Сергей Колков
Суровая Родина. Нехороший путеводитель Кемерово
Сало для беззубых
Два старика беседуют на лавочке в доме престарелых:
– Меня вчера внук спросил, что я делал во время сексуальной революции.
– Ну и что ты ему ответил?
– Сказал, что меня практически сразу взяли в плен и так до сих пор и не освободили.
Скандальный фарс в двух актах
Железнодорожный вокзал, пр. Кузнецкий, 79
Железнодорожный вокзал начал свою работу в 1964 году. Вокзал состоит из трёх корпусов, соединённых воедино. Центральную часть выделяют высокие панорамные окна и козырёк. В 2006 году по поручению губернатора Тулеева на площади возле здания вокзала был установлен памятник паровозу.
Несправедливо считается самым бесполезным зданием в Кемерово. Хотя понять логику строительства такого масштабного сооружения на тупиковой железнодорожной ветке затруднительно. Возможно, бюджет на такие объекты был отраслевым и решение принималось совсем по другим правилам, чем для социально-культурных проектов.
Глава 1
6 ноября 1990 г., примерно около восьми часов вечера, на привокзальную площадь Кемерово приехал бортовой грузовик, в кузове которого сидело около двадцати разновозрастных мужчин. Одеты они были кто во что, но у всех на груди красовался пышный красный бант. К борту грузовика проволокой был прикручен загрунтованный красной краской лист фанеры, на котором большими белыми буквами не очень твёрдой рукой была выведена надпись: «Вся власть – трудящимся!» Рисовали агитку явно впопыхах, поэтому кое-где белая краска потекла, образуя снежные «слёзы».
В ноябре темнеет уже рано, поэтому дежуривший на площади милиционер, который в этот момент кушал куриный шашлык у выстроившихся по периметру стоянки ларьков «новых» кемеровчан, сначала не придал данному событию большого значения.
Один из приехавших, видимо предводитель, первым спрыгнул на землю и скомандовал остальным:
– Товарищи, выгружаемся! Наша цель, как указал вчера лидер военно-патриотического клуба «Аврора», – захват главных объектов города. Нам достался вокзал. Подождём вторую машину – она где-то подотстала, и вперёд на штурм!
Остальные участники, как горох, весело попрыгали за ним на землю и окружили его плотным кольцом.
Милиционер, до которого наконец-то дошло, что происходит что-то противоправное, а значит, с риском для жизни, боком тихонечко нырнул в щель между ларьками и стал оттуда осторожно наблюдать за развитием событий, стараясь ничем не выдать своего присутствия.
Агрессивные незнакомцы в это время сломали деревянный забор, ограждавший палисадник у вокзала, прикатили откуда-то старые автомобильные покрышки и сложили из всего этого хлама две кучи слева и справа от входа на железнодорожный вокзал, которые мгновенно занялись густым чёрным дымом.
Из коммерческих ларьков, привлечённые внезапно появившимся вонючим запахом горелой резины, который ветер гнал как раз в их сторону, высыпали наружу продавцы. Сначала они не без боязни стояли поодаль от полыхающих костров и смотрели на происходящее с удивлением. По духи времени все подумали, что это, наверное, рэкетиры подожгли в воспитательных целях какой-то ларёк, но дело оказалось в другом. Один из них всё-таки отделился от группы наблюдающих и осмелился подойти к загадочным людям у костров.
– Мужики, а что происходит-то? – осторожно спросил он.
– Не видишь, что ли, революцию делаем! – ответил ему рослый гражданин на вид лет сорока в тёмно-серой ватной телогрейке с цветущим на груди красным бантом, как и у всех остальных.
Милиционер, услышав донесённое до него вонючим ветром слово «революция», понял, что это точно не рейдерский захват вокзала и не бандитская стрелка, и принял единственно верное решение – ещё глубже забиться в узкую щель между ларьками.
Продавцы киосков, напротив, убедившись, что разборок за контроль над богатой привокзальной площадью не намечается, уже гораздо смелее стали подходить к кострам и задавать странным людям уточняющие вопросы:
– Какая революция? Кого свергать то будете?
