Инга Самойлова
На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре
Алексей рассмеялся.
– Вы смеетесь?
– Забавно, господин Ульянов. Вам всегда и во всем нужно доказать свою правоту? Я пасую.
– Вы специально подначивали меня, – заметил тот. – Зачем?
– А вы? Зачем? Устроили проверку?
Ульянов громко рассмеялся:
– Вы мне симпатичны! Что-то такое в вас, безусловно, есть.
После очередной порции горячительного напитка и закусок, Ульянов подкинул приятелям философскую темку. Гусев и Воровский не прочь были поговорить и о философских подходах. Между ними завязался спор. Тот и иной в своей манере пытался доказать особенности диалектики и эклектизма231, на что, в конечном счете, Ульянов лишь фыркнул:
– Спор, который здесь происходит, производит впечатление, примерно, такого характера, как говорил мой один знакомый: «Два человека спрашивают друг у друга, что такое стакан. Один говорит: «это стеклянный цилиндр, и это истина». Второй говорит: «стакан, это – инструмент для питья, это истина»!
Алексей повертел пустой стакан в руках:
– А вы как объясните? Разницу между эклектизмом и диалектикой. – Он протянул Ульянову стакан, кивнул на него. – На примере того же самого стакана.
Глаза Ульянова азартно загорелись:
– Я отвечу. – Ульянов повертел стакан в руках, поставил на стол, внимательно изучая. – Стакан есть, бесспорно, и стеклянный цилиндр и инструмент для питья. Но стакан имеет не только эти два свойства или качества, а бесконечное количество других свойств и качеств, опосредованных со всем остальным миром. Стакан есть и тяжелый предмет, который может быть инструментом для бросания.
Глебов усмехнулся, а Ульянов задумчиво продолжил:
– Стакан может служить как пресс-папье… Как помещение для пойманного насекомого. Стакан может иметь ценность, как предмет с художественной резьбой или рисунком, совершенно независимо от того, годен ли он для питья, сделан ли он из стекла, является ли форма его цилиндрической или не совсем, и так далее и тому подобное.
Все внимательно слушали его слова: Глебов с интересом, Воровской с задумчивостью, Гусев хмурясь и недопонимая аллегорий. Ульянов же, задумавшись, замолчал.
– Далее, – заметил Глебов.
Ульянов посмотрел на него. Глаза его смеялись:
– Если мне нужен стакан сейчас, как инструмент для питья, то мне совершенно не важно знать, вполне ли цилиндрическая его форма и действительно ли он сделан из стекла. Но зато важно, чтобы в дне не было трещины или же чтобы нельзя было поранить себе губы. Если же мне нужен стакан не для питья, а для такого употребления, для которого годен всякий стеклянный цилиндр, тогда для меня годится и стакан с трещиной в дне или даже вовсе без дна и тому подобное.
– Логично, – заметил Алексей, на что Гусев весело добавил:
– Но не понятно.
Ульянов засмеялся, утер слезы, выступившие на глаза, затем ответил:
– Невежество менее удалено от истины, чем предрассудок! – потом продолжил: – Логично, но логика формальная, которой ограничиваются в школах. Такая логика берет формальные определения, руководясь тем, что наиболее обычно или что чаще всего бросается в глаза, и ограничивается этим. Если при этом берутся два или более различных определения и соединяются вместе совершенно случайно, и стеклянный цилиндр и инструмент для питья, то мы получаем эклектическое определение, указывающее на разные стороны предмета и только.
– С эклектикой все понятно. А диалектика? – Глебов ждал ответа. Ему нравилось умения Ульянова философски рассуждать, доказывать, изъясняться. Давно ему не хватало таких собеседников!
Глаза Ульянова лукаво блеснули:
– Логика диалектическая требует того, чтобы мы шли дальше. Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и опосредствования. Мы никогда не достигнем этого полностью, но требование всесторонности предостережет нас от ошибок и от омертвения. Это, во-первых. Во-вторых, диалектическая логика требует брать предмет в его развитии, изменении, «самодвижении», как говорил Гегель.
– А в отношении стакана?
– По отношению к стакану это не сразу ясно. Но и стакан не остается неизменным. В особенности меняется назначение стакана, употребление его, связь его с окружающим миром.
