Татьяна Николаевна Зубачева
Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная
– Да-а, – протянула Алиса. – А он хитрый. Он так треплется, что я на руки и не смотрю.
Говоря об игре, Эркин невольно перешёл на английский. И так же свободно заговорили по-английски Андрей и Алиса.
– Андрюха, а давай меняться!
– Щелбан на конфету!
– Не-а, на укус. В «мишках» шесть укусов. Честно.
– Четыре.
– Пять, уступила Алиса.
– Ладно, – Андрей подмигнул смеющемуся Эркину и отпустил Алису. – Тащи «мишек». Десять штук.
– Как десять?! – возмутилась Алиса. – Шесть!
– Смотри-ка, – изумился Андрей. – Она и считать умеет?
– А вот и умею! – убежала Алиса.
Андрей хохотал, раскачиваясь на стуле.
Шесть «мишек» Женя не дала, но отсыпала других и разных. Алиса принесла целую пригоршню, и они с Андреем долго спорили: в какой конфете сколько укусов. Эркин хохотал так, что не мог считать. На их крик и смех прибежала Женя, к ней обратились за консультацией, и она сразу ошиблась, сказав, что карамелька не кусается.
– Мама! – ахнула Алиса. – Ты что?!
– Так её же сосут.
– Ясно, один укус! – торжествующе хохочет Андрей.
– Так её сколько сосёшь?! – возмущается Алиса. – Укусил и всё, а тут до-олго.
– Договаривались на укусы, а уговор дороже денег.
– Три, – кричит Алиса. – Три укуса. Два конца и серединка.
Наконец всё сосчитали, и Андрей выбил Алисе в лоб пять щелчков разницы.
– Ладно, – Алиса потёрла лоб и хитро посмотрела на Эркина. – Эрик, а теперь ты будешь играть, да? Ну, да же!
Эркин вытер мокрое от слёз лицо и сел напротив Андрея.
– Давай.
– Ага-ага, – суетилась Алиса. – Мам, ты сюда садись, я рядом, мы смотреть будем.
– Ладно, – Андрей сел поудобнее. – На две, что ли?
– Не малолетки же, – ответил Эркин. – На две и вперехлёст.
– Ладно, ты только того… Не очень.
– Не очень, не очень, – кивнул Эркин. – Начали.
Эркин с самого начала задал такой темп, что Андрей ни одного очка не взял. Когда счёт приблизился к ста, Эркин совсем незаметно, чуть-чуть замедлил движения, и Андрей смог размочить счёт. Игра пошла с переменным успехом, и на счёте сто пятьдесят семь – сто сорок семь Женя решительно сказала:
– Всё. Пора ужинать.
– Ладно, – сразу согласился Эркин. – Подставляй лоб, Андрей.
– А ежели на сигареты обменять, а? – Андрей подмигнул Жене и Алисе. – По затяжкам.
– Я не курю, – рассмеялся Эркин.
– Тогда на конфеты.
Помирились на пяти щелчках, трёх карамельках и большой шоколадной конфете. Эркин сгрёб конфеты и выбил Андрею его проигрыш.
– Всё, чист, – Эркин встал и сказал уже по-русски: – Пошли ужинать.
– Пошли, – встал и Андрей.
Выигранные конфеты Эркин сложил в общую вазочку. Алиса выжидающе посмотрела на Андрея, но тот в ответ только скорчил рожу и аккуратно разложил остатки своего выигрыша у своей тарелки.
Ели творог со сметаной и сахаром, пили чай с конфетами. И Андрей щедро угощал всех своим выигрышем.
И как всегда после ужина Женя укладывала Алису спать, Эркин ходил поцеловать её на ночь, а Андрей накрывал на вторую «разговорную» чашку.
– Ну вот, – Женя с удовольствием оглядела их. – Давайте решать.
– А в чём проблема? – улыбнулся Андрей. – Я серьёзно, Женя.
– У тебя с отпуском решилось? – спросил Эркин.
– Десять месяцев отработать надо, – стал серьёзным Андрей. – А у вас?
– Так же, – кивнул Эркин и посмотрел на Женю.
– Да, – Женя подвинула к Андрею конфеты. – Я и в профсоюз ходила, выяснила. Так вот, зимние мы со всеми отгуляли, а ещё двадцать дней осенью, не раньше октября.
– Ну, и у меня, значит, так же, – хмыкнул Андрей. – Закон, говорят, он всем закон. Хотя… стоп, я же с мая, так десять месяцев… – он запнулся.
