Марина Колесова
В плену королевских пристрастий
– Как умер? – Мария потянула Алину за руку. – Когда умер? Почему Вы нам ничего не сказали?
– Извини, милая, не знала я, что не сказали вам о том, – Алина, грустно улыбнувшись, ласково погладила ее по голове, – Вот и не рассказала.
– Это что, еще до того как папа нас сюда отправил, произошло? – подавленно спросила та.
– Да, моя хорошая. При родах он умер, и я сразу в монастырь уехала после этого, а когда вернулась, узнала, что и вы уже в монастыре… Поэтому и думала, что вам сказали.
– Нас папа из-за этого в монастырь отправил? – Луиза испытующе посмотрела на нее.
– Все сложней, дорогие мои… Тут так сразу и не объяснишь… Может, все же присядем? – она отошла к скамейке и села, Мария и Луиза сели рядом, Кэти чуть поодаль.
– Дома у нас небезопасно вам оставаться было… Поэтому папа и отправил вас сюда. Он боится за вас, хорошие мои, – продолжила герцогиня, – И еще хочет, чтоб с пути истинного вы не сбились… Пройдет время, вы твердую веру обретете, такую, чтоб не сбило вас с пути истинного никакое искушение, тогда и вернуться домой позволит и женихов вам найдет хороших… Все будет хорошо, ласточки мои любимые.
– А от чего у вас ребенок умер, матушка?
– Вы умеете хранить тайны, мои хорошие? – Алина испытующе посмотрела на младших дочерей, – можете мне пообещать, что не расскажите никому то, что я вам сейчас скажу?
– Да, матушка, обещаем, – в один голос проговорили и Мария, и Луиза.
Кэти испуганно сжалась.
– Демон у нас в замке появился, он его и убил. Оттого и испугался за вас отец.
– Демон? – ахнули обе девочки, – Вы не шутите, матушка?
– Нет, не шучу, такими вещами не шутят… Только о том знать никто не должен. Иначе все слуги наши разбегутся, да и вас никто замуж не возьмет.
– А что же делать-то теперь? – испуганно спросила Мария.
– Молиться, мои хорошие, может, и оставит он нас…
– Я буду молиться, матушка, – пообещала Луиза.
– И я тоже, – согласно кивнула Мария, а потом тихо добавило, – жаль, что у Вас ребеночек умер… я за него тоже помолюсь.
– Благодарю тебя, радость моя, – Алина притянула ее к себе и поцеловала, а потом поцеловала Луизу, – девочки мои дорогие, какие же вы у меня умницы.
В это время в зал заглянула служительница и, поклонившись игуменье, тихо проговорила, – Служба чрез десять минут, матушка.
Та повернулась к Алине, – Останетесь на службу, Ваша Светлость?
– С удовольствием, матушка, – Алина поднялась, – пойдемте, мои любимые. Ты будешь петь, Мария?
– Да, матушка – в глазах Марии сверкнула гордость.
– Это замечательно. Я с удовольствием послушаю.
– Может, после службы зайдете ко мне? Поговорить бы нам, – проговорила игуменья.
– С радостью, матушка, – кивнула Алина.
После службы Алина с Кэти зашли в келью игуменьи. Закрыв дверь, та пристально посмотрела в глаза Кэти и проговорила:
– Вот что девонька, общаясь с сестрами, чтоб не смела ни слова про демона говорить. "Матушка не велела об этом говорить" и весь сказ. Поняла?
– Да, хорошо, – кивнула Кэти и потупилась.
Удовлетворенно кивнув, игуменья прошла в дальний конец кельи открыла маленькую очень толстую дверь, скрывавшую низкий темный чуланчик, и позвала ее: – Иди сюда, тут на коленях постоишь, мне с твоей матерью наедине побеседовать надо.
Кэти испуганно оглянулась на Алину и, увидев, что та кивнула, покорно прошла к чуланчику, опустилась на колени и заползла туда.
Игуменья закрыла за ней дверку и улыбнулась Алине:
– Пусть постоит и смирению поучится, не повредит ей то, а мы пока чаю попьем с тобой.
– Кого держишь там, Нора?
– Келейниц нерадивых. А иногда сестер, кого не в открытую наказать хочу. Кстати, что твоя дочь о демоне, что вызвала, знает?
