Евгений Валерьевич Лотош
Корректор. Книга пятая. Горизонты нашей мечты
…была бы жива?..
Мира и Сёя в унисон ойкнули. Грампа замерла, чувствуя, как бешено колотится сердце, потом медленно поднялась.
– Ты что, очумел? – наконец спросила она.
– Я же обещал, что никто не пострадает, – Май по-прежнему смотрел на нее поверх мушки, и взгляд его прищуренных глаз казался пустым и безразличным. Взгляд настоящего убийцы, готового прикончить тебя без промедления. Актерский наигрыш? Или?.. По спине у Грампы скользнули мурашки, и ее правая рука снова автоматически скользнула по бедру, нащупывая… кобуру?
Иномирянин медленно поднялся и опустил оружие.
– Молодец, Гра. Сохранила рефлекы. Хито, – как ни в чем не бывало спросил он, – почему ты не остановил пулю?
– Потому что ты не дал приготовиться, – сердито сказал тот. – Так нечестно!
– А что, в бою кто-то станет дожидаться, пока ты изготовишься? – поинтересовался Май. – Смотрите, как забавно получилось. Вы все можете неслабо приложить врага своими Атрибутами. Но сначала их вызов должен авторизовать куратор. Без авторизации их могут задействовать только преподаватели Академии и некоторые стражи на особых постах. Если отсечь кадетов от преподавателей, вы перестанете отличаться от других подростков. Или даже в худшую сторону отличаетесь – в той же Академии Меча кадеты, в отличие от вас, ежедневно по полсуток с холодным оружием упражняются. Они могут любой тесак в руки взять и пойти всех в капусту крошить – а вы шпагами работать только чисто для проформы учитесь и драться ими почти не умеете. Уши себе не отрубите, и ладно. То же самое со взрослыми Защитниками – они не могут активировать свои Атрибуты без авторизации куратора, который сам Защитником не является и уязвим так же, как и любой другой человек. Убейте его – и Защитник остается беспомощным. Ты, Гра, не в счет.
– Все верно, малыш, – заметила Грампа, отряхиваясь. – Так и задумано. Именно так сейчас Защитников и контролируют. В прошлом бесконтрольные Танцоры слишком много неприятностей доставили. Но в реальной жизни контролер никогда не лезет в бой с чудовищами, ему опасность не угрожает.
– Я говорю не про чудищ, Гра, про людей. А люди прекрасно умеют обходить с тыла и бить в спину. Именно поэтому я хочу, чтобы вы могли защитить себя без помощи ваших Атрибутов. Проблема лишь в том, что огнестрел действительно запрещен для всех, кроме избранных. Поэтому я должен предупредить: вы не должны обсуждать наши занятия за пределами пещеры. Да, и еще.
Май обвел всех прищуренным взглядом.
– Если кто-то боится или просто чувствует, что не должен участвовать в нашем маленьком заговоре, я никого не намерен заставлять. Любой волен покинуть группу сейчас. Никаких санкций, никаких наказаний в стиле шпионских боевиков. Я действительно притащил вас сюда, не рассказав толком, что именно собираюсь делать. Так что можете встать, плюнуть мне в физиономию и пойти по своим делам. Мне придется подыскать других людей на роль инструкторов, но на вас я даже не обижусь. Если вы сейчас уйдете, виноват я. Единственное, о чем я вас попрошу – не болтать языками. Многие в Академии отсылают домой информацию о всем, что здесь происходит, а внимания графов лишний раз привлекать нельзя. Поэтому надеюсь на вашу ответственность. Однако же времени мало. У вас тридцать секунд на размышление. Время пошло.
Он отошел чуть в сторону, вытащил вперед одну из пустых скамеек, достал из-за пазухи тряпичный сверток и принялся раскладывать на ней патроны и какие-то небольшие железки.
– Ну? – чуть погодя поднял он голову. – Я так понимаю, все решили остаться?
– Дубина ты, малыш, – иронично сказала Грампа. – Кто же в присутствии товарищей в малодушии признается? Особенно в их возрасте и особенно в присутствии особ противоположного пола? Раньше такие вопросы задавать следовало. Знаешь, в другой ситуации я бы тебя точно послала. Но сейчас уж больно хочется за револьвер подержаться.
