Марина Колесова
В плену королевских пристрастий
– Да я не для себя. У девочки нашей аппетит прорезался. Впервые за все это время поесть попросила.
– Надо же. Ну и хорошо. Оттаивает, видать, – он нежно обнял жену и притянул к себе.
Римма вначале прижалась к нему, а потом вдруг резко оттолкнула, и поспешно шагнув к мусорному ведру, склонилась над ним.
– Так… – Грегор, глубоко вздохнул, наблюдая за женой, а потом, усмехнувшись, проговорил, – выходит все же, ждать следует точно…
– Угу, – согласно кивнула Римма, разгибаясь над ведром и отирая губы салфеткой, – ты извини, но это не от меня зависит.
– Я понимаю, – хмыкнул он, – хорошо еще тебя при девчонке не стошнило, пока ела она.
– А она к счастью не ела здесь, во двор пошла.
– Во двор есть пошла? – удивленно переспросил Грегор.
– Ну да… Спросила разрешения и пошла.
– С ее-то манерами, она пошла есть во двор?
– Ну да, – Римма озадаченно посмотрела на мужа. – Взяла два куска хлеба с мясом и пошла. Она же ребенок еще…
– Да она даже ест, едва касаясь тарелки… И она попросила два куска хлеба с мясом и сказала, что будет есть во дворе?
– Слушай… – задумчиво проговорила Римма, – а ведь и правда, она ни разу не сказала, что будет есть или хочет есть. Она лишь просила дать ей хлеба с мясом… и еще сказала, что тут есть не хочет, а хотела во двор пойти… Я сама додумывала фразы за нее. Не для себя она просила, точно…
– Угу, – на лице Грегора появилось мрачное выражение, – и я даже знаю для кого…
– Постой! – Римма испуганно схватила его за руку. – Прошу тебя, не торопись! Ты не запрещал девочке кормить его. Ты запретил только мне. Она лишь привыкать к нам стала. Не трогай ее… К тому же, может, и к лучшему это, может, подружатся так они, ведь она от чистого сердца… Ты даже не представляешь, как ей тяжело просить было, она каждое слово из себя выдавливала.
– Ну еще бы не выдавливать, когда врешь, – раздраженно заметил Грегор.
– Да не соврала она мне ничего, говорю же… Пообещай, что не тронешь ее.
– Хорошо, трогать не буду, но отругать, отругаю. Не дело это, если девчонка наперекор моей воле будет идти.
Арни стоял на ящике из-под овощей и смотрел в узкое и маленькое окошечко, предназначенное для вентиляции подвала. Видно ему было лишь маленький кусочек двора и ноги тех, кто проходил мимо. Наблюдать из окошечка было единственным развлечением Арни. В самом подвале было сыро и темно, потому что света из окошечка было очень мало, поэтому он весь вечер простоял на ящике, глядя в него. Он видел как мимо подвала несколько прошел отец, вернее его ноги, как пробежал куда-то Николка, которого он окликнул, но услышав, что тот зовет Алину, и рассказывает ей, что он сидит здесь, быстро спрыгнул с ящика в сторону от окошка. Он слышал, как Алина позвала его, но, не дождавшись ответа, ушла, после чего Арни вновь занял свой наблюдательный пост. Во дворе перед окошечком, в которое смотрел Арни, долго ничего не происходило, лишь прилетевшая пичуга поклевала что-то и улетела. Мальчик уныло подумал, что скоро стемнеет совсем, и все кругом поглотит темнота. Темноты он не боялся, но сидеть в подвале было очень тоскливо. Он замерз и очень хотел есть. В это время во дворе показался подол платья матери, обрадованный Арни, радостно заметил, что она направилась прямо к нему. "Может, поесть принесла тайком от отца" – с надеждой подумал он. В это время подол платья матери вплотную приблизился к окошку и в него просунулся сначала один кусок хлеба с мясом, а когда он взял его, то и второй.
– Спасибо, мам, – тихо проговорил Арни и спрыгнул с ящика.
– Я не твоя мама, – услышал он в ответ тихий голос Алины.
– Так значит, ты уже ее платье нацепила, – зло проговорил он.
– Не нацепила, а надела, цепляют что-то лишь на крючок. Она заставила меня его надеть, потому что мое платье мокрое было, я на речке его стирала. Оно высохнет, и я отдам твоей маме это платье обратно, не волнуйся, мне не нужно ее платье.
