Инга Самойлова
На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре
Он хотел было уже уйти, но к нему поспешила Айседора.
– Куда же вы? Веселье в самом разгаре.
– Я хотел бы откланяться, мисс Дункан.
– Зовите меня, Айседорой. Или Дорой – как вам угодно. – Она взяла его под руку.
– Хорошо. Дора.
– А я буду звать вас Алексом. Алекс Глебов. – Женщина произнесла его имя так, будто пробовала на вкус что-то новое и очень приятное. Затем она посмотрела ему в глаза.
– Вы чем-то опечалены, Алекс.
– С чего вы взяли? – Глебов надел маску ленивого безразличия.
– О, я вижу и ощущаю это, Алекс.
Глебов улыбнулся.
– Так вот что помогает вам творить – ваша чувствительность, – сменил он тему разговора.
– Знаете, Алекс, – произнесла она, – когда я прибыла в ваш город, я видела на рассвете длинную погребальную процессию. Несли несколько гробов… Это было очень, очень печально. Во время выступления моя душа плакала, вспоминая о ней. Я танцевала так, словно страдала и томилась при трагических звуках прелюдий, протестовала и рвалась ввысь под бравурные полонезы… И вот, моя душа и мой танец пробудили в богатой, аристократической публике бурный отклик.
Алексей поцеловал руку, затянутую в перчатку.
– Вы танцевали божественно, Дора.
Айседора покраснела от удовольствия.
– О, благодарю!
Глебов решил напомнить:
– И все же, Дора, я хотел бы откланяться.
Дункан расстроилась.
– О, нет! Останьтесь!
Алексей улыбнулся, сжал ее пальчики.
– Не могу. Я всегда буду поклонником вашего таланта. Прощайте.
Он забрал пальто из гардеробной и уверенно шагнул за порог ресторана. Дункан проводила его раздосадованным взглядом.
– И все-таки я не прощаюсь, – упрямо произнесла она и вернулась в зал.
_5
* * *
Алексей закурил папиросу, затянулся, выпустил струйку дыма в морозный воздух и шагнул на скользкий тротуар.
Он шел по улицам столицы, погруженный в тяжелые воспоминания. Катарина обвинила его в смерти Костика. Да. Это случилось около полугода назад, боль же оживила память, и казалось, что это произошло совсем недавно. Алексей вспомнил, как в тот день со стоном открыл глаза…
…Лиза была привязана к столбу напротив, во рту кляп, а в глазах ужас. Он попытался пошевелиться, но ничего не вышло – руки были связаны, ноги тоже, а сам он был прислонен спиной к стене амбара.
– Ну вот, наш друг и очнулся, – услышал он знакомый голос, не предвещавший ничего хорошего. К Алексею приблизился Сычев.
– Не ожидал? Вижу, нет! Ты недооценил меня, мальчик! – Сычев склонился над ним. – Кстати, как тебя величать, Алексей Глебов или Черкасов? А? – Сычев посмотрел на него и усмехнулся. – А твоя жена знает, что ты мошенник? – Сычев взглянул на молодую женщину.
Алексей встретился с ее тревожным взглядом. Натянул веревки, связывающие руки. Исподлобья взглянул на Сычева. Тот ухмылялся, удовлетворенный тем, что заставил Глебова потерять самообладание. Алексей глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Нужно придумать что-то, чтобы спасти себя и Лизу.
– Знаешь, ты поступил глупо – нужно было самому убить меня, а не проворачивать хитроумный план, – Сычев вновь наклонился к Алексею. Зло усмехнулся. Подал сигнал своим головорезам – те схватили Глебова, резко поставили на ноги.
– Затяну-ка я веревку потуже, – хриплым голосом произнес худой, вставая за спиной Алексея. И тут Глебов почувствовал, как что-то холодит ладонь. Складень!
– Вот и ладненько, – прохрипел парень, с ухмылкой уставившись в лицо Алексея. Он взглянул на него и отвернулся. Глаза! Костик!
Хриплый вальяжно прошелся к Лизе, с похотливой ухмылкой осмотрел ее с ног до головы.
Во дворе раздался лошадиный топот. Сычев настороженно прислушался.
