АО АСЭ
Инжиниринг. Истории об истории
ОТ ЯДЕРНОГО РЕНЕССАНСА ДО ЛИДЕРСТВА НА ГЛОБАЛЬНОМ РЫНКЕ
Начало XXI века ознаменовалось возвращением ядерно-энергетических технологий на приоритетные позиции.
Мировое научное сообщество и правительства ведущих стран вынуждены были признать, что помимо исчерпаемости углеводородов и их высокой стоимости, жестким ограничителем роста традиционной энергетики становятся экологические проблемы. Важным триггером «реабилитации» мирного атома стала ратификация в 2005 году Киотского протокола, призванного стабилизировать уровень концентрации парниковых газов в атмосфере на таком уровне, который не допускал бы опасного антропогенного воздействия на климатическую систему планеты. При этом повышение глобальной температуры всего на два градуса рассматривается современной наукой как переломный момент, критически важный для жизни на Земле.
Развитие атомной энергетики в промышленном масштабе позволяет находить баланс между вопросами энергетической безопасности и экологической приемлемости при создании долгосрочных энергетических стратегий. Поэтому в мире растет спрос на энергоэффективные и безопасные ядерные технологии.
25 мая 2000 года правительством Российской Федерации была подписана «Стратегия развития атомной энергетики России в первой половине XXI века» – первый документ государственного уровня, задавший вектор крупномасштабной модернизации отрасли. Фактически после более чем десятилетней стагнации мировой атомной отрасли в нашей стране был создан курс на ядерный ренессанс.
Правительством были поставлены задачи сооружения современных энергоблоков третьего поколения с реакторами на тепловых нейтронах, замещающих устаревшие энергоблоки. В последующие годы аналогичные шаги были предприняты ведущими европейскими странами и США.
На Саммите тысячелетия в ООН, состоявшемся в Нью-Йорке 6 сентября 2000 года, президент России Владимир Путин выступил с инициативой по энергетическому обеспечению устойчивого развития человечества, кардинальному решению проблем нераспространения ядерного оружия и экологическому оздоровлению планеты.
Эта инициатива отозвалась возрождением энергетических программ по развитию мирного атома в ряде стран.
В России уже с середины 1990-х годов начали возобновляться проекты по сооружению АЭС. Стали заключаться контракты на строительство АЭС за рубежом с участием российских специалистов. В 1995 году был подписан генконтракт на до стройку АЭС «Бушер» в Иране. В 1998-м генподрядчиком проекта становится ЗАО «Атомстройэкспорт», и уже в 2001 году площадка принимает первое оборудование. В 1999 году начинается строительство первой очереди Тяньваньской АЭС в Китае. В 2001-м запускается первый блок Ростовской АЭС, возобновляются работы по сооружению второго блока. В 2002-м начинается строительство первой очереди АЭС «Куданкулам» в индийском штате Тамилнад. В 2004-м запущен третий блок Калининской АЭС.
В России формируется законодательная база для преобразования отрасли. Наступает переломный этап масштабной перезагрузки и глобальной модернизации.
10 мая 2006 года в своем Послании Федеральному собранию президент России Владимир Путин заявляет о крайней важности реформы атомной отрасли. «Сегодня необходимы и шаги по развитию атомной энергетики. Энергетики, основанной на безопасных реакторах нового поколения. Нужно укрепить позиции России на мировых рынках атомного машиностроения, максимально используя здесь наши знания и навыки, новейшие технологии и, разумеется, международную кооперацию», – подчеркнул президент.
Осенью 2006 года была утверждена Федеральная целевая программа «Развитие атомного энергопромышленного комплекса России на 2007–2010 годы и на перспективу до 2015 года».
В начале 2007 года принят Федеральный закон № 13 «Об особенностях управления и распоряжения имуществом и акциями организаций, осуществляющих деятельность в области использования атомной энергии, и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Закон позволил провести реформу отрасли. В соответствии с его положениями отрасль была разделена на гражданскую и военную части, определен порядок реструктуризации гражданского сектора.
