Анна Кимова
Романолуние
7. Шестое-седьмое января. Ночь полнолуния
Рождество наступило в ночь с пятницы на субботу. Разговор с матерью терзал весь день. Сон не шел. В небо поднялась огромная прекрасная луна. Она манила к себе, и кое-кто отозвался на это магнитное свечение.
Взяла подушку, плед, улеглась на своем широченном подоконнике, о котором так мечтала всю жизнь. Сбылась мечта. Одна из мечт. Легла, укрылась, и стала мечтать другую.
Луна стояла в зените. Было начало третьего ночи. Вспомнилось детство: как папа разбудил ночью, чтобы показать оранжево-золотистую луну, встающую на небосклон. Огромную, или это просто девочка была маленькой. Но на всю жизнь запомнила. Хоть тогда еще и не знала, насколько значительным станет тот день. Знакомство с ней. Точнее, с ним.
Он был как полная луна: светил ярко, притягивал взгляд и пробирал почище солнца, но в отличии от последнего не согревал. Он – призрак ночи, и прикоснуться к нему можно только после заката. А кто из нормальных живых существ живет ночью? Только вурдалаки, летучие мыши и прочая нечисть. Ах, да, еще ночные охотники.
Я же в основном жила днем. Моя ночь в СевМорНефти закончилась.
И мы с ним больше никогда не встретимся.
8. Седьмое января. День Рождества. Седьмой день без Романа. Второй день покаяния
На холодильнике лежала свечка. Папа передал. Сказал, тетя Саша, соседка, из церкви принесла. Она ему постоянно что-то носила. Зажгла. Перекрестилась. Помолилась, как могла.
Господи, Вседержитель, прости рабу твою Дарью за грехи ее. Грешна она. Главный грех – гордыня. От него всё растет. Самомнение, на себе зацикленность, излишняя уверенность в собственной правоте. Повсеместная. Ежечасная. Это константа. Вот даже сейчас, молюсь, а где-то там в глубине точит уверенность. Что я – хорошая, что всё это не заслужила. Что мне бы жить долго и счастливо, ведь кому же, если не мне. Даже, когда раздавлена, всё равно уверенность прёт. Прости рабу твою. За грех гордыни. Одним себя утешаю. Тем, что всё о себе понимаю. И хотя бы место в душе нахожу для покаяния.
Прости за другой грех. Прелюбодеяния. Прости, что и, познав за него кару, тогда, еще в юности, так ничего в себе и не изменила. Второй раз разрушилась, врезавшись на всей скорости в тот же самый утес. Прости, Господи, что такая непутевая. Как мне мать вчера сказала? Непутевая она. И я тоже. Ведь ее же всё-таки дочь! Так в кого же мне быть?
Опять слёзы. Нет, уже без истерик. Просто слезы. И голос дрожащий. Как мне всё пережить? Да просто! Просто жить. Как тогда. И всё будет, как папа сказал. Самый мудрый человек на свете. Перемелется – мука будет. Но процесс всё же мучительный. Пока я в мельнице. С Рождеством Христовым, Даша! Надо папу поздравить.
Позвонила. Поздравила. Сказала, что на неделе заеду, если в новую командировку не отправят. В общем, почву подготовила. Пока непонятно что делать. С Подколзиным после кладбища даже случайно встречаться нельзя. Он теперь точно церемониться не станет. А мне только ещё одного греха на душу не хватало. Не убий…
9. Восьмое января. Эра нуля
Странные они всё же ребята, эти французы… В первый раз позвонили с предложением о работе в субботу, тридцать первого декабря. Причем во второй половине дня. Когда все нормальные люди уже точно по самые гланды в празднике. Откуда им было знать, что девушка из резюме ненормальная? Такой информации оттуда не вытекало.
А второй раз они выбрали воскресенье. Прямо канун рабочей недели. Чтобы человек точно ничего не успел осознать, как, впрочем, и подготовиться. Ведь я в абсолютно разобранном состоянии.
Тем не менее согласилась. Естественно.
Договорились на утро. Приеду в офис, там всё обсудим. Теперь надо было браться за себя. Кто бы подумал, что вот так, во второй половине воскресного дня, новая жизнь всё же дотянется до моего темечка? А я ведь только недавно встала. Первую ночь проспала четырнадцать часов! Организм, видно, совсем измучился.