– Я не волнуюсь, мне просто противно, что какая-то нищенка ее вещи носит. А вообще-то можешь не возвращать, неужели ты думаешь, что после тебя кто-то станет его одевать?
– Не одевать, а надевать. Одевают лишь кого-то, – тихо заметила Алина, – и я это платье у твоей мамы не просила… Мне и моего достаточно. И вообще, если бы Малыш смог бы жить у вас без меня, я бы давно ушла…
– Его зовут Громит.
– Хорошо, если бы твой Громит смог бы без меня, я бы ушла… но ты ведь видишь, он не может. Неужели ты хочешь, чтоб он сдох?
– Почему же это он должен сдохнуть без тебя?
– Тоскует он без меня. Ты же сам видел, сколько дней он у вас голодный сидел… Представляешь, как плохо ему было, что он даже есть не мог, и голода не чувствовал… Вот ты сейчас наверняка ведь проголодался, хотя лишь не ужинал.
– Ты кстати зря старалась, я не буду есть, что ты принесла, и отцу расскажу, что ты еду воровала.
– Я не воровала, мне твоя мама дала.
– Для меня?
– Я ей не сказала для кого. Я ее попросила, и она дала.
– Все равно тебе от отца влетит, если узнает он.
– Ну и пусть. Я и за ужином ему сказала, что считаю, что нельзя человека, который к тому же растет, голодом морить, только не послушал он меня. И сейчас я скрывать не буду… Пусть наказывает, если хочет.
– Ты из-за меня согласишься наказание вытерпеть? Почему?
– Я знаю, что такое голодать, и не хочу, чтобы голодал ты.
– Вот попадешь отцу под горячую руку, по-другому заговоришь.
– Думаешь, меня никогда не били? – Арни услышал, как явственно усмехнулась Алина.
– В монастыре что ли? – озадаченно спросил он.
– И в монастыре тоже… Так что не пугай, не боюсь я. Ты ешь, лучше давай, а я пойду, стемнело уже совсем.
– Алина, постой, я спросить хотел.
– Ну, спрашивай.
– Ты ведь не хочешь в монастырь возвращаться?
– Почему не хочу? Хочу. Только Громита, как ты его называешь, бросить не могу… и даже если твой отец вернет его мне, в монастырь меня с ним вряд ли пустят обратно, после того как мать Калерия отдала его твоему отцу. Так что вернуться теперь никак не могу…
В это время послышались шаги и грозный голос отца:
– Алина ты здесь?
– Да.
– И что ты тут делаешь?
"Пусть молчит или придумает что-то" – подумалось Арни.
И ту же услышал как та, не лукавя, ответила:
– Я принесла поесть Арни, а потом мы разговаривали.
"Вот идиотка, ну кто ее за язык тянул" – пронеслось в голове Арни, и он испуганно замер, ожидая, чем закончится разговор.
– Ты ведь знала, что я запретил его кормить, – проговорил отец с явным раздражением в голосе.
– Мне Вы не запрещали, и я не обещала выполнять Ваш запрет, потому что считаю Ваш запрет неправильным и несправедливым, и если у меня будет возможность, я и в другой раз принесу ему еду.
– Алина, ты живешь в моем доме, поэтому ты обязана подчиняться моим требованиям. Даже если ты считаешь, что они неправильные и несправедливые. Понятно тебе? Поэтому ты сейчас же пообещаешь мне, что больше без моего разрешения еду ему не принесешь, – потребовал отец.
– Нет, я не буду этого обещать, – в тихом голосе девочки слышалась непоколебимая решительность.
– Ах так? Не будешь, значит?
Арни очень хорошо знал эти интонации в голосе отца и знал, что может последовать дальше. Он моментально вскарабкался на ящик и громко крикнул в окошечко:
– Папа, я извинюсь, извинюсь перед ней. Выпусти меня, пожалуйста, я понял, что был неправ.
– Ну что ж… – Грегор глубоко вздохнул. – В этом случае мое требование более ненадобно, и значит, настаивать на нем смысла нет. Подожди, Алина, я выпущу сына, и он извинится. А потом можешь идти, но на будущее учти, я не терплю, когда мне перечат, к тому же в моем собственном доме, и хоть человек я не злой, но подобное не спускаю.
