АО АСЭ
Инжиниринг. Истории об истории
Юрий Цой «Белое солнце пустыни»
Юрий Алексеевич Цой. Заместитель начальника Управления по строительству АЭС «Бушер» АО АСЭ с 1999 по 2012 год
Готовность строительной части реакторного отделения иранской АЭС, турбинного, вспомогательного реакторного здания и здания, связанного с аварийным энергоснабжением, была около 90 %. То есть очень высокая. Конечно, после военных действий в строительной части остались многочисленные повреждения, которые нужно было устранять, но это оказалось самой простой задачей. А вот когда мы вплотную занялись вписыванием нашего оборудования в немецкую строительную часть, оказалось, что и реактор не влезает, и горизонтальные парогенераторы некуда втискивать, и турбина длинновата для выделенного помещения, и прочее, и прочее…
«Евроремонт»
Тут надо объяснить, почему мы вообще ввязались в эту затею и в очередной раз оказались первопроходцами. Было много объективных причин, но была и субъективная. Все-таки вышли мы все из Советского Союза и к дизайну европейских помещений и иностранных машин даже в начале нового века были все еще непривычные. А здания, построенные немцами, выглядели очень хорошо. Подкупил нас – и министра, и многих, кто принимал решение о стройке, – красивый, скажем так, фасад этих конструкций. В те годы все, кто заходил в эти здания, просто не мог не залюбоваться тем, что осталось от KWU1 1 Kraftwerke Union, подразделение Siemens. – Прим. ред.: красивый бетон, ровные стенки… У нас так не строили. И вот этот «евроремонт» всех и подкупил. Да еще такое стильное, красивое, эффектно упакованное оборудование остается. А то, что оно внутри проржавело, этого же сразу не увидишь. И вот таким образом было принято решение все-таки пойти навстречу требованиям иранцев и попытаться применить конструкции, здания, сооружения и оборудование KWU в нашем проекте.
Вместе с ОКБ «Гидропресс» и московским АЭП была проведена подготовительная работа для того, чтобы разместить наше оборудование в немецких зданиях. Это делалось параллельно с подготовкой контракта. «Гидропресс» дал свое видение расстановки основного оборудования. АЭП привязал к этой расстановке строительную часть. В чем была главная сложность? Образно говоря, пришлось делать полную «перепланировку квартиры». Но это все-таки не квартира – это атомная электростанция, высокопрочное здание, которое одновременно защищает реактор от внешних воздействий и окружающую среду – от самого реактора.
Заказчик и верил, и не верил в возможность выполнения этой работы, и он нам ничего не разрешал рубить до тех пор, пока мы не доказали многократными расчетами, что реализация наших предложений не приведет к ослаблению конструкций реакторного здания. Ведь нам пришлось вырубить около 3500 кубометров бетона и потом вновь уложить почти столько же.
Предварительно была составлена подробнейшая программа, прописывающая, как, чем, в какой последовательности мы будем резать бетон, как будем производить достройку (а достраивать нужно было сразу же, иначе многотонные конструкции зависали в воздухе). То есть принцип был такой: кубометр вынул – кубометр положи. Примерно как «срубил дерево – посади другое».
И персы не давали рубить ни одного куба до тех пор, пока мы им не предоставили все расчеты от начала и до конца, причем многократные, пока наглядно не прорисовали в компьютере всю эту работу. Мы тогда, кстати, впервые оценили возможности пространственного трехмерного моделирования. Без 3D мы и сами не смогли бы разработать технологию одновременной вырубки-достройки, и персов бы не убедили.
