Марина Колесова
В плену королевских пристрастий
– Больно… отпусти!
– И не подумаю, – она подтолкнула, согнувшегося от боли принца лицом к стене и распустила свободной рукой шнур, удерживающий тяжелые гардины. Потом подхватила вторую руку принца и, несмотря на его попытки вырваться, связала ему руки за спиной. Затем, ударив ногой под колени, заставила встать на колени и, еще сильнее заломив руки, привязала их к кольцу в стене таким образом, что принц не мог даже пошевелиться, не испытав сильную боль.
– Отпусти сейчас же! Мерзавка! Гадина! Распутная дешевка! Ты не смеешь так со мной обращаться! – в голосе принца слышались слезы. – Я не прощу тебя, если сейчас же не отпустишь!
– Меня можешь обзывать, как хочешь… я уже говорила, это не трогает меня, – усмехнулась Алина, отходя чуть в сторону. – А вот за оскорбление короля тебе придется извиниться, мой друг. Лучше, если ты это сделаешь добровольно, потому что в противном случае мне придется наказывать тебя до тех пор, пока ты не сделаешь это.
– Изобьешь?
– Для начала да, а если упорствовать будешь, более изощренно накажу.
– Ты не посмеешь. Я кричать буду.
– Кричи. Только как ты думаешь, кто тебе поможет: твой отец, мой супруг или из придворных кто?
– Ты злобная ведьма.
– Ты эти слова на время наказания прибереги, чтоб было кричать что. А сейчас лучше мне ответь: может, ты все-таки извинишься?
– Наказывай! Я все равно не извинюсь, хоть убей!
– Надо же какая самоуверенность… Думаешь, раз я женщина, наказывать не умею? Ошибаешься. Ты может, не заметил, как у нас все слуги вышколены? Или думаешь, в том супруга моего заслуга? Так заметь, он в замке редко бывает, это я здесь постоянно живу, – она положила ему руку на пояс.
– Ты хуже него, а еще про дружбу говорила… – принц всхлипнул.
– Не согласись я на дружбу с тобой, отвела бы я тебя к королю и рассказала, что ты о нем говоришь… Как ты думаешь, он бы быстро заставил тебя извиниться? – она усмехнулась и, немного помолчав, добавила: – Я предлагаю тебе это сделать самому, и лишь своим отказом, ты вынуждаешь меня, тебя наказать. Я не в восторге от этого. Я не люблю наказывать кого бы то ни было, но уж если меня вынудили пойти на это, я стараюсь наказать так, чтобы больше никогда желания быть наказанным не возникало. Понятно?
– Пугаешь?
– Нет, честно предупреждаю. Но если откровенно, мне уже надоело тебя уговаривать извиниться, – она решительно нащупала застежку на его ремне.
– Не надо… я извинюсь… не надо бить… – плечи принца задрожали, и он, уткнувшись головой в стену, заплакал.
Алина развязала ему руки и, повесив шнур на место, вернулась и села в кресло.
Принц, как только она развязала ему руки, повернулся и сел на пол, растирая сдавленные шнуром кисти рук.
– Унизила и довольна? – хлюпая носом, тихо спросил он, искоса взглянув на нее.
– Во-первых, чем это я унизила тебя? Тем, что требую извиниться за то, за что другим языки вырывают и на каторгу отправляют? При этом согласись ты сразу извиниться, я бы даже касаться бы тебя не стала… Ты сам инициировал эту демонстрацию моей силы, как и в большинстве случаев, когда это делал твой отец. Надо отдавать отчет в собственных действиях, и заранее понимать, какими последствиями они чреваты. Во-вторых, я жду извинений и откровенных пояснений причин, почему ты это сказал. А ждать я не люблю, поэтому не провоцируй меня дальше. И еще учти, фиглярства я не потерплю, извиняться и каяться, будешь абсолютно искренне, иначе очень сильно пожалеешь…
– Прости, пожалуйста, больше я так говорить не посмею… Сказал, потому что, разозлился, когда понял, что ты живешь с ним и прощаешь ему все… Что еще тебе сказать? Что я еще завидую отцу, ведь он намного сильней и ему дозволено все, он может в любой момент унизить меня, а я не могу ничего противопоставить этому? Так я это уже говорил.
