Анна Кимова
Романолуние
– И вы меня правда после четвертого отпустите?
– Слово джигита! Так что корпоратив этот пока еще к тебе… к вам… имеет самое прямое отношение.
И пока она собиралась с мыслями, Роман не дал ответить ему отказом:
– Только оденься поприличней. Не подводи меня.
И она готовилась. Долго. Будто к ночи, когда девственности собирается лишиться, хотя Роман Дашу уже раз десять как ее лишил. Вот какой же гад! Ну как он ею манипулировал! А она-то, считающая себя не самой наивной и простой, с каким наслаждением она манипулировалась! Одно только платье начала выбирать еще в машине, сразу после того, как дала свое молчаливое согласие. Еще до дома не доехала, а уже прикидывала, что и с чем надо будет надеть.
Даша сделала смоки айс, разогрела плойку, уже покрывшуюся, наверное, плесенью от того, как часто хозяйка ею пользовалась, и под большим углом от корней, делая причудливую накрутку, уложила пряди, прикалывая каждую шпилькой к корням. Пусть остынут, тогда залачит, и можно будет тротуары подметать, а укладка никуда не денется даже через сутки.
В зале они ненадолго разминулись. Роман разговаривал по телефону, а Даша переобулась, сдала вещи в гардероб и прошла в туалет. Ей нужно было еще раз посмотреть на себя в зеркало, прежде чем появиться в зале. Она хотела ему понравиться.
Когда Роман увидел ее, на его лице снова появился тот взгляд. Как в момент, когда они с водителем вошли в приемную пару дней назад… У Даши ноги подкашивались, пока она шла к нему и ловила на себе этот взгляд.
– Ты прекрасна.
– Спасибо, Роман Сергеевич.
– Что будешь пить?
– Бокал шампанского выпью. В честь праздника.
– Какого? Для тебя праздник, что ты от меня уходишь?
– Я вам сразу сказала, что это точно только на месяц.
– Помню. Но думал, что останешься. Со мной. Даша.
– Роман Сергеевич…
– Да, он самый. И я всё еще здесь. И жду твоего ответа. Почему, Даша?
– Что почему?
– Почему ты так старательно пытаешься от меня убежать?
– Мы с вами, Роман Сергеевич, из разных миров.
– Не заметил такого.
– Возможно. Но это не значит, что это не так. Мне такая жизнь не подходит.
– Какая, Даша?
– Я не люблю корпоратив.
– Зато он тебя, похоже, любит.
– Нет. Это ложное впечатление.
– И отчего же ты его не любишь?
– Просто не люблю.
– Нет, Даша, не пытайся юлить. У тебя ничего просто так не бывает. Почему ты не любишь корпоратив?
– Не думаю, что вам стоит об этом знать.
– Скажи почему.
– Вам не понравится.
– Я переживу.
Нет, Роман Сергеевич, такое даже вы не переживете, подумала Даша про себя. Но вдруг решила, что так, наверное, даже будет лучше. Она ведь так хочет, чтобы Роман оставил ее в покое, значит, надо выложить ему буквально всё, тогда уж точно оставит. И она выложила…
По мере того, как Даша говорила, лицо Романа постепенно менялось. От выражения непонимания в первые секунды, до удивления и недоумения, как только он осмыслил значение первых фраз, и неприятия, когда она и его причислила к тем, о ком шла речь. Потом на лице его появилось что-то вроде огорчения, позже разочарования, недружелюбия и отторжения. А затем всё сменилось абсолютно бессмысленным выражением. Пустота. Даша как раз договаривала:
– Трудно быть мамонтом, а уж осознавать себя рудиментом – вообще вердикт. Я лишняя на этом пире во время чумы.