В декабре 2007 года образована Государственная корпорация по атомной энергии «Росатом», призванная обеспечивать проведение государственной политики и единство управления в использовании атомной энергии, стабильное функционирование атомного энергопромышленного и ядерного оружейного комплексов, ядерную и радиационную безопасность.
Перед Госкорпорацией «Росатом» была поставлена задача выйти в лидеры по темпам строительства новых атомных энергоблоков, соответствующих требованиям МАГАТЭ по уровню безопасности и надежности.
В 2008 году на базе Нижегородского научно-исследовательского, проектно-конструкторского и изыскательного института «Атомэнергопроект» (НИАЭП) создается первая инжиниринговая компания Госкорпорации «Росатом», способная обеспечить выполнение контрактов по сооружению АЭС под ключ. Компания фактически заново создает строительный комплекс атомной отрасли и завершает сооружение второго блока Ростовской АЭС, ставшего В России формируется законодательная база для преобразования отрасли. Наступает переломный этап перезагрузки и глобальной модернизации. символом ядерного ренессанса в России. Начинается строительство третьего и четвертого блоков.
В том же 2008 году по проекту «АСЭ-2006» (ВВЭР-1200) начинается сооружение Нововоронежской АЭС-2 и Ленинградской АЭС-2.
Вокруг НИАЭП формируется группа компаний с единым контуром управления проектами сооружения АЭС в России и за рубежом, впоследствии получившая статус Инжинирингового дивизиона Госкорпорации «Росатом».
В 2011 году в контур Инжинирингового дивизиона вошел «Атомстройэкспорт», привнеся в общие компетенции многолетний опыт управления проектами сооружений АЭС за рубежом.
В 2021 году «Атомстройэкспорт» стал управляющей компанией дивизиона.
В настоящий момент Инжиниринговый дивизион объединяет: акционерное общество «Атомстройэкспорт» (Москва, Нижний Новгород, филиалы в России и за рубежом), Объединенный проектный институт – АО «Атомэнергопроект» (Московский, Санкт-Петербургский, Нижегородский филиалы – проектные институты, филиалы в России и за рубежом, изыскательские филиалы) и дочерние строительные организации.
Сегодня Инжиниринговый дивизион Госкорпорации «Росатом» ведет свою деятельность в России, Европе, на Ближнем Востоке и в Северной Африке, а также в Азиатско-Тихоокеанском регионе и является лидером на глобальном рынке сооружения АЭС большой мощности.
В портфеле зарубежных заказов Инжинирингового дивизиона – Белорусская АЭС, АЭС «Аккую» (Турция), АЭС «Пакш-II» (Венгрия), АЭС «Эль-Дабаа» (Египет), АЭС «Куданкулам» (Индия), АЭС «Руппур» (Бангладеш), Тяньваньская АЭС и АЭС «Сюйдапу» (Китай).
Проектам сооружения Инжиниринговым дивизионом АЭС в России и за рубежом посвящена вторая половина книги. Эта история пишется в наши дни. Масштабы ее вдохновляют и вселяют веру в прорывное энергетическое завтра. В будущее для всего человечества и самой биосферы Земли. В будущее, которое невозможно представить без чистых, экологичных и безопасных источников энергии – энергии атомных электростанций.
Александр Локшин «Гармония атома»
Александр Маркович Локшин. Первый заместитель генерального директора по развитию новых продуктов атомной энергетики Государственной корпорации по атомной энергии «Росатом», президент АО АСЭ с 2018 по 2023 год
В судьбе каждого человека есть кто-то или что-то, определяющее выбор жизненного пути. Для меня знаковой фигурой стал мой брат Михаил. Он всегда был и остается для меня образцом не только потому, что он старше меня на семь лет. Михаил всегда выделялся на фоне своих сверстников. Серьезно увлекался точными науками, побеждал на олимпиадах. Поэтому, когда я пришел в ту же самую школу, меня воспринимали не иначе как «брата Локшина». И я по определению должен был преуспеть в точных науках.
