Инга Самойлова
На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре
Распутин выплюнул обломки зубов, рассмеялся.
– Она там. Забирай ее.
Алексей прошел в комнату, распахнул дверь. Катарина лежала на кровати, и была очень слаба. Ее кожа просвечивалась как бумага.
– Катарина, – Алексей опустился на колено, коснулся ее волос.
Женщина открыла глаза, с трудом понимая, кто перед ней.
– Опять сон? – обессиленно прошептала она.
– Нет. Я пришел за тобой.
По щеке женщины скатилась скупая слеза.
– Глебов, – прошептала она. – Ты пришел. Прости меня…
– Все в порядке, Катарина. Я хочу забрать тебя.
По щеке женщины сбежала очередная слеза:
– Я не знаю, где сын. Мне сказали, он сбежал… Найди его, найди моего сына…
– Я нашел. – Алексей бережно завернул женщину в покрывало и подхватил на руки. – Я с тобой. Все будет хорошо.
Глебов вынес женщину в прихожую. Вокруг Распутина уже стояли несколько мужчин и женщин, явившихся к нему на прием. Увидев Глебова, они ринулись в его сторону.
Алексей отступил на шаг назад. Придется воспользоваться револьвером.
Малышев возник перед ним вовремя, прикрыв его своей спиной.
– Полиция. Расступитесь! – он показал удостоверяющую бумагу, вытянув руку вперед.
Толпа зароптала:
– Он напал на Григория!
– Руки ему оторвать!
– Да они заодно!
Малышев убрал бумагу и тут же выхватил револьвер:
– Стоять, я сказал! Дальнейшие ваши действия буду расценивать как нападение на сотрудника Департамента полиции!
– Пустите их! – раздался голос Распутина. Его последователи обернулись.
– Но Григорий…
– Бог им судья. – Распутин прошел в их сторону, Малышев посторонился, и он приблизился к Алексею. Григорий посмотрел на больную женщину на его руках, коснулся рукой ее лба:
– Катарина, – позвал он, – Ты ведь понимаешь?
– Да… – ответила она. – Я хочу побыть с сыном.
Он убрал руку и посторонился. Алексей прошел к выходу первый, Малышев последовал за ним.
На улице их ждала коляска.
– Мог бы взять с собой парочку агентов, – заметил Глебов, когда извозчик повез их прочь.
Малышев с сарказмом взглянул на него, но промолчал.
– Но я благодарен тебе за то, что ты пришел.
Малышев взглянул на Катарину. Глаза женщины были закрыты, она слабо дышала. Он посмотрел на Алексея. Тот перехватил его взгляд и крепче прижал женщину к себе. Оба понимали, что дни ее сочтены.
* * *
Доктор, осмотревший Катарину, аккуратно прикрыл дверь комнаты и повернулся к Алексею.
– Что скажите?
– Сожалею, – доктор развел руками, – медицина здесь бессильна. Чудо уже то, что она прожила так долго.
– Сколько времени у нее осталось?
Доктор пожал плечами:
– Может быть, день, может быть неделя. Трудно сказать.
Доктор откланялся, и Алексей вернулся в комнату Катарины. Пашка лежал с краю, бережно обнимая руку матери, другой она перебирала его челку, гладила по щеке.
Мальчик что-то шептал ей, она слабо улыбалась…
Алексей вышел, прикрыв за собой дверь.
* * *
Ночью Катарина бредила. Алексей перенес спящего Пашку в его комнату, и всю ночь провел возле больной – поил настоями, протирал лицо и руки водой.
К утру бред прекратился, и Алексей некоторое время смог поспать.
…Снилось ясное голубое небо, цветущее поле… запах полевых цветов и меда… Он слышит заливистый смех младенца, нежный шепот его матери… Они где-то там. Среди высоких колышущихся на ветру цветущих трав… Он идет к ним… Идет на звуки радости и счастья… Идет… Он приближается, осталось только раздвинуть высокие, по пояс колышущиеся травы…
Тяжелый кашель заставил Алексея проснуться.
– Прости, я разбудила тебя, – произнесла Катарина.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Да… Попить…
Глебов напоил женщину из стакана. Она измученно откинулась на подушки.
– Присядь, пожалуйста, – попросила она.
Алексей поставил стакан на прикроватную тумбочку и присел на край кровати.