Но Даша снова недооценила его непредсказуемость. Вместо того, чтобы развернуться и тут же уйти, как это на месте Романа сделал бы любой другой человек, он потащил ее танцевать и устроил очередную сессию ада. Та́к всё перевернул, что еще умудрился ее сделать крайней. Сердце Даши так долго тарабанило о другие внутренности, что как будто уже привыкло, но сейчас вдруг показалось, что оно больше не выдержит и вот-вот остановится. Роман утвердил Дашу в ее мысли. Когда она спросила, чего он от нее хочет, в голосе директора впервые за вечер прозвучала злость:
– Я тебе сразу сказал чего хочу. В первую же пятницу, в лифте. А чего хочешь ты? Скажи. Здесь и сейчас. Тогда я подумаю, отпускать мне тебя или нет. Но до этого не отстану, даже не надейся. До могилы тебя доведу, но не отстану.
– Я не могу сказать…
– Можешь. Говори. Что тебе нужно Даша?
– Мне нужно то, чего вы не способны дать.
– Это не ответ. Я хочу знать, чего именно.
– Отпустите меня, пожалуйста.
– Отпущу. Четвертого после полуночи будешь свободна как ветер. А теперь пошли, мне здесь надоело. Унылая какая-то пирушка.
А потом была крыша, с этим невозможным:
– Ты не можешь знать, что я способен дать, а что нет. И ты не можешь за меня решать.
А потом он вообще добил. Этим:
– Жить хочу, понимаешь? И романтических свиданий тоже хочу. И встречи дурацкого Нового года. Елку эту тупую, колючую. Чтобы все руки себе ободрать. И чтоб воняла на всю комнату, чтоб ей. Поехали елку покупать, а? И мандарины.
И Даша впервые при нем не смогла сдержать слез.
– Ты что, дура? Даша? Ну что ты плачешь? Я же серьезно!
Конечно! Серьезно он! У него всегда всё серьезно! Пока… длится моме́нт. А что́ там будет да́льше – не важно. Но она-то это уже проходила! Стоит ей только снова отпустить какое-нибудь замечание, которое ему не понравится, и настроение Романа опять сменится за секунду. Да та́к, что он будет готов выдворить ее на улицу. И даже если Даша проявит чудеса дальновидности и провернет самовыдворение на минуту раньше него самого, то мысль остановить ее и откатить всё обратно в голову к Роману всё равно не придет. А что делать ей? Опять под поезд? Локомотив, управляемый гномом, засевшим в ее голове? Окончательно сорвавшимся с цепи?
– Вот зачем вы это делаете? Почему не можете просто меня отпустить?
– А почему сама не уходишь? Я бы не смог удержать, если бы ты всерьез захотела. Но ты ведь не хочешь. Признайся!
– Не хочу. Но, если бы вы мне не мешали, то смогла бы.
– А я бу́ду тебе мешать, поняла? Потому что нечего тебе за меня решать, как я к тебе отношусь. К людям, да, ты права, возможно. Но это неточно. Просто жизнь у меня такая. Но к тебе – нет. Я с первого дня отношусь к тебе не как ко всем. Потому что ты – не все. Выходит, не такая я уж и вонючая мразь. Как заслуживают, так и отношусь.
Даша не знала, что ему ответить. Возможно, Роман и был прав. У них с ним просто всё с самого начала было не по-людски. Но даже сквозь толстую пелену наветов, которой она отчаянно пыталась застелить свои глаза, проступало понимание того, что с ней он вел себя неординарно даже для себя самого. Роман старался. И слабые сигналы об этом прорывались даже к сознанию, загнанному в угол гномом. Каждый раз этот дьявол во плоти, добивался результата в том, что умел делать лучше всего: искушать. Даша давала заднюю, и Роман складывал каждую новую Дашу в кучу своих трофеев. Покорял. Снова и снова. Уже должен был удовлетвориться, настолько часто ему удавалось ее подчинить: у него уже из Даш должна была целая гора образоваться. Но Роман продолжал, и Даша не понимала, почему эта игра до сих пор не успела ему наскучить. Тогда бы ей удалось уйти. Возможно.
Потом была елка.
И мандарины.
И секс, много секса.
И он опять добился своего. На минуту Даша даже снова была готова кинуться в пучину пустых наде́жд, но… Это состояние продлилось недолго.