– Май – это пятый месяц, – сказал Эркин. – А всего их двенадцать, так? – и сам себе ответил: – Так. Значит, после февраля пойдёшь.
– Это в марте? – Андрей мечтательно вздохнул. – Ох, и погуляю я… котом мартовским.
Женя так смеялась, что даже взвизгнула. Смеялся, упав лицом на руки, и Эркин. Андрей самодовольно ухмыльнулся и встал.
– Ну, кто куда, а я баиньки, – и, выходя из кухни, тихонько мяукнул.
Отсмеявшись, Эркин встал и собрал посуду.
– Ты иди, Женя, ложись, я уберу.
– Ага, – встала и Женя. – Спасибо, милый.
Эркин вымыл и расставил посуду, налил воды в чайник, чтобы утром только на огонь поставить. Прислушался. Так, Женя вышла из ванной. Если он сейчас и столкнётся с Андреем, то не страшно, хотя нет, Андрей будет его ждать.
В ванной он быстро вымылся, с наслаждением растёрся полотенцем и, прислушавшись, немного потянулся, разминая мышцы. И в прихожей столкнулся с Андреем.
– С лёгким паром, – ухмыльнулся Андрей.
– И тебя с будущим, – улыбнулся Эркин.
Женя лежала в постели и ждала его. Войдя, Эркин привычно закрыл за собой дверь, сбросил халат на пуф и потянулся под восхищённым взглядом Жени.
– Какой ты красивый, Эркин, – вздохнула Женя.
И тихо засмеялась: такой счастливой была улыбка Эркина.
Время позднее, завтра рано на работу, и Эркин позволил себе только обнять Женю, поцеловать и погладить, пока её тело не стало совсем сонным. И когда она уснула, уткнувшись лицом в его шею, он, осторожно потянувшись над ней, выключил лампу и распустил мышцы. Женя всё ещё обнимала его, и он уже во сне подвинулся, чтобы ей было удобно лежать.
У себя в комнате Андрей сбросил на стул халат, погасил свет и лёг. Простыня приятно заскрипела под телом. До чего же хорошо! Девчонкам он написал, как надо, на работе, в школе, да везде – всё у него тип-топ, хорошо, и лучше не надо. А то письмо… а на хрен! Не нужен он отцу, ну, так и чего психовать, не из-за чего.
Андрей вздохнул, заворачиваясь в одеяло. Он не хотел думать об этом, но всё равно… Каждый – не каждый, но уж через два вечера на третий накатывало. Он старался вспоминать отца тогдашним, а видел нынешним, председателем Комитета. И снова от острой боли щемило в груди, как от удара. Андрей стиснул зубы, пересиливая слёзы. И справился. Не в первый раз ему вот так… Ну что, мама? Всё у меня хорошо, всё тип-топ, живу, работаю, учусь. Живу в семье, работаю кем хочу, учусь в школе. Мама, жаль, тебе бы Эркин понравился, и Женя, жена сына – невестка, так? Так, мама, ты бы ведь взяла Эркина в сыновья, он же – мой брат, я так хотел старшего брата, ты знаешь, нет, жена сына – это сноха, Женя тебе сноха, а ты ей – свекровь, Аня с Милой и Алиской вместе бы играли, хотя… Миле сколько сейчас? Мне двадцать один, а она на три года младше, а Аня старше так Ане тогда двадцать четыре, а Миле восемнадцать, мы бы их замуж выдавали, да, мама, всё у меня хорошо, мама, вот тебя только нет, и сестрёнок, а отец… Мама, когда он ушёл, ты нам что сказала? Чтоб мы молчали и даже не думали о нём, не вспоминали, чтоб и случайно не проговориться, будто его и не было. Ну, так оно и есть. Не было его и нет. И не нужно. Мама, у меня всё хорошо, слышишь, мама?
Андрей уже спал, продолжая во сне разговаривать с матерью.
Приглашение на вечеринку к Джинни и обрадовало, и смутило Громового Камня. Конечно, приятно, и на паре вечеринок он уже был, всё прошло великолепно, но… но Джинни с той стороны, она-то девчонка и не понимает ничего, но вот её мать… Он её видел пару раз в городе, и, в общем, она ему даже понравилась, вполне приличная старуха, но Джинни как-то обмолвилась, что её отец погиб на войне, так что… так что вряд ли её матери будет приятно видеть его форму и награды. А в племенном тоже не пойдёшь, а штатского у него ничего нет. Значит… значит, надо купить. Рубашку, брюки, ботинки, носки и кое-что поверх рубашки, скажем, лёгкую куртку или дешёвый пиджак.