– Спасибо тебе, – произнесла она. – Я должна сказать тебе… Меня изъедали боль и гнев от того, что я считала тебя виновным в гибели Кости… Когда же представилась возможность отомстить… и сломать тебе твою спокойную размеренную жизнь, я сделала это… Я сдала тебя полиции.
Глебов склонил голову, смотря на свои руки, обручальное кольцо.
– Мое предательство не принесло мне успокоения: долгие годы мы были друзьями, а я предала друга… Прости меня, если сможешь. Я знаю, ты можешь.
Ее слабая рука опустилась на его руки.
Алексея бережно сжал ее пальцы.
– Забудь. Я забыл.
– Как всегда, благороден. Ты обещал позаботиться о Паше. Ты сдержишь слово? Выполнишь последнюю просьбу мою и Кости?
– Да.
Женщина вздохнула, устало закрыла глаза:
– Хорошо.
* * *
Дни шли. Катарина, изъедаемая болезнью, не вставала с постели. Доктор, как и обещал, прислал опытную сиделку. Пашка крутился рядом с матерью, но она все чаще впадала в бессознательное состояние, бредила и тогда или Глебов, или Арина занимали чем-либо ребенка.
Алексея угнетало то, что происходило в его жизни: предательство жены, болезнь Катарины, беспокойство за Пашку. Обстановка в столице, да и вообще в стране, вызывали опасения и тревогу.
После 17 октября на улицах происходили стычки революционеров с войсками, полицией, черносотенцами, было убито несколько сотен человек. Совет рабочих объявил демонстративные похороны убитых рабочих, но правительство не допустило демонстраций.
Все же через несколько дней в Петербурге установилось относительное спокойствие, в отличие от других мест России, где происходили смуты и волнения. Но, как говорится, это было лишь затишьем перед бурей.
Как бы то ни было, жизнь шла своим чередом. В один из дней Глебов вызвал к себе домой поверенного – господина Рериха и с письменного согласия Катарины было оформлено опекунство Глебова над Пашкой.
Оставшись наедине, они обговорили несколько финансовых вопросов, а перед уходом Рерих передал Алексею серый конверт, пришедший в контору на его имя. Алексей повертел конверт в руках, но вскрывать не торопился. Его угнетал еще один безотлагательный вопрос, который нужно было решить.
– Господин Глебов?
–Да?
– Позвольте откланяться.
– Да, конечно… Нет, постойте. – Алексей помолчал, не смотря на поверенного. – Подготовьте документы, я даю жене развод.
Рерих приподнял бровь, кратко произнес:
– Да, конечно, – и вышел.
Алексей положил конверт на край стола, откинулся на спинку кресла, устало положил голову на ее жесткую обивку. Вот и все. Он решил. Если она хочет, пусть будет счастлива с этим чистоплюем-студентом.
* * *
Ноябрь 1905 г. Москва
В этот день Лиза осталось дома: ее задача была дождаться посыльного и получить оружие. Лиза выглянула в окно. По улице проходили прохожие, проезжали повозки, но посыльный не появлялся.
Наконец она увидела в конце переулка Елену Кравченко. В руках женщины была большая коробка из-под торта, аккуратно перевязанная голубой лентой. Лиза медленно спустилась вниз, дождалась, когда в дверь позвонят. Открыла.
Женщина улыбнулась:
– Здравствуйте! Вам торт от Филиппова, как заказывали.
Лиза взяла коробку. И в тот же момент увидела мужчину, по ступенькам поднимающегося к ним.
Он официально вежливо улыбнулся, снял шапку:
– Здравствуйте, Елизавета Николаевна.
Кравченко кинула встревоженный взгляд на Лизу, но та внешне сохранила спокойствие:
– Здравствуйте.
Лиза узнала помощника поверенного Алексея. Господин Юдич. Этот человек приносит ей дурные вести! Сердце екнуло, а малыш неожиданно толкнулся, так что Лиза невольно прижала ладонь к животу. Поверенный, посмотрев на ее живот, смутился.
– Мы можем с вами поговорить?
Лиза кивнула:
– Да, конечно. Проходите.
Лиза кинула взгляд на Елену Кравченко. Та попрощалась и ушла.
– Вы позволите вам помочь? – помощник поверенного кивнул на торт в руках Лизы.
– О, нет, не стоит, – натянуто улыбнулась она. – Мне не тяжело.
