Евгений Валерьевич Лотош
Корректор. Книга пятая. Горизонты нашей мечты
– Ты хочешь в одиночку лазить по склонам? – нахмурился гулан. – Не стоит. Слишком опасно. Я с тобой.
– Спасибо за заботу, но не стоит. Мне в одиночку даже безопаснее.
– Но…
– Не стоит, – повторил Палек. – Пиреш, я тебя давно спросить хотел – почему ты все еще тут? На стройке, я имею в виду, а не дома, в Маньяхе? Или еще где в Граше?
– А? – удивился инженер. – Ты мне деньги платишь, я здесь работаю. Что-то не так?
– Я тебе уже давно ровно столько плачу, чтобы ты с голоду не помер. Я очень, конечно, извиняюсь за финансовые неурядицы, но не факт, что дела поправятся в ближайшее время. У нашего правительства туго с деньгами, а мест, куда их можно потратить, с избытком. Многие на твоем месте давно бы нас послали подальше и уехали. Почему ты остался?
– Почему? – задумчиво переспросил гулан, стягивая рукавицы. – Не знаю. Наверное, потому, что тоже хочу увидеть твое шоссе достроенным.
– А зачем тебе? Твой дом в нескольких тысячах верст отсюда. Даже если ты закончишь мост, все равно уедешь и вряд ли когда вернешься. Есть шоссе, нет шоссе – тебе все равно.
– Ты хочешь, чтобы я уехал?
– Так скажем: я пойму, если ты захочешь уехать. Пойму и не обижусь. Тебе я выплачу все долги полностью и еще и премию добавлю в размере двух месячных жалований. Только предупреди меня за неделю, чтобы я попытался кого-нибудь найти на твое место. Договорились?
– Нет. Я не собираюсь уезжать, – Пиреш выключил фонарь и запрокинул голову, уставившись на звезды. – Терпеть не могу бросать дела незавершенными. Я все-таки профессиональный строитель, знаешь ли. Если твою стройку прикроют официально, я уеду, но не раньше.
Палек негромко рассмеялся и хлопнул его по плечу.
– Спасибо, – сказал он. – Я ценю такое отношение. Только ты неправильно говоришь. Это не моя стройка, а наша стройка. Скорее даже, твоя. Видишь ли, у меня появились дополнительные дела, которые потребуют моих частых отлучек, так что я намерен передать все вожжи тебе. Твоя квалификация на должном уровне, и ты здесь достаточно долго, чтобы и к тебе привыкли, и ты привык к местной специфике. Потянешь самостоятельную работу?
Пиреш покусал нижнюю губу.
– Не знаю, – наконец признался он. – Не уверен. Как-то неожиданно все. Я еще никогда не руководил проектом. Тем более – в таких условиях.
– Все когда-то случается впервые. Да и я тебя не брошу и советом всегда помогу. Жалование, кстати, ты станешь получать полностью и без задержек, и я его увеличиваю на тридцать процентов – за вредность. И такая строчка в резюме тебе очень пригодится, если решишь домой вернуться. Ну все, иди отдыхай. А я на ту сторону. Если увижу, что с лебедок гайки и рычаги поскручивали, точно кого-нибудь прокляну паршой и почесухой.
И Палек, как он умел, беззвучно канул в ночную тьму и бесследно в ней растаял. Пиреш посмотрел ему вслед и в сомнении покачал головой. Управлять всей стройкой? Завтра здесь опять вовсю закипит работа, затарахтят электрогенераторы, сотни человек засуетятся вокруг пилонов, лебедок и бетономешалок, оживут мертвые пока что бульдозеры, загомонят голоса и заверещат свистки бригадиров. Управлять таким хозяйством очень непросто. Пиреш не питал иллюзий – с его куцым опытом, в основном сводившимся к наблюдениям со стороны, он точно не справится. Одна надежда, что катониец не свалит на него всю нагрузку одномоментно, и он сможет привыкать к ответственности постепенно.
Однако же что случилось такого, что момбацу сан Палек отдает ему свое любимое детище? Главный мост на новой трассе, которой после ее полного завершения предстоит стать одной из ключевых в стране – и передать стройку под начало молодого неопытного инженера, да еще и грашца? Невероятно. Но все-таки случилось.