После школы Михаил поступил в Московский институт электронной техники. Таким образом, мой путь был предопределен: я тоже должен был выучиться на физика. Оставалось выбрать институт. Мне в то время Ленинград нравился больше Москвы, город на Неве был овеян какой-то особой романтикой. Я нашел в Ленинградском политехническом институте физико-механический факультет, который как раз удовлетворял моим требованиям. Во-первых, это была физика, причем очень интересное направление – теплофизика, а во-вторых, экзамены начинались на месяц раньше, чем в обычных вузах. Это давало возможность в случае неудачи попытаться поступить еще и в «обычный» институт.
Экзамены я сдал и стал учиться в Ленинградском политехе, хотя физик во мне всегда соперничал с лириком. Параллельно с обучением играл в вокально-инструментальных ансамблях. Это «раздвоение» у меня осталось до сих пор. Но тем не менее главное внимание в жизни было отдано точным наукам. Это стало магистральным направлением. Правда, пару раз я все-таки стоял на распутье и подумывал, а не поменять ли это самое магистральное направление. Первый раз еще в институте, а второй – когда уже работал на Смоленской АЭС.
Судьба
В реестре вузовских специальностей тех лет теплофизика шла под номером 309, а под номером 310 – электрические станции. И меня по сей день терзают смутные сомнения: а может быть, энергетиком я стал по ошибке? И в кадрах просто что-то напутали? Впрочем, в то время массово сооружались атомные станции, не хватало профильных специалистов, и всех, кто получал диплом, хоть как-то связанный с атомной энергетикой, направляли туда. Тогда было принудительно-добровольное распределение. Диплом у меня был не красный, хоть и с высоким средним баллом, и из списка предприятий, который нам был предложен, я выбирал третьим или четвертым.
Мои родители тогда жили под Киевом, и меня привлек вариант работы на Чернобыльской АЭС. Недалеко от родителей, живописная природа, хорошая зарплата. В общем, не задумываясь, выбрал ЧАЭС, но, когда туда приехал (а, замечу, на последнем курсе я женился), понял, что не очень-то и нужен на Чернобыльской станции. Потому как меня даже не на саму АЭС направили, а в филиал проектного института (группа рабочего проектирования) и предложили минимальную зарплату. Обиделся, пришел перераспределяться. Мне сказали: «Перераспределиться можно, но только уже в границах ВПО “Союзатомэнерго”». Предложили работу на Смоленской АЭС, где и зарплата была выше на 10 рублей, и комнату давали, а в перспективе обещали отдельную квартиру. Когда после 1986 года я встречался со своими институтскими друзьями-товарищами, многие удивлялись, что жив. Потому как прошел слух, что я погиб во время взрыва на Чернобыльской станции. Многие просто не знали, что я сразу перераспределился.
«Живешь на Смоленщине – будь строителем!»
Как уже было сказано, я подозревал, что из физиков в энергетики попал случайно. И уж совсем не думал не гадал, что мне придется стать еще и строителем. Но на смоленской земле стал им, можно сказать, с первых дней. Подъезжая к площадке, можно было увидеть огромный плакат с лозунгом: «Живешь на Смоленщине – будь строителем!» И действительно, чем бы ты ни занимался на САЭС, не почувствовать себя строителем было невозможно. И лучше всего это ощущали ноги, обутые в резиновые сапоги. Дело в том, что в этом регионе очень хорошая глина и, если шел дождь, уровень грязи мог подняться до колена. Сапоги – это первое и самое главное, что нужно было приобретать тем, кто поступал туда на работу.