– А в-третьих?
– Есть в третьих, и в четвертых. Так, в-третьих, согласно диалектики, вся человеческая практика должна войти в полное «определение» предмета и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку. В-четвертых, диалектическая логика учит, что «абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», как любит говорить, вслед за Гегелем, Плеханов… Я, разумеется, не исчерпал понятия диалектической логики. Но пока довольно и этого232. Не правда ли, господа?
– Истина, – со смехом заметил Гусев. – Вацлав Вацлавович, разливай! Будем искать истину…
После говорили о политике, о войне, о революции, о нашумевшем Манифесте, упомянули Витте.
Ульянов говорил о том, что больших слов нельзя бросать на ветер: честность в политике есть результат силы, лицемерие же – результат слабости. И для революции не хватает грамотной революционной теории. Без революционной теории не может быть и революционного движения. А идеи становятся силой, когда они овладевают массами. Война же есть испытание всех экономических и организационных сил каждой нации. Опасное в войне – это недооценить противника и успокоиться на том, что мы сильнее. Патриотизм – одно из наиболее глубоких чувств, закрепленных веками и тысячелетиями обособленных отечеств, но не спасет от внутренних взрывов и роста недовольства масс, как это было и есть в России. А о Манифесте заметил, что уступка царя, действительно, величайшая победа революции, но эта победа далеко еще не решает судьбы всего дела свободы. Сейчас царю одинаково нужны и Витте, и Трепов: Витте, чтобы подманивать одних; Трепов, чтобы удерживать других; Витте – для обещаний, Трепов для дела; Витте истекает в потоках слов, Трепов истекает в потоках крови…
В тот самый момент, когда Глебов хотел вставить свое слово, к ним в кабинет вошел самый неподходящий и нежелательный человек на свете! Глебов сжал кулаки, лицо его окаменело.
Гусев тем временем встретил молодого человека, подвел к столу:
– Владимир Ильич, хочу тебе представить молодого человека, о котором говорил Шанцер. Николай Павлович Шмит…
_ 51
* * *
Глебову хватило сил цивилизованно разойтись: он встал из-за стола, распрощался с присутствующими, язвительно заметил Шмиту «Салют жене» и удалился. Ульянов проводил его, просил остаться, однако не стал настаивать, так как, скорее всего, догадался, что не все просто между Глебовым и Шмитом. На прощание протянул напряженному Алексею руку.
Глебов пожал и вздрогнул.
– Что с вами? – участливо спросил Ульянов, так Алексей все еще сжимал его ладонь.
Глебов странно взглянул на него, отпустил руку и неестественно хохотнул:
– Простите. Судя по всему, белая горячка.
– Батенька, бросайте это дело. Питие никому не помогало. Надеюсь, свидимся еще.
– Несомненно.
Алексей вышел. Не мог же он сказать, что увидел, пожав Ульянову руку! А видел он на Красной площади в Москве подобие египетской гробницы и толпы людей, вереницей спускающихся посмотреть на забальзамированное тело в гробу… Глебов содрогнулся. Все, надо бросать пить! Кошмарные сны – куда ни шло, но видения наяву – явный признак белой горячки! С него хватит!
– Мне нужен доктор, – сказал Глебов самому себе, а извозчик, чья коляска остановилась подле него, услужливо произнес:
– Пожалуйте, садитесь.
* * *
Естественно, к доктору Глебов не поехал, а направился домой. Сказал его не беспокоить и закрылся в кабинете. Полночи мерил кабинет шагами.
– Белая горячка, белая горячка, – пару раз произнес он, – или я схожу с ума.
Прекрасно, все признаки на лицо – теперь он разговаривает сам с собой! А вскоре заговорит с умершими предками, стоящими подле его кровати. От этой мысли стало дурно.
– Арина! – крикнул он и только потом вспомнил, что наступила ночь. Неужели всех перебудил? Вот сволочь!
Алексей выглянул в коридор. Там, в темноте виднелось маленькое худое тельце в белом одеянии. Глебов вздрогнул, на миг прикрыл глаза. Открыл один глаз, второй. Да это ж Пашка!
– Что не спишь? – спросил он у него.