Алина в ответ промолчала. Она дождалась, чтоб Грегор выпустил Арни, и тот перед ней извинился, после чего ответив: "Прости тебя Господи, а я давно простила", пожелала всем доброй ночи и ушла.
Утром Арни прибежал к матери:
– Мам, можно мы с Алиной и Николкой в лес сходим за ягодами?
– А она согласилась?
– Да, мам, она сказала, что если ты разрешишь, с удовольствием пойдет.
– Тогда идите. Корзинки в сарае возьми. И чтоб к обеду были!
– Хорошо, мам, – Арни согласно кивнул и выскочил за дверь.
Ближе к обеду Римма стала волноваться, но выйдя за ворота, увидела на дороге ребят возвращающихся из леса. Арни нес на плечах Николку, а рядом шла Алина и несла две полные корзинки ягод.
– Мам, а я велхом еду! – закричал, увидевший ее Николка.
– Так ты и не особо устал, раз так кричать горазд, – рассмеялся Арни и, нагнувшись, спустил братишку на землю, – а ныл всю обратную дорогу.
– Так я отдыхнул, пока велхом ехал, – Николка радостно бросился на встречу матери, – Мам, а мы столико ягод насобилали… вон сколико много.
– Вот, молодцы, – Римма подхватила его на руки и, глядя на перемазанный ягодами рот и щеки сынишки, заметила, – а ты я вижу, в рот в основном собирал.
– Я в лот толико чуть посибилал, а потом Алине в колзинку… а она иногда мне в лот давала…
– Понятно, – кивнула Римма и, обернувшись к подходящему Арни удовлетворенно отметила, что тот, как только спустил Николку с плеч, вял у Алины корзинки с ягодами. А потом ее взгляд упал на разорванный рукав рубашки старшего сына:
– Как это тебя угораздило, Арни? В лесу упал что ли? Не расшибся?
– Нет, не расшибся. У меня только рубашка порвалась, а так все нормально, ты не ругайся, мам, я сам могу зашить…
– Да не ругаюсь я, рубашка не стоит того, зашьют ее тебе. Самое главное, что ты не расшибся.
– Спасибо, мамочка, ты – чудо, – Арни ласково и немного неуклюже чмокнул мать в щеку.
Римма польщено улыбнулась: – Да ладно тебе… – и краем глаза заметила как Арни едва заметно подмигнул Алине, как будто сказать хотел, мол видишь, говорил тебе все будет в порядке, и тут в разговор вмешался Николка, сидевший у нее на руках.
– Это он с лебятами подлался мам, поэтому и лукав полвал… Но он им здолово наподдал, они, знаешь, как от него улепетывали…
– Так… – Римма с укором посмотрела на старшего сына. – Опять дерешься…
– Он плавильно длался, мам. Они над Алиной смеялись и обзывали ее нищенкой… А Ални им сказал, что она тепель наша и никакая не нищенка и наподдал… плавда потом Алина сказала, что она вовсе не наша и вооще ничья… Но она не плава, плавда, мам? Она тепель наша.
– Ладно, пошли обедать, сорванцы, – Римма решила обойти непростой вопрос Николки, – Поди проголодались в лесу, а у меня обед уже готов.
– Плоголодались, – радостно подтвердил Николка.
– Тогда беги умываться и садись к столу, – Римма спустила сына на землю и обернулась к Арни и Алине: – Пошли добытчики. Теперь варенье сварим, раз вы столько ягод набрали.
– Мам, а ты пирог с ними сделаешь? Ты его очень вкусный с ягодами делаешь, – Арни мечтательно сглотнул слюну.
– Будет вам и пирог, – усмехнулась Римма, – к ужину обязательно будет.
Вечером Алина подошла к Грегору.
– Я попросить Вас хотела, можно? – тихо проговорила она.
– Проси, – он усмехнулся, – не знаю, выполню ли твою просьбу… Но отчего попросить не позволить?
– Можно я Малыша с цепи спущу? Он не уйдет никуда, я обещаю. Зачем его на цепи держать?
– Возможно, и не уйдет, но сидеть на цепи будет, – Грегор испытующе посмотрел на девочку, – и ты сейчас пообещаешь мне, что ни при каких обстоятельствах не спустишь его с цепи. Поняла?
– Поняла, – Алина опустила голову.
