Ольга Акофина
Грохот ледника
– Вместо того, чтобы помогать мне, ты только подавлял меня.
– Подожди, подожди, я чего-то не понял, у тебя ко мне какие-то претензии?
– Да, ты должен помогать мне, я ведь твой брат! Я – болею! Мне мама говорила, что ты всегда должен мне помогать, потому что ты здоровый.
– Ах, мама! А мама тебе не говорила, что она бросила нас в детстве, и что Глеб тебя практически вырастил? А то, что ты родился больным, Глеб не виноват, и не его это должна быть забота о больном ребенке. Это дело матери. И я тебе напоминаю о том, что я старше тебя всего лишь на пару минут, мы с тобой ровесники. Только почему-то все твои проблемы решал всегда я. Ты не настолько болен, ты вполне самостоятелен. Однако, ты привык считать себя вечно больным и висеть на моей шее. Неблагодарная ты тварь!
– Я тебя ненавижу! Я возненавидел тебя после того, как узнал про Вику, и Ирочка мне говорила, чтобы я тебя ненавидел, что ты…
– Можешь не продолжать, я всё понял.
– Один раз я подумал, что избавился от тебя навсегда! О, каким счастьем для меня было, когда мы с мамой поехали в морг смотреть на тебя! Но меня там ждало жестокое разочарование, я сразу увидел, что это не ты.
– Что? – побледнел Глеб и опять вцепился в Володю.
– Что? – прошептала Диана.
– Да! Наконец-то я тебе скажу об этом!!! Мне повезло, что мама даже не взглянула на то, что лежит в гробу. Но я посмотрел, и сразу увидел, что это не ты, потому что одежда не твоя, ну и обручального кольца у тебя быть не могло. А там, в морге, лежал человек в обычной одежде, на твою непохожую, с обручальным кольцом, с простенькими часами, и вообще самый обычный парень. Но я слишком жаждал увидеть на месте этого несчастного тебя. И тогда я решил, что скажу, что узнал тебя. Если бы я сделал по-другому, тебя бы стали искать и нашли живым в больнице, а, значит, ты бы вернулся домой. А я хотел похоронить тебя навсегда. Почему ты вернулся?
– Так значит это всё из-за тебя?
– О боже, – застонала Диана и закрыла лицо руками.
– Да, Глеб, надо за всё платить. Вот и ты поплатился, я тебе отомстил!
– А Диана? И семья того, кого ты похоронил вместо меня? Они тут причём?
– А в этом мне повезло, всё так удачно совпало, что вы с Даниилом похожи, что Даниил наш брат, что ты потерял память. Всё сложилось, как картинка паззла, которые меня заставляют собирать врачи.
– Да? А если бы паззл не сложился? Я бы не потерял память, не был бы похож на Даниила? Тогда что?
– Я надеялся, что ты либо умрёшь в больнице, либо, если очнёшься и начнёшь говорить, кто ты есть, тебя упекут в психбольницу, потому мама бы представила все документы, что мой брат погиб.
– Гениальный план. И ты еще утверждаешь, что болеешь. Твой разум проясняется, когда надо. Надо же было до такого додуматься.
– Я не хочу с тобой жить!
– Отлично, я этого тоже не хочу, сейчас ты отдашь мне ключи и можешь делать, что хочешь и встречаться с кем хочешь. Я сниму тебе квартиру. И не рассчитывай, что я буду тебя навещать. К тебе будет приходить сиделка, и все вопросы будем решать через неё. Тебя видеть я больше не хочу. Никогда. Бегом собирать вещи.
Глеб вытолкал Володю из столовой и бросил Диане:
– Вот тебе и все точки над i, – резко развернулся и ушёл в свою комнату.
