полная версия

Инга Самойлова
На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре

Полная версия

Позади раздался глухой звук упавшего на ковер стакана. Витте обернулся. Алексей сидел на стуле в совершенно неестественной позе: голова запрокинута, одна рука лежит на животе, другая плетью повисла вниз, стакан валялся на полу, а виски лужицей разлито на дорогом ковре.

Секретарь быстро осмотрел Глебова, прощупал пульс.

– Что с ним? – спросил Витте.

– Потерял сознание. Пульс слабый. Он потерял очень много крови.

Витте вздохнул:

– Вы знаете, что делать.

– Не беспокойтесь, Сергей Юльевич. – Секретарь принялся за дело.

Витте вышел и плотно закрыл дверь. Затем глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, осмотрел свой наряд – нет ли на нем крови, затем еще раз глубоко вздохнул и, как ни в чем не бывало, направился к гостям с беззаботной улыбкой на лице.

* * *

Москва

Лизу мутило. Тошнота наваливалась, заставляла страдать. Она безвольно опустилась на кушетку.

– Может быть, тебе помочь чем-нибудь? – участливо спросила Катя.

– Спасибо, ничего не надо, – ответила Лиза, шмыгнув носом. Она не могла объяснить подруге, что не только физическое недомогание заставляет ее страдать, а непонятное тревожное чувство, страх от того, что что-то произошло…

– Принесли телеграмму для тебя, – сообщила Катя, протягивая ей листок казенной бумаги.

Лиза вздрогнула от неожиданности и удивленно вскинула глаза, затем взяла листок и развернула. Руки ее задрожали, и она выронила телеграмму.

– Что случилось, Лиза?

По лицу Лизы бежали слезы. Она кивнула на телеграмму, Катя взяла ее и прочитала три потрясающих слова: «Ваш супруг жив».

– Он жив! Катя, он жив! Я же говорила тебе – он жив!

– Тогда… что же ты плачешь? Дуреха!

– Я… Я не знаю. Я так боялась, что что-то плохое произойдет, а тут такое…

– Так ты рада или нет, не пойму?

– Я безумно рада! Боже, я так рада! Я так рада! – Лиза повисла на шее у подруги.

– И что теперь?

– Что… Я поеду к нему!

– Нет. Стой. Никуда ты не поедешь. – Катя встала перед недоуменной подругой. – Пусть он за тобой приедет.

– Но…

– Никаких «но». Пусть он за тобой приедет. Ты ничего не будешь предпринимать. А я отправлю ему весточку, чтобы он как можно скорее надумал приехать. И если он примчится, то значит, он тебя все еще любит.

Лиза промолчала. Подруга была права – если Алексей в скором времени приедет, значит, он ее по-прежнему любит.

_ 41

* * *

Петербург

Очнувшись, Алексей не сразу понял, где он находится. Рана ныла, голова кружилась. Он с трудом разлепил глаза и, как мог, осмотрелся по сторонам. Госпиталь. Белые стены. Запах медикаментов и хлора. Алексей закрыл глаза, пытаясь вспомнить, как он сюда попал. Последнее, что он помнил достаточно хорошо, это приход к Витте. Потом он, по всей видимости, потерял сознание. Кто же совершил нападение? Было ли оно случайным, что вполне возможно – на улицах было неспокойно, или же враги заявили о себе? На эти вопросы не ответишь, если продолжать лежать на больничной койке.

Глебов открыл глаза, стал подниматься с постели, но резкая боль заставила его вновь лечь. Да уж, не стоит забывать о ране! Алексей на этот раз поднялся без резких движений. Взглянул на свой больничный халат с завязками сзади и направился к шкафу. Одежда, к счастью почищенная, была там. Натянув брюки, он попытался справиться с завязками за спиной, чтобы снять халат, но это оказалось совсем не просто. В ту самую минуту, когда он хотел стянуть халат через голову, на пороге возникла сестра милосердия, вскрикнула, выронила поднос с лекарствами, Глебов от неожиданности вздрогнул, ударился головой об угол дверцы шкафа, чертыхнулся и сгоряча рванул на себе халат.

– Господин Глебов, а вот портить казенное имущество вам никто право не давал, – услышал он знакомый голос и обернулся.

На пороге стоял Малышев, а позади него доктор, именно тот, что занимался лечением Алексея, когда он пострадал от взрыва. Значит, он находится в той же клинике, что и в прошлый раз?

