АО АСЭ
Инжиниринг. Истории об истории
Анатолий Кордубайло «Альтернативы мирному атому нет»
Анатолий Яковслевич Кордубайло (1949–2022). Заместитель начальника управления по строительству АЭС в Китае АО АСЭ с 2013 по 2018 год
В ЗАО АСЭ, тогда еще «Зарубежатомэнергострой», я был принят в 1978 году. Работал в производственном отделе, который возглавлял Владимир Александрович Ястребов, очень грамотный специалист, обладавший опытом строительства и монтажа оборудования 440-х блоков в Нововоронеже, АЭС «Ловииса» в Финляндии. В производственном отделе я курировал строительство АЭС в Болгарии.
«Козлодуй»
В то время мы сооружали третий и четвертый блок на болгарской АЭС «Козлодуй». После землетрясения в Румынии силой 7–8 баллов реализация проекта была приостановлена, потому что наши ВВЭР-440 были рассчитаны только на 6 баллов. Мне как раз пришлось заниматься модернизацией этого проекта в плане повышения сейсмоустойчивости строительных конструкций и оборудования на 1 балл. А так как оборудование частично уже поставили, то единственным выходом было усилить конструкции, заказать в Японии и установить амортизаторы на основное оборудование, переделать схемы расположения трубопроводов. Остальное оборудование также поставлялось с измененными в части сейсмики и повышения безопасности системами.
В 1980 году производственный отдел возглавил Евгений Федорович Мирющенко, который сделал для болгарской АЭС «Козлодуй» блоки № 5 и № 6, а в дальнейшем принимал участие в решении вопросов строительства китайской станции. Он также был одним из тех, благодаря кому состоялся индийский проект.
В 1981–1982 годах третий и четвертый блоки АЭС «Козлодуй» были успешно введены в эксплуатацию. Но уже чуть ранее, в 1980 году, мы начали сооружать пятый и шестой блоки этой станции – первые блоки-миллионники за рубежом. Проектные работы вел технический отдел, а через нас шел заказ оборудования. Мы также осуществляли техническую помощь болгарской стороне в монтаже, наладке и пуске блоков. Монтаж, кстати, велся с элементами поточного строительства, впервые примененными на строительстве Запорожской АЭС.
После сдачи пятого и шестого блоков и окончания гарантийного периода болгары продолжали делать заявки на поставку оборудования и проведение модернизации и реконструкции на блоках. Ликвидировали мы и последствия пожара, когда у них сгорели блочные трансформаторы и токопроводы. Это случилось, между прочим, из-за ошибки в болгарской части проекта. Параллельно осуществляли подготовку и начало строительства АЭС «Белене». Но это уже другая история.
«Белене»
В Болгарии, как и у нас, была перестройка. Я это наблюдал. Социалистическая и социал-демократическая партии пришли к власти.
До 1991 года, пока еще существовал Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), проекты по сооружению АЭС в странах СЭВ худо-бедно осуществлялись, и мы занялись возведением новой станции – АЭС «Белене». Успели развернуть стройку, поставить все основное оборудование. Была сооружена стройбаза, до 13-й отметки смонтировано реакторное отделение, сделано перекрытие, смонтированы металлоконструкции машзала. Все было развернуто и настроено на то, чтобы успешно двигаться дальше. В связи с политическими и экономическими изменениями, произошедшим в Восточной Европе в начале 1990-х годов, сотрудничество с болгарской стороной по сооружению АЭС было разорвано. Прекратил работу СЭВ. Движение болгарских зеленых добилось остановки строительства АЭС «Белене».
Конечно, обидно. Я считаю, надо было достраивать АЭС. Стоило бы это Болгарии дешевле, чем сооружать ее заново с западноевропейскими странами и США. У них было бы сейчас еще два блока-миллионника. Органического топлива в стране практически нет, а пустив эти два блока, они жили бы как французы, которые 80 % электроэнергии вырабатывают на атомных станциях.
Газоцентрифужный завод. Китай
В 1992 году было подписано межправительственное соглашение с Китаем, предусматривающее сооружение атомной станции и газоцентрифужного завода. «Зарубежатомэнергострою» было поручено реализовывать эти проекты.
