Инга Самойлова
На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре
…Лиза вздрогнула, как от удара, и очнулась. Все его слова о любви – только лишь слова! В его жизни всегда будут другие: замужние дамы, певички, танцовщицы, потаскухи. Он лгун и лицемер! Он будет врать всегда – врать и манипулировать ею! Нет, хватит! Нужно уехать… и больше никогда, никогда сюда не возвращаться!
Лиза вскочила со стула и выбежала из квартиры, забыв запереть дверь. Остановив на улице коляску, она приказала извозчику ехать на вокзал.
* * *
Глебов еще раз описал продавцу газет внешность парня – того, с которым столкнулся вчера вечером у газетного ларька. Тот лишь отрицательно покачал головой, пожал плечами. Получив же хорошее вознаграждение, посоветовал обратиться к владелице цветочного магазина напротив.
Алексей перешел дорогу и вошел в магазин. Над головой брякнул колокольчик. Слева от входа в клетке чирикали пестрые птахи, а все помещение утопало в цветах и зелени. Аромат цветов будоражил, раздражал.
Алексей прошел к прилавку, за которым находилась миловидная стройная белокурая дама, скрупулезно составляющая букет.
– Что желаете, сударь? – спросила она, отвлекаясь от своего занятия.
Глебов улыбнулся ей самой очаровывающей из своих улыбок.
– У вас райский уголок, мадам!
– Благодарю. – Дама зарделась от удовольствия. – Так что же вы желаете? Букет или, быть может, вас интересуют горшечные цветы?
– Букет. Для прекрасной дамы.
Цветочница кивнула:
– Розы, тюльпаны, нарциссы?
Глебов окинул взглядом пеструю цветочную палитру. Его взгляд остановился на синих причудливых цветах, так напоминающих цвет глаз Лизы…
– Сударь?
Алексей очнулся. Лиза? Вспомнилась совсем не к месту…
Он кашлянул в кулак и осмотрелся по сторонам, будто выбирая.
– Я совершенно в растерянности… – Он вновь с улыбкой посмотрел на хозяйку цветочного магазина. – Скажите, а что предпочитаете вы?
– Я? О, я предпочитаю розы. – Она плавным жестом указала на корзину с цветами. – Взгляните, они прекрасны, будь то красные, белые…
– Черные?..
Цветочница рассмеялась:
– Сударь, черных роз не бывает!
– Наверняка, когда-нибудь они будут. – Алексей, поставив ногу на подставку, наклонился к даме поближе. – Сделайте мне букет на ваш вкус…
Цветочница очаровательно улыбнулась и стала составлять букет из роз.
– Знаете, мадам, я хотел бы посвятить вас в маленький секрет, – сказал он, не сводя с нее глаз.
Она посмотрела на него:
– Секрет?
– Да… Один господин доставляет моей сестре неприятности. Он тайный ее поклонник и постоянно присылает ей цветы. Но главное то, что сестра замужем. А ее муж – суровый человек, военный…
– И что? – История цветочницу заинтересовала. Алексей видел это по выражению ее глаз.
– И только вы мне можете помочь…
– Каким же образом?
– Я знаю, что этот молодой повеса приобретал цветы в вашем магазине. Возможно, вы вспомните его. Высокий белокурый юноша с ангельским лицом и голубыми глазами.
– Мак-Куллох? – Дама выпрямилась в струнку.
Алексей пожал плечами:
– Я имени его не знаю.
– По описанию подходит только он. Он англичанин. Актер, – отчеканила она, продолжая собирать цветы в букет. Движения выходили резкими и злыми. – Но у меня цветы он покупал всего лишь раз, а так интересовался, можно ли приобрести их на большое мероприятие.
По всей видимости, этот парень захаживал сюда, чтобы ближе познакомиться с этой дамой. Хотя, что за мероприятие? Не к поминальной ли панихиде по императору Александру готовятся цветы?
– Все, готово, – возвестила дама.
Расплатившись, Глебов протянул букет блондинке:
– Возьмите, прекрасная мадам, он для вас.
К хозяйке магазина вернулось хорошее расположенье духа. Она приняла букет. Поблагодарила. Понюхала цветы, как будто раньше не вдыхала их аромат.
Алексей улыбнулся, и уже хотел задать вопрос, как вдруг что-то заставило его обернуться. Однако он ничего необычного не заметил – за окном мелькали экипажи и передвигались прохожие. Алексей вновь повернулся к цветочнице.
