полная версия

Марина Колесова
В плену королевских пристрастий

– Как бы не сбежал он у тебя ночью, – проговорила сидящая рядом с ним паломница Климентина. На черноокую, бойкую жену сапожника, засматривались полсела, и Грегор не был исключением.

– У меня не сбежит, от меня никто не сбегает, – лукаво улыбнулся ей Грегор. После чего встал, снял с себя широкий кожаный ремень, подошел к псу и, затянув ремень у него на шее, крепко привязал его.

  Утром проснувшийся Грегор обнаружил, что ремень его перегрызен, а пес сбежал.

– Чертова девчонка, – выругался он, – свела все-таки пса.

– Вернись в монастырь, я думаю, раз отдали они его тебе, то вернут, – повернулась к нему одна из паломниц.

– Девчонка не глупа чтобы сразу с псом в монастырь возвращаться. Она наверняка погуляет с ним пару деньков, а уж потом приведет. Скажет, что вернулся к ней он… Вот ведь незадача: такого пса великолепного упустил, – расстроено проговорил Грегор и присел, рассматривая обрывки ремня и веревки, которыми был привязан пес.

  К нему подошла Климентина и ласково положила руку на плечо: – Ладно, не горюй о потерянном, может, что другое найдешь, – она лукаво усмехнулась.

  Грегор глянул на нее и встретился с ее многообещающим призывным взглядом.

– Зайди как-нибудь ко мне, может, я сумею твоему горю помочь, – тихо проговорила она.

  Грегор знал, что во дворе Климентины собаки не жили, и понял, что не о них она завела речь.

  В это время к ним подошел еще один паломник, деверь Климентины:

– Ладно, Грегор, что печалиться-то? Легко пришло, легко и отпусти. Не платил же ты за пса-то. Ремень вот только жалко. Он у тебя новый совсем был…

– Да я бы лучше заплатил. Отменный пес. Смотри, как ремень перегрыз: видно, что пару раз рванул зубами и все… Ладно, пошли, действительно, не исправишь ничего оттого, что сетовать будешь.

  Они уже собрались уходить, когда на поляне появилась девочка, а рядом с ней шел пес.

– Вот, – девочка подошла к Грегору и протянула обрывок ремня, который все еще охватывал шею пса, – сбежал он ко мне. Я говорила, что не сможет он с Вами. Может, отдадите его мне? – она просительно заглянула ему в глаза. – Ведь Вы даже удержать его не можете. Отдайте, Христа ради… Пожалуйста, отдайте мне его…

– Нет, не отдам, и не проси больше! И хватить ошиваться рядом с нами. Он чувствует тебя, поэтому и сбежал, – Грегор взял обрывок ремня из рук девочки и сердито посмотрел на нее. – И можешь не надеяться, не сбежит он больше. Я глаз с него не спущу, а дома на цепи сидеть будет. Цепь-то он уж не порвет.

– Может и не порвет, но он погибнет на ней, – печально проговорила девочка.

– Хватит беды на его голову накликивать, лучше помолись о том, чтоб не погиб он, и побыстрее ко мне привык. В любом случае другого хозяина у него не будет. Он уже не твой. Поэтому возвращайся в монастырь и забудь о нем.

  Девочка ничего не ответила, лишь тяжело вздохнула и, понурив голову, ушла. Пес проводил ее тоскливым взглядом.

  Деверь Клементины озадаченно посмотрел на Грегора:

– Суров ты, Грегор. Девчонка тебе пса вернула, а ты не только не поблагодарил, а даже отчитал ее за это…

– И правильно сделал, – вступила в разговор Клементина, – этим нищим попрошайкам только дай повод, и на шею сядут… Пусть радуется, что Христа ради в монастыре держат, так нет, ей еще собаку подавай… и упертая какая… сказали же, что не отдадут, так нет опять: "Отдайте, Христа ради".

  Несмотря на то, что Клементина поддержала его, Грегору стало как-то не по себе. Он понимал, что несправедливо обошелся с девочкой. Так сердито он поговорил с ней, только из-за того, что злился на себя за собственную непредусмотрительность, и за то, что отказывать ей ему было достаточно сложно. Чувствовалось в девочке что-то такое, что Грегор даже словами описать не мог. Словно была в ней какая-то скрытая сила, которую она могла использовать, но не использовала, а лишь по-доброму просила.