Чтобы было понятнее, какой была стройка тех лет, упомяну один факт. Кроме плаката «Будь строителем!» на самом видном месте висело большое табло, которое информировало о том, сколько дней остается до пуска блока. Когда я приехал в мае 1980 года, до пуска, по-моему, оставалось 130 дней, хотя всем было очевидно, что это абсолютно невозможно. Эти 130 дней закончились, и какое-то время табло показывало 0 дней, потом появилось число 200. В общем, за то время, пока запускали станцию, эти сроки менялись раз пять-шесть, не меньше. Должен сказать, это произвело на меня неизгладимое впечатление. До сих пор очень болезненно отношусь к заведомо ложной информации. И когда мы формулировали на уровне Госкорпорации памятку для руководителя, настоял на включении в нее заповеди: «Не лги и не умалчивай». Передать заведомо недостоверную информацию – худшее, что может сделать сотрудник. Это «кривой патрон», с которым людей потом посылают на фронт. Думаю, что ложь и недомолвки – одна из главных причин развала Советского Союза.
Цех
В 1980-е годы была практика, когда ребят с высшим образованием сначала отправляли на рабочую должность. Если пришел в эксплуатацию, то сперва побегай по насосам, поизучай трубопроводы, а потом уже пойдешь работать либо начальником смены, либо на блочный щит – кнопки нажимать. Но когда мне предложили рабочую должность в реакторном цехе, я опять сильно обиделся. Все-таки почти ученый, да и специальность у меня не энергетическая. В отделе кадров так и сказал: «Не для того меня шесть лет учили физике и высшей математике, чтобы гайки крутить».
И тут рядом как нарочно оказался какой-то парнишка, пришедший на станцию на полгода раньше и уже все понимавший.
– Хочешь наукой заниматься – иди вон в ЦНИИ, – сказал он мне.
И мне так это название понравилось – ЦНИИ! «Наверное, это Центральный научно-исследовательский институт», – подумал я. Тут же согласился и был принят на работу инженером в лабораторию систем регулирования турбины, а ЦНИИ оказался цехом наладки и испытаний. Позже он был преобразован в цех наладки, испытаний и пусков, а потом на его базе создали нынешний «Смоленскатомтехэнерго».
Два с лишним года в этом цехе отработал, стал старшим инженером. И должен сказать, что прошел хорошую школу, потому что система регулирования турбины, пожалуй, одна из самых сложных систем на станции. С такими же тремя молодыми ребятами (один из них сейчас – директор Смоленской АЭС) изучал ее с нуля. Собственно, тогда же и появилось умение разбираться в железе. И конечно, пересмотрел свое отношение к ручному труду. Во всяком случае, согласился, что политика устройства молодых специалистов сначала на рабочие должности абсолютно правильная. Пока своими руками не потрогаешь, пока ключами не поработаешь – не поймешь, что происходит. Тем не менее, как только осознал свою ошибку, одновременно открыл для себя, что «передний край» – это оперативный персонал, который работает на блочном щите. И стал стремиться туда.
Только через два года при поддержке тогдашнего заместителя главного инженера по эксплуатации, ныне, к сожалению, уже покойного, Евгения Михайловича Сафрыгина, которому я чем-то понравился, мне удалось перевестись на должность старшего инженера по управлению блоком на блочный щит.
Тогда такие скачкообразные переходы были еще возможны, потому что персонала катастрофически не хватало. Сейчас у нас по нормативам как минимум семь, а то и восемь человек на каждой должности должно быть для работы по сменам, а тогда в наличии их было всего трое. И подменяли, если что, друг друга без разговоров. А если кому-то еще нужно было съездить – я уже не говорю про отпуск, просто к родителям, – ребята работали по 12 часов без выходных.