Той ночью Роман снова удивил. Она уже решила, что никогда не почувствует его поцелуев на своем теле ниже шеи, но на этот раз он попробовал ее всю. И даже ни разу не взял, пока не добился своей цели – довести ее до оргазма. Ну или почти ни разу. Однажды всё же не сдержался, но и тогда умудрился доставить ей удовольствие, хоть Даша и не была фанаткой оральных ласк, а просто делала это для того, чтобы доставить партнеру удовольствие. Нереального энтузиазма она при этом никогда не испытывала. Но с этим мужчиной, который был выпилен под нее в том же цехе, где на десять лет позже пилили ее, с ним и этот вид ласк доставил Даше удовольствие. Ее темный дух оказался сладким. Всё, как и полагается искусителям.
Роман же попробовал ее буквально всю! Каждый сантиметр кожи. Его губы побывали повсюду, даже в таких местах, о существовании которых, возможно, Даша раньше и не знала. Ну или не предполагала, что кому-нибудь придет в голову мысль о том, что они могут быть предназначены для поцелуев: между пальцев рук, на сгибе запястья, когда предварительно кисть согнута под внешним углом. Оказалось, что именно в таком положении это место обнаруживало способность испытывать острые ощущения. Или под лопаткой, когда рука заведена назад. Или в приямке подвздошной кости́, если ноги согнуты в коленях и отвернуты в сторону. Это был дьявол секса. Огромный опыт сочетался в нем с природным чутьем, и эта смесь поистине была потусторонней.
А еще он говорил. Даша никогда не любила мужчин, любящих потрындеть во время секса. Это ведь ужасно! Всегда либо пошло, либо невпопад, либо вообще глупо. Но это был Роман. Он ничего не делал глупо, пошло и невпопад. Наоборот: попадал прямо в цель и там, где не срабатывали пальцы и губы, он доводил дело до конца шепотом, на ухо, обжигая при этом дыханьем:
– Даша, ты нереальная! Никогда не было так хорошо! Ни с кем, слышишь?
Интересно, это был эксклюзив? Или отточенное годами мастерство вешать женщинам лапшу на уши? Но даже если и второе, Даша была готова душу ему продать еще раз, ведь та и так ему уже принадлежала, чтобы его слова оказались правдой.
Когда же Роман водил своими мягкими ладонями по животу, спине, груди, а потом приникал губами, играя с самыми чувствительными частями ее тела как с детскими побрякушками, но медленно, без фанатизма, делая перерывы и перемежая нежными дуновениями, и тут же следом поднимался к уху, в котором раздавался шепот:
– Давай, Даша, давай же! Ну еще немного, Дашенька, я всё равно не отстану! Только распалишь сильнее, до вечера тебя буду мучить, давай, милая…
… то Даша едва не поднималась туда, к самой вершине горы. Но тут же притормаживала, напоминая себе о том, что всё это снова лишь его сексуальное желание. Сегодня объект этого желания – Даша. А кто будет завтра? Она не должна влюбляться сильнее, и так уже дальше некуда. Ведь Роман ни разу за вечер не произнес ничего, что воспарило бы над призраком похоти, неустанно висевшим над ними и не дававшем ей разглядеть в этом мужчине чего-то большего.
Но она сломалась. Блокиратор устал. Даша билась за то, чтобы не кончить так долго, что от напряжения стало сводить мышцы. В какой-то момент она упустила контроль. Роман сразу почувствовал приближение развязки, и тут же сделал последний шаг. Труба… Теперь это было неизбежно…
Всё произошло как тогда, в их первый раз. Только спазмы наслаждения были гораздо более продолжительными. Даша билась в его руках как пойманный зверь, не готовый отдать свою жизнь охотнику-палачу. Это были не крики, не стоны, это была исповедь самой себе. Она безумно любит этого мужчину, сделавшего с ней всё то, чего она никогда не намеревалась позволить ни одному человеку. Он сломил ее сопротивление и в последнем, заставив кончить, доказав, наконец, самому себе, что он может добиться от нее буквально всего, чего только пожелает его пропащая душа. Даже после всего, что между ними было.
– Теперь так будет всегда. Даша. Поняла? Скажи, хочу услышать твой голос.