Тогда все искали себе работу. Я видел, что в Европе перспектив мало, и попросил Александра Константиновича Нечаева, в то время заместителя начальника «Зарубежатомэнергостроя», взять меня на китайские проекты. И он удовлетворил мою просьбу.
Мне была поручена реализация проекта по возведению газоцентрифужного завода по обогащению урана. Строительство этого завода пошло сразу же, а с сооружением АЭС вышла заминка. Китайцы долго сомневались и долго изучали наш новый миллионник. Параллельно у них заканчивалась пусконаладка на первом миллионнике, который сооружался по французскому проекту. Тот проект был старый, 1980-х годов, но у китайцев он шел успешно, потому что это был серийный блок. Китайцы его заканчивали и раздумывали, какой проект им выбрать для новой площадки – старый французский или новый наш.
Мы тем временем занимались заводом. История этого проекта такова. В 1950–60-е годы китайцы обучались у нас сначала в отраслевых вузах, потом во всех наших минсредмашевских институтах, в проектных организациях. По нашему обоюдному согласию в 1950-е годы в Китае была реализована программа по созданию атомной бомбы. Люди, которые этим занимались, в общем-то, и сформировали атомную промышленность Китая. Маленький, как я считаю, «китайский Минсредмаш» – Китайская национальная ядерная корпорация (CNNC) – был скопирован с нашего и сформирован в Поднебесной с нашей же помощью.
В соответствии с атомной программой Китая первый обогатительный завод тогда и создавался, но это была еще диффузионная технология. Наши специалисты все смонтировали, шла пусконаладка, но тут – а это было в конце 1960-х – отношения между нашими государствами из-за политических разногласий резко испортились. Наши специалисты, работавшие по линии атомной программы, были срочно откомандированы в Советский Союз, а китайцы, которые обучались у нас и участвовали в сооружении диффузионного завода, четыре года самостоятельно пытались осуществить пусконаладочные работы в полном объеме. В итоге завод все-таки успешно пустили, а потом, доработав на нем уран до стопроцентного обогащения, испытали атомную бомбу.
Мне это все рассказывали сами китайцы. И вот эти самые китайские старички, имея связи, сложившиеся еще в 1960-е годы, в 1990-е вышли на наших специалистов, тоже уже довольно пожилых, которые возглавляли проектные и научно-исследовательские институты по данной тематике. После переговоров в 1992 году было подписано соглашение на сооружение трех очередей газоцентрифужного завода.
Для нас это был совершенно новый и очень интересный проект – и по масштабам, и по технологии, и по специфике сооружения, и по последовательности выполнения работ. Кстати, весь проект шел под гарантией МАГАТЭ – только при таком условии разрешалось его сооружение с целью производства топлива для АЭС.
По западной технологии центрифуги собираются на месте. Наша же технология предусматривает сборку на машиностроительном заводе, то есть в условиях завода центрифуги полностью монтируются и потом собираются в агрегаты. Агрегаты поставляются на площадку и уже там, на специальных фермах, монтируются в блоки. И таким образом, как в детском конструкторе «Лего», наращивается завод. То есть технология очень удобна, мобильна, и в зависимости от того, как ты соберешь схему, такой концентрации у тебя и будет выходить продукт. В основном эти заводы работают на энергетику, для производства топлива.
Сама же центрифуга уникальна, в ней очень много заложено, очень много ноу-хау применяется при ее изготовлении.
И она намного экономичнее по сравнению с диффузионным производством, потому что диффузия предусматривает большую энергоемкость.
Технология эта секретна – и в экономическом, и в военном плане. Китайцы были в ней очень заинтересованы, но мы ее никому не передавали, а воспроизвести ее очень сложно и затратно, даже имея чертежи и спецификацию на все материалы. Соглашением предусматривался контроль за тем, чтобы эта технология не расползалась и сами центрифуги не разбирались. Они хранятся на специальном складе, а если выходят из строя, то их просто меняют.
Нам самим пришлось параллельно осваивать технологию сооружения газоцентрифужного завода, однако первые три очереди были успешно пущены в 2002 году, причем значительно раньше срока.
«Тяньвань»
В 2002 году я начал заниматься Тяньваньской АЭС. Александр Константинович предложил мне возглавить производственный отдел. Я курировал вопросы строительства, монтажа, наладки и эксплуатации АЭС. До 2004 года у нас все шло более-менее в графике – и по поставкам, и по монтажным работам на первом блоке. А потом начались неприятности. Во время гидравлики первого контура, горячей обкатки и дальше в результате первой и второй ревизий выявилась куча дефектов на основном оборудовании.