Так начался второй этап моей трудовой биографии – работа в эксплуатации, которая продолжалась с 1982 по 1993 год. В это время к стройке я уже не имел никакого отношения, чему был несказанно рад. Потому что в цехе наладки, особенно поначалу, кроме ежедневного перемешивания глины сапогами приходилось еще и бетон укладывать. Нас на месяц-два забирали из нашего ЦНИИ и отправляли в какую-нибудь подрядную организацию на горячий участок. Горячий – это не там, где бетон насосами качают, а там, где его надо нагрузить в ведра и отнести по лестнице на три этажа вниз. Другого способа доставки в такие места уже не было. На подобных работах молодые специалисты и проявляли себя по мере сил. Так что с полным правом могу говорить, что побыл настоящим строителем – плотником-бетонщиком третьего разряда.
Зарубежный опыт
К 1993 году я дорос до начальника смены станции. Попутно принимал участие в сооружении станции, но уже не как строитель, а как «пускач», во время пусконаладки. Мы вводили в эксплуатацию второй и третий блоки «Смоленки». И, поработав какое-то время начальником смены станции (НСС), я понял, что уперся в потолок, что дальше развиваться некуда. Следующим шагом для НСС считалась позиция заместителя главного инженера, но на эту должность, как правило, приходили с большим опытом, молодых старались не брать.
Мне стало скучновато, а в то время железный занавес уже упал и мы начали общаться с внешним миром. Съездили в Шотландию, посмотрели, как там работают наши коллеги-атомщики. Взялся за английский и в 1993 году был командирован на два года в московский центр Всемирной ассоциации организаций, эксплуатирующих атомные станции (ВАО АЭС), по-английски – WANO.
Организационно эта ассоциация состоит из центров, объединяющих атомных операторов в основном по региональному признаку – в Москве, Атланте, Токио и Париже. Работа всей ассоциации координировалась из пятого, Лондонского, центра. Я работал в московском центре два года, а потом еще год отслужил в Лондоне. И это был третий этап моей трудовой биографии, для меня крайне интересный, давший мне очень важный опыт. Поездил по миру, посмотрел своими глазами, как строят, как эксплуатируют атомные станции наши коллеги за рубежом. То есть понял, как это организовано у «них».
Номер пятый
В 1996 году, к концу моего пребывания в лондонском центре, туда приехал Эрик Николаевич Поздышев. Он был тогда президентом концерна «Росэнергоатом» и по совместительству президентом ВАО АЭС.
Имя Поздышева сегодня кому-то, может быть, ничего не скажет, а жаль: это, без преувеличения, великий человек. Необыкновенно активный, напористый. Он немножко мне Евгения Олеговича Адамова напоминает. Настоящий лидер – в том же концерне «Росэнергоатом» благодаря ему все крутилось. И помимо прочего, он оказался искателем талантов. Находил перспективных молодых ребят и, что называется, «бросал их в воду». Я оказался одним из тех, кто не «утонул».
Когда Поздышев приехал в Лондон, меня, естественно, к нему прикрепили, и дня три-четыре я сопровождал его по Великобритании. Перед отъездом он спросил меня о планах на будущее. А у меня была договоренность с тогда уже директором Смоленской станции Евгением Михайловичем Сафрыгиным, он предложил под меня создать должность заместителя директора по международной деятельности. Сказал об этом Поздышеву, а он мне в ответ: «Старик, замдиректора по международной деятельности – это работа для пенсионеров, а тебе еще лет тридцать крутиться надо! Так что вернешься в Россию – сразу ко мне в кабинет».
Вернулся, пришел к нему, он нажимает кнопочку селектора и говорит: «Сергей, зайди!» Заходит Сергей Щербаков. Должность у него называлась «руководитель генеральной дирекции по реализации платы за безопасность и развитие атомной энергетики». Станции тогда были самостоятельными юридическими лицами, а концерн «Росэнергоатом» был как бы сопутствующей, поддерживающей организацией. Из выручки станций она получала 30 % на то, чтобы обеспечивать общие процессы и выполнять функцию эксплуатирующей организации. Но это были не деньги, а долги потребителей электроэнергии, и надо было превращать их в какие-то активы. Вот этим дирекция и занималась.