– Ты знаешь, буйная фантазия, она до добра не доводит. Нельзя быть уверенным в чем-то, пока у тебя нет неоспоримых доказательств. Сейчас ты строишь выводы на домыслах. Это неправильно. Мне все равно, думай обо мне, что хочешь, но учти, уверенность в сделанных таким образом выводах может сыграть с тобой злую шутку.
– Почему ты не хочешь сказать, если между вами ничего нет? Почему ты молчишь, хотя он уверяет о твоей добродетели на каждом углу?
– Ты ему веришь?
– Не особо…
– Вот видишь, ты не веришь отцу… и ищешь повод уличить его во лжи. Я не хочу, чтоб ты искал повод также уличить и меня. Я просто говорю: это не твое дело, не лезь, разбирайся со своей жизнью и суди ее. Не надо судить других.
– То есть тебя все же есть в чем осудить?
– Безгрешен лишь Господь. Каждый человек грешен, но прежде чем стремиться судить других, посмотри на себя.
– Алина, я не буду судить тебя. Скажи только правду, ну скажи…
– Зачем, что б ты сделал из меня идола и поставил в угол? Я не идол, я живой человек. Хочешь, можешь верить отцу, что он мне только лишь кузен и друг… не хочешь, не верь… Дело твое.
– Алина… ну Алина.... Я столько наговорил тебе гадостей… Неужели тебе не хочется сказать, что я подонок, и обвинил тебя необоснованно?
– Ты не подонок, Марк. Ты очень ранимый и тонко чувствующий человек… Все, что ты говорил мне, лишь из-за боли, что испытываешь сам… Я знаю, ты любишь музыку, поэзию, у тебя неплохие способности к рисованию, но твоему отцу хотелось, чтоб ты развивал другие способности. Чтоб ты учился владеть оружием, скакать на лошади, увлекался чтением описаний военных сражений, стратегией и тактикой боя, фортификацией, ведением переговоров, а так же историей законодательства и законотворчества. Тебе пришлось забросить поэзию и рисование, ведь он высмеивал твои стихи и рисунки. Ты возненавидел все это за то, что это давало повод отцу насмехаться над тобой. Однако развивать должным образом то, что хотелось отцу, ты не стремился, ведь все это не интересно для тебя. Он злился, старался саркастическими замечаниями и унижениями заставить, но это дало обратный результат. Ты замкнулся и научился, глотая обиды, отыгрываться на других. Поверь, Марк у вас с отцом взаимная неприязнь только по одной причине, каждый из Вас желает, чтоб изменился другой, не желая ничего менять в себе. Его уже не переделать, это ты молод и у тебя вся жизнь впереди, прости его и постарайся понять. Ты почувствуешь, что тебе самому стало от этого легче. Любить даже без взаимности всегда приятнее, чем ненавидеть. Не посвящай свою жизнь ненависти и выискиванию его грехов. Они, конечно, есть у него, но пусть он разбирается с ними сам. Живи своей жизнью. Готовь себя стать достойным королем, а не сосудом для хранения обид. Вот не станет его, и что ты явишь своему уже государству: список грехов его прежнего правителя? Возможно, это и заинтересует кого-то ненадолго, а потом-то тебе надо будет решать насущные проблемы, принимать решения, а ты знаешь: как и какие? Что ты умеешь, что ты знаешь? Ты знаешь, опыт прежних правителей, ты историю знаешь? Конечно, на первых порах тебе будет достаточно легко жить за счет казны, собранной твоим отцом. Но дальше потребуются решения и перегиб в одну сторону: разорит казну, в другую: приведет к бунтам, восстаниям и как следствие еще к войнам с соседями, выступить против раздираемого собственными проблемами государства – милое дело, только ленивый не воспользуется этим.
– Для этого есть советники.
– Конечно, и многие из них будут решать исключительно свои проблемы за счет твоего государства. При этом, говоря очень красивые слова, а когда разорят государство, во всем обвинят тебя и возглавят против тебя какое-нибудь восстание. И в результате получат не только деньги, но и власть. Так что доверять советникам – хорошо, но проверять каждый их шаг еще лучше.
