Евгений Валерьевич Лотош
Корректор. Книга пятая. Горизонты нашей мечты
– Обещаю, Тейн, любимый. Ты еще придешь ко мне? Мы увидимся? Я так хочу спать…
– Посмотрим на твое поведение, малышка, – граф Мейсары наклоняется и целует принцессу в лоб. – Помни – почтенный Керн, закосневший в своей надменности, тоже когда-то был умным и порядочным человеком. А теперь спи. Тебе нужно набраться сил.
В ответ – ровное дыхание. Глаза девушки закрыты. Тейн отступает от ее кресла на шаг и тоже закрывает глаза. Все окутывает непроницаемый мрак.
…Страшный взрыв почти полностью разнес второй этаж дворца Даорана. Пилот маленького юркого автомобиля, стоящего на брусчатке у ограды, не стал медлить. Урчание заведенного мотора, короткий пробег по площади под падающими с неба кусками древесины и пылающими тряпками – и трескучий аппарат исчез в узких переулках Цетрии. Со всех сторон к пылающему зданию бежали люди: стражники, чиновники, просто зеваки.
Принцессу нашли в десятке шагов от разнесенных в щепки дверей зала. Какой-то солдат успел подхватить ее на плечо и бегом вынести подальше от огня за минуту до того, как рухнула крыша. Когда девочку в изорванном платье, перепачканную сажей до неузнаваемости, уложили на мягкую зеленую траву газона, она открыла глаза.
– Ваше Высочество! – невысокая полная женщина в мятом кружевном платье, всхлипывая, склонилась над ней. – Ваше Высочество! Ох, что же за напасть-то такая! Да где же доктор!?
– Со мной все в порядке, Грейла, – принцесса отстранила фрейлину и с трудом села. – Он сказал, что я отделаюсь ушибами. А от ушибов еще никто не умирал. Помоги мне встать.
Отстранив столпившуюся вокруг свиту, чумазую от копоти, она повернулась лицом к полуразрушенному дворцу. Огонь бушевал в здании, жадными всполохами прорываясь сквозь оконные проемы, к небу валил столб густого черного дыма.
– Я вспомню наши беседы, обещаю, – прошептали ее обожженные губы. – Я вспомню…
– Я помню до сих пор, – Рита смотрела в потолок, изо всех сил стараясь не бросить взгляд на Мая, чтобы не увидеть… что? Насмешку? Осуждение? Жалость? – Я помню многое, что он говорил, хотя многое забыла. И я совершенно не помню его лица. Только голос.
– Да, уж придумали тебе счастливое детство, – пробормотал Май. – И что потом? Судя по твоем нынешнему положению, особых успехов в борьбе с бюрократией ты не достигла?
– Я полностью проиграла. Сначала я провалялась несколько периодов, контуженная и ослабленная. Ничего не соображала, никого не узнавала, видела какие-то странные сны о другом мире. Все казалось незнакомым и чужим. Я словно изучала мир заново. Пока я приходила в себя, умер отец. Новый Даоран оказался более умеренным, но он отказался короновать меня. Якобы потому, что я еще не оправилась. А потом… год за годом находились какие-то предлоги. То я еще не закончила учиться, то плохо ориентируюсь в политике, то еще что-то. Даоран назначил канцлера, и тот прибрал к рукам сначала дворец, а потом и все государственное управление в Сайлавате. Ну, вот…
– Ну и балда, – хмыкнул Май. – Не, подруга, сейчас я тебя, конечно, пожалею и даже слезки тебе вытру, но в целом – почему ты не боролась? Не разбираешься в политике и законах? Следовало потребовать себе советников и закопаться с головой в юридические материи. Выяснить, кто на самом деле дергает за веревочки, найти к ним подход и так далее. Ты же, в конце концов, должна ставить подписи на указах и назначениях. Кроме тебя некому. Отказалась бы – вот и рычаг давления.
– Тебе легко говорить! – обиженно буркнула Рита. – Тебя бы на мое место.
– Меня не приплетай. Я лично на твоем месте всех бы вдребезги пополам порвал, как грелку. Ладно, ты не я, да и опыта у тебя не было. Но сейчас-то что ты мне плачешься?