– Вы что не в курсе? Вчера по телевизору передали, что берём почту, телеграф, мосты. Мы с КШТ (комбинат шёлковых тканей), нам достались вокзалы. Ну вы даёте, чуть не проспали революцию! – крепкий мужик в коричневом пальто с красным бантом на каракулевом воротнике усмехнулся, поражаясь неосведомлённости ларёчников.
– А кто возглавляет ревсовет? – один из интересующихся был явно из «образованных».
– Вчера по телеку с площади Советов репортаж был, там командир из военно-патриотического клуба «Аврора» выступал и весь план подробно разъяснил – кто что берёт и где потом собираемся. Скоро подъедет полевая кухня и накормит всех кашей, вы не расходитесь, товарищи!
– А дальше-то что?
– Дальше? Дальше все двинемся на площадь Советов – и пойдём брать обком партии, как наши деды-матросы в 1917-ом Зимний дворец, – в это время на площадь приехал второй грузовик уже с другим плакатом на борту: «Наше дело правое – Победа будет за нами!», также битком набитый «красными бантами», и революционер утратил интерес к продолжению беседы с не понимающим очевидные вещи ларёчником:
– Здорово, братки! А мы вас уже заждались!
У костров снова появился предводитель, который куда-то отходил, наверное – позвонить. Вид у него был суровый и решительный:
– Товарищи, итак, все в сборе. Оставляем у костров часовых. Смирнов и Шмидт – вы охраняете. Остальные – за мной, на штурм вокзала.
Он подтянул ослабший пояс своей длинной кожаной куртки из скрипучего китайского дермантина, поправил такую же вонючую чёрную кепку «Мао-дзи» и решительным шагом Спартака двинулся к высоким входным дверям. Остальные – хаотичной гурьбой за ним, отважно, но почтительно не опережая его.
На вокзале никого не было. Гробовую тишину большого пустого зала нарушил только топот шагов самих революционеров. Единственный поезд, который приходил в Кемерово, был утренний, а всё оставшееся время жизнь здесь протекала только в ресторане. У входа за столом ветхой кучкой сидела древняя бабка, замотанная в коричневую пуховую шаль, к которой и направился предводитель:
– Мамаша, мы революционный комитет – пришли брать в свои руки вокзал. Где начальник?
– Дак нету его давно. Он как утренний поезд встретит, так сразу и домой – жена у него молодка. А чё ему тут торчать?
– Ключи от его кабинета есть?
– А как же. Вот, пожалуйте, туда идите, – бабка показала направление к кабинету и протянула ему ключ, нутром сразу сообразив, что её дело «маленькое» и вставать грудью на защиту охраняемого объекта ей нет интересу.
– Товарищи, за мной, – предводитель, окрылённый пониманием момента широкими народными массами в лице бабки-сторожихи, расправил плечи и двинулся широкими шагами вглубь вокзала.
В кабинете начальника было почему-то не натоплено, а прохладно и сыро. При входе в него сразу становилось понятно, что его хозяин горит не на работе, а в каком-то другом, гораздо более уютном месте. Стандартный набор руководителя без причуд: стол, к нему приставной, стулья, чёрный кожаный диван, два таких же кресла, серый шкаф с папками, в углу – дорогой японский телевизор и треногая вешалка.
– Не трожь бутылку. Мы – революционный пролетариат, а не мародёры. Петров, включи телевизор, – предводитель моментально пресёк попытку одного из соучастников взять в руки красивую тёмно-зелёную бутыль с заграничным коньяком Napoleon.
Тот, кого он назвал Петровым, быстро нашёл пульт и переключил телек на второй канал – местное кемеровское телевидение. Все собравшиеся в кабинете мигом затихли и впились взглядами в экран. По телевизору шёл показ концерта танцевального коллектива «Шахтёрский огонёк» – мо́лодцы в красных косоворотках задорно отплясывали вприсядку, а стоящие в сторонке девушки в сарафанах и кокошниках оценивающе смотрели на них с явным женским интересом.
