Александр Герасимов
Море, поющее о вечности
Киос тряхнул головой, выражая несогласие:
– Это уж вряд ли. Человек может лишь восхищаться миром, но познать его не способен. Полагаю, это недоступно даже богам, создавшим все сущее. Мне часто кажется, они давно позабыли о своем творении… А зря, – глубоко вздохнув, торговец запустил ладонь в волосы и небрежно стряхнул несколько крупинок соли. По нему было видно, что он уже все сказал и не собирался продолжать.
Одиссей тоже не спешил нарушать молчание. Он слушал шум моря, плеск весел и скрип дерева, попутно обдумывая слова Киоса. Почему-то итакийцу очень захотелось потрогать тот загадочный прохладный песок. А еще – нырнуть на самое дно моря и своими глазами увидеть царство Посейдона. Быть может, там резвятся веселые обнаженные нереиды? Или же нет ничего, кроме кромешной тьмы и огромных чудовищ?.. Прав Киос – сколько же в море неизведанного!
Итакийский царевич ощутил, как легкий порыв ветра коснулся его плеч. За ним налетел второй, более сильный. Он дул в нужном направлении, как Киос и предсказывал. Одиссей посмотрел на торговца. Тот улыбался, сложив руки на груди и глядя на темно-синюю линию, отделяющую водную гладь от неба.
Неожиданно Одиссей ощутил зависть и жгучее желание быть подобным этому человеку. На первый взгляд, положение Киоса было куда скромнее, чем у наследника Итаки, зато жизнь щедро одарила этого мужчину не только невзгодами, но и чувствительной натурой. Киос любил весь мир, а тот отвечал ему взаимностью.
Неслышно шевеля одними губами, Одиссей принес клятву самому себе. Он должен стать хоть немного похожим на своего старшего приятеля. Это будет его новой целью. Одной из многих.
Встреча с Ясоном и его друзьями, сражение со львом, а теперь и плавание на «Арго» – все это изменило итакийца до неузнаваемости, заставило смотреть на многие вещи иначе. Думая об этом, он в полной мере ощутил удивительную свежесть вокруг, тепло солнца, чудесные морские запахи… И негромко засмеялся, не заботясь о том, что о нем могли подумать другие. Он был счастлив в окружении друзей, молод, а мир вокруг полнился жизнью и великими надеждами. Это понимание снизошло на него только сейчас.
Арго двигался к своей цели. Теперь ветер наполнял его парус и гребцы могли отдохнуть.
Глава 15
Во время плавания ночевки в море случались постоянно. Асклепий полюбил эти остановки, хоть и далеко не сразу. В начале путешествия он беспокойно ворочался ночами и тревожился по пустякам, когда громадный корабль замирал посреди темной воды. Лекарь не умел плавать – первое время ночной отдых превращался в настоящее испытание. Вместо красивой бирюзовой глади он осознавал под собой бездонную пропасть. Засыпать в страхе было непросто. Однако вскоре Асклепий освоился и даже начал получать от этих ночей удовольствие.
Все дело было в моряках. Когда люди не имели возможности размяться на суше после дня гребли, они принимались развлекать себя всеми доступными способами. Вечер переходил в ночь под всеобщий гомон, песни и шутки – они звучали совсем иначе, чем на суше.
Вот и теперь все расселись на палубе поудобнее, в ожидании уставившись на Орфея. Свет луны в открытом море будто многократно усилился; он озарял лица аргонавтов и создавал причудливые тени на корпусе корабля. Асклепий придвинулся поближе к певцу, усевшись между Киосом и Аргом. Последний в нетерпении облизывал растрескавшиеся от морской соли и ветра губы.
Орфей тем временем возился с кифарой, то поглаживая корпус, то касаясь струн. Наконец певец с улыбкой оглядел слушателей:
– Что бы мне сыграть… Знаю! Как насчет этого?
Он несколько раз пробежался пальцами по инструменту, и в воздухе зазвучал незатейливый, но бодрый мотив.