Он достал и пересчитал свои деньги. Зарплату обещали на следующей неделе, за квартиру он заплатил, но… но остаться без копейки, чтоб и сигарет не на что купить, тоже не хочется. Нет, значит… на сигареты и всякие мелочи десятка до зарплаты, а на остальные пойти купить одежды.
Громовой Камень оттолкнулся от стола и встал. Быстро скинул кожаную рубашку, леггинсы и мокасины, убрал всё это в шкаф и достал форму. Она у него всегда в порядке. Быстро оделся, уложил деньги в нагрудный карман гимнастёрки и застегнул пуговичку. Глянув в зеркало, расчесал волосы. А хорошо его постригли, и вообще… ничего смотрится. Не «смерть девкам», но близко к этому. День пасмурный, и без палки не обойтись. Но боли вполне терпимые.
Будним днём в пансионе тихо и пустынно. Жильцы на работе, хозяйка и прислуга заняты домашним хозяйством. Громовой Камень спустился вниз, взял из стойки для зонтиков свою палку – он теперь держал её здесь и по дому ходил свободно – и вышел на улицу.
День не то что пасмурный, но… приглушенный, дождя нет, может, и не будет, а в воздухе стоит мелкая водяная пыль, и тепло. Громовой Камень шёл быстро, но без спешки, не наваливаясь на палку. Как всегда, в будни с утра прохожих мало, некоторые из встречных с ним здоровались. Иных он вспоминал: родители его учеников, – лица других просто знакомы, но отвечал он всем.
А вот в торговых рядах было людно, хоть и не так, как в выходные. Громовой Камень шёл вдоль ряда мужской одежды, когда его окликнули:
– Ой, доброго здоровья вам! Наконец-то заглянули!
Громовой Камень оглянулся. Пухленькая кудрявая блондинка приглашающе улыбалась ему из-за прилавка. И он сразу вспомнил её. Это мать худенького и такого же белоголового мальчика из группы дошкольников, да, Филя, Филипп Смирнов.
– Здравствуйте, – улыбнулся он ей, подходя к прилавку с мужскими рубашками.
– Вот хорошо, что зашли, – она радостно тараторила, раскладывая перед ним прозрачные хрустящие пакеты. – Только-только получили, из Царьграда товар, лёгкие, чистый хлопок, как раз для лета, и расцветка самая модная, а уж вам-то к лицу будет…
Под её трескотню он выбрал себе две рубашки: бежевую с короткими рукавами на жару и голубовато-серую с длинными. Конечно, этого мало, и цвета хорошие, но денег в обрез.
А брюки лучше тёмные, конечно, для лета, да, положены светлые, но ему-то нужны универсальные, чтоб и в пир, и в мир. Ещё ботинки, тоже тёмные, но лёгкие, кожаные под гуталин, две пары носков и… на третью ему не хватило.
И уже идя домой с аккуратным тючком, Громовой Камень вспомнил про куртку. Так, здорово же он просчитался, хотя… хотя, стоп, у него же есть куртка, племенная, с вышивкой и бахромой, но именно куртка, а не рубашка, так что вполне ничего, вполне и даже очень.
Дома он распаковал тючок и разложил покупки на кровати, полюбоваться. Да, возможно он переплатил, и скорее всего, именно так, но у него никогда не было таких… вещей. В Эртиле до армии, ему все покупали, в армии тоже понятно… без выбора. Нет, он всё-таки купил хорошо. Так что завтра с утра на урок он пойдёт как всегда в форме, потом вернётся, пообедает, приведёт себя в порядок – примет душ, переоденется – и пойдёт к Джинни. Посмотрим, что из этого получится.
