему джи? Да ещё двое?
– Здравствуйте, Иван Дормидонтович, – улыбнулся Майкл. – Вот, она перегорела и сбежала, и ей деваться некуда.
– Здравствуй, Михаил, – спокойно кивнул Жариков. – Всё понятно.
Взгляд беляка, которым он окатил её, сначала Марии не понравился. Он не был обычным мужским взглядом, так смотрели врачи в питомниках и Паласах, где как ты ни улыбайся, как ни играй телом, не поможет. Но… вляпаться она, конечно, вляпалась, но…выход всегда найдёшь. И всё-таки… чуть другой взгляд, не совсем… врачебный.
В первый момент Жариков растерялся. Нет, понятно, что любой из парней мог вот так заявиться, но, чтобы привести с собой перегоревшую спальницу… И меньше всего он ожидал такого от Майкла. И сказал первое, что пришло даже не в голову, а на язык.
– Давайте чаю попьём.
– Ага, – сразу кивнул Андрей. – На кухне пить будем, да?
И Жариков, уже начавший соображать, сразу понял: да, на кухне, не в гостиной, сделать обстановку простой и полудомашней для парней, а, значит, и для неё.
– Да, на кухне.
Андрей дёрнул Майкла за рукав, понимая, что Жарикову надо поговорить с… пациенткой, да, наверное, так, наедине. Майкл не стал спорить, и они бесшумно исчезли. Мария оглянулась им вслед, а когда вновь повернулась к беляку с длинным чудным именем, он… он уже не был беляком, вернее, смотрел на неё, как… как свой. И улыбнулась она ему, как своему.
На кухне Андрей поставил чайник на плиту, зажёг голубой огонь в конфорке. Майкл молча смотрел, как он уверенно хлопочет. Окна кухни выходили во двор: мощёный, раскалённый солнцем, но тихий.
– Где ты её подцепил?
Майкл вздрогнул.
– На улице. Ловко управляешься, смотрю.
– Так я ж, – Андрей усмехнулся и перешёл на английский: – Сколько лет домашним был.
– И что? Так понравилось, что и сюда лезешь?
Майкл ждал выпада: за такое надо бить, но Андрей только с удивлённой насмешкой посмотрел на него.
– Ты что, так ничего и сейчас не понял?
Майкл недовольно дёрнул плечом, но промолчал. И снова внимательный взгляд, и тихие почти по-камерному слова:
– Не бойся, он её не прогонит.
– Дурак, – так же тихо ответил Майкл. – Я не этого боюсь. Она же джи, что я ей дам?
И замолчал, сам испугавшись сказанного. Андрей мгновенно отвернулся, переставил на столе маленькую вазочку с конфетами, поправил салфетки под чашками с блюдцами. Прислушался.
– В кабинет пошли.
Помедлив, Майкл кивнул. Андрей подошёл к плите и убавил огонь под закипающим чайником.
– Не психуй, всё будет в норме.
– Отстань… утешитель.
Андрей подошёл к нему и сел рядом на подоконник, благо, они здесь широченные. Теперь они сидели и слушали тишину.
В кабинете Мария сама прошла вперёд и села к столу. Жариков отметил про себя, что обстановка: шкафы и полки с книгами, обтянутый тёмной кожей диван и кресла, большой письменный стол и прочие причиндалы – не удивила и не смутила её.
– А… а как мне вас называть, сэр? – спросила она по-английски.
– Иван Дормидонтович, доктор Иван, просто доктор, – ответно улыбнулся Жариков. – И говори, как тебе удобнее.
– Спасибо… доктор, – ответила Мария по-русски и на мгновение опустила ресницы, сделав лицо детски-смущённым. – Я не всё могу сказать по-русски, – продолжила она по-английски.
– Говори, как тебе удобно, – повторил Жариков. – Я пойму.
Мария медленно кивнула. Он – беляк, врач, ему нельзя верить, но… но почему-то врать ему тоже не хочется. И начала она сама, не дожидаясь вопросов. Когда сама говоришь, то сама и решаешь, о чём и как сказать, а о чём и умолчать.
– Михаил правду сказал. Я сбежала. Сказала, что уеду на неделю, он мне денег дал, а я уехала… и не вернулась. Нельзя мне возвращаться. Он… он хороший, не подумайте чего такого, это я… обманула его.
– Кто он? – мягко спросил Жариков и, видя, что она замялась, уточнил: – Ну, как зовут, где живёт…
Мария вздохнула.
– Ох… зовут его… Степан Му-хо-р-тов, живёт в Корчеве, и… – она снова вздохнула и совсем тихо: – Он мой муж.
Жариков на секунду онемел, но только на секунду, а она продолжала, перемешивая английские и русские слова.
– Он меня из чёрного тумана вытащил, в Россию привёз, я ж горела ещё, он-то думал, что тиф, не побоялся заразы, а я… что я ему, ни родить, ни ублажить как следует не могу, перегорела же, ему жену нужно, настоящую, чтоб семья и детки, а я… неродиха, вот и сказала, что к врачу поеду, по женским делам… а сама… сюда… я не вернусь, пусть что хочет думает, его там уже обхаживают, пусть ему хорошо будет.
