Анна Кимова
Романолуние
21. День двадцать пятый. Среда, двадцать девятое декабря
После обрывочного сна в номере голова Даши совсем отказывалась соображать. Какой-то всё же это странный инцидент… С водителем… И так совпало, что Роман не брал трубку. Но она решила, что излишне подозрительна. Слишком многое навалилось. Постоянно приходилось думать. И Даша решила расслабиться. Всё равно она ничего не может сделать. Раз Роман не отвечает, значит, не хочет ее слышать. Она это еще с утра на стойке регистрации в очередной раз уловила. Он вполне отчётливо дал ей это понять. И тут ее осенила мысль: так ведь всё сходится! Он не только не хочет ее слышать, но и видеть тоже не хочет. Господи, какая же она дура! Как же сразу не догадалась, это ведь так очевидно! Он намеренно заказал ей другую машину, чтобы не ехать с ней вместе! Роман Чернышев выбросил ее из своей жизни. Теперь он больше не будет хотеть ее даже физически. Мысль, промелькнувшая накануне этого озарения, о том, что надо позвонить секретарю Анатолия Маслаченко, или ему самому, чтобы узнать, действительно ли для нее подали отдельную машину, тут же улетучилась. Даша приняла решение, что больше никому звонить не будет. Разные машины – что ж, ей это тоже подходит. Она ведь еще вчера во всем разобралась.
Но всё же ехала, погруженная в размышления. Так уж была устроена ее голова. Постоянно… думала. Непонятно только, зачем. Но она не спрашивала. Жила своей жизнью.
Очнулась Даша только на подъезде к усадьбе. И сразу всё поняла. Мгновенно, даже и объяснить бы себе не смогла, почему это произошло так быстро. И она разозлилась.
Но это был не моментальный приступ ярости, как те, несколько дней назад. Нет, это состояние – гораздо хуже и опасней. Контролируемая агрессия. Такое с Дашей случалось всего один раз, и закончилось тогда очень плохо. Спасибо, папа отмазал. Она тогда прогулялась по крышам нескольких машин во дворе. К сожалению, без свидетелей не обошлось, ее загребли. Отец надавил на жалость, что у ребенка крыша поехала оттого, что вместо чемпионского титула теперь таблетки горстями глотает. Только вот он забыл упомянуть, что к тому моменту прошло очень много времени, и ребенок, вполне уже оформившийся во взрослого, всё давно пережил. А с прогулкой по крышам и капотам – это он так Подколзина переживал. Скотину распоследнюю переваривал. И переварил ведь, помогло. Правда, досталось, как всегда, невиновным, а не самой скотине. Просто жизнь так несправедливо устроена. Не одной же Даше собирать урожаи несправедливости? Пусть и другие тоже немного поучаствуют.
Особенностью этого состояния было то, что в отличие от припадка ярости, когда мозг не успевает сообразить, что с ним что-то не так, и не может адекватно обрабатывать сигналы, поступающие извне, при контролируемой фазе агрессии Даша отчетливо понимает, что происходит. Она знает, что за ее действиями последуют ответные действия и вполне способна оценить обстановку адекватно. Но в такие моменты ей это безразлично.
Да, привратник может ее скрутить, оглушить или просто больно ударить. Пофиг. Тогда и она не станет церемониться.
Да, ее могут оттащить на задний двор и отыметь как придется. Но если она останется в живых, им потом тоже мало не покажется.
Да, ее могут просто убить. Да пофиг! Она и так не особый жилец, а умирать – так хоть попробовав прихватить кое-кого с собой.
Да, она сама может кого-то убить. И тогда за это последует ответственность. Опять же – боль, издевательства. Пофиг. Не будет в ее жизни больше таких боли и издевательств, которые смогли бы перекрыть всё то, что она уже когда-то пережила. Нет, это невозможно превзойти. Даже если ей гвозди будут под ногти забивать, всё равно больнее уже не будет. И самая жестокая физическая боль никогда не сможет превзойти моральную. Даша знала это как никто. Пережила обе и осталась-таки в живых. Теперь ее уже ничем не проймешь.
