АО АСЭ
Инжиниринг. Истории об истории
Работы по инженерным изысканиям были выполнены огромные. Но они вызывали много споров. Инженерные изыскания на этапе ТЭО выполняли московские изыскатели, потом подключились наши. При этом изыскательские школы – несколько разные. Мы жестче подходим к оценке и учету негативных факторов. Так, например, современные технологии позволяют крепить грунт, но не любой неблагоприятный фактор можно купировать проектным решением, карстов, оползней необходимо избегать. Поэтому старались уйти как можно дальше от участков, имеющих какие-либо серьезные негативные проявления.
Но было еще одно условие со стороны заказчика – концерна Росэнергоатом – сэкономить на аренде земли. Нам сказали буквально следующее: «Ребята, отвод земли – дело дорогостоящее и достаточно хлопотное в современных правовых условиях, поэтому давайте разместимся всеми силами и средствами на той территории, которая уже взята нами в аренду».
Это решение потребовало существенного укрепления грунтовых условий и соответственно затрат на эти мероприятия. Естественно, все было доведено до требований нормативных документов с точки зрения прочности структуры оснований и с точки зрения устойчивости зданий и сооружений, это не обсуждается, как говорится.
К тому времени, это был 2016 год, и здоровье у меня уже было не то было, и возраст давал о себе знать, и я отошел от должности заместителя главного инженера, курирующего, в том числе, Курскую и Нижегородскую атомные станции. Перешел в производственно-экономическое управление заместителем начальника управления.
В то время одновременно шло три проекта: Нижегородская АЭС-2, Курская АЭС-2 и Тверская АЭС. Тверская АЭС предусматривалась, как развитие мощности Калининской станции, на которой сегодня действует четыре энергоблока. С точки зрения концентрации генерирующих мощностей в одном месте и использования водного потенциала Тверской области для систем охлаждения, было выполнено ТЭО по Тверской АЭС.
ГИПом у нас был Александр Владимирович Павлов. К сожалению, он в прошлом году покинул этот мир. Проведено было общественное слушанье с положительным результатом по ТЭО Тверской станции. Разработка проектных решений выявила определенные сложности с точки зрения выдачи электрической мощности, учитывая, что там четыре блока КАЭС уже работают, и вывести электрическую мощность Тверской АЭС достаточно сложная техническая задача. Разработка этих проектов в разной стадии реализации, этап техноэкономического обоснования и потом проектные работы совпали со стагнацией экономики в Российской Федерации. Впрочем, снижением уровня электропотребления было обусловлена не только сокращением и остановкой производств, но и реализации мероприятий по энергосбережению. Совокупно все это снизило электропотребление и дальше техноэкономического обоснования проект не пошел. Заказчик (концерн Росэнергоатом), принял решение не развивать проект Тверской АЭС. Кстати, была получена лицензия на размещение Тверской АЭС под проект ВВЭР 1200, так что Нововоронежская АЭС-2 – аналог этого проекта.
Параллельно другая группа вела работу по Нижегородской станции. Идея ее сооружения витает в воздухе где-то с 70-х годов. В то время была выполнена достаточно полноценная работа по ТЭО сооружения АСТ. То есть станции, генерирующих электрическую энергию, а также теплоснабжение потребителей, для городов: Нижний Новгород, в то время – Горький, Дзержинска, Балахны.
В Балахне есть Балахнинская ГРЭС, начинавшая работу на торфе. Изначально ее проектировал тоже наш институт. Мощности ее не хватало, а промышленный узел в районе города Балахна интенсивно развивался. Балахнинский бумажный комбинат, Заволжский моторный завод – колоссальные потребители электроэнергии. Дзержинск – вообще город химиков, где расположены крупнейшие химические предприятия в нашем регионе. И где-то в конце 60 годов идея сооружения атомной станции была проработана, представлена на рассмотрение, в принципе, одобрена, но не реализована.
Потом в период 79-82-й годы рассматривалась целесообразность сооружения атомной ТЭЦ на северо-востоке Нижегородской области, за рекой Волгой, в Урицком, Ветлужском районах. Как источник технического водоснабжения рассматривалась Ветлуга или система озер. Проект АТЭЦ тоже был одобрен, место обозначено, и когда в 2008 году подошли к идее разработать проект Нижегородской АСТ, то было определено, что ТЭО должно быть выполнено для двух потенциальных районов области, это северо-восток за рекой Ветлугой (примерно, Урицкий или Шахунский район) и юго-западный регион (район Навашино).