Пиреш хмыкнул и пожал плечами. В конце концов, о скрытых мотивах можно гадать сколько угодно. Одна догадка другой стоит. А сейчас ему хочется спать. Он снова включил фонарь и, подсвечивая тропинку, направился в сторону скрытого за деревьями лагеря. Как любят говорить на Востоке, вечер – паникер, утро – утешитель. Если только за ночь катониец не передумает, завтра можно вытрясти из него все планы, касающиеся моста. А сейчас спать, спать, спать.
Вот смеху-то будет, если кто-то до рассвета угонит джип с деньгами!
12.07.1433, вододень. Цетрия, Академия Высокого Стиля
Яркая луна уже поднялась над верхушками деревьев в парке, окружающем Академию Высокого Стиля. Ни одной облачной струйки не виднелось на фоне сияющих звезд. Ветер улегся, словно замер в ожидании чего-то важного. Ночь обещала быть ясной и тихой.
Сиори с досадой отвернулась от окна. Внезапно идиллический пейзаж вызвал у нее раздражение. Она сидела на небольшом диванчике при потушенном свете и старалась ни о чем не думать. Ночь. Опять ночь. Опять впереди долгие часы полудремы, в которой ей мерещится невесть что. Неясные образы кружились перед глазами, словно ускользающие мысли, которые никак не ухватишь за хвост. Иногда они начинали проявляться у нее перед глазами даже тогда, когда она бодрствовала, и тогда она окончательно переставала отличать реальность от сновидений. Наверное, следовало бы перестать киснуть в одиночестве в своей квартире, но после того, что об окружающем мире рассказала Айсока, ректор чувствовала лишь гнетущую усталость. Она уже третий день не появлялась в своем кабинете в учебном корпусе и вообще почти не выходила из своей комнаты. Зачем? Если окружающее – всего лишь разновидность игры, волшебная движущаяся картина, нарисованная аляповатыми красками, какой смысл что-то делать? Дети? А что дети? Им не грозит никакая опасность. О них позаботятся – в отличие от нее.
От живого мертвеца.
Она стиснула зубы от очередного приступа тоски, от которой хотелось выть и раздирать себе лицо ногтями. Она одна. Совсем одна. Никого нет рядом. Никто не придет к ней и не спасет от окружающего кошмара. Ей остается лишь бороться с собой самостоятельно. Словно стеклянная стена отделила ее от окружающего мира, замкнув в крохотном мирке чудовищной депрессии и нежелания жить. Голоса Клии, Айсоки и Мая, навещавших ее по нескольку раз в день, доносились до нее глухо и невнятно, словно все из-за той же невидимой перегородки. Хотелось забраться под одеяло, свернуться клубочком, закрыть глаза и умереть навсегда. Чтобы никаких больше оживлений и ложных миров.
В дверь громко постучали, и тут же, не дожидаясь ответа, из прихожей в комнату ворвался Май.
– Впотьмах, – назидательно сказал он, – сидят, когда нечем за освещение платить. У тебя что, волшебные батарейки кончились? Так скажи Бо, она новых принесет. Сира, кончай нюнить и кукситься. Хорошие новости.
Под потолком замерцал и вспыхнул, разгораясь, шар лампы. Май подошел к диванчику и с размаху плюхнулся на него. Подумав, он упал навзничь, пристроил голову у опешившей Сиори на коленях и перебросил длинные ноги через подлокотник.
– Тоскуешь, Сира? – спросил он, прищуренно глядя снизу вверх.
– Я в порядке, Май, – ответила ректор, стараясь, чтобы ее голос звучал бодро. – Просто задумалась. Ты не мог бы… м-м, убрать голову?
– Мне так удобнее, – отказался Демиург. – Так вот лежишь, и кажется, словно у мамы пристроился. Не то чтобы я помнил свою мамашу-алкоголичку, но какие-то такие чувства возникают. Погладь меня по головке, мамочка, а я тебе улыбнусь? А?
Сиори захотелось сказать ему что-нибудь едкое, однако она сдержалась. Толку-то? Можно подумать, здесь, в Академии, он хоть раз прислушался к ее словам. Демиург, да. Божественное существо. Творит что захочет… Вместо того она сдвинулась в сторону, так что башка Мая съехала с ее колен, и встала, оправив форменную юбку.
– Ты чего-то от меня хотел, господин Май? – сухо спросила она.
