Марина Колесова
В плену королевских пристрастий
– Как я о ней? Как? С чего ты взяла, что ее кто-то избил? Она сказала тебе о том? Нет! Она не скотина бессловесная, которая говорить не может. Скажет, кто ее избил – разберусь, а на нет, и суда нет. И не смей мне перечить! Надоело твои бредни слушать!
– Да не бредни это. Я же не слепая – вижу. Девочка просто боится рассказать. Почему – не знаю, но боится, и ты как хозяин должен разобраться в этом.
– Да ничего я ей не должен! Я из жалости, потому что ты просила, приютил эту нищенку, кормлю ее, пою, и теперь еще оказывается, я ей что-то должен! Ничего не должен! Ничего! Поняла? И чтоб больше не смела рта раскрывать по этому поводу!
– Да с чего ты так взъелся на нее? Что не так она сделала? Что такого предосудительного я попросила? Я попросила лишь попробовать узнать, что с ней случилось, и не обидел ли ее кто. Почему это тебя так разозлило? Я ничего не понимаю, Грегор.
– Выходит, слов ты не понимаешь. Ну что ж, значит, сейчас по-другому поймешь, – он рывком сорвал с себя ремень. – Иди сюда!
И в это время дверь раскрылась и на пороге показалась Алина: – Римма, Вы не дадите мне… – начала было она и осеклась, изумленно глядя на Грегора, который замер с ремнем в руке. От лица девочки сразу отхлынула вся кровь, она сильно побледнела, закусила губы, а потом решительно шагнула к нему:
– Не смейте ее бить! Слышите? Не смейте! – яростным шепотом произнесла она, глядя ему прямо в глаза. – Она ребенка ждет! И бить ее нельзя!
– Вот что, Алина, иди погуляй, – к ней стремительно подошла Римма и взяв за плечи, повела обратно к двери. – Ты знать должна, что то мужа право, жену неразумную поучить, тогда, когда он нужным посчитает. Иди, я потом дам тебе, то, что ты хотела. Иди, – она практически вытолкала ее из комнаты и, плотно закрыв за ней дверь, подошла к Грегору. – Мне на колени встать, али лечь куда? Где бить-то будешь?
– Нигде… – раздраженно бросил Грегор, вновь надевая ремень, после чего стремительно вышел.
С этого момента одно присутствие Алины вызывало в нем волну неприязни и раздражения. Грегор пытался бороться с этими чувствами, убеждая себя, что девочка ни в чем не виновата, но ничего поделать с собой не мог. Ко всему прочему у него стала вновь сильно болеть нога, которая после богомолья практически перестала напоминать ему о себе. Он ходил сердитый и раздраженный, и никакие попытки Риммы вывести его из этого состояния не действовали. Именно Алину он не трогал, но всем остальным доставалось из-за любой мелочи. Он ругался и бил работников, пару раз выпорол Арни. А когда однажды за обедом Николка нечаянно уронил кружку, и она разбилась, потребовал, чтоб Римма немедленно высекла сына, пообещав, что в противном случае его накажет сам и намного сильнее. Римма вывела плачущего Николку из-за стола и через некоторое время из соседней комнаты раздались его громкие крики, а потом топот его ног. Поняв, что сынишка сбежал от матери, стараясь избегнуть наказания, Грегор посмотрел на сидевших напротив него и подавленно потупившихся Арни и Алину, после чего приказал старшему сыну: – Иди помоги матери, и пусть накажет так, чтоб больше не смел противиться, иначе это сделаю я.
Когда Арни вышел, Алина подняла на него глаза, и тихо проговорила: – Вы делаете это все из-за меня, я чувствую. Позвольте мне забрать Малыша, и я уйду.
– И что еще, интересно знать, ты чувствуешь? – мрачно усмехнулся Грегор.
– Чувствую, что мне необходимо уйти, а Вам исповедоваться и причаститься. Тогда Вы и успокоитесь, и нога у Вас пройдет, – спокойно и очень серьезно ответила девочка.
– Считаешь, мне нужно исповедоваться, потому что жене я изменил?
– Нет, это Вы думаете, что я так считаю. А я так не считаю. Я знаю, что приворожить Ваша соседка Вас пыталась, потому и пришла я тогда. И знаю, что смогла ее чары развеять, а без них Вы вряд ли стали продолжать, то, что она вынудила Вас начать.
