Инга Самойлова
На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре
– Из вас вышел бы неплохой доктор, – произнес он. – Однако я…
– Из меня вышел бы прекрасный доктор. Хотя из ваших уст даже такой эпитет означает наивысшую оценку, – Лиза порылась в аптечках. – Какие и когда вы принимали лекарства?
Доктор нехотя назвал. Лиза кивнула, надломила ампулу, набрала жидкость в шприц.
– Я вколю вам жаропонижающее.
Доктор взглянул на ампулу, прежде чем подставил оголенный бок.
– Усиленное питание, покой, отдых и лежание, – сказала Лиза, однако доктор попытался подняться.
– Мои пациенты…
– Я останусь и присмотрю за ними. Доктор, если вы сляжете с воспалением легких, от вас вообще не будет толка. Вам нужно день другой отлежаться, принимать лекарства, а я позабочусь и о вас и о раненых.
Дыхание доктора было тяжелым. Он коснулся рукой лба. Голова раскалывалась, тело потряхивало от озноба.
– Хорошо, несколько дней, – согласился доктор…
Через час Шмит обнаружил Лизу в лазарете – она занималась осмотром и перевязкой раненых.
– Лиза, нам пора уходить, – напомнил он. – Где доктор Штерн?
– Доктор болен, – сообщила она. – Я останусь здесь на несколько дней.
– Вы с ума сошли! – воскликнул Николай. – В вашем положении…
– Я знаю, что делаю…
– Однако не осознаете всех последствий!
– Николай Павлович, перестаньте кричать на меня, – предостерегла его Лиза. – Как только доктору Штерну станет лучше, я вернусь. Надеюсь, вы не будете против, если в вашей квартире в доме Плевако мы устроим лазарет. Когда начнутся бои, очень многим понадобится помощь.
– Да, конечно… Все равно я не согласен с вашим решением остаться здесь, – ответил он. – Возможно, вам лучше сразу же начать подготовку лазарета в моей квартире, не откладывая на потом…
– Сейчас моя помощь нужна здесь. Дружина уже совершала несколько вылазок и нападений на полицейские участки. Есть тяжелораненые, которым нужен постоянный присмотр. Сегодня дружина готовится к вылазке снова. Боюсь, без жертв не обойдется.
Шмит взял ее за руку, сжал ее пальцы.
– Лиза, будьте осторожны, – произнес он с мольбой. – Я никогда себе не прощу, если с вами что-нибудь случится…
* * *
В ближайшие дни пресненские дружинники не раз совершали нападения на полицейские участки, вступали в уличные бои с солдатами и казаками. Были раненые, и помощь Лизы Глебовой оказалась как раз кстати.
– Полицейский участок на Кудринской никак не взять, – сетовал Алешин241, пока Лиза делала ему перевязку. Рана была небольшая: пуля скользом прошла по плечу.
– Так вас там ранило? – спросила Лиза, кивнув в сторону раны.
– Нет. Сегодня часть наших была направлена защищать баррикаду на Новинском бульваре, остальные двинулись на Арбатскую баррикаду. В Проточном переулке мы и столкнулись с солдатами. Завязалась перестрелка. Отряд мы разбили, но и сами понесли потери… Когда на Арбатской баррикаде заняли позиции – появились казаки, стали стрелять…
– А, Васильич, ты здесь, – в перевязочную заглянул Лукьянов, – Здравствуйте, Елизавета Николаевна. Как закончите, дуйте в столовую. Там народу валом, оглянуться не успеете, как голодными оставят…
Вскоре выяснилось, что стало вовсе опасно выходить во двор фабрики: полиция, установив пулемет на каланчу Пресненской части, держала под обстрелом район. Колокольчиков и Капралов – лучшие пресненские стрелки – на чердаке фабрики часами караулили городовых, стрелявших из пулемета. Вскоре от Николая Шмита принесли бинокль «Цейс»242, поставили прицел.
12 декабря, в три часа дня, Пресня впервые подверглась сильной артиллерийской бомбардировке. Пришло известие, что на Арбате войсковые части разбирают баррикады. Отряд дружинников отправился туда. Лиза с тревогой ожидала их возвращения, понимая, что и в очередной раз без жертв не обойдется… К вечеру она узнала о гибели нескольких рабочих, которых она знала. Среди них был и парторг Иван Васильевич Карасев…
Спустя некоторое время очевидцы боев рассказали, что происходило на улицах.