– Я буду заставлять всех доносить мне обо всем…
– И в первую очередь лишишься тех, кто честен и предан тебе. Они, как правило, доносить не умеют, а вот те, кто играют за спиной, в таких делах очень искушены. Разглядеть их обман, обычно удается лишь оказавшись на плахе, но при этом доказать уже ничего нельзя… поздно очень.
– И что делать?
– Учиться. Учиться тому, что абсолютно не интересно тебе, но необходимо будущему государю. Тебе действительно, не пригодиться мастерство художника или поэта… это может быть не более чем увлечение, не отнимающее много времени. А вот учиться политике, дипломатии, изучать военное искусство, заниматься изучением законов и законотворчеством тебе придется. Да и физическим развитием заняться бы не повредило.
– Это все так скучно и утомительно…
– А кто тебе сказал, что жизнь государя легка, весела и увлекательна? Это тяжелый труд, правда, если это действительно достойный государь.
– Ты поможешь мне стать таким? – принц, наконец, встал с пола и шагнул к Алине.
– А ты действительно хочешь?
– Хочу, только не знаю с чего начать.
– Ну с чего начать не проблема… главное, чтоб потом желание не пропало… отступиться уже не сможешь.
– Почему?
– Я, если Господь позволит, хочу дать тебе почувствовать силу, власть и любовь… отказаться от них ты не сможешь, поэтому у тебя будет выбор: или путем, что я укажу, идти или сойти с него и пропасть.
– Как ты можешь мне дать это почувствовать?
– Какая разница как… увидишь, если согласишься, и Господь призрит мою просьбу о том.
– Я хочу, Алина. Сам хочу. И слушаться тебя буду и все выполнять постараюсь… Только ты… это… – принц замялся, – прости, за то, что наговорил тебе… ты не заслуживаешь таких слов… Не обижайся, пожалуйста, и прости.
– Мне приятно, что ты извинился, конечно, но если честно, твои слова меня ничуть не обижали. Я простила тебя и без твоих извинений.
– Тебя не обижают оскорбления?
– Не обижают, и сейчас поясню почему. Вот представь себе: ты твердо знаешь, что на тебе чистый костюм, а кто-то скажет, что одет ты в грязные лохмотья. Вряд ли ты обидишься, ведь для тебя очевидно, что или человек не в себе, или у него не в порядке зрение, в любом случае ему остается лишь посочувствовать, ведь ты-то знаешь, что он говорит явный бред. А вот если на тебе действительно грязные лохмотья, тогда тем более нечего обижаться. Ведь если ты принял решение их надеть, то это твое осознанное решение, и упрекнуть тут кроме себя некого, а если ты это уже сделал сам, еще до того, как кто-то указал пальцем на то, во что ты одет, то тебе его слова не будут обидны. Ты это уже пережил и готов сам нести ответственность за то, что на тебе надето. В общем, все зависит от того, чувствуешь ли ты себя униженным и оскорбленным, снося унижения и оскорбления или нет.
– Неужели ты не стремишься, чтобы о тебе были хорошего мнения?
– На всех все равно не угодишь. Я считаю, что человек должен вести себя так, чтоб не стыдиться себя сам и быть честным перед Богом, тогда мнение окружающих уже не играет никакой роли.
– Ты научишь меня вести себя так?
– Постараюсь. Так ты точно решил?
– Да, – кивнул принц.
– Тогда поклянись, что, во-первых, будешь покорен отцу и не будешь участвовать ни в каких заговорах против него, а во-вторых, будешь следовать моим советам.
– Клянусь, – принц клятвенно поднял руку, – я буду покорен отцу, не буду участвовать в заговорах, и буду следовать твоим советам.
– Тогда пойдем, – Алина решительно поднялась.
– Далеко ты собралась?
– В церковь.
– В церковь? – непонимающе переспросил принц. – Зачем?
– Мне необходимо вымолить у Господа дозволение на то, что я собралась сделать… мне нужно его благословение.
– И как же он тебе даст его? Он что говорит с тобой? – пораженно взглянул он на нее.
– Нет, – Алина качнула головой, и повернулась к двери, тихо добавив: – но я чувствую его ответ.
– Что ж, тогда пойдем… Никогда не видел, как благословляет Господь и дает ответ, который можно почувствовать. Занятно посмотреть, – усмехнулся принц.
