Анна Кимова
Романолуние
4. Предполагаемая концовка
Роман взял отгул. Просто поставил перед фактом. На встречу в Курбевуа полетел Летучий и один из их ведущих переводчиков. С Викторией он контракта не продлил, оставил Катю. Последняя оказалась вполне сносным секретарем. А хождения в кабинет, что же, такова, видно, была его планида. Нет, он всё же уговорит зазнобу вернуться! А Катю отдаст Летучему. У того как раз увольняется помощник. Но сейчас было не до таких мелочей, как дележка ассистентов.
Роман хотел прилететь еще в начале июня, но, как всегда, закрутился. Дашенька ругалась. Сильно. И достучалась. Он пообещал, что еще немного раскидает дела, и они тут же полетят. Но, как назло, случилась авария на одном из объектов. Роман тогда десять суток даже не ночевал дома. Он уже и не помнил, когда в последний раз улетал на объект так надолго. Зазнобу не взял. Нечего ей было там делать. Тем более она должна была начать проходить интенсивный курс физиотерапии, так что в этом смысле всё удачно совпало. Роман звонил каждый день. С утра, потом днем, потом вечером. И перед сном, если только не валился с ног от усталости – тогда просто отправлял голосовое. Ужасно скучал, думал не выдержит. Это было впервые, когда он уехал от Даши так надолго, если не считать их двухнедельного новогоднего расставания.
И вот, стоило ему вернуться, как эта неожиданная новость: дядя Петя совсем плох. Роман взял билет в один день, и они с Дашей полетели.
В Варзугу прибыли двадцать первого июня. Это был самый длинный световой день года в северном полушарии. День летнего дарьестояния. Его солнце светило над Варзугой так ярко, что Роману слепило глаза, но внутри всё же что-то поднывало. Он боялся, что не успеет показать это солнце Петру Прокофьевичу. Он должен был успеть.
Едва подъехав к дому дяди Пети, оба поняли, что опоздали. Возле входа было много людей. Пришли почтить память. Новость быстро разлетелась. Хранитель Варзуги умер три часа назад. Кто же теперь будет служить этому месту, его родине?
Вошли в дом. Тут же столкнулись с детьми дяди Пети и тети Вени. Сын и дочь тоже приехали. Они – успели, а он – нет. Поздоровались, обнялись. Молча. Женщина плакала, а сын держался, но тоже был бледен и хмур. Когда уходят такие люди, никому не важно, что они долго пожи́ли. Всё равно недостаточно. Им бы жить двести лет, тогда, возможно, они успели бы воплотить в жизнь хотя бы половину задуманного. Это служители. Им и срок должен быть отведен совсем другой.
Роман почувствовал, как в горле снова заломило. Ком. Как тогда, в январе. Как же так? Он опоздал…
Возле кровати сидела Венера Мефодьевна. Точнее ее тень. Подошел, сел на корточки.
– Тетя Веня… Я не успел…
Обнял. Старушка, будто за несколько часов прибавившая десяток лет, машинально обняла его в ответ. Похлопала по спине.
– Годы! Они берут своё. И моего Петеньку вот забрали. А меня оставили.
Тихо заплакала.
До следующего дня Венера Мефодьевна не дожила. Умерла ночью. Остановилось сердце.
Стариков хоронили вместе. На том самом кладбище, где лежали все их варзужские предки. Там, где покоилась и мать Романа. А отец вот в Мурманске. Нет, этих двоих разлучать было никак нельзя. Они прошли всю жизнь рука об руку и, как в сказаниях, жили долго, счастливо и умерли в один день. Роману как-то странно, но вдруг полегчало. Он подумал, что для его любимых стариков это был величайший дар свыше. Печально было бы видеть их порознь. Теперь же всё сложилось самым естественным образом. Его стало понемногу отпускать.
Даша плакала. Она никогда не видела этих людей, но плакала. Так искренне, что Роман тоже заплакал. Подошел, обнял зазнобу и прошептал туда, где висок сливается с ухом:
– Я так люблю тебя… Выходи за меня!
Она обняла и крепко прижалась. Ничего не ответила. Это и был ответ.
Так они и стояли возле могил хранителей Варзуги, обнявшись и плача. А им в макушки светило его солнце. Самый длинный день две тысячи двадцать третьего прошел. Теперь год пойдет на убыль. Но впереди долгая жизнь. И в не́й дни будут лишь прибавля́ться. И свет. Только надо стать его хранителем. И Роман станет. Точнее, он уже хранитель.