– Да, Роман Сергеевич.
Усмехнулся:
– Какой я тебе теперь Роман Сергеевич? Рома. Скажи… Скажи это, ну же!
Даже последнего кусочка свободы не хочет ей оставить…
– Сейчас выйду, у тебя две секунды. Скажи.
Но Даша не сказала. Не могла. Не понимала. Ничего не понимала. Совсем запуталась в своих больных чувствах.
– А теперь пошли есть по-настоящему. Я проголодался. Ты мне все нервы вымотала, от этого всегда хочется есть.
После ванны Даша надела его рубашку. Не в вечернем же платье ей есть! Прошла в кухню, встала возле холодильника. Вообще без задней мысли, просто чтобы не мешаться под ногами. И вдруг… на нее снова налетел шквал. И она хотела его. Снова хотела. А он… Лучше бы он молчал… На языке опять был один только секс, а что у пьяного на уме, то у трезвого на языке, как известно…
– Дашка, ты просто ходячий секс! Никак не могу тобой насытиться… Маньяка из меня сделала какого-то сексуального… Ведьма, ты, Дашка…
Дальше ванная. Снова кухня. Снова постель. И эти его проблески сознания.
– Тебя что-то беспокоит? Что такое? Скажи.
– Ничего, Роман Сергеевич.
– Ты из-за бесплодия переживаешь?
Телепат проснулся… Лучше бы спал…
А как можно не переживать об этом, когда ей встретился такой, как он? Как можно не думать, не беспокоиться? Когда она больше всего в жизни хотела бы от него ребенка!
– Даша, меня это совершенно не парит. Я всё равно не планировал больше заводить детей.
Лучше бы он молчал… Почему, каждый раз открывая в такие моменты рот, Роман лишь добавлял страниц к ее и без того увесистому альманаху сомнений?
– Ты – классная. Брось об этом сокрушаться! Жизнь продолжается.
Легкомысленный. Живущий сегодняшним днем. Несерьезный и… не созданный для семьи. Вот все выводы, которые сразу напрашивались после этой попытки Романа ее утешить. Результат обратный. Альманах скоро треснет. Количественно не выдержит содержимого.
Но Роман не остановился на достигнутом:
– А как это произошло?
– Что именно?
– Что бесплодной стала.
И Даша рассказала. Не знала зачем, ведь уже почти не сомневалась, что это была их последняя ночь. Но всё же рассказала.
Тогда Роман помог ей поставить окончательную точку:
– А ты хочешь детей? Точнее, хотела бы?
– Какая разница? Я, Роман Сергеевич, не думаю о несбыточном.
– А у меня вот с детьми не очень удачный опыт. Так что повторять как-то не хочется…
– Почему? Вы не любите своего ребенка?
– Я ее не вижу, в основном. У меня никогда не оставалось времени на семью. Дочь выросла без меня. Сейчас уже трудно что-то изменить.
– Просто вы одиночка. Вам никто не нужен.
– Ты́ мне нужна.
– Нет. Вы просто меня хотите.
Даша застыла на миг, сердце в груди перестало биться. Если у них и есть шанс, то сейчас станет ясно, да или нет. От ответа Романа зависело ее окончательное решение. И он последовал:
– Да, хочу. Очень.
И дальше снова был секс. Ее потолок. Выше Даше никогда не подняться. Она всё решила.
Сразу по́сле она уйти не могла. Нужно было дождаться подходящего момента. Всю ночь она думала. Тело ныло и молило о пощаде: «сдайся, Даша, сдайся, прими свою судьбу, быть его любимой куртизанкой, когда Роман того пожелает. А бросит? Не ты первая, не ты последняя. Будешь жить дальше». Но Даша не могла себе этого позволить. Она должна была вытравить его из своего тела также, как уже какое-то время вытравливала из души.