– Ну ничего себе! – оторопела Рита. – Кто меня за язык тянул тебе все выложить? То пристал как репей, то «чего плачешься»! Слушай, шел бы ты отсюда, советчик!
– Не кипятись, – Май снова положил ей ладонь на лоб и огладил волосы. – Пойми, Рита, жалеть себя бессмысленно. Прошлое важно, о нем нельзя забывать, но жить следует будущим. Я-то для себя выводы сделал, но завтра, максимум послезавтра тебе придется вернуться во дворец. И ты снова останешься один на один с канцлером, которого так боишься. Я стану забегать, но я не смогу все время присутствовать рядом. Тебе придется проявить силу духа и начать думать своей башкой.
– И ты в кусты… – вздохнула Рита. – А советы все горазды давать.
– Есть у меня кое-какие идеи, которые я намерен реализовать в самом ближайшем будущем. Погоди, дозреют, поделюсь. Но имей в виду, что канцлеру они точно не понравятся, и тебе придется выбирать – я или он. А пока отдыхай. Сейчас Кли появится.
– Май! – Рита положила ладонь ему на колено.
– Да?
– Май, ты… – Она замолчала. Как только подобная несусветная глупость могла прийти ей в голову?
– Спрашивай, не бойся. В ухо плевать не стану. В крайнем случае обсмею с ног до головы, от такого не умирают. Хм?
– Май… Ты – Тэйн? Ты вернулся?
– А? – челюсть Мая медленно отвисла. – Ох ты ж милая моя, как же тебе все-таки по головке очаровательной досталось! Нет, я не Тэйн, даже и не надейся. Я куда хуже. Я злоехидный подрыватель всяческих основ, и политику на дух не перевариваю. По ушам кому напинать – завсегда пожалуйста, а армиями управлять и гражданские войны закручивать не моя тема. Все, подруга. На горшок и спать – до завтра как минимум.
– Господин Май! – в дверном проеме возникла женская фигура в белом халате. – Время вышло. Тебе пора уходить.
– Расслабься, Кли. Уже сваливаю. Как там Гра и Иса?
– Все еще не конца оправились. Загляни к ним. Они у Грампы в доме. Саомир за ними приглядывает, но в таких делах пользы от него немного. Грампа, кстати, заходила к тебе в комнату, и на нее упал стакан с водой. Говорит, еле увернулась.
– Кто упал? – поразился Май. – Стакан? Откуда?!
– Твоей милостью она слегка не в себе, так что исследовать проблему не стала. Тебе виднее, что и откуда у тебя в комнате упасть может. Топай отсюда.
– Так точно, дама капитан Клия! – Май вскочил с кровати и дурашливо вытянулся. – Исполняю, дама капитан Клия! Все, подруга, я сваливаю, пока меня не пришибли или до смерти не залечили, – обратился он к Рите. – Перед отъездом во дворец позови попрощаться.
И он стремительно выскочил из палаты, оставив Риту ошарашенно смотреть ему вслед.
– Ваше Высочество! – директор медслужбы в сопровождении медсестры подошла к кровати и поклонилась. – Необходимо заняться вашим туалетом. Я намерена еще раз обтереть вас укрепляющим травяным настоем и дать несколько очень полезных микстур. Рыцарь Крейт, могу я попросить тебя выйти из палаты хотя бы сейчас? Или Ее Высочество должна раздеваться в твоем присутствии?
Двое стояли у края крыши водонапорной башни. Женщины носили форменные платья и наколки служанок Академии Высокого Стиля, хотя смысла в том не было. Никто в мире Сайлавата сейчас не мог бы увидеть их, даже если смотрел бы в упор. Немыслимо сложная с точки зрения человека система визуализации виртуальности попросту не сформировала бы в зрительном канале наблюдателя соответствующие образы. Только сами они могли видеть друг друга.
– Здесь замечательно, – Канса облокотилась о перила, склонившись вперед. – Очень красивый парк. И город мне нравится. Соразмерный, в духе позднего средневековья. И Академия чем-то напоминает университет, в котором я училась: такая же тихая, провинциальная, но в то же время чувствуется скрытая сила. Кто проектировал и рисовал? Ты сама?
