Ольга Акофина
Грохот ледника
– Я так боялась, что с тобой что-то произошло. Я не выдержу, я умру, – между поцелуями, плача, говорила она.
– Малышка, ты совсем вымокла, замёрзла.
Глеб подхватил её на руки и отнёс в свою комнату. Он стащил с неё толстовку и джинсы, расстегнул насквозь мокрый бюстгальтер, накинув на неё халат, он пытался согреть её грудь ладонями, растирал руки и ноги, вытирал волосы, затем укутал её одеялом и прижал к себе. Как он прожил без неё эти часы, дни, недели?
– Ты меня любишь? Любишь? – плакала она, вцепившись в него.
– Люблю, малышка.
– Я ни в чём не виновата, кроме тебя у меня никого не было, нет и не будет. Этот парень мой давний поклонник, он неожиданно поцеловал меня, я не успела среагировать, дать отпор.
– Мне разобраться с ним?
– Нет, нет, он всё понял, он – хороший человек, но я люблю тебя. Я не могу без тебя.
Элла выпуталась из-под одеяла и перебралась к нему на колени.
– Это ты прости меня, малышка, я такой дебил.
Элла внимательно посмотрела на него, её огромные глаза пытливо всматривались в него. Она вся помертвела, побледнела.
– У тебя был кто-то?
По щекам вновь покатились крупные слёзы.
– Прости меня, родная, больше не будет никого, никогда, я чуть не сошёл с ума, это всё неправда, бред, блажь, есть только ты.
Он развязал ей халат, запустив под него руки, она вздрогнула, её пробрала дрожь, грудь напряглась.
– Ты и так была худенькой, а теперь совсем исхудала, – прошептал он, целуя её.
– Я не могла ничего есть, я забыла…
– Малышка…
Он повалил её на кровать, накрыв собой. Какое наслаждение быть с любимой женщиной, ласкать её, погрузиться в неё, слышать её стоны. Как он мог получать удовольствие с Кариной? Во всем мире для него есть только Элла, только она и её тело. Давай, моя любимая, моя малышка, быстрее, я долго не выдержу, я слишком соскучился… Оргазм накрыл обоих практически одновременно, они пытались отдышаться, целовались, и Глеб не в силах был покинуть её тело, слезть с неё.
– Я забыла принимать таблетки в эти бесконечные для меня дни, – прошептала она, – что если я забеременею?
– Значит, будем рожать.
– Я ещё не очень готова.
– Я тоже, но не убивать же нашего ребёнка. Будем надеяться, что пронесёт.
– У Аллы с Владом будет малыш.
– Знаю. Влад собирается пахать всё лето, как лошадь, чтобы зарабатывать на всё это.
– Давай больше никогда не ссориться? Обещай мне.
– Не уверен.
Увидев, как Элла испугалась, он улыбнулся своими ямочками.
– Не уверен, что мы не поссоримся, пока будем выбирать цвет стен для нашего гнезда. Малышка, у тебя выпирают косточки, давай, я закажу еды.
– Ты собираешься это делать в этом положении?
А через час его малышка смеялась, ела пиццу, запивая горячим чаем, и высохшая непослушная прядь снова падала ей на лицо.
Глеб заснул, Элла убрала посуду из комнаты, развесила свои вещи, сходила в душ. Выйдя из ванной, она застала на кухне Вовку. Он доедал пиццу, которую они ему заказали.
– Спасибо тебе, что позвонил, когда Глеб приехал.
– Ты снова будешь с нами? – с надеждой спросил он.
Элла поцеловала его в макушку. Потом она вернулась в спальню, легла рядом с Глебом, гладя его спину. Он перевернулся, схватил её в охапку и прижал к себе.
А на утро, когда они выходили из квартиры – Глеб отвозил Эллу на практику – они неожиданно столкнулись с соседом, а рядом с ним, под ручку, шла Ира.
– А, Глебыч! Привет, вернулся? А это моя девушка! Глеб, у меня теперь есть девушка! – крикнул Лёша, когда двери лифта за Глебом и Эллой уже закрылись.
– Поздравляю, -спокойным голосом ответил Глеб.
– Это же Ира? – спросила Элла.
– Плевать я на неё хотел.