В то же самое мгновение Алина, которая уже направилась к двери, развернулась и, шагнув к принцу, посмотрела ему прямо в глаза. В ее глазах пылал гнев.
– Ты что это такое говоришь? – в ее тихом голосе слышалась плохо сдерживаемая ярость. – В таком тоне о Боге не говорят! Я тебя ведь не в балаган позвала. В церковь ходят, чтобы Господу молиться, а не на занятное представление смотреть. Лучше порог церкви вообще не переступать, чем с такими мыслями туда идти. Ты что, в Бога не веруешь, что такой тон и такие слова себе позволяешь?
Марк удивленно уставился на нее. За одно мгновение герцогиня преобразилась. От ее спокойствия и выдержки не осталось и следа, она стала походить на разгневанную фурию или разъяренную дикую кошку, подобравшуюся, словно для прыжка. От нее веяло такой сконцентрированной силой, что казалось еще мгновение, и она растерзает его. Он потупил взгляд и медленно опустился на колени.
– Простите, Ваша Светлость, это была неуместная попытка пошутить. Действительно, я несколько забылся и раскаиваюсь в этом. Больше я постараюсь подобного не допускать. Я, правда, не очень сильно набожен, но, конечно же, верую в Бога, – он перекрестился. – Прости меня, Господи… коли согрешил этим, то невольно.
– Что ж, будем считать, инцидент исчерпан. Вставай. Но запомни, еще раз что-то подобное себе позволишь – пожалеешь. И еще учти: молиться о тебе буду, поэтому постарайся сам помолиться тоже, а не конца моей молитвы ждать… а то, и не дождаться можешь…
– А о чем молиться-то надо, Алина? – медленно поднимаясь, спросил принц.
– Как о чем? О том, что достойным Государем хочешь быть, что готов следовать воле Божьей и просишь направить на путь истинный.
– Понял…
Они прошли в маленькую замковую церковь. Увидев их, служительница тут же зажгла все свечи и светильники и удалилась, чтобы не мешать. Алина опустилась на колени перед большим распятьем и, склонившись к самому полу, что-то распевно заговорила. Принц не понимал ни слова из того, что она то ли говорила, то ли пела. Он тоже опустился позади нее на колени и, молитвенно сложив руки, начал про себя повторять ту молитвенную фразу, что сказала ему Алина: "Господи, хочу быть достойным государем, готов следовать воле твоей, направь на путь истинный".
Алина несколько раз приподнималась с пола и вскидывала руки вверх, голос ее мелодично журчавший, словно спокойный ручеек, при этом набирал мощь и то взывал, то надрывно молил, а потом слезно о чем-то умолял, постепенно вновь стихая, после чего Алина вновь покорно склонялась к полу.
Так продолжалось довольно долго. Марк то повторял, свою коротенькую молитву, то, отвлекшись, начинал заинтересованно наблюдать за Алиной но, спохватившись через какое-то время, старательно отводил от нее взгляд и вновь возобновлял прерванную молитву.
Через какое-то время, он почувствовал, что что-то необъяснимо изменилось. Как будто воздух стал более упругим, и при этом стало легко дышать и еще почему-то очень легко и радостно стало внутри. В это мгновение Алина, воскликнув: "Благодарю, Господи!", склонилась еще раз к полу, а потом резко поднялась:
– Пойдем! – бросила она Марку и, не оборачиваясь, вышла из церкви.
Марк тоже поднялся и поспешил за ней. Они прошли на восточную сторону высокой замковой стены.
– Все вон! – махнула Алина рукой охране, и через минуту на стене кроме них не осталось никого.
– Иди, вставай сюда, – она указала рукой на край.
Принц вскарабкался на край стены и почувствовал, что Алина встала сзади положив свои руки ему на плечи. Он посмотрел вниз и испуганно покачнулся. Под его ногами была восьмидесятиметровая стена, переходящая в ров.
– Не смотри вниз и не бойся ничего! – крепче схватила его за плечи Алина, и тихо, но очень уверенно приказала: – Смотри, на рассвет! Всматривайся в него!