– Почти ничего. Видела лишь она его. Господь внял моим молитвам и показал его ей во всей красе.
– И что?
– Напугалась. Старается исправиться и ни в чем не перечить, только тянет ее придворная жизнь к себе, ой, как тянет… а я ей того позволить не могу, так как знаю, захлебнется она в этой грязи, и я не услежу…
– Да, придворная жизнь теперь явно не для нее. И все же, почему в монастырь не отдашь ее?
– Не выдержит. Озлобится и все. Вот научу ее Бога любить, тогда и о монастыре думать можно будет…
– Младшие дочери выдерживают, а эта, видите ли, не выдержит.
– Нора, девочка она не совсем обычная… Демон к ней по первому зову не просто так пришел… Чувства у нее через край, хоть внешне это и не особо видно. Привыкла она их в себе держать, но уж если прорвало, мало не покажется. В тихом омуте сама знаешь кто водится… Вот оставлю ее у тебя, а завтра ты в петле найдешь ее… Что скажешь мне тогда: не уберегла и не уследила или туда ей и дорога?
– В стену на месяц замурую, чтоб лишь голова торчала и ни в какую петлю девка не полезет.
– А если она в этой стене озлобиться настолько, что сама демона призовет, что делать будешь?
– Да я и не таких ломала, кого только не звали они поначалу…
– В отличие от тех, кого ты ломала, ее голос услышит тот, кто уже ждет ее и обязательно придет к ней. И если душу свою она добровольно ему отдаст, выполнит любое ее желание и даже возможно не одно… Если и оставлять ее в монастыре было, то только у Отца-настоятеля… Подобрал он ей наставницу такую, которая не только как ты сурова, но и не обременена обязанностями настоятельницы, так что могла ее сутки напролет контролировать, да еще и прозорлива необычайно… Только я видела, что из этого получится. Потому и не оставила ее там.
– Рискнуть решила? Доказать, что любовь и жалость лучше строгости и взыскательности? Любит видать тебя Отец-настоятель, раз разрешил над девкой такие опыты проводить. Ведь по самому краю идешь…
– Да строга я с ней, Нора, строга и взыскательна. Слежу за ней и наказываю даже за малейшую провинность, чтобы даже помыслить о непослушании не смела. Сама же видела, покорна мне дочь.
– Еще бы ей и непокорной быть после такого-то… Стало быть не поверила, что кто-то кроме тебя дочь твою к Господу привести сможет… Гордыня это, Алина, ой, гордыня…
– Может и гордыня, Нора… Но я ж не святая, чтоб и без гордыни, и лишь правильно… я обычная грешница… Каюсь, хотелось мне всегда не силой, а любовью за собой вести, вот и учит меня Господь, что не всегда то в моих силах, и разные методы должны быть в зависимости от ситуации… Нет, видимо единого рецепта на все случаи жизни… Вот я другие методы и осваиваю потихоньку. Так что ты лучше не кори, а помоги советом.
– Ой, и умна ты, Алина… Только я хотела тебя к стеночке прижать, а ты сразу раз и сама на мою сторону встала… Сил нет, умна… И с дочерьми разговаривала – любо-дорого смотреть. И не солгала вроде ничего, а голову обеим задурила…
– Ничего не задурила. Сказала лишь, что в монастыре они не потому что избавиться от них решили, как они думали все это время, а потому что любят и оградить от неприятностей пытаются. И если ты считаешь, что это неправда, скажи мне это прямо в лицо.
– Хочешь намекнуть, что действительно супруг твой от большой любви их в монастырь мой отдал, демона испугавшись?
– Он действительно их любит, вот только простить никак им не может, что из-за них ему пришлось меня королю отдать… но наверняка девочкам хороших мужей найдет и постарается, чтоб все у них было очень достойно. Кстати отправил он их сюда именно после того, как уличил Кэти в колдовстве, испугавшись, чтоб и они что-то наподобие не учинили… Так что я в самом деле не солгала, именно появлением демона все и объясняется. Я лишь не стала уточнять, отчего он появился и чего испугался их отец.
– А к Кэти он как сейчас относится?
– С трудом переносит ее присутствие, и всячески демонстрирует ей это.