Мы провели инженерные изыскания, как в том, так и в другом регионе. По северо-восточной части у нас вопрос никаких не возникло – условия размещения благоприятные, местное население было целиком за сооружение объекта, потому что он обеспечивал бы промышленный узел северо-востока области. Второй вариант – район Навашино. Наши изыскатели и карты районирования показывали, что юг, юго-запад Нижегородской области – это район, подверженный сходу грунтов по берегам Оки. Сейчас там некоторые жилые районы подмыло настолько, что дома начинают плыть.
С великим трудом нашли площадку, доказали ее пригодность к размещению объекта, удалось получить положительное заключение по результатам общественных слушаний. Весомым аргументом стали социальные льготы, которые мог получить регион, и создание рабочих мест. Прошли экспертизу Госатомнадзора, Ростехнадзора, получили лицензию на размещение объекта под проект 2006. Но лицензия имеет срок действия 5 лет. В 2011 году мы получили эти лицензии – по Нижегородской и по Тверской, приступили к разработке проекта ВВЭР-1200, ВВЭР-ТОИ. Проект был разработан, передан заказчику на экспертизу. Но в 15 году, не получив заключение заказчика, проектные работы были приостановлены. Де-факто.
На сегодняшний день Нижегородская АЭС включена в программу развития размещения объектов энергетики Российской Федерации со сроком реализации до 2030 года. Т. е. объект не похоронен. На данном этапе, по крайней мере. Естественно, он требует уже кардинальной переработки, в том числе, с учетом опыта эксплуатации Нововоронежской АЭС-2, Ленинградской АЭС-2, и опыта сооружений, я думаю, что к тому времени и эксплуатации, Курской атомной станции. Мы за пять-то лет вынуждены дорабатывать проекты в связи с изменением требований нормативной базы, которая имеет тенденцию к непрерывному ужесточению. Никто не говорит, что это плохо. Это, наверное, хорошо.
В последние годы наш институт также участвовал в разработке проекта Нововоронежской АЭС-2. Занимались гидротехническими сооружениям, тем, что раньше называлось спецкорпусом. Функциональное назначение – переработка радиоактивных отходов. Проектировали инженерно-бытовые корпуса, всего около 150 объектов по Нововоронежской АЭС, за исключением реакторные отделения, машзала.
Я курировал эту работу в должности зам главного инженера, потом уже в роли зам. начальника ПЭУПП. Туда входили все ГИПовские группы по всем объектам, договорной отдел, сметно-расчетная группа и так далее. Довольно большое подразделение, где по каждому объекту, учитывая достаточно молодой состав ГИПа на сегодняшний день, приходилось оказывать информационную помощь коллегам. И приходится до сих пор.
Кстати, пару слов о передаче опыта молодым. Однозначно должно быть наставничество. В проектирование есть особенность. В далеком прошлом проектные коллективы были в основном женские, это формировало определенный характер отношений. Сотрудницы не очень любили делиться своим опытом с молодыми. Сейчас коллектив смешанный, творческого начала и желания делиться опытом стало больше. Как передавать? Нужно поручать конкретное дело. При этом доверять исполнителю и проверять его. У молодого человека не могут ни возникать вопросы. Нужно создавать среду, что бы молодой инженер всегда мог обратиться к наставнику. Как делать, что делать, чем пользоваться в работе. Если есть замечания к работе спокойно объяснить, где что не так.
На круги своя
Я лично не сторонник объединения проектного института с компанией, выполняющей строительно-монтажные работы. Дело в том, что, находясь под единым руководством и персональным, и коллективным, проектировщик начинает терять самостоятельность. И его функция становится обеспечение стройки любыми путями, дозволенными, безусловно, в рамках действующего норм права, обеспечение стройки, в том числе, получается, что не стройка идет за проектной документацией, а проектная документация в итоге приводится к фактически к построенному объекту. Безусловно там, где это возможно. Это касается и применения оборудования, вспомогательных систем.
