Евгений Валерьевич Лотош
Корректор. Книга пятая. Горизонты нашей мечты
Стоящий в начале ВПП пассажирский самолет ожил и начал разгон – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее и, наконец, тяжело оторвался от полосы и начал набирать высоту.
– Рейс Та-Та-Эн восемь-двенадцать, здесь Дубракан-контроль, – ожил экран связи, на секунду запоздав после замигавшей на дисплее пиктограммы. – Вам нулевая готовность.
– Принято, Дубракан-контроль, – откликнулся Переслет, вдруг осознав, что за время своих тяжких размышлений оказался в очереди первым. Автопилот перемещал машину так плавно и мягко, что движения не чувствовалось. – Та-Та-Эн восемь-двенадцать, нулевая готовность.
Он ткнул пальцем в горящую на контрольном мониторе клавишу подтверждения, и пока автопилот неторопливо выкатывал машину на стартовую позицию, снова уставился в окно. Что-то нехорошо торкалось внутри Переслета, когда он вспоминал лицо Ирэй. Что-то очень скверное. Связанное, впрочем, не с южанкой, а с кем-то еще. Тоже с женщиной. Возможно, с той нахальной золотоволосой девицей?.. Да, точно, внезапно сообразил он. С совершенно незнакомой девушкой лет двадцати он связался в баре три дня назад. Она подсела к нему за стойкой, ненавязчиво продемонстрировав свои выдающиеся формы, и он и опомниться не успел, как оказался сначала в ее крохотной квартирке, а потом – в постели. В тот день он проявил такие чудеса выносливости, что поразился сам себе. Ему составило больших трудов не выдать себя перед женой – та весьма болезненно относилась к его изменам, реальным и вымышленным, устраивая скандалы при малейшем подозрении. Однако уже на следующее утро девица странным образом вылетела у него из головы. И вот теперь всплыла.
Что-то очень нехорошее связывалось с образом той веселой девушки. Что-то, заставляющее кишки стягиваться в тугой узел. Что-то, связанное с сегодняшним полетом. Со взлетом, если точнее.
– Дубракан-контроль, я Та-Та-Эн восемь-двенадцать, стою на ВПП-два. К взлету готов, – громко, чтобы заглушить внезапный стук крови в ушах, сказал он.
Стартовый сигнал на дисплее замигал красным.
– Восемь-двенадцатый, ждите. На вашу полосу садится встречный борт. Как только освободит ее, ваша очередь.
– Принято, Дубракан-контроль. Та-Та-Эн восемь-двенадцать ожидает команды на взлет.
Что же плохое крутится у него на грани сознания? Плохое, больше нет никакого сомнения. Очень плохое. Смертельно плохое. Нет – просто смертельное. Что же, что? Стиснув зубы, он бросил взгляд на монитор. Перекрестья камер стояли точно по оси ВПП. Идеальное выравнивание, ветер встречный, полоса сухая и длинная, никаких проблем на взлете не предвидится. Так чего же он нервничает?
Впереди солнце сбликовало на лобовом стекле сворачивающего с полосы самолета.
– Та-Та-Эн восемь-двенадцать, здесь Дубракан-контроль. Полоса свободна, взлет разрешаю, – сообщил диспетчер, и одновременно стартовый сигнал загорелся зеленым. – Давайте, давайте, ребята, не спите, у меня очередной борт на глиссаде.
– Дубракан-контроль, Та-Та-Эн восемь-двенадцать, пошел на взлет, – ответил Переслет. – Счастливо оставаться, земля, пташка упорхнула.
На последних словах традиционного прощания его горло перехватило, но он уже ткнул пальцем в пиктограмму взлетной программы. Двигатели загудели, переходя во взлетный режим, по монитору быстро побежали строчки протокола. Несколько секунд спустя индикаторы тормозов погасли, туша самолета дрогнула и сдвинулась с места – и одновременно желудок Переслета скрутило тошнотой. Да что же происходит? Он отчаянно вцепился пальцами в заблокированный сейчас автопилотом джойстик управления, словно пытаясь найти в нем опору и убежище от внезапного приступа паники. Что не так?!