– Ну и запутано все у вас, захочешь расплести, не размотаешь… У вас самих-то с ним отношения какие?
– Какие могут у нас быть с ним отношения, коли не живем мы с ним как муж и жена? Сердце друг другу рвем и все… Правда, я, после того, как мне Отче прочел проповедь хорошую, да наставления дал, стараюсь быть с ним покорной и послушной, хоть и тяжело мне это очень дается, не скрою… и он вроде смягчился и перестал изводить меня. Вот с дочерьми видеться разрешил, Катарину разрешил забрать…
– Выходит, и ты покорности тоже учишься?
– И я, Нора, учусь…
– Кто бы сказал, не поверила. С одной стороны герцогиня Алина Тодд учиться быть суровой и взыскательной, а с другой – покорной… и самое интересное, что оказывается и то и другое дается ей с величайшим трудом… – она вдруг очень ласково улыбнулась, – ты даже не представляешь как ты мне нравишься и как ты мне по душе, Алиночка… С удовольствием помогла бы тебе, только не знаю чем, раз старшенькую свою здесь оставлять не хочешь.. Хочешь по подвалам ее моим повожу, чтоб еще больше ценила, что ты при себе держать согласилась?
– Нет, Нора, не надо… Запугаешь мне девочку, она при одном слове "монастырь" в истерику впадать будет. Она и так боится всего, кажется ей, что все ее теперь лишь ненавидеть и наказывать будут, и жить ей оттого очень страшно и тошно. А она должна почувствовать, что относиться к ней будут, не исходя из того, что сделала она, а из того, что будет делать и как будет себя вести.
– Красиво говоришь, только не обманись в ожиданиях. Доверять можно лишь тем чьи души грязью не выпачканы… А она, как я поняла, ее себе всю не только колдовством, но и завистью, и гордостью, и самолюбием, и упрямством, и строптивостью так измазала, что и не знаю удастся ли ей ее отчистить.
– Все в руках Господа.
– Это точно, но нежелающих искать спасения он не призрит. Поэтому твоя задача, заставить ее на этот путь встать, и не дать с него сойти.
– Стараюсь, Нора. Я стараюсь… Помолись за меня как-нибудь, чтоб не оставил Господь меня на этом пути.
– Молюсь, Алиночка. Еще с прошлого твоего приезда молюсь за тебя и за всех дочек твоих… За младшеньких-то и раньше молилась, как и за всех чад мне вверенных, а вот за старшую лишь сейчас начала. Может и призрит Господь наши молитвы, и удастся тебе душу ее спасти.
– Дай то Бог, – кивнула Алина, – благодарю тебя. Спаси тебя Господь. Пойдем мы, если позволишь.
– Не позволю. Чаем сначала напою. А то чай тебе пообещала, а заболталась с тобой и не напоила. Выпьешь чаю, и ступай с Богом, – она подергала шнурок, висевший в углу, и приказала вбежавшей монахине: – Чай принеси.
