Сергей Колков
Суровая Родина. Нехороший путеводитель Кемерово
Шпион, выйди вон!
Ничего не подозревающего иностранца мы отправляли погулять по городу – посмотреть улицу Весеннюю, от гостиницы «Кузбасс» до Театра драмы. Предупреждали: «Далеко не уходить. Максимум двести метров от отеля. Если подойдёт милиция – приседай на корточки и говори: «Tol`ko ne po golove». Короче, «вышел зайчик погулять, лап у зайца ровно две».
С милицией была специальная договоренность:
– Подходите к америкосу, отдаёте честь – всё по правилам – и: «Предъявите документы». Он вас, естественно, не понимает, приседает на корточки и начинает вопить: «Tol`ko ne po golove». Вы его аккуратно грузите в бобик и везёте в отделение, а там – в «обезьянник». Оформлять не надо, ну, вы это и так знаете, посидит он у вас до утра, а там выпустите, как будто его у вас и не было. Мы его, родимого, прямо у выхода встретим – «примем тёпленького из ваших добрых и сильных лап».
– А вдруг не захочет в бобик?
– А демократизатор вам на что?
– И всё что ли? Чёт слишком просто.
– Товарищ лейтенант милиции, вы до конца слушайте – вопросы, пожалуйста, в конце. Привезли в отделение. Посадите его к тем, кто у тебя есть на данный момент повонючее, – может, машку какую-нибудь взяли или бомжеван «завалялся». Чтобы америкос прочувствовал, чем пахнет настоящая Россия.
– Это можно. И всё?
– Опять торопитесь. Ровно через час ты его за шкварник и к себе в кабинет. Садите на тубареточку, лампу в морду и дальше читаешь ему по бумажечке – вот я вам тут приготовил. Если будет дёргаться – вы его наручниками к этой тубареточке ласково зафиксируй, ну, что я вас учу работать? И так, пожалуйста, каждые три часа. Раза два за ночь успеете.
Специально для этого случая у нас были заготовлены тексты на английском следующего содержания: «Мы знаем, что ты американский шпион. Ты приехал в Кемерово украсть наши военные секреты. Сдавайся, а то хуже будет», написанные для товарища лейтенанта русскими буквами:
– Ви ноу ю ар эн эмэрикэн спай. Ю кейм ту кемерово ту стил аур милэтэри сикрэтс. Гив ап, азервайз ит вил би ворс!
Особенно смешно у товарища лейтенанта выходило «it will be worse». Что-то среднее между русским вором и английской шлюхой (whore), что придавало ещё большей комичности и двусмысленности данной «предъяве».
Менты, естественно, не разумели ни слова по-английски, а туристы – по-русски. Шансов на взаимопонимание сторон у них не было никаких.
– Он тебе будет что-то лопотать, ерепениться, чего-то требовать – там ещё слова будут такие: «эмбасси», «лойе». Это значит, жарко ему – воды просит. Ты ковшичек холодненькой на него сверху плесни – он и остынет.
– Ну что мы, звери, что ли? Гости же города…
– Да ты не переживай, они сюда за этим и едут. Это для них кайф – на контрасте прочувствовать, как они там скучно у себя влачат существование в Америке – везде закон и порядок. Они же проблем вообще не знают – заелись, бадлы. А как он у тебя в «обезьяннике» ночь посидит, запахов ваших втянет, так у него там в Америке такой жизненный тонус попрёт – карьеру сделает, один-другой лям зелени нарубит налегке. Он же тебя век помнить будет и как отца родного благодарить.
– Ну, если для дела надо, то сделаем.
– Всё пучком, утром к шести мы у тебя, заберём клиента, в баньке попарим, водкой помоем – будет сиять, что твоя кокарда!
Конечно, контрагенты среди ментов у нас были постоянные, и всё было на сто раз договорено. Они прекрасно понимали суть дела, но, как говорится, «у самурая нет цели, у него есть только путь». Это был взаимный ритуал: мы плохие парни, они – хорошие. На самом деле, плохие от хороших отличались несильно.