– Скажите, где его найти?
– Кого? Ах да, – она пожала плечами. – Не знаю. Хотя, постойте. Он говорил, что знает один хороший ресторан, в котором частенько бывает. Название, по моему, «Европа»…
* * *
Лизе казалось, что экипаж едет слишком медленно. Она уже была готова обратиться к извозчику, но неожиданно увидела Алексея, переходящего дорогу. Сердце замерло, а потом болезненно сжалось. Алексей вошел в цветочный магазин. Зачем?
Поддавшись порыву, Лиза попросила извозчика остановиться и быстро направилась к витрине магазина. То, что она увидела в окно, окончательно разбило ее сердце. Алексей флиртовал с белокурой цветочницей, преподнес ей цветы, нежно сжал ручку…
Кучер несколько раз окликнул Лизу, она вздрогнула, развернулась и побежала к экипажу. Сердце больно сжималось… Все! Прочь из этого города, прочь от него! Она не позволит ему увидеть свои страданья… Лиза стерла слезы. Как же быть? Она ведь больше так не может…
* * *
«Европа» был не столь уж шикарным заведением, хотя обслуживание было не из плохих: служащие всегда заискивающе улыбались, учтиво говорили, интересовались пожеланиями клиентов, естественно, не за просто так, а за звонкие монеты и хрустящие банкноты.
Вот и сейчас метрдотель любезно улыбнулся вошедшему в ресторан посетителю: Глебов лениво осмотрелся, затем поинтересовался, здесь ли господин Мак-Куллох. Метрдотель с извинениями ответил, что никакого господина Мак-Куллоха здесь нет, и услужливо предложил столик.
Проводив Алексея до свободного столика, он удалился – вскоре явился с наклеенной услужливой улыбкой официант. Сделав заказ, Глебов вновь поинтересовался Мак-Куллохом, но видя недоумение на лице обслуги, вкратце описал его и «оживил» память официанта с помощью монеты. Ловко спрятав деньги, официант доверительно сообщил, что некий господин подходит под описание. Кто он таков, чем занимается – не известно. Как правило, бывает по субботам или воскресеньям – поэтому возможно и будет нынче.
Ожидая заказ, Алексей осмотрелся. Вход в зал хорошо просматривался – если Мак-Куллох явится, то он его непременно заметит.
Время шло, а Глебов не торопился уходить: блюда оказались вполне удобоваримые, пианист играл легкую музыку, посетители ресторана неспешно поглощали пищу за приятной беседой… Алексей взглянул на часы. Ждать дальше не было смысла. Он жестом подозвал официанта – попросил счет. И в эту минуту заметил у входа разыскиваемого им блондина – тот выглядел уставшим, под глазами синяки – то ли от недосыпания, то ли от начинающейся лихорадки, а белокурые немытые волосы слиплись.
Да, это был тот самый парень, с которым Глебов столкнулся, когда покупал газеты. Мак-Куллох. И хотя изображение Швейцера на фотографии, что приносил Малышев, было давним, у Алексея не осталось сомнений – Мак-Куллох и Швейцер – один и тот же человек.
Тем временем, поговорив с метрдотелем, Швейцер сделал шаг в зал и осмотрелся, затем, вернувшись к метрдотелю, пожал плечами, что-то сказал и ушел.
Глебов быстро расплатился и последовал за ним. Выскочив на улицу, он огляделся – Швейцер-Мак-Куллох стремительно шагал по тротуару. Алексей, соблюдая осторожность, последовал за ним. Однако вскоре удача подвела его: из-за промчавшейся мимо кареты, Алексей упустил Швейцера из виду. На улице быстро темнело. Поиски не имели смысла. Он остановил экипаж, назвал извозчику адрес…
* * *
Поднявшись в свою квартиру, Глебов обнаружил дверь незапертой. Стараясь не шуметь, он вынул револьвер из-за пояса, зашел внутрь, прислушался и медленно двинулся дальше. Луна светила в окна, ложась серебряными трапециями на пол. В квартире – полная тишина. Никого.
Глебов включил в гостиной свет, еще раз осмотрелся, убрал оружие. И тут же вспомнил, что оставил входную дверь открытой. Он вышел в коридор и в тот же миг – резкий удар по голове, Алексей качнулся и рухнул на пол…
… Кто-то плеснул воду в лицо, и Глебов с трудом разлепил глаза. На него смотрел Швейцер-Мак-Куллох.