Лиза провела помощника поверенного в гостиную, поставила тортик на столик, не нужно, чтобы Юдич заметил под лентой толстую бечевку, и повернулась к нему.
– Мадам, я по поручению вашего, гм, супруга – господина Глебова, – он полез в свой портфель за документами. – Ознакомьтесь.
– Что это?
– Документы о разводе.
– О разводе? – Лиза не поверила в услышанное и растерянно взяла документы. – Но ведь это было больше полугода назад!
– Если быть точным, семь месяцев назад.
Лиза посмотрела большими беззащитными глазами на помощника поверенного.
– Я не хочу развода, – промолвила она.
– Ваш муж подписал документы. Его адвокат передает документы в патриаршество с прошением о расторжении брака. Я привез для вас экземпляр.
Юдич застегнул замок портфеля, а когда поднял голову, то увидел, как по щеке женщины пробежала невольная слеза.
– Госпожа Глебова, – произнес он благожелательно, Лиза моргнула, и по щекам пробежали очередные капли. Она перевела взгляд на него. – Господин Глебов готов выплачивать вам хорошее содержание. Пока вы вновь не выйдете замуж.
Лиза твердо отчеканила:
– Мне ничего не нужно. Так ему и передайте.
– Думаю, что в вашем положении деньги не будут лишними…
– Я сказала, мне ничего не нужно.
Юдич помолчал. Вздохнул, пробормотал:
– Имею честь, – и вышел.
* * *
Шмит пришел вечером. Увидев на столике так и не вскрытую коробку из-под торта, удивленно посмотрел на Лизу. Она сидела возле окна, плотно укутавшись в шаль.
– Вы сегодня рассеяны, – произнес он, доставая ножик и разрезая бечевку. Сняв картонную крышку, на дне коробки он увидел два револьвера. Открыв тайник в стене, положил их туда. Обернулся к Лизе. – Что с вами?
Лиза вздохнула, поднялась:
– Все в порядке, – и больше ничего не говоря, вышла из гостиной.
Шмит удивленно повел бровью, его взгляд упал на бумаги, лежащие на столе. Он взял их в руки, прочел. Не веря, бегло прочел еще раз. Бурная радость охватила его. Наконец-то!
Он быстро зашагал в сторону комнаты Лизы. Постучал:
–Лиза!
– Что вам нужно? – раздался усталый женский голос.
– Мне нужно поговорить с вами.
– Не сегодня. Я устала.
Шмит помолчал.
– Я приду завтра утром.
Ответа не последовало.
…Лиза проплакала всю ночь. Шмит пришел утром, немного взволнованный, но настроенный решительно. Приблизившись к Лизе, он сразу заметил и покрасневшие глаза, и темные круги под глазами, однако это его не остановило.
– Елизавета Николаевна, не буду юлить, я ждал подходящего момента долго. Вы знаете, вы мне не безразличны. Прошу оказать мне честь и принять мое предложение. Составьте мне счастье, будьте моей женой.
Его предложение застало Лизу врасплох, так как мысли ее были заняты сокрушительным поступком Алексея. Она долго смотрела на него, затем опустила глаза, понимая, что пауза затянулась.
– Николай Павлович, не принимайте скоропалительных решений.
– Вы прекрасно знаете, что мое решение продуманно и имеет под собой твердую основу.
Лиза молчала, но он терпеливо ждал ее ответа.
– Я не могу это сделать, – выговорила она.
– Почему же? Ваш развод состоится. Или вы думаете, я не приму вашего ребенка и не воспитаю его как собственного?
– Я не сомневаюсь в вашей широте душевной, Николай Павлович. Но я не хочу развод и не могу выйти за вас замуж.
Шмит смотрел на ее склоненную голову, затем отошел к окну.
– Это ваше окончательное решение?
– Да.
– Значит, вы его по-прежнему любите?!
Лиза промолчала.
– Он не любит вас, Лиза. Он хочет развода и не признает вашего ребенка, – жестко произнес он, – Он не думает о том, как развод в вашем положении отразится на вашей репутации. А о вас начнут судачить! Не только люди нашего круга, но и рабочие и их жены – они станут смотреть на вас косо, независимо от того, сколько вы для них сделали. Мало того, вас будут обходить стороной. А вы подумали о своем ребенке? Как будут окружающие к нему относиться? Как собираетесь растить его? Что вы собираетесь делать?
