Евгений Валерьевич Лотош
Корректор. Книга пятая. Горизонты нашей мечты
– А как ты во дворце оказался, малыш? – нетерпеливо поинтересовалась Грампа.
– Зашел по дороге в кабак, чтобы слухи пособирать. А там вовсю о намечающейся войне болтают. Ну, я и решил, что пора бы мне с Ритой нормальный контакт установить, чтобы потом в спешке не налаживать отношения.
– Нет, а как ты до принцессы-то добрался-то? Тебя что, вот так вот запросто к ней пустили?
– Очень просто, – усмехнулся Май. – Сейчас покажу. Саомир, я супервизор. Отдай мне ключ-перстень.
– Ты не супервизор, – возразил проректор по воспитательной части. – Отказано.
– Клия, я супервизор. Отдай ключ-перстень.
– Авторизация отклонена. Нет, – сухо сказала Клия.
– Исука! Я супервизор…
– Господин Май, я не знаю, что такое «супервизор», но ключа ты и от меня не дождешься, – перебила его преподаватель точных наук. – Перестань паясничать!
– Вот и все, – ухмылка Мая стала широкой и довольной. – Теперь я точно знаю, кто из вас неб, а кто бессовестно дрыхнет. Видишь, Бо, как все просто? Добрым словом и провокацией можно добиться куда больше, чем просто добрым словом. И никаких дополнительных прав не нужно. Трое на трое, хм?.. В общем, примерно так я во дворец и проник. Сказал, что от ректора срочное послание, которое Мира должна передать лично Рите. А дальше заболтал принцессу и подружился с ней. Она ничего себе девчонка, только избалована немного. И инициативу проявлять не умеет. Издержки воспитания, видимо.
– Господин Май, – напомнила Сиори, – что ты намерен делать с записками?
– Я же сказал – без формальностей. Сира, мне потребуется право свободного выхода из Академии. И Мире – тоже.
– Исключено, – ректор припечатала ладонью по столу. – Слишком опасно. Хорошо, ты убедил, что способен постоять за себя с активной авторизацией. Но она без присутствия рядом командира дольше пятнадцати минут не держится. Что ты сможешь сделать против нескольких человек, вооруженных пистолетами или святыми мечами?
– Вот как… – Май уставился на Айсоку, и та в ответ посмотрела на него долгим взглядом. Что-то происходило между этими двумя, и Сиори решительно не понимала – что именно. Почему он зовет ее «Бо»? Что такое «супервизор»? Кто такие «небы» и почему остальные «дрыхнут»? Похоже, Клия и Саомир знают. Нужно обязательно у них прояснить.
– Во-первых, неубедительно, – нарушил молчание Май. – Во-вторых, невежливо трепаться так, что другие тебя не слышат. Говори вслух. Бо, я не вижу возможность разрешить кризис, если ключевые фигуры не понимают, что на самом деле происходит. Нам не нужны дурацкие моральные метания из-за ложных посылок. В любом случае Сиори на грани пробуждения, да и Исука постепенно всплывает. Я за форсирование сатори.
– Господин Май! – раздраженно огрызнулась Айсока. – Не забывай, что ты всего лишь гость здесь.
– Нет, не гость. Яни согласилась, что у меня те же права, что и у нее – и технические, и моральные. Я не собираюсь будить их сейчас, но в ближайшее время – нужно.
– Кто-нибудь пояснит мне, о чем речь? – обманчиво-смиренным тоном поинтересовалась Исука. – Куда я там всплываю, если не секрет? И кто такая Яни?
– Потом. Девчата, суть в том, что я не нуждаюсь в авторизации для использования эффектора. Ни большого, ни малого. Смотрите.
Май порывисто поднялся, и левый рукав его рубашки с треском лопнул по швам. Пучок переплетенных щупалец выстрелил из его плеча и пробарабанил по поверхности стола.
– Убедительно? – поинтересовался Май. – Большой эффектор не задействую, еще расколочу что-нибудь. Но с ним – все то же самое. Хозяюшку я просто как ширму использовал.
Щупальца взметнулись в воздух и втянулись обратно в плечо, снова обратившись в обычную руку.