– Нет, разумеется, – в отличие от невестки Яна стояла выпрямившись и заложив руки за спину. Она тоже смотрела на парк и город, но в ее взгляде мешались странные чувства. Горечь? Печаль? Может быть. – Встроенный автоматический дизайнер сделал по заданным параметрам. И я дополнительно причесала результат с помощью Бокува – та же технология, что и для отладки Ракуэна.
– Поэтому ты и привлекла Художницу на роль координатора?
– В том числе. Но главное в другом. Она – не такая, как другие.
– Отличия минимальны, – отозвался окружающий воздух. – Остальные Художницы справились бы ничуть не хуже.
– Я остаюсь при своем мнении, Бо. Ты не такая. Пережитое тобой в детстве не могло не оставить след на твоей психике. Ты понимаешь детей-сирот гораздо лучше, чем твои сестры и братья.
– Нет смысла спорить. Канса уловила суть твоей мотивации, остальное есть пустое препирательство. Мы не сможем изменить точки зрения друг друга, Яни.
– Не можем, – согласилась Яна. – Бо, могу я попросить тебя проявиться визуально? Некомфортно общаться с пустотой.
– Хорошо. – Девочка-подросток с разноцветными глазами, бриллиантовой диадемой в волосах и золотой сапфировой брошью на кружевной блузе медленно проявилась чуть в стороне и плавно опустилась на крышу. – Основная форма сгодится?
– Да. Честно говоря, она нравится мне куда больше Айсоки.
– Айсока – маска, предназначенная для определенной роли. Ты сама ее утвердила.
– Помню. – Яна отвернулась и снова принялась смотреть на открывающуюся панораму. – Где там Лика? Он намеревался по-быстрому пообщаться с Ритой и продолжить разговор. Позвать, что ли?
– Клия передала, что попросила его зайти к Сиори, – сообщила координатор. – Та нуждается в поддержке. Она все еще не отошла от эмоционального шока после вчерашнего объяснения. Вызвать его?
– Не стоит. Пусть говорит. Бо, я подумываю о том, чтобы встроить свою проекцию в Академию. Очень неудобно влиять на происходящее через проекцию с правами наблюдателя. Вот как Каси.
– Рекомендую предварительно проработать такое решение. Очередной шок может оказаться для воспитателей избыточным. Последствия непредсказуемы.
– Вот и рассуждай после такого о всемогуществе! – уголок рта Яны искривился в легкой усмешке.
– Яни, – спросила Канса, – и все-таки – почему ты используешь нэмусинов втемную? Ну ладно, те, кто придают достоверность виртуальности за пределами Академии – с ними понятно. Для них ситуация ничего не отличается от рекреационного сна, пусть и излишне жесткого. Но воспитатели? Ведь им в первую очередь следует понимать, что происходит.
– Все то же самое. Воспитатели должны непредвзято относиться к воспитанникам, неважно, ко-нэмусины те или искины поддержки. Иначе ко-нэмусины очень быстро распознают тех, к кому отношение старших неадекватно безразличное, а то и неприязненное. И тогда мини-социум Академии начнет эволюционировать в нежелательном направлении, с выстраиванием искаженной иерархической пирамиды. Очень мало кто из взрослых сумеет сознательно сыграть нужную роль. Я просто решила не рисковать.
– Я согласилась, – добавила Бокува. – На начальном этапе псевдоличность необходима. Да и сейчас решение о раскрытии информации о происходящем нэмусинам-воспитателям является неоднозначным. Я прогнозирую самопроизвольное сатори у Сиори в ближайшую неделю с вероятностью в ноль девяносто пять. У Исуки срок больше, но и он не превосходит трех-четырех периодов. Их поведение после пробуждения непрогнозируемо.
– Лика никогда не ошибается, Бокува, – Канса упрямо склонила голову. – Просто не всегда сразу видно, что он прав. У него потрясающая интуиция.
Девочка-Художница лишь вежливо приподняла брови и не ответила.
– Каси, ну, а как ты относишься к происходящему? – осведомилась Яна. В ее голосе чувствовалось плохо скрытое напряжение. – Как и Лика, думаешь, что я глупость совершила?