После этой разлуки они стали ещё ближе, они поняли, что друг без друга жить им невозможно. Практически всё лето они не расставались, Глеб забирал Эллу с практики и до следующего утра, когда ей снова надо было ехать в больницу, они были вместе. Мама Эллы, невзлюбившая его за то, что он сын проститутки, выросший без отца и даже не знавший, кто он, и всё время напоминавшая своей дочке, что в семье есть больной брат, какая же там может быть наследственность, уехала на весь учительский отпуск на дачу, и Элла была свободна. А когда закончилась практика, они стали совсем неразлучны. Купаясь в счастье, они не обращали внимания, на то, что в соседнюю квартиру часто приходит Ира и бросает на них злобные взгляды. До осени так мало времени, а там снова начнётся учёба, вернётся мама, и Элле придётся жить дома. А сейчас Глеб разливался счастьем и готов был обнять весь мир, огромный, как её глаза.
Вдвоём им никогда не было скучно. У них удивительно совпадали вкусы на еду, музыку, кинофильмы, поэтому столько нужно было попробовать, пересмотреть, пересказать друг другу. В жаркие дни они ездили на пляж, вечером куда-нибудь ходили или просто гуляли по городу. Бывало они, закупившись в магазине продуктами, закрывались в квартире и совместно проводили на кухне кулинарные эксперименты, пили вино или кофе, потом смотрели кино и шли в кровать.
Глеб, раздев её, изучал каждую клеточку её совершенного тела, он знал и целовал каждую веснушку, каждую родинку, они любили друг друга, а потом он зарывался в её волосы, и они засыпали. Это были самые счастливые дни…
Тогда же они начали говорить про совместное будущее, что-то планировать, о чём-то мечтать. Они совсем молоды, впереди вся жизнь. Он закончит университет, откроет своё дело, не на материны же деньги существовать, а его малышка не должна ни в чём нуждаться, пусть занимается своей медициной.
Глеб задаривал Эллу цветами и подарками, он одевал её с ног до головы, как бриллианту подбирают оправу. Поначалу Элле было неловко, но в конце концов, тщеславие молодой девушки победило, да и хотелось соответствовать своему парню, он то всегда шикарно одет. Глеб учил её водить машину, обосновывая тем, что кто-то должен возить утром их детей в школу, лично он любит поспать, так что придётся ей этим заняться…
Но вот наступила осень, Элла вернулась домой, начинался новый учебный год. Он на четвёртом курсе, она – на втором. Глеб задался целью открыть бизнес, поэтому с усердием набросился на учёбу, став чуть ли не лучшим студентом в потоке. Но виделись они по-прежнему каждый день, хотя оставаться на ночь теперь ей было трудно. Как ей иногда это удавалось, Глеб не имел понятия. Он предлагал ей жить у него, квартира есть, деньги тоже, но Элла не соглашалась, так сразу она не может, «давай еще немного повстречаемся, а с матерью я улажу вопрос, ты только не провожай меня, чтоб она не видела, и не звони на домашний телефон».
Но когда её не было рядом, ему казалось, что он не живёт. Без неё он не хотел есть, не мог спать, ему было скучно и плохо. Пора жениться на ней, Глеб.
– Мужики, ну вы даёте, – присвистнул Макс. – Вы же были среди нас самые крутые, эти вечеринки, где бабы сами из трусов при виде вас выпрыгивали. Вы чего свихнулись, жениться в двадцать лет? Сначала Владька, а теперь Глебыч, быстро вас к рукам прибрали. Не ожидал… Тоже что ли на своей вобле жениться?
На зимних каникулах, Глеб отвёз Эллу в Париж. Там он сделал ей предложение стать его навсегда. И она согласилась, летом – свадьба. Он хотел зарегистрировать брак и забрать её к себе прямо по возвращению, но малышка так хотела свадьбу летом…
Глава 13. Пропасть
Глеб вздрогнул. Память играла с ним злые шутки. Он практически не помнил, что происходило в то время, когда он и Элла были безумно счастливы. Но он вплоть до мелочей вспомнил ТЕ дни… самые страшные, самые чёрные дни в его жизни.
