Сергей Колков
Суровая Родина. Нехороший путеводитель Кемерово
Потом появились ссыльные спецпереселенцы: раскулаченные крестьяне, "враги народа", "вредители", а также неблагонадежные поволжские немцы, прибалты, "западенцы" из присоединенных территорий.
А еще на кемеровских шахтах работали, так называемые, "тылоополченцы". Последние были все равно, что каста неприкасаемых, самые бесправные и презираемые люди. Они не имели избирательного права, им было запрещено учиться даже в профтехучилищах, не говоря уж о техникумах и институтах. Также они, даже если у них имелось образование, не могли занимать руководящие должности, и все потому, что эти бедняги являлись выходцами из дворян, банкиров, купцов, духовенства. Жили "тылоополченцы" отдельно от других рабочих, в землянках, летом – в шалашах. Беременные женщины и подростки работали наравне со всеми. Дочки этих несчастных людей не могли выйти замуж за "настоящего" пролетария, поскольку никто не хотел связываться с "бывшей". Таких отверженных на Кемеровском руднике было довольно много. Точных цифр у меня нет, но известно, что на шахте "Диагональная" они обеспечивали 40% угледобычи.
Теперь о национальностях. Как известно, каждая нация, каждая народность имеет свои отличительные, своеобразные, присущие только ей признаки. Далеко не всегда людям разных культур удается найти общий язык. Но шахтерская среда обладает одним удивительным свойством – она сглаживает этнические и религиозные различия.
В предвоенные годы Кемеровский рудник – это скопище инородцев, приехавших сюда либо на заработки (таких было немного), либо в ссылку (большинство). Однако далеко не каждый пришлый человек стремился попасть на шахту. Кроме русских, в забои охотно шли: украинцы, белорусы, татары, башкиры, мордва, поляки, немцы. Конечно, встречались и представители других народов, например, "столыпинские" латышские и эстонские переселенцы, обрусевшие чехи и даже китайцы и греки. Но их можно было по пальцам пересчитать.
По словам бывшего директора шахты "Северная" М. И. Найдова: "В забое работали исключительно русские, украинцы, немцы и татары. Правда, некоторые татары, а еще больше – башкиры, хотели стать коногонами. Тут им равных не было". Американец А. Пирсон, главный инженер Кемеровского рудника в годы АИКа, писал, что те люди, которых принято называть "русскими шахтерами", на самом деле, "это собственно русские и татаро-монголы, то есть татары". В городе в то время было 2 татарских школы, 1 чувашская и 1 американская для детей колонистов.
Хотя в начале 30-х годов в Кемерове находилось более 3 тысяч сосланных казахов – они жили в ауле за Искитимкой – на угледобыче пугливых дехкан не использовали. Равно как и других нацменов из Среднеазиатских и Закавказских республик. Среди инженерно-технических работников, бухгалтеров, разумеется, встречались евреи, однако ни один из них в забое замечен не был.
Работа под землей, где превыше всего ценились сплоченность и взаимовыручка, объединяла людей в единое целое. Православные шахтеры легко находили общий язык с поляками-католиками, башкиры-суниты с немцами-баптистами. В этом смысле, шахтеры самый, что ни на есть, дружный и сплоченный народ.
До сего момента речь шла только о мужчинах-шахтерах. За 300 лет Великого угольного века ни в одной стране мира женщины в забоях не работали. Подчеркиваю, именно – в забоях! Ни в Англии, ни в Германии, ни в Российской империи.
Но у большевиков были свои представления о роли женщин в новом обществе. После того, как великий вождь мирового пролетариата заявил: "Каждая кухарка должна научиться управлять государством", по всей стране началась "трудовая эмансипация". И Кемерово – не исключение.
Вот фрагмент из статьи, опубликованной в газете "Кузбасс" летом 1939 года.
"Жены шахтеров и инженерно-технических работников шахт треста Кемеровоуголь единодушно откликнулись на мероприятия партии и правительства о повышении угледобычи. На прошедших собраниях домохозяек на шахтах треста десятки женщин изъявили желание работать в шахте. Домохозяйка тов. Баталова на собрании жен горняков шахты "Пионер", где присутствовало около 300 женщин, заявила: "Женщины в нашей стране равноправны с мужчинами. Партия и наш любимый вождь и учитель товарищ Сталин создали все условия для того, чтобы женщины в стране социализма были подлинными строителями коммунистического общества. Я первой изъявляю желание работать в шахте и призываю всех домохозяек, имеющих возможность работать в шахте, последовать моему примеру".