Да, она может загреметь за свои действия в тюрьму. Что ж, так даже будет лучше. Еще одна школа жизни. Квест. Сумеет пройти? Да без разницы. ПРОСТО ПОФИГ!
К тому моменту, когда открылась дверь, и она увидела Романа, приступ окончательно прошел. На его место, как и в прошлый раз, пришло опустошение. Одна форма пофигизма – воинствующая, перешла в другую. Исконно пофигистическую. Курящую бамбук. Но всё же недовольная рожа Романа Чернышева немного кольнула даже курителя. Еле уловимым разрядом нарождающегося раздражения. Отличная же у него реакция на всё происходящее! Ее тут чуть на лоскуты не порвали, а он, видите ли, недоволен! Нет, плюнуть в рожу не захотелось. Для этого мозг и все члены были слишком обессилены. Но Даша его реакцию заметила.
В машине сидели молча, пока Роман не придумал гениальное: Останови-выйди!
Вот в то́т момент, на ули́це, когда отошли от маши́ны, Даша уже чуть не плю́нула в него. Она не помнила, когда кто-нибудь в последний раз так ее раздражал. Ах, да! Он-то как раз это и был! В день их знакомства, при первом разговоре. Но сейчас процесс усугубился всем тем нервным напряжением, апогеем которого явилась высшая точка, произошедшая буквально этим утром. Даша слушала его и не слышала. Нет, все слова до нее долетали, в головном мозге оседали, но ей так хотелось врезать Роману, что в смы́сле сказанного им она не разбира́лась. Просто хотела, чтобы он ее отпустил, пока нафиг не сорвалась и не зафиндели́ла.
Отпустил. Развернулась. Дошла до машины и села. В висках снова стучало. Опять приступ. Но несильный, стал быстро рассеваться. Когда Роман сел рядом, пик агрессии уже прошел.
А потом он опять извинился. Но Даше было уже совсем всё равно. Она ему больше не верила.
В офисе, как и предполагалось, ей было делать абсолютно нечего. Роман постоянно смотрел на нее уже совершенно не таясь. Весь мурманский филиал до последнего уборщика просёк, что происходит. Только не очень своевременно. Несколько запоздало. Все они решили, что между ней и ее начальником происходит что-то значительное, серьезное. На самом же деле стоило употребить прошедшее время. Теперь между ними всё было кончено. Даже если сам ее начальник еще и не успел этого понять.
В стрелковом клубе дела пошли веселее, Роман хорошо продвинулся в паре важнейших договоренностей. В баре он довел их до логического завершения, в то время как Дашу активно тошнило. Как же было стыдно за поведение мурманского псевдобомонда! Очень хотелось, чтобы этот нескончаемо длинный день, наконец, закончился. Даша опять устала. Она хотела домой.
Когда Роман позвонил в номер, она ничуть не удивилась. Слишком уж откровенно он на нее пялился весь день, было бы странно, если бы после этого не явился. Даша едва успела принять душ и стояла перед ним в одном халате. Нет, в таком виде она с ним точно разговаривать не станет. Отошла от двери, дала пройти, а сама вернулась в ванную, предварительно захватив свою одежду, пока он стоял спиной и не видел. Полностью одеваться не стала, даже белья не надела. Всё равно скоро обратно снимать. Долго Даша с ним разговаривать не намерена. А секса она не допустит. Не сможет же он всё время ее заставлять? Да, пусть раньше она не особенно сопротивлялась. Просто шла война внутри нее, и Даша никак не могла до конца определиться, чего же она на самом деле хочет. Сейчас всё изменилось. Она точно не хочет Романа. И не допустит их близости. Надо будет разбить о его голову отельную ла́мпу, значит, разобьёт, но совершенно точно она не будет ему больше принадлежать. Пора было прекращать эту бадягу.