Вдалеке действительно еле-заметно заалело небо. И Марк стал смотреть туда и вдруг, словно в сон провалился. Вот он один, и Алины нет и замка… и тут он ощущает, что он в доспехах и на коне, а в руке у него меч, а на него движется тяжеловооруженный всадник в темных доспехах без эмблем с копьем на перевес. Он оглядывается, ища, куда можно спрятаться или убежать, и понимает, что никуда и помощи ждать не от кого. Он пытается развернуть коня, чтобы заставить его ускакать, но тот лишь топчется на месте, а темный всадник все ближе и ближе. Тогда он поднимает меч и ждет. Все свои силы Марк вложил в удар, которым встретил противника и тот рухнул к ногам его коня. Ликование, которое охватило его, было непередаваемым. Он выстоял и победил. Он смог… И тут вдруг и его конь, и поверженный всадник исчезают… Он стоит на возвышении, окруженный толпой людей, которые ликуют и кричат что-то… что не разобрать, но понятно, что они славят его. При этом ему так хорошо и радостно, что и словами не описать. Марк не испытывал такого никогда, он наслаждается этими ощущениями, как вдруг, словно унесенная порывом ветра, толпа людей исчезает, а рядом появляется она. Черты ее лица Марк никак не может разглядеть, они все время расплываются, изменяясь… Но рядом с ней так хорошо… что хочется весь мир бросить к ее ногам, за один ее взгляд, за одну улыбку, а когда она вдруг приблизилась к нему и коснулась губами его губ, Марку показалось, что земля ушла из-под его ног, а сердце готово разлететься в клочья. Он попытался крепче прижать ее к себе, как вдруг почувствовал, что рукой хватает воздух. Он тряхнул головой и очнулся. За плечи его крепко держала Алина, и они стояли на краю стены, а перед ними алел уже разгоревшийся закат.
– Налюбовался? – тихо спросила она и осторожно потянула его за плечи назад. – Тогда спускайся.
– Что это было? Я видел будущее? – спускаясь, спросил он.
– Нет, только чувства, к которым стоит стремиться, и которые стоит испытать, – ответила она
– Та женщина или девушка… Она кто? Ты?
– Нет, конечно. Эта та, которую ты пока не знаешь, ты еще не нашел ее, но обязательно найдешь, – она улыбнулась и тихо добавила: – Извини, я оставлю тебя. Хочешь, тут постой, хочешь, к себе в комнаты иди. Потом поговорим. Я очень замерзла и устала…
Только сейчас Марк заметил, что герцогиню бьет сильная дрожь, и у нее посиневшие губы и кончики пальцев. Она быстро развернулась и спустилась вниз. Оставшись на стене, Марк видел, как во дворе она столкнулась с герцогом, и как тот, испуганно подхватив ее на руки, прижал к себе и быстро унес в замок.
– Это она, это была она… она солгала, я уверен… и я добьюсь ее, чего бы мне это не стоило… Пусть нескоро, но добьюсь… и ничто не остановит меня, – тихо прошептал он.
– Алина, ну разве можно так? Руки просто ледяные… Ну что за блажь в таком виде встречать на стене рассвет? Неужели трудно было приказать меховой плащ принести? Прям, как маленькая… Неужели заболеть хочется? Хуже ребенка ведь… Вот из дочерей бы кто такое учудил, право слово выдрал бы, – тихо выговаривал герцог супруге.
Они сидели на кровати в ее комнате, и он, плотно укутав ее в меховой плащ, крепко прижимал к себе. В это время вбежавший слуга внес большой кубок с вином.
– Горячее, Ваша Светлость, как Вы приказали, только чтоб не обжечься…
– Пробовал кто? – герцог, протянув руку, взял кубок.
– Горничная герцогини пробовала, – с поклоном ответил слуга, добавив, – не из кубка, конечно. Ей отлили.
– Иди, – герцог нетерпеливо повел головой, и слуга тут же выскочил за дверь.
– Выпейте, дорогая, Вам это необходимо.
– Алекс, я не хочу вина… Я сейчас и так согреюсь, вон, как камин горит жарко… лучше горячий чай прикажите сделать, если хотите, что б я горячее что-то выпила.
– А ну пейте! И без разговоров. Кто слушаться меня обещал? Так вот, исполняйте, – шутливо прикрикнул он на нее и вложил кубок ей в руки. – Давайте залпом, дорогая. Сделайте вдох и сразу выпейте.