Она замолчала, заплакав. Жариков уже не раз видел этот плач, беззвучный, с широко открытыми глазами и струйками слёз по щекам. Он встал дать ей воды и, пока шёл к столику перед диваном, где стоял графин с водой и двумя стаканами, наливал воду, закрывал графин и нёс ей стакан, всё решил.
– Вот, выпей.
– Ага, – всхлипнула она. – Спасибо.
Она смотрела на него снизу вверх с доверчивой готовностью. Жариков улыбнулся, и Мария сразу ответно улыбнулась, блестя ещё мокрыми глазами.
– Сейчас пойдём на кухню, попьём чаю и поедем в Алабино, в госпиталь, – она, завороженно глядя на него, кивала, – там пройдёшь обследование, так что и никакого обмана не будет, – она ахнула, и он засмеялся её радостному удивлению. – Да-да, всё будет в порядке. А сейчас пошли на кухню.
Она послушно встала.
На кухне их встретили накрытый стол и встревоженные лица парней. Мария храбро улыбнулась Майклу, и тот сорвался с подоконника к ней.
– Как ты?
– Я в порядке.
– Всё в порядке, – кивнул Жариков. – Сейчас попьём чаю и поедем.
– Куда? – живо спросил Андрей.
– В Алабино, – ответил Жариков.
И парни сразу понимающе закивали. Ну, конечно, в Алабино, в госпиталь. Им там помогли, помогут и ей.
– Чай уже готов, – улыбнулся Андрей. – Наливать?
– Да, спасибо, – улыбнулся им всем Жариков. – Михаил, ухаживай за Марией.
– Можно? – удивлённо вырвалось у Майкла.
– Нужно, – серьёзно ответил Жариков.
– Я сыта, – тихо сказала Мария. – Меня Михаил накормил. Обедом.
– Чай – не еда, а удовольствие, – весело ответил Майкл.
К чаепитию приступили дружно и с видимым общим удовольствием.
Убедившись, что Мария и парни успокоились, Жариков встал из-за стола.
– Пейте на здоровье, позвоню в госпиталь, что мы приедем.
Парни снова закивали, демонстрируя понимающее согласие.
Когда он ушёл, Мария камерным шёпотом спросила:
– На исследовании… сильно режут?
– Не исследование, а обследование, – поправил её Майкл.
– Щупают, смотрят, – поддержал его Майкл.
– Как на сортировке, что ли?
Парни переглянулись.
– Ну, не совсем, – не очень уверенно сказал Майкл. – Но не обработка.
– Больно не будет, – кивнул Андрей. – Ты не бойся. И не ври, когда спрашивают.
– А чего врать, – вздохнула Мария. – Ты ж сам, Михаил, ему всё сказал. Я ж перегорела, теперь-то уж всё. Мне, – она усмехнулась, – бояться уже нечего.
– Давно горела? – спросил Андрей.
– Да в заваруху, а ты?
– В госпитале уже, меня солдаты, русские, у банды отбили и в госпиталь привезли. – Андрей вдруг помрачнел.
Майкл удивлённо посмотрел на него и решил уточнить:
– Это сержант твой…
– Да-да, он, – резко ответил Андрей и мягче добавил: – Не время сейчас.
В кухню вошёл Жариков, быстро оглядел их, но если и догадался о чём, то вида не подал.
– Всё в порядке, нас ждут.
Мария тряхнула головой, разметав кудрявые пряди.
– Тогда поехали, чего тянуть.
Андрей взялся было за посуду, но Жариков отмахнулся.
– Оставь. Приеду, всё сам уберу.
И они ушли, бросив все как было на столе. В самом деле, чего тянуть? Шагнул – так иди.
Тяжёлый августовский зной придавил землю. Как всегда, всё поспело разом, и не знаешь, за что хвататься. На кухне целыми днями что-то варилось, уваривалось, закладывалось в банки, сортировались ягоды и варилось варенье, перебирались и закладывались овощи, а коров меньше не стало, и за курами уход нужен, а лошади, а котельная, а два боровка, что в складчину откармливаются к Рождеству, ну, да за ними уж в личное время догляд, да и не особый там уход нужен, закуток чистят по очереди, а отходов им в корыто кинуть и налить хватает…
Выкосили ближние луга, и на молодую траву стали выпускать коров. Дальние луга пока не трогали: на одну дорогу столько времени угрохать… не резонно. А отпустить на покос, скажем, на неделю тоже некого. Ладно, пускай земля отдыхает.
– Мы много на этом теряем, Джонни?
– Спроси у Роба, – разнеженно фыркает Джонатан, любуясь через стакан огнём в камине.
– Так ты, значит, не в курсе, – понимающе кивнул Фредди.
Джонатан негромко рассмеялся и уже серьёзно продолжил:
– Концентрат, в конечном счёте, выгоднее. Здешняя трава нужного всё равно не даст. А пересевать и вести правильную заготовку… мороки больше, чем выгоды.
– Ладно, – кивнул Фредди. – Здесь ясно. По точкам без проблем. Россия?
– Хочешь съездить, – понимающе кивнул Джонатан.
– Говорят, туда лезет Страус.
– Слышал, – подобрался Джонатан. – Он нам не по зубам, Фредди.
– И незачем. Кожаная мелочёвка и прочее. Догоним и подстроимся.