Что ж. Это судьба. Еще один период закончился. Хотя, понятие «еще» тут не вполне применимо. Прежняя жизнь закончилась. Когда-то казалось, что так было со спортом, но всё познается в сравнении. Сейчас я знаю точно, что прощание с батутом было всего лишь частью жизни Дарьи Черновой. Перемололось в муку, и по той муке Даша пошла дальше, покорять города и дальние Дали́ Сальвадора. Но сейчас, с уходом от Романа, в жизни окончен не только любовный роман. Вообще всё кончено. Роман жизни дописан. Этот том отправляется на полку. А дальше? Что там останется написать? Повесть? Пьесу? Или вообще эссе? Это как Бог распорядится. Но еще одного романа мне уже больше не явить миру. Это было произведение всей жизни. Как «Фауст» у Гёте. Такой герой снисходит лишь однажды. И мой слепой умирающий доктор дошел до своей финальной черты.
Мефистофель проиграл. Эта душа ему не досталась.
Фауст проиграл. Разрушив всё, до чего дотрагивался, смысла он всё же не познал. Смысл не может быть заключен в разрушении. Даже если намерения были благие. Какая разница, ведь главное – финал.
Маргарита проиграла. Эти двое ее доконали. Даже ангел, управляемый демоном, не приносит добра. А доктор ангелом не был.
Кто я, Дарья Чернова? Его Маргарита? Доктора Чернышева со всеми его демонами? Нет. Я осталась жива. По крайней мере, физически. Во всяком случае, пока.
Может – я сама доктор Фауст? А он – демон, который не преуспел? Возможно. Такая версия, прямо как на кальке нарисованная, ложится на сюжет. Он остался ни с чем, а я – ослепшая и умирающая, нифига никакого смысла не познала. Даже если Господь Бог сжалится надо мной, и когда-нибудь приберёт к своим рукам, а демону так ничего и не отколется, мне, уставшему философу-искателю, от этого точно легче уже не станет.
А если я в этой истории вообще Мефистофель? Свой собственный демон? Демон гордыни, демон прелюбодеяния. Такая мысль как-то раньше не приходила в голову. Простите меня, Роман Сергеевич, простите за всю боль, что вам причинила. И пусть вас утешает одно: мне больнее. А вам, может, это даже пойдет на пользу. Вдруг что-то осознаете? И жизнь изменится к лучшему. У вас она вся впереди. Страшно подумать, сколько романов еще напишет этот Роман. Ведь имя ему – Луна. Бесконечность, заключенная в холодном свечении.
Дошла до ванной. Помыться всё же придётся. Завтра новая жизнь начинается. Жизнь без Романа Чернышева.
Аминь?
Нет, скорее набат.
10. Девятое января, понедельник. Первый день новой жизни
Офис был где-то в старых переулках. Хорошо, что буду работать из дома. Вечно тут не припаркуешься, а если и найдешь место, так стоить будет баснословно. Да, Дашенька, дожила ты до того состояния, в котором обычно пребывает большинство людей: когда надо считать каждую копейку, чтобы дотянуть до следующей зарплаты. И она тебя не порадует, милая! Таких сумм ты даже в институте в руках не держала! Это у обычных студентов там была одна стипендия, а ты-то еще с первого курса на временных проектах неплохо подзарабатывала. Даже к отцу почти не обращалась. Ну ничего, человек ко всему привыкает. Кому сейчас легко? Народ вон, вообще пачками гибнет. Кто на фронте, кто, спиваясь от безработицы. Трудно остаться человеком, когда еще вчера считал себя Богом, а уже сегодня пришло осознание, что ты никто. Но тебе такое озарение не грозит. Это пройденный этап. Ты этот овраг перемахнула еще в детстве.
Всё полегче. Пережить Романа Чернышева и так непросто, а уж если в комбинации с падением с неба, так вообще организм бы не выдержал. Господи, Даша, ну ты же слово себе дала о нем не думать! Нет больше места в твоей жизни для этого человека, понимаешь? Нет! Значит, и имя его даже всуе вспоминать нельзя. Баста! Ра́мез. Точнее Раймс.