Было очень тяжело, потому что эти несоответствия, причем очень серьезные, обрушились как лавина. Всего было порядка де сяти крупных дефектов по основному оборудованию, и китайцы по каждому из них требовали обоснований, расчетов, объяснений. А китайцы (я впервые столкнулся с такими партнерами в этой области), если появляется дефект, копают, что называется, до руды.
Опять же, у нас инструкции по эксплуатации, ремонту и наладке построены таким образом, что эксплуатационники, ремонтники или пусконаладчики сами додумывают то, чего на бумаге не написано, а у китайцев документация пошаговая. Это непривычный для нас и скорее западный подход: «Возьми болт такой-то, заверни туда-то таким-то ключом на такое-то усилие». У нас просто: «Заверни болты такого-то размера». Наши инженеры-эксплуатационники, ремонтники и пусконаладчики, исходя из своего опыта, додумывают, что можно, а что нельзя делать при выполнении данной операции. По требованию китайской стороны пришлось частично перерабатывать инструкции.
Парогенераторы
Особенно тяжело решался вопрос по устранению дефектов на трубках парогенераторов (ПГ). Мы обосновали китайской стороне, какие нужно провести мероприятия: законсервировать образовавшиеся на трубках ПГ концентраторы напряжений, которые иначе превращаются в трещины; если же трещина на трубке сквозная, то ее нужно заглушить. Глушение трубок впервые было отработано на «Ловиисе». Китайцы говорят: «Докажите, почему они будут работать в перспективе. Обоснуйте выбор – какие надо глушить с трещинками, а какие нет. Если дефект развился на глубину 50 % в случайной трубке, можно глушить или нельзя?» Мы говорим: «Не надо. Весь наш опыт это подтверждает, у нас подобные случаи были, и мы даже критерий этот ввели на эксплуатируемых ПГ: если будет дефект 70 % от толщины, трубка выдержит, ничего с ней не произойдет, они прекрасно эксплуатируются годами». Данный критерий для китайской стороны был подтвержден экспериментально на стенде.
И вот мы больше года занимались этими дефектами на парогенераторах, вели с китайцами спор по доказательству критерия глушения трубок. В конце концов ОКБ «Гидропресс» доказал правильность выбора критерия глушения трубок. И до сих пор ничего не происходит в этих трубках, как стояли, так и стоят, даже с теми небольшими трещинками, которые внутрь тела трубы идут. Они просто законсервировались, и все.
В итоге были исправлены все обнаруженные в оборудовании дефекты, откорректирована документация, обучен эксплуатационный китайский персонал, получены разрешения от китайского надзорного органа на загрузки топлива на блоках № 1 и № 2. То есть дальше в общем-то все пошло успешно и блоки были доведены до нормальной эксплуатации, отработали свой гарантийный срок.
«Другого нет у нас пути»
Я вообще-то теплоэнергетик, и мне во многом пришлось переучиваться, когда пришел в «Атомстройэкспорт». Все-таки первый контур своеобразен, сложен и имеет очень много нюансов. Но теперь, зная разные стороны проблемы развития энергетики в различных странах, могу обоснованно утверждать, что альтернативы атомной энергетике нет. Или, если перефразировать известную поговорку про хлеб, лучше атома не придумаешь. Может быть, через 20–30 лет произойдет грандиозный скачок, будут освоены новые дешевые источники энергии, но на сегодня атомные станции наиболее экологичны и перспективны с экономической точки зрения, учитывая, что запасы углеводородов не вечны, а население Земли растет. Что до возобновляемых источников энергии, то это в какой-то степени, извините, разговоры. Еще в 1980-е годы мировая практика показала, что возобновляемые источники могут занимать в секторе производства электроэнергии от силы 5–10 %.