– Так в чем мне каяться тогда?
– Не знаю, Вам должно быть виднее. Но есть, наверное, в чем, раз благодать Божья Вас покинула, и душу Вашу терзают гнев и раздражение, заменив собой любовь и доброту. У Вас и нога от того болит. Постарайтесь от них избавиться, они разрушают жизнь тех, в чьих душах поселились.
– Значит, ты считаешь, что мне все же есть в чем каяться?
– Каждому человеку есть в чем каяться, безгрешен лишь Господь. Только мое мнение о том спрашивать не надобно. Не мне Вас судить. Вам не должно быть никакого дела до того, что считаю я. Вы должны сами свою судьбу вершить и сами ответ перед Господом за содеянное держать, ни на кого не оглядываясь.
– Так если я сам должен судьбу свою вершить, что ж ты полезла тогда в нее со своими указаниями?
– Я ведь сказала уже… Вы не сами вершили ее, я лишь помогла Вам понять это… Вы ведь потом могли и остаться с ней… но ведь не остались. Сами не остались.
– А тебе какое до всего этого дело? Что ты лезешь со своей помощью? Кто тебя просил? И вообще, откуда ты такая свалилась на мою голову?
– Вы взяли пса, который не может без меня жить. Отдайте мне его, и я уйду.
– Да хоть сейчас забирай, – раздраженно бросил Грегор, а потом мрачно усмехнулся. – Только куда ты пойдешь с ним? Некуда тебе с ним идти.
– Господь не оставит меня, я найду, куда пойти, и Вам до того не должно быть никакого дела, – Алина поднялась из-за стола и склонила перед ним голову. – Благодарю Вас за гостеприимство, кров и пищу. Спаси Вас Господи и помоги во всех делах Ваших.
– Ты серьезно что ль уйти решила? – Грегор удивленно посмотрел на нее.
– Вы передумали отдавать мне собаку? – вопросом на вопрос ответила Алина.
– Да нет, забирай его, если хочешь… только это, – Грегор замялся, – не гоню я тебя… с чего уйти-то решила? Обидел что ль тебя чем?
– Вы ничем не обидели меня, но уйти мне надо… Вы сами знаете, что надо. Так что, если позволите, я дождусь Римму и Арни с Николкой, попрощаюсь и пойду.
– Тогда подожди, – Грегор встал из-за стола, вышел и через некоторое время вернулся и положил перед Алиной деньги, – возьми, ты заработала.
– Нет, – девочка покачала головой, – денег я не возьму. Я к Вам на работу не нанималась и не работала на вас, я лишь помогала, и только потому, что хотела. А вот если подарите мне нож и огниво, от такого подарка я не откажусь. Но это только в том случае если сами захотите, потому что совсем не обязательно мне что-то дарить.
– Что ж, будь по-твоему, – Грегор забрал деньги, вышел, а когда вернулся, протянул Алине огниво и красивый нож с ножнами и резной ручкой.
– Бери, это подарок.
– Благодарю Вас, – Алина улыбнулась и забрала подарки. – Спаси Вас Господи. Кстати, когда будете на ближайшей ярмарке, приглядитесь к щеночкам торговца Гвена, Малыш был его щенком, и обычно они у него славные бывают.
– Думаешь, без твоей подсказки стоящую собаку не найду?
– Лишние сведения карман не тянут, даже если услышали Вы их от бестолковой на Ваш взгляд девчонки, – усмехнулась Алина.
В это время в горницу вошла Римма, ведущая за руку всего зареванного Николку, и Арни.
– Иди, извиняйся перед отцом и обещай, что ни кружек бить не будешь, ни перечить, – Римма подтолкнула сынишку к отцу.
– Пап, – Николка, подошел к отцу, – не буду больше, плости…
– Почему бегал от матери? – грозно спросил тот, – Хочешь, чтоб еще выдрал уже за это?
– Не буду больше бегать, – испуганно глядя на отца, заверил тот и добавил, – мама потом плутом посекла больно, а я телпел, и не бегал уже… не надо еще длать.
– Хорошо, но чтобы больше от матери бегать не смел! А сейчас вон иди, Алина проститься с тобой хотела, уходит она.