Зарплата в милиции в те годы была невысокая, и рядовой персонал подрабатывал где мог: ночной охраной магазинов и ресторанов, сопровождением грузов. Начальство было в курсе этих «леваков», но, понимая ситуацию, закрывало на это глаза. В бюджете часто не было денег на бензин для милицейских уазиков. Руководство тоже крутилось – решало вопросы на своём уровне.
Кризис жанра случился на Антонио.
В Кемерово приехали по каким-то мебельным делам солнечные беззаботные итальянцы, и Антонио попал в наш водоворот. Славного парня «заказали» свои же.
Всё шло гладко и стандартно до того момента, пока Антонио не увидел майора милиции – Наташу Васильеву.
Ответственный за аттракцион лейтенант Шишкин горевал:
– Не, ну так не интересно. Он прям какой-то железный. Я ему говорю: «Ви ноу юра мэрикэн жпай», а он в ответ – лыбится, – Наташа зашла в кабинет, где сидел почти раскрытый шпион Антонио, за какими-то документами, и он потерял к допрашивавшим его ментам всякий интерес.
Антонио увидел в райотделе милиции русскую женщину потрясающей красоты, а этого не отрицал никто: точёная фигура, русая коса до пояса, грудь на троечку, все дела, и… пропал.
Каждый день после выхода на волю он приходил к зданию райотдела с букетом роз. Наташа его просто тихо игнорировала. Её жизненные планы были прямые, как линейка: карьера на службе – желательно до генеральши, муж-служака и весь пакет привилегий ментовских начальников, короче: квартира, машина, дача. Посему порочащий честь мундира и личное дело роман с иностранцем в них никак не входил.
Букеты роз она ещё как-то переносила с тихой, но крепчающей каждый день к нам ненавистью, но, когда Антонио и два его друга – Фульвио и Алессандро – исполнили во дворе милиции под её окнами серенаду Тото Кутуньо «Mia, mia, mia, mia Donna, donna mia …», её терпение лопнуло.
Нас вызвали на ковёр и сказали прямо:
– Мальчики, или вы, как хотите, но немедленно решаете вопрос с этим «челентано», или вы сами пойдёте в «обезьянник» и надолго. Немедленно! Пошли делать!
Это были уже не шутки, а вполне реальные угрозы. Пока менты твои друзья – это хорошо, но, если враги – хуже некуда. А Антонио было не остановить. Каждое утро он и появлялся у крыльца возлюбленной, и добивался знаков «внимания». Может быть, у них в Италии так и принято искать расположения «дамы сердца», но для кемеровской сторонки это был явный перебор. Вся Кузбасская улица была на ушах. Работа утром уже не шла нигде. Все открывали окна, высовывались, махали какими-то разноцветными полотенцами и наслаждались происходящим, подбадривая певцов: «Браво, Италия! Челентано приехал!»
Нет ничего хуже, чем оказаться между двух огней. С одной стороны – гражданин республики Италия Антонио, который буквально повредился головой, поэтому взывать к его разуму было бесполезно. У итальянцев, как и у грузин, принято: вижу цель, препятствий не вижу. С другой стороны – озлобленные милицейские начальники во главе с нервной товарищем майором, которых этот ежеутренний бардак у райотдела раздражал уже до степени «руки чешутся разобраться». Ну и наша маленькая компания, которая неожиданно для себя оказалась между итальянским молотом и ментовской наковальней.
Нужно было срочно как-то решать этот вопрос. Вечером собрались на экстренное совещание:
– Разговаривать с Антонио как с умным человеком без толку. Он сейчас, как бык на тестостероне, – только что из ушей пар не идёт. Легко порвёт любого, кто встанет на его пути.
– Да, я уже пытался, а он мне: «Донна де ла миа вита!» (итал.: Женщина моей жизни), и баста! С товарищами его тоже перетёр, говорят – пустое дело, он только о ней целыми днями и бредит.
– А давайте его с нашими в баню отправим, там такие девчонки попадаются – как рукой снимет, – предложил случайно попавший на совещание оперуполномоченный по особым поручениям гаишник. У гаишников это вообще был универсальный рецепт на все случаи жизни.
– Молчи, ты, змей «полосатый». У вас всё про одно. Тут совсем другие материи… Европа, вековые культурные традиции! Про Ромео и Джульетту слыхал?