Россия
Ополье
Туровский конный завод
Чолли придержал Раската, похлопал по шее и отпустил поводья. Облака разошлись, открывая летнее солнце, и равнина сразу заискрилась, заблестела. Чолли распахнул куртку, снял и сунул в карман шапку, подставляя лицо солнцу. Ну вот, первую весеннюю страду они свалили, огород у них теперь не хуже, чем у других. Сад, правда, голый, но опять же соседи объяснили, что сад делают осенью, а урожая всё равно ещё ждать и ждать, но и у них не день впереди, не год, а вся жизнь. А цветы в палисаднике уже цветут вовсю, беседку для летнего чая ему помогли поставить, и летнюю кухню, чтоб зря печь не топить, в хлеву стоит корова, бело-рыжая Милка, и молоко теперь своё, да ещё десяток кур с пёстрым петухом… немалое хозяйство, Настя за весь день не присядет, и он сам до работы, после работы…
Чолли усмехнулся. Смешно, но ему даже нравится всё это. Это его хозяйство, его дом, его семья. Там, в Алабаме, всё равно в нём жило постоянное: отберут! Хозяйское слово ненадёжно, сегодня дал, а завтра отнял. Не за что-то, не почему-то, а только чтоб власть свою показать. А здесь… здесь совсем другое. Они это купили, на свои деньги, а что подарили им, так это ж по дружбе, от чистого сердца. И когда Силины, что в соседнем проулке живут, младшего своего женили, так он с Настей вместе со всеми на той свадьбе гулял, и Настя со всеми женщинами свадебный пирог ставила, а на поезжанье, когда за невестой в Маковку – соседний посёлок – поехали, так он с мужчинами верхом на Раскате, а Настя с другими молодками в бричке. Хорошо погуляли.
Чолли рассмеялся воспоминанию и шевельнул поводом. Раскат сразу пошёл рысью. А объезжать Раската ему и не пришлось, конь будто всё знал заранее и подстраивался под него. Теперь-то он понял, что такое: свой конь. Раскат под него, и он под Раската. На следующее лето, когда с табуном будет в степь уходить, Раскат уже поставлен будет. А сёдла здесь другие, пришлось заново учиться да привыкать, это Раскат его принимает как есть, а другие, бывает, сердятся. И он хоть и рабочим пока числится, а и на объездку его зовут, и конюхам он не только помогает, а бывает и наравне работает. И всё не за просто так, а к зарплате прибавка. Ну-ка, давай, Раскат, пошёл, ну, пошёл!
И свист ветра в ушах, и стремительно летящая под копыта зелёная молодая трава. Давай, Раскат, давай! Чолли привстал на стременах, подался навстречу ветру.
Как тренировать Раската, ему рассказали подробно и очень понятно. А однажды, когда он работал Раската в манеже, пришёл директор, постоял, посмотрел, а потом вошёл к нему и сказал. Всё по делу и не обидно. И не по-хозяйски. Нет, он директору не ровня, и говорил с ним директор не как с ровней. А… как опытный с новичком. Он для директора – человек, а не скотина рабочая.
Чолли прислушался к дыханию Раската и довольно улыбнулся: хорошая дыхалка, а если ещё поставить, как ему говорили, то на осенних скачках он со многими поспорит.
А в прошлое воскресенье Мишку и Светку на коня сажали, из младенчества вывозили. Положено здесь так, чтоб от материнской груди да на коня. Соседи собрались, сразу после церкви, стол во дворе накрывали, Настя напекла пирогов, у неё уже совсем хорошо получается, он привёл из конюшни Раската и вывез Мишку. И всё бы на этом, да Светка такой рёв подняла, что и её посадили, а она сразу за гриву уцепилась, еле стащили потом. Смеху было, что, дескать, по ошибке девка, парнем бы ей быть, поминали каких-то Кавалерист-Девицу и Анку-Атаманшу. А на следующий год он Пашу вывезет.
Так, дыхалку он Раскату сегодня отработал, пора и домой. Раската обиходить, домой забежать и на дежурство, сегодня он в ночь. И, словно услышав его мысли, Раскат, не сбавляя хода, стал поворачивать налево, к посёлку.
– Хорошо, Раскат, – похлопал его по шее Чолли. – Хорошо. Домой.
Россия
Цареградская область
Алабино
На выходной он решил съездить в Царьград. Погуляет, сходит в зоопарк. Читать он читал, но надо и посмотреть. Утром выедет, вечером вернётся. Он словно спорил с кем-то, отговаривающим его. В самом деле, чего ему киснуть, ездил же, и не раз, и всё благополучно обошлось, деньги, да, потратил, ну, так он же и зарабатывает неплохо, и одет на уровне, и вообще…
И, ложась спать, Дэн завёл будильник на полвосьмого. Чтобы успеть на электричку в восемь пятнадцать, тогда в полдесятого он в Царьграде. Он уже лежал, когда в дверь постучали.
– Кто? – спросил он, не открывая глаз.
– Это я, Арчи, открой.
Чертыхнувшись, Дэн вылез из-под одеяла и зашлёпал к двери, щёлкнул задвижкой.
– Входи, – и отступил вбок.
Арчи умело приоткрыл дверь на щель и ловко проскользнул в комнату.
– Ты чего так рано завалился?
– В Царьград с утра еду, – хмуро ответил Дэн. – Чего тебе?