– Ага, – кивнул Демиург. Он порывисто вскочил, опустил руки Сиори на плечи и заставил ее опуститься обратно. – Ну что, Сира, ты по-прежнему настаиваешь, что хочешь проснуться по-настоящему? Вспомнить прошлую жизнь? Даже если там не найдется ничего хорошего, что стоило бы помнить?
Сиори заледенела. Неужели?..
– Момбан сообщил, что подготовка твоей психоматрицы к сатори закончена. Мы можем начать прямо сейчас.
– Тогда начинайте! – резко сказала Сиори. – Я хочу вернуть себя настоящую.
– Ты и есть настоящая, Сира. Ты просто не все помнишь. Ложная личность – всего лишь небольшая надстройка над настоящей. Просто немного фальшивых воспоминаний, которые со временем растворятся и уйдут – а ты останешься. Ну, раз настаиваешь, начинаем. Однако я хочу сразу тебя предупредить: ты какое-то время не сможешь толком владеть собой, своим телом. Возможно, ты на время утратишь способность вызывать Атрибут, и тебе придется учиться владеть им заново.
– Зачем мне Атрибут? – колко спросила Сиори. – Если мир вокруг ненастоящий?
– Ну, мало ли, – Май пожал плечами. – Вдруг ты к нему так привыкла, что жизни без него не представляешь. Бо! – громко сказал он в пространство. – Поехали. На какую кнопку нажимать?
– Не все так просто, Лика, – сказала от двери неслышно появившаяся Айсока. Неслышно ступая, она подошла к Сиори и села с ней рядом. Ректор против своей воли напряглась. Не то чтобы она стала бояться своей заместительницы, но знать, что она не человек и что внутри нее, или где там, скрывается совершенно иное существо, оказалось куда тяжелее, чем она могла бы себе представить ранее. Тихая, пожилая, полная Айсока – и тонкая юная девочка с горящими разноцветными глазами. Одна в другой, как кукла с секретом.
– Видишь? – спросила Айсока Мая, вставая. – Эмоциональный контакт утрачен. Для мягкого сатори нужен кто-то, кому бы нэмусин полностью доверял. Или хотя бы не боялся его. Сира, тебя сильно напрягает мое присутствие? Если хочешь, я уйду.
– Не надо, Айя, – устало сказала Сиори. – Я тебя не боюсь. Просто побыстрее сделай, что нужно.
– Сира, – мягко сказала проректор по хозчасти, – мне бы очень не хотелось травмировать твою психику сверх необходимого. Я могу лишь догадываться, как ты сейчас ко мне относишься, но мое отношение к тебе ничуть не изменилось. Я не знаю, сохранишь ли ты ко мне дружеские отношение после сатори, но очень на то надеюсь. Лика, несколько минут назад мне пришла в голову новая идея. Я поговорила с Кансой. Она согласна взять на себя роль гида.
– А она справится? – поднял бровь Демиург. – Бо, мне Сира нужна в полном здравии как можно быстрее.
– Не хуже меня. Я ведь тоже не Момбан, знаешь ли, у меня нет специфичных навыков.
– А, ну тогда пусть действует, – согласился Май.
– Кто такая Канса? – напряженно осведомилась Сиори, чувствовавшая, как внутри все сильнее нарастает нетерпение. И вдруг она вспомнила. – Та новая горничная?
– Точно! – одобрительно улыбнулся Май. – Каси, ты где? – снова спросил он в воздух.
– Я здесь, Лика, – горничная, легко поцокивая каблуками туфель, вошла в комнату. – Вечер, госпожа Сиори.
Ректор кивнула, не отрывая от нее взгляда. Кто она такая? Появилась неизвестно откуда, ведет себя странно. Неужели она тоже… как ее? Неб?
– Лика, Бокува, могу я попросить вас выйти? – сказала горичная.
– Ты уверена, Каси? – озабоченно спросил Май. – Помощь не нужна?
– У меня прямой канал с Момбаном. Если я ошибусь в процедуре, он поправит. Пожалуйста, Лика!
– Как скажешь, – дернул плечом Демиург. – Бо, пойдем отсюда.