У начала Проточного переулка отправившиеся на Арбат дружинники заметили отряд солдат, движущийся со стороны Дорогомилова. Приготовились к бою. Николаев и Колокольчиков прошли вперед, зашли с тыла. Солдаты, обнаружив засаду, схватились за винтовки. Началась стрельба… С первых выстрелов Егоров243 был ранен в ногу, но, упав на колено, продолжал стрелять. Были ранены Седов и Румянцев. Свалились двое солдат, некоторые дружинники, солдаты подняли руки вверх, еще двое солдат упало, и стрельба стихла. Товарищи оттащили раненых к первому попавшемуся дому под укрытие.
Колокольчиков с частью дружинников остался в Проточном переулке, чтобы оказать помощь раненым, развести их по приемным пунктам, а сдавшихся в плен солдат и захваченные винтовки отправить в штаб на фабрику к Нефедычу244.
Большая часть дружинников двинулась дальше – отбивать арбатские баррикады. Выйдя со Смоленского рынка, заметили на Арбате солдат, разбирающих баррикады. Заняв позицию у раскрытых ворот и на другой стороне улицы, открыли огонь. Солдаты, укрывшись за баррикадами, принялись стрелять в ответ. Карасев, стрелявший стоя, был убит наповал – пуля попала в голову. «Долой самодержавие! Бей гадов!» С остервенением дружинники стали наступать. Когда добрались до баррикад, увидели только кровь на снегу – солдаты отступили…
Тело Карасева доставили на фабрику, решив похоронить с почестями. Рабочие сделали дубовый гроб, обили его красной материей и поставили в конторе. Хоронить предполагали в саду при фабрике, но похороны откладывались, так как на фабрику начали стекаться остатки некоторых боевых дружин, разбитых в других районах Москвы.
Положение становилось очень серьезным: среди рабочих стали ходить слухи, что из ЦК партии пришло распоряжение восстание кончать…
На похороны попрощаться с Карасевым пришли Катя и Николай Шмит. Лиза встретила их у входа в контору. Подруги обнялись. Шмит снял шапку, безмолвно кивнул, поприветствовав тем самым Лизу. Она в ответ кивнула и провела их внутрь. В перевязочной горели керосиновые лампы, освещая помещение, посреди которого на обернутом красной материей станке стоял гроб с телом…
…Попрощаться с товарищем, несмотря на осадное положение, пришло много дружинников. Многие пришли прямо после боя и держали оружие в руках. Первым выступил Михаил Степанович Николаев. Его пальто, крепко затянутое ремнем с висевшей на нем кобурой револьвера, было в нескольких местах порвано и в пятнах крови. Выше голенища сапога сквозь рваные брюки виднелась белая каемка бинта. Как бы очнувшись, он поднял голову и начал говорить:
– Дорогие товарищи! Сегодня мы переживаем тяжелое горе – нет среди нас нашего дорого друга, боевого товарища и руководителя партийной организации, члена Московского большевистского комитета Вани Карасева!.. Здесь, в нашей крепости, среди баррикад, и окруженные врагами, мы клянемся тебе, друг, отомстить за тебя! Мы будем еще ожесточеннее драться за наше великое дело свободы, за которое ты отдал свою благородную жизнь!
…После выступили товарищи с Прохоровской мануфактуры, сахарного завода, фабрики Мамонтовых, Брестской железной дороги. Последним вышел Николай Шмит. Он молча приблизился к заколоченному гробу, положил руку на крышку, постоял, затем наклонился, поцеловал.
Лиза не сразу заметила тревожный взгляд Николаева, к которому подошел один из дружинников. Они о чем-то быстро переговорили, затем Николаев обратился ко всем, кто находился в цехе:
– Товарищи! Боевая тревога! Войска наступают к Пресненскому мосту и со стороны Девятинского переулка. Все по своим местам!
Цех быстро опустел. У гроба остались лишь Николаев, Николай Шмит, доктор, Лиза и Катя.
– Николай Павлович, вас выведут отсюда проходными дворами к Москве-реке. Там пока тихо. Да хранит вас бог! – сказал второпях Николаев, собираясь уйти, однако Шмит задержал его, ухватив за плечо.