Исходя из своего опыта, и жизненного в том числе, за редким исключением и только в крайних случаях, можно допускать отклонения от проектных решений. Предположим, замена насоса той же производительности может быть чуть подешевле, может быть чуть подороже. Но другой насос, не предусмотренный проектом или не включенный в проект, приводит к тому, что необходимо переработать рабочую документацию, поскольку крепление рамп уже другое, кабельный ввод в двигатель, скажем, не с правой, а с левой стороны. А это значит другое расположение кабеля. Надо делать рокировку. На сегодня показалось: насос, да, с теми же характеристиками, с теми параметрами, с тем же давлением, с тем же расходом, ну или с приемлемым расходом и приемлемым давлением. А в итоге все это ведет к тому, что ты его купить должен, а потом, если стройка ушла вперед, изменить фундаменты, изменить закладку кабелей, а для этого нужно сделать корректировку рабочей документации, потом переделать в железе.
Все это – это лишний труд. Причем труд, который с одной стороны простой, а с другой стороны – проектное решение требует осмысления. А это – время. И все это очень затратно. Затраты труда строителей компенсируются, а затраты проектировщика, который – в подчинении у того же руководства, очень часто не учитываются. Проектировщики вынуждены выполнять корректировку, так сказать, по административному решению. Обеспечивать потребности стройки.
Да, с одной стороны, упрощаются взаимоотношения между строителем и проектировщиком, но в моем понимании не всегда такое упрощение приводит к положительным результатам. Почему-то в архитектурном деле право и авторство архитектора считается незыблемым? Никто не вправе изменить памятник культуры, так сказать, без воли архитектора или без его согласия. А вот изменить проектное решение – считается можно запросто. Я не хочу сказать, что строители идут на это осознано и сознательно. Они реализуют свою задачу – построить объект в установленные сроки и с утвержденным бюджетом. Денег, понятное дело, всегда не хватает. Поставки не всегда успевают в срок. Строительные материалы всегда хочется заменить на более дешевые. Или главную засыпку не завозным грунтом сделать, требуемых размеров, а выкопанным грунтом, который далеко не всегда отвечает требованиям к этой засыпке.
Кстати говоря, в истории строительного комплекса такие решения уже принимались. Пытались объединить стройку с проектированием. Я и то не застал эти времена. Так что это не такая уж и новация.
Поэтому, я лично, не сторонник того, что проект в целом справляется с поставленной задачей, в том числе в рамках объединения в инжиниринговую компанию. Справляется, но с постоянной неудовлетворенностью строителей проектировщиками, которые вынуждены свои проектные решения, продуманные, выстраданные, изменить, доказать самому себе приемлемость предложенного изменения и допустимость предложенного изменения. Когда это две разные организации, то каждая имеет свои права и может формулировать требования со своей стороны. А когда это в рамках одного административного формата, тут уже взаимоотношения выстраиваются по-другому.
Вот интересная ситуация. Где-то есть стройка, есть строительный блок. И есть проектный блок, он должен вести авторский надзор за соответствием того, что строится, рабочей документации. Есть начальник стройки на площадке, он подчинен директору. Изначально руководство авторского надзора было подчинено начальнику стройки, но это же – нонсенс. Как специалист, осуществляющий авторский надзор и отстаивающий интерес или правильность решения чертежа, может быть подчинен начальнику стройки?! Потом поправились. Но изначально такие вещи были у нас в связи с объединением проектировщиков и строителей. А ведь здесь даже логика ступенчатого контроля за сооружением объекта нарушается.
В законе об атомной энергетике говорится, что проектная организация несет ответственность пожизненно за состоянием объекта использования атомной энергии. Пришли строители: увидели, построили, разошлись. Дивизион не может состоять из 30 или 40 тысяч работников, все равно там есть привлеченные организации, которых наняли на какой-то период. Также на Курской станции объект строится. Есть дирекция, несколько человек, она нанимает местные строительные организации или создает местные строительные организации. Да, к ним квалификационные требования предъявляются. Допустим, квалификацию прошли успешно, техника есть, люди есть, приняли на стройку, они объект сдали, построили, а организация либо разбежалась, либо распалась. Проектировщик же остался, более того, если генеральный проектировщик в силу каких-либо причин, распадается или расформировывается, разные причины могут быть, то функция генерального проектирования обязательно передается кому-то, организации, соответствующей выставляемым требованиям к генеральному проектировщику.
Проектировщики всегда несли, несут и будут нести ответственность за все, что происходит на атомной станции. Поэтому вхождение в другую структуру и подчинение другой структуре я лично не приветствую. Вот моя точка зрения, она может быть справедлива или может не справедлива. Кто-то будет говорить о том, как хорошо все это. Но это – моя точка зрения.