Напуганный грозным тоном отца Николка совсем опешил: – Плоститься? Уходит? Это зачем, пап? Не надо, чтоб она уходила, – в глазах его вновь заблестели слезы.
– Мне надо уйти, прости, пожалуйста, Николка, и не сердись на меня, – Алина подхватила его на руки.
– Я не селжусь, я не хочу чтоб ты уходила, – Николка обхватил ее руками за шею и прижался к ней, – не уходи, пожаласта.
– Алина, куда это ты собралась? – Римма удивленно посмотрела на нее, – Обидели что ли мы тебя чем?
– Нет, что Вы, Римма, ничем не обидели, – Алина отрицательно покачала головой, продолжая прижимать к себе Николку, – Я благодарна Вам очень, за все, что Вы сделали для меня, только идти мне надо… Я не могу не идти.
– Я ничего не понимаю, Алина. Куда идти? Зачем? Тебе разве плохо у нас?
– Нет, не плохо, мне у вас очень хорошо было, но идти мне все равно надо. Вы уж не сердитесь на меня за это, и простите, если что не так было.
– Малыш твой погибнет без тебя, сама ведь говорила, – вступил в разговор Арни.
– Я с ним уйду, мне отец твой позволил. Ты тоже прости меня, если обидела тебя чем.
– Да ничем не обидела, не за что тебя прощать-то, – Арни удивленно пожал плечами.
– Это радует, – лучезарно улыбнулась Алина. – Храни вас, Господи, – она спустила Николку с рук и поставила на пол. – Прощай и ты, мой хороший, – она перекрестила его.
– Не уходи, слышишь, не нада, – заплакал тот и схватил ее за руку.
– Не реви, ты же мужчина, – Алина ласково потрепала его по волосам, – А мужчины должны уметь прощаться без слез.
– А я не хочу площаться, – Николка заревел громче.
– А ну прекрати! – Грегор грозно посмотрел на сынишку.
– Действительно, перестань, – Римма подхватила Николку на руки, – папа и так на тебя сердится, а будешь продолжать плакать, рассердится еще больше.
Потом она повернулась к Алине: – Жаль, конечно, что ты уходить надумала, нам будет не хватать тебя, но насильно тебя никто не держит. Иди с Богом, и тоже не держи зла, коли что не так было. Ты подожди минуточку, я отнесу Николку, чтоб не плакал он, и помогу тебе собраться. Или вот Арни его отнесет, – Римма повернулась к старшему сыну.
– Я собрала уже все, так что спасибо, не надо, пойду я. Спаси вас всех Господи, – Алина еще раз улыбнулась и вышла.
– Мам, можно я провожу ее? – Арни просительно взглянул на мать.
– Иди, конечно, – кивнула та, и Арни вышел следом за Алиной.
– С чего она вдруг уйти надумала, Грегор? – Римма вопросительно взглянула на мужа.
– Откуда мне знать? – раздраженно пожал плечами тот. – Надумала и надумала.
По тону мужа Римма поняла, что с расспросами к нему ей лучше не лезть.
Через несколько дней, после обеда, уложив Николку поспать, Римма решила прибраться в комнате, где жила Алина. Разбираясь там, она поняла, что та не взяла ни вещи, что давала она ей, ни абсолютно новое платье, что она для нее сшила. Расстроенная Римма прошла в горницу и там увидела мужа, сидящего у окна.
– Ты представляешь, Грегор, Алина ни одной вещи не взяла, даже платье оставила.
– Не захотела, видно, – Грегор тяжело вздохнул. С уходом девочки он перестал так раздражаться, и даже нога стала его меньше беспокоить. Лишь совесть, не давала ему покоя мыслями о том, что обрек он девчонку на голодные скитания. Причем донимали эти мысли его настолько, что если б он знал, где искать Алину, не задумываясь, пошел бы за ней и вернул.
– Ты ей случаем денег с собой не дал? – осторожно спросила Римма.
– Предложил, даже принес, но не взяла она, – качнул головой Грегор.
– И я ей даже поесть в дорогу не собрала… так неожиданно она уйти решила, что как-то растерялась я… Она не сказала куда пойдет-то? В монастырь?
– Не сказала… будем надеяться, что туда вернуться решила. Может, пустят ее с псом обратно, раз не может он жить без нее…
В это время в горницу вбежал Арни:
– Пап, там тебя какой-то монах спрашивает.