Лиза закрыла лицо руками:
– Замолчите!
– Мое предложение в силе, Лиза. Вам только нужно дать согласие. Я готов пройти с вами рядом все трудности. Подумайте. Я буду ждать вашего решения, – Шмит развернулся и вышел из комнаты.
Лиза опустилась на краешек кресла. Малыш сердито толкнулся. Она положила руку на живот, погладила. Николай Шмит прав. И она должна найти выход из ситуации. Ради своего ребенка.
_ 50
* * *
Несколько дней подряд Лиза отправляла мужу телеграммы, но не на одну из них не пришло ответа. Она была в отчаянии. Алексей не любит ее? Он ее разлюбил? Столько времени прошло, он мог измениться! От таких мыслей становилось еще больней. Конечно же, она может отказаться от развода. Но спасет ли это их брак, ведь Алексей не хочет с нею быть. Он не хочет признавать ребенка, у малыша же должен быть отец. Тогда не лучше ли принять предложение Николая Шмита? И что, что нет любви. Как доказала жизнь, брак по любви – не значит счастливый брак. А Глебов? Лиза стала чувствовать к нему ненависть из-за нанесенной обиды и оскорбления. Раз он смог разлюбить ее, то и она его не простит…
Время безжалостно летело, не оставляя никаких шансов. Шел ноябрь – напряжение нарастало как в стране, так и в личной жизни, требуя какого-либо исхода. Наконец Лиза решилась. Выдался подходящий момент, нужно было передать Шмиту документы от Шанцера и Лиза пришла в его дом. Николая дома не оказалось, а прислуга известила, что скоро он вернется. Опасаясь, что ее решимость улетучится, Лиза решила дождаться его прихода.
Время шло, а Николай все отсутствовал. Лиза взглянула на часы. Было довольно поздно. Она открыла тайник, положила в него документы, переданные Шанцером. И тут совершенно случайно увидела письмо, подписанное до боли знакомым почерком. Она взяла конверт в руки. Письмо на ее имя от Алексея. Рука задрожала. Откуда? Когда? Почему здесь?
Лиза вскрыла конверт и развернула письмо.
«Здравствуй, моя несравненная, неподражаемая Лиз!
Нет другой возможности, как только написать тебе письмецо. Не обессудь, буду краток, но предельно честен. Мы так давно не виделись с тобой, и я не представляю, что происходит в твоей жизни. От этого мне больно. Самый дорогой мне человек отдалился от меня, а я так и не понял, почему, и ничего не смог сделать, чтобы вернуть тебя. Время идет, а я день за днем мечтаю увидеть тебя. Увидеть твое милое лицо, заглянуть в глаза и услышать одно – хотя бы одно – слово «Люблю!». Ради такого я готов побороться со смертью, не то, что с судьбой!
Но нет. Сейчас я в Петербурге и пытаюсь разобраться с кучей неприятных дел, навалившихся на меня скопом. Если все разрешится – я приеду и, надеюсь, мы сможем сесть и поговорить. Если же я не объявлюсь, не обессудь. Заранее скажу, прости меня. Я тебя люблю. Люблю безумно, безотчетно. Хотел бы снова быть с тобою, однако одного моего желанья мало.
Твой навсегда. Алексей Глебов»
Лиза еще раз пробежала по строкам глазами. О, Боже! Она взглянула на дату. Датировано 12 октября. То есть написано до того скандала, что учинил Алексей. Но почему же она не видела этого письма?! Почему оно оказалось у Николая?!
Лиза услышала шаги и встала. Николай вошел в комнату с улыбкой, но увидев в ее руке письмо и открытый тайник, перестал улыбаться.
– Что все это значит? – Лиза пошла ему навстречу, показала письмо. – Каким образом письмо от моего мужа оказалось у вас?
Шмит не нашелся, что ответить.
– Не молчите!
– Не ждите от меня объяснений! – Он схватил ее за плечи. – Вы спрашиваете о том, на что сами можете ответить!
– Вы хотите, чтобы я была пристрастной?!
Шмит взбудоражено всматривался в ее глаза, будто желал в них что-то увидеть, помимо гнева и разочарования.
– Я забрал письмо у почтальона, когда приходил в ваш дом. И жалею лишь о том, что не сжег его. Тогда бы не было этого разговора!