– Нет уж, давай другую! – решительно рявкнул Арг. Несмотря на требовательный тон, создатель корабля улыбался. – Ты и в прошлый раз ее играл, и в позапрошлый тоже. Пора бы развлечь народ чем-нибудь свеженьким!
– Не будь таким грубым, – одернула его Аталанта. – Сколько раз Орфей уже пел нам песни? Не может он всякий раз исполнять что-то новое. Мы давно странствуем вместе, пора бы и привыкнуть.
Услышав их спор, Орфей улыбнулся и вытянул вперед ногу, устраиваясь поудобнее.
– Полагаете, я исчерпал запас известных мне песен? Звучит как вызов. Ладно, сыграю вам кое-что интересное. А ну-ка, слушайте и подпевайте!
Его пальцы пустились в танец по струнам. Этот мотив Асклепий не узнал; другие также слушали в молчании. Подпевать все принялись, лишь когда удалось запомнить повторяющиеся строки, а их было немало. Хор мужских голосов становился все громче, многие хлопали себя по коленям, отбивая ритм. Когда музыка закончилась, все вокруг заметно взбодрились и желали продолжения:
– Еще!..
– А ну, спой еще что-нибудь!
Не давая себе передышки, Орфей завел новую песнь. На этот раз ее узнали, расплываясь в улыбках. Эту историю пели от Иолка до Пилоса, и потому от желающих присоединиться не было отбоя. Громко и многозвучно раздавались голоса аргонавтов над палубой судна, причудливо сплетаясь с лунной ночью. Тишина жадно впитывала звуки, что так отличались от вечного шелеста волн.
Асклепий огляделся. Вокруг него пели все: и Аталанта, и Киос с Палемонием, и Нестор из Пилоса. Арг старательно раскрывал свой щербатый рот. У Меланиона сияли глаза – видно, мегарец очень любил эту песню. Даже Ясон, прислонившись к мачте и глядя куда-то вверх, не отставал от других членов команды – его губы повторяли мотив, а голова покачивалась.
Когда Орфей закончил, на него в предвкушении уставились десятки лиц. Аргонавты жаждали большего. Для усталых моряков, день за днем сменяющих друг друга у весел, подобные развлечения были дороже золота и вкусной еды…
Орфей оправдал ожидания слушателей. На этот раз зазвучала боевая песнь – одна из тех, что придумали наемники в военных походах, а после разнесли по родным деревням. Мужчины постарше подпевали громко и уверенно. Анкей вытащил барабан, которым задавал ритм гребцам, и начал энергично бить по нему ладонями. Сочетание звенящей кифары и рокочущего барабана раззадорило слушателей; даже те, кто вовсе не знал слов, подхватывали простые «о-о-о…» или «а-а-а…», не желая отставать. Наконец Орфей остановился, положил инструмент на колени под довольные выкрики собравшихся и указал себе на горло. Ему тут же переправили бурдюк с водой, и певец жадно к нему припал.
– Еще одну и хватит, – заявил Ясон, обратив на себя внимание всех присутствующих. – Завтра ведь с первыми лучами солнца двинемся дальше.
– Тогда это должна быть самая лучшая песня, – пробурчал Арг.
– Я бы сыграл еще несколько. Но пусть будет, как скажет предводитель, – заявил Орфей, улыбаясь. Он вытер влажные от воды губы и подбородок, не спеша потянулся, а затем запел – без предупреждений и вступления. Теперь это была грустная, тягучая история, в которую постепенно проникали звуки струн. Все вокруг затихли, внимая голосу певца. Если кто-то из аргонавтов и подпевал, то делал это почти беззвучно.
Асклепий почувствовал, что история о храбрых моряках, долгом пути и череде трудностей растрогала его сильнее, чем ожидалось. Молодой лекарь с удивлением ощутил, как защипало в глазах, и быстро моргнул пару раз. Странно, он никогда не был таким чувствительным!.. Видимо, такова была сила Орфея – прекрасный голос певца вызывал отклик из самых глубин сердца. Несмотря на горестный мотив, песня объединяла слушателей. Когда последние звуки кифары растворились в ночном небе, дух единства не покинул «Арго»: каждый моряк осознавал себя членом одной большой семьи. Чувства, охватившие людей, напоминали волны в открытом море. Они неслись вперед в едином ритме и ничто не могло их остановить.