Заходит, значит, Сергей, и Поздышев ему говорит: «Знакомься, это твой новый заместитель». Тот обреченно посмотрел на меня и спросил: «Пятый?»
Квазиэкономика
Тогда процветали неплатежи, бартер, векселя, то есть экономика была абсолютно извращенной. Никто из традиционных экономистов в ней не разбирался, нарождалось что-то совершенно новое, где-то даже иррациональное. Например, достать наличные деньги, чтобы выплатить зарплату, было практически невозможно. Это была уже не наука, это был предмет переговоров, договоренностей и чего угодно… И молодые наглые ребята в этом новом мире, что называется, ловили рыбку в мутной воде. У кого-то получалось. Вот почему с огромным уважением отношусь к искателю талантов Поздышеву. Не знаю, понимал ли он, что происходит, или интуитивно чувствовал, что нужно учить будущих руководителей жить в этих новых условиях. Он сразу же мне сказал, что хочет из меня сделать дирек тора станции. Но для того, чтобы понимать, что происходит на таком уровне в нынешних условиях, я должен «натаскаться». Технику я знал, в международных отношениях ориентировался, а вот экономику, особенно современную с приставкой «квази», не пробовал.
Учился не один. Первым заместителем руководителя этой дирекции уже был назначен знакомый мне раньше по работе на Смоленской АЭС Сергей Петрович Крылов. Он был тогда заместителем начальника того самого цеха наладки испытаний и пусков реакторного оборудования, в котором я начинал. Тогда, на станции, мы с ним не очень общались, а в новых условиях подружились. Сидели в одном кабинетике, оба сильно курили («хоть топор вешай» – как раз про тогдашнюю нашу обстановку), очень сблизились.
И год с лишним я учился «плавать» в «мутной воде» как заместитель руководителя – руководитель информационно-аналитического отдела. Через меня проходили схемы обращений векселей. А в целом обстановка в отрасли становилась все тяжелее. Неплатежи нарастали, зарплату выдавали с задержкой до полугода, персонал был недоволен.
Тяжелые времена
И случилось то, что десять лет назад невозможно было даже представить, – марш атомщиков на Москву. Это был, по-моему, первый такой масштабный «зарплатный» протест в России. Персонал Смоленской атомной станции составил костяк группы протестующих, к нему присоединились сотрудники других станций. Всего человек двести собралось, и они пешком в белых одеждах прошли 350 километров от Смоленской станции до Москвы с требованием выплатить долги по зарплате, выделить деньги на эксплуатацию и ремонт станций…
Евгений Михайлович Сафрыгин был человеком советской закалки и в тех условиях, что называется, потерял ориентиры. Руководство министерства решило для усиления направить на Смоленскую АЭС Сергея Петровича Крылова. Придумали для него должность, которая называлась «первый заместитель директора по экономике, маркетингу и коммерческой деятельности». Но было очевидно, что его готовят на замену. Так и вышло: прошло полгода или месяцев восемь – сняли Евгения Михайловича, поставили Сергея Петровича. Прошла еще пара месяцев – Сергей Петрович приехал к руководству и попросил, чтобы ему отдали меня. Так я и вернулся в 1998 году из «Росэнергоатома» на Смоленскую АЭС. Занял ту самую должность, которую придумали для Крылова – первого замдиректора по экономике, маркетингу и коммерческой деятельности.
И начался самый тяжелый период моей жизни. Утром вставал с мыслью о том, где взять деньги, чтобы выплатить персоналу зарплату и не сесть при этом в тюрьму, вечером ложился с той же мыслью. Уснуть не мог. Спал только в машине, когда ехал в Москву, Брянск или Тулу «выбивать» деньги. Рефлекс даже выработался, от которого с трудом потом избавился: машина трогается – засыпаю. Даже за руль долго потом не мог сесть. А остальное время, вне этой автомобильной психологической брони, – ну очень жутко было. И все-таки, несмотря ни на что, как-то прорвались. Я сейчас имею в виду не себя лично и не Смоленскую АЭС, а всю страну.