– А, очнулся. Хорошо. – Швейцер выпрямился во весь рост.
Сидящий на полу возле стены Алексей пошевелился, но руки и ноги были крепко связаны. Он вздохнул, взглянул на Швейцера и спросил:
– Кто ты такой? Что тебе надо?
Швейцер рассмеялся:
– Дурака не корчи. Ты следил за мной. Мы засекли тебя еще в ресторане!
Глебов вздохнул. Он просчитался, допустил ошибку, которая может стоить ему жизни.
Алексей пристально посмотрел на Швейцера:
– Метрдотель?
– Метрдотель тут вовсе не причем.
Тогда кто эти мы? Неужели кто-то ждал Швейцера в ресторане, и сразу вычислил его?
Швейцер ухмыльнулся:
– Теперь моя очередь задавать вопрос. Кто ты такой и что тебе от меня надо?
Сейчас его лицо вовсе не было ангельским – на нем отражались угроза и жестокость.
Алексей невесело усмехнулся:
– Мое имя? Тебе оно ничего не скажет.
Удар ботинком в бок заставил перестать дышать от боли. Оправившись, Глебов попытался сесть поудобней, что заставило его снова поморщиться.
– Будешь говорить?
– Смотря о чем…
Очередной удар ботинком…
– Ах, ты…, – выругался сквозь зубы Алексей. Думай, Глебов, думай! Думай, что делать…
– У нас мало времени. Нельзя допустить, чтобы наш план сорвался, – раздался знакомый голос совсем рядом. Алексей повернул голову и увидел сухощавого мужчину, выглядывающего в окно. – Одна жертва ничто. Надо его устранить.
Да, скверный оборот. Голос… Чей же это голос? Вспомнился Париж, балкон, Азеф и «Павел Иванович». Да, точно. Это тот тип, с которым встречался Азеф.
Швейцер сомневался:
– А если он из полиции? Возможно, они у нас на хвосте. Нужно выяснить, что они знают. И кто их информатор.
– Оставь его мне. Я все выясню. – Мужчина обернулся, и Алексей узнал его. Человек на одной из фотографий, что принес Малышев. Борис Савинков. Один из лидеров Боевой организации ПСР. И где эти филеры, когда они так нужны? Впервые Алексей пожалел, что полицейские не следят за ним.
– Тебе нужно закончить работу, – продолжал Савинков.
– Да, нужно, – согласился Швейцер. Он прошел к стулу, на котором висело его пальто, оделся. Кивнул в сторону Глебова. – Что с ним будешь делать? Убийство – сразу бросится в глаза.
Савинков размышлял с холодным выражением лица.
– У тебя спички есть?
Швейцер без лишних вопросов пошарил в кармане и кинул коробок Савинкову.
– Ну, я пошел, – сказал он, надевая шапку.
Когда Швейцер ушел, Савинков приблизился к Алексею. Присел перед ним на корточки:
– Что молчишь? Говорить будем?
– А о чем нам говорить? – Глебов усмехнулся. – Ведь все равно убьешь? Защитник революции!
– Ты прав, убью. Защищая революцию. Вопрос в том, как я это сделаю. Если по-хорошему, ты умрешь легко и быстро. Если по-плохому, умирать придется долго и болезненно.
– Предпочитаю долго.
– Что ж, как пожелаешь. – Савинков поднялся и оглядел комнату. Взял подсвечник с камина и зажег свечу. Поставил его на пол возле дивана так, чтобы пламя начало лизать обивку. Рядом расположил полупустой бокал, разлил коньяк из бутылки на обивку, поставил ее на пол. Посчитав, что не достаточно – чиркнул спичку и поджег там, где плеснул спиртное.
– А знаешь, Борис, я тебе все же скажу одно, – произнес Глебов, пытаясь тихонько растянуть узлы. Услышав свое настоящее имя, Савинков вздрогнул, обернулся.
– Что же?
– Кто информатор.
Савинков взглянул на обивку дивана, которая с трудом, но разгоралась. Приблизился к Алексею:
– И кто же?
Губы Глебова расплылись в усмешке.
– Евно Азеф.
– Врешь!
– У меня есть доказательства. Нужны? Так они в сейфе в спальне. По такому случаю могу и код назвать.