– Во! – широко ухмыльнулся Май. – Одна рыбка на крючок попалась. Народ, да расслабьтесь вы. Я же сказал – не хотите, и не надо. А если соглашаетесь, не пожалеете. Давайте для ясности поименную перекличку проведем. Со старших начнем. Хито?
– Я остаюсь, – коренастый юноша поднялся и сбросил плащ. – Я так и не понял, о каких опасностях ты говоришь, но я тебе верю. Пока, – многозначительно добавил он. – Что нужно делать?
– Погоди. Вариран?
– Я с вами.
– Переслет? Типи?
– Мы вами, – откликнулись друзья.
– Мацука?
– Я уже согласилась, пусть и втемную, – как всегда, безмятежно-спокойным голосом почти пропела третьекурсница. – Я свои слова назад не беру.
– Хорошо. Сёя?
– Ну… – староста второго курса бросила на Грампу нерешительный взгляд. – Если госпожа Грампа не возражает…
– Нет, Сёя, так не пойдет. Гра здесь ни при чем. Решение принимаешь ты. И ответственность за него несешь тоже ты сама, не она. Так ты остаешься?
– Ну… – Сёя набрала в грудь воздуха и резко выдохнула. – Да.
– Хозяюшка?
– Вечно ты меня в какие-то истории втягиваешь! – сердито заявила Мира. – Меня-то ты точно ни о чем заранее не предупреждал! Я что, хуже всех?
– Нет, хозяюшка. – Май снова ухмыльнулся, но тут же резко посерьезнел. – Но тебе уметь стрелять нужно в первую очередь. Ты моя хозяйка, я твой фертрат, и ты можешь оказаться одной из первых целей. Я хочу, чтобы ты могла себя защитить. Себя, и а при нужде – и меня. Но раз у тебя нет возражений, можно считать, что группа сформирована.
– Погоди! – вскинулась Мира. – Когда это я согласилась?
– А ты не согласилась? – удивился Май. – Или уже опять передумала? Слушай, то, что ты меня призвала, вовсе не значит, что надо мной можно издеваться. Я существо нежное и чувствительное, я и заплакать могу от огорчения. Ну что, народ, собирайтесь в кружок поплотнее. Кстати, плащи снимать не стоит, здесь прохладно. Извиняюсь за выбор места, но оно рядом, и выстрелы отсюда не слышны.
– Вернемся в Академию – я тебе по ушам настучу, – пригрозила Мира. – Чтобы знал, как меня обманывать!
– Только чур совсем их не отрывать!
Грампа мысленно улыбнулась. Какие бы отношения ни установились между разгильдяем-Демиургом и Мирой Аттэй, они явно выходили за назойливо подчеркиваемые Маем отношения «хозяйка и фертрат». Ну что же. Стоит надеяться, что если такое всемогущее существо способно подружиться с подростком, то и со взрослыми оно как-нибудь да уживется. Она подошла к скамье, взяла с тряпицы бронебойный патрон, свинцовая пуля в котором слабо светилась красным, и принялась его разглядывать.
– Положь на место, Гра, – Май выхватил патрон у нее из ладони и бросил назад. – Насмотришься еще. Народ, имейте в виду, что вы сами предполагаетесь на роль инструкторов для расширенной группы, которую мы сформируем через недельку-другую. Так что сейчас вам следует запомнить как можно больше из того, что я расскажу. Желательно – вообще все. Программа такова: сейчас вводное занятие, затем – пробные стрельбы по дальней стенке, а потом назад в Академию. Как раз до отбоя уложимся. Затем каждые два дня собираемся здесь и тренируемся в стрельбе. Итак, основные элементы любого огнестрельного оружия – ствол, направляющий пулю к цели, казенная часть, в которой так или иначе располагается патрон перед выстрелом, боек, иногда встроенный в курок, заставляющий патрон сработать, спусковой крючок, освобождающий курок, а также место, где хранятся патроны – барабан, как здесь, или обойма, как в пистолете…
05.03.867, земледень. Катония, Масария
– А теперь – еще раз, с начала. И – начали!