Возглавлял группу, которая внедряла эту технологию, Александр Васильевич Кваша. Тогда он у нас работал в должности главного инженера. Очень грамотный специалист, и вообще кадры были подобраны хорошие. В этот период «Атомстройэкспорт» произвел на площадке кадровый маневр. Во главе строительства был поставлен Владимир Филиппович Дудник, который привез с собой десант украинских специалистов, непосредственно построивших часть энергоблоков Запорожской и Хмельницкой АЭС: А.В. Квашу, В.Я. Биезбардиса, О.Е. Снета, Н.А. Юрченко и многих других. По завершении строительной части работ на Бушерской АЭС все они были востребованы на других стройках, а к руководству были привлечены российские специалисты во главе с Вячеславом Михайловичем Махониным и далее Игорем Федоровичем Мезениным, которому предстояло довести стройку до энергетического пуска АЭС. Что касается самих работ по реконструкции строительной части блока, то процесс пошел довольно быстро, потому что были наняты серьезные иранские фирмы с хорошими специалистами. Персы, вообще-то, хорошие строители.
Применялись самые современные технологии: никаких взрывов, железобетон пилили алмазными пилами, струнами с коронками Сваровски (та же технология потом применялась на расчистке площадки АЭС «Белене»). Эта технология еще и беспылевая: место распила постоянно смачивалось, а грязная вода тут же удалялась. Также предусматривался дополнительный контроль соединительного шва старого бетона с новым, соблюдались различные допуски для того, чтобы передать нагрузки от одного бетона к другому. Замечательно все было организовано! Но главное – это хорошая технологическая подготовка по сшивке старого и нового бетона. Эту работу вели специалисты ОАО «Оргэнергострой» во главе с Э.Л. Кокосадзе, В.А. Дорфом, С.В. Затковецким и многими други ми специалистами. И что тут еще любопытного было: к моменту вырезки бетона мы уже провели подготовительные работы, сделали стройбазу, но всерьез-то ни один объект так и не начинался. Нас никуда не пускали. Объяснялось так: пока заказчик не даст рубить, нельзя приниматься за дело основательно. Какой смысл, если не даст? Это был своеобразный Рубикон. Перейдем – не перейдем. Да – нет, да – нет. И когда персы дали добро на вырубку первого куба, все сразу поняли: вот оно, началось! – и тут же закипела настоящая работа. По всем направлениям.
Интеграция немецкого оборудования
Эта интеграция проходила еще более драматично. Во-первых, поскольку это делалось впервые в истории сооружения АЭС, а возможно, и вообще в истории строительства высокотехнологичных объектов, много сил было затрачено на разработку самого подхода. Ведь помимо того, что это была другая технология, оборудование было не новым – где-то устаревшим, где-то просто ржавым. Это было всем понятно. В то же время заказчик требовал гарантий того, что интегрируемое оборудование отработает весь свой ресурс. И чтобы на это решиться, надо было, конечно, знать, с чем мы имеем дело. А открытия не всегда были приятными. Были случаи, когда смотрят – вроде бы насос хороший, красивенький, весь упакованный; разобрали – а внутри труха.
Основная работа заключалась в том, чтобы восстановить документацию оборудования, в том числе конструкторскую, без которой невозможно было изготовить запасные части. Потому что по международным и по нашим нормам без запчастей станцию пускать нельзя. А запчастей не было, и для того чтобы сделать их, нужна была конструкторская, заводская документация, которая по большей части отсутствовала. Имелись документы из строймонтажной серии. То есть у немцев неплохо было прорисовано, как установить то или иное оборудование. Впрочем, мы всегда считали, что за рубежом, у тех же немцев (а мы у них строили), в чертежах порядок. То есть если что обозначено в чертеже, то так и в реале будет. Оказалось, что далеко не так. Мы часто сталкивались с тем, что стена не там, где ей положено быть, или столба нет, а на чертежах он есть. Наверное, это связано все-таки с тем, что немцы увезли последнюю версию документации, по которой они, собственно, строили, а на площадке оставили то, что им было не нужно, – какие-то промежуточные варианты. А мы приняли их за окончательный.
И ведь не сразу разобрались, что по этим чертежам работать напрямую нельзя. Нужно было пройти по каждому зданию, по каждому помещению, сверить чертежи с фактической натурой. А у нас как? Мы посмотрели: вот здание, и размеры вроде бы правильные. Померили, убедились, что так и есть, но на сто процентов не проверили. И по этой причине, в частности, возникли такие проблемы с интеграцией в строительную часть. Всю станцию ведь не обойдешь и не обмеришь! Вот и попались: поставили оборудование на основании этих документов, а оборудование, как оказалось, в принципе не может встать. По чертежу одни размеры, а по факту – другие. По чертежам проходка под трубопровод 20 сантиметров, а в реальности – 27. И много было различных несоответствий.