Алина выпила и передернулась: – Что вы все хорошего в нем находите? Ничего приятного.
– Вот сейчас, минут через пять согреетесь, озноб прекратится, и уснете. Тогда и поймете, что в нем хорошего, моя дорогая. Лучшее лекарство и от холода, и от простуды. Правда, в умеренных количествах. Не больше бочонка за раз, – ласково поглаживая ее по плечу, проговорил он.
– Намекаете, что я должна радоваться, что Вы не бочонок меня выпить заставили?
– О, дорогая, Вы уже начали шутить, это хорошо, значит, постепенно оттаиваете. Сейчас я горничную позову, чтоб помогла Вам переодеться и уложила.
– Не уходите, Алекс… побудьте со мной… мы так редко бываем вдвоем последнее время… – тихо проговорила она, крепче прижимаясь к нему.
– Дорогая, а поить-то Вас оказывается полезно, не только для Вашего здоровья… Что ж не хотите горничную, могу и сам помочь, – он ласково улыбнулся и погладил ее по волосам, а потом, осторожно сняв диадему, начал вынимать из прически шпильки, удерживающие длинные локоны, пока они тяжелой волной не упали на кровать. Затем бережно уложил супругу на подушки и начал распускать шнуровку на ее платье.
– Это что такое? – тихо спросил он, заметив под тонкими кружевами нижней сорочки глубокие следы от корсета на ее нежной коже.
– Красота требует жертв, – усмехнулась она, облегченно вздыхая, – у платья на редкость неудобный корсет.
– Почему не сказали, когда брали его?
– Там иначе сделать ничего нельзя… это крой такой.
– Тогда зачем согласились взять его?
– Я видела, как оно понравилось Вам… Это все быстро пройдет, – Алина нежно улыбнулась. – Это пустяки.
– Чтоб больше не смели надевать его! Понятно?
– Алекс… Что с Вами? Мы столько заплатили за него…
– К черту деньги! – он резко рванул платье с ее плеч.
– Алекс, во-первых, не ругайтесь, а во-вторых, подождите. Не хотите, чтоб я носила его, давайте продадим…
– Что?! Чтоб кто-то носил Ваши вещи? Да никогда! – он рванул платье сильнее, и, разрывая, полностью сорвал его с жены, а затем швырнул в пылающий камин.
– Алекс… – ахнула она, – там вышивка… это год работы вышивальщиц…
– Да хоть десять лет работы… Если портниха такая тупая, что не умеет использовать достойно труд своих мастериц, то это не мои проблемы. И я клянусь, она не раз пожалеет, что подсунула нам такое платье…
– Алекс, Алекс, успокойтесь… Вы что… не надо так нервничать… Это впервые у ее платья такой неудобный корсет, да и то только потому, что ей хотелось подчеркнуть и роскошь платья и достоинства моей фигуры…
– Достоинства Вашей фигуры, моя дорогая, не нуждаются ни в каком подчеркивании… – хмуро бросил герцог, глядя на догорающие остатки платья. – И мучить Вас ради того, чтобы на Вас могли поглазеть окружающие я не намерен. Вы будете носить лишь то, что удобно.
– Хорошо, Алекс, конечно… как скажете. Только не надо злиться. Я заранее предупрежу ее, и она будет предлагать мне лишь платья, которые удобны. Ну что Вы так разозлились?
– Почему Вы так наплевательски относитесь к себе? Почему Вы готовы постоянно жертвовать своими интересами в угоду всем? Если Вы забыли, какого Вы рода, то будьте любезны, хотя бы помнить, что Вы – моя супруга!
– Алекс, я ни на секунду не забывала этого… Это платье было для Вас… я ведь уже сказала, что видела, как оно понравилось Вам… я думала, что Вам будет приятно видеть меня в нем… Ну не сердитесь… я хотела Вас порадовать, а вышло все наоборот.
– Считаете, меня могут радовать такие следы на Вашем теле? – он шагнул к ней и, приподняв с подушек, аккуратно стянул с ее плеча нижнюю сорочку, – Такие отметины допустимы лишь на телах провинившихся рабынь, а не моей жены. И портниха мне очень дорого заплатит за них… Жизнью заплатит, а перед смертью еще помучается вдоволь.