Директор
В 2001 году руководство отрасли посчитало, что я уже созрел и меня пора отправить директором на Ростовскую станцию. Был выпущен приказ по министерству, согласно которому с 7 сентября я должен был приступить к своим обязанностям на Ростовской АЭС. Меня туда свозили, представили уполномоченному представителю по Южному региону, а 2 сентября Сергей Петрович скоропостижно скончался. Оторвался тромб. Нагрузка, конечно, жуткая была, он еще и курил много, и выпивать приходилось по работе – эхо «алкогольной дипломатии» старых времен. В кризисные времена она особенно популярна.
Было ему всего 53 года. Сейчас понимаю, как это немного, а тогда мне было 43 и казалось, что 53 – вполне солидный возраст…
Получилось, уже был приказ о том, что я с седьмого числа должен быть в Волгодонске, и тут же выходит другой приказ с назначением меня с этого же числа исполняющим обязанности директора Смоленской АЭС.
То есть один день я был директором двух станций одновременно. Месяца, наверное, два-три исполнял обязанности, не «распаковывая чемоданов», а потом было принято решение оставить меня директором на Смоленской АЭС. Так и не поехал на Ростовскую. До сих пор, когда туда приезжаю, меня называют «несостоявшийся директор Ростовской атомной станции». На что я отвечаю: «Состоялся! День вами командовал, а вы этого даже не почувствовали».
Концерн
На «Смоленке» я был директором с 2001 по 2006 год. В конце 2005-го Александр Юрьевич Румянцев, руководитель Федерального агентства по атомной энергии, в которое было преобразовано наше министерство, приехал с визитом ко мне на станцию и предложил перейти к нему в заместители. Думал я недолго, поскольку на одном месте сидеть мне тогда еще было скучно, согласился, и мои документы стали оформлять.
Пока оформляли, вместо Александра Юрьевича назначили Сергея Владиленовича Кириенко. Румянцев на следующий после этого назначения день позвонил: «Вот видишь, Саша, как бывает, не успели мы. Ты с Кириенко будешь работать?» Неожиданный поворот, хотя с Кириенко к тому времени я уже встречался – на инаугурации губернатора Саратовской области. Редчайший по тем временам случай: губернатором был назначен директор Балаковской атомной станции Ипатов. Естественно, он пригласил всех коллег-директоров на это историческое событие. Кириенко в то время был полномочным представителем Президента России, он, собственно, и выбрал Ипатова. Мне он понравился. Я сказал Румянцеву, что никаких предубеждений у меня против Сергея Владиленовича нет. «Ну, тогда информацию о тебе передам».
Вскоре после прихода Сергея Владиленовича на должность генерального директора концерна «Росэнергоатом» был назначен Сергей Александрович Обозов, и я получил предложение перейти на работу в центральный аппарат концерна в должности его первого заместителя. При определении зоны моей ответственности Сергей Александрович сразу предложил взять на себя стройку. Мол, там есть возможность для совершения подвига. На это я ему категорически ответил: «Все, что угодно, кроме стройки». А где-то через восемь-девять месяцев Сергей Александрович был направлен на создание атомного машиностроительного комплекса, и обязанности генерального директора концерна принял я.
Зам по мирному атому
Директором концерна я работал недолго. Через год меня пригласил Сергей Владиленович и, отметив, что моею работой он доволен, предложил на выбор три варианта развития событий. Первый – он забирает меня к себе заместителем, второй – иду первым замом директора в создававшийся «Атомэнергопром», в который выводились все гражданские активы отрасли. И третий вариант – остаюсь на должности гендиректора концерна.
Выбрал я, конечно, первый вариант и до сих пор ни разу об этом не пожалел. Кстати, зарплата при этом переходе у меня упала раза в два. В центральном аппарате корпорации тогда зарплаты были как у госслужащих – ниже, чем на многих крупных предприятиях.