– Вот блин… – пробормотал Май. – Опять про рубашку забыл.
Он с досадой дернул болтающийся лоскут.
Сиори беспомощно оглядела остальных. На лицах Грампы и Исуки держалось, вероятно, такое же ошарашенное выражение, как у нее самой. Однако лица Айсоки, Саомира и Клии оставались непроницаемо-спокойными. Почему-то ректору показалось, что ее разыгрывают. Вот сейчас Клия рассмеется и признается, что она незаметно авторизовала мальчика. Или… нет, Саомир, скорее, глотку себе перережет, чем выкинет такого рода шутку.
– Кто ты такой, Май? – спросила она, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал. – Откуда ты взялся? Почему способен… на такое?
– Май, не надо! – в голосе Айсоки проскользнули угрожающие нотки.
– Надо. Как я сказал, игры кончились. Мое дальнейшее активное вмешательство невозможно без их сотрудничества. Сиори, Грампа, Исука, я обращаюсь к вам. На самом деле меня зовут не Май Куданно. Это псевдоним, который я использую как художник и в Ракуэне. Прошу прощения, что ввел всех в заблуждение. Мое настоящее имя – Палек. Палек Мураций. Возможно, вы уже слышали его в прежней жизни. Мне вовсе не пятнадцать лет. Мне тридцать три года объективного времени, и я ведущий инженер в Комитете по капитальному строительству Народной республики Сураграш.
– Мураций… – Грампа обхватила голову руками и сморщилась, словно от внезапной головной боли. – Мураций. Я помню эту фамилию. Но я ведь никогда ее не слышала. Откуда я ее помню, малыш?
– К Бокува все вопросы, – Май ткнул пальцем в Айсоку. – Она расскажет, что на самом деле представляет ваш мир, почему они трое не люди и кто такие нэмусины. А заодно – кто такие Демиурги. Сейчас же прошу меня простить за невежливость, но я вынужден вас оставить. У меня и в самом деле нет времени – срочные дела на Текире, которые нельзя отложить. Я вырублюсь на несколько часов. Не забудьте сообщить страже у ворот, что у нас с Мирой теперь неограниченный пропуск наружу. Да, и сделайте ей имитатор ключ-перстня, чтобы она могла типа авторизовать меня в любой момент времени. Она все еще нужна мне как прикрытие.
Он подошел к диванчику и стремительно улегся на него, сложив руки на животе и закрыв глаза. Тут же его лицо расслабилось, и он ровно задышал. Все. Как Сиори уже знала по опыту, теперь его бесполезно будить. Пока не проснется сам, не отреагирует ни на что.
Она посмотрела на Айсоку.
– Айя, ты ничего не хочешь нам рассказать? – поинтересовалась она. – Насчет мира, который совсем не такой, каким кажется? Или насчет того, какие у тебя на самом деле отношения с молодым господином Маем Куданно? Или его лучше называть Палеком Мурацием? И что означает «почему они не люди»?
– Пороли его в детстве мало, – проворчала Айсока. – Даже не верится, что у нас с ним один отец, пусть и опосредованно. Ну что же, ничего не поделаешь. Я предполагала, что рано или поздно такое случится, и сейчас не самое худшее время. Хотя я бы подошла к делу куда деликатнее. Видите ли, девочки, дело в том, что мы с Саомиром и Клией и в самом деле не люди.
И глаза девочки-подростка с сапфировой брошью, внезапно возникшей вместо невысокой пожилой женщины, вспыхнули яркими разноцветными огнями.
18.02.867, вододень. Катония, Масария
– Госпожа Хина, а зачем люди живут?
Хина Мацури, воспитательница детского дома «Икудзиин» №7, вздрогнула. Она оторвалась от пелефона, с которого одним глазом читала книжку, другим приглядывая за игровой площадкой, и внимательно посмотрела на стоящую перед ней девочку. Как она умудряется подкрадываться так незаметно?