– Ну и…
– Обещаю, что не спущу с цепи, – проговорила она, а потом, вскинув голову, заглянула ему в глаза, – только зря Вы так… я чувствую, что будет лучше, если Вы разрешите его спустить.
– Ничего не лучше. К нам люди заходят, могут напугаться, если увидят собаку без цепи. А мне это ни к чему. Я же не буду всем объяснять, что не бросится он. А если буду, молва пойдет, что не охранник у меня, а так, видимость одна. Так что и думать об этом забудь. И запомни, ты пообещала мне его не спускать.
Ночью Грегор проснулся от какого-то шума во дворе и хриплого рычания. Схватив фонарь и топор, он выскочил во двор. В углу, злобно рыча, и роя лапами землю от бессилия, бился на цепи Малыш, пытаясь дотянуться до чего-то в темноте двора. Грегор, перехватив топор поудобнее, ринулся туда. В то же мгновение в сторону от него метнулась чья-то тень. Поняв, что может не догнать, того, кто решил сбежать. Грегор бросился к псу и, рванув ошейник, спустил с цепи. Пес кинулся вслед убегающему и в момент, когда тот уже перелезал через забор, прыгнул и вцепился ему в спину. Вскрикнув, тот повалился на землю, а пес, отпрыгнув на мгновение, набросился на него вновь, пытаясь схватить за горло. Упавший закричал и прикрыл руками шею, пытаясь закрыть горло от страшных клыков пса.
– Оставь, Малыш, – прикрикнул на пса Грегор. – Нельзя!
Однако пес не обратил ни малейшего внимания на его окрик и в следующее мгновение Грегор понял почему. В неверном свете своего фонаря он увидел лежащую без движения на земле Алину. Ему стало ясно, отчего пес бился в бессильной ярости, и почему теперь, когда он добрался до обидчика своей хозяйки, остановить его будет очень непросто.
В это время во двор выбежали работники, кто с вилами, кто с топором, и замерли с фонарями в руках, не зная, что делать, и лишь наблюдая, как пес рвет руки своей жертвы, пытаясь добраться до шеи.
Грегор не стал больше пытаться остановить пса. Он поставил фонарь на землю рядом с лежавшей девочкой и, склонившись над ней, приподнял ее голову. На ее шее виднелись отчетливые синяки, было похоже, что ее душили, однако сейчас она еле заметно дышала.
– Алина…
Грегор осторожно похлопал ее по щеке, и она тихо застонав, открыла глаза.
– Как ты, девочка?
– Он сбежал? – еле слышно, прошептала она.
– Ну что ты. Его твой Малыш сейчас ест. Скоро сожрет совсем, – Грегор усмехнулся. – Слышь, орет как?
Алина вздрогнула, приподнялась и, собравшись с силами, громко и отчетливо приказала: – Малыш, нельзя!
В то же мгновение пес разжал хватку и замер над поверженным врагом, лишь грозным рычанием обозначая, что подняться ему, без приказа хозяйки не позволит.
– Ты что же не позвала никого? – Грегор осторожно усадил Алину.
– Я увидела его, когда он уже из дома выбирался. Если бы я кричала, он бы сбежать успел. Он знал, где цепь у Малыша кончается… Я хотела заставить его поближе к нему подойти, но сил у меня не хватило…
– Что ж твой Малыш не лаял?
– Он никогда не лает. В монастыре лаять нельзя.
– Ну спустила бы его тогда… Зачем самой-то было лезть?
– Как я могла? – девочка недоуменно посмотрела на него. – Я же пообещала, что не спущу.
– Да уж… – только и смог проговорить Грегор.
В это время из дома с фонарем выбежала Римма и метнулась к ним:
– Господи, что тут у вас произошло?
– Да вот, вора поймали, – Грегор кивнул на скорчившегося на земле и тихо стонущего человека, с разодранных рук которого текла кровь, и рядом с которым замер ощетинившийся Малыш.
– И что он украл?
– Не знаю еще.
– Вон, мешок его валяется, – кто-то из рабочих кивнул на лежащий у забора мешок.
Грегор подошел к мешку, поднял, развязал и даже присвистнул от неожиданности:
– Да уж, женушка… тут и твоя шкатулочка и все мои деньги… Знатного мы, видать, вора поймали.
– Может помочь ему? – несмело спросила Римма, глядя на окровавленные руки пойманного вора, – а то вон как пес ему руки погрыз… помрет еще…
– Да ему руки вообще откусить не помешало бы… нечего тебе с ним возиться, с ним работники займутся.