– О, господин Малышев! Какими судьбами? – Алексей скинул порванный халат. – Здравствуйте, доктор.

– Здравствуйте, господин Глебов, – доктор следил за пациентом, так и стоя за широкой спиной агента Департамента, который молча наблюдал за Алексеем.

– Прошу прощения, доктор, за «испорченное имущество». Включите его стоимость в расходы за лечение, – Алексей надел рубашку.

Доктор посмотрел на Малышева, но тот с прежней усмешкой на губах смотрел на Глебова.

– Несомненно, – произнес, нахмурившись, доктор и засунул руки в карманы своего накрахмаленного белого халата.

– Позвольте спросить, куда вы собрались? – наконец поинтересовался Малышев.

– Странный вопрос, господин Малышев, – в моем случае, главное не куда, а откуда. – Алексей накинул жилетку, застегнул манжеты рубашки.

– Вы неисправимы, господин Глебов! – не сдержался доктор и вновь посмотрел на агента. – Господин Малышев, раз вы ничего не предпринимаете, дайте хотя бы мне выполнить свою работу.

Доктор протиснулся вперед мимо посторонившегося в проходе Малышева и решительно подошел к пациенту.

– Будьте любезны, присядьте, господин Глебов. Я хочу осмотреть ваши раны.

– В этом нет необходимости. Я чувствую себя превосходно. Вы славно потрудились. – Алексей принялся за обувь, отчего ему все же пришлось присесть на стул, так как голова вновь закружилась.

Доктор же не собирался уступать:

– Вы потеряли очень много крови, и если бы вас вовремя не привез господин Малышев, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Вам стоит поберечься, господин Глебов, соблюдать режим, питаться вовремя и только здоровой пищей. И вам необходим совершенный покой, коей без особого присмотра вы себе, естественно, не обеспечите!

– Покой нам только снится… – пробормотал Алексей рассеянно. Так его в клинику привез Малышев? Интересно. Алексей поднял голову и посмотрел на доктора с улыбкой:

– Но я обещаю, что учту ваши советы, доктор.

Малышев рассмеялся, проходя в палату и присаживаясь на свободный стул.

– О, что-то новенькое! В прошлый раз вы бунтовали и изрыгали проклятья так, что весь персонал пожелал вам скорейшего выздоровления и выписки. Сейчас вы стали более покладистым. И если дело стало так, то я, как и доктор, настаиваю на осмотре вашей раны.

– Поверьте, никто беспричинно не жаждет задерживать вас здесь, – заметил доктор, и, скорее всего, это обращение касалось не только Глебова. – Однако я давал клятву Гиппократа…

– Поэтому вы не отстанете от меня и не дадите спокойно поговорить с господином Малышевым?

– Нет. – Доктор был упрям.

Алексей устало вздохнул и стал расстегивать рубашку:

– Хорошо.

Доктор окликнул помощницу, она тут же заглянула в палату, он сделал распоряжение и подошел к пациенту. Все эти маневры с переодеванием привели к тому, что повязки на торсе и плече Алексея окрасилась в красный цвет. Доктор осуждающе посмотрел на пациента поверх своих очков, и поджал губы, когда Алексей, пожав плечами, невольно поморщился.

К тому времени, когда сестричка принесла все необходимое для обработки раны и смены повязки, доктор сам разбинтовал раненого и принялся за осмотр. Малышев же, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, расслабленно наблюдал за происходящим. Мнимая беззаботность? Алексей сквозь полуопущенные ресницы заметил напряженность и задумчивость в глазах агента Департамента.

– Ну как, доктор, я буду жить? – переключился Глебов на врача.

– Не мните, господин Глебов, себя оригиналом – таких пациентов, как вы, в моей тридцатилетней практике хватало. – Доктор даже не поднял головы. – К счастью, заражения, я не наблюдаю. Голова кружится?

– Да. Слегка.

– Что и следовало ожидать: вы потеряли много крови. Вам повезло – органы не были задеты. Хотя, если бы еще слегка глубже, то, поверьте, мы бы с вами на этом свете уже не встретились.

Перед глазами Глебова мелькнуло воспоминание о холодных глазах убийцы, воткнувшего в него нож.

– Поверьте, доктор, я постарался сделать все от меня зависящее, чтобы не покинуть этот грешный мир.