Как будто он парил на небесах, и вдруг кто-то вцепился ему в крылья, и он рухнул на холодные каменные скалы. Неужели он залетел так высоко, что так жестоко сорвался вниз? Прямо в пропасть, обратно туда, откуда он выполз с надеждой на новую жизнь…
Тем февральским вечером, Глеб и Элла сидели в кофейне. Было самое начало месяца, а оттепель была как весной. В этот день была ужасная слякоть, с неба сыпал мелкий снег с дождём, ветер дул в лицо, куда бы ты не шёл, и люди, сгорбившись, бежали наперегонки домой. Отвратительная мокрая, сырая зима с тяжёлым влажным воздухом, который возможен только в сером гранитном Петербурге.
У Глеба страшно разболелась голова, виски пульсировали, на мозг давила ненавязчивая музыка и раздражал даже запах любимого кофе. Ещё и Элла была взвинчена, два последних дня она провела у него, сильно повздорив с матерью. Она объявила той, что выходит за Глеба замуж, и мать вспылила. Сначала кричала, угрожала, потом молила и плакала не делать этого, иначе она наложит на себя руки. Элла убежала из дома, но она любила маму и переживала за неё, кроме единственной дочери у той никого не было. И вот всё обдумав, купив маме цветы и торт, она решила сегодня приехать домой и поговорить с ней, как взрослая женщина. Объяснить той свои чувства, рассказать, как счастлива со своим мужчиной, и предложить всем им жить в мире.
– А если не получится? – спросил Глеб.
Элла вздохнула.
– Что ж, тогда я соберу вещи и приду к тебе навсегда. Без тебя я жить не могу, и возможно, мама, увидев, как мы счастливы, простит.
Глеб довёз её дома, он всегда останавливал машину с той стороны, куда не выходят окна квартиры Эллы, ладно сегодня всё прояснится в ту или другую сторону, так что этот тайный подвоз – последний.
– Да что же это такое? – сжав виски произнёс Глеб, боль в висках всё нарастала. – Я понимаю, когда голова болит с похмелья, тогда я согласен, но ведь я не пил ничего.
Правда, эта боль совсем не походила на боль после выпитого. Голову будто стиснул обруч, да и сердце почему-то билось чаще, чем нужно.
– В аптечке таблетки лежат от спазма и боли, как придёшь, сразу прими две.
– Малышка, может к чёрту всё? Завтра поговоришь с мамой, поехали ко мне?
– Нет, я уже настроилась, прокрутила разговор, да и торт с цветами ждать не будет.
Глеб уткнулся ей лбом в щёку.
– Как я проживу эту ночь без тебя?
– Примешь лекарство и заснёшь, всё будет хорошо.
Они долго прощались в машине, наконец, Элла сказала, что ей пора.
– Можно я провожу тебя? Мама всё равно про нас знает.
Ему мучительно не хотелось с ней расставаться.
– Давай всё будет как обычно, а с завтрашнего дня начнётся новая жизнь. Я так люблю тебя…
Элла, поцеловав его, вышла из машины. Глеб смотрел на удаляющуюся тонкую фигурку в чёрном пальто, голову прострелила боль, сердце ухнуло куда-то вниз, он вдруг понял, что не должен её отпускать. Он выскочил из машины, не заглушив мотор, оставив дверцу открытой, и побежал за ней.
– Да что с тобой? – обернулась она.
– Я не знаю. Не уходи, мне совсем плохо. Или пойдём вместе, я тоже поговорю с твоей мамой, официально попрошу твоей руки.
Элла поставила торт и положила цветы на стоящую рядом скамейку, закинула руки к нему на плечи и встрепав ему волосы, улыбнулась.
– Обязательно попросишь, но сначала дай мне поговорить с ней с глазу на глаз. Не переживай, при любом раскладе мы будем с тобой вместе. Я очень тебя люблю, я позвоню тебе сегодня чуть позже.
Глеб кивнул и, как больной, поплёлся к машине. Элла помахала ему рукой, взяла подарки для мамы и пошла к своему подъезду. Еще не затих шум колёс и двигателя машины Глеба, как от стены отделились четыре тени.
– Вот она, – послышался голос Иры.
