Александр Герасимов
Море, поющее о вечности
Глава 7
Черты лица Евритиона, некогда пышущие здоровьем, теперь разительно изменились. Приоткрытые губы побледнели и покрылись коркой, а щеки глубоко ввалились. Веки аргонавта набухли, кожа приобрела неприятный желтовато-серый оттенок, из груди вырывалось хриплое клокотание.
– Борись. Ты обязан бороться, – почти ласково сказал ему Киос, коснувшись руки больного. Ладонь Евритиона была сухой и горячей.
– Как считаешь, он выздоровеет? – прошептал Палемоний.
– Понятия не имею. Сам видишь, насколько парень плох. Но я все же надеюсь на лучшее… Больных осталось совсем немного.
– Потому что другие скончались.
– Проклятье, это правда. Однако и новых случаев тоже не появлялось. Наш друг долго держался, прежде чем поддаться хвори! Жаль, что силы подвели его.
– Когда-нибудь мор должен закончиться. Боги, я так устал! – Палемоний говорил сердитым тоном, хотя и тихо. – А мы еще и в город попасть не можем…
– Увы, к Иолку до сих пор не пускают на расстояние ближе вытянутого копья. Разве что нескольких торговцев. Жаль, что я не вхожу в их число.
– Это несправедливо со стороны Ясона, как считаешь? – спросил Палемоний, помедлив. Киос покачал головой:
– Закрыть Иолк приказала Медея, ты знаешь. Не думаю, что наш предводитель решил захлопнуть ворота перед собственными товарищами, живущими вне города.
– И все же… Не то чтобы я чувствовал себя обманутым, но от подобных запретов меня воротит.
– Как знать, Палемоний, возможно, нам сейчас приходится лучше, чем жителям Иолка? Мы хотя бы можем бросить все и уйти, пока есть силы. А оставшимся в городе грозит смерть за попытку «побега».
– Верно, у меня нет права жаловаться. Но и сдвинуться с места мы пока не можем, – воин с тоской взглянул на лежащего Евритиона.
Будто услышав, больной приоткрыл глаза и что-то хрипло простонал. Быстро наклонившись, Палемоний разобрал:
– Воды… немного…
В руках Киоса сразу же оказалась наполненная чаша. Палемоний приподнял и осторожно держал страдальца за плечи, а Киос поил его до тех пор, пока емкость не опустела. После Евритиона вновь уложили на постель. Его глаза блестели, но это был нездоровый блеск, еще больше подчеркивающий болезненное выражение исхудавшего лица.
Глядя на некогда крепкого гребца с «Арго», Палемоний ощутил комок в горле. Если их товарищ уйдет вот так, это будет ужасная смерть для молодого мужчины. Хуже и не придумаешь.
Казалось, Евритион угадал его мысли – слабая улыбка промелькнула на лице аргонавта.
– Не нужно… стоять вокруг с такими лицами. Я не собираюсь… сдаваться легко.
Речь давалась ему с трудом, но смоченные водой губы уже не выглядели так, словно принадлежали покойнику. Киос сначала нахмурился, а потом со свойственной ему хитринкой улыбнулся в ответ:
– Клянусь Афиной, Евритион, мог бы и «спасибо» сказать! Мы разве что не плясали вокруг, пока ты лежал в забытьи! Но я рад, что к тебе возвращается прежний дух.
– Мне… уже лучше, правда. Вот только… восстановится ли тело? – больной поднял руку и принялся сосредоточенно ее разглядывать. По выражению лица Евритиона было ясно, что увиденное ему не понравилось.
– Восстановится, если будешь есть много мяса, пить молоко и хорошо спать. А как только сможешь ходить, мы устроим тебе ежедневные прогулки. С каждым разом все дальше, – решительно заявил Палемоний. – Уж не знаю, что вызвало эту паршивую болезнь и когда она отступит, но за возвращение твоих сил мы с Киосом возьмемся основательно! Если тебе хватит сил побороть хворь, то и крепость мускулов восстановится. Не вздумай раскисать, ясно?
– Надеюсь, боги услышат твои слова… – с тяжелым вздохом согласился Евритион.