– Хорошо, что ты с нами, певец, – буркнул Арг, запустив руку себе в бороду. Похоже, он испытывал те же чувства, что и Асклепий, и точно так же смущался от их глубины.
– Воин из меня никакой, гребец тоже так себе, – Орфей пожал плечами. – Но в своем голосе я уверен.
– Что ж, давайте ложиться, – предложил Нестор. В молчании моряки принялись расходиться по местам для отдыха. Многие улыбались, на лицах читалась задумчивость. Витавшее в воздухе чувство сопричастности значило для этих людей многое.
Укладываясь поудобнее на палубе и укрывая плечи грубой тканью, Асклепий вдруг подумал, что это плавание, возможно, станет лучшим воспоминанием его жизни.
В ту ночь он уснул без страха перед бездонной водной пропастью, раскинувшейся под кораблем.
***
Огонек факела отбрасывал свет на черные волосы девушки и словно вплетал в них белесоватые пряди. Слабое пламя едва озаряло причудливую статую рядом, изображавшую женщину с тремя головами. В ее каменных руках находились какие-то фрукты и кубок, а у ног улеглась собака с жадно раскрытой пастью и хорошо очерченной мускулатурой. Изваяние было не слишком большим, но от него веяло удивительной силой.
Человек, привыкший поклоняться мирным божествам, при взгляде на эту скульптуру испытал бы тягостное чувство. Однако девушка, что держала в руке горящий факел, выглядела удивительно спокойной. Наклонившись, она коснулась свободной рукой подножия статуи, будто прощаясь. Ее перепачканные чем-то пальцы оставили темные разводы на камне, но из-за царившего вокруг полумрака они были почти незаметны. Затем девушка выпрямилась и тряхнула головой, отбрасывая упавшие на лицо пряди волос. Тяжелые волны заструились по ее плечам. В этот миг ни один скульптор или сказитель не смог бы остаться равнодушным: черты лица молодой жрицы были восхитительны и притом необычны. Слегка впалые щеки и высокие скулы придавали ее облику изможденность и страстность одновременно. А из-под тяжело нависших век блестели во мраке большие черные глаза.
Казалось, эта юная девица смотрела на мир с презрительной насмешкой. Медея, дочь колхидского царя, выглядела одновременно порочной и умной, красивой и холодной. Многие ее боялись и ненавидели, а вот смельчаков, готовых на проявление нежных чувств, не находилось…
Помедлив еще немного, девушка повернулась и покинула темную пещеру. Статуя богини за ее спиной более не подсвечивалась пламенем и скрылась во мраке, так ей приличествующем.
Оказавшись снаружи, Медея глубоко вдохнула свежий вечерний воздух. На ее одежде и руках были бурые пятна, волосы растрепались, босые ноги потемнели, но даже так она выглядела царственно. Что ж, купальня во дворце и свежая одежда вмиг вернут ей опрятный облик.
Жрица потушила факел и сделала вперед еще несколько шагов. Тотчас же от стены позади нее отделилась высокая фигура. Медея развернулась. Ее глаза угрожающе сверкнули, а рука коснулась складок платья.
– Чутье никогда тебя не подводит, девочка.
Царь Ээт подошел ближе. Увидев лицо отца, обрамленное черной бородой, Медея расслабилась и даже позволила себе вежливую улыбку. Однако теплоты в ней не было.
Правитель Фасиса был прекрасно сложен – эту черту он передал дочери, которая изяществом фигуры превосходила прочих колхидских женщин. Лицо Ээта, вытянутое и немного печальное, раньше срока покрылось сеткой легких морщин. Это был способный мужчина, сумевший к зрелым годам укрепить свою власть и неплохо управлявшийся с подчиненными ему землями. Однако перед дочерью он как будто терялся, хотя бывал при необходимости и весьма суровым.