Глеб медленно, словно во сне, вошёл к себе в квартиру. Боль накатила новой волной, мозг резали тысячи раскалённых ножей. Глеб дополз до аптечки и выпил таблетки, про которые говорила Элла. Над городом повисла мрачная тяжёлая туча, в окна застучал мелкий колючий снежный дождь. Что-то было не так, совсем, совсем не так. Глеб проверил телефон, малышка так и не отписалась, что пришла домой, возможно, на неё с порога накинулась мать, и она забыла. Глеб отправил ей сообщение, тишина. Нет, он не успокоится, пока не услышит её голос, хотя бы одно слово «перезвоню». Глеб набрал номер, нет, ответа, еще раз, только гудки и голос робота «абонент не отвечает». Тогда запрещённый приём: звонок на домашний телефон, она не разрешала ему делать это, но сама виновата, раз не слышит мобильный. На другом конце провода взяла трубку не она, а её мать. Глеб поздоровался и попросил Эллу к телефону.
– Кто это? Эллы нет и, видимо, она сегодня не придёт.
Глеб опешил, что всё это значит, не хочет звать дочку к телефону? Что там у них происходит?
– Слушайте, я понимаю, что вы меня не жалуете, но Элла уже взрослая девочка и вправе решать…
– Глеб, это ты? – встревожилась мать. – Я была уверена, что она с тобой, она собиралась сегодня прийти, но уже поздно, а её так и нет.
– Как нет? Я полчаса назад лично привёз её к вашему дому.
– Я не лгу, её, действительно, нет. Где же она?
– О боже! – крикнул он, бросил трубку и выбежал из квартиры.
– Глеб, ты куда? – только услышал он вслед голос Володи.
Припомнить, куда он только что припарковал собственную машину, Глеб не смог, он не мог думать ни о чём, кроме своей девочки, куда она подевалась.
– Если понесёшься со скоростью света; не останавливаясь, заплачу кучу денег! – закричал Глеб на молоденького водителя.
Водитель кивнул и нажал на газ. Такси летело так, что милиция не успевала свистеть, а другие автомобили шарахались в сторону. Глеб нервно курил, играла весёлая музыка, и Глеб, не выдержав, с яростью выключил магнитолу.
У её подъезда, не смотря на поздний час, толпа людей. Что случилось? Возле скамейки раздавленный торт и смятые цветы, куда малышка так торопилась, что потеряла подарки? «Убийство», «насилие», «где же скорая?» слышал он обрывки фраз, пока протискивался к дверям. Убили кого-то? Где же Элла? Может тоже среди этих людей? Ждёт скорую, волнуется? Может она стала свидетелем какого-то преступления, поэтому не дошла до дома, ей надо оставаться здесь, чтобы дать показания? Или может её уже опрашивает полиция, поэтому она не может ответить на его звонки? Он высматривал её, натыкаясь на чужие лица, но не видел ни волос, ни знакомого пальто. Где же она? В подъезде? Успокаивает пострадавшего или родственников, а может оказывает первую помощь? Она такая внимательная и искренняя к людям, конечно, она не могла остаться в стороне от чужого горя. В подъезде, на чёрной лестнице, кто-то выл и плакал, Глеб, перепрыгивая ступеньки, побежал наверх. Людей всё больше и больше, приходится их расталкивать, Элла там, в гуще событий, по-другому она не может. Вот он кажется и дошёл до эпицентра… В первый момент он ничего не понял. На коленях, спиной к нему, стояла мать Эллы и громко, до визга, кричала. Перед ней кто-то лежал, укрытый кровавым одеялом. Из-за каких-то женщин, заслонявших ему вид, он ничего не мог рассмотреть. Но всё-таки увидел… увидел кончик каштановых волос, слипшихся от крови, и тонкую руку. Глеб грубо отпихнул женщин, одна упала, вторая бросилась её поднимать, крича на него, но он этого не слышал, он пробился к Элле и рухнул рядом на колени. Она была жива, но смертельная бледность уже разлилась по лицу, черты заострились.
– Малышка, – он нашёл её еле тёплую руку и прижал к себе, – малышка.
Она приоткрыла глаза, глубокие, совсем тёмные.
– Ты пришёл, – еле прошелестела она, – я знала, что придёшь. Помоги мне.