– Расскажи о своем самочувствии, – попросил Киос. – Мы не лекари, но постараемся помочь. Надеюсь, теперь ты пойдешь на поправку.
«Большинство заболевших не смогли даже очнуться», – удержал он непрошеную мысль.
– Было бы о чем говорить… – Евритион повернул к товарищу изможденное лицо. – Все, что я помню – это бесконечная череда кошмаров. Мне казалось, что тело превращается в сухой песок… будто я рассыпаюсь на мелкие части и проваливаюсь в бездну. Тьма, бесконечное падение… не хочу и вспоминать.
Он закашлялся. Палемоний предложил снова наполнить чашу водой, но Евритион отказался. Вскоре приступ прошел и больной спросил:
– А что с остальными? Как отец?
Киос и Палемоний переглянулись. Заметив это, Евритион с напряжением в голосе потребовал:
– Лучше скажите правду… меня устроит что угодно. Не желаю лежать в неизвестности.
Киос дотронулся до плеча лежавшего приятеля и тихо ответил:
– Его больше нет, Евритион. Ни старого Ира, ни твоих братьев. Ты, третий сын, единственный, кто пошел на поправку.
– Так я и думал, – голос аргонавта не дрогнул. Внешне тот остался невозмутимым, лишь повернул голову и уставился в потолок.
Его спокойствие никого не обмануло. Киос и Палемоний много раз видели людей, переживавших горе таким образом. Пройдет день, два или даже десяток – невинный вопрос или случайное воспоминание станет толчком для всплеска чувств. Тогда Евритион утратит самообладание и будет горевать о потерянных близких. А сейчас этот человек держался так, словно ничего не случилось. Он просто отгородился от страданий.
– Продолжайте рассказывать… – вдруг попросил больной. – Я хочу знать все о происходящем.
– Вряд ли у нас найдутся добрые вести, – коротко ответил Палемоний. Киос с укоризной глянул на него.
– Я хочу сказать, что мор в деревнях еще не отступил, а в Иолк сейчас не пробиться. Кто знает, что творится за стенами города? Может, там почти никого… – тут Палемоний осекся.
– Сомневаюсь, что твои мрачные домыслы близки к истине, – покачал головой его приятель. – Но давай закончим на этом. Нашему другу нужен отдых.
Киос повернулся и сказал с нажимом в голосе:
– Ты только недавно вернулся из забытья, Евритион. Прошу, поспи немного! Спокойный и здоровый сон необходим для твоего же блага. Постарайся отдохнуть как положено.
Евритион слабо кивнул. Прошло немного времени. Когда Палемоний наклонился над товарищем, то услышал его мерное дыхание. Аргонавт в самом деле нуждался во сне без жара и метаний. Выпрямившись, Палемоний улыбнулся выжидающе смотрящему Киосу – впервые за долгое время.
– Он делает шаги на пути к выздоровлению, как думаешь?
– Пожалуй. Надо будет понемногу заставлять его есть, когда проснется. На одной воде никто долго не протянет.
– Главное, чтобы горе не подкосило его разум. Знаешь, как это бывает…
– Ага, но в силы нашего друга я верю. Он обязательно встанет на ноги, вот увидишь.
– Хорошо бы. Рано или поздно все это закончится. Чем тогда ты займешься, друг Киос? – Палемоний не слишком умело попробовал сменить тему, но товарищ подхватил:
– Кто знает!.. Возможно, начну торговать, как и раньше. Хотя одна лишь мысль о подсчете убытков за время мора меня огорчает. А может быть, совершу еще одно странствие… Не хочу загадывать далеко.
– Могу лишь позавидовать твоей легкости, – Палемоний потянулся, с хрустом разминая плечи. – Мир слишком недружелюбен, я устал это ощущать. Все, чего мне хочется, так это немного покоя и порядка вокруг.
– Ты всегда был таким. Удивляюсь, как из тебя вышел неплохой боец, – Киос с невозмутимым видом почесал переносицу.
– Осторожность и рассудительность в сражении необходимы. Вот почему ты никогда не мог победить меня в тренировочных поединках.