– Я рекомендовал бы вам остаться в нашей клинике. – В голосе доктора послышалась непреклонность.

– Я так и знал, доктор! Вы из тех людей, про которых говорят «им палец в рот не клади – по локоть откусят». Вы рану мою осмотрели? Огромнейшее спасибо! Я хотел бы поскорее уйти. Дела, знаете ли, не ждут…

– Раз уходите, тогда наймите сиделку. И хорошенько заплатите этой героической женщине, которой придется вас слушать.

– Вы намекаете на мой несносный характер? – Алексей приподнял бровь. – Я разозлил вас, доктор?

– О, нет. Просто вы из тех людей, которым можно сказать «не плюй в колодец, из которого придется напиться».

Малышев рассмеялся:

– Доктор, обещаю, я сам найду господину Глебову сиделку. Глухую сиделку.

Глебов взглянул на Малышева, затем на доктора.

– Я бываю больным крайне редко, но и тогда при всем желании меня никто не может удержать на одном месте.

Доктор осмотрел глубокий порез на груди.

– Я пропишу вам дезинфицирующие и обезболивающие средства, которые нужно будет применять.

Алексей усмехнулся:

– Йод и опиумную настойку?

Доктор посмотрел на него поверх очков, но проигнорировал шутку больного.

– Вижу, вам не раз приходилась прибегать к таким средствам, – отозвался Малышев с усмешкой. – Бурная жизнь?

– Жизненный опыт.

Малышев хмыкнул.

– Если вы запустите раны, может начаться заражение. – Доктор подал знак помощнице. Женщина без слов принялась накладывать повязку на раны. – Позвольте откланяться, меня ждут другие пациенты.

– Благодарю вас, доктор, – произнес Алексей вслед уходящему врачу.

– О, не стоит благодарностей. Просто сделайте все возможное, чтобы больше сюда не попадать. Я хочу сказать, поберегите себя, господин Глебов. Прощайте.

– Зачем же вы так с доктором, господин Глебов? – спросил Малышев, вздохнув.

– А иначе наш уважаемый эскулап продержал бы меня в клинике не меньше недели. Уж поверьте, я не горю большим желанием валяться в кровати в какой-либо клинике. Увольте.

Женщина закончила перевязку:

– Все. Можете одеваться.

Затем вышла, прикрыв за собой дверь палаты.

Алексей натянул рубашку, стал застегивать пуговицы.

– Вот теперь, когда мы, наконец, остались одни, скажи мне, каким образом я вновь обязан тебе своим… спасением? – спросил он.

Малышев вздохнул:

– А ты просто не можешь сказать «спасибо»?

– Спасибо. Так как?

– Я был у Витте, когда ты пришел. Случайно заметил. А когда секретарю Витте понадобилась помощь, вызвался отвезти тебя в эту клинику. Я знаю доктора – он многим помог выкарабкаться с того света. И, кстати, приехал доктор в клинику среди ночи сразу же, как только я ему позвонил и сказал, что везу тебя туда. – Малышев усмехнулся. – Так что, у доктора ты ходишь в любимчиках.

– Да. Я скрашиваю ему серость будней. Он никогда не работал в цирке? Уж очень ему нравится заниматься моей дрессировкой.

– Не преувеличивай.

– Хорошо. Я пришлю доктору открытку с искренними извинениями и благодарностью, а в подарок самый дорогой стетоскоп¹⁷¹ инкрустированной работы. Пойдем отсюда. Белые стены вызывают у меня чувство, что я одной ногой уже на том свете.

Малышев рассмеялся:

– Честное слово, Глебов, я тут вдруг понял, что мне тебя не хватало…

* * *

В доме №47, выходящем на угол Невского и Владимирского проспектов, находился популярный ресторан купца Палкина. В отличие от других ресторанов, выполняющих постановление градоначальника Трепова об оформлении вывесок на красном или синем фоне, этот ресторан имел вывеску вызывающе белого цвета. Именно сюда пришли Малышев и Глебов.

– Здесь можно хорошо отдохнуть, – сказал Алексей, когда метрдотель провел их мимо общего зала в один из уютных кабинетов.

– И не только, – произнес Малышев, оценив предусмотрительность Глебова – в кабинете можно было поговорить без посторонних ушей и взглядов.