– Что ж, посмотрим. – Савинков прошел в спальню. – Где сейф?
Глебов натянул веревки, но все бесполезно. Диван чадил, а потом вдруг полыхнуло пламя. Алексей на секунду прикрыл глаза, тяжело сглатывая. В детстве во время пожара погибли его родители. Он сам задыхался от дыма и видел, как языки пламени пожирают его дом. Детские страхи вернулись…
– Эй, что молчишь?
Алексей открыл глаза, стараясь больше не смотреть на разгорающееся пламя.
– За ковром. – Еще пара минут выиграно. Савинкову потребуется время, чтобы убрать тяжелый турецкий ковер.
Глебов сделал несколько глубоких вдохов и огляделся. Вспыхнул ковер, лежащий на полу… Взгляд Алексея остановился на фотографии Лизы. Когда в соседней комнате раздался шум, он толкнул ногами столик, рамка покачнулась и упала на пол. Раздался глухой звук треснувшего стекла.
– Что дальше? – крикнул Савинков. – Говори комбинацию.
Подтянув рамку к себе, Глебов взглянул на фотографию жены. – Семь влево. – Сдавил рамку, разломал и вынул осколок стекла. – Два вправо. – Изловчившись, стал резать веревку.
– Дальше.
– Четыре влево. – Черт, какая же толстая веревка! – Девять вправо… Семь влево… Один вправо… – Руки свободны.
– Ни черта не сработало! – выругался Савинков.
– Еще раз. Попробуй. Семь влево, два вправо. – Глебов развязывал веревку на ногах. – Четыре влево. Девять вправо. – Еще немного. – Восемь влево…
Савинков выругался:
– Ты говорил «семь»!
Что ж, у Савинкова прекрасная память!
– Ты не расслышал. Во-семь!
– Дальше!
– Один вправо.
Все, Савинков открыл дверцу сейфа. Но и веревка была уже снята. Вооружившись каминной кочергой, Глебов бесшумно стал пробираться к спальне.
Савинков рылся в сейфе, переворачивая бумаги, ища то, чего там не было. Глебов на цыпочках приблизился к нему, держа кочергу наготове:
– Эй!
Савинков резко обернулся, Алексей ударил.
– Один – один, – удовлетворенно произнес он. Обыскал Савинкова. Забрал револьверы – его и свой. Сунул себе за пояс. Затем выгреб из карманов все остальное: спичечный коробок, ключи, дорогие папиросы, портмоне, документы. Распихав предметы себе по карманам, взял жертву за шиворот и вытащил в гостиную. Пламя пожирало здесь все с нарастающей скоростью.
Алексей чертыхнулся. Должны же жильцы дома почувствовать запах дыма и гари?! Наскоро связав Савинкова, он вытащил его в коридор, распахнул входную дверь и проорал:
– Пожар!
Убедившись, что его услышали, Глебов вернулся в гостиную. На секунду зажмурил глаза, затем схватил плед и стал сбивать пламя… На помощь примчалась пара добровольцев из обслуги дома…
Кашляя, Глебов вышел в коридор и обнаружил, что Савинков исчез!
– Черт! – выругался Алексей, запуская пятерню в волосы. Ушел! И где теперь их искать? Он стал усиленно вспоминать все, что могло подсказать, где нужно искать террористов. И тут его осенило. Спички! Глебов вывалил из карманов предметы, принадлежащие Савинкову. Вот они! Фирменный коробок отеля «Бристоль».
Алексей выскочил на лестничную площадку, на которой столпилось несколько напуганных дымом жильцов дома. Увидев погорельца, жильцы невольно расступились. Глебов же, перескакивая через ступеньки, помчался вниз.
* * *
Алексей мчался к отелю, опасаясь, что Савинков предупредил Швейцера, и они сумеют скрыться.
Прибыв в отель «Бристоль», Глебов разбудил портье. Тот недоуменно уставился на незнакомца, затем возмущенно воскликнул:
– Что вам нужно?
– Мне нужно знать, в каком номере проживает Швейцер!
– У нас нет никакого Швейцера! Вы знаете, сколько сейчас времени?! – Портье посмотрел на часы. – Еще нет и пяти!
Глебов ухватил его за лацканы пиджака.
– Послушайте! В вашем отеле проживает террорист. Здесь он изготавливает бомбы, которые могут рвануть в любой миг!