Он подмигнул Сиори и выскочил из комнаты. Айсока встревоженно посмотрела на Сиори, потом на Кансу, вздохнула, поклонилась и ушла за ним. Хлопнула внешняя дверь, и в домике установилась лунная тишина, нарушаемая лишь звуком дыхания стоявшей перед ректором девушки.
– Меня зовут Канса, – сказала горничная. – Канса Марацука. Я в вашем мире всего несколько дней и еще не успела освоиться здесь как следует. Прошу меня простить, госпожа Сиори, если я скажу или сделаю что-то не так.
– Кто ты такая, госпожа Канса? – безразлично поинтересовалась Сиори, чтобы как-то прервать неловкую затянувшуюся паузу.
– Я? – Канса улыбнулась. – Я не представляю собой ничего особенного. Но поскольку меня угораздило выйти замуж за Лику… За Мая Куданно, как он себя тут называет…
– Жена? – поразилась Сиори, чувствуя, что на мгновение отступили даже ее апатия и тоска. – Жена Мая? Но как?.. Ах, да. Он же старше, чем выглядит. Прости, что перебила, госпожа Канса, я от неожиданности.
– Он именно такой, как выглядит, госпожа Сиори. На Текире у него, конечно, другая внешность, но по умственному возрасту ему не дашь больше, чем твоим воспитанникам. Он озорной, насмешливый, безалаберный, беспардонный, внезапно вспыхивающий и постоянно забывающий, что у окружающих тоже есть свои чувства. Но он добрый. Добрый, заботливый и всегда готовый прийти на помощь, даже если его не просят. Именно поэтому я его люблю. Он хороший человек, госпожа Сиори, и когда вы познакомитесь поближе, тебе он тоже понравится. Прошу, не сердись на него сейчас.
– Хороший человек… – ректор покатала слова на языке, словно пробуя на вкус. – Возможно. Только не человек. Демиург, хотя я так толком и не поняла, что это такое. Если ты его жена, госпожа Канса, значит, ты тоже Демиург?
– Да. Хотя и стараюсь о том вспоминать пореже. Честно говоря, я стала Демиургом лишь для того, чтобы от Лики отвязаться. Меня вполне устраивала моя человеческая жизнь. Но сейчас речь не обо мне. Госпожа Сиори, ты точно хочешь проснуться?
– Я же уже сказала…
– Я поняла. Прошу, не сердись. Однако, просыпаясь, ты неизбежно испытаешь тяжесть утраты. Ты больше никогда не сможешь вернуться на Текиру и встретиться со своими друзьями и родными. Ты умерла для них – а они недоступны для тебя, пока не умрут и не проснутся заново. Ты уверена?
– Я уверена, госпожа Канса. Что я должна сделать?
– Прошу, ляг на спину.
Сиори вытянулась на диване и полуприкрыла глаза. Сердце часто забухало в груди, словно кузнечный молот.
– Не бойся, госпожа Сиори, – Канса сбросила туфли, опустилась на пол на пятки рядом с диванчиком и взяла ректора за руку. Сиори невольно крепко стиснула ее пальцы. – Мне помогает Момбан. Он – специализированный искин седьмого класса, занимающийся исключительно нэмусинами. У него очень богатый опыт пробуждений, и, я уверена, тебе ничего не угрожает. Сейчас ты на время отключишься от Академии, а когда процедура завершится, подключишься обратно. Ничего не бойся. Ты готова?
Сиори глубоко набрала воздуха в грудь, выдохнула и коротко сказала:
– Да.
– …мама, мама! Смотри, что я нашла на улице!..
– …Сира! Прости, что задерживаюсь на работе…
– …госпожа Сиори, твой класс сегодня что-то очень уж расшумелся…
– …и сегодня, господа и дамы, я рад объявить начало нового учебного года!..
– …мама, я не пойду сегодня в школу! У меня животик болит!..
– …Сира, есть идея. Хочешь, в небодень сходим в парк? Возьмем Тирасу – и с самого утра, а? Новое колесо обозрения, в новостях сказали, уже работает…
– …сегодня, как ожидается, Ассамблея примет поправки к закону о профсоюзах…
– …Сира, негодница! Почему ты от меня дневник опять спрятала? Ну-ка, давай его сюда. Если у тебя опять ноль по истории!..