Как только Малышев и Глебов расположились на диванах, явились два официанта и застыли в ожидании, пока метрдотель воркующим голосом выяснял, что будут есть и пить господа. Сделали заказ: суп Ошпо, для Глебова, по настоянию Малышева, – консоме¹⁷² а-ля жиров, седло дикой козы а-ля гранд, салат, крепкое столовое французское вино. Метрдотель полушепотом отдал распоряжения официантам, и вскоре они вернулись с дополнительной сервировкой и закуской. Как только метрдотель, проверив, всё ли в порядке, удалился, Глебов отпустил и официантов.

Из зала раздавалась музыка – играли довольно неплохие музыканты. Алексей вынул портсигар, предложил закурить Малышеву, затем сам закурил.

Малышев заговорил первый:

– Я осмотрел то место, где на тебя напали.

– Да? Как же ты его нашел?

Малышев усмехнулся:

– На снегу остались капли твоей крови по всему пути, который ты прошел от места нападения до дома Витте.

Глебов неопределенно кивнул:

– И что скажешь?

– Ничего. Времена сейчас неспокойные. Бандиты распоясались, революционеры, террористы, черносотенцы творят, что вздумают. Могут запросто напасть на улице.

– Понятно. – Что-то Малышев юлит. – Ну а как же кинжал?

– Кинжал?

– Да, кинжал. Я выбил его из рук нападающего. Кинжал остался в проулке.

– Ты имеешь в виду вот этот нож? – Малышев вынул из внутреннего кармана замотанный в тряпку предмет и протянул Глебову. Алексей взял сверток, развернул. Обычный самодельный нож. Глебов нахмурился на мгновение, затем положил предмет на край стола и посмотрел на Малышева.

– Так ты хочешь сказать, что на меня напали случайно?

– Я в этом уверен.

Алексей неопределенно кивнул. Некоторое время, молча покуривая папиросу, задумчиво покрутил нож. Тот, кто всадил ему нож в бок, унес орудие нападения с собой. Тот же, кто нападал на него в проулке, а Алексей был в этом убеждён, напал с кинжалом, а не с ножом – лезвие короче. Да и дорогая сталь, разрезавшая на нем одежду как бритва, ни в какое сравнение не идет с лезвием ножа, которым только впору курицу потрошить. И что-то было не так в нападении: было ощущение несогласованности действий нападающих, будто они действовали врозь… Алексей посмотрел на Малышева:

– Думаю, ты прав. – Он затушил папиросу о пепельницу, затем устало откинулся на спинку дивана. – Хочу тебя поблагодарить. Во-первых, за вчерашнюю помощь – тащить меня в бессознательном состоянии наверняка было не так легко.

– Ты уже благодарил. Не стоит…

– А во-вторых, за помощь в Портсмуте.

Малышев помолчал, слегка постукивая пальцем по столу.

– В Портсмуте?

– Напомнить? – Глебов сделал паузу, внимательно наблюдая, как реагирует его собеседник. Тот вновь застучал пальцем по столу. – Я говорю о том выстреле, который спас мне жизнь в Портсмутском лесу, когда Макфлай собирался меня убить.

– Весьма интересно. Но не про меня. Я не был в Портсмуте.

Глебов с усмешкой покачал головой:

– Я видел тебя. Будешь отрицать?

Малышев молчал, затем убрал руку со стола и откинулся на спинку стула.

– Был то я или нет – нет никого значения. Можешь сказать слова благодарности мне и больше не возвращаться к этой теме.

– У тебя дела с Витте.

– У меня со многими дела. Работа такая.

– Что ты хочешь скрыть, Малышев?

– У меня много тайн. Ты про которую из них? – Малышев усмехнулся. – Послушай, Глебов, забудь про все дела, в которые ты тем или иным образом был втянут за последний год. Ты ведь понимаешь, о чем я? Живи спокойно, забудь. Дружеский тебе совет. Чем меньше знаешь, тем лучше спишь.

Алексей наклонился к Малышеву. Лицо его было серьезным.

– А кто даст гарантии, что меня оставят в покое?

– Что ты имеешь в виду? – Малышев насторожился.

– Лопухин, ты, затем Витте. Как только я с вами связался, моей жизни что-то или кто-то угрожает. Меня уже пытались убить Азеф, Макфлай, Савинков, вот теперь и это нападение.

– Если ты не будешь путаться под ногами, они сами уничтожат друг друга. Поверь.

– Пояснишь?

Малышев помолчал, поджав губы и вновь постукивая пальцем по столу.