Пашка приблизился:
– Не спится. Можно я с тобою посижу?
Алексей потрепал его по белокурому загривку. На Костика похож, чертяка!
– Заходи.
Мальчишке не надо было дважды повторять – он проворно шмыгнул в кабинет и с ногами взобрался в кресло.
Алексей притворил дверь, сел в кресло за столом.
– Дядя, а ты хорошо помнишь моего папу? – спросил мальчишка.
– Конечно, я хорошо его помню.
– Какой он?
Глебов вздохнул, представив Костю:
– Хороший друг. Верный компаньон. Талант. Артист от Бога. Шутник и балагур…
– А я на него хоть немножечко похож? – Мальчик, затаив дыхания, ждал ответа.
– Похож. И даже очень.
– Хорошо. – Мальчишка перебрался поближе. – А ты можешь мне рассказать о том, чем вы занимались?
– Рассказать, чем мы занимались? – Глебов усмехнулся.
– Да.
– Ну что ж, расскажу. Если и ты со мною будешь честным.
Мальчик закивал головой.
– Скажи, друг-Пашка, я случайно того… не сбрендил? Я тебе не кажусь… ненормальным?
Мальчишка пристально с серьезным видом рассматривал его лицо, крутя головой то влево, то вправо. Заглянул в глаза.
– Все в порядке. Если не считать того, что ты пьяный, – говоря это, Пашка улыбался.
Глебов улыбнулся в ответ:
– Спасибо. Ты меня успокоил. – Он протянул мальчишке руку, тот ее пожал. Его маленькая ладонь утонула в ладони Алексея. – И что же тебе рассказать?
– Расскажи, как ты познакомился с папой.
Алексей усмехнулся, вспомнив, где и как. В Польше. В тюрьме. Побитого Костика втолкнули в камеру, где на нарах уже «отдыхал» аферист Глебов. А потом был побег. Захватывающее было время! Да только говорить ли Пашке правду или нет?
– Дядя, рассказывай, я уже не маленький, – произнес серьезно Пашка.
– А ты умеешь хранить тайны?
– Зуб даю! – Мальчишка сделал характерное движенье.
– Э-нет, давай-ка, парень, без этих штучек. Мы – свои люди, нам такой жаргон не нужен.
Мальчишка кивнул.
– Что же, слушай…
* * *
Утро Глебов встретил как всегда в кабинете, проснувшись, сидя за столом.
Опять сны! И что же снилось? Мерный стук колес. Ту-дук, ту-дук, ту-дук… Он держит на руках ребенка. Ручонки – маленькие с малюсенькими пальчиками – выглядывают из-под неумело завернутой пеленки. Малыш спит. Черные реснички обрамляют слегка прозрачные веки, а темные волосики жиденькие, как пушок. Но от чего так жарко, так тепло на сердце?! Малыш кряхтит, ворочается, чмокает губами. А он боится шелохнуться. А сердце заполняют неведомые доселе трепет и любовь. Что это? Счастье? Безмерное всепоглощающее счастье и покой… Он медленно поворачивает голову и… яркий свет заставляет его проснуться.
Алексей открыл глаза. Вздохнул. Приснилось. По крайней мере, в этом сне он был счастлив.
В кабинет влетел радостный и шумный Пашка.
– Мама с постели встала! – сообщил он.
– Что?
– Пойдем!
Пашка схватил Глебова за руку и потащил за собой в гостиную. Алексей с каждым шагом замедлял ход. Так было в его кошмаре… Он идет, открывает дверь. За нею Катарина. Одетая в красивое платье, волосы уложены в прическу. Пашка бежит к ней, берет за руку. Она поворачивается и смотрит на Алексея. Но будто его не видит. Она уже далеко. Очень далеко…
… Катарина умерла утром следующего дня. Ее неподвижное тело лежало на кровати, а волосы темным покрывалом разметались по подушке, обрамляя ее худое осунувшееся и бледное лицо. Пашка плакал навзрыд. Арина увела его прочь, пытаясь успокоить. Алексей стоял возле стены и смотрел на ее безжизненное тело. Он ничего не чувствовал со вчерашнего дня. Но было такое ощущение, что он в глубоком колодце под толщей воды. Так было в детстве, когда он упал в колодец…
Сиделка что-то говорила, но он не слышал. Потом позднее осознал, что она просит его выйти.