К Медее он так и не сумел найти правильный подход. Не помогала ни жесткая рука, ни ласка. Будь Ээт уверен, что никто его не подслушает, признался бы в тайном страхе перед собственной дочерью. Еще девочкой Медея вела себя весьма странно, а когда выросла, разрыв между ней и обычными людьми превратился в пропасть. Ээт не мог представить, что однажды эта прекрасная хищница, в чьих глазах плескался сладкий яд, будет управлять всей Колхидой. Это было за гранью его воображения.
– Что-то не так, отец? Я удивлена, что ты тратишь время впустую на холоде, хотя мог бы заниматься более важными делами.
Даже речь его дочери заметно отличалась от привычного фасисского говора. Все дело было в манере Медеи произносить слова, слегка их растягивая. Ее голос был чуть ниже, чем у многих девушек, в нем звучала царственная снисходительность.
– Кажется, я предупреждал… – Ээт вздохнул, видя, как поднялись черные брови на лице Медеи. – …я просил тебя более не посещать святилище.
– Я служу богине, – девушка повернулась и махнула рукой в сторону пещеры, откуда только что вышла. – Когда она зовет меня, возможно ли противиться ее воле? Даже земной владыка должен склониться перед Гекатой.
– Мы уже говорили об этом, – ее отец нетерпеливо качнул головой. – Я осуждаю твой выбор богини для поклонения. Ты могла бы открыть свое сердце существам, которых почитают колхи с тех времен, как обосновались на этих землях… Остановилась бы на служении богам, которые приличествуют девушке из знатного рода! Но ты навещаешь святилище той, чье имя противно называть лишний раз, и участвуешь в таинствах, что претят разуму людей.
– Не страшно тебе произносить столь дерзкие слова прямо здесь? Что, если моя повелительница услышит?
По лицу Медеи скользнула усмешка. Неясно, чего в этом было больше: шутки или угрозы. Ээт предпочел не задумываться над этим.
– Страшно, – честно признался он. – Но я хочу, чтобы ты одумалась и перестала посещать это место. Однажды святилище порастет дикими травами, а камень разрушится…
– Люди могут позабыть многое, но не Гекату, – молодая жрица сказала это с бронзовой уверенностью в голосе. – И твой страх перед Триединой владычицей это доказывает. Человек никогда не забывает того, чего боится.
– Я знаю, какая ты непокорная. Но послушай меня наконец! Это куда более тяжкая ноша, чем кажется, – лицо царя омрачила тень. – Тебе не будут доступны прелести любви и дружеских привязанностей – никто не захочет связать свою судьбу с ненормальной жрицей!.. И что куда хуже, народ не примет такую правительницу.
– В первом ты можешь заблуждаться. А что до второго… это не так уж меня заботит.
Медея сделала несколько шагов в сторону, наклонилась и сорвала дикорастущий цветок. Казалось, что Ээт перестал ее интересовать. Девушка какое-то время молчала, а затем с прежним отрешенным выражением лица спросила, стоя спиной к отцу:
– Значит, быть последовательницей Гекаты – плохо?
– Ничего хорошего в этом нет. И я сотню раз говорил тебе…
– Не только говорил. Но и решил судьбу моих людей, которые ей поклонялись.
Ээт промолчал. Не дождавшись ответных слов, Медея продолжила:
– Тогда что такое хорошо?
Царь с трудом скрыл приступ раздражения:
– На свете есть много всего, что может считаться хорошим делом, девочка. Заниматься трудом, подчиняться установленным законам. Защищать свою землю. Растить детей и ухаживать за стариками. Поклоняться богам, что благоволят к смертным. Я не понимаю, зачем ты задаешь такие вопросы!
– Но у чужеземцев есть свои боги, которых они чтут не меньше нашего. Обитатели дальних царств соблюдают совсем другие законы. И немало на свете женщин, неспособных выносить ребенка, хоть они стараются быть достойными женами. Значит ли, что все эти люди плохие?
– Конечно, нет. Этого я не говорил, – царь поморщился, догадавшись, что дочь вела его к очередной ловушке. Так бывало уже не раз.
– Мы живем в мире, где существуют разные взгляды на вещи, ведь так? Те, кто этого не понимает, разжигают войны и устраивают преследования инакомыслящих. Разве мерзавцы в таком случае не они?..