Лиза скинула его руки со своих плеч, опустилась в кресло.
– О, Боже! Вы разрушили мой брак! – Она закрыла лицо руками.
– Разрушил?! Ваш брак давным-давно рухнул! Вы разве не заметили этого, Лиза? – Шмит горько рассмеялся.
Лиза встала, потянулась за ридикюлем, собираясь уйти, но Шмит сделал отчаянный шаг к ней навстречу:
– Не уходите, Лиза! Я прошу вас! Мне без вас не жить!
– А мне нет жизни без моего мужа. Я его люблю. Если надо, я последую за ним на край света, лишь бы быть рядом с ним.
– Он вас бросил, вы забыли? – отчаяние в глазах Шмита заставило Лизу на миг закрыть глаза. И увидела Алексея. Его усмешку и искорки в глазах. Она вновь посмотрела на Николая:
– Он хочет отпустить меня. Потому что любит. И думает, что я несчастна с ним.
Шмит некоторое время смотрел на Лизу, внутри него шла борьба, затем он без сил рухнул в кресло.
– Уходите, – потухшим голосом произнес он.
Лиза без промедления вышла. Она уже думала о том, как ей вернуть строптивого несносного мужа, возлюбленного, друга, без которого ей не жить и не быть счастливой…
* * *
Стряпчий поднял глаза от бумаг и взглянул на вошедшую посетительницу.
– Госпожа Глебова, – он встал из-за стола, вежливо придвинул ей стул. – Что привело вас ко мне?
– Я к вам по вопросу, не требующему отлагательств, – сказала она, опускаясь на стул. От внимательного стряпчего не утаилось старательно скрываемое ею волнение.
– Я вас слушаю.
– Я хочу не допустить развода.
– Но, позвольте, не развода ли вы хотели?
– Господин Юрский, взгляните на меня! – Лиза развела руками. – Разве вы не видите? Когда я семь месяцев назад хотела развода, я еще не знала, что беременна. Затем пришло это ужасное известие о гибели моего мужа. А когда он вернулся, он начал бракоразводный процесс. Мне нужна ваша помощь, господин Юрский!
– Так, – адвокат потер подбородок. – Почему же ваш муж, после стольких отказов от развода все же решился на него?
Лиза смутилась.
– Так что же?
– Он думает, что я жду ребенка от другого, – наконец, призналась она.
Адвокат помолчал.
– Раз я представляю ваши интересы, скажите правду, он прав?
Лиза задохнулась от возмущения:
– Я не изменяла своему мужу, если вы об этом!
– Простите. Я должен был спросить.
Лиза еще больше покраснела, но гордо вздернула подбородок.
– У нас были разногласия, – произнесла она, – но развестись я хотела, потому что думала, что бездетна. Я не желала такой участи для своего мужа.
Адвокат задумчиво потер подбородок:
– А вы пытались с ним об этом поговорить? Возможно, выслушав вас, ваши объяснения, он переменит свое решение.
– О, господин Юрский, если бы все было так просто! Я знаю его, он не будет меня слушать, – Лиза заломила пальцы, хорошо помня, как он ее встретил в Петербурге после того, как Шмит ее поцеловал. – Он не отвечает ни на мои письма, ни на телеграммы. Если уж он решил что-то, то его невозможно переубедить. Нужен другой путь.
– А от меня вы что хотите? – мягко поинтересовался адвокат. – Хотите сохранить брак формально?
– Прежде всего, я хочу сохранить свой брак перед Богом и людьми. Когда Алексей поймет, чего я желаю на самом деле, он вернется. – Голос ее дрогнул.
– Женщины! Как вы любите все усложнять.– Адвокат улыбнулся. – Я возьмусь за ваше дело. Как я прежде вам говорил, дела по расторжению брака решаются духовным ведомством. А отцы-протопопы будут склонны к сохранению брака и семьи, нежели к разводу. Однако здесь есть несколько «но». Во-первых, ваш муж при рассмотрении дела, возможно, будет решительно настроен на развод. Во-вторых, может не признать ребенка. В таком случае, дело затянется на неопределенный срок и, скорее всего, окончится не в вашу пользу. Однако за это время вы можете и переубедить супруга.
– Я готова.