Глава 30. Пучина
Весь день Диана провела в своей комнате, в квартире стояла звенящая тишина. Она лежала на кровати, сжавшись в комок и смотрела в окно. Сначала было светло, день вступил в свои права, потом сумерки и, наконец, осенняя темнота, нарушаемая фарами проезжающих машин. Сердце разрывалось от боли, от какого-то чувства вины. Сколько раз она упрекала Глеба в смерти своего супруга, надсмехалась над его сытой жизнью, не замечая боли в его глазах. Он бы мог давно сказать ей, поставить её на место, но он терпел и молчал, и ей казалось, что он соглашался с ней. Кто ж мог предполагать, что он пережил подобную трагедию? И все вокруг тоже упорно молчали, уж его то друзья точно в курсе событий. Надо же, глядя на него никогда не скажешь, что он способен любить и страдать, такой самоуверенный, циничный, не способный простить и понять даже собственных мать и брата. Но с другой стороны, он так жёстко избил эту девицу, значит, он способен поднять руку на женщину, это так пугает… Как хотелось бы всё выяснить, а потом убежать отсюда. Ну почему она всё узнает случайно? Сначала про мать, потом про детство, теперь про погибшую невесту, почему он сам молчит, ведь могло быть всё по-другому, она б никогда не обвиняла бы его в той попытке самоубийства, они давно бы могли поплакаться друг перед другом, а он всё терпит и молчит. Наверное, и когда его избивала нянька, он также терпел и молчал. Что ещё ей предстоит узнать?
Она не знала, есть ли кто дома. Ни телефонных звонков, ни звука открываемых дверей, ни шагов, даже часы отсчитывали время как-то особенно тихо. Надо сходить до ванной, выпить стакан воды. Диана села на кровати, на какую-то секунду у неё закружилась голова.
Едва ступая, чтобы не нарушить тишину комнат, она зашла в столовую и вздрогнула. В самом тесном углу этой огромной столовой, у окна, на стуле, уместившись на нем с ногами, сидел Глеб. На нём был обычный спортивный костюм, волосы всклочены, как будто он долго их теребил. На столе горела одна свеча, стоял стакан, лежало отобранное у Иры кольцо и фотография, которую он тут же перевернул, когда вошла Диана.
– Тяжёлый день выдался сегодня, правда? – спросил он, не поворачиваясь.
– Отвратительный.
– Посиди со мной, выпьем, поговорим.
– Я хотела выпить воды.
– К чёрту твою воду сегодня. Я пью виски, хочешь и тебе налью, или возьми в баре вино, шампанское не предлагаю, праздновать нечего.
Диана взяла бутылку вина, вопросительно посмотрела на Глеба, но он даже не предложил помочь открыть его, он весь был погружён в себя. Пришлось Диане возиться со штопором самой, затем она достала бокал и осторожно, чтобы не наступить на стёкла, которые так никто с утра и не убрал, присела рядом.
– Давай не чокаясь, – сказал Глеб и поднял на неё глаза.
Такого взгляда у него, она не видела никогда. Как будто все льды океана растаяли одновременно, и вот-вот случится глобальная катастрофа, разорвётся водяная бомба и затопит всё вокруг.
– Видишь, Дана, как всё повернулось, – произнёс он, судорожно глотнув виски, – оказывается, мы с тобой товарищи по несчастью. Неожиданно, да?
– Почему ты ничего не говорил? Я столько раз ставила тебе в упрёк, что ты меня не понимаешь, столько гадостей тебе говорила!
– Но ты же не знала. Твои упрёки были вполне обоснованными.
– Но почему ты ничего не говорил? Неужели бы ты и дальше молчал?
– Не приучен жаловаться. На меня всю жизнь сыплются какие-то проклятия, обвинения, упрёки, одним больше, одним меньше. Не терзай себя, как видишь, я один во всё виноват. Бросил эту влюблённую дурочку, хоть она и терпела все мои измены, прощала, но всё равно мне надоела. Мне тогда было девятнадцать, я был звездой местного масштаба, денег полно, свободная квартира, хорошая машина, наглый, самоуверенный, стоило только поманить пальцем, и любая была бы моей.
– А ещё внешность, голос, ты и сейчас такой же.
Глеб болезненно поморщился.
– Всё это пустое, Диана. Было весело, не спорю, вечеринки, клубы, песни под гитару, восторженные взгляды, успевали учиться, любить, всю ночь веселиться, а утром снова на учёбу, жар юности не повторим. А потом встретил её, а она мне, бац по морде, мол, ты кем себя вообразил? Ну я в атаку, и добился, Ирку прочь, да и остальных тоже. Ну и упивался счастьем, ничего не видел, а мне готовилась бомба замедленного действия. Почти полтора года какого-то сумасшествия, ничего не помню, чего делали, куда ходили, как проводили время… любил так, что снесло крышу.