Она заснула лишь в тот момент, когда Роман встал. Не могла абстрагироваться от своих мыслей, пока чувствовала его руки на себе. Даша решила дать себе немного поспать, или бы просто не доехала до дома. Разбудил сигнал звонка. Это был ее телефон. В первые секунды она напряглась. Андрей? Нет, она же разослала резюме и как раз оставляла этот номер. Но звонок в субботу, тридцать первого декабря? Странно. Всё же решила снять трубку. С ней поздоровались по-французски. Да, это были одни из ее списка. Предлагали работу. Вот же нашли время, ненормальные! Попросила перезвонить в январе.
Вошел Роман и застал часть разговора. Дождался, когда она закончит.
– Даша, я спущусь ненадолго. Там по делу ко мне подъехали. Не теряй меня. Скоро вернусь.
Вовремя французы позвонили, подумалось… Деньги бы сейчас не помешали.
– Хорошо, Роман Сергеевич.
Долго смотрел, будто чувствовал, что она всё решила. Ушел.
Вслед за ним, собрав вещи, ушла и она.
40. Столкновение с Дашей
Раздался звонок в дверь. От неожиданности Даша резко дернулась. Это Андрей… Он нашел ее… То-то она радовалась, что вроде бы он отстал, уже больше двух недель от него не было ни слуху ни духу, а он просто играл с ней, как кошка с глупенькой мышкой, чтобы бдительность потеряла…
Она тихо подошла к двери, посмотрела в глазок… и оторопела. Это был Роман Сергеевич.
Он позвонил еще раз. Даша задумалась, открывать ли. Но быстро приняла решение: она не собирается от него прятаться. Раз нашел ее и приехал, значит, хочет о чем-то поговорить. Что ж, так тому и быть, они поговорят.
Даша открыла дверь. Роман смотрел серьезно, наверное, даже вдумчиво, если такое выражение применимо к лицу человека. Через несколько секунд он сказал:
– Привет, красавица…
Всё, как всегда, в свойственной ему манере. Поступает в соответствии со своим сиюсекундным настроением, не важно, насколько оно кажется уместным собеседнику. Романа такие мелочи никогда не волновали. Пусть они не виделись больше двух недель, пусть Даша постаралась попрощаться с ним официально, пусть планировала всё оставить именно так и ни в коем случае снова не переходить на панибратство, Романа Сергеевича Чернышева это не трогало. Какое дело ему было до ее желаний или моральных терзаний? Он вообще догадывался о них? О том, как тяжело ей давалось оставить всё как есть, не сорваться, не позвонить ему, не приехать ночью. И как от этого его «Привет, красавица» у Даши сейчас чуть ноги не подкосились… Нет, Романа это не трогало. Человек соскучился по сексу, и, наверное, сегодня ему захотелось именно ее, вот и приехал. Возможно, он сразу перейдет прямо к делу, зачем тратить время? Его у него никогда не было в избытке, чтобы заниматься такими глупостями.
– Я зайду?
Она отмерла и отошла в сторону, Роман прошел в прихожую, тогда Даша закрыла дверь и двинулась внутрь квартиры. Осмотревшись, гость прошел следом. Дойдя до центра гостиной, она остановилась, повернулась к нему лицом и посмотрела в глаза. Безэмоционально, как всё последнее время их общения. У Романа внутри всё скрутилось. Боже, как он по ней соскучился! И какая же она все-таки красивая женщина! Настолько с ног сбивает, что он не удержался даже, и назвал ее так, когда дверь открыла, хоть и не планировал фамильярностей. Смущать лишний раз не хотел. Но так вышло, не устоял… Никогда никого красивей не видел. А он-то уже стал об этом забывать…
– Возвращайся!
Безэмоциональность медленно сменилась изумлением.
– Что?
– Мне без тебя совсем плохо. Выходи завтра на работу.
Даша обалдела. Такой наглости она точно не ожидала. Ему мало было приехать за одноразовым сексом? Он намерен вернуть его в постоянный режим? На нее стала накатывать злость.
– Так вот зачем вы приехали? Снова захотелось регулярного секса прямо на рабочем месте? Что, других кандидаток на примете не появилось? Больше на такое никто не соглашается?
Теперь обалдел Роман. Он совершенно не ожидал такого поворота.
– Даша, да ты что?