Глаза портье испуганно расширились.
– Но у нас действительно нет никого с таким именем!
– Тогда Мак-Куллох! Блондин с голубыми глазами!
Портье похлопал ресницами.
– У нас есть Артур Мак-Куллох…
– В каком он номере?
– Двадцать семь.
Алексей отпустил лацканы пиджака портье.
– К нему кто-нибудь приходил ближайшие полчаса?
Портье испуганно моргал.
– Нет, – ответил он, – ночь ведь… Что теперь, а?
– Что и должны сделать, сообщите в полицию, – сказал Глебов и устремился вверх по лестнице.
* * *
Швейцер стоял перед столом. Лампа тускло освещала то, что лежало перед ним – материал, необходимый для бомбы. Швейцер устало начинял очередную бомбу. Он сонно потер глаза. Нужно торопиться – ведь время поджимало.
Швейцер достал папиросу и огляделся в поисках спичек. Затем вспомнил, что отдал их Савинкову. Нахмурился. Он осуждал такие убийства, что совершил или совершит сегодня Савинков. Но время, революция требовали таких жертв. Со злом нужно бороться любыми способами, жертвы себя оправдают. Взять, к примеру, французские революции…
Швейцер зевнул. Вернулся к своему занятию. Его не покидала тревога. Чувство опасности. Чтобы отогнать сонливость и дурные мысли, он стал напевать куплетик венской песенки, всегда вертевшейся у него на языке:
Durch die Gassen
Zu den Massen…
…Глебов шел по коридору, освещенному лишь двумя тусклыми лампами. Двадцать седьмой номер. Где же этот чертов двадцать седьмой номер?! На каком этаже? Ничего невозможно было разглядеть в полумраке.
И тут Алексей услышал куплет песенки, звучавший совсем тихо, едва уловимо… Он медленно двинулся по коридору, приблизился к двери, прислушался. Положил руку на ручку двери. И вдруг вспомнил сон. Фрагменты кошмара пронеслись перед глазами: Швейцер возле стола, напевает песенку, затем оборачивается, из его рук выскальзывает капсула, падает, разбивается и…
Алексей развернулся и кинулся прочь. Раздался оглушающий грохот, взрывная волна подхватила его и бросила на стену…
_22
* * *
Взрыв прогремел как гром среди ясного неба. С четырех этажей «Бристоля» полетели стекла, камни, доски. Из дыр, образовавшихся в стенах, повалилась ломаная мебель, кучей вниз ухали кирпичи, смешанные с пылью. Рядом со скрипом рухнула решетка…
Случайные прохожие, оправившись от испуга, устремили любопытствующие взгляды на последствия взрыва. Из отеля стали выбегать полураздетые жильцы. Портье, схватившись за голову, метался из стороны в сторону. Вскоре подъехала полиция и стремительно создала оцепление.
Из прибывшей кареты вышел Малышев. На ходу запахивая пальто, он окинул взглядом пострадавший от взрыва «Бристоль» и направился к портье…
* * *
Москва
Прибыв из Петербурга, Лиза вела себя сдержанно и замкнуто, но стоило ей остаться одной в своей комнате, она упала на кровать и зарыдала. Слезы лились из глаз нескончаемым потоком. Все, что было, рухнуло, от брака остались одни обломки…
В дверь тихонько постучали. Она зажала рот ладошкой.
– Лиза, вы плачете? – услышала она голос Николая.
Лиза молчала.
– Лиза, я слышал, как вы рыдали, – настаивал он. – Я позову Катю.
– Нет, я не плачу, – смогла ответить она.
– Зачем вы говорите мне не правду?
– Хорошо. – Лиза встала и открыла дверь. Шмит увидел ее заплаканное лицо. – Довольны?
– Чем я могу быть доволен?! Тем, что вы несчастны?
Лиза отвернулась. Шмит молчал, затем вошел в ее комнату.
– Это не допустимо, – воспротивилась она.
– Недопустимо то, что вы плачете.
– Вы подаете плохой пример своим младшим сестрам и брату.
Шмит не ответил, сел на подоконник и задумчиво уставился на нее. Лиз вздохнула, поправила помявшееся платье и опустилась в кресло.
– Лиза, выходите за меня замуж.
Лиза вздрогнула и обернулась.
– Зачем вы так… опять?