…Арина организовала похороны. Катарину отпел католический священник и ее похоронили. Мирно, тихо. Пашка все время жался к Алексею, и тот поддерживал его за плечо. Чувство времени вернулось. Как и горечь утраты. На обратном пути Пашка еле волочил ноги. Алексей поднял его на руки и понес. Тот слабо обнял его за шею. Но не плакал. А Алексею мерещился Костик. Он на них смотрел. С пониманием и сожаленьем…
* * *
Через день после похорон явился Малышев. Он застал Глебова измотанным и уставшим.
Алексей рассеянно взглянул на протянутую Малышевым руку, и некоторое время просто смотрел на нее. Не то чтоб он не хотел ее пожать, просто в голову пришла бредовая мысль, не посетят ли его вновь видения. К примеру, как Малышев умрет…
– Глебов?
– Прости, – Алексей пожал протянутую руку. Облегченно вздохнул. Предложил Малышеву присесть.
Расположившись в кресле напротив, Малышев обеспокоенно поинтересовался:
– С тобой все в порядке?
– Просто устал.
Малышев кивнул:
– Мои соболезнования: слышал о похоронах… Что намерен делать?
Алексей взглянул на него, пожал плечами:
– Что делать? Заберу Пашку и уеду с ним за границу. Здесь меня ничего не держит.
– Ясно. – Малышев помолчал, рассматривая узор на ковре под ногами. Затем обронил:
– Савинков объявился.
Алексей взглянул на Малышева. Ему вдруг вспомнился недавний сон о Савинкове.
Малышев продолжил:
– В покушении на тебя не все так просто, как казалось.
– Что ты имеешь в виду?
– Савинков состоит в одной из масонских организаций. Но он всего лишь пешка, которой умело управляют.
– И?
– Я еще не разобрался, что к чему. Но, думаю, за всеми неприятностями, в которые ты был втянут, кто-то стоит. Кому-то было выгодно твое участие в поиске убийц фон Плеве, участие в разоблачении Азефа, поездке в Портсмут и другое. А потом стало выгоднее тебя устранить, чем оставить в живых. Ты стал мешать, и на тебя было совершено покушение. Если бы не стечение обстоятельств, приведшее к тому, что и Рачковский был втянут в события в твоей жизни, думаю, что эти или этот кто-то довел бы дело до конца.
Глебов поморщился:
– Как-то все замысловато, не находишь?
– Замысловато? Все слишком серьезно. В масонской организации состоят влиятельные люди, стремящиеся диктовать свои правила и устанавливать свои порядки во всем мире. Этих людей – небольшая группа, остальные – масса: фанатики и исполнители, занимающиеся грязной работой, но, по сути, совершенно ничего не знающие об истинных целях масонства. Еще есть эдакие «пешки», попавшие в круг их махинаций и не подозревающие, что ими управляют для достижения своих целей.
Глебов усмехнулся:
– Меня имеешь в виду?
– Боюсь, и себя тоже.
– И кто же этот таинственный кто-кто?
Малышев покачал головой:
– Савинков не знает ни лиц, ни фамилий тех, кто стоит по масонской иерархии выше. Таковы правила, и они помогают сохранить инкогнито в организации.
– И что – тупик?
– Была одна зацепка. Но я проверил. Сомневаюсь, что поможет…
– Какая зацепка?
– Савинков предполагает, где должен произойти очередной сбор для посвящения. Это должно произойти на окраине города в особняке графа Усурина. Однако точной даты сбора он не знает, да и особняк давно пустует… Знаешь, Глебов, тебе действительно стоит уехать и как можно дальше. Враг неизвестен и тем более он опасен.