– Хорошо. Помнишь, мы говорили о Рачковском? – спросил он.

– Да. Азеф убеждал, что Рачковский заказал убийство Плеве и копал под Лопухина.

– Так вот, карьера Рачковского идет в гору – в начале августа его назначили вице-директором Департамента полиции.

– Звезда Рачковского взошла на небывалую высоту?! Он наверняка начал сводить счеты с теми служащими Департамента, которые были ставленниками Лопухина и Зубатова – виновников его позора?

– Не то слово. Но важно то, что Рачковский вызвал Азефа в Петербург. В Департаменте среди посвященных стали задумываться о действительной роли Азефа в революционном движении. Азеф же в панике, дабы снять с себя подозрения, выдал Савинкова и слил много других сведений.

– Савинков арестован?

– Нет. Савинкову на этот раз удалось ускользнуть от ареста. Но это дело времени: сезон охоты открыт. К тому же, ЦК эсеров через одного агента Департамента узнал про полицейские заслуги Азефа. Ему не отвертеться.

Алексей, вспомнив беседу Рутенберга и Савинкова, которую подслушал в Лондоне, покачал головой.

– Не сработало. Поверь, Азеф выкрутился.

– Владеешь какими-то сведениями?

– Да так, услышать нечто довелось. Разговор Рутенберга и Савинкова. Азеф пользуется огромным доверием у эсеров. Они его не будут подозревать. Да и «козел отпущения» нашелся – некий Татаров.

Малышев, нахмурившись, помолчал.

– Скверный оборот, – наконец констатировал он.

– И кто же попытался разоблачить Азефа и Савинкова? Не ты ли?

Малышев промолчал, хотя молчание сказало Глебову больше, чем какие-либо слова.

– Ты ведешь опасные игры, Малышев.

– И это говоришь мне ты?

Глебов помолчал, обдумывая услышанное. Рачковский и Азеф повязаны, и потому Рачковский его будет защищать до последнего или избавится от него навсегда, то есть уничтожит. И тех, кто копается в их грязном белье, пустит в расход. Таким образом, опасности подвергает себя не только Малышев, но и сам Алексей.

Глебов развел руками:

– Ты прав. Совершенно. Это не мое дело. Буду заниматься исключительно своими делами. – Алексей решил сменить тему. – И у меня как раз к тебе просьба.

– Что за просьба? – Малышев тоже решил уйти от опасной темы.

– Нужно найти одну женщину. Катарину Хмельницкую, певицу из ресторана. Как, поможешь?

– Постараюсь.

– Хорошо. – Алексей устало потер глаза. Затем отхлебнул немного вина. Есть совсем не хотелось, зато слабость валила с ног. Доктор был прав – не нужно пренебрегать здоровьем.

Как будто прочитав его мысли, Малышев произнес:

– Ты неважно выглядишь. Белый, как полотно. Тебе нужен отдых.

– Да. Устал что-то. Поеду-ка я домой, – Алексей поднялся. – Хочу на несколько дней смотаться в Москву, решить пару вопросов… Так что, будет что сообщить о Катарине Хмельницкой, извести.

Малышев кивнул. Они пожали друг другу руки и распрощались.

Конечно же, Малышев что-то не договаривает. И если так, то приставит к нему слежку. Стоит убедить Малышева в том, что он действительно уедет в Москву. Прости, дорогая моя Лиза, но не могу сейчас поехать за тобой – слишком опасно привозить тебя в столицу, когда есть реальная угроза отправиться с чей-то помощью на тот свет. Слишком уж погряз в этих политических интригах, тайных заговорах вокруг. Возможно, есть некто, кто дергает за веревочки и двигает людьми, как марионетками. Но кто? Кто же хотел его убить на этот раз? Кому он перешел дорогу? Нужно в этом разобраться. Иначе нельзя…

_ 42

* * *

Алексей проснулся от шума, который раздавался в гостиной, нехотя разлепил глаза. Прислуга? Зачем же поднимать шум, когда он спит?!

– Арина! – крикнул он. – Черт возьми, что за шум?!

Раздались шаги – дверь открылась и на пороге возникла незнакомая Алексею высокая крупная женщина.

– Доброе утро, господин Глебов, – сказала она, при этом на ее неприглядном лице не отразилось ни капли доброжелательности.

– Кто вы и что вам надо?