На поминках все спрашивали об одном: как же теперь Варзуга будет без этих стариков? Ответил сын:
– Я с семьей перееду. Мы уже решили. Буду дело отца продолжать. Игумен, поможете?
Митрофан кивнул.
– Это – дело. Родители бы оценили.
Позже мы пришли в новый храм. Он еще не открылся, но постепенно шла подготовка. Зазноба стояла с открытым ртом. Не знала, на чём взгляд остановить, так и крутилась вокруг своей оси. Потом запрокинула голову, завела скрещенные ладони за шею и положила ее на эту импровизированную площадку.
– И всё это их работа?
– Ну, не всё, конечно. Но многое они с Митрофаном сами построили, это правда. Над храмом трудились областные реставраторы, художники. Но Петр Прокофьевич был одним из вдохновителей.
– Знаешь, Рома…
Подошла, за воротник рубашки взяла. Вниз смотрит. Красивая, что сдохнуть можно! От счастья.
– Ты не переживай так. Мы успели. Я его лицо на всю жизнь в памяти запечатлела. А какой он был человек представляю так явственно, будто всю жизнь с ним в соседних домах про́жили. Даже голос его слышу. Сейчас вот в голове раздается. Уверена, что он так и звучал при его жизни. Иначе просто и быть не может.
Подняла взгляд. Роман снова забегал между радужками. Как поверить в то, что он ее нашел? Или она его? Но факт: они вместе. Это не могло быть случайностью! В сердце созрела уверенность, что всё непременно будет хорошо. Иначе просто и быть не может.
Даша закончила свою мысль:
– Так что он смотрит на меня. Сейчас. Прямо оттуда, из глубины этих куполов. И разговаривает со мной. Ты успел.
Вернувшись в Москву, Даша устроилась в Росприроднадзор. Люди Романа в Администрации договорились. Лучший переговорщик, какого он только встречал, согласился взять на себя главную миссию его собственной жизни: начать восстановление тысячелетней экосистемы реки Варзуги, вернуть ракушку-жемчужницу и колонию сёмги в родные пенаты. Что же делать, если так вышло, что именно этой женщине суждено было стать пророком-спасителем его грешной души? Два лица в одном. Теперь всю жизнь будет за него отдуваться. Не всё же одному Петру Прокофьевичу с семейством трудиться? От Чернышевых тоже нашелся желающий.
Роман и Дарья поженились почти сразу. Тихо. На бракосочетании со стороны невесты были только ее родители и Лена, а со стороны жениха – Летучий и… бывшая жена Романа и его дочь. Вот такая странная вышла свадьба. Как прощёное воскресенье. Церемония примирения всех и вся. После оглашения пожизненного приговора Софья подошла первой. Она сказала:
– Что же… Как ни странно, но я рада знакомству… Интересно было близко посмотреть на женщину, преуспевшую в изгнании дьявола. Очень приятно, Софья Белова…
Зазноба улыбнулась.
– Дарья Чернышева. В девичестве Чернова.
– Ах, да… Теперь ясно.
Даша улыбнулась сильнее:
– Помните, как Воланд сказал Маргарите: «Каждое ведомство должно заниматься своими делами».
Софья посмотрела на Романа:
– Откуда ты только таких секретарш достаешь? Образованных.
Они улыбнулись друг другу, и Софья его обняла.
Чуть позже они обвенчались. Девятнадцатого сентября, в воскресенье, в церковный день памяти святых князей Петра и Февронии, установленный священным Синодом. Церемония прошла в Никольском храме, недавно открывшем свои двери для прихожан. Венчал Митрофан. А позже, за праздничным столом, собралось всё потомство Петра Прокофьевича и Венеры Мефодьевны в полном составе: сын с женой и двумя детьми и дочь с мужем и маленьким сыном. Вспомнилось это:
– Люди придут, дети, пусть знают, как жили их предки. А для меня жизнь продолжается в новом поколении.
Выпили за души предков. Пусть земля будет им пухом. А Роман и Дарья Чернышевы останутся на посту. И постараются быть достойными тех корней, из которых они произросли.
КОНЕЦ КНИГИ
Шестнадцатое февраля две тысячи двадцать третьего года