И главное, если соблюдать все регламенты и допуски в части выбросов – а технически это все реализуемо, – то атомная станция наносит окружающей среде неизмеримо меньший урон, чем тепловая. Тепловые станции выбрасывают большое количество токсичных газов, хотя и фильтры стоят, и высокая зона выхода. Если станция работает на угле, то вылетает сажа, которая бывает и абразивной, и радиоактивной. И все это распыляется. Да и потом, с точки зрения будущих поколений сжигать нефть, уголь неразумно. Урановых запасов, хоть их и мало, с учетом реакторов на быстрых нейтронах, воспроизводящих топливо, хватит не на одну сотню лет.
2020 г.
Михаил Никитенко «Постчернобыльская философия»
Михаил Павлович Никитенко. Главный конструктор, начальник департамента конструирования основных систем и оборудования реакторных установок ОКБ «Гидропресс»
Я окончил физико-технический факультет Томского политехнического института, получив специальность «физик». Распределение было от Комсомольска-на-Амуре, и, когда подошла моя очередь, меня спросили: «В Москве бывал?» Мне уже было 25 лет, и в столице я не бывал. Мне сказали: «Поезжай в Подольск, в тамошний “Гидропресс”. Подольск от Москвы недалеко, заодно побываешь». Это предложение мне понравилось, и я согласился. Честно говоря, чем занимается «Гидропресс», я тогда не знал, но это не смутило: в нашем полутехническом, как я его называю, институте учили всему. Была большая программа курсовых, очень много черчения. Специализация у меня была «Физико-энергетические установки», а специальность, как я уже говорил, – физик, так что я был готов к любой работе – хоть в конструкторской организации, хоть в эксплуатации. Судьба распорядилась так, что я попал в конструкторский отдел и стал конструктором.
Финский атом
Я пришел в «Гидропресс» в 1971 году, и вскоре начался финский проект – АЭС «Ловииса». В тендере тогда участвовали десять проектов. Наш занял десятое место. Но, как рассказывают знающие люди, глава нашего МИД Андрей Андреевич Громыко встретился с финским президентом Урхо Кекконеном и сказал: «Выбирай нас, и мы сделаем все, что вы скажете». И они выбрали нас.
Именно тот отдел, в который меня распределили (он называется «ведущий отдел»), занимался этой тематикой. Сначала я разрабатывал технические проекты, потом поехал на заводы-изготовители, там курировал изготовление оборудования, потом попал на монтаж и наладку и с тех пор занимаюсь различными ВВЭРовскими реакторными установками.
Я считаю, что мне очень повезло: я застал «Ловиису» на начальном этапе. Проект шел довольно быстро, и воплощали его в железе буквально с колес. «Гидропресс» рисовал технический проект два-три месяца, потом мы отправлялись на Ижорский завод, там делали рабочую документацию, по которой в течение полугода изготавливалось оборудование. Затем ехали на «Ловиису». По существу, строительство началось одновременно с разработкой проекта. Конструкторский отдел вел авторское сопровождение и на заводе-изготовителе, и на площадке на этапе пусконаладки. И за десять лет – с 1971 по 1981 год – я полностью прошел цикл от разработки до сдачи блока в эксплуатацию.
В чем секрет рывка, который сделали финны с нашей, конечно, помощью? Прежде всего в организации работ, в системной обязательности. Финские специалисты твердо держат свое слово и вдумчиво визируют бумаги. Если с кем-то из них достигалось согласие по тому или иному вопросу, то он расписывался в документе и другие согласующие подписи уже не были нужны.
К нам финны не предъявляли никаких дополнительных требований – только выполнение того, что написано в конструкторской документации. А мы часто там писали одно, а делали по-другому, ведь импровизация – особенность русского менталитета. Они спрашивают: «А чего же вы сразу в документации так не написали, как потом сделали?» Ну и по срокам тоже возникали вопросы: финны требовали неукоснительного соблюдения графика, что не всегда получалось.
На этапе пусконаладки кое-какие проблемы были с оборудованием, и они устранялись. Финны на это обращали огромное внимание и тут уже не гнались за сроком пуска блока. И они подняли, например, вопросы хрупкой прочности. Такое понятие, как «срок службы реактора», возникло именно на этом проекте. К слову, блок работает уже третий срок.