Арчи внимательно посмотрел на него. И спросил, заранее зная ответ:
– Сигареты есть?
– Ты чего? – удивился Дэн. – Головой приложился? Я ж не курю.
– Знаю, – кивнул Арчи и улыбнулся. – А вдруг завалялись?
– Иди ты! – Дэн выругался по-английски и продолжил по-русски: – Коли за этим, так отваливай.
– А поговорить если?
– С этим к доктору Ване. Или к батюшке. Отваливай. Мне вставать рано.
– А чего у тебя там в Царьграде? – не унимался Арчи. – Зазнобу завёл?
– А пошёл ты! – кинулся на него Дэн.
Но силы были равны, и выкинуть Арчи из комнаты не получилось, а там и коридорный мог на шум заявиться, а это уже скандал и до милиции недалеко. А им это нужно?
– Ладно, – отпустил он Арчи. – Говори, зачем пришёл.
– Я ж сказал уже. Поговорить, – Арчи заправлял рубашку в брюки, дрались-то не всерьёз, так что ни синяков, ни порванной одежды и быть не могло. – Тоскливо что-то.
Дэн невольно кивнул. В самом деле, какая-то непонятная тоска то и дело накатывала на него. Да и на остальных, он же видит.
– Ладно.
Он взял со стула и прямо на голое тело натянул старые армейские штаны, потом включил верхний свет.
– Чаю хочешь?
– Для разговора если, – пожал плечами Арчи.
Для разговора – это остывший чай, неполные чашки: всё равно пить не будут. Дэн отодвинул занавеску, закрывавшую кухонную нишу и стал накрывать на стол.
Готовить в комнатах не то, чтобы запрещалось, а… не одобрялось, скажем так. Трактир внизу, только закажи, и тебе всё прямо в комнату доставят, но чай… святое дело. И в каждой комнате ниша за весёленькой в тон к обоям занавеской, а там шкаф-стол для посуды и продуктов и маленькая – на один диск – электроплитка.
Дэн поставил на стол две чашки с чаем и кивнул.
– Садись.
С чего-то разговор надо начинать.
– Ты завтра как?
– Во вторую, – Арчи вертел, катал в ладонях чашку, будто грелся. – Ты в школу записался?
– Как все, – Дэн усмехнулся. – А чего ещё делать?
– Слушай, – Арчи улыбкой извинился за вопрос, – ты в Царьград поэтому мотаешься?
Дэн угрюмо кивнул.
– Ну… интересно тоже, конечно.
Помолчали, и Арчи заговорил о том, о чём все думали, но старались вслух не говорить.
– Элам проще.
– Да, смотри, как устраиваются.
– Хотя… вон Джо с Джимом возьми.
– Они вдвоём, так что семья, да и Пафнутьич, крёстный их…
– Он одинокий, своей семьи нет, вот и пофартило парням.
– А Тётя Паша нам всем крёстная, да на всех её не хватит.
Семья, иметь свою семью… раньше они об этом не думали. Лишь бы выжить. И в госпитале, в Спрингфилде, все жили в одном корпусе, и они были как все. А здесь… гостиница, меблирашки, жилец на пансионе… устроились-то все, а всё не своё, у чужих, ну, не из милости, а за деньги, а всё одно. Своего только одежда, да из посуды кой-какая мелочь. Будто…
– Временные мы здесь, – сказал вслух Дэн.
И Арчи кивнул.
– А что делать? Не там же оставаться.
– Ещё чего! – фыркнул Дэн. – Как Андрею? Дрожать, что встретишь?
– Ну, я-то своего подушкой, – усмехнулся Арчи, – прикрыл.
– Последнего, – уточнил Дэн. – А прежнего? А надзирателей? Э, да чего там говорить. А здесь… может, и приживёмся.
– А куда ж денемся, – ответил по-русски Арчи. – Назад дороги нет. Ты ссуду потратил?
Дэн мотнул головой.
– На одежду оставил, а остальное на книжку.
– Ну, как все, – улыбнулся Арчи. – Тётя Паша присоветовала?
– А кто ж ещё? У доктора Юры теперь свой дом. У доктора Вани тоже. Кому мы нужны, сам подумай.
Арчи кивнул, но возразил.
– А помнишь, доктор Ваня говорил, что мы сами себе нужны. Что все люди… как это? Да, самоценны.
– Ты уже вроде Андрея заговорил, – усмехнулся Дэн. – Так это люди, Арчи, а мы… – и по-английски: – Погань рабская, – и снова по-русски: – И людьми не станем. Ты же знаешь это.