– Алексей, выходи! Нужно поговорить! – снаружи громко позвал Колдобин – отец Лизы.
Сычев обернулся к Алексею. Встретился с ним взглядом.
– Вот и все! – затем резко обратился к головорезу рядом:
– Кончай его! – и направился к двери, на ходу вынимая револьвер.
Головорез, вынув оружие, шагнул к Алексею, и приставил дуло к его виску. К этому моменту Глебов уже успел воспользоваться ножом и освободить руки – он отклонился в сторону, одновременно выбив оружие из рук убийцы. Поставив подсечку, повалил на пол. Тот грохнулся с шумом – Сычев обернулся. В одно мгновение Сычев вскинул револьвер и выстрелил в поднявшегося Алексея… Костик закрыл его собой. Дверь распахнулась, в амбар ворвался Колдобин. Вскинул ружье, выстрелил. Сычев медленно повернулся к Колдобину и рухнул на землю замертво.
Пока Колдобин занимался другим головорезом, к Алексею подбежала Лиза. Рыдая, ухватилась за его рукав. Он взглянул на нее, затем бережно опустил Костика на солому. Из груди парня хлестала кровь. Он открыл глаза.
– Костик, – произнес Алексей, пытаясь улыбнуться.
Тот сжал его руку.
– Так и знал, что тебя нельзя оставлять одного, – произнес Абрамович. – Он мертв?
– Да. – Алексей попытался зажать рану, но кровь хлестала между пальцев.
– Хорошо. Теперь ты мой должник… – из горла Костика Абрамовича вырвался предсмертный хрип, но он смог выдавить из себя улыбку. – Согласись, я сыграл превосходно?
– Да. Ты лучший актер, – глотая подкативший к горлу комок, ответил Алексей.
Костик удовлетворенно кивнул и… затих.
Глебов не двинулся с места, смотря на друга. Затем бережно прикрыл ему глаза…
…Алексей зажмурился, пытаясь прогнать горестные воспоминания. Глубоко вздохнул, открыл глаза.
Сам того не заметив, он забрел на мост и сейчас стоял возле перил, смотря на покрытую льдом Неву. Месяц выглянул и скрылся за тучами. Газовые фонари тускло освещали улицы и каменную мостовую. Изредка проносились экипажи и сани, сопровождаемые лаем неугомонных собак.
Алексей вновь закурил. И тут понял, что находится на мосту не один! В темноте светились две красные точки – кто-то курил, наблюдая за ним. Находиться поздней ночью на улицах Петербурга – искать на свою голову приключений…
Алексей развернулся в другую сторону, но сделав пару шагов, понял, что пути отступления отрезаны – с противоположной стороны его тоже ожидали. Возле ближайшего к мосту здания стоял экипаж, в котором угадывались силуэты еще двух человек.
Алексей замедлил шаг, обдумывая ситуацию и оценивая обстановку. Затем остановился. Глубоко затянулся, неторопливо выпустил струйку дыма. Приблизился к краю моста. Еще раз сделал глубокую затяжку. Взглянул вниз, затем на месяц, медленно прячущийся за тучами. Опять затянулся. Наконец месяц утонул в мрачных тучах, погрузив улицу в темноту. И вдруг что-то произошло! Преследователи потеряли Глебова из виду. Вот только что он стоял подле перил и вдруг исчез из поля зрения. Они кинулись к тому месту, где мгновение назад находился Алексей.
– Черт! Где он? – воскликнул один из них.
– Прыгнул, наверно, – предположил другой.
– С моста что ли? Какого рожна?!
Оба перегнулись через перила.
– Черт! Ничего не видать!
– Разбился, должно быть. Лед, все-таки…
К этому времени раздался топот лошади и стук колес – подъехал экипаж.
– Где он? – спросил некто, не выходя из экипажа.
Те, что стояли у моста, не нашлись, что ответить. Господин в экипаже что-то буркнул себе под нос, с легкостью выбрался из экипажа и подошел к мосту. Наклонился над перилами, посмотрел вниз. Но месяц не торопился выглядывать из-за туч, поэтому внизу ничего не было видно. Господин из экипажа явно решил не сдаваться. Он наклонился еще ниже, осматривая мост. Прислушался.