Стоял солнечный день – из тех, что еще не вполне весенние, но уже и не зимние. С утра моросил промозглый дождик, температура держалась в районе плюс десяти, ветер нес с Масарийской бухты холодную сырость, так что играющих на площадке детей пришлось одеть в теплые пальто и шапки. Впрочем, все к лучшему: автобус почему-то задерживался, и заранее выведенные на улицу второклассники, радуясь отмене скучных уроков, затеяли веселые догонялки вокруг качелей и каруселей, с веселыми визгами рассыпаясь от со злобным рычанием гоняющейся за ними Ринако.
Рэнна Дзидзисий стояла перед Хиной в потрепанном желтом пальтишке и внимательно смотрела своими бездонными черными глазами. Разумеется, в охапке она держала неизменную собаку – или кто она там? Шестилапую игрушку в детский дом привезли среди прочих год назад. Никто не знал, что она должна изображать. На этикетке значилось «Зверь сказочный шестиногий». Куцая красноватая плюшевая «шерсть», лапы, больше смахивающие на длинные сосиски, пуговица носа и странные, нелепые глаза, на которых неведомый фантазер-художник нарисовал по два щелевидных зрачка. Рэнна вцепилась в него сразу, как только увидела. Она ухватила зверя в охапку и так глянула на других семилеток, увлеченно набросившихся на новые подарки, что один из мальчиков, протянувших к «сказочному зверю» руку, даже заревел от испуга. С тех пор девочка не расставалась с уродливой игрушкой ни днем, ни ночью, даже спала с ней в обнимку.
– Зачем живут люди? – повторила Рэнна, внимательно разглядывая воспитательницу, словно видела ее впервые в жизни.
Девочку не трогали и боялись. Даже записные забияки из старших групп опасались задирать ее, хотя она разу не дала повода заподозрить себя в драчливости. Обычная маленькая девочка, худенькая, хрупкая и молчаливая – возможно, слишком замкнутая и угрюмая несмотря на все усилия психолога, но в пределах нормы, без нарушений в психике. Но Хина не раз ловила себя на том, что от взгляда Рэнны ей становится не по себе – словно что-то чужое и совсем не детское смотрит на мир ее глазами.
Следовало что-то ответить.
– У разных людей разные цели, Рэнночка, – ответила она, улыбнувшись. – Кто-то живет ради семьи и детей. Кому-то нравится работать, и он хочет сделать что-то необычное. Кто-то хочет стать великим человеком и прославиться. Все – разные. Понимаешь?
– А зачем живешь ты, госпожа Хина? – девочка наклонила голову к другому плечу, почему-то напомнив воспитательнице синичку. – У тебя ведь нет детей. Ты мечтаешь прославиться?
– Ну что ты! – на сей раз улыбка воспитательницы вышла куда более вымученной. – Куда уж мне слава! И потом, у меня очень много детей. Вы все – мои дети. Я хочу, чтобы вы все выросли большими, сильными, умными и красивыми. Ты ведь хочешь вырасти большой и красивой?
– Нет, госпожа Хина, – серьезно ответила девочка, покрепче прижимая к себе шестилапа. – Не хочу. Лучше маленькой, на маленьких внимания никто не обращает. И все-таки – ты живешь только ради того, чтобы детей воспитывать? А если тебе надоест?
– Мне не надоест, Рэнночка, – Хина подумала, не стоит ли погладить девочку по голове, но почему-то не рискнула. – Мне никогда не надоест. А разве ты меня не любишь? Хочешь, чтобы я ушла?
– Ты хорошая, госпожа Хина. Ты любишь детей, и ты на своем месте, что редкость. Но все когда-то уходят. Все умирают, даже бессмертные. А чем бы ты хотела заняться, когда умрешь?
– Когда человек умирает, он умирает насовсем, – от странно взрослых оборотов в речи девочки воспитательница почувствовала, что по спине медленно ползут мурашки. И почему она вдруг заговорила о смерти? – После смерти нет ничего. Совсем ничего. Мертвые ничем не занимаются.
– Многие верят иначе. А что, если после смерти что-то есть? Другая жизнь? Чем бы ты стала заниматься, если бы уже умерла, но осталась жива? Если бы тебе стало не нужно зарабатывать деньги на жизнь?
– Я не знаю, Рэнночка, – растерянно ответила воспитательница, чувствуя, что мурашки становятся все крупнее и противнее. – Я никогда не задумывалась. А почему ты спрашиваешь?