– Мы здесь клялись у гроба Ивана Васильевича, а теперь вы хотите сделать меня трусом и предателем? – заговорил он, едва сдерживая возмущение. – Разве при разгроме полицейского участка, когда мы захватили трофейное оружие, я не был дисциплинированным дружинником? Провожатый поведет лишь женщин, – он кивнул в сторону сестры и Лизы, поддерживающей за плечи убитую горем вдову Карасева, – Их помощь понадобится в доме Плевако. Мы обустроили там медицинский пункт.
– Да, Елизавета Николаевна, вам следует пойти, – вставил для убедительности доктор, – Я в полном порядке, благодаря вашей заботе.
– Ваша помощь будет там очень кстати. Считайте это приказом, – подчеркнуто строго сказал Николаев.
Лиза промолчала, хотя ей не нравилось, что они решили за нее. Однако не время было спорить, и она медленно кивнула.
Николаев передал оружие Шмиту, тот обнял сестру на прощание, поцеловал, остановился подле Лизы. Она все же ободряюще улыбнулась ему, понимая, что возможно и не увидеть его боле. Шмит на мгновение сжал ее локоть, затем зашагал следом за Николаевым.
* * *
Во дворе дома Плевако стоял шум. Жильцы, задрав головы к верху, роптали, проявляя негодование. На крыше рабочие по просьбе Лизы устанавливали флаг Красного креста, сама же она стояла внизу и игнорировала недовольство некоторых жильцов во главе с хозяином дома.
– Что же это делается! – кричал он. – Я не давал вам право! Вы ставите под угрозу весь мой дом, моих жильцов! Когда придут солдаты…
Лиза обернулась к нему:
– Это всего лишь флаг Красного Креста, а не Красное знамя. Наш человеческий долг оказывать помощь.
– Помощь? Оказывайте помощь, однако не привлекайте внимание к дому!
Лиза отвернулась от него и вновь посмотрела наверх. Рабочие, установив белое полотнище с красным крестом, уже спускались вниз.
– Это немыслимо! – воскликнул хозяин дома, однако вдруг оставил Лизу в покое и шагнул в сторону.
– А, наконец-то! Николай Павлович!
Лиза обернулась и увидела Николая Шмита, вошедшего во двор. Она облегченно вздохнула: уже прошло два дня с того момента, как они расстались на фабрике и о нем не было новостей. Его сестра не находила себе места.
Тем временем Плевако, тыкая пальцем вверх, пытался разъяснить Николаю ситуацию.
– Ради бога, уберите этот флаг!
Шмит устало взглянул наверх, туда, куда указывал хозяин дома, затем посмотрел на Лизу, и, вновь посмотрев на Плевако, пожал плечами.
– Вы погубите себя и меня!
– Можете всю вину возложить на меня, – ответил Шмит.
– Эх! – Плевако в сердцах махнул рукой и зашагал прочь.
Николай подошел к Лизе.
– Как продвигаются дела? – спросил он, разглядывая ее уставшее серьезное лицо.
– Много раненых. Благо в доме живет хирург – Чупров Иван Михайлович. Он так много делает для нас.
Шмит кивнул, полез в карман, вынул свернутый помятый лист бумаги.
– Вот, Михаил Степанович245, передал, – он протянул Лизе листовку.
Она развернула и пробежалась по тексту глазами. Российская социал-демократическая рабочая партия призывала рабочих отомстить за пролитую кровь рабочих и показать силу пролетарских масс и ужаснуть правительство и капиталистов. «Долой самодержавие! Да здравствует стачка! Да здравствует вооруженное восстание измученного народа!» – такими словами заканчивалось воззвание московского комитета РСДРП.
Лиза свернула лист бумаги и посмотрела на Шмита. Он был печален и хмур.
– Лиза, мне так хочется оградить вас и сестру от опасности. Однако пока вы находитесь здесь, вы подвергаетесь серьезной угрозе. Через день-два в Москву прибудет подкрепление для подавления восстания и тогда…
– И тогда мы подумаем, что делать дальше, – ответила Лиза.