– Знаю, – вздохнул Арчи. – Но… послушай, мы же перегорели.
– И кому мы теперь нужны?
Дэн сам не ждал, что разговор так пойдёт, но вот… накипело и выплёскивается.
– Ладно, – тряхнул он головой. – Как будет, так и будет.
– Ладно, – согласился Арчи. – На следующей неделе школа заработает, не до психов станет.
Дэн с улыбкой кивнул. Доктор Ваня им так и говорил, ещё в Спрингфилде. Чтоб всякая дурь в голову не лезла, надо чем-то заняться. И школа тут в самый раз.
– С осени тогда на среднюю? – окончательно перешёл на русский Арчи.
– Аттестат же нужен, – ответил Дэн. – Со справкой нас только здесь и будут держать. А так…
– Ну, и дипломы наши, – возразил Арчи. – Массажист, медбрат, а санитаром тебя и так везде возьмут. Но аттестат тоже нужен. Да только три года пахать.
– Отпашу, – усмехнулся Дэн. – А ты что, против?
– Нет, конечно.
Арчи рывком встал.
– Ладно, спасибо за разговор. И спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – кивнул Дэн.
Когда Арчи ушёл, он собрал со стола чашки и пошёл их мыть. За одной занавеской кухня, за другой – душ и уборная с раковиной, все удовольствия сразу и под боком. Как в госпитальном боксе. Или хозяйской камере. Там тоже всё рядом. Нары, унитаз и душ. Только без занавесок. Он досадливо тряхнул головой. Что-то часто он прошлое вспоминать стал. Нет, к чёрту, спать. А завтра в Царьград и… и всё у него будет. Пока ему хватает, а вот обзаведётся семьёй, тогда и о доме думать будет. По семье глядя.
Россия
Ижорский Пояс
Загорье
До экзаменов оставалось две недели, и Культурный Центр ходил ходуном. Ведь такое… такое… ну, никогда ж такого не было!
– А ну, как не сдадим? – Трофимов сокрушённо разглядывал свою тетрадь по русскому.
Ему ответили вздохами и хмыканьем: все в последнем диктанте насажали ошибок. От волнения, что ли? Андрей ухитрился перепутать все безударные, Эркин опять не поставил ни одной запятой, а Тим всё написал английскими буквами. И остальные… у кого как, но неправильно.
– Ничего страшного, – успокаивала их Полина Степановна. – Бывает.
Артём тоскливо вздохнул, покосился на хмурого соседа.
– Когда переписывать будем? – разжал губы Эркин.
– Не будем, – ответила Полина Степановна.
Все удивлённо уставились на неё. Как так?! Ошибки надо переписать, всегда ж так было. Она улыбнулась.
– Вы просто устали. Сегодня почитаем и поговорим о прочитанном. Кто выучил басню?
Руки подняли почти все. Полина Степановна кивнула, укоризненно посмотрела на густо покрасневшего Иванова – уже в третий раз отказывается – и вызвала Артёма.
И, хотя больше об экзаменах речи не было, на перемене заговорили о том же, вернее, о детских.
– Ну, нам ладно, а мелюзге-то зачем? – пыхнул дымом Павлов.
Его чёрное лицо лоснилось от пота: уж очень туго давалась ему грамота.
– У них не экзамен, – возразил Артём. – А этот… утренник. И тесты. Класс определят. И всё.
Эркин кивнул. Алиса дома уже всем уши прожужжала об утреннике. И родителей собирали, объясняли, что и как подготовить. Выставка работ будет, ну, покажут, что нарисовали-налепили, а потом концерт. Будут петь, плясать и стихи читать.
– Нам бы так, – хмыкнул Андрей.
Все дружно рассмеялись.
– А что? – зубоскалил Андрей. – Не спели бы? Да ещё как! И сплясали бы, – и вдруг шёпотом, так что только они, кто не просто рядом, а вплотную стоял, услышали, выдал речитативом такую частушку…
Эркин даже задохнулся от смеха, и Андрей похлопал его по спине.
– Да-а, – вытер выступившие слёзы Аржанов, – тут ты отличник.
Прозвенел звонок, и они вернулись в класс. Сейчас история, тоже… экзамен сдавать. Три экзамена – это ж… Обалдеть! Хорошо хоть, что по английскому только итоговая контрольная – и всё. А по русскому – диктант, по математике – экзамен, но там тоже писать надо, а историю и природу устно сдавать. Хорошо, что за раз: вопрос оттуда, вопрос отсюда… Ох, как голова не лопнет… Братцы, если сдам…
Но в класс вошла Калерия Витальевна, и Андрей отмахнулся от Трофимова.