Ускорение вжало его в кресло. На мониторе замерцали быстро сменяющиеся цифры. Тридцать верст в час. Восемьдесят. Сто двадцать. Сто семьдесят…
– Полоса принятия решения. Рубеж через десять секунд, – равнодушно предупредил автопилот, следуя формальному протоколу. – Решение, капитан?
– ППП, подтверждаю, – сквозь стиснутые зубы процедил Переслет. – Взле… взле…
Слово «взлетаем» засело у него в горле плотной вязкой пробкой. Почему-то он никак не мог его выговорить.
– Командир? – недоуменно переспросил второй пилот. – Что-то не так?
И тут словно ушат ледяной воды обрушился на Переслета. Он вспомнил все.
– Отмена взлета! – заорал он во все горло, с размаху врезав рукой по горящей на мониторе аварийной клавише так, что отбил кулак о твердый холодный пластик. – Отмена взлета! Контроль, здесь восемь-двенадцатый! Отменяю взлет, повторяю, отменяю взлет! На борту бомба!
«Ты вспомнишь, милый. В свое время обязательно вспомнишь».
…зеленые глаза, горящие белыми огонькам сквозь упавшие на лицо золотые волосы. Острые ноготки, нежно постукивающие его по груди. Истома, сквозь которую пробивается чувство неведомой угрозы…
«Главное, отмени взлет вовремя. Нехорошо получится, если ты взорвешься в воздухе. А сейчас давай-ка еще немножко поиграем».
– Та-Та-Эн восемь-двенадцать, здесь Тахтахан-контроль. Не понял, повторите, – в голосе диспетчера прозвучали изумление и растерянность. – Что у вас на борту?
– Бомба на борту, – устало выдохнул Пелеслет. – Контроль, вызывайте к самолету службу безопасности. И срочно звоните в МВБ, в АКР или куда еще. В багажном отделении бомба. Да, и обеспечьте эвакуацию пассажиров. Срочно. У меня тут дети.
…четыре часа спустя дверь комнаты, в которой в одиночестве сидел Переслет, без стука распахнулась, и в комнату вошли двое. Пилот поднял на них покрасневшие глаза и отхлебнул из кружки давно остывший кофе. Можно даже удостоверения не спрашивать, и так по повадкам видно, кто такие. Опять внутряки, разумеется.
– Вайс-полковник граф Гроша Дракарик, – сухо представился первый, махнув воздухе корочками нераскрытого удостоверения. – Министерство внутренней безопасности, следователь по особо важным делам. Господин Переслет Причуда, я полагаю?
– Я самый, – угрюмо кивнул пилот. – Я уже все рассказал вашим людям на три раза. Зачем меня здесь держат?
– Бомбу нашли, – вместо ответа сообщил граф, поворачивая стул и усаживаясь на него верхом. Его непредставившийся напарник аккуратно закрыл за собой дверь, защелкнул собачку замка и отошел в угол, присев в кресло и сразу став неразличимым. – Программу детонатора уже расшифровали. Если тебе интересно, господин Причуда, взрыватель запрограммировали так, что твой самолет рухнул бы в одно из горных озер сразу после того, как пересек границу с Грашем. Плюх – и никаких следов. Удобно, когда можно прикрутить бомбу к устройству спутниковой навигации, верно? Раньше требовалось или таймер точно выставить, или хитрую схему собрать, реагирующую на давление, или еще что – а теперь раз, и готово. Навигационная плата продается в каждом втором магазине радиодеталей, покупателя проследить невозможно, спаять детонатор способен даже ребенок. Так просто, ага?
– Я не террорист, – озлился Переслет. – Или на что ты намекаешь, рыцарь граф? Что я самоубийца и сам засунул бомбу в свой самолет? Так у меня возможности такой нет. СБ аэропорта меня уже трясла со всех сторон. Спросите у них, если не верите!
– Не кипятись, господин Причуда, – спокойно ответил следователь. – Пока что тебя никто ни в чем не обвиняет. Но согласись, что рассказанная тобой история, мягко говоря, странная. Какая-то неизвестная девица из бара едва ли не силой затаскивает тебя в постель и по ходу дела сообщает важнейшие сведения, о которых ты немедленно забываешь. И вспоминаешь, что интересно, в самый последний момент. Не за день до взлета. Не за час или два. Даже не за десять минут. А всего лишь за несколько секунд. Почему?