– Скажешь тоже. Всегда найдется кто-то получше – например, Ясон. Он даже тебе оказался не по зубам! Видел я учебные сражения в Фасисе. Самое настоящее избиение – вот что это было.
Палемоний рассмеялся – тихо, чтобы не разбудить спящего Евритиона:
– Э, нет! Наш предводитель – талантливый мечник, которого с малых лет учили обращаться с оружием. А вот ты с мечом в руках выглядишь словно свинья, карабкающаяся на дерево. И как только тебе удавалось выжить в схватках все те годы, что мы служили наемниками?
– Вот мерзавец. Сначала найди такую чудную свинью, а там поговорим! – Киос ткнул приятеля локтем под бок.
Друзья порядком устали от ухода за больными, а потому сами не заметили, как начали обсуждать все подряд – беседы о хвори им надоели уже давно. Они предавались воспоминаниям о минувших днях и делились надеждами на будущее. В подробностях вспоминали плавание на «Арго». Время от времени им приходилось понижать голос, оглядываясь на лежащего товарища, но Евритион спал крепко.
– Жаль, что свежие новости сюда не доходят, – наконец сказал Палемоний. – Хотелось бы знать, что сейчас происходит в мире.
– Ничего особенного, я полагаю. Царства воюют между собой, люди рождаются и умирают, – Киос хмыкнул, словно поддразнивая приятеля. – Чего еще ты ожидаешь?
– Хороших историй со счастливым концом. Последнее, что я слышал, – это рассказы о военных походах Микен и Трои. Хищники вроде царя Приама снова вгрызаются в плоть соседей.
– Меня это нисколько не удивляет. Однажды они или их потомки завяжут между собой большую драку.
– Вне всякого сомнения. Такие люди от природы кровожадны, живут лишь войной и смертью. Почему-то миролюбивые властители на троне не задерживаются.
– Ты не совсем прав, – Киос назидательно поднял палец. – Да, велики желания сильных мира сего. Однако царства, подобные Трое, редко начинают войну по одной лишь прихоти.
– Если бы войско Приама не ломало хребты соседям, я бы с тобой согласился, – пожал плечами Палемоний.
– Война ради войны, дорогой друг, мало кому нужна. Каждый поход несет в себе нечто большее, чем просто завоевание. Битвы между царями лишь способ достижения поставленных целей. Заметь, что сражения до последнего солдата происходят редко. Они встречаются лишь в красивых песнях вроде тех, которые по вечерам пел Орфей. Задумывался ли ты об этом?.. И знаешь, почему так много соседних государств пало перед Микенами и Троей?
– Потому что их войска многочисленнее и они лучше вооружены. Другого ответа у меня нет, – вздохнул его приятель.
– Не только! Эти царства могущественны и очень богаты, а земли под их владычеством процветают. По крайней мере, сейчас, пока их владыки сидят на грудах золота и серебра. Дальновидные царьки, отбросив гордость, клянутся в верности тому же Приаму после пары неудачных стычек и распространяют его покровительство на свои владения. Да, они могли бы сражаться дальше, возможно, даже отстоять независимость… Однако требования троянского царя менее страшны, чем риск потерять все в героических битвах.
– Но ведь были и другие правители? Те, кто стремился защищать свои земли до последнего вздоха.
– Да, были. Они отчаянно сопротивлялись, неверно оценив последствия. И что теперь? Их земли разорены – сначала войной, потом восстаниями. Головы тех царей давно гниют в грязи. Вот так и выигрываются войны, Палемоний!.. Порой успеха можно добиться с помощью подкупа и хитростей, а порой и нет – тогда хищник рычит и бьет лапой в бронзовый щит. Рано или поздно, но ему подчиняются, ибо результат слишком рьяного сопротивления страшен… Как видишь, все очень просто.
– Полагаешь, кровавые походы – лучший способ преумножать успех и благосостояние больших царств, вроде Трои и Микен?
– Необязательно. В любом важно вовремя остановиться. И толика удачи не помешает, конечно. – Киос сложил руки на груди. – Правитель рискует совершить смертельную ошибку, если привыкает к победам своих солдат. Например, он может потерять самообладание после единственного поражения. Либо поверит в свою непобедимость и станет рабом войны, ее бесправным слугой, неспособным выйти из бесконечных сражений… Такое случается, когда битвы перестают приносить выгоду, а все силы и достаток царства уходят на поддержание армии. Со временем оно начинает пожирать само себя, как хищные звери загрызают потомство…
– Тебе бы детей учить, а не торговать да странствовать по свету.