  Стараясь не показать то, что совестится собственного поведения, Грегор нарочито резко дернул пса:

– Пошли, больше ты свою бывшую хозяйку не увидишь.

  Он действительно еще одну ночь, которую они провели в дороге просидел рядом с псом, не смыкая глаз, а придя домой, первым делом посадил пса на цепь, оставшуюся после прежней собаки. Жена и старший сын вышли посмотреть собаку, потом вынесли ему полную миску мяса. Пес посмотрел на миску, потом безучастно лег и даже морду от еды отвернул.

– Больного что ль какого привел? – испуганно спросила жена и повернулась к сыну, пытающемуся впихнуть в рот псу кусок мяса. – Не трогай его, Арни, вдруг заразный какой пес…

– Не волнуйся, Римма, никакой он не больной и не заразный. По хозяйке прежней тоскует, она ровесница примерно Арни нашему, и видать любила пса очень, вот и привязался он к ней сильно. Но ничего, поймет, что деваться некуда, отойдет и привыкнет.

– Что ж продала тогда пса, раз любила? – Арни с интересом посмотрел на отца.

– Она не продавала, она в монастыре живет, а там нельзя собак держать. Вот мне пса и отдали.

– Она что монахиня? – удивленно спросила жена.

– Нет, просто живет там.

– Нищенка что ли? – Арни презрительно хмыкнул.

– Не знаю, – Грегор пожал плечами, – может нищенка и сирота, Христа ради там живущая, а может и нет… Хотя если б был у нее из родителей кто, разве б в горный монастырь дочь отдали бы… Нет. Явно сирота.

– Понятно, – Арни вновь наклонился к псу и, подобрав кусок мяса, который тот выплюнул, опять вложил ему в рот. – Как его зовут, пап?

– Малыш.

– Ничего себе Малыш, – Арни хихикнул, – громадина такой… Я его Громобоем назову, нет лучше Громитом… Пап, а он не злой совсем… Только вот мясо не ест, выплевывает…

– Ничего, Арни, попривыкнет он к нам и начнет есть. Ты только не обижай его.

  Однако прошло несколько дней, а пес так и не стал есть. Он целыми днями безучастно лежал во дворе, прикрыв глаза. Кошки и птицы таскали мясо из миски, что стояла у него прямо перед носом, но он даже не шевелился.

– Слушай, Грегор, – жена подошла к нему утром воскресенья, перед тем как идти в церковь, – что-то кажется мне, что пес твой не жилец… Может, снял бы ты с него цепь, даже если сбежит, все лучше, чем тут сдохнет…

– Римма, – раздраженно заметил Грегор, – ну чего этот вопрос перед обедней-то поднимать? Из церкви придем, посмотрим… может, и сниму… А чем о псе толковать, ты вон, лучше Николке рубашку переодела бы, а то он уже чем-то рукав весь измазал, – он кивнул на младшего сына трех лет.

– Ой, и правда, – жена подхватила малыша на руки. – И когда же ты успел, постреленок? Пошли-ка скорее переодеваться.

  Всю дорогу до церкви Грегор обдумывал слова жены, но понимал, что если сейчас даже выпустит пса, у того вряд ли хватит сил дойти до монастыря.

  На службе он никак не мог сосредоточиться на молитвах, в голове все прокручивались все его разговоры и с девочкой и с монахиней. "Надо было отдать пса девчонке" – занозой сидело в голове. "Ладно, что теперь-то об этом думать" – он мотнул головой, отгоняя навязчивые мысли, и чтобы отвлечься от них стал наблюдать за прихожанами. И тут он увидел бывшую хозяйку пса. Она, потупив взгляд, тихо стояла в самом дальнем углу церкви и, судя по ее отрешенному виду, усердно молилась.

  "Надо попросить ее покормить пса, вряд ли она откажет" – решил Грегор и после службы подошел к девочке.

– Здравствуй, – поздоровался он с ней.

– Здравствуйте, – ответила девочка.

– Не хочешь спросить, как поживает пес? – спросил он ее.

  Девочка чуть склонила голову и испытующе посмотрела на него: – Я так понимаю, что плохо, иначе бы Вы не подошли ко мне.

– Ты правильно понимаешь, – кивнул Грегор. – Может, сходишь покормишь его?

– Хорошо, – тут же согласилась девочка и следом за ним подошла к стоявшим чуть в отдалении жене и двум сыновьям Грегора.