Алексей задумчиво кивнул. Все это довольно странно. Кто же этот некто? Из сильных мира сего, амбициозных и стремящихся к власти, с которыми в последнее время он имел дело, он знает только Лопухина и Витте. Ах, да, и Рачковского. В столь беспокойное в стране время кто-то умело пользуется ситуацией, чтобы сосредоточить в своих руках власть, могущество, силу. Лопухин не в удел, он в опале. Однако и Витте тоже был до недавнего времени в немилости. Рачковский? Его роль тоже не ясна. Возможно ли, что кто-то из них не последний человек в масонской организации? Что гадать. Для начала стоит побывать в этом особняке…
* * *
Глебов стоял напротив небольшого особняка на окраине города, изучая обстановку. Казалось, что в особняке никто не проживает. За решетчатой оградой изредка появлялся сторож, расчищающий дорожки. Были две собаки. Возможно, есть еще кто-то из слуг.
Алексей прошел вдоль ограды. Пробираться окольными путями к дому – нет смысла: на глубоком снежном насте остались бы следы. Глебов вернулся к центральному входу. Убедившись, что никто его не остановит, он вошел внутрь. Перед домом – фонтан с облупленной фигуркой ангелочка. За особняком – садик с пристройками. Скорее всего, в каменной ограде за садом есть калитка – вглубь уходила протоптанная дорожка. И где-то там поскуливали запертые собаки.
Глебов поднялся по лестнице и вошел внутрь дома. В здании было холодно и пыльно. Алексей прошел дальше, поднялся по лестнице на второй этаж. Его шаги гулко отдавались в коридоре и пустых комнатах дома. Сумерки, прокравшиеся внутрь, делали очертания предметов размытыми, а цвета – серыми.
Что он здесь ищет? Алексей спустился вниз. Он продвигался по помещениям, открывал двери, и шел дальше. Очутившись в библиотеке, он окинул взглядом высокие полки с пыльными книгами.
М-да, нет смысла быть здесь. Что он ищет? Лучше уйти, пока кто-нибудь не заметил его и не вызвал полицию. Но что-то Глебова остановило. Что? В библиотеке было намного теплей, чем в других помещениях дома.
Он прошел к камину. Не топлено и довольно давно. Он снял перчатку, приложил руку к поверхности облицовочного камня, провел по верхней части камина рукой, спустился ниже. Едва заметное тепло. Значит, тепло идет откуда-то снизу. С цокольного этажа? Бойлерная? Он не заметил над крышей дыма из трубы.
– Кто вы? И что вам надо? – услышал он позади суровый голос и оглянулся. На пороге стоял сторож, держа в руках ружье.
– Поосторожнее с оружием, – заметил Алексей. – Я не вор и не грабитель.
– Кто вы и что вам надо? – повторил сторож.
– Мне нравится особняк. И я давно заметил, что он пустует. Хочу приобрести. Кто хозяин?
Сторож засомневался.
– Кто хозяин, спрашиваю?
Сторож опустил ружье:
– Граф Усурин.
– Как его найти?
Сторож промолчал. Глебов вынул из портмоне купюру, взглянул на сторожа.
– Они здесь не живут, проживают за границей, – сторож взглянул на купюру, взял.
– А дом?
– Дом они сдают знакомым и друзьям.
– Я так понимаю, дом сейчас свободен?
Сторож вновь замялся, и Алексей вынул еще одну ценную бумажку, тот с сомнением, но взял.
– Дом сдан.
– Кому?
– Господин не назвался. Лишь привез письмо от графа. Но кучер называл его господин Лурье.
Алексей кивнул, направился к выходу.
– Подождите, я зажгу лампу, – произнес сторож. – Темнеет довольно быстро, в коридорах темно.
Сторож чиркнул спичкой, зажег керосиновую лампу, поднял на уровень плеча. Свет от лампы упал на одну из стен библиотеки, полностью закрытой книжными полками. Над книжной полкой над их головами были выбиты на лакированной доске всевидящее око в треугольнике, и между солнцем и луной надпись на латыни «Est modus in rebus233».
– Ваше благородие? – окликнул его сторож. Алексей перевел на него взгляд, усмехнулся:
– Идем.
* * *
По возвращению Глебова домой Арина сообщила, что приходил его поверенный, ждал долго, но, не дождавшись Алексея, ушел, оставив записку. Также приходил незнакомый молодой человек, не назвался, и, узнав, что хозяина нет дома, сразу ушел.