Девочка помолчала.
– Госпожа Хина, почему ты боишься меня? – сказала она. – Я ведь не сделала ничего плохого. Я просто спросила.
– Почему боюсь? – ненатурально веселым голосом переспросила воспитательница. – Конечно, я тебя не боюсь. Ты ведь хорошая девочка, правда?
– Вряд ли, – Рэнна печально и кривовато улыбнулась: удивительно взрослая гримаска на лице восьмилетнего ребенка. – Но меня не надо бояться. Пожалуйста, госпожа Хина, не надо. Честное слово!
– Конечно, я не боюсь! – все тем же тоном повторила воспитательница, понимая, что лжет. – Ты хорошая девочка, и я тебя люблю.
– Автобус идет, – безо всякого перехода сообщила малышка. Она повернулась и медленно пошла по дорожке. Автобус? Действительно, из-за деревьев на углу квартала вывернула и поплыла к приюту туша желтого автобуса с голубой эмблемой Масарийского центра защиты детства. Хина быстро спрятала пелефон и вскочила со скамейки.
– Рика! – крикнула она, замахав рукой. – Приехал!
– Так, народ! – младшая воспитательница захлопала в ладоши. – Все, все, хватит бегать, строимся в колонну по двое. Сейчас будем садиться в автобус! Цуха, перестань дергать Марику за косу! А если я тебя за ухо дерну? Или за нос? А ну-ка, ну-ка, быстренько, живенько!
После посадки, как всегда, не обошедшейся без маленьких приключений (кто-то споткнулся на ступеньке и ушиб коленку, кто-то поссорился из-за места у окна, а кто-то возжелал вшестером забраться на сдвоенное сиденье и, конечно же, не поместился), автобус выехал со двора и покатил по улице. Ехали до ЦЗД обычно минут двадцать пять – тридцать, но из-за пробок дорога могла растянуться и на полчаса, а при особом невезении и на час. Возбужденные дети громко галдели и перебегали через проход от окна к окну, но в остальном вели себя довольно спокойно. Хина снова углубилась в книжку, но сосредоточиться на приключениях бравого принца в стране магии и драконов так и не смогла. Ее взгляд невольно возвращался к забившейся в дальний угол Рэнне. Та, обнимая свою игрушку, молча смотрела в окно, и место рядом с ней пустовало. Откуда у восьмилетнего ребенка такие странные мысли? Почему она вдруг задумывается о смерти? Нужно обязательно поговорить со знакомым психологом в ЦЗД, пока детей пропускают через сканер. Может, он что-нибудь подскажет.
Вдруг она вспомнила, как прошлым летом Рэнна самовольно ушла из детдома. Стояли летние каникулы, и пропажа обнаружилась только во время обеда. Когда выяснилось, что девочки нигде нет, Хина и директор детдома совместно впали в тихую панику и глотали успокаивающее. Пока ехала спешно вызванная полиция, Хина выбежала на улицу и принялась расспрашивать прохожих. Довольно быстро древняя бабка, коротающая время на скамеечке возле своего маленького домишки, подсказала, что девочка, которую она запомнила по игрушке, час назад ушла по улице в сторону городской окраины. Воспитательница бросилась в указанном направлении. Продавщица у овощного лотка, дворник, на своем могучем пылесосе объезжающий газоны и тротуары, женщина, которую телесный художник раскрашивал на небольшой террасе у входа в свою студию, и прочие доброхоты указывали ей направление. И через двадцать минут Хина оказалась у небольшой тихой улицы, уходящей круто вверх.
Там она остановилась и заколебалась. С одной стороны, служащий автостоянки однозначно указал, что девочка ушла в том направлении. С другой – у Хины появилось отчетливое впечатление, что она заранее знает, где закончится путешествие. Заброшенная мароновая роща вокруг старого отеля на краю широкой скалы, с одной стороны обрывавшейся к Масарийской бухте, а с другой – к океану, пользовалась дурной славой. Никто не мог сказать про нее ничего конкретного, но в окрестностях она считалась нехорошим местом. Живущие по соседству старались не приближаться к ней без острой необходимости. В отеле, говорили, жили какие-то люди, туда проезжали автомобили, разносчики из магазинов возили туда покупки, сделанные то ли владельцами, то ли гостями дома, и вообще ничего загадочного в нем не наблюдалось, но все равно безымянная настороженность гуляла по округе.