  Он кивнул им на нее:

– Познакомьтесь, это бывшая хозяйка нашего голодающего пса.

– Здравствуйте, меня Алиной зовут, – кивнула им девочка.

– Здравствуй, – кивнула ей в ответ жена Грегора, – меня Риммой зовут, а это Николка и Арни, – она рукой указала на сыновей.

  Николка тоже пролепетал – Здластву.

  А Арни, посмотрев на девочку в скромном и темном монашеском платье, лишь презрительно хмыкнул и отвернулся.

  Они все вместе прошли во двор дома, и пес, лежавший во дворе, тут же вскочил и бросился к девочке, потом распластался у ее ног и, отчаянно молотя хвостом, тихо заскулил.

– Малыш, мой любимый, ты самый замечательный пес на свете, – девочка присела с ним рядом на корточки, прижала его голову к себе и стала гладить, а пес пытался лизнуть ее. Хвост его при этом не останавливался ни на секунду.

– Его теперь Громит зовут, – сзади к девочке подошел Арни.

– Ты можешь его звать, как хочешь, – не оборачиваясь, ответила девочка, – а для меня он Малыш, – она помолчала немного, а потом тихо пояснила: – Он в детстве очень маленьким был, в половину от своих сестер и братьев, совсем слабенький и ножки задние приволакивал… его поэтому хозяин утопить решил, а я не дала… и он вон какой красавец теперь стал… только похудел немного… Что же ты не ешь ничего, маленький мой? – она ласково потрепала пса за ухо. – Ну-ка иди ешь быстро! У тебя вон миска полная мяса стоит, а ты не ешь. Нехорошо. Иди кушай! – она легонько подтолкнула пса к миске.

  Тот тут же вскочил, подбежал к миске, звеня цепью, и стал быстро есть, заглатывая мясо, при этом он постоянно оглядывался на девочку, словно проверяя, не исчезла ли она вновь.

  К Грегору сзади подошла жена и, наклонившись к самому уху, прошептала:

– Ты бы предложил девочке поесть, а то посмотри какая осунувшаяся, похоже и она на пару с ним голодала.

– Ну не знаю… вынеси ей что-нибудь… – тихо ответил он.

  Римма ушла в дом и вскоре вернулась с половинкой каравая и кувшином молока.

– Может, и ты покушаешь, Алина? – протянула она девочке хлеб с молоком.

  Девочка, сидевшая на корточках, поспешно вскочила и попятилась, отрицательно замотав головой: – Благодарствуйте, конечно, спаси Вас Господи за доброту Вашу, но я подаяние не беру.

– Ты что так напугалась? – Римма ласково улыбнулась. – Какое же это подаяние? Это угощение было. Но раз молоко с хлебом не любишь, может, пообедать с нами согласишься? В гости же ты ходишь?

– В гости не звал меня еще никто и никогда… Так что не хожу я в гости, – тихо проговорила девочка и потупилась.

  Римма подошла ближе к мужу и незаметно тихо толкнула его в бок, мол поддержи мое приглашение.

– Ну и что тебе мешает, первый раз сходить, раз мы тебя зовем? – вступил он в разговор. – Ведь ты считай уже пришла, так что не откажись подождать немного и отобедать с нами.

– Вы действительно меня приглашаете? – девочка удивленно посмотрела на них.

– Конечно. Так ты согласна? – улыбка Риммы стала еще шире.

– Согласна, – лицо девочки вдруг осветила очаровательная улыбка. – Спасибо. Мне очень приятно.

– Вот и замечательно, – кивнула Римма, – ты пока во дворе с собакой побудь, а то соскучился он без тебя очень. А я пойду на стол соберу, как все готово будет, я вас позову.

– Я могу помочь, – Алина испытующе посмотрела на нее.

– Не надо, мне вон Арни поможет. Пойдем, сынок, поможешь мне на стол собрать, – Римма ушла в дом.

  Арни пошел следом за ней. Зайдя в дом, он тихо спросил: – Мам, ты чего умом тронулась что ли, нищенку к нам в гости обедать звать?

– А ну рот прикрой с матерью так разговаривать! Вот отцу пожалуюсь, что дерзишь мне, он вмиг тебя покорности научит, – Римма сурово сдвинула брови.

– Ну прикрыл, – хмыкнул он, – только я все равно не пойму с какого перепуга мы должны вместе с этой нищенкой есть?