То есть доверять чужим проектам нельзя, даже немецким, несмотря на то, что вроде бы немцы довольно хорошие, грамотные строители. Ну, конечно, кивают, что это они ошиблись. Нет, я думаю, это не ошибка, это просто документация нам оставлена была не соответствующая фактической картине.
И, главное, чем все усложнялось? Если бы у нас изначально была такая установка – проверять все, не верить проектам, – мы бы сразу много чего отловили. А так затрат немало понесли.
Но это еще не все! Персы давали нам только копии этих документов. А это ж какие годы! Чертежи на синьках делали. И так качество не лучшее, а на копии порой вообще ничего не разобрать. Я не скажу, что слишком много было такой документации, но процентов десять точно. В какой-то момент мы отправили всю документацию в Москву нашему генеральному проектировщику «Атомэнергопроекту», потому что неясно было, с чем работать, и разобраться в этом можно было только в проектном институте в столице. Установка была такая: чтобы номер чертежа было видно. Думали: «В случае чего мы потом по этому номеру вернемся и вытребуем подлинник».
Согласно контракту, чертежи на все строительные конструкции должны были быть выпущены заново в соответствии с российскими нормами и иметь электронную версию независимо от того, были ли эти конструкции изменены. Получилось, что автором всего проекта становился «Атомэнергопроект» с его подрядными организациями.
Руководил разработкой проекта заместитель главного инженера АЭП Валентин Захарович Куклин и его помощники в составе группы руководства проектом с неизменным ГИПом А.В. Сидоровым. В отличие от выпуска рабочей документации для российских АЭС, когда имеется преемственность в решениях от блока к блоку, на АЭС «Бушер» пришлось разрабатывать рабочую документацию на совсем «новый» блок, что значительно усложнило работу всех подразделений АЭП.
Но как бы то ни было, строительная документация какая-никакая была, а конструкторской – нет. Ее обычно никто и не поставляет, иначе это становится фактически передачей технологий. Но запасные части были нужны, потому нашим российским КБ пришлось разрабатывать эту документацию.
Таким образом, приняв на себя функции интегратора, мы стали фактически изготовителем. Ответственных за то или иное оборудование мы так и называли – интегратор-изготовитель, потому что с изготовителя, как с любого завода, в случае дефектов или отказа мы можем что-то спрашивать.
По условиям выполнения работ для каждого типа оборудования были установлены критерии отбора, когда есть смысл интегрировать, а когда нет, потому что расходы превысят прибыль. И шла бесконечная торговля с нашими изготовителями. Предположим, известна примерная стоимость такого-то типа оборудования на свободном рынке. Наш интегратор-изготовитель говорит: «Мне, чтобы вот это ваше оборудование довести до нужной кондиции, чтобы я дал гарантии на 30 лет, документацию и прочее, нужна такая-то сумма». Были установлены границы затрат, и вот под эти градации пытались подогнать все оборудование.
Но в итоге мы понесли серьезные финансовые потери, потому что заказчик постоянно стремился занизить наши затраты и все время давал денег меньше, чем действительно требовалось для реабилитации оборудования и изготовления запчастей. А это тормозило начало работ. Не имея договора, не начнешь работать, а имея договор, который нужен, неизвестно, когда его подпишешь. Пойдешь на уступки заказчику – он подпишет, но тогда мы потеряем деньги, останемся в убытках. Мы так потеряли довольно много средств, потому что до сих пор еще необходимо расходовать деньги на интеграцию, а от заказчика почти все уже получено, крохи остались.