Хина Мацури взмахнула одной рукой, другой включив мелодию с начала. После первых музыкальных тактов она запела:
– Шел по крыше воробей – серое крыло!..
– Крошку хлеба он нашел, а потом – зерно! – подхватил нестройный хор детских голосов. – Воробей, воробей, круглый год – прыг-скок! Бросим крошек воробью, бросим мы зерно!..
– Хорошо, молодцы! – похвалили от дверей. – Хина, можно тебя прервать?
Воспитательница остановила проигрыватель.
– Да, Хибара? – осведомилась она, поворачиваясь к вошедшей в залу директору детского дома.
– Странная история, Хина, – негромко сказала та, подойдя вплотную. – К нам приехал из Оканаки некий человек, назвавшийся директором сектора СКОС Службы охраны детства. Он даже показал удостоверение – похоже, настоящее. Во всяком случае, все сертификаты в нем действующие. Он хочет поговорить с Рэнной Дзидзисий.
– Насчет Рэнны? – насторожилась Хина, бросив взгляд на группу смирно сидящих на стульчиках детей. Девочка, по своему обыкновению, сидела в дальнем углу, крепко обняв своего шестилапого зверя, и сонно помаргивала. – Что-то насчет истории с ее способностями?
– Не насчет Рэнны. С самой Рэнной.
– Странно. Что ему нужно?
– Он отказался сообщить. Сказал, что дело крайне конфиденциальное и касается только Рэнны, и больше никого. Хина, ты была с девочкой в прошлые разы – могу я тебя попросить поприсутствовать при разговоре и сейчас? Я пока поработаю с группой, а ты возьми ее и ступай в воспитательскую, он ждет там. Поговори с ней предварительно… – директор замялась. – Ну, не знаю даже. Чтобы она чего лишнего не сказала, что ли. Вообще-то, по-хорошему, мне нужно присутствовать при разговоре, но ты в девочке лучше меня разбираешься. И она тебе, кажется, доверяет больше, чем все остальным. Я не слишком тебя обременяю?
– Все в порядке, Хибара. Я поприсутствую. Надеюсь, он быстро.
– Вот и ладно! – повеселела директор. – Рэнночка, милая, подойди к нам.
Девочка слезла со стула и подошла, доверчиво глядя снизу вверх.
– Пойдем со мной, Рэнна, – велела Хина. – К тебе приехал в гости дядя из Оканаки.
Она взяла девочку за руку и вывела в коридор. За ее спиной Хибара захлопала в ладоши и громко сказала:
– Дети, дети, а теперь еще раз споем нашу песенку…
Хина закрыла дверь, заглушив музыку, и повела свою воспитанницу к лестнице.
– А какой дядя? – сонно спросила Рэнна. – Он кто?
– С тобой хочет поговорить дядя из Оканаки, – сказала Хина. – Ты помнишь, что такое Оканака?
– Да, госпожа Хина. Столица нашей страны, Катонии, далеко на севере. А где работает дядя?
– Он работает в Службе защиты детства, – Хина начала пониматься по ступенькам. – Там есть отдел, который занимается людьми с сильными невидимыми руками. Как у тебя. Помнишь, мы две недели назад ездили на автобусе проверять твои способности?
Конечно, помнит, язвительно сказало что-то внутри ее. Не каждый день все-таки она спасает по ребенку.
– Служба контроля особых способностей? – тщательно выговаривая слова, переспросила девочка.
– Да, Рэнночка. А откуда ты…
Детская рука выскользнула у нее из ладони так ловко и естественно, что Хина не осознала потери еще две или три ступеньки. Потом она остановилась и растерянно обернулась. Рэнна неподвижно стояла посреди пролета, и совершенно определенно она больше не казалась безразличной и сонной. У Хины по спине пошли мурашки, когда она осознала: у девочки опять совершенно взрослый вид, как тогда, в Центре. Совершенно кошмарное сочетание невинного детского облика и взрослой настороженности.
– Значит, СКОС? Вот как… – проговорила Рэнна, отсутствующе глядя куда-то мимо. – Ну что же, следовало ожидать. Как его зовут, госпожа Хина? Он представился?
– Вероятно, да, – что-то подсказало Хине, что сюсюкать сейчас не следует. – Но с ним говорила госпожа Хибара. Она не назвала имя.