Киос лишь отмахнулся в ответ на добродушную насмешку:
– Как-нибудь обойдусь. У меня и без того много способностей, не знаю даже, куда их девать.
– По крайней мере, язык у тебя на месте. Казалось бы, какой здравомыслящий человек способен оправдать кровопролитие?
– А я и не оправдываю. Насилие без нужды всегда мне претило.
– Я знаю. Что ж, меч в руках наемника лишь инструмент, которым он добывает пропитание. Так устроен наш мир. Но послушаешь тебя и кажется, что войны между народами будут вестись бесконечно. Из уст столь жизнелюбивого человека это звучит весьма безрадостно, знаешь ли!
– Жизнелюбие и здравый взгляд на вещи не должны противоречить друг другу, – возразил Киос. – Да, я не верю, что человек когда-нибудь отложит в сторону клинок. Со временем он сделает его прочнее, придумает оружие совершеннее… и продолжит убивать себе подобных. Так будет до тех пор, пока война остается последним – и самым действенным! – доводом в споре сильнейших.
– То есть до скончания времен.
– Именно. Все, что мы можем, – принимать мир в его нынешнем виде и радоваться мелочам каждого дня. В противном случае жизнь покажется слишком трудной штукой, дорогой Палемоний.
– Зря мы вообще об этом заговорили – теперь мне хочется достать кувшин с вином и напиться до потери сознания.
– И после этого ты утверждаешь, что мне следует учить детей?.. Страшно представить, к чему это может привести! – хитро прищурился Киос. Его собеседник, не выдержав, засмеялся. Торговец всегда ловко управлял разговором, отчего беседы с ним доставляли Палемонию немалое удовольствие. Но в следующий миг тот резко замолчал – снаружи донесся резкий звук. Его нельзя было ни с чем перепутать. Так стучали копыта лошади.
Пока они с Киосом разговаривали, кто-то приблизился к селению!.. И некому было предупредить о чужаке – одна часть жителей умерла, другая – слишком ослабела, а самые стойкие помогали больным или добывали пропитание.
Возможно, гость не представлял угрозы, но Киос с Палемонием в прошлом были солдатами. Они были готовы к любому развитию событий – Иолк закрыт, соседние деревни страдали от мора, поэтому прибывший мог оказаться мародером. В таком случае он наверняка привел соратников. Киос без лишних слов взял стоящее близ кровати Евритиона копье и занял место у окна. Палемоний с кинжалом в руке вышел наружу, готовый к нападению. Они не обменивались указаниями, каждый выполнял свою задачу.
Едва выглянув, Палемоний убедился, что гость прибыл один. Он стоял на колеснице, в которую был впряжен высокий, отлично сложенный конь темной масти. Зверь раздувал ноздри и время от времени бил копытом, словно радуясь пробежке. Его возница был вооружен, но не выказывал намерения нападать. Одеяние пришельца указывало на принадлежность к страже Иолка. На сердце у Палемония полегчало, однако оружия он не убрал.
– Хороший сегодня день, не так ли? И опусти свой кинжал, – заговорил приезжий. Сам он поднял вверх раскрытую ладонь – то ли демонстрировал миролюбивые намерения, то ли отдавал приказ.
– Я один, как видишь. Угрожать тебе не собираюсь.
Чуть поколебавшись, Палемоний выполнил требование гостя. На худой конец, Киос оставался начеку…
Словно уловив эту мысль, возница добавил:
– Кстати, твой товарищ в доме тоже может расслабиться.
Киос с насмешливой улыбкой высунулся из окна:
– Какая жалость – нас раскрыли, будто новичков! Эй, Главк, как дела?
Палемоний обернулся к товарищу:
– Ты его знаешь?
– Ага. По голосу сразу понял, кто это. Расслабься, дружище, Главк служит во дворце. Наши опасения оказались напрасными. Хотя я бы предпочел увидеть кого-то с рожей покрасивее, чем баранья задница!