12
Кэти стояла на коленях перед распятием, держа в руках Библию. С тех пор как она вернулась в замок, мать, теперь иначе Алину она даже в мыслях не называла, старалась контролировать каждый ее шаг и, когда в замок приезжали гости, не разрешала ей покидать комнату, заставляя, не вставая с колен, читать Библию или молитвослов. Непослушание грозило суровым наказанием. Однако, даже глядя в книгу, мысли Кэти были далеко от написанного, она размышляла о том, чем сейчас могут быть заняты гости, отец и мать. Она вспоминала, какое роскошное платье было надето на матери, когда она заходила к ней, чтобы дать наставление. Шикарное, расшитое золотом темно-бордовое платье, прекрасно подчеркивало красивую фигуру матери, а великолепная диадема из темно-кровавых рубинов и брильянтов и такие же серьги и колье замечательно оттеняли его и придавали изысканность. У Кэти даже дух захватило, настолько красиво все это было. Наряды матери вообще были один лучше другого, но это платье, да еще в комплекте с украшениями было невероятно прекрасным. При этом было заметно, что матери эта сказочная красота абсолютно безразлична. Она будничным тоном отдала распоряжения и ей, и Сьюзен, которая теперь прислуживала Кэти после чего, поведя плечами, раздраженно заметила, что портниха сделала на редкость неудобный корсет. А на замечание Кэти, что платье очень красивое, ответила, что оно в первую очередь должно быть удобным, потому что ей предстоит мучиться с гостями в нем всю ночь. Кэти подумалось, что если б у нее было бы такое платье и ей было позволено выйти к гостям, она бы точно не мучилась, и платье бы носила совсем по-другому: гордо и с достоинством, чтобы все видели, какая красота на ней надета. Однако носить Кэти приходилось однотонные, строгие платья и даже волосы мать не разрешала ей укладывать в прическу, заставляя заплетать их в косу. Перечить матери Кэти не смела, лишь иногда позволяя себе помечтать о красивых нарядах, развлечениях и той жизни, которую вела мать. За подобные мечтания, в которых она неизменно признавалась, та нередко строго взыскивала, но даже это не могло удержать Кэти от подобных мыслей. Блеск придворной жизни словно магнит манил ее к себе, заставляя забывать обо всем. Ей грезилось, что когда-нибудь король или может быть, его сыновья заметят ее и, сказав матери, что у нее очень милая дочь, уговорят ту позволить и ей бывать на пирах и балах, постоянно устраиваемых отцом. Она не понимала, почему мать не дозволяет ей даже мечтать об этом, заранее говоря, что никогда не позволит ей того. Ведь если бы та дала бы ей хотя бы надежду, что когда-нибудь, пусть не скоро, но разрешит… тогда бы она бы старалась еще больше, изо всех сил, заслужить прощение и искупить свою вину. Однако в этом вопросе мать была непреклонна. Только упоминание Кэти о том, что ей что-то нравится из дворцовой жизни, вызывало у нее раздражение, и она сурово отчитывала ее, говоря, что Кэти не должна даже думать о подобном, так как в этом нет ничего хорошего и вообще это все не для нее. Но ничего с собой поделать Кэти не могла. Даже сейчас в тишине комнаты ей чудились звуки веселой музыки, смех придворных, шуршание их нарядов и звон наполненных кубков. И она мечтала оказаться среди гостей, ведь она знает все правила этикета и умеет хорошо танцевать, леди Гиз всегда говорила, что это у нее видимо врожденное, да и вести светские беседы, она наверняка бы смогла не хуже матери.
Из плена размышлений ее вырвало осторожное прикосновение Сьюзен. Взглянув на обернувшуюся Кэти, камеристка просительно сложила руки и, состроив скорбное выражение лица, одними глазами указала на дверь в соседнюю комнату, в которой герцогиня наказывала дочь. Сьюзен очень переживала, когда это случалось, и всячески стремилась помочь Кэти не заслужить наказание.
– Да, Сьюзен. Я опять отвлеклась, – Кэти вздохнула и принялась читать вслух, но смысл даже произносимых слов ускользал от нее. Ее мысли были по-прежнему далеко.
В это время в дверь тихо поскреблись, и Сьюзен, вновь осторожно коснувшись плеча Кэти, просительно взглянула на нее.
– Иди, Сьюзен, иди… Мне еще часа два читать то, что мама задала, ты успеешь прогуляться, перед тем как помочь мне укладываться спать, – разрешила ей Кэти.
Та улыбнулась, присев и склонившись к полу, поцеловала подол ее платья, а потом опять просительно прижала руки к груди, кивнув на Библию в руках Кэти.
– Не волнуйся, я постараюсь больше не отвлекаться… иди.
Сьюзен вновь поцеловала подол ее платья, поднялась и, лучезарно улыбнувшись, осторожно выскользнула за дверь, за которой ее дожидался ухажер.
– Счастливая, – подумала Кэти, – сейчас во двор пойдет гулять и целоваться… а тут на коленях стой и Библию читай… ведь уже раза три ее всю прочла, так нет… каждый раз опять снова. Сколько можно? Что я наизусть ее выучить должна, что ли? Ладно, к гостям выйти не дозволяет, хоть бы интересное, что почитать разрешила…
Но мать, с тех пор как они вернулись, почти никаких других книг не позволяла ей даже в руки брать. Кэти поморщилась, вспомнив, как однажды та сильно наказала ее, узнав, что она без разрешения взяла роман о любви в библиотеке. Мать обращалась с Кэти очень дружелюбно и ласково, однако это не мешало ей строго следить за неукоснительным выполнением всех ее требований.