– Ну веди его сюда, – ответил Грегор.
Через несколько минут Арни ввел в горницу высокого монаха с красивыми удлиненными чертами лица, густыми темными с небольшой проседью волосами и пронзительным взглядом ясных, голубых глаз.
– Мир дому сему, – сказал он. – Здравствуйте, люди добрые.
– Здравствуйте, святой отец, – поднялся ему на встречу Грегор.
– Здравствуйте, святой отец, – повторила за мужем Римма.
– Я слышал, у вас живет девочка из монастыря. Я могу ее увидеть?
– Алину? Так ушла она, несколько дней уж как ушла… Она разве не в монастырь вернулась? – Римма сокрушенно всплеснула руками. – Может, разминулись Вы с ней? Вы давно из монастыря-то ушли?
– Ушел давно, но вряд ли разминулся с ней, из ваших мест в монастырь одна дорога. А она сказала, что в монастырь возвращается?
– Нет, этого не сказала… Сказала, что уйти ей надо, и так как муж позволил забрать ей собаку, забрала она пса и ушла. Ни денег не взяла, ни вещей, хоть и предлагали мы ей, – Римма грустно покачала головой, – ничего не взяла и ушла.
– Нож попросила подарить ей и огниво. Я подарил, – мрачно добавил Грегор.
– Это плохо, – монах тяжело вздохнул, – не то, что подарили, конечно, а то, что потребовались они ей. Значит, не в монастырь она направилась… не в монастырь, – он задумчиво покачал головой. Потом пристально посмотрел на Грегора и Римму, вынул из кармана рясы мешочек, достал оттуда золотые монеты и стопкой положил на столе.
– За девочку вознаграждение объявлено в пять золотых и тому кто найдет, и всем кто найти поможет. Раз девочка жила у вас, может, расскажите все о том, как жила, и считайте, что деньги – ваши.
– Да мы и так расскажем, – Грегор удивленно посмотрел на монаха, – брать деньги с монахов за такое – грех.
– Это не мои деньги и не монастыря, это деньги герцога. Это он объявил за нее вознаграждение. Так что греха в том, что вы их возьмете, не будет.
– Мам, можно я пойду погуляю? – стоящий у дверей Арни подошел к столу и вопросительно посмотрел на мать.
– Простите, святой отец, – извинилась та и, повернувшись к сыну, шепотом проговорила: – Арни, тебе обязательно именно сейчас нужно лезть ко мне с этим вопросом?
– Ну мам, вы же долго небось разговаривать будете, а я погулять хочу, – также шепотом ответил ей сын.
– Ты все последние дни постоянно шляешься где-то, я дома и не вижу тебя совсем. Ни за Николкой присмотреть тебя не допросишься, ни помочь мне…
– Ну мам, Николка спит сейчас, а потом он во дворе поиграть может, ну отпусти.
– Ладно, иди, но чтоб еще до ужина пришел… Опоздаешь, как в прошлый раз, смотри у меня…
– Не опоздаю, – заверил ее Арни и выскользнул за дверь.
– А Вы, святой отец, в монастырь Алину вернуть хотите? – Римма повернулась вновь к монаху. – Вас настоятель за ней послал?
– Я сам настоятель монастыря и есть, – монах улыбнулся.
– Так Вы настоятель монастыря? Это большая честь, для нас, святой отец, благословите, – и Грегор, и его жена склонили головы перед игуменом.
– Господь благословит, – ответил тот и, осенив их крестным знамением, повторил: – Так, Вы мне расскажите о ней?
– А что Вы хотите знать, святой отец?
– Все, что вы знаете о ней. Как жила, что делала, что говорила.
– Она что, преступница какая, что герцог такие большие деньги дает, лишь бы узнать что о ней? – поинтересовался Грегор.
– Нет, не преступница, – покачал головой игумен, – она наследница его.
– Наследница? – у Грегора даже голова закружилась от услышанного. – Вы шутите, святой отец?
– Нет, не шучу. Алина Тодд наследная герцогиня и моя воспитанница. Герцог Тодд хотел, чтоб до совершеннолетия его единственная дочь и наследница жила в монастыре, однако, как видите, из монастыря она сбежала, и теперь мне необходимо вернуть ее.