После минутной паузы предводитель, нахмурившись, произнёс:
– Не понял, ну и где же революция? Наверное, щас прервут важным экстренным сообщением о ходе восстания, – и они продолжили смотреть на эротические танцы в местном целомудренном исполнении, ожидая от телевизора появления руководящих указаний «что делать дальше».
В этой тишине прошло минут десять, но товарищи из военно-патриотического клуба «Аврора» почему-то медлили, и предводитель принял единственно правильное в этой ситуации решение:
– Нужно срочно послать гонцов на площадь – может быть, все уже там? Карпов и Сванидзе – дуйте в центр, проясните обстановку!
– Есть, товарищ Антонов, – его впервые за сегодняшний вечер назвали по фамилии.
– А мы пока захватим автовокзал, – он решительно поднялся со стула, показывая, что главное сейчас – это активные действия, а не бестолковые ожидания перед телевизором.
Милиционер в этот момент как раз собирался покинуть своё укрытие, видя, что на улице осталось только двое часовых, которые безобидно курили и мирно беседовали, но увидев идущую в его сторону только что вышедшую из здания вокзала группу великовозрастных хулиганов, мелко перекрестился, втянул, как осьминог, всё своё тело назад в спасительную щель и почти слился со стеной ларька. Они прошли в метре мимо него в сторону автовокзала, к счастью, не обратив внимания на этот свет разума между ларьками.
Обшарпанное здание автовокзала было закрыто. Последний рейс уехал на межгород где-то около семи часов вечера, и администратор, быстренько проверив, заперты ли все окна-двери, убежала домой. Ночного дежурного здесь давно уже не было – экономили на всём. Свет внутри не горел, и, подтверждая, что там точно никого нет, на дверях висел тяжелый навесной замок.
– Вот те на, ну и как же мы будем его брать, если он закрытый? – озадаченный предводитель достал мятую сигарету, закурил и задумался. К такому повороту дел он был не готов. – Двери ломать нельзя, это будет уже не захват, а разбой какой-то. Ладно, пойдёмте назад на железнодорожный, дождёмся новостей от товарищей из центра.
Через полчаса вернулся посланный на разведку в центр Карпов, а его напарник – Сванидзе свинтил по пути на вокзал домой, сославшись на внезапное расстройство в животе:
– Николай Иванович, на площади никого нет, там только один Ленин стоит.
– Как же так? Коксохимовцы же должны были взять главпочтамт, а прогрессовцы – перекрыть мосты. Я же сам слышал, своими ушами! Ничего не понятно, – со всех сторон послышались поддерживающие его одобрительные возгласы. Действительно, не только он один, но и многие другие видели по телевизору выступление на площади Советов окружённого соратниками руководителя военно-патриотического клуба «Аврора», который предельно чётко сообщил план действий в Кемерово работникам крупных промышленных предприятий в ночь с 6 на 7 ноября 1990 г. Корреспондент потом ещё уточнил: «Как быть со штурмом Зимнего дворца, ведь его нет в Кемерово?», а матрос в бушлате и бескозырке не раздумывая срезал:
– Будем брать здание обкома, другого выхода у нас нет!
Соратники по революции начали потихоньку исчезать из кабинета – кто попить, кто в туалет или покурить. Через полчаса Николай Иванович Антонов сидел в кабинете начальника вокзала совсем один, глядя пустым взглядом своих, когда-то ясно-голубых, а теперь выцветших глаз в телевизор, где пляшущих с огоньком шахтёров сменил фильм про бегущих на штурм Зимнего дворца матросов. Он закрыл кабинет на ключ и пошёл к выходу:
– Мамаша, там всё в порядке в кабинете, не переживай – не намусорили.
– Иди-иди, сынок, с богом … – напутствовала его старуха.
Костры на улице перед входом уже догорели, и охранявшие их самопальные бунтари разбежались по домам, а ларёчники вернулись к своей обычной спекуляции в мигающие, как китайская цветомузыка, железные киоски. Милиционер, видевший, как мирно расходятся революционеры, окончательно осмелился и полностью вылез из своего укрытия. Теперь он, не таясь, стоял у одного из них с надписью «Неоновый свет» и нервно курил. Вдруг он заметил выходящего из здания вокзала одинокого «предводителя» пролетариев, на секунду задумался и рысью бросился к нему, сообразив, что наконец-то настал и его «звёздный час» – ему выпал шанс задержать опасного государственного преступника.