– Видите что-нибудь, господин Малышев?
Господин из экипажа шикнул, предупредительно вскинув руку вверх, и вновь прислушался. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он отошел от перил. Сел в экипаж.
– Возвращайтесь в отдел и ждите указаний, – распорядился он и приказал извозчику:
– Трогай!
– Ну все, теперь жди неприятностей, – произнес один, когда экипаж укатил.
– И где ж этот Глебов, а? – спросил другой, опять взглянув вниз на реку.
– Брось, пошли. Я промерз до самых костей!
– Этот парень сумасшедший, не иначе. Поначалу бродил как полоумный по городу чуть ли не всю ночку, затем, – вот те на! – сиганул с моста.
– Молись Богу, чтобы он был живой. Начальство с нас шкуры спустит, если он того… окочурился.
Тот, что смотрел вниз, взглянул на своего напарника, почесал затылок и отошел от перил.
И вовремя. Вовремя для Алексея. Висеть внизу моста, обхватив руками и ногами промерзшую сваю, было уже не выносимо. Ко всему прочему, месяц выполз из-за туч и предательски осветил округу.
Дождавшись, когда двое болтунов зашагают прочь, Глебов стал выбираться из своего укрытия.
* * *
Последнее выступление Катарины закончилось ближе к утру. Уставшая, она вернулась в гримерку, укутала одеялом раскидавшегося на узкой тахте сына и присела на стул. Приход Глебова выбил ее из колеи. Иначе и быть не могло.
…Все началось десять лет назад. Тогда Катарине исполнилось всего лишь четырнадцать лет. Она осталась сиротой и если бы не ее друг детства Костик Абрамович, который был старше ее всего на три года, то красивая девочка оказалась бы на улицах Одессы. Костик обладал актерским талантом и мечтал стать известным артистом. Хотел уехать из Одессы и обучаться актерскому мастерству, но планы остались планами – взяв на себя обязательство помочь Катарине, он стал зарабатывать выступлениями в местном цирке. Вскоре цирковая труппа должна была отправиться на гастроли, но оставить девушку одну без защиты и поддержки Костик не мог и не хотел. Директор цирка, поддавшись уговорам Костика Абрамовича и оценив голос, красоту и юность Катарины, согласился взять ее в труппу… Их гастроли проходили в разных уголках Восточной Европы – цирковая труппа, словно цыганский табор, кочевала из одного населенного пункта в другой. Украина, Кавказ, Румыния, Польша…
Со временем Катарина стала замечать, что отношение Костика к ней изменилось: он перестал с ней по-дружески дурачиться и разговаривать по душам. Все чаще она ловила на себе его задумчивый хмурый взгляд…
Когда Костик впервые подарил ей охапку полевых цветов, она посмеялась над ним. Костик рассердился, но ей не составило труда вновь поднять ему настроение – она просто нежно чмокнула его в щеку, и он растаял. И тогда Катарина поняла, что друг детства влюблен в нее.
Вскоре гастроли занесли их в Австрию. Когда же они оказались в небольшом австрийском городке, случилось то, что перевернуло их жизнь…
На одном из выступлений Катарину приметил богатый влиятельный барон и возжелал обладать юной красавицей. Получив отказ от перепуганной его навязчивостью девушки, старый развратник пришел в бешенство. Костик подоспел вовремя – он бил барона основательно и яростно, не смотря на свою худобу. Как оказалось, внешность бывает обманчива. Костя был жилистым крепким парнем с хорошо развитой мускулатурой – в этом-то и убедился австрийский барон, да и его лакей тоже.
Успокоив рыдающую подругу, Костя сказал, что им необходимо скрыться и как можно быстрее. Но они не успели – явилась полиция и арестовала его. Катарине удалось бежать. Несколько дней она бродила в округе, однако ее выследили слуги барона и насильно увезли к нему в поместье.