Глеб отвернулся, уставившись в тёмное окно.
– Вы готовились к свадьбе?
Глеб снова глотнул виски и глубоко затянулся сигаретой.
– Свозил её в Париж, сделал там предложение, не потому что семью хотелось, а потому что дышать без неё не мог, жить вместе мы не жили, мать её была против, поэтому решили пожениться. Заранее договорились в ЗАГСе на 21 июля, лето, суббота, мне то всё равно было, я готов был хоть сию секунду расписаться, у меня цель одна была, чтобы не расставаться с ней, и чтоб мамашка её ненормальная не доставала нас. Но ей хотелось всё красиво. Надо было настоять на своём, расписались и жили бы вместе, а потом отпраздновали хоть летом, хоть весной. Но нет, я же делал всё, как хочет любимая женщина, и вот результат. Представляешь, – Глеб горько усмехнулся – я решил жениться, жениться в двадцать лет, раньше, чем все мои приятели, я, у которого баб было не счесть. И вдруг свадьба, любовь до гроба. Максималист… Но, я, правда, любил её. Развлекался, развлекался, и тут стоп, приехали. И дня не было, чтоб не виделись хоть на полчаса, хоть на пять минут почти полтора года какой-то идиллии, утопического счастья.
– А что случилось, она погибла?
– Что случилось? А случилось то, что её мать не разрешала мне провожать её после наших свиданий, увидит, что я подвожу на машине или провожаю, и давай с ремнём на свою дочку, Элла боялась, врала, что давно меня забыла. Чем уж не устроил, не знаю. Меня вообще старшее поколение не жалует, вот увидишь, твоя мать, если познакомимся, тоже будет не в восторге. А итог всему этому, что трое подонков нападают на мою девочку в подъезде собственного дома, когда она идёт к маме, чтобы признаться, что выходит за меня замуж. Идёт мириться, несёт маме подарки, а мне запрещает идти с ней, а на завтра она должна переехать ко мне навсегда. Мы ждём этого дня. Она умоляет меня уехать в этот вечер, я сажусь в машину, уезжаю, на сердце неспокойно, но малышка так просила меня оставить их с мамой вдвоём. Приезжаю домой, не могу дозвониться, в итоге, звоню её матери, а Эллы нет. А её в это в это время насилуют и убивают… Лечу обратно, и успеваю только на последний её вздох, на последнее «люблю», умирает у меня на руках, вся истерзанная, – Глеб судорожно всхлипнул и потянулся к пачке сигарет, – чёрт, пять лет я пытаюсь прийти в норму, пять долгих грёбаных лет, и только кажется, ну вроде ничего, отдышался, и вот опять…
Глеб запустил стакан в стену, и он с грохотом разлетелся. Глеб схватил бутылку и хлебнул прямо из горла и сразу же закурил.
– Пять лет я думал, ну бывает, ужасное стечение обстоятельств, трое подвыпивших подонков, подвернулась им Элла, ни в ту минуту, ни в том месте оказалась. Я отомстил им, они поплатились, гореть им в аду, а оказывается, всё было подстроено, и не тогда, так чуть позже, в другом, может, месте, в другое время они всё равно бы поиздевались над ней. У неё просто не было шансов. А виноват во всём этом я один, это меня надо было убить, убить, потому что, я в девятнадцать лет развлекался с этой сучкой, и для неё эта была любовь, а для меня очередная девка, с которой можно было провести время.
– Было какое-то следствие по делу? А мать её что?
– Мать её ко мне: Глеб, как так? Единственная дочка. Но мне, знаешь, не до её слёз и раскаяний было, своих переживаний хватало. Я, у которого было всё, вдруг лишился самого ценного подарка жизни. Как жить дальше представления не было, попытался разбиться на машине в день её похорон, не вышло, машина и друзья спасли. Больница, амнезия, восстановление и туман… Наркота, забвение, полгода и меня нет. Подонков поймали, осудили, я им устроил в тюрьме весёлую жизнь, а оказывается не их надо было наказывать. Идиот, я же видел, что Ирка живёт в соседней квартире, там есть такой придурковатый сосед, вечно в друзья мне набивался и на моих баб пялился, вот она его и использовала, чтобы следить за нами.