Гость усмехнулся и махнул Киосу рукой. Затем его лицо снова стало серьезным:
– Сколько у вас больных? Много людей умерло?
– Много… не меньше половины, – ответил Палемоний. – Но остальные выздоравливают. Сейчас только три человека тяжело больны, но есть надежда, что они справятся.
– Один лежит в этой хижине и спит, – добавил Киос, глядя на Главка. – Поэтому давайте говорить немного тише.
Кивнув, возница окинул взглядом поселение, словно желая найти в нем признаки жизни. Но кроме Палемония и Киоса, никого более не показывалось в окнах или на порогах домов.
– Сам-то что здесь делаешь? – спросил Киос. – Вряд ли тебя привело желание прогуляться.
– Нет, конечно. Стражников разослали во все селения на равнинах и побережье. Наша задача – доложить царю обстановку. Поэтому я пройдусь по домам, прежде чем уеду обратно. Возражений не будет?
– Конечно. Я не собираюсь противиться приказам Ясона, – Палемоний пожал плечами. А Киос высунулся из окна почти до пояса, уже не скрывая любопытства:
– Еще недавно за стены Иолка даже мышь не могла проскользнуть, а ты говоришь, что стражники разъезжают по всему царству? Ну же, Главк, мы истосковались по хорошим новостям. Расскажи, как дела в Иолке!
– Уже несколько дней ни одного заболевшего, – на суровом лице Главка неожиданно появилась улыбка. – Мор уходит из города.
Глава 8
Иолк выстоял в борьбе с загадочной хворью и теперь готовился начать новую жизнь. Хотя население города сократилось более чем наполовину, худшее было позади. Люди с радостью встречали возможность вернуться к нормальной жизни, скорбь по ушедшим таяла, оставляя место насущным заботам. Кстати пришлась и неожиданно мягкая зима, будто вопреки прошлым холодам, – на этот раз городу не пришлось испытывать особой нужды. С первыми лучами весеннего солнца жители Иолка наконец стряхнули тяготы мора. По дорогам вновь катились повозки, в полях возделывали землю, а на рынке кипела жизнь.
Вместе с новой надеждой пришли и неожиданные перемены. На площади города, в коридорах дворца и хижинах бедняков то и дело звучали досужие разговоры. Их суть сводилась к одному: отношения между царем и царицей начали ухудшаться. Люди вставали на сторону Ясона, хотя последний вряд ли подозревал об этом.
Стараниями отдельных царедворцев в народ просочились разные слухи. Жители узнали, что идея закрыть Иолк принадлежала Медее. Не забывали и упомянуть, что Ясон не приветствовал методы супруги. При этом все милости вроде раздачи еды и одежды преподносились исключительно как добрый жест царя. Медея изображалась жестокой, своенравной повелительницей, готовой пойти на любые крайности. Отличить правду от вымысла, отделить дурную прихоть от здравого расчета уже не представлялось возможным. Люди сделали свой выбор.
Против Медеи со злобой высказывалась даже городская знать, не говоря уж о простом народе. Чужестранку, и без того не пользовавшуюся особым доверием, единогласно осудили. Пусть ее решение и оказалось действенным, но жители Иолка тяжело перенесли вынужденное «заточение», а обилие стражников на улицах воспринималось как посягательство на жалкие крохи свободы.
Все это не могло не повлиять и на самого Ясона. Супругу он любил, но не мог игнорировать царившие в городе настроения. Это смущало его, сбивало с толку и подтачивало волю.
В один из вечеров молодой царь принимал посетителей в мегароне. Покончив с мелкими разбирательствами, Ясон уже предвкушал ужин и мирный отдых. Его спина ныла от тяжести золотого руна. Ясон сам себе напоминал воина, который не снимает без нужды доспехов, и это сравнение ему нравилось – признаваться кому-либо в усталости правитель Иолка не собирался.
Почему-то он привязался к этой шкуре сильнее, чем можно было ожидать. Незамысловатое и притом страшно дорогое одеяние стало неотъемлемой частью его облика.