– Чем она тебе досадила? С чего ты взъелся? – мать испытующе посмотрела на него.

– Да ничего я не взъелся, просто не пойму. Ну был это ее пес, только сейчас-то он не ее… А она приходит, нищенка эта, и командует ему… сюсюкается с ним… " он такой маленький был… лапки приволакивал… он для меня Малыш" – передразнил он ее и добавил: – слушать тошно.

– Так ты приревновал, что тебя пес не слушался и не ел, а ее слушается и весь дрожит от радости? Да, Арни, не ожидала от тебя, – она укоризненно покачала головой.

– Да причем тут это? Мне просто неприятно за одним столом с этой нищенкой сидеть. Пусть в свой монастырь идет и там обедает.

– Арни, прекрати! Она гостья. И только попробуй за обедом ей какую-нибудь гадость сказать, я попрошу отца выпороть тебя хорошенько. Понял?

– Понял, понял… Ты только и знаешь, что поркой пугать…

– Это он давно не порол тебя, что ты на язык такой бойкий стал. Ой, доразговариваешься ты с матерью в таком тоне… лопнет мое терпение. Иди тарелки вон расставляй.

  За обедом Алина съела лишь немного супа и овощей, а от мяса наотрез отказалась, проговорив:

– Вы извините меня, Римма, но мне нельзя.

– Почему нельзя? – удивилась та. – Ведь не пост же сейчас.

– Не пост, – согласно кивнула Алина, – но мне нельзя.

– Ты только попробуй, это парное мясо, муж только вчера бычка заколол. Ты, небось, и не пробовала такого никогда. – Римма пододвинула блюдо с мясом поближе к девочке.

– Мне очень приятно, благодарю за заботу, Вы очень добры, но мне, правда, нельзя сейчас есть мясо.

– Но почему? – не унималась Римма.

– Римма, оставь ее. Ну не хочет она сейчас, – Грегор осторожно тронул жену за руку.

– Ну как хочешь, – Римма огорченно вздохнула и поднялась из-за стола, – Подождите, я чай и пирог сейчас принесу.

– Я помогу тебе, – Грегор поднялся и вышел вслед за женой.

  На кухне он осторожно взял ее за руку: – Зря ты настаивала, похоже девочка умная и от мяса отказалась из-за того, что действительно голодала все эти дни. В монастыре она совсем по-другому выглядела… И ведь что интересно, осунувшаяся вся, явно голодная, а ела, словно на званном приеме.

– Да уж ела она, словно наследная герцогиня, – усмехнулась жена, – в другое платье переодень и не скажешь, что сиротка монастырская. Слушай, неужели она из-за пса все это время где-то по округе скиталась в надежде увидеть его?

– Скорей всего, да, – Грегор грустно покачал головой. – И дернуло меня забрать у нее собаку… Что теперь делать и не знаю… Выгоним сейчас ее, а она опять где-то по округе скитаться и голодать будет… и даже если пса ей вернуть, идти ей с ним некуда… не примут ее в монастыре с ним теперь, а она его не бросит… на редкость упорная девчонка.

– Вот за что люблю тебя, Грегор, так это за то, что сердце у тебя доброе и на чужую беду отзывчивое, – Римма подошла к нему, и ласково обняв, поцеловала. – А может, оставим девочку? Пусть за псом приглядывает. От тарелки супа, да куска мяса не обеднеем, поди. Да и мне может иногда поможет, все не одной с хозяйством управляться.

– Ну ты и скажешь, жена, – Грегор усмехнулся. – У нее две работницы, пятеро работников, а она оказывается "одна с хозяйством управляется".

– Так за ними пригляд постоянный нужен, а на мне еще Николка, да и третий кто, может, даст Бог, появится… уж больно мне последнее время по утрам неможется.

– Дай-то Бог, – согласно кивнул Грегор, – может девочка теперь будет. Я знаю, ты о дочке все мечтаешь. Может, поэтому сиротку и пожалела, и оставить предлагаешь. В общем, я тоже не против, мне кажется, неплохая девочка, так что пусть остается, коль по душе тебе. Я и деньги ей готов платить, если помогать тебе станет. Глядишь, так и на приданое себе скопит.

– Вот и хорошо, – улыбнулась ему Римма, – пойдем скажем ей об этом.