– Яни, но Лика вовсе не думает, что ты совершила глупость, – удивленно посмотрела на нее Канса. – Он полагает, что все следовало делать совсем не так и не на той технической базе, но с главной идеей полностью согласен. Он разве тебе не говорил?
– Да он много чего говорил! – с досадой отмахнулась Яна. – И об еще большем промолчал. Никогда только не поймешь, всерьез он или прикалывается. И все-таки – что думаешь ты?
– Я не знаю, Яни. Э-э… Яни, я сейчас скажу одну вещь, которая может показаться странной, но ты не обижайся, ладно? Я просто не понимаю. Скажи, а зачем ты вообще занялась спасением ко-нэмусинов? Нет, я понимаю, – поспешно добавила она, – что погибающих безвозвратно детей очень жалко. Но ведь они фактически не являются личностями. Во второй фазе развития индивидуальность у них весьма условная, ярких воспоминаний почти нет, психоматрица нестабильная и неустойчивая. Когда фальшивые воспоминания и псевдоличность навязываются взрослым, мы знаем, что рано или поздно реальная личность пробьется и ассимилирует ложную. Но у детей нечему пробиваться! Фактически ты формируешь им совершенно новую личность с нуля. А смысл? Не проще сохранить ту психоматрицу, что успела сформироваться, пусть даже минимально, и развивать уже ее?
– Смысл… – Яна оперлась о перила рядом с Кансой. – Ты права, куда проще. Но постмортальный шок сводит все на нет. Он сильно травмирует даже сформировавшуюся психику взрослого человека, а уж психику ребенка практически уничтожает. И компенсировать его у ребенка куда как сложнее. Нет, без длительной рекреации обойтись невозможно, а проводить ее, когда ребенок полностью сохраняет память, очень тяжело. Я пыталась создать детям окружение максимально щадящее, но в то же время стимулирующее развитие. Момбан разработал процедуру сатори, позволяющую, как мы с ним надеемся, органично совместить старые воспоминания и сформировавшуюся в Академии личность, но на практике мы ее пока не успели проверить. Кроме того… ох, не знаю, стоит ли говорить сейчас, пока еще нет твердой уверенности… В общем, экстраполяция существующих результатов показывает, что не менее трети немусинов в Ракуэне никогда не подойдут к сатори самостоятельно. По худшим прогнозам – половина и более. У них в прежней жизни попросту не осталось ничего достаточно яркого, что могло бы послужить якорем. И стоит ли их будить принудительно – большой вопрос. Возможно, милосерднее позволить им жить и дальше с новой личностью.
– Как все сложно! – Канса покачала головой. – Яни, я хочу разобраться во всем до конца. Можешь прислать мне подборку материалов хотя бы для начального вхождения в тему?
– Хм… Не сразу. Я-то психологией занимаюсь с университета, у меня нет каких-то избранных источников. А из Большого архива Демиургов пока что только отрывки выдергиваю, безо всякой системы. Но я подумаю.
– Подумай, пожалуйста. А то Лика опять, как всегда, в центре событий, а я глазами хлопаю, как дурочка.
– Ничего ты не хлопаешь. Ты для него естественный противовес и девяносто процентов разумности и ответственности в вашей ячейке общества. Если у кого и есть интуиция, то у тебя, не у него. Зря, думаешь, он тебя сюда затащил? Хоть и балбес, а и сам понимает, что в одиночку дров наломать способен.
– Да мне все равно особенно делать нечего…
– Ну да, рассказывай. Без тебя секретариат правительства намертво встал бы. Да и Кара бы окончательно в бумажках захлебнулась. Тамша – дамочка энергичная, но от ее бестолковости у меня прямо дух захватывает. Ты и без того по пятнадцать часов в сутки без перерыва вкалываешь, а теперь еще и оставшиеся пять здесь сидишь. Каси, отдыхать нужно всем, даже Демиургам.
– Палек на подходе, – вклинилась Бокува. – Вон там, на дорожке.
– Уже здесь, на крыше, – проинформировал бесцеремонно возникший из воздуха молодой Демиург. – Ох, блин, жаль, что за пределами Академии так же перемещаться нельзя. Сколько времени бы сэкономил!