– Он уже здесь?
– Да.
– Тогда нам остается только встретиться с ним.
Рэнна покрепче прижала к себе куклу и быстро взбежала на второй этаж. Даже ее движения изменились: из угловато-размашистых детских превратились в грациозно-скользящие, как у опытной гимнастки. У Хины опять по спине побежали мурашки. Точно так же, как и тогда, в Центре, когда она переваливалась из сетки в сетку между этажами. Но в ее возрасте такое просто невозможно! Никакие тренировки не в состоянии разработать у ребенка мелкую мышечную моторику, которая может развиться только сама, с течением времени. Однако же вот она, Рэнна. Вся здесь. И совершенно реальна.
На верхней площадке девочка остановилась.
– Где он, госпожа Хина?
– В воспитательской. – Хина поднялась вслед за ней, перепрыгивая через ступеньку.
– Госпожа Хина, – девочка повернулась и пошла по коридору мимо входов в спальни. – Могу я нижайше попросить тебя об одолжении?
– Да?
– Я крайне извиняюсь перед тобой за допускаемую неучтивость и не могу найти слов для оправданий своей невежливости. Но не могла бы ты подождать в коридоре во время разговора, если я попрошу? Возможно, мне потребуется пообщаться с ним один на один.
– Рэнна, не слишком-то благоразумно оставлять тебя в комнате одну с незнакомым посторонним мужчиной.
– Я сильный девиант, госпожа Хина, – в голосе девочки мелькнули иронические нотки. – Я могу разнести бетонную стену своими манипуляторами. Если он сможет мне повредить, то уж ты точно ничем не поможешь. И потом, я всегда могу закричать.
Они дошли до середины коридора и остановились перед входом в воспитательскую.
– Я подумаю, – ответила Хина, чувствуя, что мурашки вдоль хребта бегают уже стадами.
Странно: она всей кожей, словно электрическое поле от шерстяного свитера, чувствовала необычность происходящего. И нервы у нее натянулись куда сильнее, чем следовало ожидать от простого разговора с чиновником, пусть и столичным. Однако опасности и страха она не ощущала. Скорее, странное предвкушение. Словно сейчас вот-вот все разъяснится от начала и до конца. Дурацкое чувство, разумеется. Она потянула дверь, пропустила перед собой девочку и вошла вслед за ней.
Навстречу им поднялся невысокий мужчина лет пятидесяти. Длинные залысины, старомодные очки в стальной оправе, заношенный темный костюм, лоснящийся на локтях. Типичная канцелярская крыса, давно наплевавшая на свою внешность.
– Добрый день, – напряженно сказал он. – Меня зовут Сара Каамон. Я директор младшешкольного сектора Службы контроля особых способностей. Ты – Рэнна, госпожа? Ах, да, что же это я. Конечно. Я же видел твою фотографию. Рад знакомству.
Обращался он исключительно к девочке, словно Хины вообще не существовало.
– Меня зовут Рэнна Дзидзисий. Рада знакомству, господин Сара, – тоном хорошо воспитанной пай-девочки ответила Рэнна, низко кланяясь. – Прошу благосклонности.
– Я Хина Мацури, воспитательница ее группы, – сухо заявила Хина. – Могу я ознакомиться с твоими документами, господин?
– А? Да-да, разумеется.
Мужчина извлек из кармана пиджака удостоверение с зелеными корочками, истертое почти так же, как и сам пиджак. Протянул он его тоже почему-то Рэнне. Та не пошевелилась, прижимая к себе своего зверя и разглядывая гостя непроницаемыми темными глазами. Хина взяла удостоверение и раскрыла его, вчитываясь в строчки. Потом активировала первый попавшийся терминал, вызвала программу верификации личности и поднесла удостоверение поближе, чтобы считать из него сертификаты. Подумав, терминал негромко звякнул, подтверждая подлинность удостоверения, и в дисплее появились фотография, имя и должность. Все правильно.
– Мы слушаем тебя, господин Сара, – сказала она, возвращая удостоверение.
– Э-э… госпожа Хина, – мужчина впервые обратился к ней напрямую. – Могу я попросить тебя подождать в коридоре? Я, разумеется, приношу свои нижайшие извинения, но у меня к госпоже Рэнне строго конфиденциальное дело.