Встреча прошла предсказуемо. Объяснила, что работать буду только дистанционно. Что́, не видно, как я до сих пор пандемии бою́сь? Дыхнёт кто-нибудь лишний раз, так сразу в обморок падаю! Я уж не говорю, кашлянёт. Тогда вообще сердце разорваться может. Ах, да, забыла, оно уже разорвано Романом. Ну тогда это́, ка́к его, кровоизлияние в мо́зг. Он же у меня пока еще работает… Хоть и, как выясняется, фрагментарно…
Заказ приняла, документы подписала, отправилась восвояси. По дороге заехала в магазин, продуктов накупила на неделю вперед. Буду продолжать искать работу. Нормальную. А это пока так, чисто чтобы поесть на что было. Даже на завершение ремонта отложить вряд ли что удастся.
11. Десятое января, вторник. Второй день новой жизни
Господи, как же это ужасно!
Неужели теперь вся моя жизнь будет выглядеть вот так? Затворничество, сухой, механический перевод, будто я книжный червь какой-то. Хорошо, что новый работодатель позвонил, завтра надо в офис подъехать, хоть немного в живую поработаю на каком-то франко-русском сходняке. И это я жалуюсь в первый же рабочий день на новом месте! Что же будет через неделю? И как вообще протянуть хотя бы месяц, чтобы зэпэшку получить? А как-то ведь надо… Иначе даже на поесть не хватит. Папины деньги до конца месяца точно кончатся. Два похода в магазин – и десятки как не бывало. Да, красную рыбку пока не пожрати… А она мне нужна как лекарство.
А ведь он не шутил… Зарплату не перевёл. Месяц на него бесплатно отработала. Сволочь. Ненавижу.
А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Где тут окно? Вот оно, родимое! Открыла. На улицу высунулась.
А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Ненавижу!
Вроде немного полегчало. Закрыла.
Села обратно за работу. Нет, стоп. Таблетка. Выпила.
Опять села. В голове пусто. Нерабочее настроение. Господи, как же хочется секса! Может, мне к нему поехать? Вечером. На Фрунзенскую. Меня же охранники не повяжут? В лицо видели, узнают.
Даша, ну почему ты такая дура? Ну кто тебя такую уродил? Ах, да… Знамо кто… Тогда понятно.
Опять накатило. Слезы, чтобы им пусто… Ну сколько можно создавать влагу? Может, к гидроэлектростанции подключиться? Всё одно, хоть польза будет! Лишняя копейка сейчас не повредит.
12. Одиннадцатое января, среда. Третий день новой жизни
Да уж… Если и живая работа будет у меня теперь выглядеть та́к, то… Возможно, лучше всё же броситься со скалы…
Ничего. Человек ко всему привыкает. Я – человек.
Наверное.
Значит, должна привыкнуть.
Та́к-то, Дарья Черно́ва, теперь твой потоло́к – это коучинговые тексты для кормящих матерей на тему поднятия самооценки в период постродовой депрессии… И у них ведь еще депрессии… Я вот родить никогда не смогу, непонятно когда сгину от непонятой болезни, но, вероятно, не так уж и долго мне осталось, да, вдобавок, только что ушла от любви целой своей никому не нужной жизни. Причем собственными ногами ушла! И ничего! Та́к, вы́рыдала Ниагару, но, вроде, отхо́жу потихоньку. А у них депрессии… Воистину, чудны дела твои, Господи! Нет, я, правда, хочу стать добрее, но как отключить сарказм? Может, у тебя, Вседержитель, найдется пару идей персонально для меня?
Еле просидела тренинг. Привлекали всего несколько раз, при живом общении француза-ведуна́ с русскими слезу́ньями. Смотрелось забавно. Пару раз чуть не рассмеялась. Нет, на мне точно какое-то проклятье! Я ведь неплохо отношусь к людям, а здесь, на родной земле, так мне вообще дышится легко и приятно! Но иногда всё происходящее вокруг кажется настолько за гранью, что в это просто не верится. То́чно, проблема во мне́. Всегда была, и всегда будет.
Домой добралась после обеда. Под впечатлением. Перед глазами так и стояло круглое лицо ведуна, вещающего с диким акцентом на весь зал:
– Ви – подарррок натуррры! (видимо, имелась в виду природа) Ви – Прррекрррасни! Ви лью́бите себя! Ви нада льюбить себя! А вам должны льюбить пррросто за то, что ви так прррекрррасни!
Так, блин и вспомнилась реклама: «Ведь вы этого достойны!». Насколько же всё это в духе французов…
Это всегда так раздражало своей фальшивостью, что даже когда-то написала частушку на эту тему:
Нам шепчут со всех экранов:
«Любите своих тараканов!