Адвокат ободряюще улыбнулся:
– Тогда, за дело. Я лично съезжу в Петербург и поговорю с господином Глебовым о возможности примирения. Но не особо надейтесь на чудо.
Лиза слабо улыбнулась:
– Я буду молиться, чтобы Алексей услышал вас.
* * *
Петербург
Алексей очередной день ближе к вечеру прикладывался к спиртному, будь он просто дома, или же находясь в клубе или в других, живущих ночной жизнью, заведениях. Причиной было не только предательство Лизы, от которого он никак не мог оправиться, но и то, что каждый раз при виде Катарины он знал, что скоро она умрет. Видения мертвой женщины, лежащей на кровати в предрассветных сумерках, мучали его. Если раньше ему снились кошмары, и он старался не брать в голову, почему так происходит, и он видит чужие смерти, то теперь кошмары стали все чаще видеться ему наяву. Алексея видения не пугали, однако на фоне неприятных событий в его жизни, они вводили его в черную хандру, уныние и угнетенное душевное состояние.
Ближе к утру Глебов возвращался домой и засыпал, с бутылкой в руках, в одном из глубоких кресел в кабинете. Но и здесь кошмары настигали его.
Очередной день принес очередной тревожный сон. На этот раз Глебову снились Азеф, Рутенберг, Савинков. Они были здесь, в Петербурге, встречались на квартире инженера. За ними следили. Вышел Азеф, чуть позже Рутенберг и вот в стеклянных дверях парадной мелькнул силуэт Савинкова. Он заметил околоточного и двух филеров. Швейцар распахнул перед Савинковым дверь, пропустил его и встал позади. Арест! Как и говорил Малышев, Савинкова арестуют. Осталось протянуть руку, схватить его. «Никаких мер не принимать», – раздался голос, и филеры отступили. Савинков удалялся, удалялся…
– Дядя, дядя! – Алексея трясли за плечо. – Дядя!
Глебов с трудом разомкнул глаза, бутылка выскользнула из его рук и плюхнулась на ковер. Но не разлилась, оказалась пуста. Алексей перевел взгляд на Пашку, который его разбудил.
– Что? – спросил он хриплым голосом.
– Ты стонал. Я испугался.
– Я в порядке. – Глебов закрыл глаза.
– К вам дядька. Второй раз приходит. И ждет как час.
– Кто? Зачем рано?
– Время почти три.
Алексей нехотя разлепил глаза, взглянул на настольные часы. Без двадцати три. За окном светло. Он нахмурился, потер лицо:
– Позови Арину.
Мальчик пулей выбежал из комнаты.
В кабинет заглянула прислуга:
– Простите, мальчик вас разбудил, я не знала.
– Как его мама?
– Приходил доктор. Она плоха, редко приходит в себя.
Алексей промолчал. Затем с сердитыми нотками в голосе произнес:
– Арина, я просил тебя всем говорить, что я не принимаю. Ты прогнала того, кто пришел?
– К вам поверенный вашей жены, – сообщила Арина. – И он не уходит.
– Кто? – Алексей не мог поверить своим ушам.
– Господин Юрский – поверенный Елизаветы Николаевны. Он так сказал.
Глебов взбеленился. Что еще ей надо?!
– Арина, гони его к чертовой матери! Поняла?!
Напуганная прислуга скрылась за дверью. Алексей вскочил, прошелся из угла в угол как загнанный зверь. Немыслимо! Отправила адвоката! Он выглянул из окна. Юрский стоял на улице, оглядываясь по сторонам, затем поднял голову и посмотрел наверх, туда, где за окном стоял Глебов. Улыбнулся, коснувшись козырька шапки.
В дверь постучали, а Алексей вздрогнул.
– Войдите! – рявкнул он. На пороге вновь возникла Арина. – Что еще?
– Господин адвокат оставил вам документы, – ответила она.
– Какие еще документы?!
Арина положила на край стола толстый конверт и отступила в сторону. Глебов смотрел на него как на злостного врага, затем сквозь зубы произнес:
– Брось в топку.
Та снова удивленно взглянула на хозяина:
– Так это ж документ, как можно?
– Брось в топку, Арина, – сказал он и быстрым шагом вышел из кабинета.
Арина бережно взяла в руки пухлый конверт и протерла краем фартука, словно он запылился.