– Я фрау Фойт. Меня прислал господин Малышев. Я ваша сиделка.

Как же – сиделка! Надсмотрщица, а не сиделка!

– Черт возьми, мне не нужна сиделка! – не сдержался Алексей, садясь в кровати.

– Господин Глебов, меня поставили в известность о вашем Wesen…

– Wesen?

– Нраве, поведении, вашей природе. Пока я не буду уверена, что вам действительно не нужен квалифицированный присмотр, а я уже замечаю вашу бледность, темный синяки под глазами, и окровавленные повязки на вашем теле, – она ткнула пальцем и Алексей невольно взглянул на свой торс, обмотанный марлевыми повязками, – я не уйду.

Глебов пару мгновений сверлил взглядом непрошенную «надсмотрщицу»: Подобная была у него в детстве – жесткая суровая армейская солдафонка, которая портила ему жизнь. Фрау Фойт смотрела на него с превосходством и холоднейшим терпением и молчала.

– Я голый, – сообщил он, пытаясь ее как-нибудь смутить, но фрау даже глазом не моргнула.

– Я знаю.

– Знаете?

– У вас был жар и бред. Вы тяжело спали, естественно раскидались, сбросили одеяло. Я вас укрыла. Я здесь уже несколько часов, да будет вам известно.

Глебов открыл рот, затем закрыл.

– Я вас увольняю! – наконец сказал он.

– Не вы меня нанимали, не вам увольнять.

Да, ее хладнокровию можно было позавидовать.

– Вас ничем не проймешь?

Она прошла к окну, раздернула шторы.

Алексей прищурился от ворвавшегося в комнату солнечного света. Сколько же сейчас времени?

– Сейчас два часа дня, – как будто прочитав его мысли, произнесла она. – Наденьте штаны. Затем я сделаю вам перевязку. Далее плотный сытный обед. А затем опять здоровый дневной сон.

– А если я не желаю одеваться и слушать ваши бредни, – грубо ответил Алексей. Он действительно чувствовал себя неважно, иначе смог бы дать достойный отпор.

– Как вам угодно.

– Откуда, черт возьми, вы взялись?!

– Я уже говорила.

– Черт! – Алексей выбрался из постели, не стесняясь дамы, протопал в гардеробную, с раздражением подмечая, что сиделка даже не отвернулась.

Вернулся он в штанах, вынул из портсигара папиросу и осмотрелся в поисках спичек. Сиделка чиркнула спичкой и поднесла к папироске Алексея. Он хмуро взглянул на фрау, но подкурил. Затем сел на кровать.

– Вас приставил Малышев, так вы сказали.

– Меня нанял господин Малышев, – повторила она.

Алексей пару раз затянулся, смотря на сиделку. Малышев приставил ее, чтобы она за ним следила, докладывала о каждом его шаге. Что же с ней делать? Она ведь шагу не даст ступить. Ну и Малышев! Явно здесь не чисто. Что он хочет скрыть?

Глебов взглядом поискал, куда стряхнуть пепел с папиросы, и в этот раз женщина оказалась рядом, подставив ему пепельницу. При всей своей массивности она двигалась очень быстро и бесшумно. Ничего удивительного, что он не слышал, как она входила в комнату, когда он спал.

– Что вы стоите? Делайте мне перевязку.

Фрау Фойт поставила пепельницу на стол, взяла с тумбочки поднос с заготовленными заранее медикаментами и перевязочным материалом.

– Der Teufel ist nicht so schwarz, wie man ihn malt¹⁷³, – произнесла она.

– Что?

– Больные люди – капризные как дети, – ответила сиделка.

Перевязку делали практически молча. Затем фрау Фойт накормила его обедом. И Алексея снова стало клонить ко сну. Черт, неужели эта фрау напоила его снотворным?! Это была последняя мысль, прежде чем он погрузился в глубокий сон.

* * *

Проснулся Глебов поздним вечером. Фрау Фойт трогала своей жилистой холодной ладонью его лоб. Увидев, что он проснулся, она произнесла:

– Лежите. У вас жар. Сейчас я принесу лекарства.

Она ушла, а Алексей попытался встать, но перед глазами поплыли цветные пятна. Он закрыл глаза, а когда открыл, то вновь увидел перед собой сиделку, протягивающую ему стакан с водой и ложку с микстурой.

– Хотите меня отравить?

– Всего лишь сбить жар. Примите лекарство.