Они что, сговорились телепатическим манером?
– О чем ты хочешь говорить, господин Сара? – спросила девочка.
– О… – директор сектора бросил на Хину быстрый взгляд. – О тебе, госпожа. Вот.
Он извлек из кармана пелефон, немного поковырялся в нем и положил на стол. На плоском дисплее возникли две маленькие картинки – похоже, и там, и там несколько похожих строчек текста, из-за мелкости неразборчивые. Потом картинки сдвинулись и наложились одна на другую, переливаясь разноцветными узорами – и превратились в черный квадрат, на котором лишь кое-где горели отдельные светлые точки. И что этот ролик должен означать?
– Госпожа Хина, – Рэнна повернула голову и заглянула воспитательнице в глаза. – Я присоединяюсь к просьбе господина Сары. Пожалуйста!
Так. Значит, все-таки тайны. Страшные тайны, объединяющие восьмилетнюю девочку-девианта и столичного чиновника средних лет, никогда в жизни друг друга не видевших. Ну и что делать, спрашивается?
– Хорошо, – откликнулась Хина, поколебавшись. – Я подожду в коридоре. Господин Сара, имей в виду, что я прямо за дверью. Если вдруг…
– Не беспокойся, госпожа Хина, все в полном порядке, – поспешно заверил тот. – Мое дело займет не более пяти минут.
– Надеюсь, – кивнула Хина, и вышла, плотно затворив за собой дверь и подавив искушение оставить маленькую щелку, чтобы подслушать. В коридоре она села на скамью возле двери, глянула на настенные часы и приготовилась ждать. Значит, пять минут? Ну что же, время пошло.
Сара Каамон чувствовал, что отчаянно потеет.
В значительной степени причиной являлся слишком теплый для Масарии костюм. В Оканаке, расположенной в куда более умеренной климатической зоне, все еще стояла неуверенная ранняя весна, и почки только-только проклевывались. Через день моросил холодный и неуютный дождик, а иногда даже падали ледяные крупинки, последняя бессильная злоба ушедшей зимы. Здесь же деревья и кусты уже вовсю кутались в зеленый дым молодой листвы, мешающийся с молочной пеленой цветов раскидистых гувиндо. А сегодня еще и солнце, вырвавшись из-за хмурых облаков, припекало немногим слабее, чем летом. Лишь с моря изредка налетали прохладные порывы бриза. Многие на улицах, особенно молодежь, щеголяли полураздетыми, а некоторые – так и вовсе голыми, правда, благоразумно перекидывая через плечо плотные накидки на случай ухудшения погоды. Теплый шерстяной костюм Сары с поддетым под него легким жилетом, вполне подходящий для оканакской погоды, для местного климата подходил примерно так же, как попона полярному кугуме.
Однако же костюм являлся лишь одной из причин потения.
Второй, разумеется, являлись нервы.
Последние четыре дня Сара не находил себе места. Таких совпадений попросту не бывает. Они невероятны. Когда он в первый раз увидел картинку, его сердце словно провалилось глубоко в кишки и, будто вырываясь из запутавшихся силков, бешено забилось где-то там, у крестца. Только страшным усилием воли он заставил себя досидеть до конца рабочего дня и лишь тогда броситься домой, словно в надежде потушить пока только разгорающийся пожар. Но дома стало только хуже, потому что он не ошибся.
В пятьдесят два года его память по-прежнему оставалась фотографической. Сара никогда не забывал лица и картины. Он с первого взгляда запоминал лабиринты в парке развлечений, куда изредка водил внука, а в дальнейшем мог ходить по ним с закрытыми глазами. И уж совершенно точно он не мог позабыть ТАКОЕ. Особенно с учетом своего председательства в одной полусекретной комиссии в восемьсот пятидесятом году.
Следующие два дня он провел словно в бреду. У него все валилось из рук, он допускал грубейшие ошибки даже в самых простых документах, запинался за стулья и цеплялся за столы, и секретарша даже озабоченно осведомилась, нет ли у него жара. Они изредка занимались сексом, так что на правах любовницы она даже пощупала ему лоб и заставила измерить температуру, оказавшуюся, впрочем, вполне нормальной. В тот же день, вечером, ровно то же самое проделала жена, которая в конце концов заставила его выпить какие-то успокаивающие капли. Она не спрашивала, в чем дело, за тридцать лет семейной жизни привыкнув, что муж сам рассказывает то, что сочтет нужным.