– Как можно в топку? – пробурчала она. – Это же документ. А если что важного? А они: «В топку». Экий странный Алексей Петрович…
* * *
Алексей мерил коридор шагами. Пашка играл в гостиной, сидя на персидском ковре. Арина суетилась возле камина. А в спальне Катарины слышались тихие шаги сиделки. Алексей провел рукой по волосам. Его охватывали злость и отчаяние поочередно. Жизнь рушилась, как карточный домик. Катарина постепенно умирала. Пашка станет круглой сиротой. А Лиза… Лиза, узнав о его якобы смерти, быстро утешилась в объятиях мальчишки, сосунка! А он-то думал, что ее любовь крепка. И не смотря на размолвку и разлуку, она к нему вернется. Вот дурак! Но ничего, он вырвет ее из своего сердца. Пусть только она оставит его в покое. Она ему не нужна. Не надо ныть – лучше злиться. Очень сильно злиться, чтобы не лезли в душу. Оставили в покое…
Дверь спальни Катарины отворилась, и вышла сиделка с тазиком в руках. Когда она прошла мимо, Алексей в нерешительности остановился возле порога спальни, затем взялся за ручку, отворил дверь. В комнате пахло лекарствами, свет был приглушен плотно затянутыми шторами, а с постели раздавалось прерывистое дыхание Катарины. Глебов внутренне содрогнулся, но в комнату вошел.
– А я думала, ты уж не войдешь, – раздался слабый голос Катарины.
– Прости. Я не хотел беспокоить, – Алексей сел на стул подле ее кровати.
– Скоро никто не сможет побеспокоить, – она попыталась улыбнуться. – Ты выглядишь отвратно. Пьешь?
– Пью.
– Не пей. Не надо. – Она закашлялась. – Паша где?
– В гостиной. Играет. Позвать?
– Нет, не надо. Не хочу, чтобы он помнил меня такой, – Катарина закрыла глаза. – Мне осталось мало.
– Перестань. – Алексей коснулся ладонью ее головы. Она открыла глаза, а Алексей отнял руку.
– Нет, не надо. Не убирай.
Алексей снова погладил ее по волосам. Она закрыла глаза, вздохнула:
– Так хорошо…Твои руки забирают боль…
Они помолчали.
– Помнишь, когда-то я в тебя была влюблена.
Алексей промолчал. Он помнил. И помнил, сколько было от этого хлопот.
– Ты особенный. Был и сейчас такой.
– Да уж, я особенный, – усмехнулся Глебов. Катарина посмотрела на него:
– Да, особенный. Но Костик был для меня всем… Хорошо, что я вовремя поняла, что его теряю… А он мне снился во сне! Улыбался.
Она помолчала. Алексей погладил ее по голове как ребенка. Катарина всегда была красива, но он привык к ней относиться как к сестре. И не потому, что он не замечал ее красоты, а потому что придерживался правила «Найти верного друга сложнее, чем красивую женщину». Он выбрал дружбу Костика, и ни разу не пожалел. Возможно, он просто не был влюблен в Катарину…
– Скажи, Глебов, а ТАМ что-нибудь есть? Я с ним увижусь?
Алексей не знал, что ответить. Есть ли что-нибудь там? Как он может ответить? Рай и ад – есть, но они на земле…
– Прости меня, Глебов. За все прости, – Катарина вздохнула, умиротворенно закрыла глаза. – Ты – особенный. Ты простишь. Всегда прощаешь. Бог тебя любит…
Глебов слабо усмехнулся. Это он-то прощает? Это он-то у Бога в любимчиках?
Катарина спокойно задышала. Уснула спокойным за последнее время сном. Алексей бесшумно поднялся. «Любимчику Бога» так гадко на душе, что он отправляется очередной раз напиться. Чтобы забыться, хотя бы на время …
* * *
Ресторанчик Палкина встретил теплом, огнями, музыкой, забористым алкоголем и хорошей закуской. Глебов в последнее время стал завсегдатаем ресторана и для него всегда был готов столик.
Но в этот раз Алексею представилась весьма неожиданная компания. В зале он столкнулся с посетителем, они оба вежливо извинились, но тут же друг друга узнали.
– Алексей Петрович!
– Господин Ульянов? Вы в Петербурге?
Мужчина улыбнулся. В его глазах плясали озорные огоньки.
– Весьма рад вас видеть. Вы один?