– Что что́? Не ожидали, что меня это может возмутить? Раньше ведь на всё была согласна, да?
Он подошел, протянул к ней руки.
– Не трогайте меня! Больше никогда, вам понятно, никогда до меня не дотрагивайтесь!
Роман потерялся. Он не мог оставлять всё так. Не мог сейчас уйти, потому что просто не представлял себе, что будет дальше делать без нее. Но совершенно не понимал, что ему сделать, чтобы остаться.
– Прости меня, Даша. Прости за всё. Я всё время всё делал не так. Понимаю, почему ты злишься на меня, я это заслужил. Но я не хотел, чтобы всё так вышло, оно само собой как-то каждый раз получалось… не так. Дело во мне…
Даша усмехнулась и перебила его:
– Да причем здесь вы? Дело всегда было во мне!!!
Ее голос прозвучал так надрывно, что это было душераздирающе. Даша резко перешла на плач.
– Я никогда никому не буду нужна!!! Разве чтобы пару раз трахнуть! Я – сосуд для семяизвержения, очень удобный сосуд! Хоть беспрерывно кончай, никогда никаких последствий! Алиментов, нервов, пеленок, адвокатов по бракоразводным процессам… Зато удовольствия – море, даже презерватив не требуется! Идеальная подстилка! Правда, один изъян всё же имеется: недолговечная. С высокой степенью износа. Распадаюсь на части прямо на глазах!
Роман остолбенел. Он стоял с открытым ртом не в силах что-либо произнести. Из ее горла раздался длинный стон, и Даша разрыдалась.
– Кто я для всех вас? Никто! И никогда кем-то значимым не стану. Ни женой, ни матерью, ни даже любовницей постоянной. Кому нужна больная женщина? Любовница должна ва́ми любоваться, а не по врачам бегать и таблетки горстями глотать.
Роман подошел и попытался ее обнять.
– Даша, Дашенька, да ты что?
Но она резко дернулась в сторону. И вдруг успокоилась. Отошла и встала лицом к окну.
– Для чего я хожу по этой земле? Для кого? Для таких, как он, который сделал меня бесплодной? Таких, как вы, который забрал последнее, что у меня оставалось – самоуважение?
Она резко повернулась к Роману и впервые с начала истерики посмотрела в лицо. Он перемещался взглядом от радужки к радужке, пытаясь понять, что ему делать и как ее утешить, но в глазах Даши не прочел ничего хорошего. Она была во власти нервного срыва.
– Что вы чувствуете, когда кончаете в меня? Радость победы? Собственную значимость? Нет, объясните, я, правда, не понимаю вас до конца. Что, наконец, заставили маленькую дрянь ответить за все те дерзости, которые она вам наговорила? А еще? Что-нибудь еще, Роман Сергеевич? Кроме похоти и злорадства? – каждое слово Даши хлестало Романа по лицу, словно плетка. Он вмерз в пол, тело будто окостенело. – Возможно, жалость? Вы случайно не из жалости меня трахали? Чтобы хоть немного утешить стерилизованную потаскуху, доставив ей хотя бы… радость близости с таким мужчиной, как вы. О котором такая, как я, может только грезить. Так вот радуйтесь! Вы достигли цели. Я, правда, грезила. И сейчас продолжаю. Нет, не думайте, это не ирония, я совершенно серьезно. Как только увидела вас в тот день, сразу грезить начала. Даже забыла о том, кто я есть. Правда, ненадолго, вы быстро напомнили. И я вспомнила и очень вам за это благодарна. Потому что теперь уже больше никогда не забуду.
Язык Романа словно зацементировали, он не мог выдавить из себя ни слова. Так во́т как Даша думает он к ней относи́тся? Ее глаза снова налились слезами, припухшие губы задрожали, и слова стали слышны сквозь рыдания.