Глеб снова хлебнул из горла.
– В общем, следователь душевным человеком оказался, содействие мне оказал, наказали мы их жёстко. Но мне это не помогло, ни хрена легче не стало. Вот ты, женщина, гораздо лучше справляешься с потерей мужа, чем я тогда. Я измерял тоску стаканами алкоголя, уколами и кокаином, а 21 июля вскрыл вены, чем причинил тебе такое горе. Вот и вся моя история. Ты говоришь, что я сильный человек. Нет. Сильный человек не позволил себе такое.
– Твоя сила не в этом, твоя сила в том, что ты всё переживёшь, ты вновь поднимешь голову и кнут, чтобы властвовать над всеми.
– Я тоже думал, что пережил, отлегло, отпустило. Катастрофа перевернула всё, я пожил другой жизнью, начал всё заново, избавился от наркозависимости, оделся в броню. И вот опять, вновь открывшиеся обстоятельства разбивают всю мою новую жизнь к чертям собачьим. Я устал, я вымотан, я больше не могу, эти думы, эти воспоминания, они убивают меня…
Глеб накинул капюшон спортивной кенгурушки, как будто отгораживаясь от всего, и уронил голову на стол.
– Можно посмотреть фотографию? – тихо спросила Диана.
Глеб, не поднимая головы, подвинул фото к ней. Диана поднесла фото ближе к свече. Глеб обнимал девушку сзади, и они, стоя в воде, беззаботно смеялись, молодые, красивые, счастливые, не ведавшие, что скоро её не станет, а он чуть с ума не сойдет от горя…
Диана заметила, что Глеб, не поднимая головы, пристально за ней наблюдает.
– Вы такие счастливые, мы с Даниилом тоже были счастливы.
Нервы Дианы не выдержали и по щекам покатились слёзы. Она оплакивала молодых, ушедших так рано, людей, своё разрушенное семейное счастье, трагедию Глеба, свои ранее высказанные несправедливые обвинения. А Глеб, в той же позе, лежа головой на столе, молча смотрел на неё, даже не делая попытки успокоить, он давал ей возможность выплакаться. Наконец он поднял голову, скинул капюшон.
– Что ж, давай помянем. Будем надеяться, что есть рай, и они там… Моя Элла в свадебном платье, в котором её хоронили, и твой супруг, бесконечно любивший тебя. Сколько вы были женаты?
– Три года, – вытирая глаза, сказала Диана, – вышла замуж сразу после школы, первая любовь, и всё так удачно складывалось. Ребёнка вот только родить не смогла, не получалось, но мы были так молоды, казалось, всё впереди, всё успеем.
Глеб взял её голову в свои руки, и она увидел его глаза совсем рядом, больные, воспаленные, сочувствующие и всё понимающие. Он провёл большим пальцем по её губам и поцеловал её в самый уголок рта.
– У тебя всё будет хорошо, – прошептал он.
У Дианы кружилась голова, она ничего не ела целый день, а к вину не привыкла, пила она мало и редко, а тут выпила половину бутылки. Мир вокруг вертелся в странном танце, и она, чтоб не упасть, прижалась к плечу Глеба, ощущая лёгкие прикосновения к волосам, и ей так хотелось, чтоб он не отпускал её.
– Ты совсем расстроилась, пойдем, я уложу тебя.
– Не уходи, – прошептала она, когда он довёл её до кровати, помог ей лечь и накрыл одеялом.
Глеб лёг рядом в одежде, поверх покрывала, просто оставаться по одиночке им сейчас было страшно…
Когда Диана проснулась, вместо Глеба на кровати лежал огромный букет роз. Она с трудом встала, похмелье давало о себе знать, и прошла в столовую, Глеб снова сидел в своём уголке с сигаретой и кофе.
– Цветы великолепны, – сказала она, чтобы хоть как-то начать разговор.
– Ты их заслуживаешь, как никто.
– Давай ка я приготовлю нам завтрак.
Глеб кивнул.
– Давай, и я поеду
– Куда ты? Ты не выспался, сегодня воскресенье.
– Надо снять квартиру этому придурку, договориться с сиделкой, перевезти его. А то у него ума хватает только пакостить и Ирину защищать. Надо найти ещё телефон следователя, не оставлять же это дело просто так. Диана, брось уборку, – сказал Глеб, увидев, что она стала убирать осколки, – я вызвал Татьяну, она через час придёт, всё уберёт.