Как нравится – так и живите,
И делайте всё, что хотите.»
Люблю я новейший образ,
Всей дури людской прообраз:
Пусть даже вы и отстойны –
«Ведь вы этого достойны!»
(прим.: стихотворная серия Анны Кимовой «Частушки из Москвы-психушки», выпуск #1)
Интересно, если на тренинге вместо его дебильных речей прочли бы вот эту частушку, много бы французы со слезу́ний денег срубили?
Вздохнула. Вспомнилось СевМоре. Да, всё познается в сравнении.
Роман. Роман.
Роман. Роман. Роман. Роман.
Роман. Роман. Роман. Роман.
Невозможно. Без него никак. Быть с ним нельзя. Невозможно.
Я должна это побороть.
13. Двенадцатое января, четверг. Четвертый день, но новой ли жизни?
Едва продрала глаза, как снова началось. Роман, Роман, Роман, Роман.
Глаза – синие. Губы слегка приоткрыты. И зубы видно. Белые. Заполярные.
Волосы – мягкие. Наверное, шампунь специальный. Брови – широкие, черные, лоснящиеся.
Нос – с легкой горбинкой. Почти ее и не видно. Тонкий нос, древнеславянский. Как в иллюстрациях к «Слову о полку Игореве».
Весь образ – былинный, или из старой русской иконописи. Откуда такой лик? Будто из глубины веков.
Даша, работа! Сегодня тоже! Ты должна работать! Иди и переводи!
А, может, съездить в СевМоре? Интересно, если заявиться туда, Роман, он… удивится? Обрадуется? Хоть вид подаст, что заметил приход своего бывшего секретаря? В конце концов, он ведь так зарплату и не выплатил! Имею полное право приехать за деньгами.
Даша! Ты – идиотка! Дура набитая! Прекрати о нем мечтать!
ОН НИКОГДА НЕ БУДЕТ ТВОИМ!
И снова слезы… Это, блин, никогда не кончится…
Всё, пошла заниматься работой. В конце концов, слезы не сильная помеха. Надо только проверить, может, противослёзные дворники изобрели? Куплю тогда, на бровях установлю. С автоматической регулировкой скорости. Исходя из степени интенсивности влаговыдачи. И будет совсем красота. Останется только таблетки не пропускать. Но для этого умные люди уже придумали будильник.
А еще надо не забыть на следующей неделе записаться на обследование.
14. Тринадцатое января, пятница. Пятый день нифига не новой жизни
Нет, эти тексты просто невыносимы…
А я-то еще думала, что севморовские снобы – это самый страшный пласт человеческой культуры… Как же я заблуждалась! Да, их, конечно, заносит, но там хоть имеют место мозги. У всех. По крайней мере, идиотов там нет. Но здесь… Даже непонятно, на какой контингент рассчитан этот шлак?
Нет, я долго этого не выдержу…
Как так вышло, что с самой юности меня забросило в такой сегмент человеческой жизнедеятельности, где всей моей личностной картотеке было настолько комфортно? Каждая карточка – на своем месте. Да, конечно, тоже не всё без задоринки, и не всегда без сучка, идеала на свете вообще не существует, но все основные формуляры были на месте. Образованность. Культура. Вкус. А что здесь, в этой конторе, являющейся апофеозом современности? Сплошная пошлость. Сама форма мышления – пошлая. Поэтому и всё содержание оставляет желать лучшего.
Нет, я даже месяца не протяну…
А телефон снова молчит. Ни одного нового предложения о работе. Может, действительно, сменить сферу? Пойти… Куда? Продавцом? Колени не позволяют. Кассиршей? Гордость. Водителем троллейбуса? Господи, что же мне делать?
Устроиться в музей? Знаний не хватает. Не могу я работать, если чувствую, что недостаточно профессиональна. Учителем или репетитором? Нет, с детьми не смогу. Сразу как возьму, да и выложу нагора, что думаю об их интеллектуальных способностях. Оставлю травму на всю жизнь. Води потом ребенка по психиатрам. Для работы с детьми мне не хватает милосердия. Взрослых натаскивать? Так им еще обиднее будет слышать правду! Там уж и психиатр не поможет. Получается, что я ни на что не го́дна?
Выходит так. Моё единственное предназначение – быть подстилкой Романа Чернышева.