Ясон поднял голову, услышав звук шагов; в мегарон вошла Медея. Царица была облачена в наряд цвета молодого вина, а на груди ее покачивалось тяжелое ожерелье. Других украшений не было, но она прекрасно выглядела и без них.
– У тебя есть ко мне какое-то дело? – Ясон слегка улыбнулся и встал ей навстречу.
– Надо поговорить кое о чем важном.
– Вот как? Полагаю, что-то неотложное?..
– Не совсем. Просто хочу, чтобы ты исполнил мое желание.
– Ради тебя я готов на многое, ты знаешь, – Ясон кивнул.
– Хочу, чтобы был отдан приказ о строительстве нового храма. Храма Гекаты, моей богини!
Какое-то время Ясон молчал, глядя на нее.
– Умеешь же ты удивлять, – наконец ответил он со вздохом.
– Рано или поздно я бы пожелала этого.
– Понимаю. Но сейчас не лучшее время для подобных дел, – царь поправил на плечах тяжелое руно.
– Знаю, что мор всех встревожил и причинил множество бед. Я не прошу о немедленном возведении храма. Однако мое желание тебе известно. И надеюсь, однажды ты его исполнишь.
Медея сказала это спокойно, без нажима. Но чувствовалось, что она была уверена в успехе. Ясон мог бы покорно согласиться и избежать продолжения разговора, однако неосторожно заметил:
– Неизвестно, как к подобному отнесутся жители города. Даже если возвести святилище в лесу близ Иолка, могут начаться волнения. Не забывай, превыше всех прочих богов здесь чтут Афину.
Выражение лица Медеи изменилось – теперь царица смотрела с прищуром, будто собиралась нанести ответный удар.
– Ты ведь помнишь, что и сам клялся в верности Гекате?..
– Я никогда этого не забывал, – Ясон развел руками.
– Тогда мне стоит выразиться яснее. Я собираюсь дать своей владычице новый дом, раз уж в Фасисе ее подвергали гонениям и убивали жриц. Хочу тебя предупредить: отказываться от этой цели я не намерена.
Внезапно в голове Ясона промелькнула непрошеная, но ужасно противная мысль. Глядя на полную решимости супругу, царь Иолка задумался, не было ли все спланировано ей с самого начала?
Быть может, она соблазнила его в Колхиде лишь ради того, чтобы дать пристанище своей поруганной богине? Что, если распространение власти Гекаты было истинной целью Медеи?
Царь размеренно задышал, успокаивая встревоженный разум. Нет, вряд ли Медея руководствовалась лишь этим. Ее слова и поступки не могли быть столь искусной игрой… Но Ясон не мог отрицать, что Медея умела многое просчитывать наперед. Он словно стал участником чужой игры, и это ощущение его распаляло.
«Не нужно спешить с выводами», – правитель Иолка одернул себя.
Медея внимательно наблюдала за супругом. И, словно догадавшись об одолевающих того сомнениях, сказала:
– Боишься, что я ставлю интересы Гекаты выше прочих? Думаешь, обманула тебя той ночью в Фасисе?
Она улыбнулась, чуть приподняв верхнюю губу и обнажив белые зубы, в ее глазах заиграл хорошо знакомый огонек. Всем своим видом Медея давала понять, что опасения Ясона ей известны. Она разгадала их едва ли не раньше, чем он сам.
– Я действительно подумал о подобном, прости. Ты удивительна… это немного пугает.
Медея шагнула вплотную к Ясону и приобняла супруга за талию.
– Подозревать врагов везде и всюду – похвальное качество для царя. Но я надеюсь, что хотя бы меня ты избавишь от этой сомнительной участи. Я на твоей стороне – ведь мы скреплены особыми узами.
– Надеюсь, так будет всегда, – Ясон улыбнулся в ответ.
– А я надеюсь, что ты не изменишь воле богини, которой клялся.
Ясон понимал, что Медея в своем стремлении воздвигнуть храм Гекаты пойдет до конца. Но супруга слишком давила, это вызвало в душе царя волну раздражения. Он твердо убрал ее руки и помотал головой, словно стряхивая морок.
– Мы обязательно обсудим это, но позже. Не хочу, чтобы тебя невзлюбили еще сильнее. У твоих решений и так слишком много противников.