* * *
К моменту прибытия Семеновского полка из Петербурга вооруженное восстание в Москве, за исключением Пресни, в основном было подавлено. Попытки семеновцев взять Пресню с ходу оказались безуспешными. Начались ожесточенные бои. Драгуны подтягивали к Пресне артиллерию. Раздались первые артиллерийские выстрелы и на улицах запылали пожары. Черный дым закрывал небо, снег таял, расплавленный огнем и, растекаясь по улицам, превращался в грязный скользкий лед. Из домов выбегали обезумевшие старики, женщины, дети, попадая под перекрестный обстрел.
Вечером шестнадцатого в квартире Шмита появился Литвин-Седой246.
– Московский комитет партии принял решение прекратить восстание, – сообщил он. – Вот, возьмите, – он протянул Лизе листовку, – нужно срочно размножить воззвание. В каждой дружине должны знать решение штаба.
Лиза прочла текст: «…Пресня окопалась. Ей одной выпало на долю еще стоять лицом к врагу. Вся она покрыта баррикадами и минирована фугасами. Это единственный уголок на всем земном шаре, где царствует рабочий класс… Пресня – крепость… Мы начали – мы кончаем. …Будущее – за рабочим классом…»
Лиза передала листок Кате.
– Хорошо, мы сделаем, – ответила Катя. – Когда нужно?
– Сейчас.
– Сейчас? – Она с сомнением посмотрела на Лизу.
– Я и Вера247 – мы поможем тебе, – ответила она.
Женщины немедленно взялись за дело – заработал гектограф248.
Седой очень спешил, и женщины успели распечатать лишь экземпляров сорок.
Перевязав бечевкой листовки, он направился к выходу, однако, обернулся и, взглянув на гектограф, сказал:
– А вот эту штуку надо немедленно унести отсюда!
Гектограф сунули в мешок. Вера накинула полушубок и шаль, однако, Лиза остановила ее.
– Подожди, одной на улице не безопасно. Я пойду с тобой. – Она быстро оделась.
– Лиза, ты куда? – окликнула ее у выхода Катя. – На улице небезопасно…
– Я скоро, – коротко ответила она и последовала за Верой.
Женщины вышли на улицу. Временно наступило затишье: не раздавались выстрелы, не гремели артиллерийские залпы, не раздавались топот копыт и крики.
Лиза и Вера быстро зашагали по улице, однако без происшествий не обошлось – на переулке их игриво окликнул офицер:
– Эй, девушки, постойте… Куда бежите?
Пройдя квартал, женщины разошлись в разные стороны – Вера свернула к деревянному дому, а Лиза как могла, быстро пошла вдоль улицы.
Найдя нужный дом с вывеской на первом этаже «Поверенный», она постучала. Очень долго дверь не открывали, однако, наконец, когда она уже потеряла надежду, что кто-то есть в доме, за дверью раздались шаги. На двери приоткрылось оконце, показалось сморщенное лицо прислуги, она признала Лизу, и открыла.
Поверенный был весьма удивлен, увидев госпожу Глебову на пороге своего кабинета.
– Госпожа Глебова, вы? Каким образом? На улице небезопасно, вы…
– Прошу прощения, что перебиваю вас, однако у меня очень мало времени.
– Прошу, проходите, – поверенный пропустил ее в кабинет, – присаживайтесь.
Лиза опустилась на стул.
– Я должна знать, господин Юрский, есть ли какие-нибудь известия от моего супруга?
– Сожалею, но нет.
Лиза опустила голову.
– О, прошу вас, не расстраивайтесь. Все обязательно наладится, – попытался приободрить ее поверенный. – Просто в данных обстоятельствах из-за того, что творится в городе, я ничего не могу предпринять.
Лиза посмотрела на него. Взгляд ее был уставший, безразличный, и этот взгляд еще более встревожил поверенного.
– Ничего страшного, господин Юрский. У меня будет к вам всего лишь одна просьба, – она вынула из кармана конверт, – не знаю, как все сложится. Это письмо моему мужу… Передайте ему… Обязательно. Как бы не сложилось…
Поверенный открыл рот, но не найдя ни одного подходящего слова, закрыл.
Лиза положила письмо на стол и поднялась. Затем пораздумав, медленно сняла обручальное кольцо с пальца и положила на письмо.
– Передадите?
Поверенный растерянно посмотрел на нее:
– Конечно…
– Что же, мне пора… Прощайте.
_ 56
* * *
Лиза возвращалась в дом Плевако, однако, в мыслях она была далеко, поэтому и не заметила, как добрела до одной из шмитовских баррикад.