Сегодня пятница. Конец рабочей недели. Коньячный вечер, несовместимый с одиночеством. Он точно не останется один. Может, поехать и проверить?
Даша, Даша… Ты неисправима… Когда же ты, наконец, осознаешь, что всё кончено?! Ну, пожалуйста, девочка, ну перестань себя мучить! Пойми: он не для тебя. Нельзя тебе. Надо справиться. Да, пусть это будет трудно. Возможно, самое трудное, что было в твоей жизни, но есть такое слово: «надо». Тебе ли не знать об этом?
Поэтому ты сейчас просто пойдешь и займёшься работой. Ты сумеешь. Иначе нельзя. А потом, завтра, психанёшь и бросишь всё это. Но это будет завтра. А сегодня нельзя. Ты же обещала сдать материалы до конца недели. Значит, должна сдержать обещание. Потому что всегда держишь своё слово.
И о Романе Сергеевиче забудешь. Возможно, после того, как перестанешь дышать. Пусть так, но обещание надо держать. Особенно, данное себе.
15. Четырнадцатое января, суббота. Шестой день без Романа. Стоп! Четырнадцатый!
В половине четвертого всё же одно обещание сдержала. Отправила тексты. Буду ли брать новые? Не уверена. Не хочу об этом сейчас. Подумаю потом.
А о чём буду думать сейчас? Или о ком?
Глупые два вопроса…
О своём главном обещании. Невыполнимом. Или пока, или вообще. Это станет ясно только со временем. Надо быть честной с собой: пока удается крайне плохо.
О Романе. Как и всё последнее время.
Сколько можно обманывать себя? Вести какие-то системы летоисчислений. То от Рождества Христова, то от царя Гороха. Всё это лишь попытки самовнушения. Сегодня – четырнадцатое января две тысячи двадцать третьего года. Четырнадцатый день без Романа Сергеевича Чернышева.
Очень хочется поехать к нему. Хотя его, наверное, нет дома.
Очень хочется быть как все. Хотя бы раз в жизни.
Очень хочется поверить в мечту, при полном понимании того, что это невозможно.
А еще очень хочется просто быть счастливой.
И здоровой.
И надеяться.
Но надежд нет. Вытравлены. Гном тусуется где-то рядом всё это время. Незримо. Как в фильме:
«А в армии я за то, что меня жена с тёщей хотели в сумасшедший дом отдать. За убеждение. Видишь суслика?
– Нет.
– И я не вижу. А он есть.»
Снова полдня пролежала на диване. Как в начале года. Потом долго сидела на подоконнике. Луны не было видно из-за облаков. Пасмурно. Высшие силы не дали мне поглядеть на него даже так. На заполярье, взошедшее на московский ночной небосклон, затянутый мглой, родом из моей души.
16. Пятнадцатое января, воскресенье. Пятнадцатый день без Романа
Продрала глаза. Тишина. Сколько времени? Опять час дня. Да что же это за новый стиль жизни? Нет, надо устраиваться на нормальную работу. Вот такая самозанятая ботва точно не для меня. Совсем от рук отобьюсь.
Ничего не хочется.
Сколько я не мылась? Гадкая. Уже, наверное, воняю. Пижама небось обезумела от счастья терпеть меня в себе. Пойти, что ли, душ принять для приличия?
Обойдутся. Не́ для кого стараться. Женщины обычно говорят: «мы всё в первую очередь делаем для себя!».
Ага! Щас! Ка́к же, для себя́ они всё это де́лают! Пусть эту лапшу на уши мужикам развешивают. Возможно, кто-то из тех это еще потребляет.
Всё, что делают женщины – одежда, косметика, прически, маникюр-педикюр-эпиляция, всё это они делают только для мужчин! Ну, пожалуй, эпиляция под вопросом. Это действительно делает жизнь комфортней. А вот всё остальное – точно только для мужчин. И когда нет настроения и никакой мотивации, женщина просто берёт и перестаёт это делать. Зачем мне мыться? Чтобы не вонять? А кто почувствует? Я сама? Ничего, потерплю. Гадкая тварь, обжимающаяся по клубным туалетам с незнакомыми мужиками, и должна пахнуть именно так. Так что всё закономерно.
Лучше еще немного посплю. Только зубы почищу. А то во рту – кошки испражнились.
Всё же помылась. Противно было так вонять. И пижаму в мусорное белье скинула. Надену вторую. А эту потом как-нибудь постираю. В следующей жизни.