Глава 2
Полковник Звягин сидел в своём кабинете в здании областного управления КГБ по Кемеровской области и размышлял:
«Надо же так, перед таким днём – 7 ноября – и такой казус приключился. И ведь не просто на главной площади Кемерово, а прямо напротив нашего крыльца. Тьфу, стыдоба-то какая! – хотя всё вокруг и так шло куда-то не туда и не так, как нужно, – День Великой Октябрьской социалистической революции оставался важным государственным праздником. – Распустились все, распоясались. И главное – эти телевизионщики. Кретины! Приехали, осветили, взбаламутили народ!»
Он, наверное, уже сотню раз просмотрел запись с площади Советов, в которой какой-то короткостриженый тип в бушлате и бескозырке с лицом торговца гвоздиками на рынке, явно издеваясь, толкал речь про то, как рабочие кемеровских предприятий «в шутку» возьмут в ночь на 7 ноября важные городские объекты. Про «шутку» не все поняли, т. к. инициативные телевизионщики пустили материал в вечернее время прямо в выпуске новостей – и вот, пожалуйста, на вокзале произошла чуть ли не попытка государственного переворота: «Чушь собачья, конечно, но информация уже дошла до Москвы, и генерал требует результатов в расследовании».
Умудрённый опытом чекист закурил дорогую американскую сигарету, положил на стол ноги в шикарных ботинках западногерманской фирмы Саламандер и продолжил логические построения:
«Итак, проанализируем ещё раз факты, которые нам известны.
Во-первых, какие-то ряженые, называющие себя военно-патриотическим клубом “Аврора”, 5 ноября 1990 г. собрались на площади Советов и устроили маскарад на тему Великой октябрьской революции: длинные кожаные пальто, бушлаты, бескозырки. При этом их главарь, некто Гена Хришовец, обратился к рабочим Кемерово с призывом захватить в ночь с 6 на 7 ноября важные городские объекты: телеграф, телефон, пивной бар и зачем-то вокзалы до кучи.
Во-вторых, никто ничего об этом клубе ни до 4 ноября, ни после не слышал.
В-третьих, эти “убогие” обзвонили местное телевидение и пригласили их на площадь. А эти идиоты зачем-то приехали и так сняли репортаж, что многие граждане подумали, что это реальный призыв, а не чья-то глупая шутка. Новость разошлась до другим местным СМИ и быстро улетела в Москву.
В-четвёртых, лица, заснятые на видео, проверили по картотекам – ничего. По ориентировкам – тоже тишина. Ну так же не бывает, чтобы абсолютно никаких зацепок. Кто такие? Откуда? Опрос свидетелей из соседних зданий не дал никакой полезной информации.
В-пятых, никаких контактов – телефонов, адресов и прочего – они журналистам не оставили, а сами после этой записи рассеялись, как дым.
В-шестых, кому это выгодно? Да, в сущности, никому. Может быть, это артисты какого-нибудь театра развлекались? Нет, невозможно, у нас в театрах служат люди ответственные и приличные. Кемерово – это вам не Москва.
Печально…»
Иван Николаевич тяжело вздохнул и проговорил вслух:
– Посмотрю-ка я запись ещё раз, может быть, я что-то упустил, – он включил видеомагнитофон и на третьей минуте неожиданно для себя заметил, как на заднем плане промелькнуло знакомое лицо. Отмотал самую малость назад и поставил на паузу. Чуть поодаль от группы митингующих, вдоль здания за трибуной шёл куда-то по своим делам невысокий давно не бритый молодой человек в лёгком коротком сером плаще, одетый явно не по сезону. Он чем-то походил то ли на интеллигентного грузина, то ли на не выспавшегося еврея. Проходя мимо митингующих, он растерянно обернулся, улыбнулся, посмотрев на них, и попал прямо в камеру телевизионщиков. Лицо его было явно знакомо полковнику:
– Вспомнил! Это же Гришковец. Евгений. Он у нас проходил по делу лётчика майора Конева, которого все видели на театральной площади с волокущимся парашютом и который потом как сквозь землю провалился. Ну, вот и зацепочка образовалась.