Горестно вздохнув, Кэти принялась читать дальше, она монотонно бубнила слова, даже не утруждая себя осмыслением прочитанного, лишь следя сколько ей еще осталось читать до страницы, указанной матерью в качестве конца вечернего задания.
Где-то через час дверь неожиданно резко распахнулась. Кэти испуганно обернулась и увидела на пороге мать, которая выглядела очень озабоченной и даже расстроенной.
– Читаешь, моя хорошая? Вот умница, – она шагнула к ней и, ласково потрепав по плечу, поцеловала в макушку. Потом оглянулась и озабоченно спросила: – Сьюзен где?
– Вышла ненадолго… я отпустила ее, – Кэти испуганно сжалась. Говорить про ухажера Сьюзен ей не хотелось, но она знала, что не посмеет солгать, если мать спросит, куда та пошла.
– Ну что за напасть… – сокрушенно качнула головой герцогиня, и ее красивые длинные серьги качнулись в такт ее словам. – Она мне так нужна… а искать сейчас мне ее некогда… Вот что, Катарина, я тебя очень прошу, как она вернется, сразу пошли ее ко мне. А сама ляг спать без нее. Ведь ты сможешь сама лечь спать? Или тебе какую-нибудь другую горничную прислать?
– Не надо, мама, другую, я сама лягу. Дочитаю, что Вы мне велели, и лягу.
На лице матери неожиданно появилась ласковая улыбка: – Какая же ты у меня умница. Хоть ты меня радуешь сегодня. Я тебе очень благодарна, Кэти. Значит, скажешь Сьюзен, чтоб срочно шла ко мне. А сама отправишь ее и ложись, поздно уже совсем, завтра дочитаешь, что не успела. Ложись с Богом, моя хорошая, – она перекрестила ее и, нежно поцеловав, вышла.
Кэти стало очень радостно от этих слов, но буквально через несколько минут она осознала, что солгала матери, уверив, что Сьюзен ушла ненадолго. Вернуться та могла и через час, а могла еще позже. Бывало уже не раз, что Кэти, так и не дождавшись камеристки, ложилась сама, а утром та в слезах целовала ей ноги, всем своим видом показывая, что раскаивается в опоздании. Кэти не жаловалась на нее, зная с какой заботой и нежностью та относится к ней. Сейчас же опоздание Сьюзен могло грозить большими неприятностями, и Кэти решилась сама сходить за ней, чтобы отправить ее к матери.
Выйдя во двор через проход для слуг, Кэти быстро нашла Сьюзен и, отправив ее к матери, направилась в свои в комнаты. Однако, по дороге к себе, она услышала веселый смех и звуки музыки. Словно зачарованная, Кэти пошла в ту сторону, откуда доносились так манящие ее звуки и, осторожно пробравшись на верхний пролет центральной лестницы, села на ступеньки и стала оттуда наблюдать, как у центрального входа снуют в разные стороны разряженные гости. Это зрелище так заворожило ее, что она совсем забыла обо всем. Очнулась она лишь от громких тяжелых шагов. Кто-то поднимался к ней, на самый верх. Катарина хотела незаметно спрятаться, но не успела. Отец, поднимающийся по лестнице, заметил ее. Он был явно пьян, но на ногах стоял достаточно твердо. Посмотрев на нее долгим мутным взглядом, он шагнул к ней и схватил за плечо:
– Катарина? Что это ты тут делаешь?
– Я шла к себе в комнаты, отец, – Кэти испуганно потупилась.
– Мать знает, что ты тут шляешься?
– Нет, я без разрешения вышла.
– Своевольничаешь, значит? Мало тебя я, стало быть, учил… – он выпустил ее плечо и схватил за косу.
– Отец, простите… я не посмею больше… я лишь на минутку вышла, – испуганно запричитала Кэти, – я бы сама матери призналась, что выходила.
– Вот сейчас ей и доложишь… – опустив руку с ее косой так, что ей пришлось нагнуться, герцог быстро пошел вниз по лестнице, а потом по направлению к комнатам герцогини. Кэти, низко согнувшись, семенила рядом с ним, боясь упасть, она понимала, что в этом случае он просто поволочет ее за косу, даже не дав подняться.