– …извини, у меня не очень много опыта в таких вещах, я даже не знаю, как… ну… в общем, Сира, ты выйдешь за меня замуж? Мы все-таки уже год встречаемся, и я подумал, что пристрелочный контракт…
– …наш специальный корреспондент в Каменном Острове передает, что Верховный Князь Тайлаш Полевка выступил перед журналистами со специальным заявлением по ситуации вокруг Горагии…
– …да, милый, я сегодня после школы зайду куплю бутылку вина. И хорошего вина, дорогого, даже не возражай. Да, я знаю, что у нас с деньгами не очень хорошо. Я сама семейный бюджет веду, если ты не забыл. Ничего, не разоримся. Не каждый день все-таки пятнадцатилетний юбилей совместной жизни…
– …госпожа Сиори, я не успел сделать домашнее задание, у меня собака заболела…
– …Сира, разбойница ты озорная! Сколько раз тебе говорить – не лазь по деревьям! Упадешь и сломаешь себе что-нибудь…
Осколки образов. Обрывки фраз. Мгновенные вспышки эмоций.
…пластиковый пакет в руке, ручка растянулась от тяжести продуктов и режет пальцы. Торчащее из пакета горлышко винной бутылки неудобно упирается в бедро при каждом шаге. Надо бы перехватить. До дома совсем немного, осталось только перейти дорогу и подняться по короткой каменной лестнице под густыми древесными ветвями. Вечерние улицы в их районе немноголюдны и тихи, и машин почти нет. Яркие летние звезды сияют на небе. Ни одной облачной струйки не видно на фоне сияющих звезд. Ветер улегся, словно замер в ожидании чего-то важного. Ночь обещает быть прозрачной и тихой. Над горизонтом горит край восходящего Звездного Пруда, обещая великолепную ясную ночь. На той стороне дороги под рукой медленно бредущей восьмилетней девочки звонко стучит о тротуар, подпрыгивая, детский красно-белый мячик. В десятке шагов впереди – молодая женщина, увлеченно разговаривающая по пелефону. Она оглядывается назад.
– Мира! – зовет она. – Ты опять еле шевелишься. Иди сюда!
– Да, мама! – недовольный детский голосок. – Иду…
Мячик выскальзывает из-под ладони девочки и медленно, словно в замедленном кино, прыгает по проезжей части, едва не попадая под проехавший автомобиль.
– Мой мячик!
Девочка бросается за мячом.
Тяжелый грузовик проезжает перекресток, ускоряясь, торопясь проскочить под вот-вот загорящийся красный свет. Ледяной ужас сковывает сердце: подхватившая мяч девочка стоит к грузовику спиной.
– Мира! – женский крик, переходящий в отчаянный визг. Девочка недоуменно озирается, хлопая глазами. Звон разбившегося о тротуар бутылочного стекла – уже далеко за спиной – успеть добежать, успеть! Грузовик громко сигналит, девочка медленно поворачивается на звук – и замирает, словно кролик, под слепящими лучами фар. Флюоресцирующая краска на мяче в ее руках горит ярким бело-красным пламенем. Успеть! Проклятый каблук подламывается, но рука успевает оттолкнуться от асфальта, и ноги выносят, удерживая тело, и времени остается только на то, чтобы успеть вытолкнуть ребенка обратно на тротуар…
…и времени не остается уже ни на что. Налетающий грузовик громко ревет клаксоном, и отчаянно визжат тормоза и покрышки, и, словно оскаленные в издевательской усмешке зубы, сияет хромированная решетка радиатора, и поздно, поздно, поздно, потому что в воздух взлетает искаженный, изломанный силуэт ребенка, и мгновением позже чудовищный беззвучный удар переворачивает мир, и свет гаснет. Навсегда.
– Я не успела, – прошептала Сиори. – Я не успела. Если бы не проклятый каблук…
– Ты не должна себя винить, – сочувственный ласковый голос где-то на краю сознания. – Ты сделала все, что могла.
– Я сделала недостаточно. Я не успела. Какая разница, все я сделала или нет?
– Большая, госпожа Сиори. У тебя впереди долгая дорога, и смерть – лишь краткий эпизод. Ты поступила как должно – и сделала все, что могла. Теперь ты можешь отдохнуть спокойно.
– Я не могу отдыхать. У меня масса дел. Я… Я…
– Академия проживет без тебя еще несколько дней, госпожа Сиори. Ты должна отдохнуть. А сейчас – проснись.