Первая же его реплика – и в Даше опять стал подниматься новый приступ. Очень кстати: когда она в измененном состоянии, откуда-то берутся силы на сопротивление. Нет, он точно не сможет ее заставить, даже если захочет. Для этого ему теперь придется ее убить. Но вдруг… Роман оторвал ее от пола и стал кружить. Перед глазами всё поплыло, потом появилась легкость. Она смешалась с волной ярости, которая уже была по пути к нижним конечностям, и теплая вода стала отливать от тела. В голове запорхали бабочки. А потом он прижал ее к себе и повалил на кровать. Обездвижил. Глаза – синие. Льдинки все потаили. Странно, но это произошло с Романом именно в родном Мурманске, да еще и во время полярной ночи. У него и у Даши, когда они вместе, всегда всё странно. Ее любимый Рим – стал для души крайним севером, а его крайний север – растопил в глазах лёд. И она опять поверила. Один случай из тысячи, а, может, и из миллиона. Статистическая погрешность. Даша даже мысли не допускала, что именно такой ничтожный шанс выпадет на ее долю. Она снова была во власти Романа Чернышева.
22. День двадцать шестой. Четверг, тридцатое декабря
Это была удивительная ночь. Он брал ее, и снова, и снова. До самого утра. А она сопротивлялась и преуспела. Не отдала последнего. Своей души.
Первое, что увидела, когда открыла глаза, был его взгляд. Цвета глаз снова не разглядеть. Льдины? На месте? Или так до конца и растаяли? Непонятно… Но выражение нежное. И улыбка, ва́лящая с ног. Они, ноги, у нее прямо под одеялом подкосились, пока Даша лежала.
В щеку поцеловал. Каких-то глупостей наговорил. Кто бы мог подумать? Роман Чернышев – чемпион по произнесению глупостей! Всю ночь сыпал, без умолку… И утром продолжил… Но Даша всё равно души не отдала. Столько раз уже на одни и те же грабли наступала… Нет. Опять спектакль. Он ее главный мистификатор. Она всё решила. Надо уходить. Завтра – Новый год. В нем не должно быть места для этой больной любви, которая лишь усугубляет ее разрушение. Со всеми этими пафосными людьми, как во вчерашнем баре, перестроечными бандитами и прочей шушерой. Все они – жизнь Романа. В ней никогда не будет места ни для чего другого, действительно важного. Для настоящей жизни, например. Роман Чернышев живет, не живя, и, вероятно, о том даже не догадывается. Даша этого никогда не примет.
В машине сказала. Сразу после того, как телефон купил. Но он, как всегда, оказался на шаг впереди Даши: постоянно подавлял ее. С этим надо было заканчивать. Но, видно, немного позже. Отказать ему в этот момент снова не хватило сил. Тем более, что он был так… мил? Нет, не совсем… В общем, корректен и официален. Опять не то, чего Даша могла ожидать. Опять оказалась не готовой. И снова бросилась в погоню за своей несбыточной мечтой. Хорошо, что вечерние платья как раз оставила у отца. Даша не засветит Ходынку…
Когда он привёз ее, поднялась, забрала платье и выглянула. Уехал. Тогда заказала такси о отправилась домой, готовиться. Машина ведь так и оставалась там, возле подъезда.
То, что случилось на корпоративе, полностью деморализовало. Даша решилась и сказала ему… всё. Абсолютно. Ни в чем себе не отказала. Она даже слов не подбирала. В какой-то момент ее просто понесло, и Даша углубилась в такие дебри, что даже не поняла, к чему она вообще это всё говорила? Про войну? Зачем? Причем там вообще был Роман? Она не знала. Просто почувствовала острую необходимость сказать ему и это. Даше даже показалось, что она просто не сможет дальше жить, потом, без него, если не скажет ему всего, что так давно накипело. Пусть невпопад, пусть никому не нужно, пусть все считают, что она ненормальная. Для Даши это важно. И ей наплевать, кто что считает. Даже он.
Лицо Романа менялось. В конце он рассмеялся так горько, что ей захотелось закричать. Громко, как если бы она стояла в поле, одна, и могла это сделать, не сдерживаясь. Но она не была одна. И вокруг не было поля. Пафосные севморовские девицы, такие же, как в данный момент и она сама, рыскали глазами, с кем бы из генералитета потанцевать, часто спотыкаясь взглядами о Романа. О него вообще все постоянно спотыкались. Стоило этому человеку где-то появиться, как ему тут же было гарантированно внимание. Поэтому Даша точно знала, что они сейчас были в центре событий, хоть кроме него ни на кого и не смотрела. Представители же генералитета подбирали себе кандидаток для афтерпати. И как так вы́шло, что, будучи одной из ни́х, Даша при этом оставалась настолько ино́й, что никогда не смогла бы вписаться в рамки этого насквозь фальшивого ми́ра? Непонятно. Наверное, шутки Всевышнего. Всем известно, что он тот еще юморист.