– О, Господи, – простонал Грегор, – я забрал любимую собаку у наследной герцогини… и она ведь ни словом не обмолвилась… разве я бы посмел, если бы знал о том… да и потом… Господи, как я себя с ней вел потом…
– Вы не волнуйтесь так, – настоятель ободряюще улыбнулся ему, – Алина не причинит вам зла ни сейчас, ни в будущем, даже если вы обидели ее чем. Она ревностная христианка и предпочитает прощать, нежели помнить обиды и мстить. Так что успокойтесь. Давайте присядем все к столу, и вы расскажите мне все по порядку.
Они сели, и Грегор рассказал все. Подробно рассказал обо всем прямо при жене. И про то, как Алина еще по дороге из монастыря просила его отдать ей собаку, а потом вернула сбежавшего к ней пса, и про то, как после того, что он понял, что пес действительно может подохнуть с голоду, они предложили ей жить у них и помогать по хозяйству, а она отказалась от денег, сказав, что ей нельзя наниматься на работу, и согласилась пожить лишь как гостья. И как Арни вначале столкнул ее в кучу навоза, а она, несмотря на это, вступилась за него, и постаралась защитить, а он чуть было не наказал ее за это. И про то, как она в одиночку пыталась задержать вора, и тот едва не убил ее, из-за того, что он запретил ей спускать пса с цепи, и про его визит к Климентине во всех подробностях рассказал, и про то к чему это привело. И еще рассказал о том, о чем они говорили с Алиной перед ее уходом.
– В общем, она сказала, что мне необходимо исповедаться и причаститься, а ей уйти. Денег, что я ей предложил, брать она не стала, попросила только подарить ей огниво и нож. Нож я выбрал для нее лучший, что был у меня, и огниво новое. Она попрощалась со всеми и ушла. А у меня который день душа не на месте, ведь получилось, что, в общем-то, выгнал я ее, и скитается она снова где-то голодная. Хорошо бы, если бы Вы нашли ее, святой отец… и еще, если можно, то собаку бы ей в монастырь обратно взять позволили, привязана она очень к псу… А деньги… деньги заберите, не заслужили мы никаких денег, святой отец, скорей это я ей должен денег, – закончил он свой рассказ, после чего взял со стола монеты и протянул их игумену, потом удивленно замер, положил вновь монеты на стол и проговорил, – только Вы сказали пять, а здесь всего четыре. Римма посмотри, не завалилась ли одна куда… надо все отдать… Не найдем, так я из своих денег верну, святой отец, не волнуйтесь.
Настоятель монастыря внимательно посмотрел на него: – Успокойтесь, сын мой, – сказал он участливо, и махнул рукой вскочившей и заглядывающей под стол Римме: – Сядьте, дочь моя. Во-первых, деньги в любом случае ваши, и назад я их не возьму, а во-вторых, это я, наверное, ошибся, – он достал из мешочка еще один золотой и положил на стол. Потом внимательно посмотрел на Римму. – Ваш старший сын, как я понял, подружился с Алиной?
– Да, святой отец, – кивнула та, – пока жила она у нас, и в лес они вместе ходили, и во дворе часто играли вместе с младшеньким моим. Алина мне присматривать за ним помогала, так тот души в ней не чаял. До сих пор пережить не может, что ушла она. А Арни так даже провожать ее ходил.
– Вы в разговоре с Арни сказали ему, что гуляет он много последнее время. Не знаете, где он гуляет?
– Так откуда ж мне знать? Он если вышел гулять за ворота, то пока сам не вернется к обеду или ужину, то вряд ли и сыщешь его. Может, с ребятами соседскими на речке, а может, по лесу где бегает. Я как-то не расспрашивала его, пришел домой – и хорошо. Вот пока Алина была, он все подле нее крутился, а как ушла она, его дома и не удержать стало. Но если надо то, я спрошу у него.
– Нет, спрашивать не надо, – игумен отрицательно покачал головой, а потом пристальным взором, который казалось, проникал в самую душу, посмотрел на Грегора, – Было бы неплохо, сын мой, чтобы Вы сделали то, что Алина Вам посоветовала. Исповедались, и во всем, что душу тяготит, покаялись, а после причастились и с миром в душе спокойно дальше жить продолжили. Я вижу, Вы и так во всем каетесь и если хотите, мог бы конечно исповедовать Вас.