– Я всё думаю, как Володя мог так поступить? Как он смог всё скомбинировать? – отбрасывая щётку, спросила Диана.
– Я тебе говорил, он не настолько болен, как кажется. Пусть он не самый талантливый парень в мире, но себя содержать он бы смог. Скорее он привык чувствовать себя больным, мать ему это внушила. А ему даже официальный опекун не нужен, он, в принципе, обычный человек только с немного пониженным IQ. Так что периодически у него что-то вызревает в голове, а ещё и Ирина ему на мозг капала. Внушаемость и доверчивость – это его основные черты, но тут уж я бессилен. Пусть поживёт один, вдруг это пойдёт ему на пользу, и он станет самостоятельнее? А его содержание придётся мне взять на себя, работать он точно никогда не пожелает. Спасибо за кофе, поеду я, а ещё, пожалуй, заеду на кладбище, неспокойно мне что-то.
– Возьми меня с собой! Мы столько вчера вспоминали, и я бы хотела тоже!
Глеб кивнул:
– Поехали, нам двоим сейчас это необходимо.
Они заехали в цветочный магазин, купили белые лилии для Эллы, и красные, почти чёрные розы для Даниила. За окнами проплывал унылый осенний пейзаж, Глеб вёл машину спокойно, не в своей манере, часто курил и молчал, Диана смотрела в окно и вдыхала аромат цветов, предназначенных дарить свою красоту тем, кого уже нет. Подъезжая к кладбищу, вдруг неожиданно выглянуло солнце, и осенняя листва вспыхнула яркими красками. Припарковавшись, Глеб помог выйти Диане из машины, взяв цветы, она спросила:
– Я могу дойти с тобой до Эллы? А потом пойду к Данечке.
Глеб молча кивнул. Они дошли до белого мраморного памятника, Диана принесла воды, наполнила вазон, и поставила лилии. Глеб не делал попытки ей помочь, он стоял, держа руки в карманах, опустив плечи и голову, у рта была горькая складка, а между бровей морщинка. Диана физически почувствовала, как ему плохо и больно, а теперь ещё примешивалось чувство, что он виноват в гибели любимой девушки. Какая же она красавица на фотографии, и девятнадцать лет, всего девятнадцать…
– Я пошла, ты знаешь, где меня искать, – Диана нежно дотронулась до его руки, он слегка кивнул и продолжил стоять в той же позе.
Когда Глеб очнулся от своих дум и воспоминаний, когда перестал мысленно просить прощения у своей девочки, Дианы рядом уже не было. Глеб оглянулся, что она сказала? Пойдет к Дэну? Тут у неё ещё какая-то родственница, бабушка Дэна что ли. И тут Глеба покачнуло. Он вспомнил летний июньский солнечный день и счастливую молодую пару у выхода с кладбища. Сквозь туман, дым, он попытался восстановить картину увиденного несколько лет назад. Это же были Даниил и Диана, а с ними Марина. Как раз в начале лета годовщина у матери Марины, и они приехали сюда. Это их он видел обнимающихся, счастливых, своего брата по отцу (вот почему ему показалось, что парень похож на него) и Диану (а он то всё припоминал, где он мог её видеть). Он злился на них, чёрная зависть сжимала ему сердце. В нервном состоянии, в котором он пребывал тогда, он мысленно желал им такого же несчастья, как у него, в тогдашнем состоянии посленаркотической ломки он хотел, чтобы все вокруг были несчастны, изливался желчью, злобой. И через полтора месяца эту счастливую семейную пару постигнет та же участь, что и его, только наоборот. Она жива, а парень погибнет, и он станет виновником его гибели. Гибели своего собственного брата, нормально парня, не умственно отсталого, как Вовка, а он сам будет жить с его вдовой. Никогда, никому Глеб в здравом уме не пожелал бы такой участи, как он мог? Очередная насмешка судьбы, его пожелания сбылись, и он был к этому причастен. Кругом он виноват: Эллочка, Даня, Диана. Но ни Эллочку, ни Даню не вернуть, а Диана может быть ещё счастливой, надо найти её, и успокоить.