  Вернувшись в обеденную комнату, Грегор заметил, что Алина, пододвинув свой стул поближе к стулу Николки, что-то рассказывает ему и, пользуясь тем, что тот, раскрыв рот, с восторгом слушает ее, ложку за ложкой докармливает ему все, что лежит у него в тарелке. Заметив их, девочка напряженно выпрямилась и замерла.

– Я говорил ей, чтоб не кормила Николку с ложки, что он сам должен есть, но она не стала слушать, – тут же сообщил им Арни, с усмешкой глядя на девочку.

  Та потупила глаза и тихо проговорила: – Я лишь немного помогла ему, а то он баловался с едой…

– Вот и хорошо, спасибо, – заулыбалась ей Римма. – Значит, сейчас все вместе чай пить будем, а то у нас с Николкой вечные проблемы… Все уж чай пьют, а он никак суп не доест.

– Да, будем чай пить вмести, – радостно закивал Николка, а потом повернулся к Алине. – А ты пло волка далеше рассказаишь?

– Мам, ты же всегда говорила, что он сам должен есть, и что сказки за столом не рассказывают, – Арни с укором посмотрел на мать.

– Ну от одного раза он есть не разучится, – улыбнулась та, а потом повернулась к Николке, – а вот сказки мы больше рассказывать не будем, ни про волка, ни про зайца, зато мы сейчас все вместе чай пить будем с пирогом, – она принялась расставлять чашки на столе.

– С пилогом я люблю, – заулыбался Николка, – мине самый болишой кусок дай.

– Дам, обязательно дам, – Римма разрезала пирог и принялась раскладывать его по тарелкам.

– Если можно, Вы мне не кладите пирог, пожалуйста, – тихо проговорила Алина, – я просто так чай попью. Я наелась уже.

– Ты стесняешься или действительно наелась? – Римма испытующе посмотрела на нее.

– Действительно наелась, спасибо.

– Что ж, жаль, конечно, что ты пирог не попробуешь, но может в другой раз, – Римма села и взяла чашку с чаем. – Ты хоть сахар себе в чай положи. Что пустой-то пить?

– Я не пью чай с сахаром, – качнула головой девочка, – с сахаром вкус чая теряется. А чай у Вас очень вкусный, Вы в него и мяту, и душицу добавляете. Мне такой нравится.

  Она допила чай и отставила чашку: – Благодарю Вас. Все было очень вкусно. Спаси вас Господи, – она поднялась из-за стола. – Пойду я, если позволите.

– Не торопись, Алина, сядь, – обратился к ней Грегор. – У меня разговор к тебе. Вернее даже не разговор, а предложение. Выслушай, пожалуйста, потом подумай и ответь. Хорошо?

– Хорошо, – Алина опустилась на стул. – Я слушаю.

– Я хочу предложить тебе остаться у нас.

– Остаться у нас? – перебил отца Арни, от удивления даже привстав со стула.

– Помолчи, сын! – резко одернул его тот. – Тебе никто говорить не позволял. Сиди и чай пей, а коли допил, иди погуляй, и в разговоры старших не лезь!

– Да она ничуть не старше меня… – обиженно проговорил Арни.

– Я сказал тебе: помолчи! Еще хоть слово услышу, накажу! – Грегор грозно посмотрел на сына, а потом вновь повернулся к Алине. – Так вот, я хочу тебе предложить остаться. Будешь за Малышом своим ухаживать, да жене моей по хозяйству помогать. Не бесплатно, конечно. Я жалованье тебе положу. Не очень большое, половину жалованья работниц, но и дел у тебя будет не так много, к тому же кормить, поить и одевать тебя полностью будем. А не понравится что, всегда уйти сможешь… Так что соглашайся.

– Что Вы… Мне нельзя… нельзя наниматься на работу, никак нельзя, – девочка испуганно замотала головой.

– Почему нельзя? – удивленно переспросил Грегор.

– Нельзя, никак нельзя… – упрямо повторила она, ничего не поясняя.

– Но ведь, как я понял, Малыша своего ты не бросишь, и даже если я отдам его тебе, идти с ним тебе все равно некуда.

– А Вы можете мне его отдать? – в глазах девочки загорелась надежда.

– Нет, не могу, хотя бы потому, что знаю, что ты останешься с ним бесприютной.

– Я в монастырь с ним вернусь, – тихо проговорила девочка, – отец-настоятель вернется и примет меня с ним.