В этой связи выделение проектировщиков в отдельный блок, пусть даже в одном дивизионе, создание объединенного проектного института, пусть даже с неким ущемлением исторических заслуг, ценностей и прав, я считаю явлением положительным.
Владимир Леденев «Геология энергетики»
Владимир Николаевич Леденев. Начальник отдела инженерной геологии АО «Атомэнергопроект»
Я пришел в институт 5 сентября 1987 года по распределению после окончания МГУ им. Ломоносова. Как раз в этом году произошло его переименование: был Теплоэлектропроект, а стал Горьковской отделение Всесоюзного объединения Атомэнергопроект.
Принимал меня сам Евгений Михайлович Королев – директор института, и так случилось, что я опоздал на 1,5 месяца. Должен был 1 августа приехать, а приехал 15 сентября. Евгений Михайлович мне говорит: «Владимир Николаевич, а я ведь могу вас и не взять на работу. Вы опоздали». «Евгений Михайлович, говорю, с удовольствием! Там на форме распределения, на обратной стороне листа, есть специальная графа – укажите, что вы не меня не принимаете. А у меня и письмо уже есть от Волгоградского Теххиза – поеду домой работать». Королев посмотрел на меня длинным, тяжелым взглядом и говорит: «Фиг тебе! Иди работай!». И я пошел работать.
Первым моим наставником был, ныне покойный, Зиновьев Борис Аркадьевич, начальник отдела инженерной геологии ГКП-4. У нас сейчас три ГКП, а было четыре. С тех пор много чего поменялось, но 4-е ГКП так и не восстановилось.
Это были замечательные времена! И коллектив был просто замечательный. Мы тогда сидели на отшибе, там, где у нас сейчас база – Кащенко, 8. Гаражи, боксы, стоянки и наше двухэтажное офисное здание. Два раза в день ходил автобус до Площади свободы.
Там же была собрана вся множительная техника, видимо, так ее было легче контролировать. В те времена каждая пишущая машинка была на учете. Машбюро с нами сидело. Все было рукописями, перепечатками завалено. У нас была дополнительная нагрузка – вычитывать, править то, что машинистки настучали.
Территория была больше гектара, напротив огромное садоводческое товарищество «Нефтяник». Хорошее, тихое, зеленое место. Базировались мы там, пока зимой 95-ого котельная завода «Термаль» не приказала долго жить. Потом нас разморозили, год мы еще там победовали, и нас перевели на площадь Свободы, 3. Сейчас, конечно, уже все восстановлено, но в 95-м на это не было ресурсов.
Антракт
В 1986-ом случился Чернобыль. Довольно долго информация о катастрофе закрывалась, и только с приходом гласности все, наконец, поняли, что мы пережили. И вот тут-то люди стали выступать категорически против нашего присутствия в их местности и атомной энергетики вообще.
Первый мой проект – расширение Калининской АЭС до предельной мощности. Сейчас там 4 блока, а планировалось 8. Мы делали обоснование инвестиций, выполняли работы по размещению этих четырех новых блоков. Это была сложная, комплексная задача. Четыре энергоблока АЭС не так просто разметить: нужна вода, нужны дороги, нужны местные строительные материалы, а 88-ом году этот проект и вовсе стал не нужен стране. Излишен, скажем так. Два было два было действующих энергоблока, третий и четвертый строился. Куда больше?
Но еще колесо технической цивилизации СССР крутилось. Стали рассматривать возможность сооружения атомных теплоэлектроцентралей в Центральной России – в Ивановской и Ярославской областях. Я отлично помню, сам участвовал в организации, как собралось бюро обкома партии (КПСС) и протокольно приняли решение. Ярославский обком партии постановил рассмотреть возможность размещения атомной электроцентрали в районе поселке Дунилово.
Ну и что дальше? Протокол собрания Обкома в руке, а едешь по шоссе, ГАИ останавливает нашу машину с горьковскими номерами. «Куда? Кто такие? Атомщики? Я Вам покажу козью морду!» Мы говорим: «Позвольте, уважаемый, вот копия протокола бюро обкома, вот ваш генерал расписался. Будем спорить? Хотите, чтобы я о вас доложил вашему генералу?» «Нет, не хочу». Но одного гаишника образумишь, другого, а подъезжаешь заправляться – нет бензина, стали перед нами закрывать заправки, ну всяко разно по мелкому пакостить.