Вообще, в такую работу не стоит ввязываться. Себе дороже в итоге выходит. Если бы мы еще свое оборудование восстанавливали по нашей документации, как сейчас мы это делаем для Калининской АЭС, и то было бы проблематично. А уж чужое – не дай бог браться. Только если уж совсем безвыходное положение.
Что в итоге удалось интегрировать из немецкого оборудования и строительной части? В турбинном отделении остались главные циркуляционные насосы, подогреватель, конденсатор ТНД-1, ТНД-2. Практически все большие конструкции, фундамент под турбину, с небольшой реконструкцией, – вся эта демпферная система фактически осталась немецкая. Почти все морские сооружения, каналы. Конечно, потекли они уже, от старости начал разрушаться бетон, бетонные трубопроводы. У нас-то это не принято, у нас трубопроводы стальные, а здесь положили огромные железобетонные трубы. На три метра под землю они были закопаны, пришлось их полностью выкапывать, потому что посмотрели – там рушится все. Мы разработали и смонтировали на площадке специальный стенд из элементов бетонных трубопроводов, на котором все эти трубы проходили испытания. Причем сразу договорились с персами, что максимум, где можно использовать эти трубы, – на участке сброса воды, то есть там, где они находятся не под давлением, и что под водозабор, работающий под давлением, поставим стальные. Это трудно, но по-другому нельзя было делать.
Климат
Важная особенность бушерской площадки – особые климатические условия. Здесь в воздухе очень много хлоридов, которые съедают все, что плохо реагирует на хлор. И это проблема сохранения не только старого оборудования, но и нового.
Это плохие условия – пожалуй, хуже вряд ли где есть. Потому что, представьте себе, наши трубопроводы из нержавейки пролежали в открытом канале, да так, что на них полгода падала пыль и дожди, пошла ржавчина. Много оборудования KWUшного нам тоже пришлось защищать от внутренней коррозии. Довольно большой объем работ выполнили, чтобы сделать покрытие для интегрированного оборудования. У нас такие вещи редко применяются, да еще в таких объемах, как там пришлось делать. У нас что? Из нержавейки изготовил, и она спокойно реагирует на почти любую кислоту, а здесь, к сожалению, все не так. Титан способен противостоять такой агрессивной среде, но он запрещен к поставкам в Иран. Поэтому мы на него и не замахивались. Полиэтилен же и прочие пластики в атомной энергетике не принято применять. Поэтому у нас основная задача была сделать надежное антикоррозионное покрытие. Несколько удачных решений было найдено в том числе с частичным применением материалов с местного рынка (не путать с местным изготовителем).
2009 г.
Александр Миронов «Бушерский дух»
Александр Филиппович Миронов. Заместитель генерального директора представительства АО АСЭ в Бушере по общим вопросам с 1999 по 2005 год
В обязанности заместителя по общим вопросам входило множество рабочих вопросов: транспорт, оформление, встречи, проводы наших специалистов и людей, сопровождавших грузы, кадрово-визовая работа, оснащение офисов, отдел переводов, отдел работы с иностранными подрядчиками, строительство объектов инфраструктуры и временных зданий и сооружений на площадке, ремонтные работы и так далее. Но главной моей задачей, я считаю, было сделать все для того, чтобы наши специалисты, командированные в Иран на месяцы, а то и на годы, не чувствовали себя обделенными, оторванными от родины.
Практически дома
Прежде всего была налажена связь с домом. Из переговорного пункта можно позвонить в любую точку России. Кстати, из Ирана в Россию гораздо дешевле звонить, чем из России в Иран.
В поселке работало шесть спутниковых каналов: Первый канал, ОРТ, Россия-1, НТВ, Рен-ТВ, спортивный канал. Создали даже собственную телестудию.
Люди чувствовали себя практически дома. Скажем, выборы президента РФ, выборы в Государственную думу РФ – все проходило привычно, как в старое время: играла музыка, работал буфет. И какие диспуты, какие баталии разгорались! Кто-то за КПРФ, кто-то за «Единую Россию», кто-то за ЛДПР…
И интересно было, когда объявляли результаты, узнать структуру политических приоритетов в поселке. Не раз приезжали в Бушер и сами депутаты Государственной думы РФ, работники министерств, сотрудники Генконсульства из Исфахана.