– А ты уверена, что примет? Ты видела когда-нибудь, чтоб монахи один против воли другого шли? Ты уверена, что игумен тебя послушает, а не ту монахиню, что мне пса твоего отдала?

  Алина задумчиво склонила голову, явно что-то припоминая, потом тихо проговорила: – Возможно, Вы и правы, только мне все равно нельзя наниматься к вам на работу.

– Хорошо, не нанимайся, – вступила в разговор Римма, – поживи просто у нас… как гостья, поживи. Сможешь помочь, хорошо, а не захочешь, и спросу с тебя никакого нет. Да и не понравится что, уйти всегда сможешь.

– Хорошо, – девочка кивнула, – так я могу. Спаси вас Господи за доброту вашу.

– Вот и хорошо, – кивнула Римма, – пойдем, я тебе покажу, где ночевать будешь.

  Прошло несколько дней. Грегор не мог нарадоваться на пса, который с появлением девочки ожил и с удовольствием взял на себя обязанности сторожа, да и на саму девочку. Она была тихой, спокойной, очень доброжелательной и старалась всем и всегда помочь. Римма попросила ее присматривать за Николкой. И она с явным удовольствием присматривала за ним, играла с ним, рассказывала ему сказки и притчи, причем такие что, ненароком услышавший их Грегор, сам заинтересованно остановился послушать и не ушел, пока не дослушал до конца. Николка был в восторге от девочки, имя Алина не сходило у него с уст. Теперь он соглашался спать, лишь если укладывала его она, а есть, лишь если она сидела рядом.

– По-моему не прогадали мы, что девчонку оставили, – с улыбкой обратился Грегор к жене перед ужином.

– Не то слово, – Римма усмехнулась, – не девочка, а клад. Меня лишь смущает, что от денег отказалась она.

– Ничего. Не хочет брать деньги, подарок какой-нибудь подарим, платье, например, справим новое или еще что…

– Про платье и не знаю, согласится ли… своеобразная она очень, Грегор. Я тут вчера предложила ей какое-нибудь из моих платьев для нее перешить. Нехорошо, – говорю, – что ты прям, как монашка ходишь, ведь ты сейчас не в монастыре. Выбирай любое, какое нравится. Так она аж с лица спала. "Нельзя мне" – говорит, потом видит, что расстроилась я, взяла за руку, в глаза заглядывает и так жалобно: "Вы только не обижайтесь Христа ради. Я не потому что побрезговала, мне, правда, нельзя". А почему нельзя ничего не говорит.

– Ну не хочет другое, такое же ей сошьем, только новое. Будет у нее два. Не расстраивайся. Запугали, наверное, в монастыре девочку, вот и отказывается она от всего. А поживет с нами и наладится все.

  В это время в дом вбежал Николка.

– Мам, – жалобно захныкал он, – скажи Ални, чтоб не обижал Алину, она холосая… а он столкнул ее в кучу навоза и кличит, что она глязная побилушка и должна там сидеть или идти в монастыль… и еще лепьями кидается в ее. И в меня попал. Во… – он показал на застрявший у него в голове репейник.

– Да что же это такое! – всплеснула руками Римма. – Да как он смеет такое вытворять? Грегор, да как же это?

– Побудь тут и Николку с собой оставь. Я разберусь.

  Грегор вышел во двор и зашел за хлев, где держали скотину. Именно там работники складывали навоз, перед тем как вывезти его на поле. Однако Алины нигде видно не было. Лишь у дальнего конца хлева стоял Арни.

– Где Алина? – спросил у него Грегор.

– Сбежала ваша нищенка, – усмехнулся тот.

– А ну иди сюда!

– Это зачем? – Арни вместо того, чтобы подойти к отцу попятился еще дальше от него.

– Я бегать за тобой не буду, – грозно проговорил Грегор, – или сам подойдешь или вообще прочь со двора ступай.

– Ну подошел, – Арни несмело приблизился к отцу.

– Это правда, что ты столкнул девочку в навоз?

– Больно надо мне ее толкать. Она сама упала, – хмыкнул Арни.

– А ты ей упасть не помог часом?

– Говорю же: больно надо мне то…

– Судя по твоему поведению надо. Зачем никак не пойму, но видно зачем-то надо, раз делаешь.

– Да не трогал я ее.

– А Николка говорит, что трогал.

– Что он понимает. Мал он еще, вот и говорит ерунду.

– И ты не кричал, что она грязная побирушка и должна сидеть в навозе или идти в монастырь? И репьями в нее не кидался?