А к 90-му году проекты АСТ в Ивановской области и в Ярославской области закрыли уже решением сверху. Остановили проектирование Горьковской АСТ. И вот как раз с того момента наступила, так называемая, атомная пауза. Заморозили готовый первый блок Ростовской АЭС, прекратилась строительство третьего и четвертого «Калинина». Что-то вывели на консервацию, отчего отказались совсем, и сегодня – это уже руины, и, как говорится, даже вся королевская рать, не может шалтай-болтай собрать… Даже, если бы было такое желание.
И поэтому в 90-м году отрасль обратила свой взор на Восток и Дальний Восток. Наш институт должен был рассмотреть варианты размещения станций в Приморском крае и под Хабаровском. Было много продолжительных командировок. Но в конце 92-го прекратилось финансирование и этих проектов.
Надо сказать, там были интересные вещи. Хотели подземную АЭС разместить и построить в хребте Хехцир. Это в Большом Сельхотолене один из хребтов. Со сложным гранитным баталином. Посчитали и прослезились. Пришлось отказаться, потому что надо ведь было учесть еще сложность диагностики и обслуживания, а еще у нас с советских времен к каждой площадке требование – эвакуационный выход минимум в две стороны. А там реки после муссонных дождей смывают дороги. Место под площадку подходящее даже не успели найти. То тигры мешают, то местное население, то река Большой Уссур.
Выплывали, выкарабкивались, выживали на проектировании местных ТЭЦ – Сормовской, Нижегородской, Кстовской. Работы по городским сетям также не давали пойти по миру. Время было бартерное, а за коммуналку нашему институту платить вынь да положь, так что живые деньги, которое население платило электросетям, частично доходили и до нас. Но все, конечно, было весьма и весьма непросто.
Трансформеры 1, 2
У нас эта трансформация, которая сейчас идет, на моей памяти не первая. Первая была 86-ом году, когда отделили атомную тематику от тепловой. И у нас тогда институт стал называться Атомтеплоэлектропроект. Потом разделили его на два: Гидроэлектропроект и Атомэнергопроект. Говорят: два переезда равняются одному пожару. А два переименования, наверное, – одному потопу. Мы, когда отделялись, архив потеряли, затопили в подвале.
Следующая трансформация была в 97-ом году, когда руководители признали свои ошибки и перегибы, и нас опять объединили с проектным блоком. В конце 97-го года начались потуги, попытки пуска первого блока Ростовской. Ростовская уже почти 10 лет стояла в консервации. Тогда поменялось законодательство, и чтобы расконсервировать и пустить Ростов-1, надо был пройти через государственную экологическую экспертизу и общественные слушания.
Не любо, братцы!
Помню еще пионером смотрел по телевизору, как поезд везет из Франции в Германию отработавшее ядерное топливо. Зима, а немцы сидят на рельсах и не пускают этот поезд в страну. Я тогда удивлялся: «Надо же какие буйные экологи, как они за природу радеют-то!». И только потом эта идиллическая картина предстала передо мной во всей своей красе: сколько кому заплатили, столько он и отсидел на этой рельсе.
Потому что тоже самое происходило у нас на «Ростове» в конце 90-х. Также на дороге лежали активисты, а а подогретые алкоголем казаки кричали: «Не любо!» А потом была Государственная экологическая экспертиза. На моей памяти это единственный раз, когда в комиссию вошло 82 эксперта. Это сейчас, когда все идет по накатанной, все налажено, там – 12–16 экспертов, а тогда – 82! И возглавлял эту экспертизу Виктор Иванович Осипов. Он тогда уже стал академиком РАН, а когда я учился, он у нас профессорствовал, возглавлял нашу кафедру. На 4-ом курсе вел мою курсовую. И когда на первом пленарном заседании мы все сделали доклады, вышли на перерыв, он поманил меня пальцем: «Пойдем, Володя! Расскажешь теперь мне, что у вас там на самом деле».
И пошли с ним в председательскую комнату, выпили по100 грамм коньяку, поговорили. Возвращаемся в фойе перед входом в зал, а там на большом экране – показывают какую-то свару, и чуть не до матерков. Оказалось, что кто-то скрытой камерой снял одно из заседаний экологов, и там эти «артисты» – местные зеленые, а у них там несколько организаций было создано, делили деньги гранта. И чуть ли не до драки. А, надо еще заметить, многие ряженые были «довольно-таки готовы». Словом, смотрите, люди, слушайте! Прямо детективная история!