Или не рассказывает, если не сочтет.
Сейчас ему страшно хотелось поделиться эмоциями хоть с кем-то, но он не мог. Либо его сочтут за сумасшедшего, либо… либо он может страшно навредить той, за которой пристально следил последние семнадцать лет, а в последние годы едва ли не поклонялся. Он тщательно скрывал свою одержимость от всех, и только тайный архив, закрытый паролем и электронным ключом в его простеньком стальном перстне, мог бы многое поведать психологу, взявшемуся его анализировать.
Вчера днем он, наконец, решился. То, что он сделал, само по себе являлось подлогом и грубейшим должностным преступлением. Узнай кто об его действиях, он в тот же день вылетел бы с работы и попал в черные списки, навсегда потеряв возможность устроиться на государственную службу. Однако приняв решение, он больше в нем не сомневался. Он не мог поступить иначе. И он не мог не прилететь сюда посмотреть на девочку, которая просто не имела права существовать в реальности.
И, тем не менее, существовала.
История, окрашенная в выраженные мистические тона, запросто могла окончиться его внезапной смертью, поэтому сегодня утром он зашел к нотариусу и внес давно откладываемые поправки в завещание. Если ему суждено умереть из-за своей одержимости, по крайней мере, его дела должны остаться в порядке.
Простенький плоский видеоролик на пять секунд он сделал тоже самостоятельно, изрядно попыхтев над ним часа три, злостно израсходовав рабочее время на личные цели. Возможно, один из ребят из технического департамента смог бы сварганить ролик за три минуты, но Сара не мог ни к кому обратиться за помощью. Однако потраченное время вовсе не пропало зря. Он понял это совершенно отчетливо, когда щуплая восьмилетняя девочка с уродливой плюшевой куклой в объятиях бросила на него по-взрослому оценивающий взгляд и повернулась к недружелюбно выглядящей воспитательнице.
– Госпожа Хина, – произнесла она. – Я присоединяюсь к просьбе господина Сары. Пожалуйста!
– Хорошо, – откликнулась та, поколебавшись. – Я подожду в коридоре. Господин Сара, имей в виду, что я прямо за дверью. Если вдруг…
– Не беспокойся, госпожа Хина, все в полном порядке, – поспешно заверил чиновник. – Мое дело займет не более пяти минут.
– Надеюсь, – кивнула воспитательница, и вышла. Дверь она, к счастью, прикрыла плотно, без щелей.
Наступил момент, которого Сара боялся больше всего. Он совершенно не знал, с чего начать. А если он и в самом деле сошел с ума?
Рэнна Дзидзисий, впрочем, избавила его от проблемы выбора слов.
– Господин Сара, – спокойно сказала она тоном, который совершенно не вязался с ее внешностью, – ведь это ты председательствовал на комиссии в пятидесятом году, на которой проверяли мои способности?
«Мои». Она так и сказала – «мои». Значит, она не намерена ничего отрицать.
– Да, госпожа… Карина Мураций, – запнувшись, ответил Сара, с трудом заставив себя произнести ее имя. – Именно я.
– Но ведь комиссию сформировал Минздрав? А сейчас ты работаешь в Службе охраны детства.
– Я перешел в нее семь лет назад. Мне предложили пост во вновь формируемой службе по работе с детьми-девиантами, и я согласился. Но я… следил за твоими успехами начиная с того дня, когда ты продемонстрировала комиссии свои способности. Я даже сделал копию твоего досье – перед тем, как его забрали себе люди из СОБ.
– Вот так и сгорают легенды, – грустно сказала девочка. Она положила куклу на стол и с некоторой неуклюжестью вскарабкалась на слишком высокий для нее стул. – Я запаниковала тогда, в Центре, и написала первое, что взбрело в голову. А взбрело, оказывается, то, что я уже писала в сходных обстоятельствах. И манера работать эффекторами в пятидесятом у меня уже полностью сформировалась. Чего ты хочешь, господин Сара?