Девушки повезло, что Костик основательно отделал барона и в весьма болезненных частях тела. Так что барону ничего не оставалось, как только вымещать на девчонке свою ярость. Он приходил к ней каждый день, бил плетью – до тех пор, пока она не начинала молить его о пощаде, валяясь у него ногах. А затем он говорил, что сделает с ней, когда его изувеченное тело исцелится. Катарине казалось, что этому не будет конца – хотелось умереть…
И вот однажды, когда она совсем отчаялась, появился один человек. Он буквально вынул ее из петли. А через три дня под покровом ночи этот человек и Костик выкрали ее из поместья. Потом он вывез их из Австрии…
Позднее Костик рассказал ей, что через пару дней после ареста в камеру, в которой он сидел, посадили еще одного арестанта – Алекса Гилмора, который задерживаться в заключении не собирался. Алекс сам завязал с Костиком знакомство, узнал, что с ним приключилось, и предложил план побега. Его план предусматривал как минимум два действующих лица и кандидатура Костика как раз подходила. Ко всему прочему новый знакомый пообещал помочь ему найти Катарину. Побег удался, Алекс Гилмор сдержал слово – помог разыскать Катарину и предложил Костику очередной план…
Гилмор явился в поместье барона по приглашению как «известный» лекарь, способный излечить его недуги. Таким образом, ему удалось проникнуть в дом и выяснить положение девушки. А спустя несколько дней, усыпив снотворным барона и его слуг, Алекс и Костик вывезли Катарину. Как впоследствии оказалось не только ее, но и драгоценности, и наличные барона…
Вернувшись на родину, Катарина и Костик перебрались в Херсонес, но ни работы, ни денег не было. Здесь их и нашел Алекс Гилмор, точнее Алексей Глебов, и предложил им немного подзаработать. Так они примкнули к удачливому аферисту…
А потом Катарина влюбилась. Влюбилась в Алексея. Так ей, по крайней мере, казалось. Однако объект ее притязаний остался к ней равнодушен. Костик же не смог простить ее. Они расстались… Лишь потеряв Костика, Катарина стала понимать, как дорог он был для нее все это время. Время шло, а она с тоской вспоминала годы, проведенные вместе, постепенно осознавая, насколько счастлива была, когда Костик был рядом…
Их встреча состоялась неожиданно, спустя год, и Катарина решила воспользоваться возможностью вернуть Костика. Она его соблазнила…
Однако за прошедший год Костик Абрамович сильно изменился, стал другим – больше не было того безумно влюбленного юноши, рыцаря, готового на все ради дамы своего сердца. Их отношения были сведены к кратким любовным встречам; признаний в любви он не произносил и не торопился жениться на Катарине. Наладить отношения мешало и то, что Костик надолго исчезал, как только Глебов вызывал его на очередное дело. Доведенная до отчаяния, Катарина считала Глебова виновником всех своих бед. Вскоре Катарина и Костик сильно поссорились и в очередной раз расстались…
Лишь позднее Катарина поняла, что беременна. Костик так и не объявился. Перед глазами представлялось ужасное будущее матери-одиночки – она и ее ребенок станут изгоями. И Катарина решилась – она приняла предложение и вышла замуж за одного приличного, но скучного господина…
Спустя два года она стала вдовой, а через полгода объявился Костик, нарушив ее покой. Он не скрывал свою неприязнь к ее замужеству, быстро избавлялся от ее поклонников, был то холоден, то небрежно ласков. И все. Никаких отношений, никакой любви. Катарина же разрывалась на части: она по-прежнему любила Костика, ее тянуло к нему как магнитом, но сын для нее был всем, поэтому думала она лишь о его благе. Мог ли Костик – вечный «перекати-поле» – стать благом для их сына? Захочет ли он подарить им семью, счастье и покой?
Каким-то образом Костик узнал, что Пашка – его сын. И пришел в ярость. При встрече посыпались обвинения. Костик обвинил ее в том, что она скрыла от него сына. В ответ Катарина обвинила его, что он бросил ее, когда ей так нужна была его поддержка. Он заявил, что она никогда по-настоящему его не любила. Она – что он тоже никогда ее не любил. И что она и ее сын не нуждаются в нем – он им не нужен. На что Костик сказал, что навсегда уйдет из ее жизни…
Он ушел бы, если бы дверь комнаты, в которой они находились, не оказалась запертой снаружи. Двадцать четыре часа, что они провели взаперти, сыграли свою роль. Они объяснились, сблизились как когда-то прежде. Костик пообещал, что он завяжет с аферами, купит дом возле моря, где они, поженившись, поселятся всей семьей…
…Катарина вздохнула, заметив, что сын опять раскрылся. Подошла и вновь его укрыла одеялом. В гримерке было холодно, а мальчик и так простыл. Она погладила его по светлой головке. Он так походил на Костика! Точная его копия.