На письменном столе в кабинете Алексей увидел поднос с почтой. Записка от поверенного лежала сверху. Глебов развернул, бегло прочел. Поверенный просил прийти к нему в контору по важному и срочному делу. Алексей отложил записку в сторону, просмотрел почту. Счета, несколько приглашений, и письмо в сером конверте без подписи, без адресата. Глебов им заинтересовался, вскрыл и прочитал:
«Я знаю, что вы были в особняке. Приходите завтра на кладбище в два по полудни к склепу Усуриных, я буду ждать вас»
* * *
Погодка выдалась холодной. Небо было пасмурным, дул промозглый ветер. Глебов поежился, поднял воротник пальто и вновь засунул руки в карманы. На дереве противно каркала ворона, сердитым глазом уставившись на Алексея, будто он был виноват и в холодной погоде, и в том, что нет при нем ни кусочка, чтобы ее покормить.
Глебов закурил папиросу и подошел поближе к склепу Усуриных, рассматривая фамильный герб, изображенный над входом. А ведь на нем есть элементы масонских знаков! Алексей наклонился поближе для того, чтобы разглядеть подробнее, и вдруг раздался резкий хлопок выстрела, мелкие осколки гранита полетели в стороны, один из них больно скользнул по щеке.
Глебов перед вторым выстрелом успел упасть навзничь и откатиться в сторону. Укрывшись за каменным надгробием, он достал револьвер и осторожно осмотрелся.
Никого. Лишь истошно каркая, кружилось в небе напуганное воронье…
* * *
Итак, снова покушение. Значит, он подобрался к кому-то очень близко. Сейчас не время бездействовать. Нужно опередить противника. И действовать методами, которыми он хорошо владеет. Тут без таланта мошенника и вора не обойтись. Главное точно определить цель… Стоило бы проверить новоявленного председателя Совета министров господина Витте. Зная, насколько тот щепетилен к своим записям и перепискам, можно было предполагать, что если Витте связан с масонами, то среди его личных бумаг можно найти соответствующие доказательства.
Алексей, совсем недавно живший в его доме, хорошо знал расположение комнат, и даже предполагал, где у Витте есть тайники. К тому же Витте в доме уже некоторое время не проживал: в связи со своими новыми обязанностями он был приглашен в Зимний дворец. Поэтому Алексей решил, что не следует тянуть время и этой же ночью проникнуть в его дом…
* * *
Под покровом ночи Глебов проник в дом Витте. Вскрыл парочку тайников, просмотрел документы. Мемуары. Записи. Переписка. Ничего, что напрямую бы указало причастность Витте к масонам. Однако Глебова заинтересовало иное. Фотокарточки и негативы. На них Алексей был запечатлен в разных компаниях: с немецким агентом Швайгером, с японским агентом Ламерье и его подручными, с британским агентом Макфлаем… Довольно опасная подборка фотокарточек, если учесть, чем данные люди занимаются. Зачем Витте компромат на него? И кто его добыл? Алексей засунул фотокарточки во внутренний карман пальто. Нужно наведаться к тому, кто их сделал. К агенту Малышеву.
* * *
Глебов некоторое время наблюдал за домом Малышева, изучая обстановку, затем пробрался в дом. Слуги отдыхали в своей половине, а по коридору иногда прохаживал с лампадой дворецкий. Домочадцы спали.
Алексей, помня расположение комнат, без труда пробрался в кабинет. Плотно задернув шторы, он набросил на настольную лампу платок, включил ее и осмотрелся. Затем начал искать: осмотрел письменный стол, приподнимал картины на стене, осмотрел полки. Ничего. Словно подчистили перед его приходом…
Услышав приглушенные шаги в коридоре, Алексей выключил лампу и встал за дверью.
– Малышева в доме нету, – тихо сообщил в коридоре один. В его голосе чувствовалось раздражение.
– Я так просто отсюда не уйду! – ответил зло другой. – Он мне за все ответит. Где спальня его жены?
– Дальше по коридору. Ты что собрался…
– За все нужно платить! Попользуемся его женой и пустим в расход. И перережем глотку его дочке.
Бандиты зашагали по коридору. Алексей приоткрыл дверь, оценивая ситуацию. Двое, к тому же вооружены. Вошли в спальню к Юлии Малышевой. Раздался приглушенный женский вскрик, затем лишь тихая возня. Глебов поморщился. Скверно.