Не заснула. После фена совсем сон прошёл. Надо пойти что-нибудь приготовить, а то еда совсем закончилась. И таблетку выпить.
Звонок в дверь переполошил. Только не это… Андрея моя психика сейчас точно не выдержит…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. А ГДЕ ОН, КОНЕЦ?
Что же ты, подруга, делаешь со мной,
Что я на досуге стал любить вдруг боль,
Что зудит вся кожа, только ты уйдешь…
Смятый фотолист сохранил твой взгляд.
Я был эгоист – а теперь фанат.
В этом ты, похоже, виновата всё ж.
А. Кимова
Отрывок из стихотворения «Фанат», впервые опубликованного в дебютном романе «Зяблик»
0. Откат к точке схождения
– Даша, объясни, почему ты ушла?
Молчание. Думает, моя девочка, брови наморщила. Ангельское выражение, если бы точно не знал, какой дьяволёнок за ним прячется… Любовь моя нереальная. Так бы и поцеловал прямо туда, промеж двух черных мыслительных радуг. Но не хочу мешать. Сосредоточенность нарушать.
Улыбнулся. Не смог сдержаться. Заметила. Сильнее нахмурилась. Теперь совсем на ребёнка стала похожа. Восемнадцатилетнего. Сексапильного. Только для того и предназначенного. Ад… Когда же я привыкну и перестану хотеть ее просто всегда???
– Ну что опять улыбаешься?
– Не могу не улыбаться. Так соскучился… Прости, еще не насмотрелся. Но вопрос был серьезный.
Продолжаю улыбаться. Просто чувствую, как весь фасад зубной фермы проветривается. Она со мной. Обожаю ее. Как не улыбаться?
– Да иди ты…
Всё же не удержался. Прижался губами к межбровью.
– Даш, так здорово слышать от тебя «ты»! Расцеловать тебя хочется. Еще раз. Даша… Хочу тебя постоянно.
Полез под пижаму. Руку отбросила. Хмурится. Не могу, сейчас от счастья умру… Рассмеялся.
– Всё, всё!
Руки убрал, перед собой выставил. Типа серьезный. Как тут побудешь серьезным? Невозможно! Когда всего изнутри аж распирает…
– Ответь, пожалуйста. Только не хмурься так больше. Сексуальная делаешься, не смогу сдержаться. А мне твой ответ позарез нужен. Он мне всё время покоя не давал.
Молчит. Проверяет, насколько во мне запала серьезности хватит.
– Ты ведь не хотела уходить. Но я видел, что всё время сомнения грызли. Почему?
Молчит. С мыслями собирается. Видно, много их, и сложные они. Слова подбирает. Волнуется. Надо помочь.
– Дашенька, я знаю, что всё неправильно тебе говорил. Не понимал даже, насколько это не так звучало. Потом, когда ты ушла, и я вспоминать начал, как тебе в своих чувствах признавался, то ужаснулся.
Глаза подняла. Смотрит. Внимает. Сумасшедшие глаза! Сумасшедшее счастье! Но улыбаться нельзя. Подумает, что опять несерьезен. Держись, Ромка. Позже наулыбаешься.
– Мне-то казалось, что ты не можешь не понимать. Я же тебе каждый раз в любви признавался. Просто таким образом. Что не могу без тебя, что хочу, что ни с кем так не было. Ну очевидно же, ведь так? А потом припомнил всё сказанное, и понял, почему ты так реагировала. Девочкам ведь одно только слово нужно. Откуда им знать, что «так у меня ни с кем не было» – это и есть то самое слово. А еще: «ты – нереальная». Или: «что ты со мной сделала?» И: «хочу тебя постоянно». И: «ты с первого дня для меня не как все». Это ведь всё было о любви, Даша. У нас она, наверное, так устроена. Неотделима от секса.
Смотрит. Молчит. Переваривает. Надо еще немного помочь. Без ответа на главный вопрос мне, блин, просто не жить. У меня, конечно, есть одна версия. Но надо проверить.
– Так что почему ты сомнева́лась – мне ясно. Не верила мне. Я и сам долго не верил. До конца осознал, что на самом деле ты для меня значишь, только через неделю после того, как ты ушла. Но я уверен, что ты не поэтому решила уйти. Да, возможно, сомнения тоже сыграли роль, но главной причиной ведь было что-то другое? Расскажешь?