– А они смогут? – Римма недоверчиво взглянула на мужа.
– А чего тут мочь? Замотают ему руки чем-нибудь, чтоб кровь остановить, и свяжут покрепче, а с утра пораньше я его к графу отвезу, и пусть у него в подвалах с ним разбираются. Лечить ему руки надо или вообще по самую шею отрубить. Ты вон, девочке лучше помоги, он чуть не придушил ее
– Он душил тебя? – Римма испуганно склонилась к Алине. – Ой, бедненькая моя, синяки-то на шее у тебя какие… пойдем скорее, мазью намажу тебе. У меня есть мазь на травах, старушка мне одна дала, синяки враз проходят, пойдем скорее, моя хорошая, – Римма помогла Алине подняться и увела в дом.
На следующий день, в то время, когда Грегор повез пойманного вора к графу, к ним пришла Климентина.
– Здравствуй, соседка, муж-то твой где?
– Здравствуй, – кивнула ей Римма. – Муж к графу уехал. Вора мы ночью поймали, вот он его к графу и повез.
– Вора? – удивленно переспросила Клементина. – И что он у вас украл?
– Да не смог ничего украсть, поймали его мы, вон пес наш поймал, чуть не сожрал бедолагу, – усмехнулась Римма.
– Ну и дела, – Климентина с опаской посмотрела на спокойно лежавшего в тени большого дерева Малыша. – А с виду и не скажешь, что злой он. Недаром значит, Грегор его из монастыря-то взял. Кстати, когда он вернется-то теперь?
– Да к вечеру обещал быть.
– Рим, как вернется, скажи ему, что я просила, чтоб он прям сегодня ко мне зашел. Бычок у меня захромал, а муж тоже уехал, вот мне срочно решить надо: резать его или как… Пусть посмотрит его и скажет, и коли резать, то может и купит он его у меня на мясо.
– Хорошо, скажу, – кивнула Римма, и Клементина, поблагодарив ее, ушла.
Вечером вернувшийся от графа Грегор, узнав, что его просила зайти жена сапожника, отправился к ней.
Клементина встретила его, одетая в нарядное, праздничное платье, все в огромных красных маках, которое красиво оттеняло ее большие темные глаза и черные волосы.
– Ну ты и вырядилась, соседка. Ждешь кого-то что ли?
– Жду… – с преддыханием ответила Климентина, и Грегор утонул в бездне ее томного взгляда.
– И кого же? – тряхнув головой, чтоб избавиться от наваждения, спросил он.
– Тебя, – соседка шагнула ближе к нему и взяла за руку. – Пойдем.
Грегору показалось, что он погружается в какой-то липкий туман. Его охватило чувство нереальности всего происходящего и, держа ее за руку, он пошел следом за ней в сарай в самом конце ее двора. Ее улыбка, взгляд и запах каких-то трав, что окутывал ее, рождали в его душе безумное желание обладать ею.
В сарае царила полутьма и еще сильнее пахло какими-то травами и цветами. Однако, несмотря на то, что у него даже кружилась голова от переизбытка клокотавших внутри него чувств, Грегор попытался взять себя в руки и, стараясь не смотреть на Климентину, хрипло спросил, еле ворочая, пересохшим от возбуждения языком: – И где же бычок твой?
– Ты так торопишься увидеть его… Спешишь куда-то что ли? – Климентина подалась вся к нему. Грудь ее высоко вздымалась от глубокого и прерывистого дыхания, а взгляд уволакивал в темную бездну греховных желаний.
Не в силах противостоять им Грегор схватил Климентину за плечи и притянул к себе. Она ничуть этому не противилась, даже наоборот: прижалась всем телом, а руками стала расстегивать пряжку его ремня. Почувствовав это, Грегор впился ей в губы страстным поцелуем, и она столь же страстно ответила на него, продолжая при этом расстегивать его ремень. Когда Климентина окончательно расстегнула ему брюки, Грегор задрал ей подол платья и завалил на сено, сложенное в углу сарая.
И в это время дверь сарая распахнулась. Грегор испуганно оглянулся, ожидая увидеть мужа Климентины, но в дверях стоял не он. На пороге сарая стояла Алина и укоризненно смотрела на него.