– Я хочу сделать вас счастливой. Вы созданы, чтобы вас любили… носили на руках… боготворили…
Лиза невольно рассмеялась:
– Вы так влюблены, что заговорили стихами?
– Вы достойны того, чтобы о вас говорили стихами, – упрямо ответил он.
Лиза горько вздохнула, но на душе от его слов полегчало.
– Спасибо вам.
– За что?
Лиза не ответила. Шмит повернулся к окну. Помолчал.
– В фабричной амбулатории сегодня были первые пациенты, – сказал он.
Лиза оценила то, что он сменил тему разговора.
– Да? И как? – Ей действительно было интересно.
– Доктор сказал, что без помощницы будет очень туговато. Он спрашивал о вас в надежде, что вы не оставите его в столь трудные минуты, а может месяцы…
Лиза улыбнулась:
– Конечно же, нет, как вы могли только подумать!
…Они проговорили до утра. Когда за окном стал оживать город, Шмит отправился к себе. Открывая ему дверь, Лиза улыбнулась. Он повернулся к ней:
– Желаю вам спокойной ночи.
Лиза хотела ему ответить, но вдруг побледнела: сердце в ее груди замерло, скакнуло, ударилось о ребра так, что отдалось по всему телу болью. В глазах потемнело, и она стала падать.
Шмит подхватил ее…
* * *
Петербург
…Глебов, откашливаясь, поднялся на ноги. С него сыпалась штукатурка, щепки, пыль. Тело болело от удара, в голове звенело, но, по крайней мере, он остался жив.
Проталкиваясь среди жильцов, покидающих в панике отель, Алексей пробрался к номеру Швейцера. Внутри все было уничтожено взрывом. Стены частью были разрушены, частью выпирали наружу…
Возле капитальной стены он увидел обезображенное тело. Труп мужчины лежал на спине, голова была неестественно запрокинута. Грудная клетка разорвана так, что даже виден был позвоночник. Руки без кистей и части предплечья валялись рядом. В обломках мусора лежали куски мяса, внутренности, сердце…
Алексей отвернулся и прислонился к стене, превозмогая дурноту. Всего лишь пару минут назад парень был жив, а теперь превратился в куски рваной плоти. В проеме появилось еще несколько любопытствующих лиц. Алексей прошел мимо, не понимая, почему все перед ним расступаются, и спустился по пыльной лестнице вниз. На выходе столкнулся с Малышевым.
– Жив! – воскликнул тот. Затем окинув взглядом с ног до головы, подхватил под локоть. – Пошли.
Малышев провел его через толпу, усадил в свой экипаж и сел рядом. Алексей молчал. Экипаж тронулся с места.
– Куда ты меня везешь? – спустя некоторое время спросил Глебов.
– Ну, наконец-то! Заговорил.
Алексей недоуменно посмотрел на него.
– Неужели я так плохо выгляжу? – уныло усмехнулся он. Или ему показалось, что усмехнулся? Тело не желало больше слушаться.
– Да, вид у тебя еще тот.
– Так куда ты меня везешь?
– В клинику…
– Мне не нужен доктор.
– Нужен, уж мне поверь. Клиника хорошая, частная, уединенная. Побудешь там несколько деньков, пока все не уладится. Выспишься, подлечишься.
Глебов хотел возразить, но Малышев настоял:
– Так нужно.
Спорить больше не хотелось. Точнее сил не было. Алексей закрыл глаза.
* * *
Март 1905 г. Петербург
Алексей две недели провалялся на больничной койке. Обслуживание было на высшем уровне: в палате он находился один, за ним ухаживали симпатичные сестрички, доктор был терпелив, но настойчив. Глебов же оказался несносным, раздражительным пациентом и требовал скорейшей выписки. Думается, все вздохнули с облегчением, когда доктор выписал его…
Алексей вышел на улицу и втянул ноздрями холодный весенний воздух. Прищурился с непривычки от солнца, бьющего в глаза.
В этот момент к крыльцу подкатил открытый экипаж и из него выскочил Малышев.
– Пройдемся?
Глебов кивнул.
Они свернули в сквер. Малышев протянул ему небольшой сверток.
– Что это?
– Держи. На память.
Алексей взял подарок. Распаковал. Внутри оказалась серебряная инкрустированная коробочка с гравировкой.
– «Memento mori», – прочитал он вслух. Усмехнулся. – Помни о смерти?