– Ну уж нет. Чем вы меня опоили за обедом? Снотворным?

– Да. В вашем состоянии нужно больше спать.

– Уберите.

– Чем скорее вы выздоровеете, тем быстрее я вас покину.

Помедлив, Алексей все же открыл рот. Приняв лекарство, он вновь уснул. Но сон на этот раз был спокойным.

Следующее утро Глебов встретил довольно бодрым, отдохнувшим.

– Доброе утро. – Сиделка была уже тут как тут: вновь принесла поднос с медикаментами и перевязочным материалом.

Алексей молча согласился на перевязку, а когда она закончила, прошел в комнату, где переоделся.

– Вы собираетесь уйти, господин Глебов?

– Вас что-то удивляет?

– Вы должны поесть, прежде чем уйти.

– Хотите меня снова усыпить?

– Вовсе нет. Хотя это не помешало бы для вашего же блага.

– Лучше я останусь голодным, чем последую вашим советам.

Алексей развернулся и пошел к выходу.

Фрау преградила ему путь.

– Фрау Фойт, отойдите.

Она лишь сложила руки на груди – этакая глыба на его дороге.

«Умный в гору не пойдет – умный гору обойдет», – пролетело у Алексея в голове, и он улыбнулся.

– Чему вы улыбаетесь, господин Глебов? – с подозрением спросила она.

– Подумал о комичности ситуации, фрау Фойт, – ответил он, снимая шляпу и пальто. – Несите ваш завтрак.

Фрау недоверчиво прищурилась. Глебов же прошел в столовую, сел за стол:

– Так вы несете завтрак, фрау Фойт?

– Сию минуту, господин Глебов. Только схожу на кухню.

Она вышла, Алексей тут же встал из-за стола, бесшумно вышел в коридор квартиры и укрылся в комнате напротив. Вскоре в коридоре появилась фрау Фойт, которая проплыла с подносом в руках в столовую. Глебов в одно мгновение захлопнул дверь столовой комнаты и повернул ключ.

– Приятного вам аппетита и хорошего времяпровождения, фрау Фойт, – сказал он, с возмущением дергающей дверную ручку сиделке.

Входная дверь, как он и думал, была заперта. Под немецкую брань разгневанной фрау Глебов отмычкой вскрыл замок, надел пальто и шляпу и вышел из квартиры.

* * *

Первым делом Алексей побывал на почтамте – было дело, не требующее отлагательств. После выловил смышлёного парнишку из местной шпаны и нанял следить за Малышевым. Затем направился на Сенную площадь, где позади гауптвахты, между Конным и Спасским переулками в доме №3 был знаменитый Малинник¹⁷⁴ Питера. Глебов практически здесь не бывал, да и бывал по большой необходимости, и вот такая необходимость вновь настала.

Верхний этаж над трактиром и три надворных флигеля – всё это, разделённое на четырнадцать квартир, было занято тринадцатью притонами самого непробудного пьянства и мрачного разврата. Главной публикой, задающей тут «форсу» и чувствующей себя в этом злачном месте словно рыба в воде, были мошенники средней руки и, по преимуществу, мазурики низшего разряда. Тут они кутили, сбывали «товар», вели совещания, обсуждали в маленьких кружках проекты и планы на какой-нибудь предстоящий выгодный клей¹⁷⁵, подвергали похвале или порицанию дела выгоревшие и невыгоревшие¹⁷⁶.

Глебов взялся за ручку, открыл дверь трактира и вошел внутрь. Смрад, удушливая прелость, тусклое освещение и сырость помещения дополнялись битой за ночь посудой, сломанной мебелью, окурками на полу и плевками, и лежащими в своей блевотине пропойцами.

Глебов переступил через одного из таких и с прищуром огляделся. Несколько злобных недоверчивых хмельных пар глаз были устремлены на него. Алексей прошел к лестнице и неторопливо поднялся на верхний этаж.

По коридору, придерживаясь за стену, прошла полуголая путана с подбитым глазом и рассеченной губой, а из спальни, откуда она вышла, с бранью басил ее ночной приятель.

Четырнадцатая квартира – вот что нужно было Глебову. Он остановился и постучал в дверь: один длинный, два коротких стука.

Спустя какое-то время дверь распахнулась. На пороге стоял цыган в яркой жилетке и до блеска начищенных сапогах. В руках револьвер. Смерив Глебова самоуверенным взглядом, он хмыкнул:

– Проходи.