– Чего тебе надо? – хрипло спросил Грегор, старательно пытаясь восстановить самообладание.
– Идите домой, пожалуйста, – тихо проговорила девочка, – не стоит Вам с ней делать этого, грех это.
– Ты чего это несешь? – с сена приподнялась Климентина, – А ну пошла прочь с моего двора! И только попробуй языком свом поганым трепать, скажу, что украла ты у меня деньги, а Грегор подтвердит, что ты по двору моему без моего приглашения шлялась. Так что проваливай, и язык свой прикуси.
Ничего не отвечая ей, Алина, глядя прямо на Грегора, продолжила: – Не надо Вам этого… Вы все этим испортите. У Вас замечательная жена, и она любит Вас, не надо. Пойдемте домой, пожалуйста.
– Ты что не слышишь, что я говорю тебе, побирушка чертова? – Климентина, одернув платье, поднялась с сена и шагнула к двери, – А ну проваливай отсюда, а то завтра же графу сообщу, что воровка ты.
Но Алина даже не взглянула на нее, продолжая смотреть только на Грегора:
– Пойдемте, Вы только на свежий воздух выйдете, и Вам сразу легче станет. Вы почувствуете, что не нужна Вам она… это как наваждение, оно быстро проходит, пойдемте.
– Ах ты, тварь! А ну пошла вон! – Климентина схватила стоящую в углу сарая метлу и замахнулась на девочку, рассчитывая, что та отшатнется или убежит. Но та не двинулась с места, поэтому удар метлы сбил ее с ног, и Климентина растерянно замерла над ней, не зная, что делать дальше. Однако пребывала она в таком состоянии недолго, увидев, что Грегор, недовольно хмурясь, поднимается с сена, она повернулась к нему: – Ты мужик или кто? Тобой что, уже нищенки командуют, а ты утираешься и приказы их исполняешь? Ну что ты сидишь? Скажи ей, чтоб поднялась и выметалась отсюда, а то еще раз сейчас метлой ее огрею. Ты и кормишь ее, и поишь, а она мало того, что не уважает тебя, так еще по чужим дворам промышляет, командует, что делать тебе, да еще и грязный поклеп на тебя и меня возводит. Тебе как мужику не стыдно какой-то нищенке так позволять обращаться с тобой? Скажи ей сейчас же, чтоб проваливала с чужого двора, ведь если пропадет у меня чего, ее в этом обвиню и тебя, что потакал ей в том.
В голосе Климентины было столько напора, что Грегор растерялся, и ему действительно стало стыдно, что девчонка, хоть и осторожно, но пытается пристыдить его и командовать им.
Он шагнул к девочке, помог подняться, после чего достаточно резким тоном приказал: – Иди домой, Алина, нечего действительно по чужим дворам шляться. До добра это не доводит. Я сам разберусь, что мне делать. И чтоб без моего разрешения больше не смела со двора выходить, еще раз выйдешь, накажу!
Алина посмотрела на него долгим укоризненным взглядом, потом тихо проговорила:
– Господи, помоги ему от чар бесовских избавиться, – после чего развернулась и быстро ушла.
– Ну и девку ты пригрел в доме, не девка, а змея подколодная… Ну разве можно Грегор всякую шваль в дом пускать? Вот пустил и не избавишься теперь от нее вовек… Выгнать тебе ее надо, выгнать поганой метлой, пока не поздно, – Климентина закрыла дверь сарая и, шагнув к нему, вновь прижалась всем телом. – Поверь мне, будет лучше, если ты выгонишь эту нищенку.
– Боишься, что расскажет о тебе? – Грегор с усмешкой посмотрел на нее. Его отпустило чувство безумного влечения и липкой неги, в которых он захлебывался до недавнего времени.
– Я боюсь? Еще чего не хватало! – Климентина презрительно фыркнула. – Пусть только попробует, что про меня сказать, я ее быстро к графу, как воровку отправлю.
– А вот это даже в мыслях не держи. Я не позволю тебе девчонку оговорить. И хватит виснуть на мне. Грех это и, правда. Иди бычка своего лучше показывай, – он отстранился от нее.
– Ой-ой-ой… как он заговорил… смотри, сам с ней впросак не попади. Девчонка еще покажет тебе, если не выгонишь ее или покорности не научишь. Не боится тебя ведь она и за хозяина не почитает.
– Сам разберусь, нечего меня учить. Бычка лучше покажи.