Каждый день автобусы возили специалистов в Бушер, можно было поехать, записавшись предварительно в диспетчерской, – последнее нужно было для безопасности. Люди ездили на рынок, в магазины за покупками. Когда на рынок приезжали русские, цены там взлетали. Иранцам продавали подешевле, нам – подороже. Понятное дело – рынок. У персов уровень жизни иной, и зарплаты у иранского персонала меньше.
А какие были концерты! Какие бильярдные турниры! До часу-двух ночи в выходные дни резались! Свадьбы справляли. У начальника стройки Александра Васильевича Лютова там сын родился, так что у него, у Лютова-младшего, место рождения – город Бушер.
А вот российско-иранских свадеб у нас не было. Зато работало много российских женщин, которые в свое время дома вышли замуж за персов. Персы ведь часто где учатся? В Киеве, Одессе, Минске, Москве, Питере.
Все, кто приезжал, говорили, что из всех площадок иранская – лучшая. Да, климат тяжелее, порядки строже, но, возможно, как раз из-за этих трудностей тут всегда был особый бушерский дух. Потому что с самого начала мы заложили основы такой жизни. В переданных персами зданиях открыли школу, медсанчасть и культурный центр, а еще – православную часовню. Так что кроме светских праздников – Дня строителя, Дня энергетика, Дня конституции, Нового года – у нас были и церковные, духовные торжества. Например, на Пасху проходили большие богослужения, проводимые приезжавшим из Тегерана игуменом Александром. Люди пекли куличи, пасхи, красили яйца, освящали их. Была, помню, задачка: а чем покрасить яйца? Потому что обычно русские красят их луковой шелухой, а здесь ее не было. И знаете, что выручало? Гранатовая кожура. От нее получался приятный светло-бежевый цвет.
Хочу работать!
ЗАО АСЭ очень лояльно относится к тратам на социальные программы, каждый год закладываются средства на культурную работу, на работу школы, персонала по найму.
В штате площадки – четыре ставки врачей: травматолог, два терапевта, заведующий медсанчастью. Очень хорошая медсанчасть. Врачей опять же в основном брали по местному найму – это жены работников, хотя есть и специально приглашенные. Стоматология, педиатрия, гинекология, терапевты, ультразвуковая диагностика, физиотерапевтические процедуры – все это есть. Помимо медсанчасти, в поселке есть здравпункт, который работает в две смены, потому что работа на стройке достаточно травмоопасная.
Те сотрудники, которые приехали без семей, раз в десять дней сдавали постельное белье, одежду в прачечную. Заведующая – русская, а остальные – персиянки.
В штатном расписании ЗАО АСЭ был директор школы в бушерском городке. И никогда не звучало такого, что «Ваша школа – вы ей и занимайтесь». В этом плане компания нам здорово помогала: покупались наглядные пособия, радиоаппаратура, видеоаппаратура для телестудии, книги для библиотеки. Кроме того, каждый приезжающий на работу традиционно привозил и сдавал в библиотеку две-три книги.
Под детский сад был выделен специальный коттедж. Дело в том, что поначалу командировали сотрудников с детьми старше четырех лет. Но вот мамочка приезжает и говорит: «Хочу работать!» Вообще, когда матери приезжали на площадку, они в скором времени выходили на работу. Потому что сидеть одной, когда весь поселок трудится, – это нонсенс! А ребенка куда? Детский сад выручал.
Первая задача, которая ставилась, – занять людей полезным и интересным делом. У нас был совет общественности, женсовет, которые работали с людьми, организовывали время вне производства так, чтобы человек чувствовал себя занятым, мог самореализоваться – в художественной самодеятельности, чтении, спорте. Устраивались различные мероприятия. Например, конкурс между коттеджами на лучшее благоустройство: кто-то плел сам изгороди, кто-то украшал свой дом, а переходящим призом был холодильник. Люди заводили маленькие приусадебные участки, выращивали петрушку, укроп, лук; ничего толком не росло, да и купить можно было все, за доллар килограмм укропа, – казалось бы, зачем самому трудиться, растить? Но человек должен заниматься чем-то интересным и полезным. Вот и у нас после работы кто-то изготавливает поделки, кто-то подстригает кустарник.