– Ты… действительно Карина Мураций? Но как такое возможно? Ведь она… ты… в Сураграше?
– А еще она, то есть я, вполне взрослая женщина, – на лице девочки мелькнула недетская усмешка. – И, тем не менее, мы действительно едины в двух лицах. Ты в здравом рассудке, господин Сара, уверяю тебя. Не надо в себе сомневаться. И все-таки – чего ты хочешь? Зачем прилетел сюда из Оканаки в расстроенных чувствах? Ты ведь не хочешь меня шантажировать, я вижу твои эмоции. Тогда зачем?
– Чтобы предупредить о допущенной тобой ошибке, – Сара достал из кармана носовой платок и промокнул взопревший лоб. – И еще я должен был увидеть тебя, чтобы не сойти с ума в самом деле. Госпожа… госпожа Карина, я уверяю тебя, что я… не намерен… я не знаю, как сказать…
– Ты не хочешь мне зла. Я понимаю, – кивнула девочка. – Я благодарна тебе за указание на ошибку. Я ее исправлю.
– Я… уже исправил. Я подменил фотографию текста в досье Рэнны Дзидзисий. Попросил внучку своей рукой написать твою фразу, сфотографировал и подменил.
– Но ведь такой поступок однозначно является должностным преступлением, – девочка склонила голову набок, внимательно его рассматривая. – Зачем ты рисковал из-за меня?
– Я твой давний поклонник, госпожа Карина. У меня большой архив статей, книг, видеопередач и тому подобных материалов о тебе. Я не могу допустить, чтобы ты пострадала из-за случайной ошибки. И… никто о ней не знает, кроме меня.
И для того, чтобы стереть ошибку окончательно, надежней всего заодно стереть и меня, мысленно добавил он то, что повисло в воздухе. Пусть. Что значит ее жизнь по сравнению с ее? Когда Бог посылает на землю ангелов своих, ему виднее, кто должен жить, а кто – умереть.
– Ты носишь на груди Колесованную Звезду, – странным тоном проговорила девочка. – Ты – последователь Церкви Единого?
– Да, госпожа моя.
– Впервые вижу катонийца, исповедующего такую дур… – она явно проглотила окончание слова. – Такую религию. И ты наверняка воспринимаешь меня, как посланницу небес? И готов умереть по моему знаку прямо сейчас?
– Да, моя госпожа, – твердо сказал Сара, опускаясь на колени и глядя ей в глаза. – Повелевай.
Девочка сгорбилась и прикрыла лицо руками. Когда она убрала ладони, вокруг ее рта сложились горькие складки.
– Ты не представляешь, господин Сара, как я боялась услышать эти слова! – совершенно мертвым голосом произнесла она. – Как часто они снились мне в ночных кошмарах… Я редко сплю, но сны, в которых люди падают передо мной ниц, готовые умереть по мановению моей руки, меня просто преследуют. Какой легкий, какой заманчивый и простой путь! Просто объяви себя богиней, покажи пару мелких фокусов – и сразу решится тысяча проблем, непреодолимых для простого человека. Встань, господин Сара.
Чиновник с готовностью поднялся.
– Господин Сара, ты ошибаешься. Я вовсе не посланница бога. Религия, которую ты исповедуешь, не имеет ко мне ни малейшего отношения. Она вообще не имеет никакого отношения к нашему миру.
– Я много думал над догматами веры, госпожа моя. Пусть даже они и несуразны по нынешним меркам, но в них есть главное: Бог-создатель милосерден и не оставляет чад своих на произвол судьбы. Он посылает ангелов своих, чтобы те несли людям мир и свет.
– И одновременно ты готов умереть по одному слову посланца? Хорошо же милосердие вашего бога… Нет, господин Сара. Мир устроен одновременно куда сложнее и куда проще, чем ты полагаешь. Бога, в которого ты веришь, не существует. И никогда не существовало. Но я вряд ли смогу тебя переубедить, и не хочу этим заниматься здесь и сейчас. У меня к тебе лишь одна просьба.
– Все, что угодно, госпожа моя. Приказывай.