Из уголка губ вылилась струйка крови, лицо было в кровоподтёках. Не смотря на протесты матери, Глеб откинул одеяло и мгновенно всё понял. Снизу, до пояса, Элла была обнажена и истерзана насильником, из неё сочилась кровь, но это было не самое страшное, самым страшным была рана на животе, после того, как её изнасиловали, её пырнули ножом, и вот оттуда, из этой раны, вытекала жизнь. Глеб накрыл её одеялом, взял руку, такую маленькую, тонкую и прижался её к лицу, у него текли слёзы:
– Малышка, потерпи, сейчас приедет врач, тебя спасут, тебе не будет больно. Только потерпи. Ты справишься, ты же дождёшься скорую, правда?
– Мне холодно.
Конечно, холодно, между ней и полом было только пальто, но нельзя её сейчас трогать, взять на руки, отнести в тёплую квартиру, усилится кровотечение, надо обязательно дождаться врачей. Глеб дышал ей на руки, растирал их, прятал себе под куртку, но они, кажется, только леденели. У неё забрали кольцо, которое он надел ей на палец на помолвку, и тогда Глеб снял своё и надел ей на пальчик, оно было велико, но ничего, они потом решат с кольцами, а сейчас, когда малышка очнётся в больнице, увидит колечко сразу поймёт, что он был рядом… Если бы он мог как-то помочь ей! Зажать эту рану, прекратить отбирающее жизнь кровотечение, отдать ей свои силы и здоровье. Он сжимал её руку, шептал слова, целовал и плакал. Но вот она содрогнулась, вздохнула:
– Люблю тебя…
– Слышишь? Сирена скорой, значит, они сейчас будут здесь!
Но они уже были здесь не нужны… Мать снова завыла, а Глеб вцепился в тело Эллы, ещё ничего не понимая. На лестнице послышался топот ног. Подбежали врачи, отстранили Глеба.
Осмотрев тело и качая головой, врач сказал:
– Она скончалась. Полицию вызвали?
– Да, – ответил кто-то, – участковый по квартирам ходит.
– Тогда он сам вызовет и Специальную и криминалистов.
Матери Эллы сделали успокаивающий укол, и врачи, вздыхая, ушли. Какая-то соседка принесла плед и укутала потерянную от горя мать. Глеб сидел в углу лестницы, обняв колени, его трясло, зубы выбивали дробь, в голове тысячами молоточков стучало «она скончалась, скончалась, скончалась». Нет, она не могла, они что-то напутали, он накажет этих врачей, которые ушли, не помогли его девочке. Глеб подполз к ней, вглядываясь в черты, которые менялись на глазах.
– Малышка, – прошептал он. – ну что ты, проснись, а то они решили, что ты…
Подошёл какой-то сосед, протянул ему стакан с водкой.
– Мне жаль, – сказал он.
Глеб выпил залпом. Чего ему жаль? Она поправится. Ну почему у неё такие холодные руки и щёки? Почему ему никак не согреть их? Уши надрывает плач женщин, можно, в конце концов, потише? Малышка только заснула, ей было так больно, хорошо, что она спит… Глеб сидел возле неё, держал за руки, целовал щёки, перебирал волосы, пока не приехала группа оперативников.
– Нам надо осмотреть её, – сказали ему.
Они помогут ей, те не помогли, эти помогут. Глеб снова сел неподалёку, прижавшись спиной к холодной стене. Но почему-то они не спешили помогать, они что-то соскребали со стен и пола, опрашивали соседей, около Эллы сидел судмедэксперт и что-то писал. Сидя в уголке, сжавшись в комок, Глеб, ничего не понимая, наблюдал за их действиями. Их голоса, шаги то вырастали до невероятных звуков, что ушам было больно, а то и вовсе пропадали, как в немом кино, они открывали рты, а звука нет. Иногда он слышал «групповое изнасилование, предположительно, трое», «нож», «смертельное ранение», «кровопотеря, упустили время, не сразу нашли», и монотонное бормотание: «резаная рана в районе живота, размером…». И тогда он закрывал глаза, отключался и слышал нежный голос «я так боюсь насилия, меня пытались двое в подъезде, соседи помешали", и Глеб начинал биться затылком об стену, по щекам текли злые слёзы. За что? Почему? Кто посмел? И где был он сам? Насилие их свело, насилие и разлучило, нет, это всё сон, бред, такого быть не может, два часа назад она целовала его в машине, живая, тёплая, её запах ещё с ним, на шее ощущение прикосновения нежных губ, она хотела поговорить с мамой, переночевать дома, а завтра остаться у него. Он будет завтра, после учёбы, ждать её. «Она скончалась, скончалась, скончалась»…
Эллу накрыли простынёй. Зачем? Она же задохнётся, Глеб рванул к ней, но ему не позволили, и он, как улитка, снова заполз в свой угол. Он уткнулся лицом в колени «с завтрашнего дня начнётся новая жизнь», «любимый, всё будет хорошо», «не провожай, не надо, это в последний раз». В последний раз… Это бред, просто у него сильно болит голова, он заснул и ему снятся кошмары, девочка, где ты ходишь? Куда ты потерялась? Он видел удаляющуюся лёгкой походкой в темноту фигурку, несущую торт и цветы для своей мамы, чтобы помириться с ней и сказать, что будет свадьба 21 июля. Она уходит, стучат каблучки, ветер треплет длинные волосы, и вот её ножки отрываются от земли, и она летит на небо, сразу на небо, чтобы не переживать этот кошмар перед смертью… «Она скончалась, скончалась, скончалась»…
Кто-то потряс его за плечо, Глеб поднял голову. Где он? Что с ним? Перед ним на корточках сидел какой-то мужчина в штатском.