Мы завели питомник и высадили в поселке около 9000 деревьев эвкалипта и 70 000 кустарников самшита. Выращивали розы, эвкалипт, и люди могли прийти в питомник, взять саженцы и посадить их возле своего дома. Если смотреть на спутниковые фотографии, то четко видно, где живут россияне, а где – персы, которые более привычны к пустыне.
На территории поселка – три магазина, работает летнее кафе. Молодых девчонок-персиянок (мы их называли «персючки») научили делать пельмени, и они лепили для столовой ежедневно до 30 килограммов. Или можно было позвонить в кафе и по телефону заказать к определенному часу курицу гриль.
В столовой только заведующая – россиянка, а персонал персидский, и мы их учили готовить блюда российской национальной кухни. Иногда случались казусы. Например, нужно было сварить компот из винограда. Персы сварили, но цвет им не понравился – неаппетитный какой-то. Так они взяли и налили туда свекольный сок.
Мы организовали вывоз на блок чебуреков, беляшей, пирожков с капустой, мясом. Цена была смешная, три цента, по нашим нынешним деньгам – два рубля за пирожок. И стояла очередь! Персы занимали очередь за пирожками. Даже до ругани доходило, ведь привозят прежде всего для российского персонала. А персы брали по десять штук, чтобы дома побаловать семью этими произведениями российского кулинарного искусства. Кстати, когда иранские комиссии, например из министерства труда, приезжали на площадку, мы старались их угостить украинским борщом с пампушками, русскими пельменями. Им это нравилось, и они всегда интересовались, как это готовится. Долго не могли понять, зачем нам томатный сок, когда есть хорошие помидоры. Мы говорим: «Ну, нам хочется томатного сока!» И что вы думаете? Года через два у нас появились пакетики с томатным соком! Персы не умели солить рыбу, как мы привыкли. Например, они продавали кильку, но свежемороженую. Мы научили их делать кильку малосольную, солить селедку.
Иранский персонал вообще очень легко обучался, даже русскому языку. Например, в магазин «Березка» по тендеру выбрали компанию, чтобы она в нем торговала. И кассир, который не знал прежде русского языка, через два дня уже произносил слово «хорошо», а через год свободно говорил по-русски.
В чужой монастырь…
Городок специалистов поделен на две части: одна иранская, другая российская. Территория охраняется иранской службой харасат. Охраняют и следят, чтобы гости не нарушали местные законы. Думаю, принципы и критерии работы, которые мы заложили с самого начала, действуют и теперь, и все эти добрые традиции в поселке сохранены. Так, женщины обязаны носить платки, длинные платья или манто поверх брюк не только за пределами поселка, но даже во дворе своего дома. Мужчинам запрещено ходить в бриджах и шортах, что при такой жаре было бы вполне уместно. Европейская форма одежды допускается только в определенные вечерние часы и в выходной день – в пятницу. В это время на территории не бывает иранского персонала и можно носить «европейскую» одежду.
Российские специалисты могут свободно выходить за территорию: в Бушер, на пляж, на рыбалку. Кстати, россиянам на иранскую часть заходить можно (там несколько магазинов), а иранцам на российскую запрещено. Правда, иранцы все же появляются, это уборщики и дворники, которые поддерживают чистоту в российском поселке, подстригают живые изгороди.
Вокруг нашей территории построен трехметровый забор из шлакоблока. (Раньше сверху шла колючая проволока, потом ее сняли). Не потому, что от нас кого-то отгораживали, а чтобы обеспечить нашу безопасность. Ведь были и напряженные дни, например ввод войск НАТО в Афганистан, начало вторжения американцев в Ирак. Боялись возмущений. Мы однажды приехали в Исфахан, когда праздновался день революции и жгли американские и израильские флаги. И скажу, когда находишься в такой многотысячной толпе, это напрягает.