Обычно женщины? если устраиваются на работу, то предпочитают трудиться в женском коллективе, а не в мужском. Выбирают такое место, где полегче, чтобы хватало сил и на воспитание детей, и на ведение хозяйства.
Но кемеровские женщины были сделаны из другого "теста". Оказавшись в горняцком городе, эти малообразованные крестьянки преследовали только одну цель – выжить. У них имелось только две возможности: либо выгодно выйти замуж, либо найти хорошую работу.
Шахта представлялась вполне перспективным местом – тут можно было не только иметь приличную зарплату, но и прослыть героем. В 30-е годы по всему городу висели плакаты с изображением веселой девушки в шахтерской робе, с отбойным молотком на плече. "Если женщина – шахтер, то она уже герой!" Вполне естественно, что кемеровчанки, как и подобает слабому полу, легко велись на заманчивое предложение. В 1928 году доля женщин среди шахтеров составляла 3,2%, а в 1936 году – уже 21,2%. То есть каждый пятый шахтер – женщина!
При всей, казалось бы, бесчеловечности кампания по приобщению женщин к горняцкому труду позволила решить острейшую проблему дефицита шахтерских кадров в довоенное время, но особенно – в годы войны.
К концу 1942 года на кемеровских шахтах работали 1314 женщин. Это – 37% от всех рабочих. Из них 321 – в забоях, 78 были взрывниками.
Имена бригадира Валентины Спировой, машиниста электровоза Марии Беликовой с шахты "Северная" и забойщиков Али Альковой и Марии Давыдковой с шахты "Бутовская" не сходили со страниц газеты "Кузбасс". Далеко не каждая мужская бригада могла соперничать с ними. Эти женщины-шахтеры и в самом деле стали героями. Настоящими, а не плакатными.
Сохранились воспоминания горнячки с шахты "Мазуровская" Л. А. Абакумовой, которая честно рассказала о том, как она работала в годы войны.
"Забои, выработки сильно заливало водой. Мы выходили мокрыми на поверхность. Проблема была в том, что мы работали в собственной неприспособленной одежде. Представляете ползающих по выработкам женщин в юбках? Не выполнишь норму – не выходишь из шахты. План, норма – это обязательно… Много было бытовых неудобств на шахте. Меня, молодую девчонку, очень смущала общая с мужчинами мойка. Мылись в небольшой комнатке, толкаясь телами. Потом все-таки привыкла и не обращала внимания на мужчин, как, кстати, и они на нас. За смену так наработаешься, что мечтаешь только добраться домой и выспаться".
Поскольку обитатели Углеграда жили в новой социально-экономической формации, то они стали несколько иными людьми.
Опасная работа под землей порождала чувство некоторого превосходства над представителями других профессий. Приличная зарплата давала ощущение собственной значимости. Всенародная любовь и чиновничья лесть в адрес горняков вызывало в их душах тщеславие. Произошло перерождение, о чем, собственно говоря, и заявлял К. Маркс: "Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание".
Шахтер-трудяга стал представителем пролетарской элиты и самым преданным защитником советской власти. И в этом нет ничего удивительного. Еще вчера бывший копикузовский шахтер жил в бараке, а теперь он получал двухкомнатную квартиру в новом кирпичном доме. Прежде он проводил отпуск дома, а сейчас в санатории. Даже в годы войны ему полагались продуктовые карточки первой категории, такие же, как у начальников высокого ранга.
Власть буквально пестовала горняцкую элиту, награждая ударников труда орденами и медалями, именными часами и портсигарами, отрезами сукна и кожаными ботинками. Рапорты шахтеров о перевыполнении годового плана всегда публиковались на первой странице газет. Их обсуждали на планерках перед началом смены. Ко всему прочему, партия и комсомол охотно пополняли свои ряды угольщиками. Они считались самими преданными и благонадежными людьми. Для шахтеров не существовали квоты на прием в партию как для педагогов, врачей, ученых и прочих интеллигентов, то есть работников умственного труда.
Вот так у советских людей Великой угольной эпохи появилась непоколебимая вера в светлое будущее. Говоря научным языком – религия. Вот так появился могучий советский энтузиазм, о котором мы сегодня говорим с гордостью и романтическим упоением и который и в самом деле был живой энергией масс.
Парадоксально, но тот чудотворный энтузиазм, который охватил людей в полуголодные 30-е годы, (с 1929 по 1935 годы все продукты питания отпускались по карточкам), начисто улетучился в конце 80-х, когда страна вновь оказалась на грани продовольственного коллапса. Вновь жить с карточками и талонами на руках советские граждане больше не захотели. И первыми, кто не захотел "жить без колбасы и мыла" были шахтеры. Не металлурги, нефтяники, машиностроители, а самые преданные советской власти люди – горняки.