– Нужна какая-то военная хитрость… А если она ему даст… какое-нибудь немыслимое испытание, чтобы он сдулся и понял: ну всё – порожняк…
– Точно! Пусть она ему скажет, например, а переплыви-ка ты через реку Томь, красавчик Антонио, если ты настоящий мужчина.
– Вот прекрасно! Кажется, он и плавать-то толком не умеет. Всяко одной бедой будет меньше, – откуда-то появился даже чёрный юмор.
Утром, вслед за Антонио сотоварищи, которые, пропев на этот раз песню того самого Челентано «Соли»: «Soli ma stretti un po' di più solo io, solo tu» (итал.: Одни – обними меня покрепче, только я, только ты), гордые собой, ушли на работу, мы, вдохновлённые своей изобретательностью, нарисовались в кабинете будущей генеральши.
– Наталья Петровна, есть гениальная идея, но без вашего участия не обойтись! Его нужно взять «на слабо». Мы всё продумали до миллиметра! Выйдите к нему завтра и скажите: «Антонио, сердце своё я отдам только настоящему мужчине. Любишь – докажи. Переплыви через Томь». Он же плавать-то не умеет, мачо итальянский – одни кудри по ветру, вопрос сам собой и решится.
План предусматривал, что Антонио уже немного говорил по-русски и был в состоянии её понять.
– Какую кашу вы заварили! Ну, давайте, попробуем… – она неуверенно, но согласилась.
Вот и появился свет в конце нашего туннеля.
Когда на следующий день Антонио выслушал «приговор», он кротко ответил:
– Хорошо, хочешь – поплыву. Сделаю, как ты скажешь, – и покорно пошёл в гостиницу готовиться к подвигу.
Мы были в шоке: – Антонио, ты же плавать не умеешь!
– Моя любовь не даст мне утонуть!
Ну как с ним поспоришь?
Днём позвонил наш куратор из дома на углу на площади Советов:
– Вы на месте? Сейчас приеду.
Сотрудника КГБ к нам прикрепили с самого начала работы с иностранцами: «Если что-нибудь важное услышите или увидите, нам обязательно сообщите». Мы не считали, что сотрудничать с органами – это западло, и были готовы сообщить, если что, «куда надо», просто сообщать было не о чем. Мешать они нам не мешали, а, напротив, создавали нам в глазах трущихся вокруг гостиницы бандитов имидж людей «непростых».
Ну а что мы могли узнать важное? Был один случай, когда американский гражданин признался «на экскурсии» в милиции, что был завербован аргентинской разведкой, но думаю это мало пригодилось нашим органам госбезопасности.
– Сергей, вы что творите? Вот он возьмёт и утонет в реке, и что? Вас-то в тюрьму посадят – вам там самое место, а мне – погоны снимай. Немедленно прекратите этот цирк! – мы даже не удивились, как товарищ полковник узнал так быстро о нашей смелой идее, ведь мы о ней ему ещё не докладывали, но на то они и органы госбезопасности…
– Товарищ полковник, мы сами в шоке, возьмём всё под личный контроль, ни один волос с интуры не упадёт, обещаем!
– Ладно, головой отвечаешь и, если что, запомни, я не шутил: пойдёшь на нары вшей кормить на общих основаниях – без повышенного комфорта, это я тебе обещаю, – короткий, но убедительный разговор получился.
Всё вдруг стало так сложно, что, казалось, хорошего выхода из этой «русской рулетки» для нас уже нет и не будет.
Пошли к Антонио:
– Слушай, Антонио, она ещё какие-нибудь условия ставила?
– Нет. Только переплыть через Томь.
– Это хорошо. Тогда, если у тебя будет спасательный круг, то ты переплывешь Томь и докажешь, что ты – настоящий мужик. Italiano vero (итал.: настоящий итальянец)!
– А так можно?
– Так нужно! У нас в России есть такая исконно русская традиция. Кто кого обхитрит, тот и самый молодец. Во всех сказках царь даёт Ивану невыполнимые задания, а Василиса прекрасная, ну, есть такая сказочно красивая и умная баба, ищет подвох, как бы их выполнить и не спалиться, то есть не погибнуть, – с перепугу я часто начинал говорить с ним, как с русским, и поправлялся, понимая, что некоторые обороты до него «не доходят».