Придя на могилу мужа, Диана поставила цветы, присела на краешек и прижалась лбом к камню, кружили воспоминания, слёзы лились из глаз, она ничего не видела и не слышала вокруг, она совсем замёрзла, но ей было всё равно, ей хотелось умереть прямо здесь, на могиле супруга. Казалось, так недавно они вместе ездили на это кладбище к бабушке Даниила, отдавая дань памяти, а теперь и Даня лежит здесь же. Как ей жить дальше? Но вдруг её обняли сзади, распахнули свою куртку и прижали к себе крепко-крепко.
– Ну всё-всё, детка, всё…
Диана развернулась, прижалась лицом к шее Глеба, он накрыл её своей курткой, обнимал и нежно перебирал волосы, и ей становилось так тепло и спокойно, и так хорошо, хоть бы он не отпускал её никогда. Они долго сидели так, пока не начал накрапывать дождь. Тогда он приподнял её лицо, оттёр слёзы.
– Прости, что я…, – начала она.
– Я тоже, – прервал её Глеб.
Она увидела его глаза, прозрачные внимательные и сочувствующие глаза совсем близко и потянулась к нему, а он прижался к её губам нежным долгим поцелуем, и этот бесконечный поцелуй без капли страсти подействовал лучше любого успокоительного средства.
– Ты совсем замёрзла, пойдём в машину.
Глеб помог ей подняться, приобнял её, и так, в обнимку, они вышли с кладбища. Он открыл дверцу пассажирского сидения, но прежде чем сесть, она еще раз обняла его.
– Спасибо тебе.
Он поцеловал её в уголок губ, подмигнул и улыбнулся горькой улыбкой.
Глеб остановился у кофейни, взял в бумажных стаканчиках Диане капучино, себе чёрный кофе, ещё какую-то выпечку, всю обратную дорогу они молчали и пили кофе, к еде так и не притронулись
Высадив Диану у дома, Глеб уехал разбираться с Вовкиными делами, а Диана поднялась домой и легла в кровать. Она слышала, как поздно вечером вернулся Глеб, как тихо зашумел душ, если бы он сейчас зашёл к ней, она попросила бы его остаться здесь, с ней, навсегда, но он не пришёл.
Глава 31. Исцеление
Последующие дни Глеб занимался устройством Вовки, снял квартиру, помог собрать и перевезти вещи, перевёл на его счёт деньги, пусть живёт самостоятельно, договорился с сиделкой, чтоб она за ним присматривала. Вовка плакал, цеплялся за брата, но всё было бесполезно. Когда двери закрылись за Володей навсегда, Глеб нанял людей на ремонт комнаты брата, затем на генеральную уборку, чтобы даже запаха Володи в квартире не осталось.
К следователю Глеб тоже съездил, тот очень ему обрадовался, он то слышал, что Глеб погиб, но в силу своей профессии, уже ничему не удивлялся. Глеб пригласил его на обед и за рюмкой коньяка поведал свою историю и то, о чём узнал в последние дни.
– Было у меня подозрение, что за этим кто-то стоит. Дело закрыто, чтобы отправить на доследование нужны веские доказательства, прежде всего признание, либо этой девицы, либо осуждённых. Но один покончил с собой, двое других психически не здоровы, они себя то не помнят, пять лет прошло. Кольцо ты у неё отобрал, пойди, докажи, что оно все эти годы было у неё. Чем доказывать будем причастность?
– А если я заставлю её признаться? Запишу её признание на диктофон?
Следователь покачал головой.
– Слабое доказательство: признание под давлением ещё и с тайной записью. Не пройдёт. Но ты мне дай её координаты, я с ней побеседую.
– Нет у меня её координат, телефон давно стёрт, где живёт, не знаю, даже фамилию не помню, а может и не знал никогда. Но я найду.
На следующий день, Глеб не смог подняться кровати, упало давление, бил озноб.
– Полное нервное истощение, – сказал врач, вызванный Дианой, – я б рекомендовал стационар.
– Я сама буду ухаживать.
– Хорошо, я тогда буду приезжать, ставить капельницы У Глеба Александровича полная медицинская страховка, так что это всё входит в стоимость.