– Если Вы соблаговолите святой отец, я с радостью. Каюсь, действительно каюсь во всем… И до этого совесть меня ела, что несправедливо я с ней обошелся, а теперь как узнал на кого я серчать посмел, да несколько раз чуть руку не поднял, даже и сказать не знаю, как каюсь, святой отец… а уж если вспомнить, что ей вообще вынести из-за меня пришлось, то и подумать о том страшно, как я виноват перед ней, – он встал из-за стола и, подойдя к игумену, опустился перед ним на колени.
Увидев, что муж собирается исповедоваться, Римма поспешно встала и вышла из горницы, плотно закрыв за собой дверь.
Через некоторое время муж с игуменом вышли. Грегор проводил гостя до ворот, после чего вернулся в дом.
– Вот всегда знала, что Климентина стервозная баба, но чтобы так… Как же ты ей позволил с Алиной-то так обойтись? – укоризненно взглянув на него, расстроено проговорила Римма.
– То, что я чуть не изменил тебе с ней, стало быть, тебя не заботит, – мрачно хмыкнул Грегор.
– Ну не изменил же… – Римма качнула головой, – а девочку она ни за что обидела, да еще и оскорбляла.
– Ты знаешь, что самое интересное, – задумчиво произнес Грегор, – герцогиню-то нашу похоже ничуть все эти оскорбления не трогали, она будто не слышала ее. И даже когда стукнула ее Климентина, Алина в ее сторону даже не посмотрела, будто нет ее. Лишь на меня смотрела и со мной разговаривала. И ведь не боялась ничего… А я дурак еще злился, что за хозяина она меня не почитает… Вот ведь болван, хотел, чтоб герцогиня меня за хозяина почитала. Счастье еще, что сам руку на нее не поднял, вовек бы себе то не простил.
– Да уж рассказать кому, не поверят. Будущая герцогиня мне, оказывается, помогала и за ребенком приглядывать, и на стол накрывать, – Римма с усмешкой покачала головой, – необыкновенная девочка. И добрая, и справедливая, и бесстрашная, и работы никакой не боится, и сама все делать умеет. Никогда бы не подумала, что наследная герцогиня может быть такой.
– Да уж, – согласно кивнул Грегор, – с отцом ее не сравнить. Про отца ее сама знаешь, какие слухи ходят.
– Да что слухи… Если он родную дочь и к тому же единственную в такой монастырь отдал…
– Перечила ему видать, с нее станется, – усмехнулся Грегор. – Дай-то Бог ей действительно верховным сюзереном нашим стать.
– И чтоб муж ей хороший попался, а то ведь выдадут ее замуж за какого-нибудь самодура и деспота, и о том, что справедлива она и добра никто и не узнает никогда, – печально вздохнула Римма.
– Это конечно, хотя мне кажется, она любого мужа сможет приструнить.
– Все равно, лучше, чтоб хороший был и любил ее, – Римма мечтательно улыбнулась.
– Это завсегда лучше, – Грегор притянул жену к себе и нежно поцеловал.
Римма в ответ крепко прижалась к нему, а потом, склонив голову мужу на плечо, тихо прошептала: – Как ты думаешь, может не говорить никому, про то, что мы узнали о ней, вдруг, если узнают, что жила она у нас, вдруг это как-то повредит ей в будущем… да и у нас неприятности могут быть, коли герцог узнает, что с его дочерью обошлись так.
– Давай не будем говорить, – согласился тот. – Пусть все считают, что у нас в доме сиротка из монастыря жила, а потом ушла обратно в монастырь. Главное чтоб настоятель нашел ее, и ничего с ней до того времени не случилось.
– Дай-то Бог, – кивнула Римма, а потом поднялась, – Поду я Николку разбужу, пора уже. А потом может быть, чай попьем?
– Ты иди Николку буди, а я скотину посмотрю, что утром на забой привели, да рабочих проверю, а потом можно и чай.
Грегор с женой пил чай. Он, отпустил уже съевшего кусок пирога и выпившего чай Николку играть во двор, а сам подниматься из-за стола не торопился. В душе его после разговора с игуменом и исповеди царило полное умиротворение, и Грегор получал удовольствие от того, что мог вот так, вдвоем с женой посидеть и расслабиться.