– Разбирайся… и чем быстрее, тем лучше… – усмехнулась Климентина. – А если бычка ты так хочешь увидеть, пойдем, покажу тебе бычка.
Она провела его в соседний сарай.
– Ну и на какую ногу он хромал? – осмотрев все четыре ноги молоденького бычка, поинтересовался Грегор.
– Не помню уже, – абсолютно без всякого интереса отозвалась соседка.
– Климентина, да он совсем здоров. С чего ты взяла, что захромал он, и резать его надо? – Грегор удивленно посмотрел на нее.
– Да я знаю, что не надо резать его… – грустно вздохнула та в ответ. – Я тебя не из-за него звала… Жаль, что девчонка испортила все… но коли ее уму-разуму научишь или избавиться от нее сможешь, то зайди, когда надумаешь, только время выбери, чтоб мужа дома не было, и заходи. Я всегда тебе рада буду.
– Да уж, – хмыкнул Грегор и отправился домой.
Уже подходя к дому, он подумал, что Алина теперь, скорее всего, будет считать, что он все-таки изменил жене.
– Ну и пусть считает, не оправдываться же перед девчонкой… – решил он, – к тому же вряд ли она посмеет что-то Римме сказать.
Когда он вошел в дом, жена суетилась, накрывая на стол.
– Как хорошо, что ты уже вернулся, ужин готов, горячее все, – улыбнулась она ему, а потом спросила: – Ты бычка-то Климентины осмотрел? Ну и как он? Под нож или побегает еще?
По тому, как ласково и весело говорила Римма, Грегор понял, что Алина, которая помогала Римме расставлять тарелки на столе, действительно ничего ей не сказала. Сама девочка даже не подняла взгляд на него, когда он вошел.
– Осмотрел, – буркнул Грегор. – Здоров он, так, бредни бабские, да пустые опасения. Ни к чему его резать.
– Ну страху на пустом месте нагнать Климентина мастерица, это всем известно, – рассмеялась Римма, – хорошо, что хоть посоветоваться решила вначале, а не сразу резать, вот бы тогда муж ей взбучку потом устроил.
Грегор, ничего не отвечая, прошел к тазу, для умывания.
– Польешь? – обернулся он к жене.
– Конечно, – Римма с готовностью взялась за кувшин, чтобы полить ему, а потом повернулась к Алине. – Пойди ребят покличь ужинать.
Алина тут же вышла. Умывшись, Грегор прошел к столу и сел.
– Что-то ты смурной какой-то… Случилось, что ль чего? – осторожно поинтересовалась жена.
– Ничего не случилось. Устал просто. Думаешь к графу ездить, ближний свет? Да еще Климентина со своими бреднями. Попусту ведь сходил. Час бычка со всех сторон осматривал – здоров он.
– Может, тогда, не из-за бычка тебя звала она? Муж уехал у нее, вот и решила тебя к себе зазвать, вдруг что обломится, – Римма весело хихикнула и, подойдя сзади к мужу, ласково потрепала его по волосам. – Ты ж у меня красавец видный, на тебя полсела еще до свадьбы засматривалось. Да и сейчас, небось, не меньше тайно по тебе сохнут. А она баба бойкая, ты смотри, не влюбись в нее часом.
– Ты мне эти бредни брось! – Грегор зло стукнул рукой по столу. – У тебя что, тоже ум отнялся?
– Ну что ты раскипятился? Пошутила я… – Римма испуганно отступила от него. – Пошутила… не сердись, пожалуйста.
– Ты на шутки такие язык-то прикуси, нашла, чем шутить.
– Извини, не буду больше, – Римма ласково дотронулась до его плеча. – У баб же знаешь, когда беременные они, ум совсем отнимается, так что не серчай.
– Не серчаю, – раздраженно проговорил он и добавил: – Мы есть-то будем или как? Где дети?
– Сейчас придут, Алина их позвать пошла.
– Вот ведь девка, хоть бы раз, что бегом сделала… нет, ходит, будто королева какая.
В этот момент в горницу вошли Алина и сыновья.
– А мы уже во дволе умылися, мам, – весело сообщил Николка, – мы за стол слазу, – он залез на свой стул, – Пап, а ты нас давно здешь?
– Давно, – хмуро отозвался Грегор, он дождался, чтобы все сели, и они прочли молитву.