Так я стал заместителем Кириенко, пока с не очень определенной зоной ответственности. Подход был определен моим начальником так: «Чувствуешь, что готов на себя взять что-то под ключ, – приходишь, фиксируем, забираешь».
На каком-то этапе вся тематика Госкорпорации была разделена на две зоны: я отвечал за мирный атом, Иван Михайлович Каменских – за ядерно-оружейный комплекс. «Эта проблема к какой части относится? – спрашивал Кириенко. – К военной? Тогда – к Каменских. К гражданской? К Локшину».
А потом изменилась концепция по «Атомэнергопрому», и он со всем содержимым стал дирекцией по ядерно-энергетическому комплексу, а я превратился в заместителя генерального директора – директора дирекции по ЯЭК. Дирекция просуществовала около двух лет. Потом, ввиду того что она составляла около двух третьих всей корпорации и по численности работающих, и по активам, и по выручке, ее «разобрали» и перешли на дивизиональный принцип управления, а я стал первым заместителем генерального директора Госкорпорации по операционному управлению.
Возвращение
Отвечая за весь мирный атом, я много ездил, знакомился с предприятиями отрасли. Проезжал и через Читу – город, в котором я родился. Мой отец был военным, и в 1963 году, когда мне было шесть лет, его перевели из Забайкалья на Украину, под Киев.
Отец, как и я, с тех пор ни разу не был в Чите и в то время жил в Берлине. Я позвонил ему из Читы, и он стал прямо по телефону «водить» меня по «историческим местам» – в буквальном смысле слова работал навигатором.
«Видишь слева одноэтажный дом? В этом доме ты прожил с года до трех лет. А напротив должен быть еще один дом, барачного типа. Есть?!» – «Есть, правда, совсем уже в землю врос…» – «А туда тебя из роддома принесли». Я сказал, что выехал на центральную площадь. «Слева должно быть четырехэтажное здание голубого цвета. Это штаб Забайкальского военного округа, я в нем работал».
В общем, как выяснилось, мало что в Чите поменялось за 50 лет.
Идем на Восток!
Одной из первых сложных задач, которые поручил мне Сергей Владиленович, была достройка первого блока АЭС «Бушер» в Иране. С конца девяностых те, кто знал, что там происходит, говорили об этом проекте достройки станции, которая начинала строиться почти 30 лет назад по немецкому дизайну, со скептицизмом, с ехидством, с улыбочками. Слушая их, я очень радовался тому, что не имею к этому никакого отношения. Легко понять мои чувства, когда вдруг этот проект стал моей головной болью. У меня появилась мечта закончить блок, сдать его заказчику и забыть обо всех связанных с этой АЭС проблемах. Первая часть мечты реализовалась: блок мы все-таки достроили. Он, бесспорно, уникален. Других таких в мире нет и никогда не будет. Но это отдельная история. Сдавали мы его торжественно, с мусульманскими молитвами, а потом заключили контракт на строительство еще двух блоков АЭС «Бушер»…
Тем не менее ответственность за сооружение новых АЭС я считал чем-то вроде факультатива, не относящегося к моим основным обязанностям. Был даже один забавный эпизод: когда мы стали разбираться, кто из заместителей генерального директора отвечает за стройку де-юре, Сергей Владиленович предложил: «А давайте посмотрим должностные инструкции». Это было воспринято почти как шутка, поскольку никто из нас своих должностных инструкций, страшно сказать, тогда не читал, понимая, что работаем мы не по ним. Уже догадались, у кого нашли соответствующую строчку? «А, вот кто, оказывается, виноват в том, что со стройкой у нас так плохо», – тут же отреагировал Кириенко. В результате передали эту строчку Ивану Михайловичу, потом установка на управление этим видом деятельности еще не раз менялась, а когда одновременно сооружаемых блоков стало очень много (сейчас их около 30), ответственность за них поделили между мной и первым заместителем по международному бизнесу Кириллом Борисовичем Комаровым.