Катарина вздохнула, подошла к трюмо. Взглянула на свое отражение. В последнее время она чувствовала себя неважно: слишком уставала, по ночам мучил сухой кашель, под глазами появились синяки. Катарина коснулась пальцами под глазами, устало провела рукой по щеке. Затем вынула из волос шпильки и потянулась за гребнем. В дверь громко постучали.
Она кинула встревоженный взгляд на сына, нехотя встала и открыла дверь. На пороге стояли господин в черном и два довольно хмурых типа.
– Катарина Хмельницкая?
– Да, это я, – растеряно ответила она.
– Собирайтесь. Пройдемте с нами…
* * *
Мужчина в пенсне налил ей бокал вина. Катарина машинально взяла его в руки.
– Мне сообщили, что у вас есть сын. Это правда?
– Д-да. – Голос Катарины дрогнул.
– Вы воспитываете его одна?
– К чему все эти вопросы?
– В жизни случаются всякие неожиданности, госпожа Хмельницкая. Страшно представить, что будет с мальчиком, если с вами что-то случится.
Руки Катарины задрожали, и часть вина выплеснулась на руки и платье. Она поставила бокал. Спрятала руки под столом.
– Что вы хотите?
– О, сущую малость! Вам ведь хорошо знаком Алексей Глебов?
Катарина напряглась.
– Нет, я совсем его не знаю.
– Не нужно меня обманывать, госпожа Хмельницкая. Мои люди слышали ваш с ним разговор в гримерной. Так что, вот вам бумага, перо, чернила и пишите все, что о нем знаете.
Катарина уставилась на письменные принадлежности, которые перед ней положил Лопухин. Она думала о Пашке, которого ей пришлось оставить одного в гримерной. А еще, он боится оставаться один в темноте. А если она не вернется, о нем некому будет позаботиться.
Она пристально посмотрела на господина в пенсне.
– Если я напишу, вы отпустите меня?
Лопухин оперся руками о стол и наклонился к ней.
– Конечно же. Вы сможете вернуться к сыну.
Катарина посмотрела на письменные принадлежности. Затем взяла перо, придвинула лист бумаги. И стала писать.
* * *
Глебов вернулся домой лишь утром. Убедившись, что слежки за домом нет, он пробрался в квартиру.
Алексей не знал, что сказать жене, чтобы убедить ее в необходимости уехать из Петербурга. Каково же было его удивление, когда жены не оказалось дома – ни ее, ни ее вещей. Первоначально он испугался того, что ее схватили, но тут же отмел это предположение.
Глебов позвонил в колокольчик, и вскоре явилась их приходящая рано утром прислуга Арина.
– Моя жена просила что-нибудь мне передать? – спросил он женщину.
– Да, Алексей Петрович, она оставила вам записку. – Арина передала Алексею небольшой согнутый пополам листок.
Глебов развернул его. Всего четыре слова. «Я уехала в Москву».
– Вам что-нибудь угодно? – неуверенно спросила прислуга, выводя его из ступора.
– Нет. Можете идти.
Когда Арина удалилась, Глебов смял листок и швырнул его в угол комнаты. Все отношения свелись к каким-то паршивым четырем словам! Он плеснул в бокал коньяк и залпом выпил. В записке Лиза даже не указала к кому едет и зачем. Значит, она не хочет его видеть. Как все некстати! Алексей встал, подобрал с пола записку Лизы, положил в камин и сжег. Скидал необходимые вещи в чемодан. Выглянул наружу и, убедившись, что слежки нет, вышел из квартиры.
_6
* * *
Москва
Алексей, увидев Айседору Дункан, остановился как вкопанный. Третий день он безуспешно разыскивал жену по многолюдной Москве, а встретил американскую танцовщицу!