– А ты еще не понял?
– Возможно, понял. Но свериться хочу.
Головой качает.
– Я и сейчас уверена, что не понимаешь.
Молчание. Серьезная. Опять это вселенское в глазах. Даже сердце на секунду задребезжало.
– Я больна, Рома. И сильно.
Заморгал. И она что, из-за этого всё время сбегала???
– Знаю. И что?
– Нет, не знаешь.
Вздохнула.
– Непонятно, сколько мне отведено. Нет, не в плане жизни как таковой. Просто… я не знаю, как долго смогу быть полноценной. Что-то разрушает меня изнутри. Со временем я могу просто стать…
Отвернулась, сглотнула. Взял за подбородок. Снова в глаза посмотрела. Слезы блеснули, но назад запихала. Воительница…
– Обременительной. Мне кажется, что ты до конца не осознаёшь, что это значит.
Взял обеими руками за лицо.
– Даша, не думаю, что это вообще кто-нибудь может осознать до конца. Согласись, что пока человек не столкнется с таким лично, он своей реакции знать не может.
– Согласна.
– Хорошо. Теперь давай размышлять дальше. Пойдем в кухню? Я чаю хочу.
Взял за руку, потянул за собой. Привел, усадил за стол, щелкнул кнопку чайника. Пока пакетики по чашкам рассовывал, с мыслями собирался. У меня будет только одна попытка. Минное поле. Или пройду, или подорвусь. Надо пройти. Однажды уже подорвался, чуть не сдох тогда. Повторения и врагу не пожелаю. Налил кипятка, пакетики повозюкал, в ведро выбросил. Сам думать продолжаю. Вроде примерную схему набросал.
Поставил чашки на стол, сел, отпил из своей. Посмотрел своей Даше в глаза. Долго. В них выражение тревоги. Боится услышать, что сказать собираюсь. Дурочка.
– Вот представь ситуацию: живёт человек. Не тужит. Всё у него в основном ништяк. А что где чуть до кайфа не дотягивает, так он не парится. Жизнь – малина. И тут он идет в лес. Ягоды собирать. Подходит, значит, к своему малиннику, а там пусто. Ни единой ягодки. Он не понимает, что происходит. В его истории такого еще никогда не было. Правдоподобно описываю?
Кивнула. Слушает. Пока не уловила, к чему это я. Хорошо.
– Идет, значит, к лесной ведунье. Разобраться хочет, что к чему. А та ему говорит: ягоды твои забрал Змей Горыныч. На пару с Кощеем Бессмертным. И бабка там еще затесалась. Ягой кличут. В общем, вся шайка-лейка в полном составе. Это тебе для внушительности литературного сюжета.
Не улыбается. Значит, дело совсем серьезное. Надо стараться с юмором не переборщить…
– Так вот… Чтобы жизнь опять разукрасить малиной, ему, доброму молодцу, предлагается пойти повоевать с этими отморозками. Однако… Есть одна проблема. Небольшая. Но всё же. Описываемый герой нихрена не добрый молодец. Скорее наоборот, злая скотина. А, если до конца разобраться, так он вообще вонючая мразь. Просто малину очень любит. Но воевать за нее не согласен. Хоть и не имеет пяти гражданств, да и даже двух, и валить от мобилизации не собирается. Просто знает, что его всё равно не загребут. Слишком дорого его шкура ценится в данной конкретной сказке. Так вот о малине. Герой ведушке в глаза смотрит и смеется. Типа, бабуся, ты что, слабоумная? Ничего полегче придумать не могла? Например, дать взятку одному из тех троих, кто у них там поавторитетнее… Или с автором фольклора договориться, чтобы он как-нибудь сказку переписал. Ну или на худой конец с издателем. С этими – всегда проще. Чтобы просто внесли коррективы перед публикацией. Здесь же главное – цена вопроса. Народ ведь у нас лопоухий, всё равно всё схавает. Да вот только одна́ беда. И на этого козла нашлась своя управа: ведуша ему досталась непримиримая. Нет, говорит! Ты – зажравшееся чмо, видно, малины-то перее́л, раз она тебе та́к в голову ударила, что ты подзабыл: в русском фольклоре к таким без поблажек. Иди воюй или забудь про малину.
Понемногу стала улыбаться. Хорошо. Струну нашел. Осталось нащупать тональность.