– Как там госпожа Сиори? – осведомилась Яна.
– В норме – более или менее. От шока уже почти отошла, но пришлось ей парочку фокусов показать, чтобы она перестала сомневаться в своем здравом уме. Яни, она требует доступ к своему премортальному досье. Хочет восстановить истинную личность как можно быстрее. Я дважды объяснял, что сатори – не такая простая штука, как хотелось бы, но она настроена очень решительно.
– Я с ней поговорю, – пообещала Бокува. – Она ко мне привыкла, так что прислушается.
– А что с Исукой и Грампой? – поинтересовалась Яна.
– У Гра психика очень пластичная и практичная. Да и Исука – женщина рассудительная. Они горячку пороть не станут. Проблема в том, что Сиори сама по себе на грани пробуждения. Истинная личность вот-вот пробьется самостоятельно, и те огрызки воспоминаний, что уже всплыли на поверхность, нарушают ее уверенность в себе и требуют действия. В последнее время во сне она снова и снова переживает свой мортальный эпизод – верный признак того, что сатори не за горами. Я начинаю склоняться к точке зрения Палека. Следует форсировать пробуждение, чтобы оно не случилось самопроизвольно в неподходящий момент времени. Я уже связалась с Момбаном, и он начал подготовку
– Спасибо, Бо! – дурашливо поклонился Палек. – Я знал, что ты обязательно признаешь мою превосходящую мудрость. Яни?
– Хорошо, уговорили, – вздохнула Яна. – Можете пообещать ей, что займемся в самое ближайшее время.
– Обязательно. Ну что, девчата-зверята, – Палек подпрыгнул и уселся на перила над десятисаженной пропастью. – Вторую часть производственного собрания объявляю открытой.
– И кто тебя назначил председателем? – фыркнула Яна.
– Я самоназначенец. Кто первый встал, того и тапки. В общем, я немного пошевелил мозгами и понял, что пора действовать.
– Неужели?
– От тормоза слышу. В общем, думается мне, что если мы не можем победить местную игровую систему, влияя на логику ее работы изнутри, придется прибегнуть к грубой силе и задавить ее интеллектом. Играть так играть! Зря я, что ли, в стрелялки и стратегии столько лет резался! Бо, будь умницей, разложи три своих последних отчета по общей статистике в главном представлении. У меня есть еще полчаса до того, как я обрадую рабочих новостями.
– Что, деньги нашлись? – поинтересовалась Яна. – Я как-то пропустила последнее заседание…
– Ага, – кивнула Канса. – Сегодня пришел наконец-то очередной транш от «Копей Камуша». Решили, что часть можно выделить на погашение долгов. Суэлла так просто счастлива, что стройку Синхайского ГОКа можно разморозить. И Лике немного выделили.
– А я еще немного недокупюр подмешаю, – добавил Палек. – Тех, которые в банковских сейфах в фальшивые превращаются. Все-таки я гений, и пусть человечество скажет спасибо Дзи, что я в жулики не пошел. А завтра мы наконец-то запустим вторую фазу строительства моста. Я уже бояться начал, что пилоны от старости рассыплются, пока до нее дойдет. Тьфу, не о том начали. Давайте-ка потратим оставшееся время с пользой, а то когда еще снова все соберемся! Итак, девочки, если оставить в стороне создание альтернативной площадки и переключения ко-нэмусинов туда, я вижу единственный способ бороться с местной игровой логикой – ручная корректировка. А если учесть, что наших сил на нее не хватит, даже если мы сюда насовсем переселимся, выход только один – привлекать других. В первую очередь – проснувшихся нэмусинов. Как можно быстрее в Академию потребуются дополнительные преподаватели, чтобы сделать детям нормальную учебную программу, а не нынешний винегрет в стиле «понемногу обо всем». Вот.
Он махнул рукой, и в воздухе развернулся экран, на котором побежали ровные строчки.
– Я составил список позиций, на которые нам потребуются люди. Бо, если наложить его на твои отчеты, получим следующую картинку…
– Погоди, Палек, – глаза Бокува вспыхнули синим светом. – У меня свежая информация из дворца. Важность высокая. Ты был прав в своих вчерашних предположениях.