Пересилив себя, Хина споро, насколько позволяла крутизна, пошла в сторону рощи. Днем и без того тихая улочка казалась вымершей. В редких магазинчиках по ее сторонам сквозь витрины не виднелось ни души, даже продавцы отсутствовали. Добравшись до смотровой площадки возле рощи, откуда открывался великолепный вид на бухту и мост через ее устье, она снова заколебалась. Можно, конечно, позвонить в детдом, проинформировать наверняка уже появившуюся полицию о результатах своих поисков и дождаться появления наряда. Опять же, вторгаться в чужие частные владения, о которых предупреждала табличка у въезда в рощу, в компании с полицией куда как спокойнее. С другой стороны, мало ли что может случиться с одиноким семилетним ребенком, впервые оказавшимся в одиночку в городе? А вдруг она со скалы сорвется? Или бродячая собака на нее нападет?
Она достала пелефон и вызвала директора. Та выслушала новости со смешанным чувством недовольства и облегчения и тут же пересказала их кому-то невидимому, вероятно, полицейскому, передав в ответ указание ждать патрульную машину и в рощу не входить. Казалось, бы, сделано все, что можно. Однако что-то внутри настойчиво толкало Хину дальше. Формально – да, формально ответственность она переложила на других. А на деле?
Решившись, она убрала пелефон и с внутренним содроганием вступила под тень шелестящих под летним ветерком деревьев. На голову ей, однако, никто не прыгнул и кусаться не начал. Только на плечо спланировал большой пятипалый лист, словно дерево ободряюще похлопало ее ладонью. Пройдя саженей сто по старой дороге, асфальт на которой во многих местах потрескался и раскрошился под напором пробивающейся сквозь него травы, воспитательница оказалась перед воротами. Хлипкая на вид дощатая ограда в полтора человеческих роста окружала небольшой, саженей в пять, дворик перед входом в длинное двухэтажное здание – гостиницу в классическом, полвека как вышедшем из употребления стиле. Калитка возле ворот стояла гостеприимно распахнутой настежь, и сквозь нее во дворе виднелась облезлая и кое-где раскрошившаяся гипсовая статуя – большая птица с раскинутыми над простенькой дощатой скамеечкой крыльями. На покрывавшем дворик слое мелкого песка виднелись следы автомобильных протекторов, но в остальном здание казалось нежилым. Правда, штукатурка на нем казалась свежей, стекла блестели почти что свежевымытой чистотой, а на крыше белел краешек спутниковой тарелки. Но в остальном место наводило уныние своей безлюдностью и заброшенностью. Интересно, кто здесь может обитать?
Оглядевшись в поисках чего-то, похожего на звонок, и не обнаружив его, Хина понялась на низкое крылечко и постучала в дверь – сначала нерешительно, а потом громко и с силой. Тихо. Никого нет дома. На мгновение воспитательнице показалось, что кто-то пристально смотрит ей в спину, и она даже резко обернулась. Нет, показалось. Но где же Рэнна? Неужели она сошла с дороги и заблудилась в роще? Хина огляделась еще раз. Ага! Оказывается, во дворе имелось еще две калитки. Одна из них, плотно прикрытая, вероятно, уводила дальше в рощу, а вот вторая стояла приглашающе распахнутая настежь.
А на песке возле нее – отпечатки маленьких ног.
Хина выглянула за дверь. Утоптанная тропинка скрывалась из виду, петляя меж старых раскидистых маронов. Воспитательница пошла по ней, чувствуя, что нервничает все сильнее. Возможно, следует вернуться назад и дождаться полиции? Ну, еще полсотни шагов – и если девочка не обнаружится, надо уходить. В конце концов, крайне невежливо без приглашения шастать по чужой земле. Да и противозаконно, наверное.