Глебов вошел. Дверь с шумом захлопнулась, а цыган встал за его спиной.

– Чё хотел?

Алексей снял шляпу, небрежно стряхнул с нее невидимую пыль:

– Жиган¹⁷⁷ нужен.

– Он всем нужен.

Глебов кинул шляпу на стол. В этой квартире, не в пример другим помещениям притона, как всегда было чисто и прибрано.

– Скажи, Лёха-Руль пришел, – сказал он, смотря исподлобья на цыгана.

Цыган некоторое время изучающе, с долей недоверия глядел на непрошенного гостя.

– Лёха-Руль говоришь? – произнес он, засовывая зубочистку в рот. Затем резко взмахнул пушкой. – А ну-ка, фраер¹⁷⁸, руки в гору! Варганку крутишь¹⁷⁹?!

Глебов смерил его холодным взглядом:

– Закрой хайло, баклан. Не то пожалеешь.

Столь душевную беседу прервал надтреснувший голос хозяина:

– Яха, не быкуй. Не по масти катишь¹⁸⁰.

Цыган опустил дуло револьвера, переминаясь с ноги на ногу, посмотрел на вошедшего жигана, затем на Глебова.

– Вальты накрыли¹⁸¹, – шмыгнув носом и утирая его рукой, сказал он и отступил в сторону.

Глебов хмуро цыкнул, взглянул на жигана:

– Давно не виделись, Костыль.

– Да, давненько. – Жиган кивнул на стул напротив стола, сам сел на другой. Глебов сел, сложил руки на стол, наклонился к жигану:

– Дело есть. Перетереть надо.

Костыль кинул взгляд на цыгана:

– Ты не при базаре¹⁸².

Цыган нехотя, но молча вышел. Когда он закрыл за собой дверь, жиган предложил Глебову закурить. Выпустив едкий дым папиросы, он изучающе посмотрел на затянувшегося папироской Алексея.

– Дошли слухи, что ты зашился и водишься с легавыми¹⁸³.

Глебов бросил на него суровый взгляд и процедил:

– Никогда не отчитывался и впредь не собираюсь.

Жиган помолчал. Подымив папиросой, спросил:

– По какому делу нарисовался?

– Должок за тобой.

Жиган хмыкнул:

– Костыль добро помнит. Балакай.

– На днях мне едва не подогнали деревянный макинтош¹⁸⁴. Слыхал?

Жиган хмыкнул, кивнул:

– Ответку врубаешь¹⁸⁵?

– Людишки эти мне нужны.

– Не вопрос. – Жиган вмял окурок в пепельницу. – Послушай, Руль. Тут поговаривают, что гайка¹⁸⁶ воровская к тебе перешла.

Алексей откинулся на спинку стула. С прищуром изучающе посмотрел на жигана:

– К чему клонишь?

– Если так, то фармазоны¹⁸⁷ заграничные признали тебя лучшим. Но ты ведь наш парень. Ломом подпоясанный¹⁸⁸. Масло в голове есть – мастер планов на выгодный клей. С десяток лет назад Сашку-Офицера¹⁸⁹ достойно заменил в делах. Сколько мы тогда лохов потрясли, а? – Костыль многозначительно на него посмотрел, призывая вспомнить.

Алексей и не забывал тот, хоть короткий, но мрачный период своей жизни: первые его «дела» были беспринципными, в его аферы попадали все без разбору, за что пришлось поплатиться – совесть была нечиста. Но он предпочел не отвечать, а Костыль тем временем продолжил:

– И как мазу ты за меня держал¹⁹⁰, век не забуду. Местечко для тебя теплое найдется. Покумекаешь на досуге?

– Не грузи, Костыль.

–А ты подумай… – Жиган поднялся, поднялся и Алексей. – Как что узнаю, пришлю весточку с цыганом.

– Дело не терпит отлагательств. Так что, не тяни.

– Заметано.

На этом и распрощались.

* * *

Дверь квартиры Алексею открыла фрау Фойт, освобожденная, по всей видимости, прислугой Ариной. Она приняла у него пальто и шляпу, повесила на вешалку и напомнила:

– Время перевязки, господин Глебов.

– Прекрасно. Готов вновь передать себя вашим заботам, – он усмехнулся.

Фрау Фойт не удосужилась ответить и прошла в комнату.