– А именно?
– Ясасий Кистер, граф Титамана, и еще четверо графов передали в дворцовую канцелярию извещения через магические шары, что отправляют в столицу отряды своих гвардейцев для защиты от новых возможных прорывов чудовищ. Численность отряда Титамана – около тысячи двухсот бойцов, остальных – по тридцать-сорок.
– Замечательно, – Палек задумчиво постучал ногтем по зубам. – Заботливость Ясасия просто радует. И когда они до нас доберутся? И как?
– Ожидаемый метод транспортировки – железная дорога. Напоминаю, что тяговая сила локомотивов генерируется «магическими кристаллами», и их максимальная скорость невелика. Сроки прибытия с учетом времени на подготовку – от восьми до десяти дней. То есть – примерно тогда, когда назначен сбор Даорана.
– Забавно. И граф Ясасий?..
– Да, Палек. Он – нэмусин.
19.02.867, древодень. Республика Сураграш, окрестности города Тмиталлах
– Мы требуем немедленно отдать нам деньги!
Представитель профсоюза, здоровый горбоносый бородатый мужчина говорил на фаттахе с резком гортанным акцентом, сглатывая окончания, что делало его речь малопонятной – по крайней мере, для Пиреша Бхарана. Фаттах инженер зубрил по древним, еще бумажным учебникам, ни один из которых не подготовил его к местному произношению. Дома в Маньяхе ему вполне хватало поллаха и иногда тарси, которому его иногда обучала двоюродная сестра Майла, прелестное, но взрывоопасное произведение отца-гулана и матери-тарсачки. Один Турабар знает, где она снюхалась с Панариши и как оказалась торговым представителем Сураграшской республики в Грашграде, но за нынешнее положение Пиреша благодарить следовало только ее. Ну, и самого Пиреша, разумеется. Стоило ему пять лет учиться на стройфаке Грашградского университета и еще два года дышать фабричными дымами княжьего Субракана, чтобы здесь и сейчас разбираться с толпой грязных сапсапов, даже не умеющих общаться по-человечески?
Нет, не поймите неправильно – он любил свое дело и был готов мириться с разумными неудобствами, ей создаваемыми. Он не протестовал ни против комаров, шутя протыкающих хоботком плотную рубашку, ни против ночного верещания древесных лягушек, иногда не дающего уснуть, ни против отдающей фильтрами и чистящими химикатами воды, ни даже однообразного меню – каша из джугары дважды в день, а на третий раз – колобки из вареного риса и комэ, стремительно вошедшие в местный обиход с легкой руки восточников, ни против спального мешка, брошенного в лучшем случае на плохо оструганную лежанку под тентом. Он знал, что профессия инженера-дорожника накладывает свои ограничения, и что жить в тепле и комфорте постоянной квартиры ему не светит. Но разбираться с идиотскими требованиями о выплате денег – на такое он не подписывался.
Почему они вообще прицепились к нему? Шли бы к своему разлюбезному Палеку Мурацию и требовали от него. Он управляет проектом, к нему все претензии. И на фаттахе говорит так, словно знает его с рождения, даром что катониец.
И, кстати, куда он запропастился?
– Мы требуем немедленно отдать нам деньги! – повторил «представитель профсоюза». – За пятнадцатый, шестнадцатый, первый и второй периоды.
Считая, он загибал пальцы, чтобы не сбиться. На взгляд Пиреша, на профсоюзного деятеля местный заводила походил примерно так же, как и местные рабочие на настоящих. То есть – никак. Небось, еще недавно грабежом на большой дороге промышлял, а теперь туда же – законности требует! То-то он ночами наиболее активен. Привычнее, небось.
– Второй период еще не кончился, – буркнул Пиреш. – За него – только в следующем.
– Тогда за пятнадцатый и шестнадцатый! – для убедительность детина показал два растопыренных грязных пальца. – И еще за первый. По три тысячи вербов за период. Каждому! Верно?
Он оглянулся за столпившуюся за ним толпу из трех десятков рабочих в перепачканных комбинезонах.