– И чму ничего другого не остается, кроме как или сидеть голодным, или перекрашиваться в доброго молодца. Понимаешь, какие расклады? Даже для сказки несколько бескомпромиссно. А теперь попробуй перенеси в реальную жизнь. Закачаешься. Пошли дальше. И вот, значит, это чмо собирается в путь-дорогу. За своей любимой малиной. Которая раньше ему за дарма доставалась. Шла довеском к контракту. Месячному, с новым секретарем. А теперь вот та́к обернулось. Дорога, значит, длинная, тернистая. Ведь без колючек, как ты понимаешь, конечный результат не будет иметь достаточной ценности для того, чтобы эту тупую сказку стали читать. А не будут читать, значит, не будет и продаж. Поэтому, без меча-кладенца, чудо-коня и прочих спецсредств никак обойтись не получится. А уж такая ерунда, как иголка в утке, которая в зайце, который в ларце и на самой вершине дуба – вообще не в счет. Там таких движух по три на каждом перекрёстке. И знаешь, что самое смешное? Пока наш зажравшийся герой воюет со всеми своими тараканами, он реально потихоньку перекрашивается. Видимо, всё же фольклор не с неба берется. Вряд ли в жизни все эти Иваны-царевичи с самого начала были такими сказочно отважными. Просто отчего-то пришлось пойти. У каждого, наверное, была своя причина. А там жизнь заставила подтянуться до уровня. Ведь, когда начинаешь воевать, то очень быстро втягиваешься. Бытие определяет сознание.
Отхлебнул из чашки. Глаз не отрываю, слежу за реакцией. Пока мой чертёнок не понимает, к чему это я. Хорошо. Чем дольше продержу ее на острие своей сказки, тем лучше. Сказочник, блин, тоже нашёлся. Гипнотизёр…
– И в чём мораль, ты спросишь? А в то́м, что, когда приходит понимание того́, что каким бы ты ни был чмо́м, без своей малины тебе всё равно не прожи́ть, так что придётся повоева́ть – твой прежний мир разом обру́шивается. И ты находишь себя, стоящим на его обломках, но тебе ни одной минуты не жалко, что это произошло. Наоборот, ты даже рад. Потому что понял, какой лажей всё это было. Тогда к малине уже совсем другое отношение. Не как к чему-то само собой разумеющемуся, а как к подарку судьбы, которого завтра вдруг опять может не стать. А ты к такому развитию событий уже становишься не готов. Начинаешь кусты удобрять, чтобы исправно плодоносили. Садовников нанимаешь, чтобы вовремя подреза́ли. Опрыскиваешь, чтобы не дай бог вредители не завелись. И вот как по закону подлости, они, Дашенька, обязательно заводятся. Потому что пока тебе этот куст безразличен, он визуально совершенно здоров. Но стоит внимательно приглядеться, и обязательно выяснится, что что-то с ним не так. Не бывает без неприятностей, жизнь такая. И обычно чем ценнее куст, выше сорт, и ярче вкус ягод, тем серьезнее проблемы. А в данной конкретной сказке оказалось, что ягоды вообще бесценны. Они – молодильные. Съел пару штук – пять лет скинул. Сразу бодр, счастлив и жить хочется. Прикинь, сколько в такой сорт вкладывать надо, чтобы его какая-нибудь мошка не погрызла? Просто авторы из народа в своих сказках об этом не распространяются, страниц не хватит. Но думаю, что и в случае с их молодильными яблоками садовникам редко когда удавалось нормально поспать по ночам. А теперь о финале истории. Если ты думаешь, что я настолько недальновиден, что не смог разглядеть перспектив твоей болезни, то ты меня плохо знаешь.
Замолчал. Дал время на обдумывание. И тогда закончил мысль:
– Не могу тебе ничего обещать. Возможно, если твоя болезнь зайдет далеко, я к тебе охладею и брошу. С такими ситуациями мне сталкиваться не приходилось. Никто из близких так не болел. Но столь ценных ягод у меня тоже никогда не было. Тем не менее мне трудно что-то тебе гарантировать. Могу тебе точно сказать только одно: сейчас мне кажется, что если с тобой что-то случится, то я немного расстроюсь. Поэтому я намерен сделать всё, что в моих силах, чтобы ничего не случилось. Сама понимаешь, исключительно из эгоизма. Не люблю расстраиваться.