– Елизавета Николаевна! – Кто-то ухватил ее за рукав пальто и оттащил к стене дома. – Опасно!
Молодой парнишка – рабочий фабрики – осуждающе, по-взрослому, смотрел на нее.
Лиза осмотрелась по сторонам. Рабочие находились на баррикаде и, пользуясь временным затишьем, укрепляли ее. Некоторые жители соседних домов – женщины и старики – помогали.
Неожиданно в проулке появились мальчишки и на бегу в разнобой загалдели:
– Казаки! Казаки едут!
Жильцы мигом скрылись в домах, дружинники по укрытиям.
Лиза и парнишка-рабочий пробрались на баррикаду.
В наступившей тишине все отчетливее раздавался ритмичный цокот копыт лошадей. Вдруг все стихло: казаки остановились за углом, спешились, построились, взяв винтовки на руку и стали строем приближаться к баррикаде. Казалось, прошла вечность. От этого прозвучавший первый выстрел резанул ухо, а за ним последовал гвалт выстрелов с обеих сторон. Лиза склонилась ниже и зажала уши руками. Пули бились о баррикаду, летели щепки от пробитой мебели и досок. Пара пуль просвистела совсем рядом. Кто-то рядом вскрикнул и упал. Лиза обернулась. Рабочий с непониманием взирал на рану в животе. Лиза пробралась к нему, потянула за ноги, чтобы убрать с места обстрела.
– Я помогу, – сказала она, расстёгивая его тулуп. Оттянув рубашку, взглянула на рану. Затем вынула из ридикюля перевязочный материал, наложила на рану. Запахнула тулуп. Огляделась по сторонам.
Стрельба стихла. На помощь к Лизе устремились двое рабочих.
– Нужны носилки, – сообщила она и кивнула в сторону шифоньерной двери, валявшейся поблизости.
– Осторожнее, – сказала она, когда рабочие стали перекладывать товарища на импровизированные носилки. – Нужно срочно к доктору. По возможности, накройте раненого чем-нибудь теплым.
– Сделаем, Елизавета Николаевна, – сказал один из рабочих. Они унесли раненого. Лиза огляделась и направилась к следующему раненому, который сидел на земле, прижавшись спиной к ящику.
– Как вы? – Лиза посмотрела в его посеревшее от боли лицо.
Дружинник взглянул на нее, криво усмехнулся:
– Могло бы быть и хуже.
– Разрешите? – Лиза указала на рану на плече.
– Да…
Лиза поверх одежды прощупала его руку. Обратила внимание на цвет крови. Затем быстро смастерила из бинта и палки жгут и наложила выше раны.
И тут раздался крик:
– Братья, тикайте! Пушки!
Дружинники бросились прочь, уводя и унося раненых. Лиза помогла подняться мужчине и как можно быстрее повела его прочь. И тут раздался первый залп. Ударивший близ баррикады снаряд взметнул в воздух обломки и осыпал ими улицу. Секундная задержка и опять залп. Лиза вздрогнула, когда волна мелких обломков настигла их. Один из дружинников подхватил раненого с другой стороны и помог Лизе довести его до проулка.
Переведя дух, Лиза обернулась. Еще раненый, настигнутый осколками, лежал на земле лицом вниз. Лиза повернула в его сторону – нужно помочь и тут очередной снаряд ударил совсем рядом…
Все стихло. То, что осталось от баррикады, местами пылало, черный дым клубился и поднимался вверх. Лиза подобралась к лежащему на земле мужчине. Убит. Струйка крови из пробитого виска стекала по его лицу.
Лиза огляделась по сторонам. Ни одного человека. Ни одной живой души. Она осталась совершенно одна среди обломков, пожара и дыма. Лиза поднялась. Наступившая тишина усугубляла чувство, что это конец. Все. Последние бастионы революции сегодня-завтра рухнут. Все обречены.