С этими словами Медея повернулась к отцу. Вечерний сумрак окутал фигуру девушки. Казалось, будто ночь готовится укрыть юную жрицу своим покрывалом. Внезапно Ээт понял, что его зазнобило – несмотря на теплое время года, время было уже позднее.
– Ты просто не хочешь признать, что рассуждаешь, как они, действительно плохие люди. Какой смысл в речах о добродетели и защите, если ты не способен позволить даже собственной дочери каплю вольнодумия?
Колхидский властелин поджал губы, в его глазах мелькнул гнев. Медею это ничуть не напугало:
– Страшна не Геката, отец. Страшен лишь туман людских предрассудков у ее ног. Знаешь, тебе бы тоже не помешало иметь три головы и языка, как моей богине. Может, тогда ты станешь более убедительным?..
Ээт хлопнул ее по щеке, заставляя умолкнуть, – но как-то неловко, будто удерживая себя от настоящего удара. Он добился, чтобы девушка притихла, однако затем Медея провела языком по ушибленной губе и негромко засмеялась.
Царя передернуло. Он собирался что-то сказать, но не сумел перебороть себя. Лишь покачал головой и быстрым шагом направился прочь. Ему хотелось перейти на бег, чтобы оказаться как можно дальше от ненормальной, которую он взрастил под своим крылом.
В спину царю еще долго звучал негромкий, переливчатый смех юной жрицы.
Глава 16
Для Борма из мариандинов настали трудные, утомительные времена. Вчерашняя стычка с бебриками не принесла добычи и славы – его отряду повстречались лишь необученные деревенщины. Однако один из них сумел так садануть дубинкой по ребрам Борма, что любое неосторожное движение теперь отзывалось болью в боку. Хорошо хоть, кости не были сломаны.
Новый день оказался не лучше – двое солдат из его отряда повздорили по пустякам. Один вызвал второго на поединок – дело окончилось смертью обоих. Борм ненавидел терять людей без нужды, и потому его настроение окончательно испортилось.
Теперь он наблюдал необычную для этого побережья картину. На узкой косе серого песка расположился корабль, разительно отличающийся от всех судов, которые ему доводилось когда-либо видеть. Вокруг него хлопотали моряки – около десятка мужских фигур обустраивали стоянку. Борм взмахнул рукой, требуя от своих людей сбавить ход и быть начеку. Отряд всадников направился прямиком к нежданным гостям. Оружия никто не доставал: Борм не собирался спешить с рискованными приказами.
Он прекрасно понимал, каких людей вел. Молодые мариандины под его командованием еще ни разу не попадали в серьезную переделку. Им доводилось разве что грабить полузаброшенные селения бебриков да бить малочисленную стражу, не особо рискуя головами. И сейчас люди из его отряда рассматривали чужеземный корабль как легкую добычу… Борм же придерживался иного мнения. По опыту он знал, что слишком многое в этой жизни идет не по плану. А у молодых бойцов, к великому сожалению Борма, напрочь отсутствовали ум и живое воображение, которые обычно помогают избегать неприятностей.
«Меня окружают воинственные придурки. Однажды это очень плохо закончится».
Он понял, что гигантское судно принадлежало фессалийцам или их соседям – корабли троянцев и дарданов сильно отличались. Борм терялся в догадках, что привело столь далеких гостей на этот пустынный берег. Тем временем его отряд обнаружили – люди около корабля прекратили возиться с костром и вещами, рассредоточились и замерли.
– Их в два раза меньше. Легкая добыча, – заявил один из всадников, пришпорив коня и поравнявшись с Бормом.
Тот покачал головой, с трудом удержавшись от раздражения:
– Боги, ты хоть видишь размеры этого корабля? Десятка людей, Упий, не хватит, чтобы с ним сладить. Поблизости должны быть другие моряки.
– Но они уже заметили нас, и пока не спешат хвататься за оружие… Одних порубим сразу, а остальные уже не будут опасны! – осклабился молодой воин.
«Да тут любой, кто имеет голову на плечах, насторожится. Почему чужаки не суетятся, готовясь к обороне? Тебя это не беспокоит, Упий, ослиная ты рожа?»