Иван Николаевич набрал на дисковом телефоне три цифры и гаркнул в трубку:
– Васильев, срочно ко мне.
Буквально через несколько мгновений на пороге его кабинета появился образцовый со всех сторон сотрудник органов – лейтенант Васильев:
– Товарищ полковник, по вашему приказанию…
– Андрей, помнишь дело майора Конева, когда мы месяц не вылезали с работы? Там ещё важным свидетелем проходил такой мутный тип – Гришковец. Срочно его ко мне!
Евгений был весь в мыслях о постановке своего первого спектакля в Доме художника – «Мы плывём» и сам плавал где-то высоко в облаках. Всё было почти готово, но тут появилась дурацкая мысль – ввести в спектакль женскую роль. Ребята перестарались и вместо одной притащили целых трёх дебютанток. Это было слишком. Двум из них сделать бы «баба с возу», но все три упорно ходили на репетиции и Евгений, в рыцарском кодексе которого было прописано гуманное отношение к женщине, теперь переписывал сценарий и придумывал, чем бы их занять по ходу пьесы. Да ещё и в голове крутилась прицепившаяся откуда-то дурацкая частушка про нелёгкую женскую долю:
А у меня милёнок вор,
Он в любви на дело скор.
Я б ему давала много,
Но в тюрьму ему дорога.
Эх, в тюрьму ему дорога.
Долюшка бабская, слёзы и тоска,
Долюшка бабская, ох как ты не легка.
Последние дни он мало спал, мало ел, мало пил и много курил. Когда в дверь позвонили, на автомате прошлёпал к ней и открыл, не спросив, как его много раз учили родители: «Кто там?»
На пороге стоял элегантный молодой человек в не менее элегантном сером шерстяном пальто явно не местного пошива, чем-то сильно походивший на Алена Делона, что подтверждалось тонким запахом его парфюма не для бедных.
– Вы ко мне? – спросил удивлённый Евгений. Знакомых такого качества жизни в его записной книжке пока не водилось.
Незнакомец без приглашения сделал шаг внутрь квартиры, попутно ловко вытаскивая из кармана рядом с «горячим сердцем» аккуратную красную книжечку:
– Комитет государственной безопасности, лейтенант Васильев.
Евгений открыл как рыба рот, пытаясь что-то сказать, но слова застряли где-то по пути, заблудились и отказались выходить наружу.
– Вас вызывают на площадь, следуйте за мной.
– Одеться можно?
– Оденетесь по дороге, машина у входа, – Гришковец как был в зелёных трико с вытянутыми коленками и красных засаленных тапочках, на которых игриво размножались котики, так и поплёлся вслед за экземпляром образцового советского лейтенанта. У входа в подъезд их ждала заведённая чёрная «Волга». «Только не в багажник», – подумал Евгений, но ему знаком показали на заднее правое сидение. Сам лейтенант сел спереди. «Уф, значит не так всё плохо. Доверяют», – подумал Евгений, вспоминая, как опасных преступников обязательно садят в машине только между двух сотрудников на заднем сидении.
Ехали молча. Гришковец разглядывал свои потёртые до дыр трикушки и сожалел только об одном, что не успел покормить кошку, а догадается ли она поесть сама – это неизвестно.
Машина заехала во внутренний двор строгого здания на площади Советов и остановилась вплотную к дверям служебного входа. Лейтенант вышел и так же без единого слова кивком головы приказал Евгению следовать за ним.
Поднялись по лестнице. Третий этаж. Лейтенант деликатно постучал в серьёзную дверь кабинета без номера и каких-либо табличек:
– Разрешите войти? Доставили, как вы приказали.
В светлом кабинете было просторно и аскетично одновременно. Ничего лишнего: высокий потолок, однотонные тёмно-синие шторы в пол, простая дубовая мебель из 50-х годов, сейф в углу и портрет Дзержинского, вырезанный на бересте, работы мастера Неизвестного из Мариинска между окнами. Всё здесь настраивало на откровенный разговор без ужимок. Лейтенант козырнул и вышел, оставив Гришковца наедине с хозяином кабинета.