Горечь, с которой Роман теперь смотрел на нее, нестерпимо жгла изнутри, и Даша не смогла бы долго этого выдержать. А ведь он был прав. Если весь этот мир был так ей чужд, зачем она возвращалась сюда каждый день, зачем терзалась сама и терзала его? Ведь Роман же ничего не знал о ее переживаниях и действительно по-своему в нее влюбился. Как мог. Это было очевидно. Даша почувствовала себя глупой и непоследовательной сукой. И ощутила вину. Она ведь, и правда, его в себя влюбила. Зачем? Чтобы завести всё так далеко, а теперь уйти? Но ничего исправить было уже нельзя. И она попрощалась. Надо было уходить прямо сейчас. Это было единственное правильное решение. Вспомнилось: «Errore riconosciuto conduce alla verità». «Признанная ошибка приводит к истине». Лучше поздно, чем никогда.
Но Роман вцепился в нее, как утопающий хватается за соломинку. И потащил на танцпол. Похоже, теперь о них с ним знали не только все сотрудники мурманского филиала, московский офис СевМоря тоже был осведомлён обо всём в деталях. Роман Чернышев спит со своей секретаршей. И девица по этой части, видно, настолько хороша, что господин директор не боится проводить весь вечер только в ее обществе и даже танцевать у всех на глазах.
Но так всё выглядело только со стороны. Как же люди часто ошибаются в своих оценках! Они видят лишь то, чего сами хотят. Ну и, конечно, еще то, что им позволяют видеть. Но никто никогда не знает, что происходит между двумя людьми на самом деле. Реальность обычно сильно отличается от картинки, выложенной в Инстаграм. Если бы они только могли представить, какую муку Роман заставил Дашу пережи́ть в момент их танца… Когда все вокруг обсуждали самую невероятную сплетню, какую себе только можно было представить: что Роман Чернышев влюбился в свою секретаршу.
Он не отставал. Хотел, чтобы Даша призналась. А она не могла. Потому что просто не получалось из себя это выдавить. Что́ она должна была ему сказать? Что мечтает о нем с первой минуты знакомства, даже понимая полную бесперспективность этого увлечения? Что точно знает, что никогда не сможет вызвать в нем ответного чувства, хоть сама чуть не умирает от любви? Что терпит всё его окружение лишь для того, чтобы еще хоть немного побыть рядом, продлить агонию корчащейся души? Да он бы ее за полную психопа́тку принял! Даша и так лишилась остатков достоинства, а теперь еще должна была предстать в его глазах какой-то фанатичной бесхребетницей? Нет, она не могла ему признаться.
Непонятным оставалось только одно. Почему он всё еще удерживал ее? Ведь после ее признания по всем канонам должен был тут же отшатнуться? Как от чего-то дурно пахнущего. Но он вцепился только сильнее. И не собирался отпускать. Даша опять ошиблась. Нет, он – ее крест.
А потом Роман повез ее на крышу. И снова внес смятенье в ее и без того колеблющуюся душу. Он – паук, с каждым разом опутывающий ее всё более неразборчивыми чувствами. Снова сомнения…
Всю ночь, как только с украшением елки было покончено, они занимались сексом. Даша думала, что у нее не выдержит сердце. Но крепкое было, как на грех. За одну такую ночь можно было полжизни отдать. Да что там полжизни, в первый их раз Даша лишь за минуту близости с ним вообще была готова навсегда распрощаться с жизнью, а тут такой марафон от Романа Чернышева… Но всё же ночь была омрачена окончательно оформившимся пониманием того, что Даша ни в чём не ошиблась. Роман – сластолюбец. Чем-то более значимым, чем источником удовольствий, ей в его жизни никогда не стать. А она – на последней стадии разрушения. Следующим этапом будет лишь обвал показателей крови. Нет. Эта ночь должна стать последней.