– Я же все объяснил, – нервно сказал пилот. – Она так сказала – что я должен вспомнить в последний момент, иначе должного эффекта не получится.
– Эффекта? – поднял бровь граф. – Какого именно?
– Понятия не имею. Она так сказала – «эффекта не получится». Какого именно, не уточнила.
– Возможно, она имела в виду истерику, которая уже сейчас раздувается по крайней мере десятком телеканалов? Пять тысяч комментариев на форуме одного только «Голубого неба»? Ты, вероятно, не в курсе, но аэропорт в осаде журналистов. Они тут просто кишат и прохода не дают всем, кто носит форменную одежду.
– Я же говорю – не знаю!
– Предположим. Тогда вот что, – следователь извлек пелефон, положил на стол и поманипулировал стилом. Над столешницей засветился миниатюрный портрет. – Узнаешь девушку?
– Да, она, – кивнул пилот. – С моих же слов фоторобот и составляли.
– Понятно. Скажи, господин Причуда, лицо воспроизведено с точностью? Никаких деталей не упущено? Даже самых мелких? Не отвечай сразу, присмотрись, пожалуйста, еще раз.
Переслет неохотно вгляделся в изображение. Башка у него гудела, словно колокол, в ушах пульсировала кровь. Наверняка давление подскочило так, что предвзлетную медкомиссию он бы точно сейчас не прошел. Что еще он может вспомнить?
– Ну, вроде все. Или нет… Да, одну деталь забыл.
– А именно?
– Три маленьких родинки под левой скулой. Черные. Расположены правильным треугольником размером примерно в сантиметр. Здесь, – он ткнул пальцем.
– Вот так?
Следователь сделал движение стилом, и изображение сменилось. Все та же девушка – но уже не плоский черно-белый фоторобот. Хорошая объемная цветная фотография. Глаза иронично прищурены, на приоткрытых пухлых губах – озорная усмешка, золотые волосы растрепаны в живописном беспорядке. Олицетворение весны и цветущей юной красоты. Под левой скулой три крохотных, едва заметных родинки – или татуировка?
– Точно, – признал пилот. – Она самая. Вы что, ее знаете?
– Как она называла себя? Только «Рекоса»? Или как-то еще? – следователь наклонился вперед, сверля Переслета взглядом. – Вспомни, господин Причуда, это чрезвычайно важно.
– Ну… – пилот пощелкал пальцами в воздухе. – Сейчас. Крутится на языке, но никак не дается. А! Есть. Один раз она назвала себя Стрекозой. Точно, Стрекоза. Она сказала, что те, кому нужно, поймут. Да, и еще она упомянула какой-то квадрат. «Стрекоза из черного квадрата», в таком духе.
– Хорошо. Последний вопрос: что тебе известно о контрабандном оборудовании на борту?
– О чем? – охнул пилот. – Рыцарь граф, какое еще контрабандное оборудование?
Следователь глянул на сидящего в углу напарника.
– Он не солгал ни разу, – сонным тоном откликнулся тот. – Или искренне верил в то, что говорил. С учетом того, что его обработала лично Майя, можно заканчивать.
– Так, – следователь выключил пелефон и поднялся, как и его безымянный напарник. – Спасибо за информацию, господин Причуда. У нас больше нет вопросов.
– Погодите! – вскинулся пилот. – Кто она такая?
– Тебе незачем знать, господин Причуда, – безразлично ответил граф Дракарик. – Меньше знаешь, крепче спишь.
– Она террористка?
– Так скажем: если бы она хотела твоей смерти, ты бы умер любым потребным для нее способом. Но у нее на тебя оказались другие планы. Так что забудь про произошедшее и радуйся жизни.
– Радоваться? Меня же теперь на улицу вышибут…
– За что? – удивился следователь. – Ты герой. Спас самолет и сураграшских детишек, не говоря уже про груду дорогого металлолома для тамошнего завода. У СБ аэропорта и МВБ к тебе претензий больше нет. У твоей авиакомпании – тем более. Хочешь совета, что рассказывать журналистам? Придумай что-нибудь из серии «случайно услышал в кафе разговор перед вылетом, нервы не выдержали». Только постарайся не запутаться, а то жена, знаешь ли, иногда хуже следователя. По собственному опыту сужу, – следователь подмигнул и вышел в сопровождении напарника.