– Алекс, ну что Вы… не надо… – Алина ласково обняла его и прижалась к нему, – Пообещайте, что не тронете ее… иначе я сильно огорчусь… ну пообещайте…
– Хорошо, если сделаете своей вассалкой и при мне накажите ее, не трону.
– Алекс, она прямая подданная короля, ее мастерицы обшивают весь двор… Как я могу? Вы что?
– Я не заставляю… Не хотите, чтоб портниха сменила сюзерена, сменим саму портниху, – герцог ласково погладил по спине супругу, – я думаю, король сможет быстро найти ей замену из ее же ближайших мастериц, которой дарует и ее имущество и ее привилегии.
– Алекс, я знаю, Вам ничего не стоит добиться этого… но не надо… прошу… она одна из лучших портних… у Вас самого никогда не было к ней претензий… все Ваши костюмы, да и мои платья были великолепны и всегда сделаны в тот срок, что она обещала… Алекс, это платье… это жертва удобством ради красоты… и не более того… Она хотела, чтоб я очень красиво выглядела. Понимаете?
– Понимаю, только жертвовать пришлось Вам, а не ей.
– Я сама согласилась на это.
– А я не позволю, что б кто-то вынуждал мою жену на такие жертвы. И тот, кто уже вынудил, будет строго наказан. Не хотите это сделать сами, сделаю я, – герцог попытался высвободиться из объятий жены и встать.
– Алекс, Алекс… – герцогиня еще сильнее обняла его, не давая ему сделать это, – хорошо… хорошо… Я добьюсь у короля, чтоб он отдал ее мне… лишь позвольте, я сама решу, за что и как ее будут наказывать… и пообещайте, что не заставите меня ни налогами ее облагать, и сами наказывать не станете…
– Хорошо, уговорили… Вы умеете уговаривать, моя дорогая… – он перестал пытаться высвободиться и сам притянул ее к себе, нежно целуя в шею и плечи.
Минут через десять он резко отстранился от нее и, старательно отводя взгляд, достаточно холодным тоном проронил: – Все, ложитесь, Алина, и постарайтесь уснуть. Вам это необходимо.
Затем стремительно поднялся и, не оборачиваясь, вышел. Герцогиня не стала останавливать его. Она догадывалась, куда и зачем он пошел. Слабый, испуганный женский вскрик в коридоре подтвердил ее догадки. Она поняла, что муж даже не стал озадачиваться долгими поисками, остановив свой выбор на первой, кто подвернулась ему под руку.
13
Кэти, испуганно потупившись, стояла перед матерью. В углу на коленях тихо плакала Сьюзен, которая попыталась вмешаться и показать, что в происшедшем виновата она, за что была сурово отчитана герцогиней и отправлена стоять на коленях в углу.
– Я еще раз спрашиваю, Катарина: ты в состоянии сама контролировать свои поступки и мысли или нет?
– В состоянии… – Кэти еще ниже опустила голову.
– Тогда почему не контролируешь? Почему твоя голова занята лишь поисками способов хоть каким-то образом, но оказаться поближе к придворной жизни? Ты не этим должна заниматься! Не для тебя это! Сколько еще раз тебе это говорить?
– Но почему? Почему, матушка? Я же только посмотреть… Я ведь только на лестнице была, меня там кроме отца и не видел никто…
– Катарина, мне надоело объяснять тебе из раза в раз одно и то же. Надоело говорить, что не сможешь ты против соблазнов той жизни устоять, если даже в этой не выдерживаешь… Считай, что это мое непреложное требование, за неисполнение которого буду наказывать. Все! Иди, готовься.
– Да, матушка, – Кэти покорно кивнула и прошла в комнату для наказаний. Она слышала, как громче заплакала Сьюзен, и как мать раздраженно проговорила:
– Хватит меня за платье дергать! Считаешь, что виновата, марш на конюшню, покажешь, что десять ударов дать тебе велела, а нет – в угол вернись, и что б больше звука от тебя не слышала!
После чего послышался звук шагов, и хлопнула дверь. Кэти поняла, что Сьюзен отправилась на конюшню. Тяжело вздохнув, она стала готовиться к наказанию.
Наказав Кэти, Алина направилась к себе, и увидела герцога, ждущего ее у дверей.
– Что-то случилось, Алекс?