Намотав на голову палантин и скрыв лицо, Алексей вынул револьвер, проверил барабан, взвел курок. Затем выглянул в коридор, и, убедившись, что безопасно, бесшумно прошел к спальне. Прислушался, затем резко открыл дверь, и выстрелил вначале в одного, затем в другого. Оба взвыли от боли, забыв о женщине, которую хотели изнасиловать. Вырвавшись из их рук, она истошно закричала. Алексей схватил ее за руку, стащил с постели. Один из бандитов потянулся за оружием – Глебов вновь выстрелил:
– Двинешься, и я тебя пристрелю!
Затем толкнул вырывающуюся женщину к выходу. – Вон пошла!
Юлия Малышева пулей вылетела в коридор.
– Оружие сюда, быстро!
Оба раненные бандиты под угрозой револьвером кинули к ногам Глебова оружие. Он поднял, вышел из спальни, запер дверь и бросился по коридору в кабинет. Навстречу уже мчался с лаем Мафусаил, а на лестнице слышались шаги приближающейся прислуги. Зубы собаки лязгнули совсем рядом с рукой Алексея, оторвав кусок манжеты, но Глебов успел захлопнуть дверь. Распахнув окно, он прыгнул…
_ 52
* * *
Алексей вернулся домой лишь утром. Сторонний наблюдатель мог подумать, что он провел веселенькую ночь: кутил, пил, прелюбодействовал, и даже дрался, – так как видок у Глебова был потрепанный, помятый, пахло от него табаком, спиртным, и женским парфюмом.
В квартиру он ввалился, слегка покачиваясь из стороны в сторону, с полупустой бутылкой в руке, распахнутом пальто, галстук лентой свисал неровными концами на его шее.
Арина, завидев, в каком состоянии хозяин, тяжело вздохнула и принялась протирать с полу растаявший снег, что он нанес на обуви.
Глебов по привычке ввалился в свой кабинет, но здесь его уже ожидали. Малышев угрюмо смотрел на вошедшего, даже не поднявшись с дивана.
– Ба! Кого я вижу! – протянул Глебов, покачиваясь. Прошел, брякнул дном бутылки по столу, извинился по-французски «pardon» и плюхнулся в кожаное кресло. – Выпить хочешь?
Малышев проигнорировал его вопрос. Он встал, приблизился к Алексею. Обвел взглядом. Заметил свежий порез на щеке, обратил внимание на одежду, кисти рук. Затем посмотрел Глебову в глаза:
– В мой дом сегодня ночью ворвались бандиты.
– И ты здесь, чтобы мне это сообщить? – Глебов пьяно усмехнулся, затем сообразил: – Постой! Думаешь, что это я? – Он рассмеялся, осуждающе покачал головой.
Малышев засунул руки в карманы пальто:
– Нет, я так не думаю.
– Тогда что привело тебя ко мне в столь ранний час? – Глебов потянулся за бутылкой, но Малышев отставил ее в сторону:
– Мне нужна твоя помощь.
– Помощь? – Алексей вновь откинулся на спинку кресла и уставился на агента Департамента.
– Я и моя семья в опасности. В своем расследовании я подобрался к масонской организации очень близко. Как результат, вначале совершили попытку покушения на меня, затем явились в мой дом… – Он поморщился. – Если ты не поможешь мне добраться до них первыми, все плохо кончится не только для меня и моей семьи, но и для тебя.
Алексей вздохнул:
– Я не в состоянии понять, о чем ты…
– Глебов, все очень серьезно, – Малышев оперся руками о стол. – Я уверен, что и на тебя будет совершено покушение.
Алексей посмотрел на агента. Тот был мрачен и серьезен. Но Алексей после выстрелов на кладбище никому не доверял, в том числе и Малышеву.
– А от меня-то тебе что нужно? – вновь спросил он.
Малышев придвинул стул к столу и сел.
– Приехал новый владелец особняка Усуриных. Он устраивает бал-маскарад. Я уверен, что под прикрытием бала пройдет тайная встреча членов организации.
– Совершите облаву – и дело с концом, – заметил Глебов.
Малышев покачал головой:
– Облава ничего не даст. Останутся другие. Для того, чтобы полностью их ликвидировать, нужно найти списки Венерабля.