И все увидели, что на самом деле происходит. Кто все эти крикуны – «не любо!». Что они такое, на самом деле. И тут же все протестные акции поломалось и затухли, и пошел конструктивный диалог с общественностью и экспертной комиссией. И когда мы в феврале 2000 года получили на руки это самое положительное заключение государственно-экологической экспертизы, правда, получили одобрение только на два, а заявляли на четыре блока сразу, но это был все равно огромный прорыв. С этого, собственно, и начался атомный ренессанс. Туго, с многократными заходами, повторами, потому что очень мало людей, да их и сейчас мало, которые хотят взять на себя ответственность и могут взять ответственность за такие эпохальные решения. Вот Осипов взял.
Время собирать, время разбрасывать
Следующая трансформация была в 2007. И тоже через десять лет. (87-ой, 97-ой, 2007-й). Пришел к нам директором Валерий Игоревич Лимаренко. Юрий Алексеевич Иванов успел меньше 2-х лет подиректорствовать, и Кириенко сказал, что теперь Лимаренко – главный. Пришел, Валерий Игоревич посмотрел на нас и сказал: «Так! Все будем менять! Это работать не может!» «Валерий Игоревич, говорим, но ведь работает же и работала. Выжили же» «Нет, будем менять!». И нас стали трансформировать в сторону инжиниринговой компании.
Сначала у народа возникло непонимание. До драки не доходило, конечно, но до возмущения – бывало. Но чего с голой пяткой на сабли прыгать? Построились, привыкли, вросли, поскольку мы все-таки коллектив и корпоративные люди. Что командир сказал, то мы и делаем. Это, конечно, очень низкая степень вовлеченности. Что называется: «не согласен – делаю». Ниже – только мотивация «не согласен – не делаю». Тем не менее, как раньше говорили, процесс пошел. И надо отдать должное Валерию Игоревичу, он человек демократичный. А может, оттого что коллектив еще был спаянный и не очень большой, он все успевал.
Проходит еще десять лет, Лимаренко уходит в губернаторы и начинается четвертая трансформация. Понятно, что не от хорошей жизни. Но, как бы то ни было, идем опять в кильваторе Московского АЭПа. И вы знаете, я думаю, что получится. Еще полгодика и все накатается, и пойдет по правильному пути. Потому что все новое – хорошо забытое старое. Когда я начинал работать, мы были горьковским отделением, а Центральный Атомпроект был в Москве. Просто мы теперь называемся не отделением, а проектным институтом. Но наш центр все там же, в Москве, в том же здании, на Бакунинской.
Но нет худа без добра. Нас опять отделили от инжиниринга. Наверно, правильно сделали, потому что строители имели возможность выворачивать руки ГИПу и авторскому надзору. Теперь их такой возможности лишили, я надеюсь. Ну, посмотрим, чем сердце успокоится.
Критикуя, помогай
Больше всего запомнился Ростовский проект, поскольку он был для меня первый и третий блок Калининской. Я сейчас не говорю про совсем свежую Белорусскую, она еще живая строящаяся. Калинин запомнился чем? Было время концерн Росэнергоатом платил векселями ДГУП со сроком погашения 10 лет. На эти векселя надо было нанять субподрядные организации. Что это значит? Московское Мосэнерго стоило 40–45 %, Орелэнерго, Курсэнерго до 15 %, если сегодня даешь, инфляция же была, в Гражданскую.
Третий блок где-то 70 % была готовность. Четвертый – 15 %, то есть из земли даже не выскочил. И надо было срочно там одну тему проработать. Я нашел специалиста геофизики. Начал переговоры с директором: что я хочу, что могу заплатить. А он жалуется на жизнь, как не хватает денег, на зарплату, то да се. Время обеденное, он меня приглашает к себе домой пообедать. Сажает в персональную в машину, едем, а он все жалуется. Выезжаем уже закраину Твери, на берег Волги, он говорит: «Подъезжаем». А по берегу Волги-матушки стоят хоромы – коттеджи. Я говорю сочувственно: «Бедные люди! Сиротский поселок! А вот это – самый сиротский дом». Показываю на трехэтажный замок.
Он вдруг надулся и говорит: «Это мой дом!». И как-то я тут понял, что есть куда двигаться, и мне удалось его додавить – их силами нашу тему все-таки сделать.
Когда площадку под третий блок Калининской только исследовали, нас атаковала тоже достаточно мощная команда зеленых. Базировались они в Тверском Политехе и позиционировали себя как серьезное научное сообщество, которое оппонирует нашему проекту.