Ректор медленно открыла глаза и уставилась в потолок, залитый розовым рассветным светом. Академия. Она в Академии. Ее спросили, хочет ли она помочь детям. И она согласилась. Теперь она помнит. А раз она обещала, она обязана сделать все, что в ее силах. Хватит с нее одной неудачи.
– Тираса… – прошептала она. – Хитоя… Как же они без меня.
– На Текире прошло шесть лет, госпожа Сиори. Твоей дочери уже исполнилось четырнадцать. Она ходит в старшую школу и одна из лучших учениц. Ты сможешь посмотреть на нее, если захочешь.
Только сейчас Сиори осознала, что по-прежнему стискивает пальцы Кансы, хотя лежит уже не на диване, а в своей постели, раздетая и закутанная в одеяло. Она с трудом повернула голову. Тело плохо слушалось, и даже такое простое действие потребовало изрядного напряжения. Хрупкая рыжеволосая женщина сидела на стуле рядом с постелью.
– Сколько времени? – хрипло спросила ректор.
– Половина пятого. Как ты себя чувствуешь, госпожа Сиори?
– Я… не знаю. Голова кругом идет. Я так и провалялась всю ночь? А ты сидела рядом со мной? Извини, что заставила потратить на меня столько времени.
– Ничего страшного. Я отключалась на несколько часов, пока шел процесс восстановления и моего присутствия не требовалось. На самом деле я ожидаю твоего пробуждения всего несколько минут.
– Все равно…
Ректор попыталась сесть, но Канса удержала ее.
– Не стоит, – сказала она. – Тебе пока что нужно просто лежать и приходить в себя. Еще недели две ты станешь чувствовать себя странно, но со временем все пройдет. Госпожа Сиори… ты не жалеешь, что выбрала сатори? Что проснулась?
– Жалею? – Сиори прерывисто вздохнула. Хотелось плакать, но слезы не приходили. – Я жила своей жизнью. Учительница в младшей школе – не ахти что, но все-таки у меня была семья – муж и дочь, и мы любили друг друга. Шесть лет! Они, наверное, меня уже и забыли.
– Не стоит слишком много думать о старой жизни. Она – в прошлом. Важны лишь настоящее и будущее.
– Виртуальность… Мы ведь в виртуальности, да, госпожа Канса?
– Да. Но для детей в Академии это единственная реальность, которую они знают. Ты нужна им.
– Я знаю. Я не собираюсь сбегать, госпожа Канса. Мне действительно нужно полежать пару часов, чтобы прийти в себя. Потом я постараюсь собраться и заняться делом.
– Боюсь, ты излишне оптимистична. Я не выпущу тебя из постели еще минимум сутки, – решительно заявила вошедшая в поле зрения Клия. – Да и потом тебе еще придется координацию тела восстанавливать.
Клия. Теперь Сиори гораздо лучше понимала, что она такое. Искин, хотя и совсем не такой, к каким она привыкла. И многое в ее поведении теперь видится иначе. Теперь понятно, как она могла проводить бессонные ночи у постелей заболевших кадетов, а потом, свежая и улыбчивая, идти на утренние лекции. Искин поддержки – да какая разница? Не собирается Сиори разбираться, разумна ли на самом деле директор медслужбы или же просто запрограммирована так хорошо. Главное, что они в одной команде.
Тоска прошлого вечера на мгновение всплыла в сердце – и тут же растаяла под приливом мощной волны стыда. Как она могла так расклеиться? Время для воспоминаний и сожалений еще придет, но сейчас ей некогда. Ей следует собраться и восстановиться как можно быстрее. Ведь другие рассчитывают на нее.
– Ну, как наша болящая? – весело спросил Май, влетая в комнату. – Мне тут Бо сообщила, что все сломалось окончательно. Каси, признавайся, много напортачила?
– Лика, я сейчас в тебя брошу чем-нибудь тяжелым, – пригрозила Канса. – Все нормально прошло. Момбан сообщил, что степень восстановления личности пять девяток, прогноз двух нулей – не позже двух-трех недель.
– Замечательно! – просиял Май. – Сира! Если ты в порядке, кончай симулировать и вылазь из постели. Исука еще ночью проснулась, у нее все куда легче прошло, чем у тебя. Она жаждет с тобой поболтать и сравнить воспоминания.