– Твоя девушка?
Глеб перевёл взгляд на тело, лежащее под простынею и начал проваливаться в темноту, но почувствовав резкий запах нашатыря, очнулся. Совершенно бессмысленно он смотрел на лицо оперативника, оно расплывалось, то удаляясь, то приближаясь. Ему снова поднесли нашатырь, Глеб вздрогнул.
– Говорить можешь?
Едва заметный отрицательный качок головой. Глеб жестом показал, чтоб ему дали сигарету. Мужчина сунул ему в рот папиросу и помог прикурить. Подошёл судмедэксперт.
– Может укольчик успокоительный? Парень переживает.
Глеб помотал головой, оперативник сунул в карман его куртки визитку с телефоном.
– Позвони, как сможешь, нам надо поговорить, чтобы выяснить, кто мог так её изувечить.
Глеб ещё раз посмотрел на тело, кровь бурыми пятнами уже стала проступать и на простыне. И вдруг, как удар молнии, электрический разряд по телу, прострелило виски, голову, резко затошнило: нет больше малышки, она улетела, здесь только её оболочка, изуродованная маньяками, он ничем ей больше не поможет.
Глеб оттёр ладонями слёзы, вскочил на ноги и расталкивая всех, побежал вниз, на улицу. На улице его согнуло пополам и вырвало, и продолжало выворачивать, пока всё вокруг не начало кружиться, и он не упал. В какой-то снежной луже он обтёр лицо и руки, на них была кровь. Откуда на нём кровь? Он же не ранился. Удар молнии, темнеет в глазах, тошнота, это же её кровь «она скончалась, скончалась, скончалась»… Найдя в кармане свои сигареты, он побрёл вперед, не зная куда.
– Глеб? Ты чего? Ночь на дворе, – в дверях стоял заспанный Влад.
Глеб шагнул из темноты в квартиру, и Влад осёкся. Грязные джинсы и куртка, на джемпере подозрительные пятна, с волос стекает вода, попадая за ворот, губы синие и трясутся и глаза, такие страшные глаза.
– Брат, ты чего?
Из комнаты вышла Алла.
– Ты чего, брат? – начал трясти его Влад.
Ноги подкосились, и Глеб упал.
– Пьяный? – спросила Алла.
– Не похоже.
– Глеб, мы тебя любим, но у нас младенец и…
– Да подожди ты, – грубо оборвал жену Влад, – тут что-то не так.
– Выпить есть? – треснутым голосом спросил Глеб.
Влад принёс из холодильника водку и хотел плеснуть в рюмку, но Глеб выхватил бутылку и начал глотать из горла. Отбросив бутылку, он побежал в туалет, где его снова вывернуло. Прямо в туалете он упал и у него началась истерика. Влад и Алла с ужасом смотрели на него.
– Она скончалась, скончалась, скончалась, – сквозь рыдания, как попугай, начал твердить Глеб.
– Братишка, кто?
– Малышка, она скончалась.
– Что ты несёшь? – чуть ли не закричал Влад, упал рядом и обнял Глеба.