– Да… Присоединяйтесь. Для меня здесь всегда заготовлен свободный столик.
– Нет уж, вы пожалуйте к нам. У нас отдельная кабина. В зале слишком шумно, не поговорить. – Ульянов опомнился. – Позвольте представить. Воровский230. С Гусевым вы знакомы. Глебов Алексей Петрович.
– Да, наслышан, – Воровский пожал руку Алексею.
Они прошли в отдельный кабинет. Все как положено: закуски, горячее, спиртное.
За столом говорили обо все и ни о чем. Тон задавал Ульянов, подкидывая темки. Сам он говорил мало – впрочем, как и Алексей – предпочитал слушать, но порой вставлял коронные свои фразы: «архидлинно, пусто, скучно», «болтовня», «ха-ха», еще раз «ха-ха» или же «вздор, ложь, клевета».
Алексей тяготился. Ему было «скучно», разговоры – пустая «болтовня». На самом деле он чувствовал во всем недоговоренность, присутствующие господа вели беседу так, словно что-то им мешало. Точнее кто-то. И этим кто-то был никто иной, как Глебов. Да, Алексей чувствовал себя лишним. Откланяться, назвав любую правдоподобную причину, и уйти. Сходить в кабак напротив и напиться? Идея, по сути, не плоха, так он в принципе планировал провести вечер.
Глебов как раз обдумывал предлог для того, чтобы удалиться, когда господа завели беседу о литературе. Воровский перечислял произведения, имевшие некогда большой успех, а через некоторое время становившиеся настолько скучными, что кроме равнодушия ничего уже не вызывали. Он приводил в примеры некоторые вещи Жорж Санд, «Вертера» Гёте, «Бедную Лизу» Карамзина, «Знамение времени» Мордовцева и что-то другое. Алексей многозначительно взглянул на свои часы, кашлянул, чтобы чуть–чуть привлечь внимание. Но Ульянов, наблюдавший за ним последних несколько минут, неожиданно его спросил:
– А вы что скажете?
– О чем?
– О потерявших актуальность произведениях, конечно.
Алексей смотрел на Ульянова. Зачем тот его остановил? Он слегка пожал плечами:
– Согласен, многие быстро устарели и надоели.
– А что вы скажете о романе Чернышевского «Что делать?»
Гусев и Воровской в раз замолчали. Почему? Глебов усмехнулся:
– Читал. Давно. В конце восьмидесятых.
– И как?
Алексей вновь усмехнулся. Ульянов дотошно его пытал. Зачем?
– Ну-с?
Гусев предостерегающе подал знак Глебову, а он с едва скрываемой улыбкой ответил:
– Трудно представить себе что-либо более претенциозное. Большинство страниц романа написаны таким языком, что их читать невозможно.
Ульянов стремительно взметнулся так, что стул под ним заскрипел. Скулы его покраснели. Гусев отчаянно стукнул себя по лбу. Глебов усмехнулся.
Ульянов же бросил Алексею:
– Как в голову может пр-рийти чудовищная мысль назвать пр-ретенциозным и бездар-рным произведение Чернышевского!
Глебов пожал плечами:
– Может. Сюжет мелодраматичен. Любовная история, каких немало.
– А я заявляю: недопустимо называть пр-ретенциозным и бездарным роман «Что делать»! Он увлек многих. Увлек моего брата, он увлек меня. Он меня всего глубоко перепахал! Могло ли это быть, если бы Чернышевский писал бездарно и пр-римитивно? Никогда! Когда вы читали «Что делать», господин Глебов? Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло!
Алексей пожал плечами:
– Почему? Потому что, произведение не просто и подчёркнуто занимательное, авантюрное, а мелодраматическое начало романа должно было не только привлечь массы читателей, но и сбить с толку цензуру?
Ульянов быстро успокоился и сел на место, а Алексей продолжил:
– Да, конечно, внешний сюжет романа – любовная история, однако в нём революционно новые экономические, философские и социальные идеи. Поэтому-то вы считаете его большим и талантливым представителем социализма? – уточнил он с улыбкой.
Ульянов улыбнулся как пойманный за сладким мальчишка:
– Сам Маркс называл его великим русским писателем.
– Эту вещь Маркс, наверное, не читал, – едко заметил Глебов.
Глаза Ульянова блеснули.
– Откуда вам знать, что Маркс ее не читал?