В это время дверь тихонько раскрылась, и в горницу вошел Арни.
– Ой как ты вовремя сынок, – улыбнулась Римма, – умывайся, я тебе чаю налью.
– Я не буду чай, мам, – Арни плотно закрыл за собой дверь подошел к столу и замер напротив отца, держа в руках какой-то довольно большой узелок – я сказать тебе должен, пап.
– Говори, раз должен, – Грегор с удивлением посмотрел на потупившего голову и нерешительно мнущегося перед ним сына.
– Пап, – Арни нерешительно переступил с ноги на ногу, а потом выложил перед отцом на стол узелок, развязал его и придвинул к отцу большую буханку хлеба, пакет соли, пакет крупы, большой кусок сыра и несколько свечей, а затем положил рядом деньги, – вот, пап. Я украл это, а теперь возвращаю.
– Украл? – не веря своим ушам, переспросил сына Грегор. – У кого?
– У тебя.
– Это не наши продукты, сынок, – растерянно проговорила Римма. – Где ты взял все это?
– Продукты я купил в лавке. Я украл у вас деньги и купил все это. А теперь возвращаю и то, что купил, и те деньги, что остались, – нервно кусая губы, проговорил тот.
– Это сколько же ты украл и откуда? – удивленно глядя на очень большую сумму денег, поинтересовался Грегор.
– Я взял со стола один золотой из тех, что дал вам монах за Алину.
– Ты посмел украсть деньги самого игумена? А он ведь сказал, что ошибся и еще золотой доложил… А это ты украл… Да как ты посмел? – Грегор поднялся из-за стола, и рванул с себя ремень. – Запорю, мерзавца.
– Папа, я раскаиваюсь в том, очень… – сын сам подошел к нему.
– Нет, – Грегор отбросил ремень, – я не ремнем, я тебя плетью сейчас выпорю и так, чтоб не встал. Римма, – он обернулся к жене, – а ну быстро плеть принесла!
– Грегор, – Римма шагнула к нему и схватила за руку, – он сам, он сам пришел и во всем признался… он виноват, конечно, очень виноват, но он ведь сам пришел и раскаивается в том.
– Да ты понимаешь, что он натворил? Получается, мы обманули самого игумена монастыря.
– Ты сходишь с ним к нему и все вернешь. Он согрешил, но Господь прощал и нам велел. Порка ему, конечно, не повредит, лучше будет помнить, что поступать так нельзя, только не в сердцах бей. Я могу и плеть принести, только ты охолонись и постарайся ума ему вложить, а не покалечить.
– Что ж, ты дело говоришь, жена, – Грегор нервно сглотнул, подобрал с пола ремень и перевел взгляд на стоящего перед ним и испуганно потупившегося сына. – Иди, вон на лавку в углу ляг.
Сын, молча, прошел в угол и там лег на лавку.
Когда Грегор опустил ремень и разрешил сыну встать, тот, подтянув штаны, достал из кармана еще четыре золотые монеты и выложил их на стол.
– Это ваши, пап.
– А это еще откуда? – Грегор со злобой схватил сына за плечо и заглянул ему в глаза. – Это ты где украл?
– Это я не крал, это тот монах, что Алину искал, дал мне. Сказал, что дал бы пять, если б не крал я того золотого у вас, а так даст только четыре.
– Так ты признался ему в том, что украл?
– Ну да… Вернее он сам услышал, когда нашел нас с Алиной, она как раз ругалась на меня за то, что украл я… кричала, даже ногами топала, велела немедленно идти все вернуть и признаться, что украл… а тут он как раз и вышел. Велел ей успокоиться, а потом дал эти четыре золотых и велел их вам отдать, но лишь после того как накажите меня за то, что тот украл.
– Так ты это для нее украл золотой?
– Ну да… она боялась в монастырь возвращаться из-за того, чтоб Малыша ее не выгнали, а ее там не оставили. Сказала, если отец-настоятель велит ей то, она не сможет перечить, и Малыш погибнет… Ну и когда я узнал, что монах за ней пришел, да еще за ее поимку герцог деньги назначил, понял, что уходить ей надо, вот деньги для нее и украл. Потом в лавке продукты купил, чтоб разменять деньги… Ей бы кто стал золотой менять? Подумали б, что украла… да и продукты ей бы пригодились.