Переслет со свистом выдохнул воздух через сжатые зубы. Шуточки шутит, значит? Сволочь. Впрочем, почему сволочь? Ничего плохого не сделал вопреки ожиданиям, только несколько вопросов задал. Даже удивительно для внутряка. Кстати, а ведь хмырь, что приходил с ним, наверняка эмпат. Слышал он про такие особые способности, но ни разу не сталкивался с носителем – уж больно они редкие. Выходит, ему большую честь оказали, что живым детектором лжи проверяли?
Но они, выходят, ту девицу знают? Да кто же она такая, Единый ее поимей? И как она умудрилась сделать так, что он вспомнил ее предупреждение только перед вылетом? И, самое главное, зачем? На пару часов раньше – и бомбу без лишнего шума извлекли бы из грузового трюма, а борт вылетел бы по расписанию.
Рекоса. Стрекоза. Девушка с выдающимися формами и золотыми волосами, фотографию которой некоторые следователи МВБ постоянно носят в своих пелефонах. Нет, нахрен. Действительно, меньше знаешь, крепче спишь.
Он одним глотком допил уже совершенно холодный кофе и потянулся к настольному коммуникатору, чтобы связаться с командиром эскадрильи. Если у СБ аэропорта не осталось к нему вопросов, он сваливает домой. Проклятую машинерию в Сураграш он доставит как-нибудь в следующий раз. Сегодня у него все равно вышло летное время.
17.07.1433, небодень. Цетрия
По оконным стеклам барабанил тихий и неспешный летний дождь. Несмотря на то, что часы на городской башне еще не пробили и шести, на улице стоял сумрак. Низкие тучи брюхом ползли по окрестным холмам, и казалось, что мир за пределами долины Цетрии не существует.
Барон Сэйсота Цукура перевел взгляд на сидящего в кресле возле камина безусого юношу в форме Академии Высокого Стиля. Тот казался промокшим и несчастным. Он сидел, обхватив себя руками, и мелко дрожал, склонившись к пламени. А ведь он дрожит не от холода, подумалось Сэйсоте. Не так уж он и промок. Нет, он нервничает, и сильно. Похоже, порученная миссия давит на него гораздо сильнее, чем казалось поначалу.
Неслышно раскрылись двери залы, и слуга, мягко ступая, внес поднос с двумя чашами с горячими напитками – пуншем для барона и сладким чаем с капелькой ликера для мальчика. Кадет схватил свою чашу и жадно приник к ней, сделав такой огромный глоток, словно умирал от жажды. Обжегшись, он тихо зашипел от боли.
– Итак, Терабой, – дождавшись, когда слуга выйдет, светским тоном спросил Сэйсота, – что привело тебя в мой особняк? Случилось что-то важное?
Юноша помолчал, потом вскинул угрюмый взгляд.
– Зачем был нужен Прорыв в Цетрии? – тихо спросил он. – Несколько человек погибли, принцесса чудом осталась жива. Ты же говорил мне, рыцарь барон, что мы стремимся предотвратить смерти, а не вызвать новые.
– Зачем был нужен Прорыв в Цетрии… – задумчиво повторил представитель Мейсары. – Интересный вопрос. Терабой, ты намекаешь, что мы имеем к Прорыву какое-то отношение?
– Я не намекаю, я знаю! Я сам бросил в бассейн кристалл! – с вызовом заявил юноша. – Тот самый, который мне передал твой посланник накануне вечером. А кристалл открыл портал, так?
– Погоди-ка! – нахмурился барон. – Давай по порядку. Что за посыльный и какой кристалл он тебе передал?