Диана взяла на работе неделю за свой счёт, и принялась выхаживать Глеба. Глеб находился в каком-то полузабытье, болело сердце, болела голова, он едва мог сделать несколько шагов по квартире. Ему казалось, что все нервы оголены и любой звук будь то голос, звонок, хлопанье двери вводил его в нервное напряжение, ему хотелось тишины и покоя. Приезжал Влад, приходил врач, Диана всё время была рядом, все они проявляли заботу, чем неимоверно раздражали его. Он молчал, только потому что не в силах был что-то ответить, или попросить всех уйти, не мучать его, несколько раз он выдирал капельницу, пока лечащий врач не пригрозил увезти его в психиатрическую клинику, если он будет продолжать это делать. Сон тоже не приносил облегчения, его кружило в кошмарах, обжигало, резало ножами. Знай об этом Ирина, она была бы счастлива.
Но всё же усилие врача, забота Дианы делали своё дело. Глеб наконец очнулся и почувствовал, что страшное головокружение прекратилось, раздражение ушло, появились силы. Диана тихо вошла в комнату, Глеб лежал на спине и светлыми глазами смотрел, как капельница каплей за каплей вливает ему жизнь. Взгляд переместился на неё, и она поняла, что он поправляется.
– Привет, – сказал он, – чего-то я расклеился.
– Ты был не очень спокойным пациентом.
– Сколько времени длилось моё беспамятство?
– Неделю.
– Дай мне, пожалуйста, телефон, я позвоню Владу, он один всё не вывезет.
Диана стояла и смотрела в окно, шёл дождь со снегом. Всё решено, она смертельно устала, измучалась, хватит жить не своей жизнью. Глеб поправился, всё встало на место, пора начинать всё заново. Закрыть дверь в прошлое и увидеть будущее, пока она живёт здесь, у неё это не получится. Она услышала, что Глеб зашёл в столовую, но не повернулась.
– Я уезжаю, – тихо сказала она, – Я уже нашла квартиру.
Глеб подошёл и встал сзади, но до неё не дотронулся.
– Останься.
Диана отрицательно покачала головой
– Я не могу.
– Я не буду больше ничем тебя беспокоить.
– Да разве дело в этом? Все вокруг спрашивают, не пара ли мы с тобой, раз живём вместе. Удивляются, не верят. Я устала от этого, я хочу всё забыть и попытаться ещё быть счастливой. Пока ты рядом, у меня это не получится, я испытываю к тебе чувства, которые непозволительно испытывать к соседу.
Она уходит от него, и уносит с собой весь уют и спокойствие. И он снова останется один, будет работать, а вечером глушить чувство тоски алкоголем, будут наплывать тяжёлые мысли, а развеять некому. И никому в целом мире, не будет дела до его успехов и провалов. А потом появится какая-нибудь очередная, будет трепать ему нервы, требовать того, что он не сможет ей дать. Секунды, сомнение, и вот решение:
– Выходи за меня.
Диана резко обернулась, в её зеленоватых глазах была тревога.
– Глеб, что с тобой? Ты ещё не окончательно поправился, наверное.
Глеб взял её руку и поцеловал её.
– Я тебя не тороплю.
– Ты же меня не любишь.
Глеб наклонился и прижался лицом к её щеке.
– Я не могу без тебя, – прошептал он.
– Нет, можешь, я уеду, ты восстановишь свои силы и всё будет, как прежде.
Глеб выпустил её из своих объятий и удивительно спокойным голосом сказал:
– Хорошо, вопрос закрыт.
Диана внимательно посмотрела на него, она ожидала, что он будет уговаривать её, но нет, значит, ему всё равно. А Глеб просто не умел и не хотел уговаривать, умолять, просить, как бы горько ему не было.
Положив последнюю сумку в багажник её машины, Глеб почувствовал, что сейчас упадёт. И дело было вовсе не в тяжести её багажа, а в ощущении давящей тоски. Пока Диана заводила машину, Глеб привалился к стойке двери автомобиля, чувствуя, что не в силах отпустить, не в силах сделать хоть шаг назад.
– Глеб, – почувствовал он нежные прикосновения, – тебе плохо? Не надо было мне просить тебя, помочь с сумками.
– Да разве в этом дело?
– Иди домой, начинается дождь. Спасибо тебе.