– Что еще за тип?
– Так называют члена организации, единственного, кто владеет сведениями о всех членах организации. Я практически уверен, что списки Венерабля по крайней мере в день бала будут находиться в особняке Усуриных. Но найти тайник сложно. Если только сам хозяин особняка не выдаст его местонахождение. Или же тайник найдет профессионал своего дела…
– Ты хочешь, чтобы я нашел тайник и выкрал документы?
– Только тебе под силу это сделать.
– Не льсти. Я не падок на лесть.
– Я тебе не льщу.
Алексей устало потер лоб:
– Я не спал всю ночь. Карты, женщины, вино… Отложим разговор на потом…
– Дай сейчас ответ, Глебов. Времени на потом не осталось.
Алексей со стоном обреченного прикрыл глаза ладонью. Малышев настаивает. Он форсирует события. Вопрос, почему? Его объяснения вполне логичны, но Алексея грызли сомнения.
– Когда бал-маскарад?
– Через два дня. И я пойду с тобой.
Глебов взглянул на Малышева, его бровь изогнулась вверх, он усмехнулся:
– Неужели? Однако я еще не согласился.
– Нет, Глебов, ты согласился.
Алексей вздохнул:
– Что ж, поживем – увидим…
* * *
Когда Малышев ушел, Глебов взял чистый листок бумаги, написал записку и вызвал Арину.
Когда она явилась, Алексей передал ей письмо.
– Как только я уйду, срочно отправь посыльного по адресату. Письмо должно быть передано срочно. Срочно, поняла?
Арина закивала:
– Я поняла.
– Ступай. И приготовь мне кофе. И закуски. Да побыстрее, я спешу.
* * *
Алексей стоял напротив дома Витте и ждал. Витте появился по полудню, как только карета остановилась, он прытко выскочил из нее и быстро вошел в дом.
Немного выждав, Глебов вошел следом. Как только слуга открыл ему дверь, он бесцеремонно прошел внутрь и на ходу сказал:
– Не надо меня провожать, я знаю, где господин Витте.
– Господин Глебов, нельзя без докладу… – попытался остановить его слуга, но тщетно.
Алексей открыл двери кабинета. Витте рылся в тайнике, тщетно что-то ища.
– Что-то потеряли, господин Витте?
Витте резко обернулся:
– Вы!
Глебов усмехнулся:
– Вы удивлены моим приходом? – Он без приглашения опустился в кресло. – Вижу, вы получили мою записку.
Витте побагровел:
– Вы украли мою переписку!
Алексей поморщился:
– Я всего лишь взял то, что наивно передал вам в Портсмуте. Вы не оправдали мое доверие, господин Витте.
– Верните мне письма! Вы…
– Будьте осторожны в выражениях, господин Витте! – холодно заметил Глебов.
– Что вам надо? Денег? Говорите!
– Правду. Истинную правду. И не пытайтесь лукавить со мной, господин Витте, если я заподозрю вас во лжи, документы вы не получите. Вам понятно?
– Что же вы хотите знать?
Алексей вынул из внутреннего кармана фотокарточки. – Узнаете? Вы их заказали. И, как ни странно, на каждой я.
Витте побледнел. Опустился в кресло.
– Как вы хотели поступить с фотокарточками, господин Витте?
– Это… была страховка. На тот случай, если бы вы вышли из-под контроля, – нехотя признался Витте.
– Вы не договариваете.
Витте кинул взгляд на Алексея, отвернулся.
– Если бы вас раскрыли в Портсмуте, президент Рузвельт не должен был связать вас со мной.
– Он бы получил эти фотографии?
– Да… Некоторые из них. – Витте нервно дернул плечом. – Он должен был подумать, что вы работаете на японцев, и что они хотят перехватить инициативу в свои руки. Тогда бы он перестал бы их поддерживать, и чинить мне препятствия в переговорах… – Лицо Витте покрылось красными пятнами от нервного напряжения. – Но я был уверен, что этого не произойдет. Я всячески старался предотвратить ваш провал! Мой человек следил за вами и защищал вас! Защищал по моему приказу! Как в Шербурге, так и в Остер-Бее!