Даша почувствовала себя литературным персонажем. Есть такой образ – герой-сомневающийся. Кто бы мог подумать, что с Дарьей Черновой, самоуверенной и волевой, когда-то произойдет такое? Всё же на каждого самоуверенного всегда найдется своя управа.
У нее будто на одном плече сидел ангел, нашептывающий свою программу, а на другом – ее Мефистофель. В последние дни Роман слишком неожиданно раскрылся перед ней, Даша стала сомневаться. Он путал следы, и трудно было суметь до конца убедить себя в том, что для него всё происходящее несерьезно. А, как известно, любое сомнение трактуется в пользу обвиняемого. Сон не шел, тогда Даша решила вспомнить всё. Все его слова до последнего. И разобраться, что же они значили. Трезво, без эмоций, с полной степенью рассудительности, как это всегда было свойственно ее аналитическому уму. Сейчас ей мешали эмоции, поэтому Даша путалась и не могла во всём до конца разобраться. Но ей надо отбросить эмоции. И она начала вспоминать.
Выходило следующее:
– Зачем вы это делаете, Роман Сергеевич?
– Что именно? Пытаюсь быть милым?
– Если хотите, называйте это так.
– Ты же пока мой ассистент. Ты нужна мне здоровой, Даша.
– А если нет?
– Если нет что́?
– Если не буду здоровой?
– Значит, будем лечить. Где же я еще такого ассистента раздобуду?
Что это? Забота о ее здоровье? Или о себе любимом? Или просто юмор, задорное настроение? Какой напрашивается вариант ответа?
Ответ «а». Забота о себе. В начале года ассистентку найти, и правда, будет трудно.
Ответ «б». Юмор. Ни к чему не обязывающая шутка.
Ответ «в». Не существует третьего варианта. При всём своем желании Даша не может себе представить, чтобы Роман Чернышев стал заниматься ее здоровьем. Ну вот честно. Ведь бред же?! Просто спросил, почему колени болят. Интересно стало. Пытливый ум.
или вот это:
– Господи, Дашка, да что же ты делаешь всё время? Стоит на минуту отвернуться, как на тебя тут же коршуны слетаются! Ну что мне с тобой делать? Наручниками, что ли, к себе приковать? Дождешься ведь, что однажды кто-нибудь тебе голову оторвет!
Что это было? Забота о ее здоровье? Или о себе любимом? Или юмор?
Ответ «а». Забота о себе. Точнее, реализация своего эго. Даже, возможно, намётки ревности. Любовь? Вряд ли. Эгоизм? Похоже. Собственничество? В точку. С другими делиться не хочет, пока сам её пользует. Надоест – пусть забирают, а пока – альфа-печать с автографом Романа Чернышова. Похоже на любовь или заботу? Однозначно нет.
Ответ «б». Забота о ее здоровье. Возможно, он же не совсем животное! Ведь какое-то время ее уже пользует: даже автомобилю положен техосмотр, а она – человек. Так что такого варианта отметать тоже было нельзя. Но и ставку на него, если бы играла в казино, Даша бы не сделала. Скорее всего Роман проявил бы заботу в какой-то более заботливой форме. Обнял бы, как только ее увидел, прямо там, еще в доме, куда ее увезли. Был с нею нежен, если бы, и правда, волновался. Ведь он умел быть нежным, если хотел. Так что его поведение скорее напоминало ярмарку эго, а не на заботу о Даше и ее здоровье.
Ответ «в». Не существует третьего варианта. Юмором там и не пахло.
Так, с заботой всё более-менее прояснялось. Ее не было. А если и была, то о себе любимом, не о ней. Теперь пришла очередь для самого главного. Того, на чем зиждились все их отношения, так уж повелось с первого дня. Что это было? Влечение, или нечто большее?
Вспомнилось это:
– Вы что-то хотели, Роман Сергеевич?
– Ну вообще-то я всегда хочу одного. Ты же знаешь. Того самого.
Снова юмор? Или просто в некоторых шутках нет ни доли шутки? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, что было дальше. А ведь вот что:
– Дашка, не могу без тебя! Ты меня бесишь, убить готов иногда, но не могу без тебя. Нужна. Ты мне нужна.