– Ну как же… – растерянно сказал кадет. – За день до соревнований я ходил в город в увольнительную. Я оставил в тайнике записи, а потом меня остановил высокий человек в плаще и передал письмо для иномирянина и кристалл. Он сказал, что кристалл нужно бросить в бассейн. Письмо я отдал Одоре, чтобы она подбросила его в комнату, а кристалл зажал в ладони, когда нырял в бассейн, и бросил его посередине дорожки…
– Терабой, – сказал Сэйсота, чувствуя, как к щекам от изумления приливает кровь. – Письмо иномирянину тебе действительно передавали. Но никаких посыльных, оно лежало в тайнике. Предполагалось, что ты заберешь его вместе с новыми инструкциями, как обычно. Как выглядел тот… посыльный?
– Высокий, в черном плаще, – теперь во взгляде юноши читался явный ужас. – Но он накинул капюшон на голову, глубокий капюшон. Я не видел лица. Я… Я думал, что так и надо! Рыцарь Сэйсота, я… что же я наделал… Из-за меня они все погибли…
Чаша с остатками чая выпала из его рук, залив дорогой ковер, но юноша не обратил на нее никакого внимания. Остановившимся взглядом он смотрел прямо перед собой. Барон быстро поставил чашу с пуншем на столик, выбрался из своего кресла и наклонился над кадетом, ухватив его за плечи и как следует встряхнув.
– Смотри мне в глаза! – властно приказал он. – Ну? В глаза!
Кадет медленно сфокусировал на нем взгляд.
– Ты ни в чем не виноват, – жестко сказал барон. – Тебя обманули. Нас всех обманули и подставили. Если кто и виноват, то только я. Мне следовало предусмотреть возможность проверки. Понимаешь?
Юноша безжизненно кивнул. Похоже, он находился в ступоре и не понимал, что ему говорят. Барон отвесил ему оплеуху – не слишком сильную, но чувствительную. Терабой дернулся и отпрянул.
– Пришел в себя? – поинтересовался барон, выпуская его и снова усаживаясь в свое кресло. – Теперь слушай. Ты не виноват в случившемся. Кто-то использовал нас с тобой в своих целях. Ты точно не можешь вспомнить лицо того «посыльного»?
– Никак нет, господин барон, – отрицательно покачал головой юноша. – Ой…
Похоже, он только что заметил опрокинутую на ковер чашу и залитые чаем штаны.
– Сидеть! – велел ему Сэйсота. – Слуги уберут. Ну что же, Терабой, мы с тобой получили очень неприятный урок. Я – что расслабляться нельзя никогда. Ты – что иногда можно сыграть на руку врагу, даже не подозревая о том. Надеюсь, мы оба сделаем с тобой выводы из случившегося.
– Но из-за меня погибли люди…
– Придворные хлыщи. Разряженные бесполезные куклы. Думаешь, кто-то заметил их смерть?
– А дама Тайра Одзёсан? Защитница Ее Высочества? Она тоже… кукла?
– Баронесса Тайра выполнила свой долг до конца. Каждый Защитник, каждый солдат понимает, что однажды ему может выпасть последний жребий. Возможно, однажды так же суждено пасть и тебе. Ее смерть – тяжкий удар, здесь ты прав. И мы должны отомстить за нее. Терабой, мне неприятно говорить такое, но твоя задача осложняется. Теперь тебе нужно не только следить за состоянием дел в Академии, но и выслеживать наших врагов.
– Я их найду! – сквозь зубы процедил кадет, и отблеск каминного огня мигнул на бирюзовом камне его кубирина, словно во время активации Атрибута. – Я их найду, и тогда я… я…
– Ничего им не сделаешь, – холодно отрезал барон. – Ты станешь сообщать мне о всех своих подозрениях, но сам не предпримешь ничего. Те, кто оказались способны на такой чудовищный обман, наверняка лишь часть большой и неведомой нам силы. Мы должны отследить весь заговор, прежде чем нанести свой удар. И если ты выкинешь глупость раньше времени, то только их спугнешь и все испортишь. Понял?
– Да, рыцарь барон, – Терабой словно обмяк. – Я понял. Я не стану совершать глупостей.