Первые года два женщины в поселке обязаны были ходить только в хиджабах. Но у нас был заместитель по безопасности Геннадий Филиппович Быченко, который сумел договориться с иранской службой безопасности, и с 2001 года нашим специалистам по вечерам разрешили ходить в европейской одежде. Надо сказать, вначале это доставило определенный дискомфорт, потому что наши женщины привыкли ходить в хиджабах и никто из них особо не заморачивался, что надеть, какую прическу сделать. И когда разрешили носить европейскую одежду, не все это приветствовали, потому что нужно было соответствовать. С другой стороны, молодежь дошла до крайности: девушки стали надевать такие мини-юбки, что дальше «минимизировать» их уже было просто невозможно. Но потом все отрегулировалось.
Пляж долгое время был разделен на мужскую и женскую половину. Причем мужская половина пляжа отделялась от женской очень сложным механизмом. В 150 метрах от берега стояли столбы с натянутыми тросами, и по тросам в море выдвигались брезентовые шторы. Потом, правда, морская вода все эти «кулисы» разъела. Мы попросили: дайте нам, русским, свое место на пляже. Тогда администрация провинции отдала нам весь пляж. Была мужская и женская половина. Причем даже семьи сначала разделялись: жена в платочке, хиджабе с длинным рукавом шла купаться на женскую половину, а муж – на мужскую. Мужская часть от женской далеко, а возили на пляж автобусами, для безопасности. Потом порядки стали мягче, и муж с женой могли зайти в воду вместе. Огородили часть пляжа, чтобы наши женщины могли загорать в европейских купальниках.
Особая тема – памятные даты. В Иране есть праздничные дни и траурные. Первые – это дни рождения пророков, национальные, профессиональные праздники. А вторые – это, например, день гибели какого-нибудь пророка. В такие дни персы нас предупреждали, чтобы мы не включали музыку. По четвергам у нас были танцы, но мы с уважением относились к их требованиям, а они – к нашим.
Родина Заратустры
Нельзя жить в стране и не пытаться понять ее культуру, ее историю. Тем более что в России об Иране не знают ничего или почти ничего. Поэтому экскурсионная работа в поселке наших специалистов была поставлена хорошо: ездили в Тегеран, Исфахан, Терсиполис, Шираз.
В Тегеране видели дворец бывшего иранского шаха Пехлеви, музей Farsh’chian с чуть ли не самой большой в мире коллекцией ковров, дом аятоллы Хомейни и грандиозный мавзолей на его могиле в окрестностях Тегерана. Исфахан славится своими мечетями, качающимися минаретами и восточными базарами. В Ширазе жили и похоронены Хафиз, Саади и другие великие поэты Востока. Зеркальная мечеть – это, по сути, одно из чудес света. Рядом с Ширазом расположен Персеполис – древнеперсидский город, столица империи Ахеменидов. В Пасаргадах находится могила Кира Великого, легендарного персидского правителя. А в Хамадане жил отец медицины, врач и мыслитель Авиценна. Язд, город в 400 километрах к северо-востоку от Шираза, – центр зороастризма, религии огнепоклонничества, которая существовала в Иране до мусульманства. Керман – мировая столица ковров. Считается, что лучшие персидские ковры ручной работы делают именно здесь.
Мы выбирались кататься на горных лыжах в Ясудж, Козеру. В 80 километрах от Бушера есть город Бараджан, а за ним начинается горная местность – Козерунская долина. За Бараджаном очень много финиковых деревьев. Иногда проезжаешь на автобусе, поднимаешься на возвышенность и видишь вокруг, насколько хватает глаз, пальмовую тайгу.
К нам часто подходили иранцы, спрашивали, как мы относимся к их стране, к иранской культуре, как мы ее понимаем, нравится ли нам иранская молодежь. Из этого мы сделали вывод, что для них интересно и важно знать мнение граждан других стран по этим вопросам.
2009 г.