Иногда можно слышать, что «Ловииса» работает столь эффективно потому, что финны поменяли все российское оборудование, кроме корпуса реактора. Это далеко не так. Разумеется, эта область науки и промышленности очень динамично развивается, выходят новые нормы и правила, и я так даже скажу про любой блок: его модернизация начинается на следующий день после его сдачи в эксплуатацию. Атомные станции постоянно совершенствуются. На «Ловиисе» поменяли, в частности, регуляторы, предохранительные и обратные, а также запирающие клапаны. Кое-что, правда, модернизировали: парогенераторы, коллектор раздачи питательной воды, ротор и лопатки харьковской турбины. И если изначально блок был на 440 МВт, то теперь он на 520. Но по реакторному отделению они ничего не делали. И более того: все основное оборудование российского производства на станции осталось.
Страна капиталистическая, отношения в те времена были сложные, так что все издержки этого пришлось ощутить уже на начальном этапе. Три комиссии для получения доступа, потом подмосковный горком, потом комиссия ЦК КПСС. Ездили на Старую площадь, проходили инструктаж. Все как у Высоцкого: «Ведите себя достойно». И потом тоже отслеживали. Но зато в те времена для большинства советских людей заграница, тем более капиталистическая, была единственной возможностью выбраться из нищеты. Ты – молодой специалист, у тебя ни черта нет, но после работы в капстране ты можешь купить и новый костюм, и ботинки, и все прочее. Если здесь мы жили в коммуналках, то в Финляндии – в благоустроенных бараках, которые, по сути, были однокомнатными квартирами. Холодильник, душевая комната, электрическая плита, электрическая батарея. Мы один раз установили температуру на +22 градуса и за два с лишним года ее не трогали. Никаких бытовых проблем.
Был некоторый контроль выезда за пределы жилого поселка, но это особенно не угнетало, потому что колония была большая – свыше тысячи человек. Из «Гидропресса» – человек десять-двенадцать, поэтому мы в любой момент могли сколотить компанию. Например, чтобы в кино пойти. За те два года и четыре месяца, что шла пусконаладка, я два раза съездил домой.
«Времена не выбирают»
Я навсегда запомнил слова моего начальника отдела, а потом главного конструктора Геннадия Ивановича Бирюкова. Он сказал: «Мы должны сделать все, чтобы станции работали. Если они будут работать, то и мы тоже». И АЭС функционировали, и работа была. «ТВЭЛ» изготавливал для них топливо, и это тоже была поддержка. Запад активно проявился – правда, не очень много платил, но кое-что перепадало: когда приходилось закрывать наши реакторные установки в Европе – это тоже была работа. В «Гидропрессе» задержка зарплаты была всего один или два раза. Другое дело, что заработок тогда был маленький. Но работа имелась, и это было главное.
И даже в то время мы делали проекты. Мы сделали ВВЭР-640, который не удалось воплотить, и В-392, который лег в основу сегодняшних зарубежных проектов и АЭС-2006. Люди, конечно, уходили, но не массово. И, кстати, многие из тех, кто ушел, вернулись. Мы шутили: это «раненные “Гидропрессом”», они на стороне помаялись какое-то время и все равно пришли назад.
NEXT
Мы сегодня для себя определили приоритеты с набором кадров. В Москве источник их пополнения – базовые вузы: МЭИ, МИФИ, МВТУ. У нас налажены хорошие контакты, потому что мы с ними работаем на кафедрах, входим в их экзаменационные комиссии. Раз в два года проводим нашу традиционную конференцию, на которой собирается порядка 300 человек. И, конечно, активно общаемся с преподавателями, они рекомендуют своих студентов.
И, в общем-то, народ набираем, работают у нас с удовольствием. Специфика, однако, такая, что ищем местных, потому что жилье мы не предоставляем, а молодому специалисту накопить на квартиру чрезвычайно сложно. Раньше бронь от армии привлекала к нам молодежь. Потом бронь сняли, но зато мы организовали у себя аспирантуру. И это тоже привлекает.
Анализ катастрофы
Сразу после Чернобыля был проведен анализ катастрофы, и где-то с 1989 года мы начали работать над проектом реакторной установки, в которой подобное не должно повториться ни при каких обстоятельствах. И получили так называемый 392-й проект. Он должен был состояться еще на нововоронежской площадке, и в 1997 году мы получили лицензию правительства, но грянул дефолт… Теперь эта установка используется в Китае, Иране, Индии. Она также стала прообразом АЭС-2006. Облик такой же, но реактор стал более Раньше бронь от армии привлекала к нам молодежь. Потом бронь сняли, но зато мы организовали у себя аспирантуру. удобным и надежным. Мы получили сертификат Европейского сообщества на соответствие этого проекта требованиям Европейского клуба эксплуатирующих организаций (EUR – European Utility Requirements for LWR Nuclear Power Plants).