В комнате заплакал малыш, но ни Алла, ни Влад не в силах были подойти к ребёнку. Глеб привалился Владу на плечо и всхлипывая сказал:
– Её убили, изнасиловали и убили в подъезде. Она так боялась насилия. А меня не было, и никого не было.
Влад поднял Глеба, снял с него куртку.
– Пойдём на кухню.
– Идите в комнату, – сказала Алла, – сегодня уже никому не до сна.
И она разрыдалась. В комнате Глеб, отказавшись от дивана, лёг на пол, на ковёр, Влад сел рядом, машинально гладя его руку. Они молчали и плакали, говорить было не о чем.
Рано утром, Глеб поднялся с пола. Влад спал рядом, Алла свернулась калачиком на диване возле ребёнка.
– Останься, – встрепенулся Влад. – Куда ты сейчас?
– Домой. Я хочу побыть один, – прохрипел Глеб.
И не смотря на все уговоры друга, он покинул квартиру. Он плёлся вдоль дороги, пока не поймал машину. Рухнув на заднее сиденье, он согнулся пополам, его трясло.
– Брат, перебрал? – радостно воскликнул водитель.
Глеб не ответил. Когда он вошёл к себе в квартиру, на него набросился радостный Вовка:
– Глеб, где ты был так долго? Мне надо…
Глеб молча выставил руку ладонью вперёд, показывая, чтобы Вовка замолчал. Схватив в баре бутылку виски, Глеб прошёл в свою комнату и прямо в одежде рухнул на кровать. Хлебнув из горлышка, он уткнулся в подушку, его трясло, голова кружилась, он изо всех сил подавлял в себе крик, только судорожно рвал простынь. Как осознать, что её нет и больше не будет, когда только пару дней назад она была здесь с ним, в этой постели? Она улыбалась, шептала про любовь, отдавалась ему, не ведая, что это в последний раз… Она лежала с ним, здесь, эта простынь помнит ещё её тело, подушка пахнет её волосами, как им было хорошо и уютно в этом маленьком гнёздышке, они сливались в одно целое, шептали друг другу всякие нежности… Его маленькая, милая девочка, любимая до обожания. Глеб резко сел, сбросил куртку на пол и судорожно начал глотать виски. Комната закружилась вихрем перед глазами, заплясали стены, мебель, но тут он на стуле увидел белый махровый халат: она надевала его, когда оставалась у него. Такой же халат, какой он снял с неё тогда в отеле, первый раз, когда она доверчиво отдалась ему. Глеб вскочил, почти упал, чудом удержавшись, и схватив халат, повалился на кровать. Он уткнулся лицом в её вещь и уловив знакомый запах почти взвыл, на воротнике зацепились пара её длинных волос, темные ниточки, оставленные еще тогда живой Эллой на белой махре… У Глеба началась настоящая истерика. Он выл и плакал, прижимая к себе бездушную вещь, в кармане нашёл её расчёску, стал гладить пальцем каждый зубец. Только вчера утром, пока он спал, девочка сходила в душ, причесалась и надев этот халат, сварила ему кофе и принесла сюда. Он проснулся, она стояла перед ним, с чашкой в руках, её влажные волосы рассыпались по спине, оставляя навсегда две волосинки на вороте… Она не знала, что это последнее её утро, она была весела только немного нервничала из-за мамы. Зачем он спал тогда, теряя часы, которые он бы мог провести с ней? Любить бы её до утра, потом вместе сходить в душ и вместе сварить кофе. Зачем он отпустил её одну, в этот страшный вечер? Надо было силой заставить её ехать к нему или идти с ней, они всё равно собирались пожениться, ничего бы её мамаша уже не сделала, Элла была совершеннолетней, и сама могла решать свою судьбу. Так много зачем и почему, и если бы… Как болит в груди, боль заливается по венам, суставам, лопни, сердце, лопни, перестань стучать, не можешь ты выдержать этой жуткой боли. Глеб качался из стороны в сторону, мял халат, вдыхал ускользающий запах любимой женщины и молил только обо одном, чтобы она забрала его с собой. Он вывалил из шкафа её вещи, она много покупок и подарков хранила у него, потому что у мамы было бы слишком много вопросов. Глеб сгрёб всё в кучу и обнимая всё это, завалился на кровать.