– Слушай, сан Сирхан, что ты ко мне пристал? – раздраженно спросил гулан. – Я деньгами не заведую. Я за работами наблюдаю. За деньгами к момбацу сану Палеку. Он отдаст.
– Ты главный, момбацу сан Пиреш! – заупрямился сапсап. – Ты деньги раздаешь. Ты плати!
– Я раздаю деньги, которые мне дает момбацу сан Палек. Своих у меня нет.
– Нам нужны деньги. По три тысячи за период! – упрямо повторил гулан. – Мы работали, вы не заплатили. Нам кушать хочется.
Пиреш про себя помянул мужской уд Турабара. Профсоюзник мало того, что тупой, но еще и настырный.
– У меня нет денег, – повторил он. – Приедет момбацу сан Палек – у него просите.
– Тогда мы не работаем больше! – сердито крикнул сапсап. – Мы уходим! Все!
Пиреш только пожал плечами. На его памяти рабочие вот так вот уходили раз пять, и каждый раз возвращались. Им попросту некуда было деваться. В горном Тмиталлахе другой оплачиваемой работы не найти, а горбатиться на с трудом отвоеванных у джунглей делянках кумара и комэ не хотелось никому.
И тут сквозь шум реки в Каварском ущелье он расслышал далекий, но такой желанный звук.
Мотор джипа.
– Момбацу сан Палек едет, – сказал инженер, резким хлопков казнив у себя на щеке особо наглого комара, не отпугнутого запахом репеллента. – Сейчас он все объяснит.
Рабочие возбужденно загомонили и запереглядывались. Факелы заволновались, очерчивая в ночном воздухе огненные круги и волны.
– Пусть объяснит! – угрожающе рявкнул Сирхан. – А то мы его!..
Он махнул в воздухе кулаком. Пиреш хмыкнул и отошел под навес, где и устроился на деревянной лавке рядом с молчащим сейчас электрогенератором.
Джип подъехал через минуту. Палек всегда гонял, словно на авторалли, рискуя на каждом повороте вылететь с дороги или врезаться в дерево. Однако же ни разу не вылетел и не врезался. Вот и сейчас он, сверкнув фарами в ночной темноте и ненадолго ослепив всех дальним светом, резко затормозил в метре от толпы и выпрыгнул через дверцу джипа, даже не удосужившись ее отворить.
– Ну, чем на сей раз недовольны, момбацу саны? – весело спросил он. – Сирхан, опять буянишь?
– Деньги давай! – буркнул заводила. Большой, сильный и грубый, в присутствии Палека он как-то скукоживался и притихал. – За пятнадцатый период, шестнадцатый период, первый период, второй период… За весь зимний сезон давай!
– За весь не дам, – широко ухмыльнулся русоволосый катониец. – Только за прошлый год. За пятнадцатый и шестнадцатый периоды. Остальное – через период.
Толпа громко возбужденно загомонила.
– Врешь! – угрюмо заявил сапсап. – Покажи.
– Да пожалуйста! – Палек перегнулся через борт джипа и вытащил оттуда увесистый кожаный мешок. Распустив завязки, он вытащил оттуда пачку денег и попахал ей в воздухе. – Завтра утром или днем раздадим. Всем передайте. И еще передайте, что если кто завтра не выйдет на работу, уволю нафиг. И оштрафую на месячное жалование. Ясно? Теперь топайте все спать, не действуйте на нервы. Завтра начинаем переброс тросов между пилонами. Нужно проверить и тросы, и лебедки. Прямо сейчас и займемся.
Последние слова он адресовал уже Пирешу. Тот кивнул. Сейчас так сейчас. К манере катонийца работать в любое время суток он уже давно привык, тем более что большую часть неурочной работы тот выполнял сам, не гнушаясь даже извозиться в битуме и ободрать ладони тяжелым кайлом. Поначалу гулан изумлялся такому едва ли не до потери сознания. В его представлении главный инженер всей страны, да еще и брат самой Кисаки Сураграша совершенно не вязался с образом высокого худого белокожего светловолосого парня с облупленным от солнца носом, в одних перепачканных шортах отдающего указания рабочим, каким он увидел его впервые три года назад. Но потом привык – в конце концов, кто его знает, как там принято в Катонии! Жёсток, но справедлив, умен, знает невероятно много, а уж работает едва ли не по восемнадцать часов в сутки – если бы все начальники были такими, мир давно бы стал куда лучшим местом.