Не доходя до апартаментов герцогини, они увидели, как она вышла оттуда и, удивленно посмотрев на них, пошла им навстречу.
– Что это значит, Алекс? – глядя прямо на герцога, холодно спросила она.
– Эта стерва шляется без разрешения и возможно не первый раз, – толкнув Кэти с такой силой, что она упала на пол перед матерью, зло проговорил он.
– Ну что сегодня за день! Да что же это такое! – на лице герцогини проступило выражение крайнего раздражения. – Я, конечно, разберусь с ней, Алекс, и я благодарна, что Вы ее привели… Но позвольте узнать: Вы оставили абсолютно пьяного короля наедине с не менее пьяным Бенедиктом? Хотите, чтоб я не только с сестрицей его занималась, но и его брата потом оживляла? – Алина проговорила это таким тоном, что герцог тут же шагнул к ней и, подхватив ее руки, поднес их к своим губам.
– Тихо, тихо, дорогая… – пьяно улыбнулся он, – Вы только не переживайте. Все будет хорошо. Бенедикт трус, он наверняка уже понял, что король сегодня не в духе… Он не будет нарываться… как пить дать не будет. А я сейчас пойду, все проверю и постараюсь уложить обоих спать. Обещаю.
– Идите и чем быстрее, тем лучше… мне не нужен здесь вдобавок ко всему еще и труп герцога, да и Вам, надеюсь, тоже… и не пейте больше, прошу Вас.
– Конечно, конечно, дорогая… пить больше не буду, и все сделаю… не волнуйтесь… Вы только про эту стерву не забудьте, – он указал пальцем на Кэти, а потом развернулся и зашагал обратно по коридору.
– Не забуду, – Алина тяжело вздохнула и посмотрела на дочь: – Ну и как же это надо понимать, Катарина?
– Матушка… – Кэти приподнялась и, взяв ее за руку, просительно заглянула ей в глаза, – не гневайтесь… это случайно так получилось, что я из своих комнат вышла…
– Меня не интересует, как конкретно это получилось, Катарина… – герцогиня раздраженно высвободила руку, – Меня интересует, как надо понимать, то, что ты нарушила мой приказ: как твой осознанный отказ выполнять мои распоряжения или что ты не в силах контролировать свои поступки?
– Матушка… я знаю, что очень виновата, но я не нарочно… я больше никогда-никогда не посмею… обещаю… это ведь первый раз так получилось…
– Катарина, ты говоришь мне это постоянно, когда нарушаешь мои распоряжения… и у тебя все всегда перв…, – раздраженно начала говорить герцогиня и замолкла на полуслове, потому что из дверей ее апартаментов выбежала Сьюзен и, бросившись к ней, потянула за руку, всем видом показывая, что герцогиня должна пойти с ней.
– Это срочно Сьюзен?
Сьюзен закивала.
– Хорошо, сейчас иду, – тон герцогини совсем заледенел. – Минуту можешь постоять спокойно и не тянуть меня?
Сьюзен испуганно замерла на месте, а герцогиня повернулась к Кэти:
– Значит так, Катарина. Идешь к себе и быстро ложишься спать! И чтоб не шлялась больше нигде! Разбираться с твоим поведением я буду завтра. Понятно?
– Да, матушка, понятно. Прямо сейчас пойду, я больше никуда не посмею… – закивала в ответ Кэти.
– Хочется верить, – раздраженно бросила она и, развернувшись, быстро прошла вместе со Сьюзен в свои апартаменты.
Кэти облечено вздохнула и поднялась с пола. Наказание откладывалось на завтра. А завтра, возможно, у матушки уже будет более хорошее расположение духа, и она хоть и накажет, но не так сурово, как могла бы сейчас.
Она направилась обратно по коридору, но не прошла и пары шагов как услышала вопрос, заставивший ее вздрогнуть.
– Твоя мачеха всегда такая злая?
Она испуганно обернулась и увидела юношу, стоящего в тени ниши большого окна. Он стоял так тихо, что его никто не заметил.