Ее взгляд упал на красное знамя, реющее наверху баррикады среди дыма, огня и наступающих сумерек. Лиза шагнула в его сторону. Так хотелось дотянуться до него, достать, спасти. Спасти символ революции, пролитой крови товарищей – борцов за свободу…
Лиза как могла, пробиралась наверх, осознавая, что времени осталось совсем мало. Вот сейчас казаки построятся в ряд и двинутся в сторону баррикады, чтобы добить тех, кто не скрылся…
Она поскользнулась и чуть не упала. Снова поднялась, посмотрела на знамя и сделала очередной шаг вперед. Осталось забраться наверх и тогда…
Человек появился словно неоткуда. Вынырнул по ту сторону баррикады из дыма и сгущающихся сумерек уходящего дня. Двигался он ловко и без промедлений. Преодолев высоту баррикады, на ходу подхватил знамя и стал быстро спускаться к Лизе. Лиза вздрогнула и замерла. На мгновение закрыла глаза, а когда открыла, то увидела перед собой Алексея.
Она покачнулась, однако он поддержал ее. Без слов взял за руку и повел прочь с баррикады, помогая спуститься.
Оказавшись в проулке, Алексей остановился, поставил древко знамени к стене, сунул руку в карман, порылся. Затем вновь взял Лизу за руку и ловко надел кольцо на ее палец:
– Никогда не снимай его, – произнес он непреклонно.
– Не сниму.
Только теперь Глебов взглянул ей в глаза. Ее взгляд сказал ему все, что он хотел сейчас знать. Сердце замерло, а потом понеслось галопом. Алексей в одно мгновение приблизился к ней, его губы порывисто коснулись ее полуоткрытых губ.
Глаза Лизы засветились, она улыбнулась, однако опомнившись, повела мужа по проулку. Нужно было уйти как можно дальше от места боя. Оказавшись на безопасном расстоянии, Алексей вновь посмотрел в глаза жены, и хотел было что-то сказать, когда увидел мчащихся к ним двух рабочих.
– Елизавета Николаевна! Вы здесь! – выдохнул один из них, пытаясь отдышаться. – Нужна ваша помощь. Очень много раненых. Доктор не справляется.
– Да, да, конечно. – Лиза взглянула на Алексея. Он подбадривающе сжал ее пальцы.
– И еще. Николая Павловича арестовали.
– Арестовали? Когда?
– Около часу назад.
Лиза вновь посмотрела на Алексея. Он передал знамя одному из рабочих, кивком указал жене идти вперед и последовал за ней.
* * *
Дверь квартиры открыл Андриканис. Он впустил Лизу, взглянул на Глебова. Расстроенная Катя Шмит кинулась навстречу Лизе, однако, завидев Алексея, резко остановилась. Ее заплаканное лицо стало каменным и отчужденным.
– Николая арестовали, – сообщила она.
– Мне очень жаль. – Лиза протянула к ней руку, однако подруга смерила ее холодным взглядом.
– Всех больных перенесли в квартиру доктора Чупрова, – столь же холодно дополнила она.
– Ясно. – Лиза взглянула на мужа.
– Вам лучше уйти, – попросил Андриканис. – Она расстроена…
Лиза взглянула на подругу, но та отвернулась.
– Пойдем, – позвал Алексей.
Лиза молча вышла, Глебов последовал за ней.
…Раненых действительно оказалось очень много. Здесь были не только раненые дружинники, но и попавшие под обстрел местные жители. Были здесь старики, женщины, дети. Доктор занимался более сложными случаями, Лиза же оказывала первую помощь всем остальным, Алексей помогал переносить раненых…
День близился к концу: на улице затихли выстрелы. Раненых больше не приносили. Доктор Чупров отправил Лизу отдохнуть в одной из комнат, она не стала отказываться, так как действительно устала. Не увидев поблизости мужа, Лиза прошла в дальнюю комнату. Устало посмотрела в окно, гадая, где же он. У них не было времени даже перекинуться парой слов, не то, что поговорить. А сказать друг другу нужно было очень много.
Дверь скрипнула, Лиза обернулась и увидела на пороге комнаты Алексея с охапкой дров. Взгляды их встретились, согревая души. Глебов прошел к камину, положил дрова на пол. Затем взял со стула плед, подошел к Лизе, бережно укутал ее.
– Ты пришел, – прошептала она.
– Да, я пришел, – ответил он тихо.
Лиза нежно коснулась ладошкой его щеки.
– Лиз, – Алексей запечатлел долгий поцелуй на ее ладони, – моя Лиз…
– Как же ты нашел меня? – Она прильнула к нему. Его объятия согрели ее.
– Мы с тобой разминулись у поверенного всего на четверть часа… Боже! Я чуть с ума не сошел, когда понял, что ты оказалась под обстрелом! Зачем ты так рискуешь?!