Хотелось бы рассказать о 428-м проекте. Мы разработали, а на Ижорских заводах изготовили корпуса реакторов, которые существенно отличаются по конструкции от тех, что производились раньше. Например, удлинили сам корпус на 300 мм, что позволило увеличить объем запасов воды над активной зоной. Соответственно, увеличились запасы по хрупкой прочности: меньше радиоактивное воздействие, медленнее идет «охрупчивание» металла. Правда, потом из-за увеличения размеров была целая эпопея с заводом-изготовителем, с транспортировкой… Не говоря о том, что корпус реактора делается три года, и 60 % этого времени уходит на контроль.
Между прочим, то, что наша сталь для корпусов реакторов самая прочная в мире, не от хорошей жизни пошло. Просто нам изначально выдвинули требование: все оборудование должно быть транспортабельно по железной дороге. И мы до сих пор ориентируемся на этот формат. Мы могли бы предложить технические решения попроще, если бы можно было увеличить габариты реактора, парогенератора. Но нам говорят: есть габариты для железной дороги, в них и вписывайтесь. А американцы и французы делают реакторы любого размера, грузят на автомобильный транспортер, довозят до воды, помещают на баржу и дальше – на любую площадку. Западная промышленность изначально была заточена под крупногабаритное оборудование.
Но как бы то ни было, увеличили срок службы реактора в два раза. А раз так, нужно срок службы и парогенератора увеличивать. Мы диаметр парогенератора увеличили на 200 мм – опять проблемы, с транспортировкой в том числе. Один раз выходили из положения с помощью транспортера на воздушной подушке. Обвесили лазерными прицелами, поставили на платформу и повезли.
Что еще нового в 428-м проекте? Добавили новые системы безопасности. Во-первых, для того, чтобы повысить эксплуатационные качества. Во-вторых, чтобы соответствовать всем требованиям МАГАТЭ.
МАГАТЭ – это отдельная песня, я бы даже так сказал: это наша муза. Дело в том, что сегодня все проекты обязательно проходят экспертизу этого агентства, и его сотрудники подбирают кадры, которые долбают наши проекты со страшной силой. Я понимаю, что лучший способ добыть необходимую информацию или решить какую-то новую задачу – спросить об этом другого эксперта, свалить на него проблему. С другой стороны, задавая свои вопросы, эксперты МАГАТЭ каким-то образом тоже передают свои опыт и знания. Как бы то ни было, отвечая на их вопросы, мы, безусловно, технически выросли.
Например, они нам говорят: «Для того чтобы заглушить или остановить реакторную установку, чтобы упали регулирующие стержни, придумайте средства, которые позволят ее остановить». И мы придумали новую систему, которая должна привести к тому, чтобы зона ядерной реакции не повредилась.
Сделали
Что еще сделали? Поменяли систему безопасности охлаждения активной зоны. Справились. А МАГАТЭ нам опять: «Перерыва в охлаждении активной зоны не должно быть». Дело в том, что перерыв в подаче воды может составить 140 секунд. И для того, чтобы заполнить этот перерыв, стоят водяные емкости с обратным клапаном, который прижат давлением реактора. Как только давление в реакторе упадет ниже, чем в гидроемкостях, вода потечет в реактор и начнет его заливать. И вот эта вода вытекает как раз те самые 140 секунд, пока не подключатся насосы. Это мы назвали гидроемкостями первой ступени. В них – по 50 кубов воды. Они пролились, но у нас еще стоят 8 емкостей по 120 кубов. И этих емкостей хватает на то, чтобы с нужным расходом проливать активную зону в течение суток. И в течение суток мы должны отремонтировать дизели, запустить насосы и начать подавать воду. А нам: «Хорошо бы не 24 часа, а 72, а то мало ли чего, может быть, вы дольше будете ремонтировать». Такие емкости мы не можем разместить, а разместим – не сможем потом разобрать реактор, потому что свободного места не будет. Рядом же разместить нельзя, Задавая вопросы, эксперты МАГАТЭ передают свои опыт и знания. Отвечая на их вопросы, мы, безусловно, технически выросли. поскольку все это находится в гермооболочке. Все таскается через шлюз. А мы боремся за КИУМ и говорим, что перегородка должна быть максимально короткой. Вот и ломай голову…
Что еще нового? Создали новую конструкцию приводов системы управления защиты реактора. Кстати, как это ни странно звучит, ОКБ «Гидропресс» является также их поставщиком. Это изделие, в котором более 850 компонентов. Одна из самых ответственных составляющих ядерного реактора. Была жесточайшая конкурентная борьба, нам твердили, что, мол, не справитесь с его промышленным производством, а мы в 2001 году поставили на иранскую АЭС «Бушер» первый комплект полностью! Выиграли тендер на производство приводов для пятого и шестого блоков болгарской АЭС «Козлодуй». Поставили оборудование для АЭС «Куданкулам» в Индии. И в России, конечно, есть спрос.