– Вы заставили меня осознать, для чего меня создал Бог. Я до вас заблуждениями страдала, что и у таких, как я, может быть достоинство, что и такие, как я, заслуживают хотя бы уважение. – По ее щекам текли реки слез. – Но теперь я поняла: судьба моя такая, просто ноги раздвигать. Всегда была, со всеми. Но вы хотя бы были честны – предупредили сразу, что спрашивать не станете, дали шанс уйти. Сама ведь осталась. Вы и не стали спрашивать, сразу поняли, что влюблена. А раз я грежу о вас, значит, можно просто подойти и трахнуть. Без предупреждения, в любом месте, в любой час. А влюбленная дурочка-недоделка, она ведь всё стерпит, всё равно никуда ведь не денется. Потому что для нее даже вашей временной подстилкой побыть – это высшее счастье!
Она скатилась в рыдание.
– Звездный час! Который она будет пытаться продлить как можно дольше. Хоть и знает точно, что вам всё это скоро надоест…
Роман прижал ее к себе и стал целовать. В щеки, виски, голову. Он даже Да́шу до сих пор так не целовал, что уж говорить о других. А она сорвалась на крик, стала вырываться и бить его кулаками, куда придется:
– Потому что вы ее не полюбите! Никогда не полюбите, просто не за что ее любить! Вы вообще никого полюбить не можете, но, если и сделаете исключение, так уж точно не для нее! И никто ее не полюбит такую… Грязную, жалкую, больную потаскуху!
Роман уперся лицом ей в макушку и стал гладить по голове, одновременно с тем пытаясь успокоить разбушевавшееся в его руках тело.
– Давай, Дашенька, говори… Всё говори, не держи в себе больше…
– Мерзкую, отвратительную дрянь, которая с мужиками потными по туалетам обжимается!
– Еще, Дашенька, еще! Давай, девочка моя, всё доставай из себя…
– Чтобы только забыть, как вы при ней трахались! Вам только надо было сделать это прямо на ее столе! Какая же вы всё-таки сволочь!
Роман нервно рассмеялся.
– Да, хорошая моя, говори! Всё мне скажи, что обо мне думаешь! Тебе надо выговориться.
Она рыдала. Просто задыхалась от рыданий.
– Сколько их у вас было, ответьте честно? И сколько будет после меня? Хотя почему после? Кто вам мешает и сейчас спать с другими? А потом просто взять и прийти сюда, потому что сегодня вам опять меня́ захотелось. И привести с собой еще кого-то, я же и на такое буду согласна! Мерзкая, безвольная дура, съехавшая идиотка!
– Говори, что еще тебя мучает? Говори, а мы потом разбираться с этим будем. Вместе.
– Потому что вы никого не любите! И никогда полюбить не сможете! И я не полюблю! Никого, никогда. Мне нельзя!
Роман, наконец, заставил ее замолчать. Он поцеловал настойчиво, по-хозяйски, и сжал ее в объятьях так сильно, что Даша даже трепыхаться перестала. Она будто выдохлась. Истерика стала отступать. Тогда Роман обеими руками взял ее за лицо и отстранился. Она еще всхлипывала.
– А теперь послушай, дура ты заблудившаяся! Не любит она никого… Ты меня любишь! И сама мне только что об этом рассказала. И притом очень убедительно. Я – поверил. Скажу честно, сомневался. Чувствовал, что вроде бы да, но ты меня здорово за нос водила. Так что хорошо, что хоть с этим разобрали́сь. А теперь давай по мне пройдемся…
Она смотрела вниз. Сказала тихо:
– Зачем? Всё и так ясно. Вы хоть что-то обо мне знаете? Кроме цвета нижнего белья и глубины промежности? А хоть пытались узнать? Нет. И никто не пытался.
На нее снова начинали накатывать слезы.
– Потому что нормальному мужчине не нужна такая, как я! Расползающаяся на куски инвалидка, проститутка и бесплодная дрянь!
Роман крепко обнял ее и погладил по спине.
– Ну что ты такое говоришь…
– Ведь и проституток иногда кто-то любит. А меня… совсем не за что…
Даша снова расплакалась, но больше не сказала ни слова. Просто стояла, вцепившись руками в его плечи и содрогаясь от рыданий. Роман думал, что сейчас у него остановится сердце. Господи, что же он натворил… И как ему теперь всё исправить…