Он отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза. На его лице были и гнев, и страх, и мука одновременно.
– Алеша…
– Я умру без тебя, понимаешь?
Глаза Лизы наполнились слезами. Он стиснул ее в своих объятиях, затем испугавшись, что сделает ей больно, ослабил их, и покрыл быстрыми поцелуями ее лицо. – Прости меня. За все прости…
– Мне не за что тебя прощать…
Он припал к ее губам.
Когда отпустил, Лиза вздохнула и тихо рассмеялась:
– Хорошо. Я тебя прощаю.
Алексей посмотрел на насмешницу, остро осознавая, как же ему ее не хватало! И почему он думал, что сможет прожить без нее?! Это невозможно: она его половинка – лучшая половинка… Алексей вновь наклонился к ее губам и запечатлел на них долгий горячий нежный поцелуй.
– Я люблю тебя, Лиз. Буду любить тебя всегда, – прошептал он.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– И я тебе обещаю.
Они крепко обнялись, радуясь, что снова вместе. И на этот раз навсегда.
Неожиданно Глебов почувствовал легкий толчок в тугом плотном животе жены. Он слегка отстранился от Лизы и изумленно уставился на нее. Она улыбнулась, взяла его ладонь и приложила к своему животу. Ребенок притих, но неожиданно вновь толкнулся.
Лицо Алексея изменилось: удивление, растерянность, восторг.
– Ножка?
– Скорее всего, да, ножка. – Лиза засмеялась.
Алексей бережно и нежно погладил ее живот, и ребенок успокоился.
– Малыш сердился, а сейчас меня простил, – смущенно улыбаясь, произнес он.
– На тебя нельзя долго сердиться. – Она погладила его по лицу. – Мне так много нужно тебе сказать…
– Мне тоже. Твое письмо… Оно…
Лиза смутилась:
– Где оно?
Алексей похлопал по карману, усмехнулся:
– Я поставлю его в рамочку.
– Зачем? Нет!
– Да. Пусть наши дети и все, кто будет приходить к нам, видят, как ты меня безумно любишь.
Лиза закрыла лицо руками. Алексей аккуратно отвел ее руки в сторону. Лицо Лизы было красным от смущения.
– Ты – тщеславен, – сказала она. Алексей погладил большими пальцами ее щеки, подбородок:
– Нет. Я просто горжусь такой женой.
– Как же мне тебя не хватало! – прошептала Лиза. – Не оставляй меня больше, никогда.
– Не оставлю, – ответил он.
Внезапный залп оглушил и заставил задребезжать стекла. Затем второй, третий… Алексей отодвинул штору и они выглянули в окно. Залпы не прекращались.
– Что? – вцепившись в плечо Алексея, спросила Лиза.
Глебов прижал ее к себе.
– Пресню бомбят, – ответил он. – С трех сторон.
Лиза и сама уже это видела. В темноте разгорался пожар. Она вздрогнула.
– Фабрика горит, – вымолвила она. Лиза представила как горят склады дорогих сортов лесопильных материалов – пылающие штабеля красного дерева, карельской березы и дуба, горят ящики с новым, еще не распечатанным оборудованием… Загорались отдельные фабричные корпуса, орудийные снаряды разрывали их стены…
Фабрика пылала. Огонь разгорался с неимоверной силой, языки пламени высоко вздымались в темное небо. Алексей крепко прижал к себе дрожащую Лизу. Фабрика Шмита – последний бастион революции – пал, уничтоженный залпами орудий и пожаром…
– Обними меня покрепче, – попросила она, чувствуя, как к горлу подступает ком, а на глаза наворачиваются слезы.
– Не плачь, – прошептал он.
– Это конец, – вымолвила Лиза.