– Ну, например, Царь говорит Ивану-дураку: «Чтобы завтра твоя жена пришла ко мне не голая и не одетая! Не выполнишь – у тебя голова с плеч, а твоя жена станет моя жена».
– Так можно жена отбирать? – удивляется Антонио.
– Не перебивай. У нас и не такое бывает. Иван приходит домой, плачет, с жизнью прощается, а жена ему: «Не печалься, утро вечера мудренее». Накормила-напоила, спать уложила. Утром разделась догола, накинула на плечи рыбацкую сеть и пошла к Царю – вот она я, не голая и не одетая. Представляешь, как она шла по улицам в этой дольче-габбана лет двести назад? Ну царь, понятное дело, не ожидал такого кидалова и затих на время, то есть признал, что погорячился и был неправ. Это и есть наша «good Russian tradition» (англ.: добрая русская традиция). Короче, у нас так принято.
– Хорошо! – Антонио после истории про царя даже заметно приободрился.
– Ладно, иди отдыхай – собирайся с духом. Бицепсы прокачивай, гребок потренируй, а мы пока начнём подготовку.
Пошли искать спасательный круг. Нашли. Такой настоящий, твёрдый, непотопляемый. Заодно и лодку – для сопровождения.
Круг раскрасили в итальянский триколор – красный, белый, зелёный. Получился прямо символ Италии. И написали на нём признание: «Ti amo!» (ит. – Я тебя люблю!) Про Наташу и что будет с ней в случае успешного заплыва Антонио, мы и вовсе не думали – нас больше волновал товарищ полковник и вполне определённые перспективы. Слов на ветер в том ведомстве не бросали…
День заплыва.
Десять утра. Вода бодрая, +16°C. Точку старта выбрали с Набережной – чуть пониже Острова.
Антонио появился вовремя. Длинные трусы по колено с утками и ананасами, грудь колесом, шерсть стоит дыбом. Везде. В глазах та решимость сражаться за любовь, ради которой можно пойти на всё. Глядя на него, все поняли, что либо доплывёт, либо потонет как герой.
Мы в лёгком треморе – на лодке. Вроде всё под контролем, но, когда крутятся такие колёса любви, немножко не по себе.
На Кузнецком мосту – группа сочувствующих и сопереживающих. Среди них – «два капитана», Виктор Нилов и Владимир Новицкий, спец по особым поручениям ГАИ Владлен Колеватов, почти весь персонал райотдела милиции, сотрудники в штатском и народ из контор на улице Кузбасской, которые «в теме». Собралось человек сто, а то и больше. Наташа, от позора подальше, не пришла.
Антонио помахал руками, поприседал, размялся и уверенным шагом зашёл в воду. Надел круг «Ti amo!» и поплыл.
Как он плыл? Всеми известными человечеству способами, но в основном по-собачьи. Мы следовали за ним по пятам на лодке и переживали за всех: за себя, за него, за Наташу и даже за товарища полковника. Если что-то пойдёт не так – нам всем кирдык и передачки по пятницам.
Пару раз мы подплывали к нему и давали передохнуть – подержаться за лодку. Он спрашивал:
– Так можно?
– Так нужно. Помни, ты же как в сказке.
Мост валялся от хохота. Сто человек скандировали «Антонио – чемпион! Италия, вперёд! Давай, Челентано, плыви!» Автомобилисты не понимали, что происходит, но тоже включались в движуху, сигналя на всём мосту. Новицкий хотел прыгнуть с моста в поддержку итальянца с бутылкой вискаря, но Нилов его остановил. Кто-то принёс новогодние хлопушки и петарды. Казалось, что все городские сумасшедшие Кемерово по каким-то необъяснимым причинам в этот день сошлись на Кузнецком мосту. Хохотали, размахивали снятыми рубашками, прыгали и танцевали. Когда Антонио проплывал под опорами, вся толпа сочувствующих, не глядя на автомобили, ломанулась к другой стороне моста. Мост вздрогнул, но не сдался.
Антонио доплыл. Где-то ниже Горелой горы он коснулся берега. Мы приняли его дрожащего, но счастливого, на лодку.