– Так ты знал, где она?
– Знал… Она, когда провожал я ее, сказала. Она за реку, в старый заброшенный скит ушла. Она там уже жила… ну до того как мы позвали ее к себе.
– Это она в лесной землянке у дальнего озерца жила? – ахнул Грегор.
– Да, пап, там, – кивнул сын, – я навещал там ее.
– Что ж ела-то там она? Или ты продукты для нее воровал? – Римма укоризненно посмотрела на него. – Неужели попросить не мог?
– Да ничего я не воровал, мам. Я впервые украл вот сейчас, да и то, только потому, что испугался, что заставят ее вернуться и Малыш погибнет… К тому же за нее это были деньги, вот я и подумал, что пусть будут лучше для нее, чем за нее. Так и сказал ей. А она еще больше разозлилась, сказала, что красть ни для кого и ни по какой причине нельзя, и если к тому же, это деньги герцога, она вообще их ни за что не коснется, даже если бы вы ей сами их предложили. Злая такая стала, глаза сверкают, я и не видел ее такой никогда. Причем на меня за деньги ругалась, а сама спокойно зайцев, что Малыш притаскивал ей, и сама ела и меня угощала, хотя графские они. А когда сказал я ей, в самом начале про то, лишь усмехнулась: Это, – говорит, – честь для графа, если я его зайца съем.
– Ну надо же… – Грегор усмехнулся, – гляди-ка, Рим, а герцогиня-то наша еще с тем характером… и видно с отцом у них действительно коса на камень нашла… А про зайцев, сын, это она правду сказала. Это честь для графа.
– Пап, ты о ком это? И почему это честь для графа, что Алина ела его зайцев?
– А потому, что никакая она тебе не Алина, а Ее Светлость, наследная герцогиня Алина Тодд.
– Пап, ты шутишь? – глаза Арни изумленно распахнулись.
– Нет, не шучу, сынок, ты наследную герцогиню в навоз столкнул и обзывал грязной побирушкой.
– Этого не может быть… – Арни недоверчиво покачал головой.
– Может, Арни, может, – вновь усмехнувшись, кивнул отец. – Только ты лучше помалкивай о том, кто у нас жил, и как ты себя вел с ней, если не хочешь, чтоб герцог велел казнить нас всех или в подвалы свои упечь…
Выслушав рассказ игумена о том, что произошло с Алиной, мать Калерия посоветовала ему ни о чем не расспрашивать ее, раз она не хочет ничего рассказывать, и добавила: – Девочка ни в чем не согрешила, каяться ей не в чем, так что не настаивайте, Отче. Захочет, сама расскажет, а пока ей видно не особо приятно вспоминать об этом.
– Кажется мне, матушка, – покачал головой игумен, – что думает она, что ругать ее буду, что недостойно себя вела она… хоть, на мой взгляд, вела она себя очень достойно…
– Достойно скорее монахини, чем будущей герцогини… Она понимает это, поэтому и молчит. Она не хочет слышать от Вас ни одобрения своим действиям, ни осуждения…
– Почему?
– Одобрив ее поведение, Вы покажите ей, что не воспринимаете ее как будущую герцогиню, а осудив, дадите понять, что для Вас в первую очередь важен ее будущий титул, а не ее душа. Она, видимо, сама не разобралась в своих чувствах, поэтому и Ваше мнение услышать боится. Не торопите ее, и не говорите, что все знаете. Время все расставит по своим местам. Кстати, Отче, теперь, когда Алина вернулась, благословите обет молчания принять. Вы знаете, необходим он мне, чтоб перестать стараться чужие грехи изжить, а сосредоточиться лишь на своих.
– Кто ж тогда сестричество возглавит, матушка?
– Сестра Серафима. Она справится. А Лидия келейницей Вашей станет.
– Что ж, тогда благословляю, – отец-настоятель осенил ее крестным знамением, и мать Калерия отказалась от всяких разговоров на долгие годы.
11
Герцогиня Алина Тодд остановила карету у стен монастыря, вышла, перешла по подъемному мосту к его воротам и постучала.
– Кто там? – в воротах распахнулось маленькое окошечко, и через него кто-то поглядел на герцогиню.