За все время ужина, Алина так ни разу и не подняла на него глаз. После ужина Грегору захотелось улучить момент и подойти к ней самому, чтобы наедине как-то объясниться. Не оправдываться, нет, но как-то дать понять, что, во-первых, она полезла не в свое дело, а во-вторых… а что во-вторых, Грегор и сам не знал. У него было муторно на душе и хотелось как-то это чувство сбросить с себя. Однако подойти вечером к Алине он так и не смог. Сначала вокруг той постоянно крутился Николка, а потом, когда она его уложила, девочка сразу, отпросившись у Риммы, ушла спать сама.
Следующий день не принес изменений, Алина по-прежнему старалась не смотреть на него и кроме всего прочего стала его явно избегать.
А вечером к Грегору подошла Римма.
– Ты бы поговорил с Алиной, – тихо попросила она.
– Это еще зачем? – Грегор раздраженно посмотрел на нее.
– Обидел ее кто-то, а она не говорит кто. Я еще вчера заметила, не такая она какая-то, а сегодня смотрю, Николку на руки подхватывает, и аж губы закусила и побелела вся. Ну, я к себе ее завела, заставила платье снять, а там синяк на полбока и похоже ребро повреждено, дышать ей больно. Ну я намазала мазью, потом спрашиваю: кто-то обидел тебя или сама упала? Молчит, словно воды в рот набрала, глаза в пол опустила и молчит. Так и не добилась я ничего. Ребят поспрашивала, они говорят, что вроде не падала она и не обижал ее никто… В общем, поговори, может, тебе что расскажет. Ведь, может, кто чего дурное сделать хотел… она девочка красивенькая… ведь не просто так молчит она… не дай Бог из рабочих кто или из соседей…
– Да что ты второй день уже как бред какой-то несешь? – сердито проговорил он. – Ее скорее всего тот вор, что я к графу отвез, ударил, а ты: "дурное кто чего сделал".
– Осматривала я ее тогда, не было этого, Грегор, не было. Он только душил ее, а здесь похоже, что палкой ее очень сильно ударили или упала она очень неудачно, а может и то и другое вместе. Поговори с ней. Скажи, что заступишься и защитишь. Ведь ей больше не у кого защиты просить.
– Да, хватит, право! Вот придет, защиты попросит, тогда защищу. А верить этим твоим домыслам – уволь. Она может в сад чужой лазила и упала там, поэтому рассказывать и не хочет. А ты из меня дурака сделать пытаешься, чтоб я бегал и ее обидчика, которого и в помине-то нет, искал.
– Она? В чужой сад? Да что ты, Грегор, право… Да она даже тряпку какую и то без разрешения не возьмет, а если и возьмет, то для дела, и обратно, откуда взяла, на то же место обязательно и положит. Неужто не замечал?
– Мне еще не хватало следить за ней… Совсем ополоумела что ли? Это тебе она помогает, вот ты и следи. А я и так, и кормлю ее за нашим столом, и пою, и денег тебе дал, чтоб ты ей платье новое справила. В общем, хватит… Придет девочка жаловаться, разберусь, а не придет, разбирайся с ней сама. И хватит мне голову чушью своей бабьей забивать! Мне и без того проблем хватает.
– Ты что так разошелся-то? – Римма удивленно посмотрела на него. – Досадила она что ль чем-то тебе?
– Ты что, не слышишь, что я говорю? Я что, сказал, что она чем-то досадила мне? Это ты мне досадила своими глупостями!
– Почему же глупостями? Ты вон, даже если скотина какая зашиблась, и то переживаешь всегда, и всегда говорил, что за любую скотину во дворе, раз ты хозяин, ответственность несешь. А тут не скотина, а человек, к тому же девочка маленькая, и она у нас живет. Что это с тобой случилось, что ты по-другому заговорил? Ты, кстати, тоже со вчерашнего дня прям какой-то сам не свой. Это не ты случаем так ее за что-то, и именно поэтому она молчит?
– Ты совсем рехнулась? – Грегор схватил жену за плечи и легонько тряхнул. – Да вот тебе, крест, что не бил я ее, – он размашисто перекрестился.
– Тогда что ты так о ней? Ведь помогает во всем, спокойная, тихая, и в то же время против вора не побоялась выступить, наше добро защищая, между прочим. Тебе что даже не жалко ее, что избил так ее кто-то?