– Я смог?
– Антонио, ты лучше всех. Мы гордимся тобой! – у меня выступили на глазах слёзы умиления.
– Теперь она моя?
Ответа у нас не было. Хотелось ему сказать: «Твоя, твоя, ещё пожалеешь».
Обтёрли – растёрли, налили всем коньку, привезли в гостиницу, спать уложили.
Вечером к нему пришла Наташа. Что там у них было, я не знаю, но сейчас они живут в Италии, двое детей, все дела.
На следующий день к Кузбассу приехала чёрная Волга с «особенными номерами».
– Пацаны, ну выкрутились, ну молодцы! Профессионалы! Но больше – всё! Ваши дела с ментами закончились. Приказ сверху.
Вы бы стали спорить с товарищем полковником? Мы – нет. А жаль, только руку набили… Такая «тема» наметилась! Ну ладно, про русскую баню он нам ничего не говорил.
С лёгким паром!
Эх, баня! Для русского человека такое же святое место, как дом родной. А для сибиряка – тем более. Это отдых души и праздник тела. Кто не ходит у нас в баню? Только те, кому по здоровью нельзя, да и те ходят, но готовят себе баню помягче.
Баня очищает тело, лечит душу, отвлекает от суеты. В бане все равны – и стар и млад. Хотя вот старообрядцы, например, считают, что бабам баня не помогает – каждую субботу, опосля бани, они бьют своих баб. Не избивают, конечно, но отвешивают по хорошей такой затрещине. Чем же их женщины так провинились? Оказывается, ничем, просто эти ребята откровенно верят, что у женщин за неделю за ушами скапливаются черти, свисают прямо гроздями. Ни молитва, ни баня их от чертей не избавляет, так что приходится их стряхивать хорошей оплеухой! В чём-то я с ними согласен.
Всякий иностранец, который приезжал в Кемерово, был наслышан о настоящей сибирской бане, и конечно, многие мечтали её испробовать. Как же это – побывать в Сибири и не попариться в баньке?
Представления о нашей бане у всех были разные, но общие в одном – они вообще не понимали, что это такое.
Вы удивитесь, но большинство южных европейцев – испанцы, итальянцы, греки – никогда в своей жизни не ходят в баню, ни в общественную, ни в частную. Моются они в душе и в ванне, на крайний случай – греются в сауне фитнес-клуба. И всё!
Наш туристический буклет гласил: «Welcome to kulichki Siberian banya!» (англ.: Добро пожаловать в сибирскую баню на кулички!) Именно в баню, а не в сауну. Сауна – это что? Цивилизация, стерильность и порядок. Сибирская баня – не про это. В ней, как и в нашем характере, должна быть доля сумасбродства.
В зависимости от пожеланий клиента, бюджета и нашего настроения, у нас было несколько вариантов развития сюжета. Заметьте, все нижеизложенные сценарии были вне стереотипов иностранцев о 90-х в России «из нашего кино» – никаких повизгивающих девиц, водки рекой и горячего секса вдоль и поперёк. Хотите жарить и жариться одновременно, это вам не к нам. Мы были за банное целомудрие. Пришёл в баню – парься!
Итак, начнём.
Первое предложение: общественные бани на благо всех и каждого.
В Кемерово было несколько общественных бань. Работали они по графику: по чётным мужской день, по нечётным – женский. Или наоборот. В сущности, все они были примерно одинаково «убитые», и тащиться за экзотикой из центра куда-то в Кировский было бессмысленно. Поэтому мы «засидели» баню на Весенней.
Уже сам по себе факт похода в общественную баню был для многих иностранцев культурным шоком. Мы никогда не брали элитных номеров, пропитанных атмосферой многолетнего блуда. Только целомудренная общая баня! Привычная нам до глубины души родная обшарпанность была для них откровением о неприхотливости русской души. Голимую нищету они принимали почти что за национальную идею «простоты помыслов». Ну почти что как у самураев. Один из них сказал мне после банных процедур: «Только теперь я понял о чём писал Достоевский. Вы – русские – не отвлекаетесь на мелочи быта. Ваша мысль не ходит по земле, а летает в небесах».