Красиво сказано, век воли не видать. А что дальше?
А дальше была их первая совместная ночь. Мурманск. Сразу после похищения.
Что это? Он переволновался? Наверняка. Ситуация всё же была не рядовая. Он хотел ее? Да, безусловно, он всегда ее хочет. За исключением вечера накануне. И у́тра. В котором у Романа для нее тоже не оказалось места. Да и той ночью ничего бы между ними не было, если бы не похищение. Даша вновь переключила его внимание на себя этой из ряд вон выходящей историей. Роман обожал риск, поэтому и отозвался. А дальше всё сработало по накатанной. Так что это было? Влечение? Или нечто большее?
Даша поставила бы на первый вариант. Он просто хотел ее, и это опять сработало. Но после событий накануне – вечера, их полета, приезда в отель, и утра – того, как он ее встретил у похитителей, Даша никогда не поставила бы на то, что это было нечто большее. А слова? Они прекрасны, без сомнений, но, ничем не подкрепленные, всегда остаются лишь словами.
а это:
– Почему ты так старательно пытаешься от меня убежать? Ответь мне, Даша. Иначе я тебя прямо сейчас при всех поцелую. Быстрей, у тебя мало времени. Я долго сдерживаться не смогу.
Снова собственничество. И желание подчинить. Быстро сделай, что я хочу, или я сам сделаю, что я хочу. Я, я и еще раз я. Хочу, хочу, и еще раз хочу. Влечение? Да. Что-то большее? Ответ очевиден.
или это:
– Чтобы ты, твою мать, объяснила мне нормальным, человеческим языком, зачем ты всё это делаешь? Я тебе сразу сказал чего хочу. В первую же пятницу, в лифте.
Да, и в этом Даше тоже надо было разобраться. Чего же он хотел? Уже тогда, к первой пятнице их знакомства? И Даша стала вспоминать всё с самого начала.
Первые намёки последовали уже на второе утро их знакомства:
– Так заходи ко мне почаще, будем греться.
Он чуть не сделал всё впервые уже на четвертый день:
– Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я тебя прямо здесь трахнул? Так я с удовольствием! И даже с тобой не посоветуюсь.
Пятый день, на утро после того случая, первого тревожного звонка:
– Спасибо, Даша, что вы пришли. Я бы без вас, пожалуй, уже начал скучать.
Как она это только что назвала? Тревожным звонком? Сумасшедшая! Нормальные люди подобрали бы другое понятие, но сначала сделали бы ноги. А что же Роман? Он бы, пожалуй, начал скучать. Так вот что это было для него? Развлечение? Возможно, так это и начиналось. Но потом он тоже втянулся, Даша это понимала. И для него тоже всё стало на грани. Ведь на больного бешенством зверя он не похож. Или похож? Что вообще Даша о нем знает?
И вот, наконец, тот самый пресловутый лифт, пятый день знакомства:
– Ты очень красивая… Просто дурею, как хочу тебя.
Да, всё как обычно. Влечение. Желание. Хотение. Похоть. Хочу-хочу-хочу. Как было с Дашей всегда и у всех мужчин.
– Но трогать не буду. Давай попробуем с тобой по-другому.
– Вы по-другому не умеете.
– Никогда не пробовал. Стало интересно.
А на следующий рабочий день после его «стало интересно» и желания сделать всё «по-другому» произошло то самое событие, ставшее отправной точкой ее больной любви. Он взял ее как какой-то зверь. А потом попросил принести ему кофе, и неделю даже не смотрел в ее сторону.
А потом еще раз попросил принести ему кофе. Когда в том же месте в тот же час для разнообразия взял свою жену.
А потом попросил сделать кофе еще раз. Через несколько дней после жены. И снова отымел Дашу. Как резиновую женщину. На том же месте в тот же час. И вернулся, чтобы оставить подтирки:
– Не убирайте их, Дарья Игоревна. Теперь это будет происходить часто, а каждый раз бегать за салфетками в кабинет мне неудобно. Да, и сделайте-ка мне еще кофе. Тот уже остыл.