Глебов хмурился, вглядываясь в пламя. Языки пламени отражались в его глазах, но сам он был словно где-то далеко… Алексей глубоко вздохнул и отвел взгляд в сторону:
– Нет. Это только начало…
* * *
Эпилог
Февраль 1906 года
Вагон мерно постукивал колесами. Лиза сидела возле окна, задумчиво уставившись на заснеженный пейзаж, мелькавший за окном движущегося поезда. Алексей прикрыл глаза. В последнее время ему очень редко удавалось поспать – слишком много забот навалилось сразу, столько дел требовало немедленного разрешения. Однако одно оставалось важным и имело по-настоящему для него значение – Лиза, его Лиза – жена, возлюбленная, мать его будущего ребенка, частица его самого – его сердце, была с ним…
Алексей сам не заметил, как погрузился в сон под мерный стук колес. Ту-дук, ту-дук, ту-дук… Сознание уносилось прочь, в промозглый холод зимней ночи…
«…Холод пронизывал Азефа до костей, не спасала даже толстая меховая шуба, которая была на нем надета. Он шел по мостовой, а ноги местами скользили на припорошенном снегом льду. Азеф опасливо оглядывался, нутром ощущая опасность. Ничего не видно – слишком темно. Одиноко горящий фонарь над домом поскрипывал, раскачиваясь на ветру. Азеф быстро свернул в глухой переулок, и тут же услышал быстрые шаги кинувшихся за ним преследователей. Он бросился прочь, его схватили, рванули за воротник шубы. Азеф вскрикнул, стал падать назад и с ужасом ощутил удар в спину. Острие ножа прошло сквозь мех и кожу толстой тяжелой шубы, и боль пронзила тело. Азеф упал. Нападавшие скрылись. Шло время. Азеф вздрогнул, придя в себя, и открыл глаза…»
Алексей вздрогнул и открыл глаза. Пашка, резко свесив руку с верхней полки, забормотал и заворочался во сне. Лиза встала, бережно вернула руку ребенка на прежнее место, заботливо накрыла мальчика покрывалом.
Алексей улыбнулся, закрыл глаза, прислушиваясь к мерному стуку колес. «Ту-дук, ту-дук, ту-дук, ту-дук…»
«…В комнате двое. Гапон и Рутенберг. Они разговаривают. Гапон самодоволен и развязен, Рутенберг напряжен, нехотя продолжает разговор. Он проходит к двери, отворяет и в комнату один за другим входят люди. Обманутые и преданные Гапоном рабочие.
Гапон медленно встает, страх искажает его лицо, рабочие приближаются к нему, хватают. «Мартын! Мартын!» – Гапон попытался вырваться, ища поддержки и спасения у Рутенберга. Но Рутенберг молча наблюдает, как рабочие волокут предателя мимо в соседнюю комнату. Казнить… Гапону дают последнее слово. Он падает на колени, рыдает, просит пощадить. Но ему нет прощения. Ему накидывают петлю на шею, волокут в прихожую, закидывают веревку на крюк, вбитый в стену над вешалкой… Гапон сопротивляется, пытается вырваться, отчаянно кричит. Его зажимают, несколько пар рук натягивают веревку… Гапон пытается ослабить затянувшийся узел, хрипит, болтая в воздухе ногами. Лицо его багровеет, глаза закатываются, он ослабевает и затихает…»
…Алексей вздрогнул. Вагон тряхнуло. Поезд остановился на одной из станций. По перрону ходили солдаты. В коридоре прошли пассажиры, одна из дам рассмеялась, проходя мимо, и Алексей уловил едва ощутимый запах сирени. Духи… Аромат весны… Поезд тронулся, потихоньку набирая скорость…
«… Витте стоял перед окном и смотрел на сад. Весна брала свое. Деревья покачивались под порывами легкого апрельского ветерка. Однако Витте трудно было дышать. Он открыл настежь окно, и свежий воздух ворвался внутрь, заколыхав занавески.
Витте судорожно вдохнул, сжал пальцы в кулак, прошел к столу и принялся за письмо: «Ваше Императорское Величество. Я чувствую себя от всеобщей травли разбитым и настолько нервным, что я не буду в состоянии сохранять то хладнокровие, которое потребно в положении председателя совета министров…Я имею честь просить Ваше Императорское Величество, освободить меня от обязанностей председателя совета министров до открытия Государственной Думы…»
«…Малышев стоял в большом просторном кабинете перед человеком в мундире, сидящем за столом.
– Итак, господин Малышев, вы проделали большую работу, – произнес холодный голос. – Однако вы не устранили Глебова и тем самым сильно рисковали всем планом.
– Вы позволили мне по ходу дела вносить корректировки в наш план, – ответил Малышев, оставаясь в постройке «смирно». – Я счел полезным сохранить ему жизнь, так как дальнейшее развитие дела предполагает воспользоваться его услугами.