Банные интерьеры были весьма живописны. Ничего подобного они в своей стерильной забугорной жизни не только не видели, но и представить себе не могли: безродная метлахская плитка на полу и разносортные стёкла в окнах, дородная банщица за шторкой, которая привычно ходит туда-сюда: «А чё я тут не видела?», завсегдатаи со своими побитыми домашними вениками, торчащими из портфелей, жестяные шайки-лейки, тяжёлый клубящийся пар, публичное раздевание догола и бесстыдное хождение среди других человеков из Кемерово – для многих это было шоком, особенно для женщин.
Некоторым начитанным казалось, что каким-то фантастическим образом они попали во времена НЭПа и Зощенко, год этак в 1925-ый. Да и правда, в наших кемеровских банях с тех пор мало что изменилось, только раньше в гардеробе выдавали бумажку с верёвочкой, а сейчас – железный номерок с дырочкой.
– Мне стыдно! Я не могу остаться голой, – говорила итальянка средних лет нашему гиду-переводчице.
– Ничего страшного, тут же все женщины! – успокаивала её Надя.
– Всё равно стыдно.
В простыне наша туристка ходила в парную, мылась, прикрывая себя от других нагих тел, и только к концу бани смогла немного расслабиться и частично её спустить.
Сложнее всего было с группами. Туристы разбредались по бане, и как понять, где свой, а где чужой? А порядок требовал постоянного контроля над ситуацией, помните, как в анекдоте: «Пошёл Терминатор в баню мыться. Уронил мыло – нагнулся, чтобы поднять. И тут сообщение системы: “Обнаружено новое устройство!”» Бывало и такое, что в кемеровских банях встречались солидные дядьки, которые предлагали новичку потереть спину – положат на лавку и давай его тереть в интересных местах… Не знаю, как в женских отделениях, а в мужских глаз да глаз!
Чтобы собрать «своих», мы испробовали разные варианты: кепки из газеты, ленточки на запястье и на шею, повязки на лоб – ничего не помогало: размокало, терялось и смывалось. Придумали! Писали на спине несмывающимся маркером «кодовое» слово, чтобы было сразу видно, где свой, а где чужой. Представьте, идёт по бане здоровый голый детина, а на спине – «ВАСЯ». Потом стали шутить и как-то раз написали «ПИВА – нет!».
Выйдем из бани, чаю напьёмся, все румяные, счастливые. Хорошая работа, но скучная.
На второе – общественные бани для продвинутых.
Если мы видели, что клиент более-менее подготовлен к походу в настоящую сибирскую баню, то наступало самое время пошалить. Идеальный вариант, если он слегка понимал по-русски. И, кстати, таких было немало. Но если нет – переводили как синхронисты. В понимании деталей и была вся суть розыгрыша.
Всё как обычно – общественная баня на Весенней. Долго выбираем у банщицы веники, взвешивая и тряся ими в руках, примериваясь как будем хлестаться, спрашиваем о свежести пива, короче, готовим подводку и создаём «атмосферу». Под конец контрольный вопрос:
– А мишка на этой неделе заходил?
– Обещал зайти, но ещё не был, – банщица, наш человек, хохочет.
– Ну, передавай ему привет!
– Обязательно передам, – подмигивая, отвечает она.
– Сергей, а что, в баню ходит медведь? – встревоженно спрашивает наш клиент Андреас.
– Да нет, это шутка такая кемеровская, не бойся, – успокаиваем мы его.
Заходим в моечную, раздеваемся, заворачиваемся в простынки, принимаем пивка для рывка и в парную. Первый заход: погрелись, запарили веник. Второй – слегка похлестались. Клиент уже готов – баня ему, как дом родной. Подышали, потрещали. Третий на расслабоне. Залезаем на полок, доходим до кондиции, в этот момент открывается дверь в парную и заходит… медведь (наш человек, переодетый в дорогой костюм медведя).