Она приветливо помахала ему рукой, «перепорхнула» дорогу и оказалась возле него.
– О, это вы! Я поражена!
– А я-то как поражен! – Он поцеловал ее ручку. – Как давно вы здесь?
– Я прибыла вчера. Составите мне компанию? – скорее попросила, чем спросила Айседора, приглашая его прогуляться.
Глебов мгновение поколебался.
– С удовольствием. Как вам Москва?
Дора шла рядом с Алексеем и улыбалась. Москва казалась ей солнечной, пестрой и крикливой. На фоне голубого неба высились многочисленные золотые купола. Деревья были окутаны воздушными облаками инея, а веточки покрыты снежной коркой. Московские люди же были шумными, нарядными…
– О, это сказка! Солнечная, легкомысленная и совершенно не страшная сказка, которую во всем мире могли придумать только русские люди. – Айседора глубоко вдохнула морозный воздух. – Россия… Вот, оказывается, она какая!
Алексей засмеялся, а Дора улыбаясь, посмотрела на него.
– Здесь, в Москве, кажется невозможным предаваться мрачным мыслям.
– Вы уже выступили Москве?
– Да.
– Не сомневаюсь, концертные залы были переполнены восторженной публикой.
– Да, так и было. И мне аплодировали известные представители художественного мира Москвы! Я познакомилась с самим Станиславским20!
– Станиславским?
– Да. Он – талантливейший человек! В нем природа соединила все лучшие качества человеческой натуры: благородство, талант, интеллект, нравственную чистоту и величественную красоту.
– О, я вижу, вы очарованы им!
– Вы ревнуете?
– Немного.
– Ах, Алекс! Я очарована, околдована совершенно иным мужчиной. – Танцовщица многозначительно посмотрела Глебову в глаза. Он выдержал ее взгляд, лишь улыбаясь в ответ. Айседора вздохнула, отворачиваясь. – Я с радостью приняла дружбу Константина Сергеевича. Я познакомлю вас. А вот и он!
Алексей взглянул на высокого усатого мужчину, идущего навстречу к ним. Он, улыбаясь, сделал шаг к нему на встречу и они пожали друг другу руки.
– Так вы знакомы! – догадалась американка.
– Да, и довольно давно, – подтвердил Станиславский. – Алексей Петрович брал у меня уроки актерского мастерства.
Глебов улыбнулся:
– Да, и частенько слышал твою излюбленную фразу…
– «Не верю»! – в один голос произнесли Алексей и Айседора, и все дружно рассмеялись.
– Давно в городе? – поинтересовался Станиславский.
– Несколько дней.
– Один или с супругой?
– Пока что один. Мы должны встретиться на днях, – уклончиво ответил Глебов.
– Обязательно приходите в наш театр. Я знаю, что ей очень понравится новая постановка.
– Непременно.
Айседора взяла Станиславского под руку.
– Мы с Константином Сергеевичем едем кататься по Москве. Он обещал показать мне город. Составьте нам компанию.
Алексей хотел отказаться, но Дора и Станиславский его уговорили, и он отправился с ними на прогулку.
* * *
На главных улицах Москвы, как всегда, было жуткое движенье: транспорт несся в различных направлениях, не признавая никаких правил, и только лишь трамваи двигались по рельсам. Айседора впервые оказалась на знаменитой русской тройке с бубенцами и радовалась как ребенок. Их извозчик – тот еще лихач – мчал их по улицам, ловко управляя лошадьми. Айседора вскрикивала при опасности столкновения, а когда столкновения удавалось избежать, тут же восхищалась виртуозностью возниц.
Их тройка выехала по направлению к Воробьевым горам, где можно было насладиться панорамой Москвы. Тройка летела по заснеженной дороге, из-под копыт взметались комья снега, которые тут же рассыпались в серебристую пыль, бубенцы весело звенели. Айседора, расставляя руки в стороны, смеялась, наслаждаясь свободной ездой.
На Воробьевых горах – свысока – заснеженная Москва казалось чудным зимним миражом. Яркие купола с крестами, длинная белая лента Москвы-реки, сизый густой дым, поднимающийся столбом из труб домов, – и все на фоне белоснежного ландшафта и чистого голубого неба… А потом вновь мчались на лихой тройке под звон бубенцов, возвращаясь в Москву.