– До сих пор ты не давал повода подумать, что на них способен, – смягчил тон Сэйсота. – И не позволяй твоей ярости контролировать тебя. Ты подведешь не только себя, но и тех, кто на тебя полагается. Теперь вот что. Мы меняем тайник. На углу улиц Солнца и Речной – имение, обнесенное низкой кирпичной стеной. Если обойти его с восточной стороны, там есть укромный уголок, который со стороны не просматривается. Если приглядишься внимательно, сам найдешь, как в него попасть. В стене – кирпич, помеченный белым пятном известки. Он вынимается. За ним ниша. Складывай свои донесения туда. Письма, передаваемые тебе, станем помечать числом так: номер периода сложить с номером дня и разделить на два с округлением вниз. Если число в левом нижнем углу листа отсутствует или не соответствует дате в подписи, значит, инструкция фальшивая. Повтори.
– Левый нижний угол, число, полученное из даты суммой периода и дня и разделенное пополам с округлением вниз.
– Верно. И если ты обнаружишь фальшивое письмо, бросай все и немедленно являйся ко мне. Нам придется прекратить твое использование в качестве наблюдателя. Все лучше, чем подвергать тебя опасности.
– Я не боюсь! – вскинул на него яростный взгляд кадет. – Я поклялся, что защищу Мейсару! Не только Мейсару, весь Север! Мы не имеем права проиграть в войне с Югом!
– У тебя есть обязательства перед Мейсарой. Если тебя убьют, ты не сможешь их выполнить. Не говоря уже о том, что я не смогу больше смотреть в глаза твоим родителям. Ты – наблюдатель, не более. Ты ценный источник, но не настолько ценный, чтобы без тебя нельзя было обойтись. Так что не вздумай рисковать. Это приказ.
– Так точно, – хмуро ответил Терабой.
– Хорошо. Теперь о твоих наблюдениях за Маем Куданно. Ты принес мне новый отчет?
– Рыцарь барон, – юноша опять съежился. – Я виноват. Я не справился. Он меня застукал на крыше башни, когда я наблюдал за Мировой Сферой.
– Май? Хм… несколько неожиданно. Но, думаю, ничего страшного. Вряд ли он понял, чем ты занимался.
– Он заметил мои записи.
– И как отреагировал?
– Никак. Но он может рассказать кому-нибудь…
– Неважно. Даже если тебя заставят рассказать, чем ты занимался, ты ответишь чистую правду: что ты изучаешь военную тактику и анализировал поведение патрулей Церкви. Здесь нет ничего предосудительного. Но если начнут задавать неудобные вопросы, то я все-таки член попечительского совета. Я закрою тему. Сейчас меня больше интересует, что ты о нем думаешь. Примет ли он предложение графа Симы или нет, вот в чем вопрос.
– Я не знаю, рыцарь барон. Он… странный. Его понять невозможно. Он застукал меня на крыше, и я думал, что сейчас побежит госпоже Сиори рассказывать. А он вместо того начал меня рисовать учить.
– Вот как? – заинтересовался Сэйсота. – Он умеет рисовать?
Вместо ответа кадет залез за пазуху и вытащил изрядно помятый лист бумаги с карандашным наброском.
– Его? – переспросил барон, принимая рисунок. – О! У него явный талант, если я хоть что-нибудь понимаю в живописи. И рука поставлена. Знаешь что, если он хочет тебя учить, тебе следовало бы согласиться. Ты и свои навыки улучшишь, и к нему приглядеться сможешь.
– Так точно! – откликнулся Терабой.
– Я не приказываю, – поморщился барон. – Я совет даю. Не забывай, что ты не лазутчик в стане врага, и Май Куданно – не враг нам. Ты – ученик в одной из лучших школ страны. Ради своего графства ты обязан выучиться всему, чему сможешь. Рисование – тоже талант, который тебе пригодится. Но мы уклонились. Значит, он странный, вот как? Ты не видел его реакции на письмо?
– Одора сказала, что он назвал его «третьим», но при ней не прочитал. И от кого первые два, тоже не сказал. И вообще, она едва успела из его комнаты выскочить и изобразить, что подглядывает. Ее застукала та второкурсница, которую иномирянин называет «хозяюшкой». Оди еле отболталась.
– Мира Аттэй? Ну, ничего страшного. Еще что-то про Мая можешь сказать?