– Поговорить хочу, дорогая.
– Заходите.
Они вошли. Герцог, раздраженно бросив ее камеристке: "вон!", плотно закрыл за той дверь и прошел в гостиную, где сел на диван.
– У нас проблема, моя дорогая, – пристально глядя на нее, проговорил он. – Король уже с утра наопохмелялся так, что еле на ногах стоит, и требует ехать на охоту, и отговорить его у меня не получилось.
– И в чем проблема? Пусть едет. Выпивши, в седле он держится лучше, чем на ногах, да и на свежем воздухе быстрее протрезвеет.
– Он хочет, чтоб Вы поехали тоже.
– Хорошо, поеду. Что еще?
– Он хочет не совсем обычную охоту, дорогая…
– А какую? Как в прошлый раз: на голых девиц, прячущихся в кустах?
– Если б все было так просто, я бы не пришел к Вам… Он хочет, чтоб для него загнали вепря, и он сразился бы с ним лишь с кинжалом в руке. Он хочет посвятить этот подвиг Вам.
– Алекс, у него с головой все в порядке?
– Сомневаюсь… но его уже не остановить… Это все эта мерзавка, Лидия, устроила…
– А Вы где были?
– Рядом… но она очень умно его подцепила, я и не сообразил сразу… а когда сообразил, уже завертелось все… Вы можете что-то сделать?
– Что Вы хотите, что бы я сделала?
– Не знаю… сказали, что ему нельзя ехать, что видели, что ему угрожает опасность…
– Я не смогу ему соврать, не видела я ничего, – мрачно проговорила, Алина.
– Тогда в будущее загляните…
– Я что Вам, гадалка или ясновидящая какая?
– Но Вы же предвидите опасность.
– Я вижу то, что мне дается, а не то, что я хочу увидеть. Сколько раз Вам это говорить?
– Послушайте, дорогая, может тогда обойдется все, если Вы ничего не видели?
– Если опасность очевидна, какой смысл мне еще иным способом знать о ней? Как Вы думаете, если ему в голову взбредет со стены замка вниз спрыгнуть, он что: не разобьется, если я не видела ничего или как?
– Господи, Алина, тогда я не знаю, о чем просить. Помолитесь за него что ли… А еще лучше придумайте, как отменить эту охоту… Я конечно уже распорядился, чтоб нашли самого чахлого вепря во всем лесу… чтоб только еле ноги передвигал… его ищут. Я согласен вытерпеть все его издевки по этому поводу, лишь бы он не покалечился или того хуже не погиб… Но Алина… Вы ведь понимаете, что иногда и полудохлый вепрь способен на многое, когда спасает свою жизнь… А король пьян… очень пьян, Алина.
– Пойдемте, мне надо посмотреть на него… может, и придумаю что-нибудь, – герцогиня тяжело вздохнула и поднялась.
Алина вместе с супругом вошла в зал, где развлекались уже с утра изрядно выпившие гости.
– А вот и Алекс с моей несравненной кузиной… Ты приказал загнать самого большого вепря для меня? – король пьяно приподнялся с кресла и просто повалился в него обратно, – Алиночка, радость моя… Сейчас мы поедем в лес… и я покажу тебе, что настоящие витязи еще не перевелись. Я посвящу тебе мой подвиг. Ты увидишь, как поверженный вепрь рухнет к твоим ногам. Алекс, ты, кстати, нашел мне подходящий кинжал?
– Я приказал оружейнику выбрать лучший, – мрачно проговорил герцог.
– Вот, это дело… а то: "несвоевременная затея, несвоевременная затея", "сейчас не сезон, и погода не та". Еще бы сказал, что охотник не тот…
– В Вашем мастерстве охотника и бойца никто не сомневается. С чего Вы решили, что его надо доказывать? – все тем же мрачным тоном осведомился герцог.
– Сестрица моя сомневается… намекает, что я горазд, лишь по связанным мишеням стрелять, вот мы ей нос и утрем… – король кивнул на злорадно улыбающуюся в углу Лидию.
– Артур, Вы решили прикончить моего любимого вепря, лишь бы перед герцогиней Ротен покрасоваться? Чем она Вам так угодила сегодня, что Вы в угоду ей, решили меня так обездолить?