Московские торговые ряды были самым шумным и многолюдным местом. Здесь было настоящее столпотворение – однако это место посещал только простой народ. Айседоре же было любопытно наблюдать за ними, находиться среди них. И господа ее сопровождали.
Торговцы и торговки громогласно расхваливали свой товар. Купчихи, и кухарки, укутанные поверх шуб яркими платками, и мужики в теплых тулупах присматривались к предлагаемому товару, торговались, что-то приобретали. Краснощекие от мороза бабы, восседая верхом на коробах со стряпней, голосисто зазывали отведать горячие аппетитные пирожки.
Успев довольно сильно проголодаться, Айседора ела румяный пирожок, надкусывая его маленькими кусочками, чтобы не обжечься. Ее глаза сверкали, и невольно мужчины, сопровождавшие ее, восхищались непосредственностью и простотой Айседоры Дункан.
– А не выпить ли нам чая? – предложил Константин Сергеевич, похлопывая себя по бокам.
Чай налили им из большого пузатого самовара, вместе с чаем подали дымящиеся блины с искристым медом. На морозе казалось, что ничего вкусней быть не может!
Они вновь уселись в сани и тронулись в путь. Айседора желала дальнейших развлечений. После осмотра достопримечательностей Москвы, Станиславский предложил совершить дальнюю поездку в загородный ресторан. Дункан его поддержала.
– Здесь все вокруг дышит чистой первобытной радостью! – прокричала восторженно она, когда сани, запряженные тройкой, заскользили по дороге.
Константин Сергеевич очаровано взглянул на Айседору, что не укрылось от Алексея. Щеки у нее разрумянились, на ресницах нарос иней белой пушистой бахромой и мило покраснел кончик носа.
– Ну что, нравится вам у нас? – спросил Станиславский.
– Очень… Очень! – ответила она…
…Загородный ресторан встретил их ароматом вкуснейших блюд. Это было дорогое заведение, сохраняющее своеобразие русского кабака и потрясающее посетителей обилием яств, приготовленных по старинным рецептам. Половые21 – в белоснежных расшитых косоворотках, шароварах, заправленных в сапоги со скрипом, – проворно бегали между дубовыми столами, угодливо сгибались перед посетителями в низком поклоне, да так, что были видны напомаженные гладкие прямые проборы. Улыбаясь, половые предлагали самые разнообразные блюда: стерляжью уху, белугу в рассоле, индюшку, откормленную грецкими орехами, поросенка с хреном, пельмени…
Звучала музыка, исполняемая на русских народных инструментах, главным из которых была балалайка. Отплясывали в народных платьях и кокошниках плясуньи…
Вечер пролетал быстро и незаметно. За последнее время Глебову впервые удалось отвлечься от мрачных мыслей. Ему доставляли удовольствие и обстановка, и общество знакомых – служителей Мельпомены. Все ощущали невероятное опьянение радостью жизни. А может эта бесшабашная радость была результатом неосторожно выпитой очередной рюмки русской водки? Что бы это ни было, но терять ощущение не хотелось!
Однако веселье не помешало Алексею заметить старого знакомого – Савву Тимофеевича. Извинившись перед Станиславским и Дункан, Глебов, направился к нему. Станиславский, заметив, с кем разговаривает Алексей, тоже поприветствовал бородатого господина.
– А с кем беседует месье Глебов? – поинтересовалась Айседора.
– С Саввой Тимофеевичем Морозовым22. Фабрикантом. Представьте, он не только дал средства на строительство здания нашего Художественного театра, но и сам, представляете – сам! – работал на его строительстве маляром и штукатуром.
Айседора вновь взглянула на Глебова. Затем переключила свое внимание на Станиславского. Они довольно оживленно беседовали, когда к их столику вернулся Алексей. Его приподнятое настроение сразу бросилось в глаза.
– Что вас так порадовало? – полюбопытствовала Айседора.