– Она не злая, она строгая, – тихо проговорила Кэти и, пристально посмотрев на собеседника, спросила. – А ты кто? И что здесь прячешься?
– Я не прячусь, – качнул головой тот, – я жду, когда освободится твоя мачеха.
– А кто ты такой чтоб ее здесь ждать, да еще так называть? – Кэти заинтересованно склонила голову набок.
– Принц, – гордо ответил тот, – и со мной в таком тоне не разговаривают.
– Извините, Ваше Высочество, – Кэти присела в реверансе, и усмехнулась, – на Вас написано не было, что Вы принц. Надеюсь, Вы простите мне столь недозволительный тон… А сейчас, еще раз извините, но мне надо идти, Вы слышали, что велела мне мать, не смею Вас больше отвлекать, ждите ее…
– Постой… не обижайся, – юноша шагнул к ней и схватил ее за руку, – я понимаю, тебе неприятно, что я видел, как они ведут себя с тобой… тебя же, как я понял, даже из комнат не выпускают…
– Действительно не выпускают, только Вам до этого, Ваше Высочество, какое дело?
– Да не стесняйся, ко мне отец не лучше относится… Ты не знаешь этого, лишь потому что при дворе не бываешь… А он наподобие твоего, только если твой груб и прямолинеен, то мой издеваться и унижать любит более изощренно. Так что потом от стыда не знаешь куда деться… А уж как он в твою мачеху влюбился, так все стало еще хуже… Мачеха твоя действительно очень красивая и гордая. Я все понять не мог, что он на нее так запал, когда вокруг него столько красоток и доступны все… пальцем только помани, любая тут же за честь посчитает, а он хоть и не брезгует ими, но по ней одной сохнет и стелется перед ней…
– Вы что раньше никогда не видели мою мать? – Кэти решила никак не комментировать услышанное.
– Это она требует, чтоб ты ее матерью звала? Надо же… я бы не смог чужую женщину матерью назвать, хотя это, наверное, как бы требовать того стали. Вполне возможно, чтоб если б отец приказал, и стал бы… Я и не то выполнял, – задумчиво проговорил он и, отпустив руку Кэти, вновь отошел к окну, – Да, я первый раз у вас… Мать приехать заставила и отца взять меня с собой упросила… Она побыла как-то раз тут, и у нее словно крыша поехала… Сама она на твою мачеху запала и стелиться перед ней начала… и ездить в тайне от отца к ней стала и подарки ей шлет и все ее распоряжения выполняет… Теперь даже за глаза иначе как Ее Светлость, герцогиня Алина и не называет… кто бы мог подумать… Теперь у нас если что герцогиня Алина сказала, то это истина в последней инстанции. Но как я посмотрел сегодня, перед ней тут все так… Она и твоего отца построила, и моего, да и весь двор в придачу, включая даже Бенедикта. Он ее хоть и ненавидит, но это в душе, открыто он перед ней лебезит и пресмыкается.
– Так зачем же Вы ждете мою мать?
– Она обещала моей матери поговорить со мной и решить кое-какие мои проблемы… Только если честно, я сомневаюсь, что она сможет их решить, скорее наоборот усугубит. Однако не идти к ней я не могу, так как боюсь настроить ее против себя… Стоит ей только намекнуть отцу, что я сделал что-то, что ей не по нраву, и отец меня в порошок сотрет… Так что я покорно подожду когда она освободится и соизволит выделить мне несколько минут своего драгоценного времени, чтобы наговорить кучу гадостей, которые я постараюсь с улыбкой проглотить, после чего подобострастно поблагодарю, поцеловав ручку или туфельку. В общем, что позволено будет.
– Она никому не говорит гадостей, – Кэти отрицательно покачала головой.
– Ну это что понимать под гадостями… То, что, например, она говорит матери, та не то, что гадостями не считает, наоборот с восторгом воспринимает, да и еще стремится все в точности исполнить. Однако со стороны видно, что это мало того, что полнейший бред, так этот бред еще и унижает мою мать, а она не понимает этого. Ладно, иди, а то как бы тебе вновь не попало…
– Хорошо, я пойду, мне действительно надо идти, Ваше Высочество… Только Вы неправы в оценке моей матери… – Кэти лучезарно улыбнулась и стремительно убежала.