Многие историки полагают, что развал СССР начался с шахтерских забастовок летом 1989 года. Все верно. Но также верно и то, что крушение советской империи в аккурат совпало с началом заката Великого угольного века.
Вряд ли те бунтари, которые вышли на площадь Советов с лозунгами о социальной справедливости, полагали, что всего через 10 лет они и еще многие тысячи работников "всесоюзной кочегарки" после закрытия кузбасских шахт останутся без работы.
Кемеровские шахтеры прослыли самыми сильными рудокопами в мире. В начале 30-х годов забойщики Мингелей Шакиро, Шербаков и Бахтигорев обычным кайлом подрубали за смену 25-30 тонн угля. Для сравнения: норма выработки у забойщика с отбойным молотком составляла всего 7 тонн. Пылкие рабкоры, то есть рабочие, которые писали заметки в "стенуху" (стенгазету), призывали забойщиков учиться работать кайлом, а не полагаться на отбойный молоток. "Если техника сломается, ее чинить замучаешься. Простой! Потеря времени! А обушок никогда не подведет", – поучал один из стенгазетчиков. Выемка угля вручную на Руднике в то время составляла 98%.
Но какие бы чудеса работы с кайлом не показывали кемеровские рудокопы, без современного оборудования и технологий им было не обойтись. Так как отечественное машиностроение выпуск горной техники еще не освоило, то врубовые машины ("Суливан"), ленточные конвейеры, электродвигатели, подъемники и даже шахтерские электролампы приходилось покупать заграницей.
Сохранилось интересное свидетельство о том, как внедрялась иностранная техника на шахтах.
"Посмотреть на диковинную американскую машину, подрезающую мощные угольные пласты, собралось много шахтеров. Они с опаской обходили ее со всех сторон, косились на американца-машиниста… Потом пришли тяжелые "Суливаны", и врубовка вошла в шахтерский обиход. Авторитет врубовки на руднике колоссально возрос. Шахты требовали: "Даешь врубовку!" Машины прибывали, и с новой силой разгоралось на шахтах соревнование врубмашинистов".
К 1937 году после модернизации кемеровских шахт удельный вес механизированной добычи вырос до 95% и был даже выше, чем на шахтах Донбасса.
После изгнания аиковских специалистов из Кемерова в 1926 году, советская власть поняла, что поступила опрометчиво и спустя 5 лет завербовала в Западной Европе и США 1500 горных инженеров и техников для работы на кузбасских шахтах. В частности, "американцы" (так в то время называли всех иностранцев) занимались модернизацией шахты "Щегловская 1-я".
"Ударники первой Щегловской будут рапортовать пленуму горкома ВКПб новой победой в проходке шахты, – восторженно писала в 1932 году газета "Кузбасс". – В борьбе за овладение техникой проходки шахт способом замораживания в условиях недостачи материалов и оборудования рабочие и технический персонал шахты Щегловская 1-й совместно с иностранными рабочими и специалистами одержали крупную победу."
В 1932 году в стране развернулось массовое патриотическое движение под лозунгом "Догнать и перегнать в техническом отношении развитые капиталистические страны". Сокращенно – "ДИП". Чуткие к призывам партии кемеровские шахтеры в 1932 году внесли свои коррективы в этот почин. Они поставили перед собой задачу "Догнать и перегнать Рур", самый мощный угледобывающий район в Германии.
Самонадеянные кузбасские стахановцы пообещали, что через 10 лет, то есть в 1942 году, выдадут на-гора 25 миллионов тонн угля. Это было смелое, но абсолютно нереальное обещание. В 1937 году немецкий Рур производил 185 миллионов тонн каменного угля. (Кузбасские угольщики приблизились к этому рубежу только в 2008 году – 183,2 млн. тонн). Не могли увеличить добычу угля ни ежедневные сверхурочные, ни еженедельные бесплатные субботники, ни даже сеть закрытых магазинов и столовых, которые появились на Руднике летом 1939 года. Они предназначались для дополнительного стимулирования стахановцев. Догнать и перегнать Запад не удалось.
Единственное достижение соревнования "ДИП" – это то, что советский словарь личных имен пополнился новыми двойными антропонимами: Догнат-Перегнат или Догнатий-Перегнатий, а для близнецов отдельно – Догнат и Перегнат. Кемеровский ЗАГС зафиксировал по крайне мере 8 случаев, когда родители давали мальчикам имена, которые в буквальном смысле олицетворяли советскую угольную эпоху.