– Я не приказываю, я прошу. Пожалуйста, забудь о том, что ты узнал, и о своем визите сюда. Или по крайней мере никому не рассказывай. Разумеется, я не стану тебя убивать или как-то еще вредить. Я благодарна тебе, и я исправлю то, что ты сделал. Досье нельзя модифицировать просто так, существует несколько степеней защиты от подделок, и твою подмену система обнаружит при первой же регулярной проверке целостности. Но я знаю, как подменить материалы правильно. Я исправлю свое досье, а ты – ты просто забудь, что оно существует.
– Как прикажешь, госпожа моя.
– Очень рассчитываю на тебя, господин Сара. Если кому-то проговоришься о том, что узнал сегодня, ты очень навредишь мне. Гораздо больше, чем если бы кто-нибудь просто заметил совпадение двух фраз в разных досье. Если ты проговоришься, Рэнне Дзидзисий придется умереть.
– Я не допущу такого, госпожа моя, – решительно заявил Сара. – Можешь на меня положиться.
Девочка слезла со стула, подошла к чиновнику и взяла его за руку.
– Ты хороший человек, господин Сара, – сказала она. – Очень хороший. Но помни, что религия – один из немногих способов заставить таких людей, как ты, пойти против своей совести. Пожалуйста, не позволь, чтобы такое случилось. А сейчас нам пора расставаться. У госпожи Хины вот-вот окончательно лопнет терпение.
– Да, госпожа моя. Я запомню твои слова.
И Сара, повинуясь внезапному импульсу, низко наклонился и осторожно поцеловал тонкие детские пальчики.
Скрипнула дверь.
– И что же ты делаешь, господин? – грозно вопросил женский голос.
Хина так и не могла понять, почему нервничает. Она сидела в пустом коридоре, глядя на настенные часы, страшно медленно отчитывающие секунды, и чувствовала, что внутри нарастает раздражение. О чем взрослый мужчина может разговаривать наедине с совершенно незнакомой восьмилетней девочкой? Ну хорошо, он отвечает за сектор, работающий с детьми-девиантами. Ладно, способности Рэнны по его части. Но что за странные картинки он показал? И откуда вообще завеса тайны? Умения Рэнны следует проверить, она должна пройти экзамен на владение манипуляторами, встать на учет как особо сильный девиант и регулярно проверяться квалифицированным детским психологом. Но разве ей нужно общаться с глазу на глаз с таким высокопоставленным чиновником?
Она обхватила себя руками и поежилась. Страх, голубушка. Вот что ты чувствуешь на самом деле. Страх совершенно иррациональный и ни на чем не основанный. Признайся хотя бы самой себе, чего же или кого ты боишься. Рэнны? Нет, наверное. Девочка хотя и замкнутая и угрюмая, но ни разу не дала повода усомниться в своем послушании. И в те моменты, когда проявляет свою… взрослость? Да, подходящее слово. В те моменты, когда она проявляет свою скрытую взрослость, она ведет себя очень корректно. Скорее, тогда они с Хиной словно меняются местами: Хина превращается в испуганного ребенка, которого терпеливо утешает взрослая женщина. Нет, Рэнна – не угроза. Столичный чиновник? Он непонятен. Но вряд ли от него исходит опасность. Если он хочет причинить девочке вред, ему вовсе незачем приезжать сюда в одиночку.
Тогда чего же ты боишься?
Неизвестность. Вот что страшно. Да, неизвестность и неопределенность. Словно идешь по доске над бездонной пропастью и не знаешь, когда под тобой подломится хрупкая опора.
Да что же они там делают столько времени?
Нет, прошло всего четыре минуты. Не в силах себя сдерживать, Хина вскочила на ноги и прошлась по коридору. Через несколько минут зазвенит звонок с урока, и коридор заполнится звонкими детскими голосами. В воспитательскую вернутся ее коллеги, и тогда у нее появится законный повод войти и поинтересоваться, как обстоят дела. Но следует ли дожидаться? Она дала им пять минут. Прошло больше четырех. Часы равнодушно отсчитывали секунды: сорок… сорок пять. Хина взялась за ручку двери и замерла. Пятьдесят секунд. Пятьдесят одна. Пятьдесят две. Пятьдесят три. Ноль!