– Все женщины дуры, – раздраженно пробормотал принц и отвернулся к окну, – она ее не выпускает никуда, да и наказывает, скорее всего, иначе чего бы ей так пугаться… а туда же… лишь бы впечатление произвести: "она лишь строга, Вы неправы в ее оценке". Да тут и кретин в оценке не ошибется… хотя жаль ее: складная девчушка, хотя до мачехи ей конечно далеко. Интересно, долго герцогиня Алина собирается утешать Лидию? Та тоже хороша, нашла у кого утешения искать. Ну обидел чем-то король, так он со всеми так, не все его сестре неприкасаемой быть.
В это время из апартаментов герцогини раздался сдавленный крик, а затем он резко оборвался, как будто рот кричавшему чем-то зажали.
– Час от часу все веселее и веселее… – пробормотал принц. – Интересно это она Лидию так или служанку?
– Все, Сьюзен, отпусти ее, а то задушишь подушкой… Вставайте, герцогиня, я все закончила. Кстати, Вы на редкость неразумно поступили, что отказались от помощи Лерона, – проговорила Алина, отходя от кровати к которой Сьюзен прижимала полураздетую сестру короля.
– Ну уж нет, выставлять на показ мои ягодицы этому плюгавому коротышке я не намерена. Я бы и Вас звать не стала, Алина, если бы Ваша служанка оказалась не такой тупой, и руки бы у нее росли не из задницы, – раздраженно проговорила сестра короля, приподнимаясь на кровати.
Сьюзен отступила в сторону и испуганно потупилась.
– Я знаю, что Вам больно, герцогиня, поэтому готова снисходительно пропустить мимо ушей столь нелестный отзыв о моей лучшей камеристке, – усмехнулась Алина, – кстати, можете забрать в качестве сувенира, чтобы Вам не думалось, что я могу его показать кому-то, – она протянула ей зазубренный наконечник стрелы, – в следующий раз постарайтесь быть более осторожной.
– Я? Быть более осторожной? Алина, не думаете же Вы, что я сама села на него?
– Нет, не думаю, но мне казалось, что Вам будет приятнее, если я так буду считать.
– Значит, Вы не хотите меня спросить, как он туда попал?
– Нет, не хочу, Ваша Светлость.
– Конечно, – ноздри Лидии начали яростно подрагивать, а в глазах полыхнул сдерживаемый гнев, – Вы всегда покрываете его… У Вас никогда не возникает никаких вопросов по поводу его одиозных выходок.
– Во-первых, Вам самой они всегда нравились, пока их объектом не стали Вы. А во-вторых, разве Вам будет легче, если Вы в подробностях расскажете мне, что между вами произошло? Ведь насколько я поняла, Вы не хотели, чтобы я даже знала об этом, поэтому потребовали, чтобы Вам помогала немая служанка, и не звали меня, пока не поняли, что она помочь Вам не может.
– Я никогда не прощу ему этого… никогда… он так унизил меня… так унизил… – Лидия вновь повалилась на кровать и зарыдала.
– Ну что Вы… успокойтесь… причин так убиваться нет никаких, – Алина села рядом с ней на кровать и стала ласково гладить по плечам, – Во-первых, никого при этом не было и никто ничего не узнает. Я клянусь, что никому ничего не скажу. К тому же я даже и не знаю, что между вами произошло, поэтому просто забудьте. Во-вторых, рана небольшая, я сделала все так, что у Вас останется лишь небольшой шрам. Не стоит это все того, чтобы так убиваться.
– Вы ничего не понимаете! Вас никогда так не унижали!
– Именно так, скорее всего, нет… но меня много раз унижали очень жестоко. И ничего, пережила, как видите.
– Вы отомстили? – Лидия приподнялась и, повернув голову, пристально посмотрела на нее.
– Нет, я не мстила никому. Я постаралась простить. Так намного легче жить… К тому же кому Вы собралась мстить? Королю? У Вас с головой все в порядке? Это лишь право Господа королю воздавать по заслугам. Поэтому даже думать об этом не смейте.
– Значит надо утереться и проглотить?
– Забудьте. Просто забудьте.
– Как же, даст он забыть… Теперь при каждом удобном случае намекать будет.