Борму очень хотелось сказать что-нибудь подобное, но он удержал рвущиеся с языка слова. Вместо этого лишь отдал приказ:
– Здесь я командую. Придержите вашу жажду битвы! Сначала разузнаем, кто эти люди и что они забыли на нашей земле.
Его соратники хотели перебить пришельцев и разграбить корабль. Желал бы Борм сделать то же самое? Разумеется: чужакам не было места на этих землях, да и поправить дела удачным грабежом не помешает. Однако предводитель заранее старался угадывать все трудности и обходить их стороной.
Пусть безрассудные командиры и блистали в битвах, пользуясь почетом, однако платили за это короткой жизнью. Борм же втайне надеялся когда-нибудь сложить оружие и обнимать по вечерам у очага смеющихся внучат.
Отряд приблизился к горстке моряков. Навстречу вышел крепкий и красивый юноша – чутье Борма безошибочно распознало в нем командира. Мариандины продолжали двигаться вперед, и тут незнакомец жестом приказал остановиться.
«Неплохо, – оценил Борм. – Он сразу дал понять, что нас здесь не боятся. Правильный поступок с его стороны».
Борм придержал коня, его соратники сделали то же самое. Прежде чем заговорить, предводитель мариандинов бросил быстрый взгляд на судно перед ним и едва не содрогнулся. Слишком уж велик был корабль. Казалось невероятным, что такой гигант мог бороздить открытое море, не разломившись пополам. Ему, очевидно, требовалась большая команда.
Намного больше, чем его собственный отряд.
Усилием воли он заставил себя отвлечься от громадного судна. И задал пришельцу вопрос на своем родном языке:
– Зачем вы здесь и откуда приплыли?
Борм сделал это нарочно, чтобы подчеркнуть: здесь хозяйничали мариандины. Гость покачал головой и ответил:
– Я не могу разобрать, что ты сказал. А ты понимаешь меня?
Борм мысленно похвалил себя за верный ход. Теперь он мог блеснуть знаниями языка, будучи заодно уверенным, что его соратники ничего не поймут. Но прежде чем ему удалось воспользоваться своим преимуществом, жаждущий драки Упий влез в разговор:
– Эй, чужак, твои паршивые слова не ясны никому. Отвечай как положено!
– Упий, – не оборачиваясь, процедил Борм, – если еще хоть раз откроешь рот без моего разрешения, я вытащу кишки из твоего тела. А что останется, привяжу к лошади и пущу ее скакать до самого дома. Уж мой-то язык тебе понятен, надеюсь?
Даже самым ретивым из молодых мариандинов было ясно: когда их предводитель говорил таким тоном, от любых замечаний лучше воздержаться. Упий скрипнул зубами, но промолчал. Борм вновь обратил внимание на пришельца и ответил на слегка корявом, но все же понятном для того наречии:
– Я могу говорить по-твоему. Но не спеши – пусть твоя речь будет ясной.
– А твои люди понимают наш язык? – спросил чужеземец, окидывая взглядом отряд конных мариандинов. – Судя по лицам, вряд ли.
– Здесь я единственный, с кем ты можешь пообщаться, – многозначительно ухмыльнулся Борм.
Слова были безобидными, но в них таилась угроза. Один намекал второму, что лишь он является щитом, ограждающим мореплавателей от нападения на стоянку. Борм мысленно похвалил себя за удачный ход. Однако в глазах чужака не появилось тревоги. Напротив, он добродушно улыбнулся, будто показывая, что раскусил замысел собеседника.
– Тогда, быть может, представишься? Хорошо бы гостям знать имя хозяина, чтобы быть учтивыми.
– Мое имя Борм, и я веду этот отряд. Как ты заметил, здесь распоряжаются мариандины. Тебе стоит тоже назваться… и сделать это побыстрее. Увы, мои люди настроены весьма враждебно.
– Должно быть, трудно справляться с такими молодцами, – покачал головой собеседник. – Перед тобой Ясон, царевич Иолка. Я веду этих моряков в Колхиду.