– Иса… А Грампа? Ее тоже будили?
– Нет, конечно. Я с ней пообщался, и она согласилась, что превратить в инвалидов, пусть и временно, двоих из шести воспитателей и то многовато. И у нее степень восстановления личности не более сорока процентов, ей вообще толком проснуться не удастся в разумные сроки. Форсирование сатори ей только психику покалечит. Так что она остается на положении человека, свято верящего в происходящее.
Май ухватил ректора за руку и, глубокомысленно глядя в потолок, пощупал пульс на запястье. Потом склонился, пальцами раздвинул веки и заглянул в глаз.
– Вроде все нормально, – наконец резюмировал он.
– Господин Палек, – холодно сказала Клия, – оставь Сиори в покое. За ее состоянием здоровья наблюдаю я, твои дилетантские потуги без надобности. Кроме того, доступное тебе состояние ее проекции совершенно не коррелирует с реальным самочувствием.
– Тьфу на тебя, роботиха бездушная! – махнул рукой Май. – Каси, пошли. Оставим инвалидов профессионалам. Тебя, между прочим, Кара потеряла. Ей какие-то документы срочно нужны, а ты на вызовы не отвечаешь. Она уже и меня спрашивала, куда ты подевалась.
Он ухватил горничную за руку и утащил из комнаты – та только жалобно пискнула и бросила на Сиори извиняющийся прощальный взгляд.
– Ну, Сира, – Клия присела на кровать, – давай-ка мы немного протестируем твое состояние. Поиграем в вопросы и ответы. Ты в состоянии?
Сиори подняла плохо слушающуюся руку и потерла лоб.
– Паршиво я себя чувствую, Кли, – сказала она. – Но ничего такого, чтобы помереть во второй раз. Спрашивай.
21.02.867, земледень. Катония, Оканака
– Блистательный господин Вакай Каморасий, – настоящий живой слуга (лакей? охранник? мажордом? а кто их разберет…) в вычурной ливрее почтительно протянул обратно пригласительный билет, склоняясь в низком поклоне. – Прошу, проходи.
– Спасибо… – неловко кивнул Вакай, с тоской оглядываясь назад. Такси уже отъехало от крыльца, и гнаться за ним поздно. И чего его сюда принесло? В жизни не ходил ни на какие благотворительные вечера. Он со времен детского дома не переваривал торжественные мероприятия. Если бы не настойчивая просьба господина Исэйки… Ну ничего. Познакомится он с той таинственной персоной, слопает чего-нибудь вкусного на фуршете, а потом тихо свалит домой. В конце концов, когда еще удастся поглядеть на сливки высшего света Катонии? Тем более что билет сюда, по слухам, стоит тысяч восемьдесят, и раз уж достался на халяву, надо пользоваться. Жизненный опыт полезен всякий, в том числе и такой.
Он прошел в услужливо распахнутые лакеем двери и оказался в огромном холле. Пышные золотые люстры сияли вовсю, хотя в большие витражные окна еще били лучи закатного солнца, отражаясь в полированных мраморных полах. По периметру зала стояли столы с закусками: всякими бутербродиками, рулетиками, корзиночками, сладкими булочками, нарезанными фруктами и прочей снедью. Бутылки с вином и кувшины с соком орудийными стволами возвышались над стройными шеренгами хрустальных бокалов. По холлу парами и поодиночке прогуливались разодетые мужчины и женщины, деловито сновали юркие личности, по виду – репортеры, в углах расположились телеоператоры с огромными дисками объективов на груди, с лицами, закрытыми блестящими щитками контроль-панелей. Тихо играла ненавязчивая музыка. В общем, все примерно так, как и показывали по дуроящику. Вакай тихо отошел в сторонку, к одному из столов, и внимательно оглядел закуски. Распознать ингредиенты по виду не удалось, и он храбро откусил от одной тарталетки из песочного теста. На вкус начинка показалась чем-то рыбным, весьма приятным на вкус. Сжевав тарталетку целиком, он бросил взгляд на часы. До официального начала мероприятия оставалось еще минут двадцать. И чего он появился так рано?
– Добрый вечер, господин Вакай, – звук знакомого голоса заставил его вздрогнуть. Он повернулся.
– Вечер, господин Исэйка, – поздоровался он в ответ.