Деревья расступились неожиданно, словно кто-то раздернул занавес. Тропинка чуть спускалась к большой скале, выступающей над крутым обрывом словно нос корабля. Слева от скалы открывался вид на бухту, а справа – на океан, блистающий мириадами солнечных бликов. Девочка сидела на скале, прислонившись спиной к большому обломку песчаника, вероятно, специально обтесанного для удобства. Шестилапая кукла лежала на земле, а Рэнна, обхватив коленки руками, задумчиво смотрела на мерцающую перед ней искру.
Искру?
Хина могла бы поклясться, что увидела фею. Самую настоящую фею – маленькую нагую женщину со стрекозиными крыльями, мерцающими за ее спиной подобно радуге, слегка светящуюся даже в ярком свете полуденного солнца. Фея сидела в воздухе, как на невидимой скамеечке, и слегка болтала ногами. Хина видела ее только пару секунд, не больше, а потом мистическое видение мигнуло и растаяло в воздухе. Рэнна же повернула голову и внимательно посмотрела на остолбеневшую воспитательницу.
– Здесь красиво, да, госпожа Хина? – спросила она.
– Рэнночка, ну куда же ты убежала? – Хина подошла к ней и опустилась на колени, с трудом подавляя желание схватить маленькую негодницу за плечи и как следует потрясти. – Нельзя уходить из дома одной.
– Я дома, госпожа Хина, – девочка потянулась к кукле и снова крепко прижала ее к себе, словно боясь, что игрушку отберут. – Мне здесь хорошо. Нижайше извиняюсь, что заставила волноваться. Я хотела вернуться вовремя, но задумалась.
– И о чем же? – поинтересовалась Хина.
– О море. О солнце. О мире.
– Э-э… – воспитательница не нашлась, что ответить. – Рэнна, знаешь, очень невежливо без спросу заходить к чужим. Здесь чужое место, оно принадлежит другим людям. Сюда нельзя.
– Госпожа Цукка не возражает. Ей одиноко здесь одной. Хорошие люди могут приходить сюда, если захотят. А плохих отсюда выгонят. Госпожа Хина, сюда можно привести целую группу, госпожа Цукка будет только рада.
– Госпожа Цукка – владелица дома? – переспросила Хина. – Но откуда ты ее знаешь?
– Мы познакомились на улице. Иногда она ходит домой с работы мимо нас. Госпожа Хина, нам пора возвращаться. Нас потеряли.
Запиликал пелефон. Код вызывающего в записной книжке отсутствовал, и оказалось, что звонят из полиции. Патрульная машина уже стола возле смотровой площадки рядом с рощей, и офицер-полицейский с неприкрытым облегчением воспринял новость о том, что девочка нашлась. Он оказался настолько любезен, что даже довез Хину и Рэнну до детского дома. Директор попыталась было устроить беглянке суровый нагоняй, но наткнулась на не по-детски внимательный взгляд ее черных глаз и стушевалась. Кончилось дело тем, что Рэнна торжественно пообещала больше не сбегать без спросу.
Со временем событие стерлось из памяти. А теперь вот снова всплыло. Почему? Может, потому, что девочка опять начала спрашивать о странных вещах?
Девочка, задающая загадочные вопросы. Да она и сама сплошной вопрос. Несколько генетических экспертиз так не смогли выявить ее родителей или хотя бы родственников – несмотря на то, что полная база генокодов жителей Катонии составлена десятилетия назад. Не могла же она свалиться на крыльцо полицейского участка прямо с неба?
Водитель басовито засигналил, и Хина встрепенулась. За воспоминаниями она не заметила, как автобус добрался до места.