– Ну кричал, и что с того? Смешно же, что она в навозе перепачкалась. Ну и репьями пару раз кинул… Ну и что?

– А то, что тебе сейчас еще смешнее будет, потому что ты сейчас же спустишь штаны, – расстегивая и снимая с себя ремень, проговорил Грегор.

– За что, пап?

– А вот выпорю, может и поймешь за что, – хмуро ответил он.

  Отпустив сына, Грегор мрачно спросил:

– Понял за что, или продолжить?

– Понял, – глотая слезы и всхлипывая, проговорил Арни.

– Не будешь больше обижать девочку?

– Не буду.

– Тогда иди разыщи ее. Найдешь, извинишься и попросишь вернуться.

– Я не пойду ее разыскивать. Я не знаю, куда она пошла и где ее монастырь.

– Хорошо, девочку разыщу я, а ты извинишься и попросишь у нее прощения.

– Извиняться перед этой нищенкой я не буду! Можешь продолжать пороть, я не буду просить у нее прощения!

– Ах так? – Грегор схватил сына за ухо. – Не будешь, значит? Тогда я тебя сейчас посажу в подвал, и будешь ты там сидеть без еды, пока не извинишься. Понял?

– Сажай. Все равно не извинюсь, – упрямо заявил сын.

– Что ж, значит, сидеть там будешь, пока не образумишься.

  Грегор, держа его за ухо, отвел в подвал и запер там.

  Потом он зашел в дом, рассказал жене, что наказал Арни, и предупредил, чтоб она не смела давать ему еды, пока тот не извинится перед девочкой.

– Неужто отказался извиняться? – Римма сокрушенно покачала головой. – Тогда правильно, пусть голодный посидит, быстрее образумится, нельзя так себя вести. Алина-то куда ушла, он не сказал?

– Далеко все равно не уйдет от пса своего, – усмехнулся Грегор, – пойду пройдусь по округе, наверняка, где-нибудь сидит, плачет.

– Ты скажи ей, что по глупости это он, мал еще, вот и куролесит…

– Она его что ль намного больше? Ведь ровесники они, поди.

– Девочке видать, много хлебнуть пришлось, вот и повзрослела рано, – печально сказала Римма. – Нашел бы ты ее, право, поскорее, а то уж больно нехорошо вышло.

  В это время дверь тихонько раскрылась и на пороге показалась Алина. Она несмело замерла у входа, а потом негромко спросила:

– Римма, Вы не дадите мне расческу, пожалуйста?

– Да, конечно, Алина. Сейчас принесу. А где ты была? Мы уж думали, сбежала ты. Идти искать тебя хотели.

– Я на речку ходила, – еще тише проговорила девочка. – Вы сердитесь, что разрешения не спросила? Извините, в следующий раз спрошу, – она потупилась.

– Да не сердимся мы, мы знаем, что Арни обидел тебя. Ты не сердись на него, он глупый еще, – Римма подошла к ней. – Ой, да ты волосы все мокрые и с репьями в косу заплела… Господи, – она взяла ее за рукав платья, – да и платье у тебя все мокрое. Стирала его на речке что ли? А ну пошли, причешу тебя и переодеться тебе что-нибудь найду.

– Не надо, – Алина испуганно попятилась. – Вы мне только расческу дайте… а платье почти высохло у меня, не надо.

– Ничего себе высохло… с него не капает только. Пошли, и не спорь, ишь удумала в мокром платье ходить. Хорошо еще погода жаркая, а то ведь и простудиться так недолго.

  Римма решительно взяла ее за руку и повела в свою комнату. Там она, не слушая никаких возражений, заставила девочку переодеться в свое платье, а потом расчесала ей волосы и выбрала из них все репьи.

– Ну вот, теперь совсем другое дело, – проговорила она, удовлетворенно рассматривая девочку. – Вот теперь и ужинать можно идти.

  Сев за стол и прочтя вместе со всеми молитву, Алина удивленно посмотрела на Римму, и тихо спросила: – А Арни где? Почему он не пришел ужинать?

– Наказан, – не вдаваясь в подробности, ответила та.

– Папа выполол его и в подвал посадил, – хитро усмехнувшись, пояснил Николка, – Папа сказал, он тепель вообще есть не будит, пока не облазумится.