– Рад, что ты все-таки решился выбраться. Я уж боялся, что такой затворник, как ты, не рискнет.
– Ну, не такой уж я затворник, – вежливо улыбнулся математик. – Я и в университете преподаю, и на симпозиумы регулярно выбираюсь…
– Однако же на официальное мероприятие тебя вытащить невозможно, – так же вежливо улыбнулся в ответ собеседник. – Помню еще по тем временам, когда Фонд поддержки талантов платил тебе стипендию.
– Кстати, господин Исэйка, а ты все еще председатель Фонда? – Вакай взял со стола бокал и наполнил его соком, апельсиновым, судя по цвету.
– Нет. Я уже много лет как депутат Ассамблеи. Устав Фонда запрещает его сотрудникам заниматься публичной политикой. Фонд – образовательное, а не политическое учреждение.
Политик взял со стола бокал, налил в него вина и пригубил.
– Вот как? – Вакай вежливо поднял бровь и отхлебнул из своего бокала. – Не знал. Весьма разумно.
– Да, весьма, – согласился политик. – Но ты, вероятно, сгораешь от нетерпения, зачем я так настойчиво тебя звал?
– Так скажем, господин Исэйка, я испытываю определенное любопытство. Ко мне редко испытывают интерес за пределами… профессионального круга общения. Что за таинственная персона проявила ко мне интерес?
– Сейчас явится, и ты сам увидишь. Она звонила пару минут назад и сообщила, что вот-вот подъедет. Она утверждает, что у нее к тебе в наивысшей степени важный и конфиденциальный разговор. Я не в курсе деталей, прости.
– Вот как? – повторил Вакай. – И что же в таком случае заставило ее пригласить меня сюда? Мы могли бы встретиться и в городе, у меня дома, например.
– Я не знаю ее мотивов, господин Вакай. Могу лишь предполагать. Ей не так-то легко выкраивать время в своем расписании, а здесь ей все равно следовало появиться по политическим соображениям.
– Я польщен, что такая важная персона нашла время на скромного меня, – язвительно откликнулся математик. – Однако я могу и подождать. Раз меня здесь бесплатно кормят…
Он демонстративно взял с подноса бутербродик с каким-то нежным мясом и сунул его в рот. А что, тоже неплохо.
– Да вот и она, – сказал депутат, указывая взглядом в сторону дверей. В них как раз вошла молодая женщина в длинном искрящемся черном платье, оставляющем открытой правую грудь и левое бедро. В поддерживающем бюстгальтере она определенно не нуждалась, и даже с расстояния Вакай мог видеть, что она хороша той особой зрелой красотой, что не требует манекенной внешности, но очаровывает мужчин с первого взгляда. Уверенные движения, приветливая улыбка, волосы, забранные в высокую прическу со сверкающими камешками и свисающими на плечи отдельными прядями – настоящая светская львица. Самка, наверняка глупая и похотливая. Вакай никогда не гонялся за женщинами, но в свои тридцать четыре года имел определенный опыт общения с ними. Некоторые экземпляры весьма интересовались тем, каков же в постели лауреат, самый молодой профессор, автор многочисленных статей и так далее. Они удовлетворяли свое любопытство, он пользовался ими, после чего они расставались по обоюдному согласию и без взаимных претензий. Ни одна из них не могла осознать даже примерно, чем он занимается. Математикой, и ладно. Хорошо, если кто-то из них еще помнил со школы слово «вектор».
Девица тут же оказалась в кольце корреспондентов и телеоператоров. Засияли поднявшиеся над головами ромашки бестеневых прожекторов. Наперебой загудели неразборчивые голоса. Интересно, откуда такая высокопоставленная персона вообще о нем узнала? Ее лицо кажется смутно знакомым.
– Кто она? – спросил он у Исэйки.
– Госпожа Цукка Касарий, почетный консул Республики Сураграш в Катонии.
Сураграш? Ах, да, нынешний вечер тоже в пользу якобы сураграшских детей. Интересно, сколько из собранного в действительности пойдет на заявленные цели? Наверняка ведь тамошние чиновники разворуют три четверти. А то и девяносто процентов. Ишь, как вырядилась, представительница страдающих младенцев! Сытая и холеная, наверняка никогда в жизни сама не голодала.