Эти слова Ясон произнес не задумываясь и сразу пожалел о своем тоне. Но Медея не выглядела рассерженной:
– Конечно. Я понимаю, что ты беспокоишься о жителях города. Еще одно достоинство правителя Иолка! Но, – она запрокинула голову назад, словно выделяя собственные слова, – надеюсь, ты подумаешь и о моих желаниях. Я могу быть очень настойчива в своей преданности Гекате и собственным убеждениям. А теперь, если не возражаешь…
Царица небрежно махнула рукой и развернулась, собираясь уходить. Ясон не стал ее задерживать. Он молча наблюдал, как стройная фигура в багровом одеянии удалялась прочь, и не до конца понимал собственных чувств.
***
Меланион согнулся, опираясь ладонями на колени и часто дыша. На спине и груди блестели капельки пота. Долгая пробежка под палящим солнцем далась ему нелегко, однако царевич не роптал – напротив, как будто выглядел довольным собой. Наконец юноша выпрямился, несколько раз с шумом выдохнул и окинул взглядом окрестности.
Он стоял на возвышении, поэтому мог видеть, как строилась Нисея – порт Мегары, давняя мечта его отца. На побережье и раньше сновали лодки рыбаков и небольшие суда, но царь Нис горел желанием соорудить место, куда смогут без опаски приставать десятки больших кораблей одновременно. Он хотел видеть Мегару сильным, оживленным городом – достойное желание для любого правителя. Однако не все цели и надежды Ниса разделял его сын.
Меланион знал, что отец полон решимости упрочить свой союз с Микенами. Причин тому было достаточно: народы, пытавшиеся противостоять ахейцам, либо были уничтожены, либо познали унизительный вкус покорности. Чернобородые мужчины с бронзовыми клинками и тяжелыми копьями вторгались в чужие дома, грабя и убивая. Если микенских царей злили, они не оставляли от владений обидчиков камня на камне. Некоторые правители сдавались, сохраняя жизни своих подданных… но проигравшие до конца своих дней становились покорными игрушками для микенцев. Подобной участи для Мегары никто бы не пожелал, поэтому Меланион не осуждал отца. Но сама мысль о том, чтобы посылать в Микены богатые дары и отряды солдат на службу, была глубоко противна молодому мегарцу. А именно этим его отец занимался.
Да, Микены взяли маленькую Мегару под свою опеку, поэтому царству было нечего опасаться. Но какова же конечная цена этого спокойствия? Глядя на большую стройку у побережья, Меланион от всей души радовался, что ему не нужно управлять царством – наследником был его старший брат, Гиппомен.
К слову, где же он? Царевич обернулся, выискивая брата взглядом, однако крутой поворот закрывал обзор. Гиппомен безнадежно отстал, и это приободрило юношу. Брат был старше – в детстве на совместных пробежках Меланион обычно держался позади. Теперь же Гиппомен перестал быть ему соперником, ежедневные упражнения сделали свое дело. А значит…
Однажды он догонит Аталанту. Выполнит свое обещание.
Когда мегарец узнал о страшной болезни в Иолке, то пожелал немедленно вернуться, невзирая на грозившую ему опасность. Подействовал лишь строжайший запрет отца – царь Нис не желал рисковать сыном, Гиппомен тоже резко высказался против. Скрепя сердце, юноша согласился. Помочь ни Иолку, ни его жителям он был не в состоянии.
В конце концов, вряд ли что-то угрожало самой Аталанте. Девушка давно ушла из Иолка и жила отшельницей у подножья гор. О, как теперь радовался Меланион ее решению!
На дороге появилась бегущая фигура. Даже издали было видно, что Гиппомен устал, его движения утратили легкость. Шумно дыша, он наконец поравнялся с Меланионом. Тело Гиппомена взмокло еще сильнее, чем у брата, а колени заметно дрожали.
– Нет ничего лучше хорошей пробежки по утрам, не так ли? – с невозмутимым видом заявил Меланион.
– Хорошо тебе насмехаться, негодник. Но впредь ты будешь бегать в одиночестве! Мне не по силам держать твою скорость на таких расстояниях.