  Алина отодвинула стул, встала и в упор посмотрела на Грегора: – Это из-за меня, да? Пожалуйста, выпустите его. Он же просто не знал кто я, поэтому так себя вел… – она судорожно сглотнула и продолжила: – Он думает, я дармоедка и нарочно все придумала, чтоб жить у вас и вы меня кормили… Ему необходимо объяснить, что я не такая и все… Не надо его так наказывать, пожалуйста.

– Алина, сядь, – Грегор строго посмотрел на нее, – с собственным сыном я разберусь сам.

– Это, конечно, Ваше право, – Алина упрямо нахмурилась, – но это жестоко и вряд ли пойдет ему на пользу. К тому же его нельзя не кормить, он растет. Почему Вы не хотите по-хорошему поговорить с ним и все объяснить? Он не глупый, он должен все понять и так.

– Алина, сядь! Я все объяснил ему и попросил перед тобой извиниться, он этого делать не хочет. Так вот, пока он этого не сделает, он будет сидеть там, и пререкательств на эту тему я не потерплю. Поэтому сядь и ешь, не надо мне еще больше портить настроение, он уже и так испортил его достаточно.

  Алина, угрюмо насупившись, села и молча принялась за еду. Поев и выпив чай, она поблагодарила и, подхватив Николку на руки, повернулась к Римме: – Я пойду поиграю с ним, а потом уложу его. Хорошо?

– Конечно, иди, спасибо, – кивнула та.

  Алина с Николкой на руках вышла, а Римма обернулась к мужу:

– До чего странная девочка. Ее обидчика наказали, а она расстроилась.

– Да уж… – Грегор хмыкнул, – Я тоже такого не ожидал. Оказывается, она ушла платье стирать, а не потому что обиделась… – он поднялся. – Пойду, прикажу работникам завтра же с утра навоз на поле вывезти. Не дело, что за хлевом они его складывают.

  Часа через два к Римме подошла Алина.

– Я уложила Николку, – тихо проговорила она, – он уснул.

– Вот и хорошо, – Римма ласково коснулась волос на ее виске, и поправила выбившийся локон. – Спасибо тебе.

– Я могу забрать свое платье?

– Я отдала, чтоб постирали его. Завтра вечером тебе его постиранным и отглаженным вернут.

– Зачем? Ведь я хорошо постирала его… – растерянно заметила Алина.

– Никто не спорит, что хорошо, только ты его стирала без мыла и в холодной воде. А тебе его выстирают в горячей и с мылом. Да не волнуйся ты так. Никуда не денется твое платье.

– Хорошо, спасибо за доброту Вашу, – Алина потупилась и тихо добавила: – А можно еще попросить Вас?

– Конечно. Что ты хочешь?

– А можно мне еще кусок хлеба с мясом попросить… – она еще ниже склонила голову.

– Ну, конечно, – Римма улыбнулась.

  Будь на месте Алины кто-то из сыновей, она бы сурово отчитала их, сказав, что есть полагается лишь за столом, где их никто не ограничивает, и не кусочничать после, но сейчас она была довольна.

– Пойдем, отрежу тебе, – она ласково взяла девочку за плечо. – Что ты напугалась так? Я только рада, что аппетит у тебя проснулся, а то ешь, как птичка.

  Римма отвела девочку на кухню и отрезала ей кусок хлеба и мяса.

– Столько хватит?

– А еще можно? – девочка судорожно сглотнула и отвела взгляд.

– Да, конечно, можно, – Римма отрезала еще кусок сначала хлеба, потом мяса, – Садись, кушай, я молочка налить тебе могу.

– Нет, молока не надо, – девочка испуганно замотала головой, а потом несмело попросила: – А можно, я не буду здесь есть? Я во двор пойти хотела…

– Ну что с тобой сделаешь? Нехорошо это, конечно, но иди, раз хотела.

– Спасибо! Я так благодарна Вам, – девочка вскинула голову и лучезарно улыбнулась ей.

– До чего ты очаровательно улыбаешься, Алина, – рассмеялась Римма, – ради одной такой улыбки тебе можно разрешить что угодно.

– Я пойду, еще раз спасибо, – девочка подхватила хлеб с мясом и выскользнула за дверь.

  Римма убирала продукты, потом помыла нож, и в это время на кухню вошел Грегор.

– Ах вот ты где, – ласково улыбнулся он ей, – значит, точно стоит ждать прибавления, раз тебя вечерами поесть стало тянуть.