Пятнадцатиэтажная башня Центра защиты детства располагалась на неширокой улице в деловом квартале. По улицам спешили клерки в строгих черных и серых костюмах с жилетами, поддетыми под пиджаки, а кое-кто – и в теплых наушниках. Когда Хина и Ринако совместными усилиями выгнали из автобуса и построили визжащую, жалующуюся, ноющую, хихикающую и дующуюся стайку детей, мимо на сукато пронеслись юноша и девушка не старше двадцати лет на вид. Летательные доски у обоих выглядели дорогими: бритвенно-тонкие, вероятно, титановые или композитные, с искрящимся звездчатым покрытием, с автоматическим замками на ножных упорах и с помигивающими световыми сигналами. Захваты для манипуляторов на них тоже выглядели необычными: высокие, на каких-то странных подвижных креплениях, выдающихся далеко в стороны и замысловато вращающихся. Несмотря на промозглую сырость на молодых людях были только длинные, ниже колен, шорты с нацепленными прямо поверх штанин наколенниками да широкие плащи, раздуваемые за спиной встречным ветром. Ни рубашек, ни курток, ни даже защитных налокотников. Хина проводила их неодобрительным взглядом. Форс морозу не боится, да, вот только микробам он без разницы. Ох, и подхватят же они воспаление легких! Вон, кожа вся синяя и в пупырышках. Неужто девице нравится перед кавалером ощипанной курицей выставляться?
Дети при виде летунов восторженно завопили.
– А я, когда вырасту, тоже стану девиантом! – громко заявил Тавасик. – Сильным-сильным! И куплю себе самый лучший сукато в мире, и стану летать везде, до самого неба!
– Сначала шапку надень, горюшко мое! – одернула его Ринако. – Уши простудишь, придется иголкой в попу уколы ставить. – Означенная шапка тут же сама собой выдернулась из кармана пальтишка мальчика и наделась ему на голову. В отличие от неразвитой Хины молодая воспитательница своей второй категории не стеснялась и эффекторы использовала без колебаний даже на публике. – Госпожа Хина, идем?
– Сейчас, вон те выйдут, – Хина показала взглядом на просачивающуюся через раздвижные двери встречную толпу детей. Судя по одинаковой красивой форме – из какой-то престижной частной школы. Судя по наглости водителя, в нарушение всех правил подогнавшего автобус прямо к ступеням главного входа – тоже. – Вообще зря мы сегодня поехали. Я слышала, что в Центре неделю сканеры меняли и настраивали, так что весь график сбился. Застрянем в очереди на пару часов. Надо бы перенести на пару дней, ничего страшного бы не случилось.
– Ну, сейчас уже поздно, – философски пожала плечами молодая воспитательница. – Приехали и приехали. И потом, мы уже от графика на два дня отклоняемся. Проснется у кого-то эффектор внезапно – веселья не оберемся. Ничего, в холле посидим, на зверюшек посмотрим. Не зоопарк, но все развлечение.
В холле царил бедлам. Там уже ожидали своей очереди по крайней мере три других группы в совокупности человек на семьдесят или восемьдесят. К счастью, обширное пространство, специально рассчитанное на большие праздники, могло вместить в себя и не такое количество детей, а потому места хватало.
– Э-э, прощу прощения! – обратилась Хина к высокому мужчине с золотой татуировкой на левой щеке. – Мы из детского дома номер семь, у нас на полдесятого назначено обследование.
– Рад приветствовать вас в Катонийском центре защиты детей, госпожа Хина Мацури и сопровождающие, – обаятельно улыбнулся чоки. – Персонал Центра приносит свои извинения за то, что вам придется немного задержаться. Из-за возникших технических проблем ваша очередь смещена на полчаса. Пожалуйста, располагай свою группу там, где тебе удобно. Я отослал уведомление о вашем прибытии. Как только освободится лаборатория, вас вызовут.
– Спасибо, – вздохнула воспитательница. – Рика, вон там, кажется, пристроиться можно.