– И в самом деле царевич? Впервые говорю с таким знатным человеком. Извини уж, кланяться не буду.
– Тогда перейдем к насущной проблеме. Для насилия должен быть значимый повод. Имеется ли он у тебя?
Взгляд Ясона вмиг стал колючим, а голос понизился. Казалось, этот человек испытывал Борма на прочность. Хотя мариандин сидел на коне и смотрел на пешего чужестранца свысока, у него появилось странное чувство тревоги где-то в области лопаток. Заныл и бок, по которому вчера пришелся удар палкой. Очевидно, юноша с корабля был опасен.
– Насилие без нужды претит и мне, – заявил он. – Однако твое положение не слишком выгодно для угроз. Если я найду причину для нападения, разве ты в силах противопоставить что-то отряду вооруженных всадников?
– А ты приглядись получше к кораблю, – посоветовал ему юноша.
Борм поднял взгляд и прищурился. Ему показалось, что он заметил какое-то шевеление близ искусно выточенной фигуры богини на носу судна. Или это был плод его воображения? Он моргнул, глянул еще раз, но корабль на сей раз хранил спокойствие.
– Позволь пояснить. У нас на борту есть несколько великолепных лучников. Они только и ждут сигнала на языке, которого твои люди все равно не поймут. И я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы случайно его не обронить в разговоре! К тому же вы подобрались слишком близко и встали полукругом. Неподвижные всадники на таком расстоянии – мишень, о которой можно только мечтать. Ты меня понимаешь, ведь так?.. Я не слишком быстро говорю? – с наигранной заботой в голосе спросил Ясон.
Борма передернуло, но он молча кивнул. Не дожидаясь, пока мариандин что-то ответит, чужеземец продолжил:
– В чужих краях мы оставляем часть команды на корабле и дежурим посменно. Я приказал своим людям затаиться, но будь уверен: они настороже. Кроме этого, второй отряд послан на разведку вдоль побережья. Когда они вернутся, им не понравится увиденное… Все моряки в моей команде вооружены, а их численность превосходит вашу. Борм из мариандинов, ты выбрал не лучшую цель для угроз. Умный человек должен был сразу понять: такому кораблю требуется большая и сильная команда… Видимо, ты глупец. Или думаешь, я шучу?
Остальные всадники не издавали ни звука, но Борм чувствовал, как они настороженно переглядывались за его спиной, начиная нервничать и не понимая из разговора ни слова. Напряжение нарастало, а ситуация складывалась не в пользу мариандинов. Он глубоко вздохнул и ответил:
– Нет. Уверен, ты говоришь серьезно. И размеры твоего корабля сразу навели меня на мысль о неладном. Но разве у командира есть другой выход? Тебе стоит войти в мое положение.
– Не знаю, о чем ты говоришь, мариандин. Но тебе пора бы принять решение. Мне надоело стоять тут на ветру и говорить о чепухе, – тон Ясона изменился, в нем появилась угроза. Ход беседы переломился окончательно – теперь ее правила устанавливал чужак.
Что ж, пришло время делать выбор. Борм решился на шаг, который вряд ли одобрили бы его соплеменники. Он спешился – всадники зашептались, но никто не остановил предводителя. Сделав несколько шагов навстречу царевичу, мариандин заговорил примирительно:
– Не нужно угроз. Я вижу, что у тебя острый ум, Ясон из Иолка. Поэтому позволь мне объясниться. Когда ведешь людей с горячими головами и поворачиваешь обратно, отказываясь от добычи у всех на глазах – что ждет такого командира? Не лучше ли сразу ему принять смерть от врага, чем погибнуть от рук соратников или быть с позором изгнанным из племени?
– Это не лишено смысла, – подтвердил Ясон с усмешкой.
– Поверь, чужак, я бы предпочел избежать бойни, в которой мы с тобой наверняка сложим головы. Проехать мимо я не мог, но и ввязываться в драку не хочу. Мы должны найти решение, которое устроит обе стороны.
Его собеседник с задумчивым видом потер подбородок. Слова предводителя мариандинов явно пришлись ему по душе. Борм следил за Ясоном с тревогой – теперь все зависело от решения эллина.