– Потом доскажешь, Олег.
Калерия Витальевна оглядела класс. Сосредоточенные до угрюмости лица, внимательные глаза.
– Повторим, о чём говорили на прошлом уроке.
Понимающие кивки, шелест перелистываемых страниц… Обычный урок. Ну, а если на экзамене такой же вопрос попадётся? Так что теперь смотри в оба глаза, а слушай в четыре уха.
Как всегда, после уроков они шли домой втроём: Эркин, Андрей и Тим. Шли молча, но вместе.
– Завтра на шауни? – спросил, уже подходя к дому, Тим.
– Как всегда, – ответил Андрей.
А Эркин молча кивнул. Он что-то очень устал. Больше, чем обычно. И чувствовал такую же усталость у Андрея и Тима.
– А если ещё и по шауни экзамен… – вдруг сказал Андрей.
– Какой экзамен, когда нас трое всего, – возмутился Тим. – И занимались всего ничего. Охренел?!
– Я ж сказал. Если… – ухмыльнулся Андрей.
Но они уже подошли к дому, и заводиться Тим не стал. Да и не из-за чего, если всерьёз подумать. Он хмуро попрощался и ушёл к своему подъезду. Андрей покосился на Эркина и улыбнулся.
– Ничего, братик, всё будет в порядке.
– Раз выжили, то и проживём, – ответно улыбнулся Эркин.
Поднялись по лестнице, так же не спеша прошли по коридору к своей двери. Женя встретила их обычным:
– Ну, молодцы, мойте руки и за стол.
Чай, картошка с жареными сосисками, печенье, хлеб, масло…
– Женя, умереть, как вкусно.
– На здоровье, Андрюша. Эркин, ещё?
– Спасибо, Женя, – Эркин покачал головой, облизал и отложил вилку, вздохнул. – Женя, я с диктантом сегодня… – и снова вздохнул. – На двойку написал.
– Я тоже, – сразу кивнул Андрей и недоумевающе пожал плечами. – Как затмение нашло.
– Ничего страшного, – Женя налила Эркину чаю, подвинула ближе к Андрею вазочку с конфетами. – Бывает. Вы просто у стали.
– Да, Полина Степановна тоже так сказала, – Эркин тряхнул головой. – Женя, что Алисе ещё нужно? Ну, для утренника?
Женя улыбнулась.
– Да вроде всё. Туфельки я ей купила, белые, под платье.
– Это рождественское? – уточнил Эркин.
– Ну да. В матроске жарко уже.
– А я его не видел, – усмехнулся Андрей и тут же сам себя утешил: – Ну, на утреннике и посмотрю, – допил чай и встал. – Кто куда, а я баиньки. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – почти в один голос ответили Эркин и Жене.
Когда они остались вдвоём, Эркин виновато посмотрел на Женю.
– Женя, я… я сам не понимаю, как это получилось. Ну, с диктантом.
– Ничего, – улыбнулась Женя. – Всё будет хорошо, Эркин.
– Да?
– Ну, конечно.
Женя потянулась к нему и погладила по плечу. Эркин перехватил её руку, поцеловал и встал.
– Я уберу.
– Нет, ты устал, – встала Женя. – Я всё сделаю, а ты иди, ложись.
Эркин кивнул и вышел. Что-то он очень устал, даже как-то… чересчур. И хотелось одного: лечь и заснуть. Он дотащил себя до душа, быстро и без обычного удовольствия обмылся и уже во сне добрался до спальни и лёг.
И когда Женя пришла в спальню, он уже спал и даже не проснулся от её поцелуя в висок. Только вздохнул, как всхлипнул. Женя выключила лампу и вытянулась рядом с ним. Пусть спит, смешно, конечно, что он так переживает из-за случайной двойки, смешно и трогательно. Она даже тихо засмеялась, засыпая. Эркин не мог её услышать её смеха, но его лицо просветлело.