– Хорошие новости. Очень хорошие, – ответил он. Затем разлил водки по рюмкам. – Давайте выпьем за то, чтобы в нашей жизни было как можно больше счастливых случайностей…
* * *
Было ли случайностью то, что Алексей и Айседора остановились в одной гостинице, Бог его знает. По крайней мере, Глебов сделал один логический вывод: когда-то Станиславский порекомендовал ему эту гостиницу, и, по всей видимости, он же занимался расселением американской гостьи.
Когда их программа развлечений подошла к концу, Станиславский высадил их возле парадной и укатил домой, где его ждали жена и дети.
Помахав ему на прощанье рукой, Дункан взглянула на Глебова, улыбнулась. Затем пройдя пару шагов, неожиданно пошатнулась. Алексей учтиво поддержал ее за локоток.
– Что с вами, Дора?
– Ничего страшного, просто закружилась голова, – ответила она, касаясь лба тыльной стороной ладони. Слабо улыбнулась. Затем пошатываясь, сделала пару неуверенных шагов.
– Я провожу вас. – Алексей подхватил ее под руку. – Обопритесь об меня…
Он довел молодую женщину до двери ее номера.
– Как вы чувствуете себя?
– Мне лучше, – прошептала она, продолжая опираться на его руку и прижиматься к нему всем телом.
Осознавая двусмысленность ситуации, Алексей осторожно отодвинулся от нее. Взял из ее рук ключ, открыл дверь.
– Я позову вам горничную, – сказал он, вложив ключ ей в ладонь.
– Хорошо, – согласилась Дункан. – До свидания, Алекс.
– До свидания.
Глебов сделал пару шагов, и тут услышал глухой звук позади. Он обернулся. Дора лежала на полу.
Алексей подхватил на руки упавшую в обморок женщину и, внеся ее в номер, бережно опустил на диван. Как только ее голова коснулась изголовья, Айседора обвила руками шею мужчины и притянула его к себе. Ее теплые нежные губы прижались к его губам в страстном требовательном поцелуе. Глебов ответил на поцелуй танцовщицы, но затем осторожно отстранился от нее.
– Нет, нет! Не уходите! – воскликнула она.
– Я не могу, Дора. Я люблю свою жену, – ответил он, поднимаясь.
Айседора встрепенулась. В полумраке она не могла видеть выражение его лица.
– Любите? Эту глупую девчонку, которая не любит и не ценит вас?!
Алексей рассердился.
– Дора, вы сейчас не в себе и несете всякие гадости. Не смейте так говорить о моей жене. Вы ничего о ней не знаете.
Глебов развернулся, чтобы уйти, но Дора кинулась за ним следом, обхватила руками, прижалась к его спине.
–О, Алекс, не уходите! Останьтесь! Я так люблю вас! Так, что мне хочется носить вашего ребенка под своим сердцем! Останьтесь! Прошу!
Мгновение, пока Алексей молчал, показалось вечностью. Затем он бережно разжал объятия Айседоры, поцеловал ей руку и покинул номер. Закрывшаяся дверь будто подрубила американку. Она упала на пол и зарыдала.
Айседора не заметила, сколько прошло времени, но слезы ее высохли, а на лице отразилась отчаянная решимость. Она твердо шагнула к телефону…
Через полчаса Станиславский уже стучался в ее номер.
– Что случилось, мадмуазель Дункан? – встревожено спросил он и тут же замолчал – Дункан встретила его во все оружии – при свете свечей в легком воздушном пеньюаре, подчеркивающим все ее достоинства.
– О, да, случилось, – мелодраматично ответила она и, опустив ресницы, вздохнула. Затем жестом пригласила его войти.
– Я не вовремя… – засуетился Константин Сергеевич, ища повод ретироваться.
– Нет, нет! Войдите, мне нужно с вами поговорить!
Станиславский принял приглашение.
– О чем вы хотите поговорить со мной, мадмуазель Дункан?
Дора неторопливо, грациозно, словно пава, прошла к столику и стала разливать по бокалам шампанское, которое несколько часов назад планировала распить с Алексеем. Она заговорила:
– Я приехала на гастроли в Россию, впервые увидела златоглавую Москву, Третьяковку, Большой театр. Я околдована вашим театром, теми реформами, которые пытаетесь принести в театральное искусство вы. А потом я увидела и вас самого – высокого, усатого, породистого мужчину.