Как и все трудящиеся, кемеровские горняки не просто работали, чтобы прокормить себя и свои семьи, а участвовали в социалистическом соревновании. Во всяком случае, в то время слова "работать" и "участвовать в соцсоревновании" являлись синонимами. Едва ли не все бригады, смены, участки на кемеровских шахтах носили звание "Коллектива коммунистического труда".
Существовали десятки видов массового движения трудящихся. Кроме упомянутого "ДИПа", горняки участвовали в соревнованиях: "Превратим Кузбасс во второй Донбасс", "бригад-миллионеров" (т.е. тех, кто добывал 1 миллион тонн угля в год), в движениях "за экономию и бережливость", "за устойчивый очистной фронт", "Плюс 600"и других починах.
Когда в 1984 году в Кемерово приехали немецкие шахтеры из Северной Рейн-Весфалии, на официальном приеме в обкоме партии они спросили: "Как удается одной бригаде выдать на-гора миллион тонн?" На что главный коммунист Кузбасса Л. А. Горшков хвастливо произнес: "Секрет прост. У нас же есть социалистическое соревнование!" Что это такое – понять немцам было не под силу. Они пришли к выводу, что в Германии можно и без всякого соцсоревнования вкалывать меньше, а получать больше, чем их русские коллеги.
За участие в соцсоревновании шахтеры получали ордена и медали, им присваивалось звания "Героя Социалистического Труда", "Почетного шахтера", "Лучшего по профессии".
Например, в 1948 году, в канун первого Дня шахтера звание Героя соцтруда получил прославленный проходчик шахты "Центральная" Е. А. Бурлов, звание "Почетный шахтер" кемеровчане: Г. Кротова, М. Первушина, Я. Храпов, Ф. Крылов. В 70-е годы звание Героя Социалистического Труда было присвоено бригадирам А. Д. Ракитянскому, И. М. Алисову. Имя первого увековечено в названии улицы, имя второго шахтера носит Дом культуры в Ягуновке.
Вовлеченные во всеобщее социалистическое соревнование, обвешанные медалями, значками и почетными лентами, кузбасские шахтеры, как и многие другие трудящиеся, стали не только говорить, но и думать по-советски. Вот несколько фрагментов из классного сочинения в одной из вечерних школ для шахтеров. Тема – "Что такое счастье?" Учащиеся – люди взрослые, семейные.
Г. Мокропуло (мотористка): "Полная механизация и автоматизация добычи угля намного облегчили труд шахтера. В этом я вижу, конечно, счастье. Нашей шахте присвоено высокое звание коллектива коммунистического труда".
Е. Худяшов (такелажник): "Люди, создающие себе светлую жизнь, борющиеся за мир для всех народов земного шара – самые счастливые люди на земле".
С. Козин (слесарь): "Разве не счастье, что мы живем в стране, строящей коммунизм, строящей мир во всем мире?!"
В. Специанова (ламповщица): "Только лишь труд, принесенный на пользу народу… делают человека по-настоящему счастливым".
Как видим, никто из шахтеров-вечерников не упомянул ни о детях, ни о семье, ни о моральном, ни, тем более, о материальном богатстве. Отсюда можно сделать вывод, что в СССР в период Великого угольного века возник особый вид неоантропа – homo soveticus carbonarius ("человек советский угольный"). Говоря по-простому – советский шахтер.
Само собой понятно, что появление новой пролетарской элиты в горняцкой робе не могло не отразиться на культурной жизни города. В 1949 году кемеровский писатель А. Н. Волошин опубликовал роман "Земля Кузнецкая". Произведение, в котором рассказывалось о трудностях работы кузбасских шахтёров во время выполнения планов первой пятилетки, очень понравилось И. В. Сталину. В 1950 году А. Н. Волошин стал Лауреатом Сталинской премии. Некоторое время роман имел успех у советских читателей и даже был признан классикой соцреализма. Более того, название романа "Земля Кузнецкая" с легкой руки писателя стало крылатым выражением, расхожей метафорой.
Вслед за патриархом кузбасской литературы А. Н. Волошиным многие поэты и прозаики так или иначе затрагивали шахтерскую тематику. Иногда это были очень талантливые произведения, в основном, у поэтов. Иногда – не очень. Кемеровский литератор Рехлов даже написал исторический роман о М. Волкове "Рудознатец".
Время от времени на сценах кузбасских драмтеатров появлялись спектакли по "шахтерским" пьесам местных литераторов: З. Чигаревой, И. Балибалова, Ю. Мирошниченко, А. Волошина. Однако особенного успеха эти спектакли не имели и держались в репертуаре недолго. Постановщики говорили, что пьесы слабые, а драматурги считали, что это артисты никудышные.