Громовой Камень, выйдя из дома, с наслаждением всей грудью вдохнул по-утреннему свежий и по-летнему тёплый воздух. До чего же хорошо! К утреннику, правда, он ничего не приготовил. Но это не страшно. Задел у него есть: почти вся дошкольная группа идёт в трёхъязычный класс. И в средней школе не с нуля начнёт. А со взрослыми… Две субботы вылетают: сегодня – утренник, а в следующую у них устный экзамен. Летом занятий не будет. Ладно, в сентябре продолжим. Тим, может, и бросит, но Морозы – оба – не отстанут. Из какого всё-таки племени Эркин? Редкое имя, практически, да, только читал, но с таким именем не встречал, даже не слышал, легенда… уж очень похожа на правду, а правда – она страшная. Имя обречённых. Как такое могло получиться? А сам он говорить об этом явно не хочет. Совсем обрусел, даже язык как заново учит, но ведь пришёл же. Видимо, родители очень рано увезли из племени…
Он шёл быстро, почти не хромая. Сегодня он опять в форме, при полном параде. Без пиджака в одной рубашке торжественности нет, а в куртке жарко. Но тогда на вечеринке у Джинни она произвела впечатление. Громовой Камень улыбнулся воспоминанию…
…Собирались в семь, и он вышел из дома без десяти минут. Когда он, уже во всём новом и в племенной куртке спустился вниз, Ефимовна громко ахнула.
– Господи Иисусе, каким ты красавчиком, Гриша. В гости никак?
– Да, – улыбнулся он. – В гости.
– Ну, в добрый час тебе, с богом.
И Капитолина Алексеевна вышла как раз в переднюю, и тоже ахнула, восхищаясь курткой, и пожелала удачи. И на улице смотрели ему вслед, но без насмешки, только с удивлением. А уж дома у Джинни…
… «Беженский Корабль» – смешное и точное название – встретил его вечерними огнями в окнах, а у подъезда вдруг окликнули:
– Хей! Я тебя вижу, кутойс.
Это был младший Мороз, Андрей.
– Хей, и я тебя вижу, – ответил он.
Андрей явно тоже направлялся куда-то в гости, но остановился поговорить. Сказал пару слов о погоде и перешёл на русский язык.
– Это, – и показав глазами на его куртку, – это… своё, ну, племенное, да?
– Да, – кивнул он с улыбкой.
– И со значением, как имя?
– Да.
Он понял, что Андрей и хочет расспросить его, и не решается задерживать, а потому пообещал:
– На уроке расскажу.
– Спасибо, кутойс, – обрадовался Андрей и попрощался, совсем правильно, даже акцент слабо заметен.
И, поднимаясь по лестнице, он улыбался: вот и тема следующего урока определилась. В коридоре второго этажа ему опять встретились его ученики из дошкольной группы. Но те только здоровались, изумлённо разглядывая его куртку. У дверей квартиры Джинни он остановился, перевёл дыхание и позвонил. Ему открыла Джинни и ахнула.
– Как хорошо! Здравствуй, заходи! Мама, посмотри, кто пришёл!
Он вошёл, и его сразу окружили, ахая, рассматривая и восхищаясь. Все собравшиеся были ему знакомы, и всё было хорошо, как на любой вечеринке…
…Ну, вот и дошёл. Сегодня в Центре многолюдно, как на открытии. Дети, их родители, знакомые, учителя. В фойе по стенам развешаны рисунки и вышивки, на столах расставлены поделки. И все с аккуратно надписанными табличками.
И вместе со всеми Громовой Камень ходил, рассматривал. Его то и дело окликали, чтобы он подошёл, посмотрел именно этот рисунок, или вылепленных зверюшек, или вышитую салфетку. И все называли его кутойсом. Дети, а за ними и их родители.
– Это я нарисовала, – гордо показывает ему Алиса на свой листок. – А ещё я петь буду. И…
– Алиса, – строго останавливает её Женя.
Громовой Камень, соглашаясь, кивнул и сказал на шауни:
– Перед боем не хвастают, – и по-русски: – Переведёшь?
– Ну-у, – протянула Алиса и посмотрела на стоявшего рядом Эркина. – Ну… себя не хвалят… перед боем. Так?
Громовой Камень и Эркин кивнули одновременно.
– Кутойс, а это я вылепил, – влез Дим. – И Катька.
Алиса покосилась на него, но промолчала. Всё равно она успела первой.
Зазвенел звонок, и все потянулись в зал. Валерия Иннокентьевна, в белой кофточке с кружевным бантом и длинной чёрной юбке, слепо наткнулась на Громового Камня у входа в зал. Он поддержал её под локоть.
– Всё будет хорошо, Лера.
– Спасибо, Гриша.
Она улыбнулась ему и тут же побежала вперёд по центральному проходу к сцене.
– Дети, хор, сюда, на первый ряд. Алевтина Алексеевна…
Алевтина Алексеевна уже сидела за роялем и с улыбкой смотрела с высоты сцены, как рассаживаются участники и зрители.
Джинни усадила Норму.