Идем дальше. Парогенератор старого дизайна – хотя и с увеличенными габаритами, но внутри много изменений. Я должен сказать, что эволюция парогенератора бесконечна, потому что оборудование, у которого есть две среды – вода и пар, – работает в очень сложных условиях. Дальше. Главные циркулярные насосы – новые. Как автомобилисту, мне бы в голову, например, не пришло вместо масла залить в двигатель воду и смазывать водой подшипники. Дурь? Да, дурь, но именно это мы сегодня исповедуем: в гермооболочке не должно быть горючих веществ. Мощные двигатели и подшипники требуют развитой системы маслоснабжения, а кабели там есть по 6000 вольт, и не дай бог случится пожар. Поэтому масло поменяли на воду.
Что еще? Впервые удалось разместить на стенке корпуса реактора образцы-свидетели металлокорпуса. Благодаря этому изменение свойств металлокорпуса под воздействием нейтронного потока и температуры будет определяться с большей точностью.
И, пожалуй, главное новшество постчернобыльского поколения АЭС заключается в том, что нельзя осознанно причинить непоправимый вред станции. Есть физическое разделение каналов, причем у нас – четырехкратное дублирование систем безопасности вместо принятого во всем мире трехкратного. Как эти системы работают? Есть такое понятие – безопасный отказ. То есть любая неисправность направлена на то, чтобы обеспечить безопасность. Если датчик отказал – это предупреждение, и мы говорим, что случилось плохое событие и надо готовиться к остановке блока.
При всем при том, конечно, есть громадное количество распорядительных документов, и оперативный персонал, безусловно, ими пользуется. И сейчас мы сдаем все больше и больше экзаменов по так называемой культуре безопасности, суть которой заключается в том, что любой оперативный персонал должен отвечать за свои действия.
Конкурент
Самый перспективный конкурент Инжинирингового дивизиона «Росатома» – JNPC, Цзянсуская корпорация ядерной энергетики. Китайцы делают у себя все проекты, которые на сегодня существуют в мире. Наш проект воплотили, французский, на очереди – американский. Само собой, их конечная цель – технологии. На «Тяньване» они стремились получить технологию любыми способами, хотя по контракту на сооружение первой очереди ее передача не была предусмотрена.
В принципе, в том, чтобы делиться знаниями, я ничего страшного не вижу. Работы всем хватит, желающих построить у себя АЭС много – от Марокко и Египта до Финляндии. Но тем не менее я хочу сказать: копировать атомные блоки поколения «3», «3+» очень сложно, почти невозможно. В нашем деле есть масса подводных камней и нюансов, незнание которых чревато последствиями. Казалось бы, бери да повтори. Я сам, когда ко мне приходит, допустим, пьяный сантехник, думаю: «Уж я-то – конструктор реакторных установок – лучше сделаю!» Ничего подобного! Он знает, как затянуть, как лен обернуть и прочее. И я часто смотрю и только удивляюсь: он пьяный, а мотнул, поплевал, крутнул – и все в порядке, система работает без вопросов. А я закручиваю, закручиваю – и соседей залил.
Так что, когда выпускаешь проект, много чего остается за пределами документации, как я говорю, – то, что впиталось в стены «Гидропресса». Может быть, эти нюансы передаются в разговорах ветеранов отрасли с молодыми кадрами.
2014 г.