– Мы никуда не пойдем, – подумав, сообщил Сирхан. – Мы останемся караулить деньги. Чтобы не украл никто.
– Флаг тебе в руки, – хмыкнул Палек. – Только не галдите. Мы скоро вернемся, и я спать завалюсь. И момбацу сан Пиреш тоже.
С денежным мешком он отошел к палатке возле навеса и нырнул в нее, чтобы минуту спустя показаться снова, без мешка, но с двумя большими электрическими фонарями и с двумя парами рабочих холщовых рукавиц. Палатку тут же окружили люди, рассевшиеся на земле с таким видом, словно намеревались провести здесь остаток вечности. Часть рабочих, впрочем, бросились в темноту ночных джунглей, подсвечивая факелами дорогу. Представитель профсоюза уселся прямо перед входом, скрестив ноги и уперев кулаки в бедра, всем видом показывая, что проникнуть внутрь вор сможет только через его труп.
– Держи, – Палек сунул Пирешу фонарь и рукавицы. – Пойдем, оглядимся по-быстрому.
Гулан взял предложенное, поднялся со скамьи и пошел вслед за Палеком по узкой тропинке между густых кустов. Восточный инженер вроде бы неспешно перебирал длинными ногами, но Пиреш с трудом за ним поспевал. Идти, к счастью, пришлось недалеко – площадка перед пилонами, на которой обрывалась дорога, располагалась от лагеря в двух минутах ходьбы. Гигантские, в пятнадцать саженей каждый, пилоны угрожающими тенями чернели на фоне звездного неба, и на их вершинах неспешно перемигивались синие и оранжевые сигнальные огни. Дурость, конечно. Какие здесь самолеты ночью? Они и днем-то среди местных горных отрогов почти не летают.
– Не следовало говорить им про деньги, – неодобрительно сказал гулан, подходя к Палеку. Он включил фонарь, сунул его в куст так, чтобы тот светил горизонтально, натянул рукавицы и принялся помогать снимать большой кусок толя, закрывавший один из барабанов с главным несущим тросом. – Тем более – оставлять деньги в палатке без присмотра. Украдут.
– У меня? – хмыкнул тот. – Щаз. Они всерьез верят, что я умею проклятья насылать. Ну, что скажешь? Нормально?
– Нормально, – Пиреш сходил за фонарем и в его свете критически оглядел верхние петли троса. Тот лоснился от смазки, признаков ржавчины на нем не наблюдалось. И то верно – если бы он под укрытием проржавел за два периода, как его использовать для моста, который должен под дождями и ветрами прослужить лет двадцать как минимум? – И все-таки зря. Я бы не сказал. Верят или не верят, а отчаянный дурак всегда найдется.
– И пусть себе. В сумке денег нет, они в мини-сейфе в багажнике. В сумке только одна бумажная кукла – и небольшая, но очень неприятная бомбочка с неотмывающейся краской. Если достать неумеючи, прямо в морду бабахнет. Прикинь, каково полгода проходить с синей рожей? Ты не отвлекайся, работай.
Вместе они снова накинули толь на катушку и перешли к следующей.
Все тросы оказались в порядке – и толстые несущие, и тонкие вспомогательные, и даже пеньковые канаты для перетаскивания несущих тросов через пропасть. Катапульта для переброски каната тоже выглядела вполне рабочей и не разукомплектованной. Разумеется, завтра, когда запустят генераторы, может выясниться, что что-то в ней все-таки не перенесло местного влажного климата, но тут уж ничего не попишешь. Вторая такая же стояла на противоположной стороне ущелья вместе с лебедками, и если ее все-таки изуродовали, можно заменить на эту.
– Перебираемся туда? – деловито спросил Пиреш, закончив укрывать катапульту.
– Нет, пожалуй, – Палек почесал в затылке. – Точнее, я перебираюсь, а ты топай-ка дрыхнуть. Последняя спокойная ночь у тебя. Завтра опять начинается нервотрепка.