Вероятно, из всех кузбасских деятелей искусств чаще всего к шахтерской теме обращались художники. Специалисты говорят, что у каждого кузбасского мастера была хотя бы одна работа, посвященная горнякам. В фондах Кемеровского областного музея изобразительных искусств хранятся десятки, если не сотни интересных произведений, созданных "местночтимыми" кузбасскими классиками: А. Кирчановым, П. Черновым, Н. Вертковым, В. Сусловым, А. Дроздом, В. Треской и другими.
Такое чрезмерное тяготение к шахтерской теме народный художник РСФСР, бывший фронтовик А. Н. Кирчанов объяснил так: "Для меня шахтер – это тот же солдат, который никогда не знает, останется ли он в живых после боя".
Языкастые журналисты объясняют это влечение довольно цинично: "Художник чувствует себя счастливым, когда рисует шахтера, который в это время кайлит уголь".
Как известно, большое видится на расстоянии. Если когда-нибудь, спустя много-много лет, люди придут в Кемеровский музей ИЗО и посмотрят работы местных художников ХХ века, у них не будет никаких сомнений, что эти творения были созданы в Великую угольную эпоху. Они будут с любопытством рассматривать натюрморты с изображением шахтерских "тормозков", портреты суровых людей с чумазыми лицами, пейзажи с видами "лунных" ландшафтов кузбасских карьеров. И кто знает, возможно, они будут испытывать такие же глубокие чувства, как и мы, когда рассматриваем "шахтерские" картины Винсента ван Гога…
В 70-е годы в Западной Европе стали закрываться шахты. Сначала в Голландии и Бельгии, затем в Германии и Англии, а в конце ХХ века и у нас в России. Центры мировой добычи угля переместились в Китай, Австралию, Южную Африку. Производство угля год от года растет, но в мировой экономике он уже не является тем "хлебом промышленности", каким был прежде. "Горючий камень" уступил лидерство нефти и газу.
В тех странах, где прошла реструктуризация, сегодня на месте бывших шахт – музеи. Мне довелось посетить самые известные: Горного дела в Бохуме (Германия), Горняцкой славы (Колорадо, США), "Гвидо" (Силезия, Польша), "Черное золото" (Лимбург, Голландия), "Соверен Хилл" (Балларат, Австралия). Нет смысла рассказывать – как там? Достаточно заметить, что в этих исторических зонах бывает до 1 миллиона туристов в год. Главное другое.
Практически все эти музеи создавалась не тогда, когда под снос пошел последний копер, а как раз во время самой реструктуризации. То есть создание угольных музеев было частью программ ликвидации шахт. Это было очень умное решение, потому что с одной стороны, все, что необходимо для будущего музея – под рукой, имитации не требуются. С другой – появляются новые рабочие места и какая-никакая прибыль. Я уж не говорю о том, что такой музей – это своего рода дань уважения шахтерам и центр патриотического воспитания молодежи.
Кемерово располагает значительным количеством артефактов Угольного века. Имеются несколько памятников: обелиск в честь открытия М. Волковым угольного месторождения (1957), памятник рудознатцу (1968), монумент "Память шахтерам Кузбасса" (2003), скульптурная композиция "Святая великомученица Варвара – покровительница шахтерского труда" (2007) и другие. Но все эти памятники (в честь кого-то или чего-то) имеют к истории Углеграда опосредованное отношение. Постфактум.
В то же время некоторые исторические здания времен Копикуза и АИКа хорошо сохранились и имеют вполне достойный вид. Некоторые нуждаются в реставрации. О том, что Кемерово когда-то был кузбасским центром "угольной цивилизации" напоминают также городские топонимы. Названия 60 улиц имеют шахтерские корни.
Вроде бы сам Господь Бог велел создать в Кемерове музей Великого угольного века. Но…
Когда в городе не осталось ни одной шахты, наверное, пришел черед подумать о том, как сохранить память о Великом угольном веке, подумать о создании в столице Кузбасса нового культурного и научного центра – Музея угля. Причем, музея мирового уровня!
Экспозиция "Шахта", которая сегодня ютится на каких-то жалких 87 кв. м. в подвале кемеровского музея-заповедника "Красная горка", по большому счету, это не музей, а музейный уголок. Закуток какой-то.
Строить здание под новый музей не надо. И дорого, и глупо, поскольку имеется большое каменное здание, в котором работали отцы-основатели угольной промышленности Кузбасса. Бывшая контора "Копикуза" (ул. Гравийная, 40/1) пустует.
Вот если бы нашлась такая золотая головушка и сделала бы в этом здании музей Великого угольного века! Вот это и был бы настоящий шахтерский праздник!