Разумеется, избавившись от верхней одежды в раздевалке, вся группа целиком немедленно прилипла к обзорным стеклам вокруг зверинца. Хина еще помнила время, когда здесь стояла всего лишь закрытая листами прозрачного пластика вольера с одиноким сонным медвежонком. Но сейчас на скале сидела пара кольцехвостых обезьян, рассматривающая маленьких зрителей с не меньшим интересом, чем те их, лежал на песчаной площадке меланхоличный тапир, кругами бегали два длинноносых полосатых арикуя, под лучами лампы нежились черепахи, а на второй скале сидел, спесиво полуприкрыв глаза веками и раздувая шейный мешок, небольшой, с руку, варан. Дети возбужденно делились друг с другом впечатлениями, тыкали пальцами, толкались и ссорились за лучшие места. Рэнна же, как с очередным уколом тревоги заметила Хина, стояла чуть поодаль группы, вдали от стекла, и равнодушно смотрела прямо перед собой. И все-таки, похоже, что-то с ней не так. Не забыть проконсультироваться с психологом…
Наскучив зверинцем, дети немедленно полезли на игровые площадки, смешавшись с толпой. Уследить за своими детьми среди чужих оказалось куда сложнее, чем на территории детского дома. Несколько раз Хина и Ринако бегали по холлу кругами, выискивая отбившихся сорванцов и сталкиваясь с замученными воспитателями из других учреждений, занимавшихся тем же самым. Но все плохое когда-то кончается. Наконец, давешний чоки, лучась доброжелательной улыбкой, сообщил, что группу следует поднять в третью смотровую на восьмом этаже. С трудом собрав детей, слегка ошалевших от смены обычной обстановки и обилия людей, а потому малоуправляемых, они с Ринако повели их к стеклянным лифтам, ходившим по направляющим вдоль балконов, тянущихся на много этажей вверх. В каждый лифт вмещалось не более десяти человек, а потому Ринако с половиной группы уехала первой. Второй лифт подошел десять секунд спустя. Загнав оставшихся детей внутрь, Хина нажала кнопку нужного этажа и облегченно вздохнула. Наконец-то. Теперь станет легче.
Лифт неторопливо пошел вверх. Дети, разумеется, опять сгрудились возле обзорного стекла. Задние нетерпеливо подпрыгивали, чтобы через головы передних рассмотреть холл сверху. Рэнна, прижавшись лопатками к дверям лифта, все так же равнодушно смотрела в никуда, обнимая своего ненаглядного шестинога.
– Эй, молодежь! – строго сказала Хина. – Ну-ка, успокаиваемся живенько. Сейчас мы все выйдем из лифта, чинно сядем в кресла и дружно подождем, пока дяди и тети-ученые посмотрят на нас через волшебные стекла.
Хоть бы и сегодняшний осмотр не выявил ни одного пробуждающего девианта, мысленно добавила она. Иначе опять столько мороки…
– Тихо! – внезапно громко сказала Рэнна. – Тихо всем!
Она шагнула вперед, и мгновенно стихшие дети опасливо раздвинулись перед ней, открывая дорогу к обзорному стеклу.
– Госпожа Хина, смотри! – девочка указала вниз. – Быстро!
Воспитательница взглянула в направлении, куда указывал тонкий детский пальчик – и обомлела.
Огромную статую крылатой женщины, распростершей свои руки над холлом, Хина никогда не любила. Она не понимала, что должна символизировать весьма аляповатая поделка в восемь или девять саженей высоты и какое она вообще имеет отношение к детям и их защите. Скульптор использовал массу металлических прутьев, дутого пластика, блесток и разноцветных красок для создания вещи, на которую Хина смотреть не могла без содрогания. У подножия закрепленного на внешней стеклянной стене монстра красовалась дарственная табличка, но имя на ней воспитательнице ничего не говорила. Какой-то Гадзин Куромака. Женщиной статуя являлась, впрочем, весьма условной, и если бы не пышная «грудь», то с тем же успехом могла бы сойти и за мужчину. Да и на человека статуя вышла похожей весьма слабо – две руки, две ноги и бесформенный ком на месте головы. Кто-то из знакомых однажды заметил, что некоторых абстракционистов следовало бы запирать в изолированной комнате и никогда из нее не выпускать, чтобы не коверкали психику окружающим. Искусством Хина интересовалась мало, но в отношении автора «скульптуры» соглашалась безоговорочно.
И сейчас ее неприязнь, до того довольно беспредметная, внезапно приобрела вполне осязаемое основание.
На длинной горизонтально вытянутой конечности статуи виднелась одинокая детская фигурка. Как она умудрилась туда забраться, Хина так и не поняла. Вероятно, ребенок сбежал от воспитателей и по уступам балахонистой «одежды», которыми статуя изобиловала, забрался на высоту четырехэтажного дома. Наверняка снизу не было видно, как он, широко расставив руки для равновесия, медленно идет к сложенной ковшиком «ладони».