Глеб кивнул, помог ей сесть в машину, закрыл за ней дверцу, похлопал по крыше и с улыбкой попрощался. Смотря вслед удаляющимся фарам, Глеб закурил. Его трясло мелкой дрожью, то ли от промозглой ноябрьской погоды, то ли от последствия болезни, то ли от одиночества… Несколько шагов до подъезда показались бесконечно долгой дорогой, у лифта он не упал только потому что держался за стену. Рука дрожала, и ключ никак не хотел попадать в замок. Сосед, увидев, что Глебу никак не открыть дверь, радостно воскликнул:
– Глебыч, привет! Чего с утра уже набрался? Помочь?
– Болею я, – хрипло ответил Глеб, наконец, сумев вставить ключ.
– А ну-ну, за лекарством ходил? – услышал он вслед.
Скинув куртку на пол, Глеб прошёл в комнату и не раздеваясь повалился на кровать.
Всю дорогу до родительского дома, Диана пыталась глушить слёзы. Она видела перед собой бледное лицо, печальные серые глаза, ей хотелось вернуться, но собственная совесть и чувство вины сжигали её.
– Ну что? выгнали тебя? – с порога спросила у неё мама.
– Я сама уехала. Я ненадолго, найду квартиру и съеду.
– А что так? Не ужились в очередной раз? Из Нью-Йорка уехала, отсюда сбежала. Не так хорош твой Глеб, как ты себе возомнила?
– Нормальный он, чего ты на него взъелась?
– От нормальных мужиков не сбегают. Я его помню, когда мы все ещё думали, что он Даниил. Холодный, как лёд, дерзкий, циничный, никакого почтения к старшим. Мы все тогда думали, что Даня просто раздражён своей болезнью, но нет.
– Мама, прекрати!
– Молодец, что вернулась, не пара он тебе.
Проспав почти сутки, Глеб проснулся бодрым, сон окончательно вернул ему силу и здоровье. Глеб привёл себя в порядок, что ж пора ему навестить соседа. Деловой и решительный, как всегда, он нажал несколько кнопок звонков в соседнюю дверь, так как какой именно принадлежит Алексею он не знал. Из дверей высунулось остренькое лицо старушки.
– Лёша дома? – спросил Глеб.
Дверь закрылась и через несколько секунд из двери показался Лёша. Глеб поставил ногу в проём двери.
– Глебыч? – удивился тот. – Чем обязан?
– Зайти могу?
Лёша жестом пригласил его войти. При виде полуразрушенной коммунальной квартиры, у Глеба нахлынули воспоминания. Пьяные соседи, очередь в туалет и ванную, тараканы, смрад на кухне, смех и издёвки над ним, его матерью и братом, вспомнил как лишний раз было страшно выйти в коридор. Комната соседа оказалась первой, рядом с входной дверью, теперь понятно, почему тот вечно появляется на лестнице, отсюда слышно лифт и хлопанье соседской двери. Комната была завалена компьютерным хламом, окно давно немытое, в углу теснилась грязная койка.
– А чего прибраться, руки отсохнут? – спросил Глеб, на дух не выносящий грязь.
– Мать с дачи приедет, уберёт. Присаживайся.
Глеб с омерзением посмотрел на предлагаемый компьютерный стул, чем-то заляпанный.
– Мне нужны контакты Ирины, – проигнорировав стул, сразу сказал Глеб.
– Какой Ирины? – заикаясь спросил Лёша.
– У тебя их много было? Не думаю, что в эту комнату табун Ирин ходил.
– Нет, конечно, я ж не ты. Это у тебя там…
– Следишь за мной? – оборвал его Глеб. – Лучше бы чем полезным занялся, уборкой, например. – Ну так что? Дождусь я контакт Ирины?
– А чего ты наглый такой?
– Слушай, на протяжении последних десяти лет, я только и вижу твою рожу в дверях, ты имеешь наглость следить за мной и комментировать, и я даже наблюдал тебя у себя дома как-то, но я тебе ни слова не говорил, пришло твоё время мне немножко помочь. И можешь дальше следить, хоть стул поставить, как в кинотеатре.
– Да она бросила меня, сразу, как ты исчез, я очень переживал, между прочим. Пять лет прошло, и она больше не появлялась. А после Леночки я вообще ни на кого смотреть не хочу.