Глебов открыл коробку. В ней на бархатной основе лежал его медальон, пробитый пулей. Оказывается, Малышев сохранил его.
– В тебе просыпается чувство юмора? – Алексей закрыл коробочку.
– Нет. Это напоминание, предупреждение. – Малышев был серьезен.
– А я-то думал… Что ж, премного благодарен. – Глебов убрал подарок в карман. – Но я бы предпочел что-то вроде «Veni, vidi, vici»85 или «Meliora spero»86.
– Рад, что к тебе вернулось прежнее расположение духа.
Они некоторое время молча шли по скверу.
– С твоей жены сняли слежку, – сообщил Малышев. Глебов промолчал, и он продолжил:
– И еще… Хочу тебя поблагодарить.
– С чего бы?
– Покушение, намеченное на 1 марта, не состоялось: смерть Швейцера внесла расстройство в работу отряда Боевой организации. Нам удалось выйти на след террористов. Было обнаружено место хранения взрывчатых веществ и бомб87. Сейчас проводятся аресты.
– Можно поздравить тебя с повышением?
Малышев не ответил.
– Савинкова арестовали?
– Нет. Ему удалось скрыться. Скорее всего, он уже покинул Россию. – Затем сообщил, – Лопухин снят императором с должности.
– Как же мое дело? – Они остановились напротив друг друга.
Малышев некоторое время молчал.
– О тебе знает ограниченный круг людей. В большей степени я и Лопухин. Ты работал лично на него. Он опасался, что кто-то может узнать об этом… Предполагаю, твое дело по-прежнему хранится на конспиративной квартире, где ты с ним встречался.
– На Фонтанке?
Малышев невольно удивился.
– Как ты узнал?
– Просчитал, когда вы меня туда возили.
Малышев кивнул. Вздохнул:
– Извини. Больше ничем не могу тебе помочь.
Алексей усмехнулся и протянул ему руку:
– Что ж, прощай.
Малышев ответил крепким рукопожатием.
– Прощай. – Помедлил. – Жаль, что так получилось… То, что мы не можем быть в одной команде.
Затем зашагал прочь.
* * *
Глебов не терял время зря и ночью того же дня пробрался в конспиративную квартиру на Фонтанке. Вскрыть замок квартиры было не столь сложно, зато пришлось помаяться с несгораемым сейфом. Однако Алексея ожидало разочарование: сейф оказался пуст. Глебов мысленно чертыхнулся. Дело принимало скверный оборот. Лопухин мог… да как угодно он мог поступить!
– А, господин Глебов. – Неожиданно услышал Алексей за своей спиной. Внутри все похолодело. Он медленно обернулся.
Перед ним стоял довольно высокий крупный мужчина лет пятидесяти-шестидесяти, с седеющей бородкой и гладко зачесанными назад волосами. В глаза бросались его слегка заостренные вверх уши.
– Господин Витте88, если не ошибаюсь? – произнес Глебов.
– Да. Вы не против, если я присяду? – спросил Витте, проходя к дивану и садясь. – Позвольте узнать, не это ли вы ищете? – Он похлопал ладонью по папке.
Алексей замер. Да, это была та самая папка с компроматом на него и на его жену!
Между тем Витте продолжил:
– Я знал ваших опекунов, господин Глебов. Славные были люди – всегда по-доброму ко мне относились. – Он положил папку на стол. – Знаете, моя супруга очень хорошая радушная хозяйка. Я приглашаю вас к нам завтра на обед. Обязательно приходите. – Он поднялся с места. – Имею честь.
Витте вышел из кабинета.
Алексей медленно подошел к столу, открыл папку и пролистал. Дело было на месте. Все, что было собрано Лопухиным на него и на Лизу. Взяв документы, он поспешно вышел из квартиры…
* * *
Москва
Щербатый нервно покуривал папироску, сжимая ее по тюремному – тремя пальцами. Неделю назад ему дали указание снять наблюдение с объекта. Как же! Так он это и сделал! Да кто такой этот Малышев, чтобы давать ему указание! Щербатый сплюнул. Завидев Лизу Глебову, вышедшую из дома в сопровождении Андриканиса и Кати Шмит, он сделал последнюю затяжку. Затем отщелкнул пальцами папироску, она, кувыркаясь, полетела в сторону, и он неторопливо двинулся следом за Глебовой и ее друзьями. Наверняка идут в контору поверенного, которого посоветовал Глебовой Андриканис. Дамочка собралась разводиться. Аппетитная дамочка! Такие формы: грудь, бедра, осиная талия… Щербатый ощутил, как возбуждается. Представил, как долбит эту девицу – грубо, сильно, быстро… Он стиснул зубы, чтобы не застонать. Остановился. Затем свернул в проулок. Нет, так не должно больше продолжаться. Он получит то, что хочет…
* * *
После посещения поверенного, Лиза в сопровождении Кати направилась на фабрику Шмитов. В амбулатории ее радостно встретил доктор.