– Что у тебя на шее? – внезапно спросил юноша.
– А, это… – Борм потянул за тонкий кожаный шнур и вытащил на свет голубой камень, в котором была проделана небольшая дыра. Ясон шагнул ближе и принялся внимательно его разглядывать.
– У нас встречаются такие камни, – пояснил мариандин. – Этот я снял с тела убитого бебрика. Буду откровенным: ценность этой безделушки мне неведома. Может, ты сумеешь ее распознать.
Он протянул вперед руку с незамысловатым украшением, и Ясон коснулся его пальцами. Видя, что чужеземец заинтересовался, Борм добавил:
– Мариандины редко имеют дело с драгоценностями и не слишком их почитают. Мы много передвигаемся и живем в постоянных усобицах между племенами, а потому любим простые вещи, которые можно съесть или использовать для обогрева. Однако ты, я гляжу, относишься к подобным штучкам всерьез. Возможно, мы сумеем договориться?
– Да, такой камень показывал мне дядя в Иолке и утверждал, что он привезен из дальних земель. Знаешь, Борм, в наших краях велик спрос на ткани цвета прибрежных вод. Их покупают богачи для своих женщин. Украшения им под стать будут высоко цениться! Тебе повезло сегодня. Кажется, наше сражение откладывается.
Юноша выпустил украшение из своих пальцев – оно закачалось на шнурке. Мариандин спросил:
– Каково же твое предложение?
– Один хороший бронзовый меч, выкованный нашими мастерами. И десять медных слитков каждому из твоих воинов. Взамен я попрошу этот камень и немного провизии, которая наверняка у вас припасена. Плавание еще не закончено, лучше иметь запасы на трудный день. Как тебе такая сделка?
– Звучит превосходно. Меня заботит другое… Как убедить своих людей, что мы не должны взять все это силой. Твои доводы хороши, но позади меня стая глупцов.
– Какой же ты проблемный, Борм, – вздохнул Ясон. – Тебе бы не сброд в набеги вести, а обзавестись домиком, женщиной и мирно разводить овец.
– Я сам думаю об этом время от времени, – пожал плечами предводитель мариандинов. – Если боги окажутся милостивы, мои надежды сбудутся прежде, чем кто-то отрежет мне голову.
– Тогда скажи своим людям посмотреть направо. Вы ослабили бдительность, – на лице чужака расцвела усмешка, в которой явно чувствовалось снисхождение победителя.
Борм повернул голову и увидел, как вдоль берега быстро продвигались далекие фигуры. Видимо, это и был отряд, о котором говорил Ясон. Теперь окончательно стало ясно, что мариандины оказались в проигрышном положении. Их предводитель сжал зубы, кивнул улыбающемуся пришельцу и повернулся к своим людям, отрывисто заговорив на родном языке.
Беседа не заняла много времени. Когда Борм снова обратился к Ясону, говорил он спокойно и с облегчением:
– Мы видим вашу силу. И это добрая сделка. Маленький камень и вяленое мясо в обмен на клинок и ценную медь – очень хорошо. Мариандины согласны на твое предложение. Мы не нападали на вас, а торговались. Понимаешь?
– Это лучшее решение, которое ты сегодня принимал, Борм. – кивнул Ясон. – Хороший день, чтобы поблагодарить богов, которым ты поклоняешься, за ниспосланную удачу! Если таковые есть, конечно.
– Сегодняшний день определенно придал мне веры в них. Держи камень, юноша. Плыви в свою Колхиду. Надеюсь, мы не встретимся больше ни при каких обстоятельствах.
***
В землях мариандинов аргонавты пробыли не дольше двух дней, после чего на рассвете огромный корабль снова вышел в море. Никто их не потревожил – очевидно, Борм придерживался уговора. Но не все шло так гладко, как хотелось бы. Едва лишь «Арго» отошел от берега, как Ификл выбранился и выронил весло – дерево расслоилось, и огромная заноза до крови впилась гребцу в ладонь. На замену ему пришел Евритион, а обработать рану вызвалась Аталанта.