Шли минуты, отсчитывая часы, звонил телефон, потом сел аккумулятор, и он, наконец, замолчал, день ли был, ночь, Глеб ничего не знал, кто-то периодически стучал в его комнату, но он, закрывшись на замок, просил оставить его в покое. Он лежал не двигаясь, обнимая вещи, а разные, принадлежащие ей мелочи, сложил на тумбочку перед фотографией, и красными, воспалёнными глазами смотрел на них. Глеб не спал, не ел, виски и сигареты закончились, но ему было всё равно. Он только надеялся, что она придёт за ним и заберёт его. Но её не было, ни её самой, ни её призрака, ни тени. Где она сейчас? В морге, в своём истерзанном насильниками теле? Нет, она должна быть на облаках, порхать новым ангелом, самым красивым из всех… Но за что ей такая мучительная смерть? Глеб опять взвыл, она не знала мужчин, кроме него, так боялась насилия, а тут трое над его девочкой, маленькой, беззащитной, и его не было рядом, он ехал домой и не знал, что в этот момент издеваются и убивают его малышку. Её схватили трое, наверное, заткнули рот, она уронила тортик и цветы, они потащили её на чёрную лестницу, она маленькая, слабая, да и как ей справится с тремя? Они издевались над ней – скоты, уроды – а потом пырнули ножом, зачем они убили её? Ведь ограбления не было, исчезло только кольцо, а телефон, сумочка – всё на месте. Если бы они просто изнасиловали её, не убивая, она осталась бы жива, и они бы справились с этим кошмаром вместе. Она была бы с ним, он сумел бы залечить ей душевные раны, он бы взял её под своё крылышко и больше никуда не отпускал одну, в крайнем случае, приставил бы ей охрану. Но эти уроды не просто залезли в неё, они воткнули в неё нож, когда она уже не могла им сопротивляться, когда она уже и так была раздавлена ими… Глеб стал биться головой об стену, этим мысли, думы сводили его с ума. Жуткие картины насилия над его девочкой, с которой он сам обращался, как с драгоценнейшей вазой, возникали перед глазами. Они посмели ударить её, возможно таскали за чудесные волосы, ей было так больно, но ей затыкали рот, чтоб не кричала, потом разорвали юбку, колготки и…. Глеб закричал, закричал громко надрывно, как кричал Вовка в детстве, когда ему что-то не нравилось, или, когда его била нянька. Он кричал и плакал, бил стены кулаками, разбивая их кровь, потом упал на пол и стал биться головой об пол. И вдруг резко подняв глаза увидел окно, а в окне – небо. Скорее, скорее, туда, к ней, там он утешит её, успокоит. Всё, всё… Он резко вскочил и побежал на балкон, он уже занёс одну ногу на перила, как дверь в его комнату с треском открылась, Влад выбил замок, и они с Яной ворвались к нему в комнату. На пороге остался лишь перепуганный Володя.
– Чёрт, – крикнул Влад, оценив обстановку.
Он мигом подлетел к Глебу и оттащил от края. Друзья вцепились в него, не давая дёрнуться, и Глеб, судорожно всхлипывая, вдруг потерял силы, обмяк и повис на них.
– Ну что же ты так? Надо держаться!
– Глеб, завтра прощание и….
– Замолчи, она жива, слышишь! – закричал он. – Она просто уехала, она вернётся ко мне!!!
Глеб бесцеремонно полез в карман Влада и достав пачку сигарет, закурил.
– Возможно это будет самый тяжёлый день в твоей жизни, и мы переживём его вместе, – тихо сказала Яна, – а сейчас я сварю тебе кофе и сделаю что-нибудь поесть.
Влад заставил Глеба сходить в душ и охранял его, чтобы тот ничего с собой не сделал, Яна занялась приготовлением еды, а потом они легли втроём на одну кровать, уложив Глеба посередине. Половину ночи Глеб метался, и друзья пытались его успокоить, но он вертелся, стонал, пока Влад ночью не сбегал в аптеку, и Яна не влила в него лошадиную дозу успокоительного. И тогда Глеб всё-таки заснул, беспокойно, дёргаясь, но всё-таки заснул.
Яна проснулась и сразу повернулась к Глебу, тот уже не спал, но лежал смирно и смотрел в потолок.
– Во сколько? – спросил он.
– В час дня.