– Говоришь, как старик с распухшими коленями.
Гиппомен хлопнул брата ладонью по плечу и усмехнулся. Словно сговорившись, они одновременно посмотрели вдаль, на строящуюся Нисею. Бухта была защищена от порывистых ветров, спуск к воде был ровным – природа словно сама позаботилась об удачном месте.
– Смотри, Меланион. Так расцветает Мегара, – улыбнулся Гиппомен, прикрывая лицо ладонью, солнце било ему в глаза.
– Да, отец полон решимости добиться своего. Жаль, что этими благами будут пользоваться и микенцы.
– Опять ты о своем? – старший брат вздохнул, даже не пытаясь скрыть недовольство. – Мы уже не раз обсуждали это. Выбирай выражения, иначе однажды отец разозлится всерьез.
– Пусть злится. Мне не грозит управление городом, потому я не обязан соглашаться со всем, что говорят в мегароне. Это тебе предстоит в будущем принимать надменных микенских гостей.
– Хорошо быть младшим в семье! Хотя с твоей смекалкой и добрыми намерениями… из тебя получился бы достойный правитель.
– Нет уж, спасибо. Я желаю совсем другой жизни.
Они постояли так еще какое-то время. Хотя солнце припекало все сильнее, Меланион наслаждался: ему казалось, будто он плыл по этому горячему золотистому свету, как по морским водам.
– Однажды ты уедешь и нам с отцом придется смириться, – вдруг сказал Гиппомен. – Не думаешь забрать свою возлюбленную и вернуться домой, в Мегару? Мне будет недоставать тебя.
– Рано об этом говорить, брат. Возможно, она не согласится. Или я окажусь недостойным ее, – на лице Меланиона появилась грустная улыбка. – А если все сложится к лучшему, все равно сомневаюсь, что сам захочу вернуться. Я бы лучше выбрал какое-нибудь спокойное место… Подальше от мечей и золота, обагренного кровью.
– Как же сильно ты не доверяешь Микенам! Вдруг Агамемнон окажется более мягким царем, чем его воинственный отец?
Меланион засмеялся, услышав слова Гиппомена:
– Сам-то ты веришь в это?
– Нет, – вздохнул его брат.
– Вот и я о том же. Станет ли наследник одного из великих завоевателей долго сидеть без дела? В нем течет кровь Атрея, а в руках сильнейшая армия. Агамемнон развяжет множество новых войн, попомни мои слова. Лучше сразу держаться от него подальше.
– Уйти от проблемы может один человек, но не целый город.
Меланион уловил в словах Гиппомена упрек и не нашел, что возразить. В самом деле, он уедет прочь, а его отцу и брату придется дальше думать о том, как обеспечить покой жителей Мегары, как предотвратить голод, войны и прочие бедствия. Его родные доселе справлялись с этим, а потому у Меланиона не было никакого права возражать.
– Не будем пока об этом. У меня разыгрался аппетит после бега… Неплохо бы перекусить, – Гиппомен решительно сменил тему и похлопал себя по животу.
– Можем пойти к плотникам и купить что-нибудь. Думаю, они будут только рады заработать, – его брат указал на оживленную стройку вдалеке.
– Не будем лишать трудящихся их законного обеда. Я могу и подождать до дома. Нам пора возвращаться, Меланион. Только чур без бега наперегонки!
Братья развернулись и пошли обратно, взбивая носками сандалий мягкую дорожную пыль. Больше они ни о чем не говорили: Гиппомен был погружен в собственные мысли, Меланион разглядывал окрестности. Напрягая зрение, он изучал ровную, ничем не потревоженную морскую лазурь, а за ней – клочки суши красноватого, серого и темно-бурого цвета. Мегарец поворачивал голову, рассматривая покатые равнины и крутые холмы, на которых тут и там росли оливы с кипарисами. Первые расстилались по земле, их листва издали казалась серебристой и едва шелестела от слабого ветерка. Вторые же словно стремились пронзить небо прямыми темными стволами.
Меланион по-детски широко улыбнулся. Он любил эту землю, хотя и готов был ее покинуть ради девушки, мысли о которой занимали каждый его день.