– Нет, – Терабой помотал головой. – Он все время где-то пропадает. Я несколько раз видел его выходящим из домов воспитателей – госпожи Сиори, Исуки, Грампы, из больнички, но куда он девается в промежутках, непонятно. На уроках он почти не присутствует, а ночами, говорят, спит как мертвый и ни на что не реагирует. У меня не нашлось возможности завязать с ним разговор. Только на башне… но я перепугался, как ребенок, и сбежал.
– Понятно. До какого времени у тебя увольнительная?
– У меня нет увольнительной, рыцарь барон. Я в самоходе.
– Вот как? Тогда тебе следует срочно возвращаться, пока никто не заметил твоего отсутствия. Еще раз напоминаю – только наблюдать и ничего не предпринимать. И никаких глупостей.
– Да, рыцарь барон.
Кадет поднялся, четко кивнул, бросил виноватый взгляд на опрокинутую чашу, повернулся через левое плечо и почти что строевым шагом вышел из зала. Барон усмехнулся. Славный мальчик, только излишне серьезный. И слишком близко к сердцу принимает происходящее. Остается надеяться, что его чувство вины удалось направить в нужную сторону. Иначе совсем замучается угрызениями совести.
Сэйсота подошел к окну и с высоты второго этажа проследил, как юноша в сопровождении слуги идет по мокрой мощеной дорожке через сад к задней калитке имения. Однако же ситуация скверная. Гораздо сквернее, чем он позволил понять мальчику. Можно сказать, хуже не придумаешь. Таинственный человек в плаще с капюшоном втемную использует агента Мейсары, чтобы открыть портал посреди Цетрии с помощью нового секретного оружия, о котором предположительно известно только самому графу Симе, да еще графу Ясасию. Возможно, Ясасий ведет двойную игру? Или в нее вмешалась некая третья сила? Но такая сила наверняка очень могущественна. Необходимо срочно уведомить графа о случившемся.
Он отошел в закуток с шаром связи, отгороженный расшитой цветами ширмой, уселся на стул, положил ладонь на шар, сосредоточился и зашевелил губами, мысленно артикулируя слова:
«Вызываю дежурного. Срочно на связь. Говорит барон Сейсота. Вызываю дежурного…»
02.03.867, вододень. Четыре Княжества, Каменный Остров
«…следует предположить, что основными проблемами, с которым столкнется любое правительство Сураграша в ближайшие десятилетия, останутся следующие:
– вопиющая нищета населения;
– безработица, достигающая пятидесяти процентов от мужского населения и более (женщины традиционно не работают по найму);
– до сих пор сохраняющийся институт полурабов-дореев, блокирующий миграцию рабочей силы;
– низкий уровень жизни в целом, образования и медицинского обслуживания в частности;
– прямая зависимость от экспорта минерального сырья в Граш и ЧК и внешних займов под высокие проценты.
Крайняя нераспространенность даже начального образования делает проблематичным воспитание собственных специалистов, что сводит на нет возможность развития экономики за счет внедрения высокотехнологических методов производства. Правда, следует заметить, что за последние годы количество начальных школ в Сураграше выросло до почти двух тысяч, причем рост их числа неуклонно ускоряется за счет подготовки новых учителей из числа местного населения.
Усилия по ликвидации указанных проблем, предпринимаемые правительством Карины Мураций, наталкиваются на пассивное, а иногда и активное сопротивление населения, не желающее менять традиционный образ жизни и воспринимать нововведения. Вызывает также серьезные сомнения обоснованность проведения всеобщих выборов главы государства в ближайшее время. В отсутствие самой Карины Мураций, не собирающейся в них участвовать, с большой долей вероятности победы добьется Курува Сватаранг, лидер сформировавшегося в стране гуланского клана, пока еще не оформленного формально и не имеющего самоназвания, но уже чрезвычайно сильного и влиятельного. Можно предположить, что Сватаранг склонен к агрессивной внутренней и внешней политике, а также предпримет все усилия для монополизации власти в Сураграше по национально-клановому признаку и переориентирует страну на куда более тесные связи с грашскими гуланскими кланами в ущерб интересам Четырех Княжеств и тарсачьих родов. Его приход к власти чрезвычайно невыгоден для нас, а потому следует принять все меры…»
Внезапно Масарик Медведь раздраженно хлопнул ладонью по манипулятору, резко отвернув свое кресло от стола, в терминале которого светился почти завершенный отчет. Он подкатился к окну своего кабинета, отдернул штору и бездумно уставился на открывающуюся панораму. Несмотря на солнечный весенний вечер в сердце копилась тьма. Ему страшно хотелось, чтобы все, написанное им в отчете по результатам недельного анализа разнообразных докладов, оказалось неправдой. Но его холодный дисциплинированный ум не допускал самообмана. Сураграш обречен на стагнацию и прозябание. Усилия нескольких тысяч энтузиастов-добровольцев со всех уголков мира не могли сделать из него процветающее современное государство. Как только правительство Карины сменится кем-то другим, страна скатится в диктатуру. И почти наверняка плантации маяки снова начнут расти в ней, словно опята по осени.