А тогда, как раз перед третьим блоком, вышел закон об экологической экспертизе, который разрешал активным гражданам объединятся и запрашивать материалы на общественную экспертизу. Замечания их не имели юридической силы, но, тем не менее, если общественная экспертиза – отрицательная, государственная обязательно насторожиться.
А нами тогда управлял, сначала из министерства, потом агентства, Владимир Николаевич Генералов. И вызывает он нас со Славой Чугуновым – начальником управления экологической безопасности Тверской АЭС – вызывает и говорит: «Идите к зеленым, разговариваете с ними и предлагаете принять участие в исследованиях. Чтобы они не просто критиковали наши исследования, а встали в наши ряды, и тогда нам проще будет у них как у соратников выбить оружие из рук».
Хитрый план, ничего не скажешь. Мы написали программу того, что надо сделать, какие произвести работы, исследования, (сейчас все зарегулировано, тогда это больше было творчество), приехали к ним, поговорили за жизнь, за экологию, обсудили новые тренды, предстоящие общественные слушанья по третьему блоку. А они: «Нет, мы против, против, против! Потому что много чего не доделано. Непонятно нам и нашей природе». «А мы поэтому и предлагаем вам поучаствовать. Согласны?» «Конечно, хотим. Конечно, согласны!» Мы говорим: «Вот программа, читайте и все, что скажите, мы вам отдадим на подряд. Схему будем обсуждать дальше. Сейчас – техника».
Они взяли денек. Мы погуляли по Твери. На другой день собрались. «Нет, говорят, из этого списка мы ничего не умеем делать. Давайте мы сделаем то, что умеем. Проведем митинг, например» «Нет, нам надо из нашего списка» «А из вашего списка мы ничего не умеем. А поскольку мы не умеем, мы против» «Ребята, говорим, как же вы критикуете результаты того, что вы сами делать не умеете, не имеете опыта и компетенций. Даже боитесь к этому подойти! Хорошо, мы вас поняли, постараемся обойтись своими силами». Иобошлись. Как-то они поубавили свою спесь. И не с первого раза, со второго, но нормально прошли все слушанья, экспертизы. Всех убедили, на все замечания предметно ответили, и пошло строительство третьего блока.
Организовался штаб по строительству, со стороны Концерна его возглавил Александр Константинович Полушкин. Что не запросят, он соглашается. «Да, нужно, согласен. Внесите в протокол: финансирование отнести на 4-й блок». И так все – на 4-й, на 4-й, на 4-й. Я подхожу: «Александр Константинович, слушай, а почему на 4-й?» «А потому что 4-ый будет ни при моей жизни». И когда я с ним встречаюсь сейчас, я ему напоминаю всякий раз: «Помните?». Он: «Да, ошибался». Вот с таким скрипом все это начиналось и разворачивалось. Но потом вышли на тот уровень и те темпы, которые мы имеем сейчас.
Здесь будет город заложен
Первым директором нашего представительства на Курской-2 был Игорь Игоревич Круз. Приехал с Калининской. Намечалась церемония начала подготовительных работ. «Здесь будет первый блок, говорит». Колышек забили. Я подхожу и говорю: «Слушай, первый блок вон там – 300 метров. Дальше» «Там же болото. У него мы будем фотографироваться?» Взял у меня «подписку о неразглашении».
К этому колышку постелили дорожные плиты. Провели небольшой митинг с телевиденьем. Вот здесь будет первый блок! Копнули лопатой каждый большой начальник. Все большие дядьки на этой лопате расписались, и на год все затихло, потому что там, где сейчас блок, там, действительно, было болото. Шум, гам, сдвижка сроков, Круза обвиняет нас в задержке стройки. «Не крадите время у строителей» – это была его любимая фраза. А то, что я с болотами не борюсь, я их исследую, его не волновало.
Ну, конечно, мы все равно находили общий язык. И я Игорю Игоревичу благодарен – требования предъявлял правильные. У нас же всегда строгость закона компенсируется необязательностью исполнения. А он тыкал нас носом в наши же нормы и никакие объяснения не принимал. Написано в нормах – будь любезен исполнить. «Зачем? Куда дальше? Сейчас я исполню, потрачу ресурсы, потрачу время, исполню. Что ты с этим делать будешь?» «А я не знаю, но мне важно чтоб от сих до сих нормы были выполнены».