Чувствую, как у Андреаса волосы зашевелись в подмышках, и шепчу ему:
– Только не двигайся. Он иностранцев за километр чует. Притворись мёртвым, авось пронесёт, – медведь устраивается и пыхтит на нижней лавке. Всё-таки сидеть в костюме медведя в парилке – это не самый лёгкий хлеб, хотя в первые минуты артисту внутри костюма даже прохладнее, чем нам на полкé. Сидим. Шепчу дальше:
– Умоляю, не шевелись. Он чужаков на дух не переносит. Сожрёт и глазом не моргнёт, – турист сидит прямой как палка и только косится в сторону медведя, не поворачивая головы.
Сидим дальше. Мишка встаёт и, похлопывая себя лапами по бокам, рычит что-то победное. В банном тумане большой парилки совершенно неразличимо, что это маскарад. Если бы я не знал, что медведя зовут Андрюша Перепелица, я бы и сам в него поверил.
– Главное – запах! Постарайся не потеть, – тихонечко говорю ему прямо в ухо. Несчастный уже весь покрыт сеточкой капель тяжёлого пота, и моё невыполнимое условие ещё больше округляет его квадратные от ужаса глаза.
Всё, время вышло. По регламенту артист может находиться в парной не более 3-х минут. Медведь встаёт с лавки, шумно встряхивается, натурально фыркает и выходит. Андреас как тряпочка оседает на полок и делает выдох облегчения: «Уфффф!»
Удивительно, что завсегдатаи бани, которые сидели в парилке рядом с нами, абсолютно не удивлялись появлению медведя, как будто бы это и взаправду в кемеровской бане заурядное дело – попариться с косолапым. Все сидели чин-чином – ну, подумаешь, медведь зашёл. Причём это были не наши статисты – таких денег и возможностей привлечь массовку актёров для розыгрыша у нас не было. Удивительный сибирский характер!
– Пойдём, пойдём дорогой, – нежно придерживая под локоток, вывожу Андреаса из парилки в моечную. Медведя уже и след простыл.
– Сергей, что это был? – чуть отойдя от шока спрашивает он.
– Медведь местный. Мы же тебя предупреждали! – насколько могу спокойно и бесстрастно отвечаю я. Поверьте, видеть это лицо и не рассмеяться – это лучший тест на наличие великого чувства самообладания.
– Какой медведь? – в его голосе полное отчаяние.
– Как какой? Я ж тебе говорю – сибирский, наш кемеровский, местный. Да он неопасный! Ну, было дело, как-то раз руку одному мужику откусил, так он сам к нему с пивом лез: хлебни, косолапый, да хлебни, косолапый. Вот и отхлебнул он ему по локоть.
– Серг-е-е-й, – раздаётся уже почти как стон.
Да, будет ему что рассказать в своей Греции о нашем «суровом» Кемерово.
Третий вариант – для бывалых.
Те, кто были крепки духом и телом и как нечего делать пережили общественные бани города Кемерово, получали особенное предложение: «А не хотите ли вы попариться в баньке по-чёрному?»
Конечно, они хотели! И такое им не забудется никогда.
Искали мы такую подходящую баню долго – то место хорошее, да всё новодел, то баня старая, колоритная, а стоит непонятно где. А нам нужна была – идеальная как в сказке. Такая, чтобы на берегу Томи недалеко от Кемерово, с видом на речку да подальше от деревни – мы же любители нырять голыми в реку зимой и летом – и, естественно, чтобы «с историей» – настоящая деревенская, где каждая половица ещё Колчака помнит.
Нашли такую в Елыкаево. Хозяин – одинокий дед, жил на самой окраине деревни, и была у него на берегу Томи такая старая-престарая баня, что была она вся чёрная-пречёрная. Бревенчатая, из круглого бруса, с крышей коньком. Сверху – вырезанный из дерева такой же чёрный петушок, на стене пред входом в баню – три подковы. Дед объяснил, что «первая на защиту от огня, вторая – от гнева небесного (так он называл молнию), а третья – на всякий случай».
Было ей, наверное, лет сто, а может и больше. Дед говорил:
– Да мы с ней ровесники, только она меня в два раза старше.
Потолок низенький, даже я при моём среднем росте входил в неё пригибаясь, а здоровые немецкие дядьки – так те чуть ли не вползали. Небольшой предбанник – метра два на три, моечная и сердце бани – парилка; сбоку пристроена небольшая стайка – раньше там хранили дрова, а теперь она пустовала. Полки́ – из толстенной кедровой доски, тоже чёрной-пречёрной, вода из реки – в пузатой дубовой бочке, стянутой двумя обручами.