Неужели она сама не понимает, что происходит? И готова по доброй воле отдать власть в руки людей, искренне ненавидящих ее идеалы?
Или понимает? Ведь она – Демиург. Если, конечно, Ольга не ошибается. А о возможностях Демиургов остается лишь догадываться. Скорее всего, она и сама способна провести довольно нехитрый анализ ситуации. Значит, у нее есть какой-то план. Во всяком случае, не остается ничего, кроме как верить в нее. И он должен, стиснув зубы и загнав свои чувства в дальний уголок сердца, выполняться свою работу аналитика и публициста – в надежде, что она читает доклады Сураграшского департамента, как обязательно поступал бы он сам на ее месте. Больше он не в состоянии сделать для нее ничего.
Масарик развернул кресло и снова уставился в текст. Голова тихо гудела, буквослоги прыгали перед глазами, упорно отказываясь складываться в осмысленные слова. Вероятно, он переработал. Пора передохнуть.
Поверх текста замигал значок стилизованной телефонной трубки. Мелодично протарахтел звуковой сигнал. Потом текст уплыл на задний план, и весь объем дисплея заняло изображение веселой синицы.
Кара?!
Да. Рано или поздно она все равно связалась бы с ним. После того разговора с Ольгой он сам не позвонил ей ни разу, боясь выдать себя тембром голоса или чем-то еще. Если она скрывает свою природу, значит, так надо. Кто он такой, чтобы нарушать ее инкогнито? Но она не из тех, кто оставляет недосказанности.
Трель повторилась. Он поспешно двинул рукой, и в дисплее появилось изображение.
– Здравствуй, Марик, – сказала Карина. – Рада тебя видеть.
– Здравствуй, Кара, – Масарик порадовался тому, что его голос оставался на удивление ровным, с обычными теплыми нотками. – Я рад не меньше. Извини, что не звонил. И у меня настроение паршивое, и ты делами наверняка завалена.
– Не настолько, чтобы не найти для тебя несколько минут. Марик…
– Да, Кара?
– Ольга сообщила, что проговорилась тебе о… о том, что я такое на самом деле.
– Не проговорилась. Ты же знаешь, что я привык выцеплять из контекста информацию по самым мелким намекам. Аналитик я, или кто?
– Не надо ее защищать. Она ни в чем не виновата. Просто я не хотела сообщать тебе… Марик, у меня просьба. Можно поговорить с тобой с глазу на глаз? Не через коммуникатор. Лично. Прямо сейчас.
– Э-э… – Масарик удивленно посмотрел на нее. – Как – лично? Ты сейчас в Каменном Острове?
– Нет. Все мои полеты и поездки – для отвода глаз. Я могу появиться у тебя в кабинете прямо сейчас. Я объясню, потом. Можно?
– Конечно, Кара. Что нужно сделать?
– Ничего. Я уже здесь.
Последние слова прозвучали не из терминала, высветившего значок отключения сеанса. Масарик невольно вздрогнул. Невысокая фигурка выступила из пустого угла комнаты. Белая блуза, короткие, до колен, тарсачьи штаны, босые ноги, короткая стрижка и блестящие в мочках ушей капельки золотых сережек.
– Здравствуй еще раз, Марик, – сказала Карина, выходя в центр комнаты. – Прости, что так невежливо и неожиданно вторгаюсь к тебе…
Она виновато смотрела в пол, словно нашкодившая школьница.
– Ты же знаешь, Кара, что ты всегда желанный гость с моем доме.