И Даша сделала ему второй кофе. И принесла. Чтобы услышать:
– И вам следует подумать о контрацептивах. Я же для вас чужак? К тому же из враждебного мира. Значит, с детьми не ассоциируюсь. Это подходит нам обоим.
А потом был еще один раз, но понежнее. На следующий же день. У Романа было такое настроение… романтическое…
А потом был не менее больной Рим.
Потом – третий понедельник, день после Рима, вызов к генеральному. И это:
– Что ты творишь? А? Что, я тебя спрашиваю?
Опять боль, опять борьба и это его:
– Что же ты за баба такая? Что за баба невыносимая? Влезла мне в голову, чтобы на ломтики там всё покромсать…
А потом разбитая рука. И первые извинения. И вроде всё, и правда, постепенно стало двигаться к романтике, но Роман снова показал лицо. Тогда, с головной болью.
Но даже, если пропустить ту вспышку его злости, всё равно оставалось много «но».
Вот, например, это, безусловно, позитивное:
– Ты не можешь знать, что я способен дать, а что нет. И ты не можешь за меня решать. Даша.
О чем оно? О том, что всё решает только он сам. Снова эгоизм. Снова подчинение. Ведь эту фразу можно расслышать и так? Если отставить в сторону эмоции.
И даже это:
– Жить хочу, понимаешь? И романтических свиданий тоже хочу. И встречи дурацкого Нового года. Елку эту тупую, колючую… Поехали покупать?
Сейчас, в этой точке пространства, Роман хочет елку. А раз хочет, значит, всё сразу должно быть решено. Поехали?
Да что́ там, даже вот это можно расслышать без лишних эмоций, которые так мешают женщинам, с их вечными розовыми очками слышать мужчин, которые не склонны к проблемам со зрением:
– Я с первого дня отношусь к тебе не как ко всем. Потому что ты – не все.
Да, это правда. С первого дня не так. На четвертый – почти уже трахнул. Не отходя от кассы. А до конца довел уже утром следующей недели. Даша, и впрямь, была не как все.
И на закуску оставался чувственный блок их отношений. Который даже и самым прожжённым индивидуалкам мог затуманить мозги.
– Даша, ты – нереальная. Никогда не было так хорошо. Ни с кем, слышишь?
Она верила, он говорил правду. Но о чем были эти слова? О влечении, а его наличия Даша и не оспаривала. К чему-то большему это не имело никакого отношения.
– Давай, Даша, давай же! Ну еще немного, Дашенька, я всё равно не отстану! Только распалишь сильнее, до вечера тебя буду мучить, давай, милая…
Спортивный интерес. Рекорд времени, скорости и расстояния. И он его поставил.
– Теперь так будет всегда. Даша. Поняла? Скажи, хочу услышать твой голос.
Подчинение воле. Он хотел, чтобы она подчинилась ему во всем.
– Какой я тебе теперь Роман Сергеевич? Рома. Скажи… Скажи это, ну же!
Снова то же. Похоже на нечто большее, чем влечение? Точно нет.
– Дашка, ты просто ходячий секс! Никак не могу тобой насытиться… Маньяка из меня сделала какого-то сексуального. Ведьма, ты, Дашка…
Опять голый секс.
– Ты – классная. Брось об этом сокрушаться. Жизнь продолжается.
Легкое отношение к жизни. Значит, и переменчивость, непостоянство. Забота? Нечто большее? На фоне всего вышеизложенного – точно нет.
И вишня на торте:
– Просто вы одиночка. Вам никто не нужен.
– Ты мне нужна.
– Нет. Вы просто меня хотите.
– Да, хочу. Очень.
О чем было дальше размышлять? Безоговорочное первое: просто влечение, пусть и экстраординарное. Но любое влечение проходит. И тогда она останется наедине со своей сердечной раной, а он… переключится на новый объект.
Больше так продолжаться не могло. С каждым витком их отношений Даша всё сильнее погружалась в трясину. Она должна была остановить это. Пока не сдохла от количества лекарств, которые принимала вот уже несколько недель.
Сразу после звонка от работодателя, Роман вышел на улицу. Даша, ни минуты не раздумывая, покинула квартиру следом. Через полчаса она была на Ходынке.