– Как вы себя чувствуете, Елизавета Николаевна? – поинтересовался он. – Вы позволите? – Он взял ее за руку, чтобы послушать пульс.
Лиза сдержанно улыбнулась:
– Я чувствую себя хорошо.
Две недели назад, когда ей стало плохо, Лиза стала его пациенткой.
– Нервы, – вывел доктор тогда диагноз и прописал ей постельный режим в полном покое.
Первую неделю Лиза действительно провалялась в постели, в большей мере спала, к началу второй – стала подниматься и выходить гулять. У нее было время подумать… Она приняла решение по поводу своего неудачного брака и сказала о нем Шмитам. Они восприняли ее намерение развестись с безмолвной поддержкой: Катя поостереглась проявлять бурную радость, опасаясь очередной хандры Лизы, а Николай отвернулся к окну, будто что-то там разглядывал, однако уголки его губ тронула улыбка…
– Прекрасно, – объявил доктор. – Я бы сказал, что вы здоровы. Однако…
Лиза с улыбкой поспешила его остановить:
– Доктор, пожалуйста, я больше не могу сидеть без дела! Могу я приступить к своим обязанностям в амбулатории?
Доктор улыбнулся:
– Раз вы того желаете, то… Когда сможете приступить?
– Прямо сейчас. – Лиза с готовностью поднялась.
Доктор выделил ей белый фартук, и они взялись за работу: прием больных, прививки, посещение бараков, где жили семьи рабочих…
К вечеру Лиза валилась с ног, но чувствовала себя вполне умиротворенной. Она работала с полной отдачей, а доктор, видя ее интерес, предоставил ей для изучения некоторые медицинские книги. Вечером, сидя на диванчике в своей спальне, Лиза пролистывала одну из них, однако глаза слипались… Сегодня, посетив поверенного, она сделала первый шаг к разводу. Выдержит ли она? Пути назад нет…
_23
Глава 3. Витте
Петербург
Алексей сидел в гостиной напротив Витте и его жены и наблюдал за ними. В большей степени, за Витте – ведь неизвестно с каким умыслом тот пригласил его в гости. Можно было и не приходить, однако Глебов понимал – Витте неспроста появился на Фонтанке и слишком много знает о нем. Почему же не воспользоваться возможностью и не изучить его поближе?
Алексей слышал, как петербургские аристократы презрительно сравнивали Витте с купцом-выскочкой, насмешничали над его украинским выговором и «плебейским» французским. Да, Витте имел повадки провинциала, однако Глебов считал, что человека нужно оценивать не потому, как он говорит, а по тому, ЧТО говорит и КАК поступает.
Он знал, что Витте много лет служил в правительстве. И за это время за счет его усилий вдвое удлинилась российская железная дорога, выросла промышленность, в порядок пришли финансы – значительно благодаря винной монополии, им введенной. Витте обладал хозяйственной хваткой и без стеснения говорил о своих заслугах. Поговаривали, что Витте крал, хотя никем уличен не был. А еще Витте считали скрытным и беспринципным.
Да, в обществе о Витте говорили, судачили, считали карьеристом – «из титулярных советников да махом в статские»! Но не все так было гладко, как могло казаться. Витте был бесцеремонен буквально со всеми, в том числе и с самим императором Николаем II – больше поучал того, чем внимал. Этим самым и заслужил его немилость. Должность председателя комитета министров, которую Витте получил около двух лет назад, по сути, была почетной отставкой – комитет не имел ни влияния, ни значения. А для деятельного Витте это было высшее наказание – оказаться не у дел.
Конечно же, Витте был известной личностью, но Алексей предпочитал составлять собственное мнение, поэтому, сидя напротив супругов Витте, наблюдал и слушал больше, чем говорил.