– Здравствуйте! Присаживайтесь, что ж вы так к нам спешили, что даже не переоделись? – пошутил Николай Иванович, а Евгений в ответ пожал плечами, не находя оправданий для такой спешки. В расследовании дела внезапно появившегося на театральной площади Кемерово, а потом так же внезапно пропавшего майора Конева, которое тоже вёл полковник Звягин, а Гришковец проходил как главный свидетель, они провели в этом кабинете долгие часы в разговорах, поэтому их можно было считать «хорошо» знакомыми.
– Есть у нас к вам пара вопросов. Кстати, с тем лётчиком, Коневым, больше случайно не сталкивались? – Евгений отрицательно помотал головой.
– Да, и мы тоже так его и не нашли. Это нас объединяет, да? – сегодня это явно был «добрый» следователь.
– Евгений, пожалуйста, вспомните – это очень важно, – что вы делали 5 ноября с 16 до 17.00?
– Товарищ полковник, я и вчерашний день-то с трудом…
– Вот вы и попались. Вы не спросили, в каком году, – полковник улыбнулся, показывая, что разговор идёт «по душам». – Хорошо, уточню вопрос – куда и зачем вы шли в это время 5 ноября по площади Советов? Может быть, видели что-то необычное?
– 5 ноября… Минуточку… Это был понедельник. Вспомнил: в тот день я шёл с репетиции в Доме художника в университет. По Красноармейской мне было бы короче, но в тот день я почему-то решил пройтись через площадь. Да ничего необычного я не видел. Кажется, какие-то комсомольцы репетировали митинг на 7 ноября. Смешные такие! Я сейчас ставлю спектакль в Доме художника и постоянно хожу туда-сюда, туда-сюда, – к нему вернулись простые русские слова, но их запас пока был крайне ограничен.
– Из ваших никого среди этих митингующих не было? Может быть, кого-то узнали?
– Да нет, да вы что. Моим бы такое даже в голову не пришло. Да я и держу их в «ежовых рукавицах» – они у меня и в туалет-то по расписанию ходят. Им бы пива и зрелищ. На такое мои? Никогда!
– Эти люди подозреваются в призывах к государственному перевороту под видом дешёвого балагана. И опять, как и в случае с майором Коневым, именно вы оказались рядом – буквально в двух шагах. Меня это неприятно удивляет. Всё дважды случайное – неслучайно.
– Товарищ полковник, заметьте, ваше здание тоже находится прямо напротив памятника Ленину, так что, можно сказать, что вы тоже были почти рядом с этими клоунами… И вообще, это походит на дешёвый балаган под видом призыва к государственному перевороту, чувствуете разницу? Я, кстати, шёл в университет, у меня там была назначена встреча с Козликом, можете у него проверить, – Гришковец уже освоился в новом приятном статусе «человека, с которым постоянно происходит что-то необыкновенное» и начал слегка дерзить.
– Хорошо, проверим. Значит, говорите, что ничего необычного не заметили… Надеюсь, что вы ничего от нас не скрываете. На сегодня вы свободны, но, если запланируете уехать из города, поставьте нас в известность – помните, у нас длинные руки, – холодные серые со стальным отливом глаза полковника пристально посмотрели куда-то прямо в мозжечок Евгения. – Вы можете нам ещё понадобиться. Дело не закрыто.
Полковник вызвал дежурного, подписал пропуск и кивком головы выпроводил их обоих из кабинета. Когда дверь закрылась, привычно закинул ноги на стол и вернулся к привычному созерцанию безупречных саламандер:
«Странный он – этот Гришковец. Вроде бы ничего не скрывает и чист, как руки чекиста, но что-то мутное в нём есть, – он откинулся на спинку стула и задумчиво закурил. – Говорят, два раза в одну воронку не попадает, а тут – всё время только в него и летит… Нужно к нему повнимательнее присмотреться. Спектакль он ставит, говоришь – вот и посмотрим, что ты за режиссёр, Евгений».