Окошки малюсенькие, да с таким мутным стеклом, что точно видно только одно – день снаружи или ночь. До нас электрического света в самой бане не было – сам дед парился только днём или вечером, объясняя это по-своему:
– Ночью в бане мыться – чертям спину мылить, не заметишь, как хвостатый подкрадётся, да запарит тебе вусмерть, а мне ещё жаниться охота есть.
– Дед, ну ты хоть сфоткался бы с чёртом, что ли. Продали бы задорого в Москву в какой-нибудь журнал, – подначивали мы его.
– Смейся, смейся, а вот окатит чертёнок твой пирожок кипяточком – сразу вразумишься, – видимо, у деда был какой-то негативный жизненный опыт в бане после полуночи.
В деревне деда называли «волосатым берендеем». Почему берендей – не знаю, но шикарная борода у него действительно была, подтверждаю. В деревне всегда принято давать такие прозвища тем, кто живёт на краю, – колдун, ведьма, знахарь.
Отношения с дедом у нас сложились прекрасные – шумных девок мы к нему в баню не возили, водку не пили, деньги за постой платили исправно. По нашим условиям мы могли привозить попариться и мужчин, и женщин, но чтобы без «озорства».
На банном чердаке дед хранил берёзовые веники, которые самолично ломал и вязал. У местных принято вязать ручку веника, разделив её бечёвкой на две части, – получается «восьмёрка», символ бесконечности. Веник венику рознь! Иной раз купишь веник – вроде и красивый, и душистый, и мясистый, а запаришь и начнёшь хлестаться – он к середине уже весь и опадёт: одни голые прутья на концах, хоть в школу сдавай для воспитательных целей. Наука о вениках – это не только знать время, когда правильно ломать, но и как распознать нужную берёзу и те ветки, откуда она «отдаст» банный дар, веник.
Веники у деда были высшей категории – такие нестыдно и в Европу послать как самый лучший сувенир из Кемерово. Спрашивали его:
– Дед, расскажи, а как правильно веник заготовить?
– У-у, это запросто, вяжи его лет двадцать подряд – вот и будет тебе наука, – дед затягивается цигаркой-самокруткой и выдыхает густой самосадный дым.
– А покороче?
– Покороче не выйдет. У меня с каждой берёзой контрáкт (на букве А он делал сильное ударение) по-свойски. Я же их всех вот с таких годиков знаю, – он показывает себе рукой по пояс.
Баня была такая старая, что уже «вросла» одним краем в землю и от этого немного покосилась. Вид у неё был, как у типичной избушки «на курьих ножках», только что не кудахтала и не курила.
Атмосфера в ней была «серьёзная». Заходишь и сразу чувствуешь – пропарено, прогрето всё вдоль, вглубь и поперёк многими поколениями. Доски никто никаким лаком ни разу не покрывал, а отполированы они были исключительно «естественным» путём. Сам дед мылся и парился без электричества – зажигал свечи при пасмурном небе, но для нас провёл лампочку Ильича – купил самую маломощную ватт в двадцать пять. А нам больше и не надо было – чем хуже, тем лучше.
Клиент созрел. Отсылаем к деду гонца – затопи-ка, дед, баньку к такому-то времени. Дед раскочегарит печь, приготовит веники, напитки по сезону – летом нацедит прохладного квасу, а зимой заварит свой самосборный чай. В общем, всё по заведенному веками деревенскому порядку.
Городской чай ни чёрный, ни зелёный дед не признавал – собирал душицу, мяту, зверобой, бадан, смородину, малину, ещё какие-то дары леса, только ему и известные. И особенно ценил иван-чай. На его основе и заваривал чаёк, добавляя что-нибудь для букета под настроение:
– Сегодня, ребятки, заварил вам Ивашку да добавил к нему Машку. Сверху смородиной приправил да зверобоя добавил, – это означало, что дед заварил иван-чай с душицей, а потом, когда первые дали навар, добавил «верхние» ноты – кинул в заварочник смородинового листа и щепоть зверобоя.